Sandrine Lehmann:
02.02.16 11:23
» Глава 2-11
Рене принялась разбирать накладные, нашла одну пятничную, срочную и взялась за перевод, между делом думая о том, охота ли ей обедать сегодня с девчонками. И что будет дальше между ней и Лео. Она его совсем отшила? Или он еще появится? Она решила, что на обед, пожалуй, пойдет с девицами - если она попытается придумать какую-то отговорку, они тут же решат, что ей есть, что скрывать. А насчет Лео... Она совершенно точно не готова к тому, чтобы выходить за него, но ей бы не хотелось его терять совсем - пусть она эгоистка и стерва, но он такой замечательный... и так его жалко - ведь она сделала ему больно. Что делать? Ладно, она полагала, он сам ей подскажет. Если будет ее избегать - так тому и быть. Она быстро отослала перевод накладной по факсу в Лозанну и позвонила Кристине, что готова обедать.
Лили и Регги присоединились к ним, как обычно. Рене не заметила, что Регги и Крис переглянулись между собой, и Крис едва заметно качнула головой. Но тут выступила Лили.
Она сидела в приемной, где постоянно было включено радио. И она тут же взахлеб начала рассказывать про Дан Бланш, смерть Ноэля, Отто под лавиной, а потом в больнице. Это уже знали все. Но она тут же добавила:
- Но рассказывали про пресс-конференцию, его заставили выйти к журналистам...
Рене насторожилась, но промолчала - как всегда, решила выждать, пусть спросит кто-нибудь другой. И, тоже как всегда, Крис ее не разочаровала:
- Что там было?
- Да ничего такого. Ну, к нему пустили не всех журналистов, которые приехали, ну потому что у него кардиограмма плохая и все такое... Он рассказал, что было, и сказал, что в пятницу намерен выходить на чемпионат. Но вообще некоторые на него много наезжали - говорили, что он сорвиголова и легкомысленный тип и все такое... и что он во всем виноват, в смерти Пелтьера, например.
- И что он? - спросила Регги.
- Ничего. А что он мог сделать? Даже оправдываться не стал.
Рене не выдержала и спросила:
- А что ты сказала про плохую кардиограмму?
Лили зачастила:
- Ну ничего, то есть так сказали, что его собирались перевести в кардиологическую больницу и все такое, но он сказал, что у него все хорошо, и...
- Не, ты не отвлекайся, - велела Крис. - Он, значит, все же выйдет на чемпионат?
- Он сказал, что надеется выйти, но со вчерашнего дня все знают, что Брум говорит об исключении из сборной, значит, получается, не факт, что он выйдет.
- Кто такой Брум? - тут же спросила Крис.
- Это председатель ФГС и тренерского совета сборной страны, - сказала Лили.
- А он говорил про Брума? - прищурилась Регги.
- Напрямую нет. Его спрашивали, что он думает по поводу перспективы исключения, он сказал, что чувствует в себе достаточно сил и уверенности, чтобы выйти на ЧМ и показать хорошие результаты, и будет очень жаль, если это не удастся из-за административных неувязок. А когда его спросили о его мнении о политике, проводимой Брумом, он только сказал, что тот действует так, как считает нужным.
- Изумительно, - покачала головой ди-джей.
- Изумительно? - возмутилась Кристина. - Его пытаются отстранить от чемпионата, это значит, опять немцы все заберут на пару с австрийцами, да это просто...
- Дуреха, - хмыкнула Регги. - Конечно, теперь он никуда не денется. Выйдет на старт, ну а дальше уже все от него зависит. Он здорово это провел. Интересно, сам придумал, или подсказал кто?
- О чем ты? - непонимающе спросила Лили.
- Да об этой пресс-конференции. Прямо как по нотам. Самое то, чтобы раскатать Брума в блин и заткнуть им щель в тротуаре. Ай да Ромми. Прохиндей.
- Да ему же навязали эту конференцию! Ты что?
- Ага, щас, прямо-таки навязали силком. Да он ее сам наверняка и организовал! Ну или какой-то умный человек, который за ним стоит, менеджер или тренер, - ухмыльнулась Регги. Рене сидела, уставившись на нее - она поняла, о чем толкует ди-джей. Конечно, она права.
