Лорочка:
Елена,спасибо за главу.)
Значит Макс у нас действительно разбойник, печалька.) Хотя не будь он таким неизвестно,что было бы с Кешей. А так с немного отретушированным причинным местом может быть какие светлые мысли в голову придут,если шею не свернут.
Мне теперь интересно если Макс считает Розочку своей,то как он отреагирует на прЫнца? Знаю,что бегу впереди паровоза,но интересно же!)) И как Роза поживает очень интересно,с такой мамочкой нервная система нужна железная. К Максу пока неоднозначное отношение,жду следующую главу!))
Елена,поздравляю с бирюзой 🌹🌹🌹
lorka:
Всем доброе утро!
Оказывается, Бельский свалил не от того, что осознал свою вину...
А зря! Я бы таких козлин...
А вот компания Макса немного настораживает: Николай будет "серьёзным парнем"
и, ни Свете , ни Розе никуда не деться от этого влияния.
Лен, спасибо!
Lady J:
Спасибо за главу
Макс-то оказывается собственник))) Пока мне нравится его проявление чувств к Розе) Жду продолжения 
принимайте в читатели 
Елена Миллер:
» Глава 3. Долг и Фемида
Роза
По субботам в школе мало уроков, уже в полдень я дома, а Лидия только пробудилась после алкогольной анестезии, рычит, плюется ядом, обвиняя во всем меня. Игнорирую, спасаясь наушниками, это её добивает, вырывает средство слуховой защиты вместе с телефоном и в стену со всей дури. Брызжет частями хрупкий прибор. Она заносит руку для пощечины, останавливаю её взглядом, мое уверенное спокойствие против вспышки её ярости.
— Чертова порода! — тявкает шакал, бегущий ото льва. Оглушительный хлопок двери спальни — фанфары моего триумфа.
Влив в себя литр кофе, Лидия уходит искать Кешу. У меня паническая атака, вдруг педофил отыщется. Лишь она за порог, пытаюсь реанимировать мобильник, тщетно, а там контакт Макса. На глаза попадается коробка с подарком отчима. Преодолев брезгливость, беру проклятый гаджет, цену моей благосклонности. Зарядник в сеть. Симку в новый дом, уцелела, хоть в этом повезло.
Рыцарь отвечает после первого же гудка.
— Мать пошла искать отчима. Хочет его вернуть, — без приветствия, сразу в карьер, потакая нервным смешкам.
— Пусть ищет. — По тону понятно, что Иннокентий сбежал не только от нас и не к себе на прежнюю квартиру, Лидии его не найти.
— Можно к вам? — осмеливаюсь напроситься в гости после выдоха облегчения.
— Конечно, Цветочек. Я за тобой заеду. Через час устроит?
— Да. Жду! — Прерываю звонок и кружусь по комнате, из глаз слезы.
Рыцарь является минута в минуту. На правах радушной хозяйки зову его чаёвничать.
— Макс, у тебя девушка есть? — выпаливаю, удивляясь своей смелости. Вот и сиди теперь перед ним красным помидором, дурында!
— Нет. — Он отставляет чашку, смотрит в глаза. — Подожду, когда ты подрастешь.
Опускаю голову, пышу жаром, словно пирожок, только из печи вынутый. Хочу сбежать, спрятаться от стыда. Или это не стыд? Жаркие слезы на глазах. Мну пальцы, срывая пластыри. Горю-полыхаю. Неужели это любовь?
Макс обходит стол, присаживается на корточки подле меня, берет мои руки:
— Если ты не против, мой Цветочек?
Качаю головой, говорить не могу, даже встретиться с ним взглядом не смею. Вдруг понимаю, что мое качание можно истолковать превратно.
— Да, я согласна. — Отваживаюсь посмотреть на моего Рыцаря, на его лице довольная улыбка, по-мальчишески яркая.
Макс подхватывает меня, занимает мой стул, усаживает к себе на колени, обнимает. Уткнувшись носом ему в шею, плачу. Объятия крепче. Поцелуй в макушку. Так и сидим, без понятия, как долго.
— Теперь ты меня поцелуешь? — Утираю слезы, взгляд приклеиваются к его губам.
Каково это, поцелуй моего парня? Хочу ощутить его губы на своих, попробовать вкус, смыть кислоту мерзкого касания отчима поцелуем моего Рыцаря, но получаю банальное чмоканье в лоб, на что возмущаюсь.
— Когда шестнадцать стукнет, тогда и поцелую. — Макс будто дразнит меня.