Кристина не согласилась:
- Тебя послушать, так он не спортсмен, а этот... ну... кардинал... как его... Мазерати!
Рене поспешно спрятала лицо за стаканом с соком, чтобы скрыть смех, а Регги таки расхохоталась:
- Господи, Крис, ну ты и курица.
- Да вы чушь какую-то несете обе, - вступила Лили. - Про дознание-то я вам не дорассказала!
- Ах да, - вернулась Крис к более понятной материи. - Его прямо так обвиняют?
- Ну да.
- Стало быть, дознание будет?
- Уже идет. Ромингера и пилота вертолета привлекут в качестве свидетелей. А, я забыла, этот пилот. Он сказал, и об этом упоминали на пресс-конференции, что якобы Ромингер был против того, чтобы идти на эту гору без гида и велел уже разворачиваться, но Ноэль начал его подначивать, и в итоге Отто разозлился и сказал, пойдем. И еще, Пелтьер сказал, что пойдет первым, и прямо сразу поехал.
- И все такое, - холодно сказала Регги. - Ну а как Ромингера можно вообще в этом обвинить? Даже если бы пилот сказал, что было наоборот и Ромингер подначивал Пелтьера, ему ничего бы не было. У нас, знаете ли, ни за легкомыслие, ни за глупость и риск к ответственности не привлекают. Ни к административной, ни к уголовной.
- А за неоказание помощи и оставление в опасности привлекают, - сказала Лили. - Ромингер видел Пелтьера и пытался ему помочь, но понял, что лавина, и уехал. Его все равно накрыло, конечно...
- И правильно сделал, что уехал, - решила Крис. - Если тот был мертвый, какой смысл оставаться? Если бы Ромингера тоже там убило, Ноэля все равно не вернуть. Эй, Рене, что с тобой?
Бледная Рене попыталась улыбнуться:
- Да ничего. Голова болит. Вы о чем, как понять пытался помочь?
- Спасатели рассказали, что нашли Пелтьера не на камнях, где он разбился, а рядом, с курткой Ромингера вокруг шеи - он пытался зафиксировать его. И переложил на снег. Они сказали, что Отто не мог не знать, что он мертвый - у него была так сильно голова разбита, ну не знаю, они сказали, что это подробности не для массовой передачи, может, там мозги вокруг лежали.
- Так, - распорядилась Регги. - Прекращайте базар, беременной женщине плохо. Что ж ты такая слабонервная, Браун?
- Что ты несешь? - пролепетала Рене, подавляя дурноту и стараясь выглядеть спокойно. - Я вовсе не слабонервная.
- Ну да, просто беременная. А что - нет?
Девицы притихли от любопытства, а Рене прищурилась. Она не смогла бы сказать открыто, что она не беременна - она в этом вопросе была суеверна. Но любопытство Артура дало ей хорошую тренировку - она умела нейтрализовать прямые наезды.
- Что за ерунда? Я тут на минуточку есть пытаюсь, а вы про мозги вокруг, тьфу! И вообще ужасы какие-то!
Откуда им было знать, что за столом у деда Рене - известного врача-онколога - еще не то могли свободно обсуждать, и никого это не волновало и не портило аппетит. Вон в середине января Рене с братом ездили в Женеву на день рождения к бабушке, и дед как раз рассказывал, как его приглашали консультировать один случай рака прямой кишки, со всеми подробностями, как раз в тот момент, когда начали есть бабушкин праздничный торт, заказанный в каком-то шикарном ресторане. Кстати, торт был с ее именем (Клер-Луиза) и цифрой 72 - она была не из тех, кто стремится скрывать свой возраст. Рене со своим тогдашним токсикозом даже не вышла из-за стола - ее такие детали не настолько выбивали из колеи, как, к примеру, запах табака или лука. А уж бабушка и Артур - она бывший медик, он будущий - и подавно спокойно все восприняли, еще и вопросы задавали. Крис неожиданно пришла ей на помощь:
- Не, девки, правда, хватит про мозги, мне тоже муторно. Ох, бедный Отто, вы только подумайте, что он пережил!
- Родители Ноэля пережили не меньше, - заметила Регги. - Ему было всего 22.
- Господи, да сам Отто этот совсем же еще мальчишка, он даже меня и то на год младше, - сказала Крис.- Но Ноэль умер практически у него на глазах и он еще пытался что-то сделать, чтобы ему помочь, а потом оказался под лавиной и сам чуть не погиб... Вы только подумайте! Ну а ты чего молчишь, Рене? Что ты об этом думаешь?
- Это ужасно, - ответила та, сжимая пальцы. - И то, что они полезли на эту гору... И даже шлемы не надели... Я надеюсь, кто-то сможет надрать Ромингеру задницу за такое. Хотя бы тот же Брум.
- Да, я его тоже слышала по радио, он здорово ругался. Думаю, он таки выпишет Ромми что положено, - кивнула Лили.
- Аминь, - торжественно изрекла Регги.
На этом дискуссия закончилась, так как они съели обед и пора было возвращаться работать. Крис специально чуть задержалась у столика - якобы, забыла сигареты - ей хотелось посмотреть на походку Рене с расстояния, но она так и не заметила решительно ничего, что могло бы говорить о беременности. И то, как Регги пыталась вывести ее на чистую воду, тоже ничего не прояснило - Рене не сказала ни да, ни нет, ничего не признала (но и не отрицала, между прочим).
Рене вернулась на свое место и углубилась в перевод накладных, которых было по-понедельничному много, заодно слушая радио. Ничего нового она не услышала - только то, что сказала Лили.
Через пару часов она вдруг заметила, что кто-то вошел в кабинет, подумала, не глядя, что это Юбер (он пошел к Лукасу) и не сразу поняла, что посетитель стоит перед ее столом. Тогда она подняла голову.
- Привет, - тихо сказал Лео. - Я понимаю, что тебе сегодня не до меня, но... я очень соскучился.
Она быстро встала к нему навстречу и спрятала лицо на его груди. Он крепко прижал ее к себе:
- Ты, наверное, очень переживаешь из-за него. Да?
Она кивнула, не в силах врать. И в его объятиях ей было правда легче. Но она неохотно отстранилась - в любую секунду мог войти Юбер или еще кто-нибудь.
- Я тоже... скучала по тебе, - прошептала она, думая о том, какая она все-таки мерзавка. Нашла себе подружку плакаться на плече о своем неверном возлюбленном! А ему же это наверняка больно... Уж не говоря о том, что своими высказываниями о том, что она тоже скучала, она дает ему ложные надежды. Она села на край стола.
- Я, кажется, понимаю, почему ты его так любишь, - криво усмехнулся Лео. - Это характер. Таких мало. Сказали, что он выбрался из-под двухметрового слоя снега. На такое способен один из тысячи, наверное.
- Откуда узнали, что из-под двух?
- Я не знаю. Ты сама-то как? У тебя все в порядке?
- Да, конечно.
- Я волнуюсь за тебя, - он прикоснулся губами к ее виску.
- Чего за меня волноваться? Я же не попала под лавину.
- Зато ты беременна, - Лео осторожно прикоснулся к ее животу.
- Беременность - не болезнь. - Рене отшатнулась от его руки. Поняла, что обидела его, но все же Лео был для нее чужим, и она не могла не попытаться инстинктивно защитить своего ребенка. - Извини. Я просто никому не позволяю...
- Не извиняйся. Я все понимаю. Наверное, ему бы ты позволила, - Лео в первый раз показал свою обиду.
- Ему, - также подчеркнула Рене это слово, - я бы ничего уже не позволила. У меня с ним все кончено. И хватит постоянно о нем говорить!
- Не сердись на меня, - Лео подумал, что некоторых женщин просто невозможно понять, и Рене Браун среди них - просто номер один. Она запросто давала ему прикасаться к ее самым интимным местам, а к животу - ни за что. Как бы она не уверяла, что все кончилось - он не сомневался, что, стоило бы Отто поманить ее пальчиком - она побежала бы к нему по снегу босиком. С другой стороны, может и нет - она очень гордая и у нее тоже характер сильный. Она тоже из таких, кто при необходимости выкопался бы из-под снежного завала. Неправда, что противоположности сходятся - людей тянет к себе подобным.