— Это долго! Целых три года! Я уже не ребенок! — с упреком. — Девчонки из класса вовсю сосутся с парнями.
Он напрягается, мышцы на руках тверже камня:
— Сама видела, или они так говорят?
— Говорят. — Глаза долу.
— Врут твои девчонки. Хвастаются. А если нет, то не слушай их, не будь такой, как они, как все.
— А какой быть? — робко.
— Собой. Просто оставайся собой, мой нежный, чистый Цветочек. — Снова касание губ ко лбу, но более долгое.
Я ощущаю в себе нечто странное, что словами не передать. Может, это воспетое литераторами томление, предвкушение чего-то неведомого, запретного, даже порочного, но притягательного.
Света и тетя Валя мне рады. Снова семейный ужин в гостиной под нескончаемый аккомпанемент шуток Золовки. Я соглашаюсь переночевать у Грозовых, уступив уговорам новой подруги. Остаток вечера потрачен на просмотр старой кинокартины, за сюжетом почти не слежу, тепло сидящего рядом Макса уводит в мечты о будущем, где мне шестнадцать, где наши губы встречаются многократно, где его руки обжигают мои плечи, заставляя дрожать и пылать до слез, которые и так катятся по моим щекам от счастья быть рядом с ним.
За весь вечер я ни разу не позвонила Лидии, она мне тоже, что совсем не огорчает, не хочу слышать ядовитое шипение, тем более тут, в убежище, где мой дух отдыхает, парит в радости и любви. Пусть все неурядицы и треволнения остаются там, дома.
С того скандала у нас с родительницей бойкот. Она если и выдает реплики, то в сильном подпитии, но лучше б молчала. Из её невнятных откровений узнаю об абортах, разбитых сердцах, поруганных надеждах, втоптанных в грязь обыденности мечтах и о своем имени тоже.
Не найдя Иннокентия ни на работе, ни у родни, мать идет в полицию подавать мужа в розыск, одна, ни сестра отчима, ни его племянница энтузиазма Лидии не поддержали. Догадываюсь, почему. Вике четырнадцать, не исключено, что урод и к ней приставал. Только у неё мать, как мать, защитила, не то что моя.
Макс заходит довольно часто, присылает sms, звонит редко. Выходные я провожу с ним и Светой. Поход в кино и кафе-мороженое, будто мы дети.
— Еще на мультики нас своди, — шутливо возмущается Света.
— Обязательно, на «Барбоскиных» к телику, — обещает Макс с улыбкой изувера, чем вызывает взрыв искрометного юмора сестры.
Близится восьмое марта, день рождения Рыцаря, не просто очередной бёздик, а совершеннолетие. Что же ему подарить с учетом скудной наличности? Решение приходит спонтанно, когда мы со Светой, улизнув из-под опеки Макса, набредаем на лавку именных подарков в том самом торговом центре, где коротала время побега.
Выбор невелик, чашка или футболка с индивидуальной надписью. Брошенная монета определяет, мне — футболка, Свете — чашка.
Что написать? Подруга ограничивается лаконичной «18». Я пытаюсь обыграть слово «рыцарь». Рыцарь улиц — претенциозно и пафосно. Кто будет носить футболку с такой надписью? Только не Макс с его вдумчивой скрытностью. Парень-продавец предлагает изобразить Дон Кихота. Отметаю, этот чудик лишь мнил себя рыцарем, сражаясь с ветряными мельницами, а Макс победил реального злодея. Обработанная особым образом фотография Орландо Блума из «Царство небесное» тоже не то. Мой Рыцарь не девчонка, чтобы носить девчачьего кумира. Промучившись с полчаса, изрядно разозлив продавца и повеселив Свету, выбираю «Мой Рыцарь». Глупо, знаю, но других вариантов не нашлось на полях моей фантазии, в этом отношении почему-то оскудевших.
Дело за цветом, черный, белый или туркиз, то есть бирюзовый. Белый — банальщина. Черный — мрачно. Бирюза в остатке. У именинника глаза-хамелеоны, в черном — темно-серые, в синем — синие, в белом — серо-зелено-желтые трехцветки, такие, какие есть. Любопытно, приобретут ли они цвет южных морей в этой футболке? Света следует моему выбору цвета.
Ожидание готовности заказа скрашиваем прогулкой по супермаркету. Красного свадебного платья в витрине салона «Инга» нет, а жаль, хотелось показать его будущей золовке.
Наконец-то восьмое марта. Девочкам тюльпаны с мимозой, Максу футболка с чашкой. Растроганный именинник виду не подает, хмурится. Вдвоем со Светой уговариваем его надеть обновку. Глаза у Макса в ней, и правда, бирюза. Век смотрела бы, не отрываясь.