- Я не сержусь.
- Поужинаем? - просил Лео.
- Нет. Я поеду домой, - решительно сказала она.
Лео обнял ее:
- Я тебя отвезу. Ладно?
В эту секунду вошел Юбер и удивленно воззрился на них. Рене спокойно отошла к своему столу и сказала сдержанно:
- Давайте займемся там письмом, Лео, пока у вас есть свободная минутка.
- Хорошо. - Лео не зря говорил, что знает транспортное законодательство как свои пять пальцев - он просто взял письмо Лукаса и быстро набросал на полях номера статей и краткие названия конвенций. Рене осталось только проставить ссылки в переводе и проверить точность текста.
Только когда Лео вернулся к себе в кабинет, он вдруг сообразил, что не знает самого главного. Реакцию Ромингера на беременность бывшей любовницы. Отто все же не был похож на человека, способного бросить собственного ребенка. А Рене - это личность, как не крути, неординарная. В ней очень много гордости и какой-то дерзости, она, скорее всего, не из тех, кто будет бегать за парнем. Даже если он - такая звезда, как Отто Ромингер. Надо как-то попытаться выяснить этот момент. Но он не мог ни о чем думать, кроме нее. Ему просто не терпелось снова заняться с ней любовью. Головокружительное ощущение - спать с девушкой вроде Рене. Этот премиум, дерзость и гордость, смесь прохладной отчужденности и природной живости и страстности. И еще более сногсшибательно знать, с кем она была раньше. Если бы это был кто-то другой - Лео, скорее всего, было бы наплевать на это. Но то, что его предшественником был Ромми, просто будоражило. Он никак не мог сосредоточиться на делах. К счастью, с переговоров с клиентом вернулся Алекс Вюртли, началось обсуждение результатов и спор об изменении условий договора, и это помогло Лео на время забыть о Рене. А там уже и время подошло к шести вечера. Лео позвонил ей и договорился, что будет ждать ее в своей машине.
Отто покинул больницу почти сразу после пресс-конференции, подписав отказ от продолжения обследования. Ему говорили об очень плохой кардиограмме и всяких прочих страстях, но он себя чувствовал нормально, и ему нужно было сделать кучу дел перед началом тренировок в Валь Гардене.
Он звонил из больницы родителям Ноэля, говорил с его отцом. Старший Пелтьер был убит горем, сказал Отто обязательно приехать и остаться на похороны. Отто обещал - сейчас он направлялся к французской границе.
Дело ему, конечно, предстояло тяжелое, особенно в свете того, что многие обвиняли его в смерти Ноэля. Он сам тоже себя обвинял - не стоило вестись на подначки друга, а надо было настоять на том, чтобы вернуться в Вербье и хотя бы поискать гида. Но он не сделал ничего подобного, и теперь он был жив, а Ноэль мертв. Конечно, Отто виноват, кто же еще? Но не поехать на похороны лучшего друга он тоже не мог.
Руль тяжело поворачивался под израненными, опухшими пальцами, и только когда Отто выбрался из Вербье с его узкими улочками, а потом проехал серпантины, и необходимость так много маневрировать отпала, стало чуть легче. Он слушал радио. Сегодняшнюю пресс-конференцию он организовал сам с одной-единственной целью - подготовить себе почву для выхода на старт чемпионата. И теперь ему нужно было услышать реакцию на свое заявление о намерении стартовать. Еще вчера он ни на секунду не верил, что Брум всерьез болтал об исключении его из сборной и дисквалификации до конца сезона - для Старого это было бы попросту профессиональным самоубийством. Но Регерс сказал Отто (а точнее, конечно же, проорал), что Брум на сей раз настроен очень решительно и намерен собрать тренерский совет, на котором будет требовать принятия какой-то резолюции, твою мать. Значит, выбора у Отто не осталось - пришла пора действовать. Расчет был элементарно простой, надо полагать, все вполне догадались, что к чему. Но результат должен был быть стопроцентный: после того, как Отто заявил во всеуслышание, что готов выйти на ЧМ, думается, никто не рискнет пойти на такую дикую меру, как отстранение лидера сборной страны от старта на важнейшем событии года. Если Брум попытается настаивать, вероятнее всего, его вынудят подать в отставку. Как минимум, те, на чьи деньги существует ФГС - спонсоры. Если они будут продолжать верить, что Ромингер не вышел на старт из-за проблем со здоровьем, им придется смириться. Но если они узнают, что он готов соревноваться и вообще рвется в бой, а Брум его отстранил от соревнований - Старому просто хана. Вот они и узнали, и Отто полагал, что и дальше все пройдет именно так, как нужно.
Ну и, разумеется, журналисты и аналитики, не говоря уже о болельщиках, расценивали происходящее как он и рассчитывал. Самого Отто выставляли настоящим удальцом-храбрецом, который готов чуть не с больничной койки выходить на старт и выигрывать, а злой, вредный, ужасный Брум ставит ему палки в колеса, пытается отстранить от чемпионата. Мужики, ну как же так? Почему председатель ФГС старается сделать все, чтобы страна осталась без медалей? Так ли уж он умен, как мы считали? А не сидит ли он на ставке у... И так далее, и тому подобное. И это было только начало - можно представить, какая истерика охватит масс-медиа к вечеру сегодня.
Помимо основной цели пресс-конференции, пришлось отвечать на неизбежные вопросы о фрирайде, о Ноэле, о том, кто виноват. Отто не собирался оправдываться. Да, он мог бы сказать, что он ничего не мог сделать. Что Ноэль сам принял решение, и удержать его никто бы не смог. Что он пошел вперед сам, по собственной инициативе. Что он гораздо лучший райдер, чем Отто - он занимался этим делом почти 5 лет, и на лыжах, и на сноуборде. Что у него просто было больше опыта, чтобы оценить склон. И все такое. Но кончилось тем, что Отто обвиняли, а он молчал, и только один журналист упомянул Люка Дюпре, пилота и единственного стороннего свидетеля, который выступил в его защиту.
Дознание пока велось, но аналитики считали, что оно скоро будет остановлено - виноватых в этой истории нет и быть не может. Кто виноват? Пилот? Ромингер? Ничего подобного. Виноват сам Пелтьер - в том, что не рассчитал свои силы и переоценил свое мастерство.
Что касается того, кто виноват, а кто нет, Отто скоро убедился, что его нежелание защищать себя и на этот раз сослужило ему добрую службу - оказалось, что его сдержанность и хладнокровие снова оценены по высшему баллу. Один из самых авторитетных спортивных журналистов в Европе сказал: «Не зря говорят, что каждый швейцарец носит свой ледник с собой. Видно, что Отто очень тяжело переживает смерть друга, но, как обычно, держит свои эмоции под спудом». И это была правда как на духу. Услышав про ледник, Отто даже одобрительно хмыкнул - выражение ему понравилось. Впрочем, была и чушь. Еще один - тоже имеющий определенный вес - сказал, что оба спортсмена, конечно, слишком молоды еще, чтобы не верить в собственное бессмертие, и такое легкомыслие, как бы предосудительно оно ни было, все же присуще молодости. Вот это была чушь полная. Отто не верил в собственное бессмертие. Он уже видел смерть слишком близко, чтобы не верить. И эта смерть была на его совести. Да, он не хотел этого, но так уж получилось. И он был виноват. Хотя формально его было не обвинить, с него сняли подозрение в убийстве и даже какую-то бумажку дали, что он не виноват и не полежит преследованию, доказано, что она сделала это сама без посторонней помощи, бла бла бла. Но какая к черту разница, чему он там подлежит - Мона умерла из-за него. Только из-за него.
Уже не в первый раз в тяжелые моменты у него возникало желание напиться. Но сейчас даже такой возможности у него не было. Он должен сегодня вечером быть в Пон-де-Кле под Греноблем, где жили родители Ноэля, чтобы завтра попасть к нему на похороны.
На Ру де ла Вале его догнала полицейская машина с мигалкой и сиреной. Он выключил звук магнитолы и услышал:
- Порш 28-740, остановитесь у обочины.
Быстрый взгляд на спидометр - понятно, превысил скорость. И неслабо. Ох и отдерут его сейчас, штраф на несколько сотен франков, и еще, скорее всего, права отберут. И Брум будет в восторге. Именно сейчас еще штраф за превышение для полного счастья словить не хватало... После того, как Отто сегодня его подставил, в особенности.
Отто затормозил, аккуратно сдал к обочине. Женщина в полицейской форме выбралась из патрульного авто и направилась к нему.
- Добрый день... О, да вы же...
Отто чуть приподнял бровь, ожидая, что будет дальше. Он не вышел из машины, только опустил стекло. Женщина-полисменша просияла:
- До чего здорово вас видеть, Отто! Как себя чувствуете?
Отто чуть улыбнулся:
- Все в порядке, мадам офицер.
- Ужасно жаль, что так все получилось, - погрустнела та. - Мы же собирались за вас болеть... а теперь - неужели все золото заберет Эйс?
Понятно, пресс-конференцию она, скорее всего, не слышала.
- Я выйду на чемпионат, я уже об этом объявил, - сказал Отто. - И постараюсь заставить Эйса попотеть, чтобы отобрать у меня хотя бы одну медаль.
- Правда? Здорово это слышать! А то по радио говорили, будто речь идет о дисквалификации, даже об исключении из сборной... Якобы Брум этого требует...
- Нет оснований, - утешил Отто. - Да и Брум не дурак. Попугает и спокойно подпишет, не беспокойтесь. - Хотелось бы в это верить, подумал он про себя. - Конечно, я для этого должен быть паинькой и не попадать в неприятности... Вроде превышения скорости почти на сотню километров... Вы меня поэтому остановили?
- Да, но давайте забудем об этом, если дальше пообещаете быть умницей и ехать потише, - улыбнулась полисменша, любуясь как изумительным спортивным автомобилем, так и молодым мужчиной за рулем. Он был в определенной степени похож на свой порш - вызывающе, завораживающе красив, недоступен и непостижим. Великолепное животное, неукротимое и стремительное. - И до чего машинка хороша! Трудно, наверное, на такой ехать 80?
- Не то слово. Я, наверное, немного увлекся.
- Топ самый, а? Движок-то сколько?
- Три и два, турбо.
- А мощность?
- 231. Коробка Гетраг.
- Вот это зверюга! Конечно, механика?
- Ну да. 5 передач.
- Едете в Пон-де-Кле?
- Я должен там быть.
- Пелтьер был вашим лучшим другом, верно?
- Да.
- Удачи. Держитесь. И вот что, Отто: поаккуратней по ту сторону границы. Не думаю, что тамошним полицейским понравилось случившееся.
- Понял вас, мадам офицер. Спасибо.
Полисменша вытащила из кармана какую-то бумажку с печатями и протянула спортсмену:
- Автограф можно попросить?
- Конечно, - Отто взял листок. - Как ваше имя?
- Арлена Бушо.
Отто быстро написал «Лучшие пожелания Арлене от Ромми» и подписался. Женщина с благоговением убрала листок обратно в карман:
- Проезжайте! Удачи, Отто! И чтоб ни единого шанса этой немецко-австрийской кодле!
- Сделаю все возможное, Арлена. Счастливо!
Ну что же, слава Ромми в очередной раз защитила его от мелкой неприятности. А может, и от крупной - Брум непредсказуем, и превышение скорости, да еще такое существенное (фактически в 2 раза) именно сегодня могло бы стать для него последней каплей. Отто понимал, что далеко не каждый полицейский будет к нему там снисходителен, но на этот раз ему повезло - попалась болельщица, к тому же, женщина. Все равно - впредь надо бы поостеречься...
Но магия великолепного спортивного автомобиля кружила голову, и большую часть пути Отто продолжал превышать скорость. Ему повезло снова - больше его не останавливали, а водительское мастерство всегда защитит его от прочих неприятностей на дорогах.
За время в пути он выкурил полторы пачки сигарет, останавливался раз пять в придорожных кафешках, чтобы выпить кофе.
Во Франции он продолжал слушать радио - местные масс-медиа реагировали на произошедшее примерно как в Швейцарии - он ждал, что тут будет больше обвинений в его адрес, потому что он швейцарец, а Ноэль - француз. Нет. На этот раз он выслушал, что «оба спортсмены слишком легкомысленны по молодости лет, слишком обласканы славой и деньгами, и тот и другой - enfant terrible(1) каждый - в своей сборной. И не то чтобы именно Ноэль Пелтьер или Отто Ромингер были достойны осуждения или порицания, но каждый, кто подвергает себя неоправданному риску, не оценивает здраво свои возможности, будь то чемпионы-профессионалы, чокнутые фрирайдеры или безумные байкеры или, к примеру, те, кто в жажде острых ощущений ходят по перилам на крыше высотного здания». Все произошедшее сводилось к возне бесящихся с жиру щенков-мажоров, только и всего. Отто сердито выключил радио, салон порша заполнил «Назарет».
Рене молчала почти всю дорогу. Лео вел машину и, казалось, тоже не знал, что сказать. Потом начал рассказывать про сегодняшние переговоры Алекса с владельцем торговой фирмы. Она думала, зачем она продолжает эти отношения? Эта связь для нее тягостна. Она хочет его дружбу, но что она готова дать ему взамен? И кто она после этого? Ей вовсе не было с ним хорошо в кровати. Не как с Отто. С другой стороны, зачем ему с ней возиться, если она ему не дает? Она уже открыла рот, чтобы попросить его остановить машину и высадить ее.
Лео опередил ее:
- Прости, дорогая, тебе не интересно?
- Не называй меня так. Интересно.
- Мне показалось, ты не слушаешь.
- Что - повторить твои последние слова? - огрызнулась Рене.
Лео помолчал, потом тихо сказал:
- Ты расстроена. Я отвезу тебя домой.
Она укусила себя за костяшку пальца.
- Спасибо, Лео. Ты... прав. Извини.
Дальше они снова ехали молча. Уже почти въезжая во двор ее дома, Лео сказал резко:
- Я не понимаю, как можно восторгаться мужчиной, который бросает собственного ребенка.
- Он ничего не знает, - отрезала Рене.
- Что?! - поразился Лео. - Как не знает? Это его ребенок?
Рене ударила кулаком по коленке:
- Как вы мне все надоели со своими вопросами!!! Нет! Это не его ребенок!
- А чей?
- Мой! - сердито ответила она.
- Рене, перестань ребячиться. Ты не Богородица и не можешь обзавестись ребенком без участия мужчины. Этот мужчина - Отто Ромингер?
- Да! Но это, черт подери, и вовсе не твое дело.
- Прекрати сквернословить.
- Иди к черту! Выражаюсь как хочу.
- Один вопрос, - ледяным тоном сказал Лео. - Только один и можешь идти. Почему ты ему не сказала?
Рене вскинула голову:
- Это тоже не твое дело! Все! Останови здесь!
Лео остановил машину и сказал:
- Мое. Потому что я люблю тебя.
Она выскочила из машины и решительно направилась прочь. Лео хмуро смотрел ей вслед. Надо оставить ее в покое. Перестать думать о ней, вырвать ее из своего сердца. Невозможно любить девушку, которой до сих пор так больно из-за другого мужчины, которая никогда не сможет его забыть, которая носит его ребенка.
Почему она так поступила? Почему не сказала отцу ребенка о том, что беременна?
Догадаться обо всех причинах ее поступка не заняло у умного Бренера много времени.
Конечно, эта гордячка еще и не на такое способна. Отто ее не любил, по ее словам, и Лео полагал - это не могло ее не задевать. Рене девушка самолюбивая, сильная, довольно взбалмошная. И то, что она не сказала Ромингеру - могла быть чистой воды гордыня. Может быть, даже месть. Или просто уязвленное самолюбие. Как ни назови, суть одна.
Но Лео понимал, что дело не в этом, или не только в этом. Она просто не могла навязать себя мужчине, который ее не любит.
Он больше не подойдет к Рене Браун. Он тоже не железный, всему есть предел. Он не мазохист, с него довольно. Может быть, и то, что она отказала ему, тоже правильно - что за жизнь у них была бы? Чужой ребенок и все равно что постоянно кто-то третий в постели. Кто-то, кого она любит. Все. Отныне каждый из них будет справляться со своей болью порознь.
(1) «ужасный ребенок» (фр.) в переносном смысле: человек, доставляющий массу проблем.
...