***
Макс
— Слышь, Гроза, дело есть. — Косяк манит меня в кухню, едва переступаю порог головного офиса.
Судя по доносящимся звукам, остальные комнаты заняты работой.
— Ну? — Занимаю место за кухонным столом напротив бригадира.
— Короче, проблема у меня нарисовалась. — Локти на столешницу, пальцы в замок. — Не хотел пацанов посвящать, но с твоей помощью и не придется. Пора вернуть долг, Макс.
— Конкретней. — Напрягаюсь, Шмаров мягко стелет, да жестко спать.
— Менты меня прижали, но не наши. Следак из прокуратуры или этого их, Следственного комитета, Колмыкин, мать его, гад неподкупный, чистюля, сука! — Пауза на подавление гнева. — Короче, прижал конкретно. Гриня не отмажет, если до суда дойдет.
Гриня, Григорий Ставров, он же Ставр — наш адвокат по всяким форс-мажорам, зубатый питбуль, даже похож на эту песью породу, лысый пузан-коротышка на тонких ножках, глаза темные, въедливые кругляши.
— Причина? — Уже догадываясь об ответе.
— Сталкер! Сука! Свидетель, дедок, вызвавший ментов, ветеран конвойных войск, — цензура, — срисовал меня. Падла! — Сопение. — Опознать, правда, не смог. Гриня надавил, какое у вас зрение, как хорошо зырите в темноте, и прочие придирки. Старый пердун не решился на меня указать. Да и не мог он тогда ничего рассмотреть. Но Колмыкин, грёбаный клещ, вцепился, мотив у меня, видите ли, есть.
Догадка оказалась верна. Дело было прошлой осенью. В течение месяца избили трех работниц, серьезно, до больнички. Некий урод, прикрывающий рожу цветастым бабским платком, повязанным на манер грабителей Дикого Запада, подкарауливал проституток у хат для свиданий, оглушал, тащил в какую-нибудь дыру и метелил. Сперва Косяк думал, что дело рук конкурента, вознамерившегося выпихнуть его из бизнеса, но тут нам никто помех не чинил, авторитеты слово дали.
Проститутки объявили забастовку, на вызовы ездим только с охраной, в «офисах» вообще не обслуживаем. Даже те, кто проживал в борделях, съехали на съемные квартиры. Косяк это принял в ущерб бизнесу. Потерпевшие на работу возвращаться отказались, решив сменить ремесло. Колян отпустил, даже компенсацию выплатил, чтобы других работниц успокоить, но ходил злой, на всех срывался. Нападения подрывали его авторитет, а сделать он ничего не мог, пойди найди того сталкера.
Тогда я и проявил себя ищейкой, вычислил шизика, поехавшего на религии. Побоями урод наставлял блудниц на путь истинный. Реальный шизофреник с весенне-осенними обострениями. Но доказательств нет, лишь мои догадки и выводы.
Решено было ловить урода на живца. Проститутки наотрез отказались рисковать своим телом, но не все, две девицы покусилась на обещанную бригадиром награду, месячный all inclusive в Турции. Ириска, подруга одной из избитых, глава профсоюза работниц интима, тоже проявила отвагу, согласившись на авантюру.
Разбившаяся на двойки, братва неделю дежурила под «офисами», пока шизик не выполз из своей норы. Повезло нам с Косяком. Когда сталкер, вынырнув из тени, тюкнул за ухом Ириску, замечу, весьма профессионально, Колян пришел в дикий раж. Дальнейшее развивалось стоп-кадрами. Вот урод тащит падшую женщину в темноту подворотни. Косяк за ним, спотыкается о кусок ржавой трубы, падает руками на асфальт, оглашая темноту двора отборным матом. Чудик бросает Ириску и деру. Косяк хватает злополучную трубу, бежит догонять.
Я привел в чувства живца. Ириска просила не бросать её одну, но ей уже ничего не угрожало, а бригадиру могла понадобиться помощь. Контуженный сталкер имел боевой опыт, как поведал мне его сосед-алкоголик за бутылку «Прохоровки».
Я застал Шмарова у гаражей, силуэт с трубой в руке на краю фонарного света, сталкер у его ног в позе зародыша, контрольный удар по голове. Скрежет двери одного из гаражей дал сигнал бригадиру валить. Трубу он не бросил, важная улика, если что.
И вот это «что» настигло убийцу. Косяк замочил-таки чокнутого сталкера. Тот отбросил коньки в неотложке по пути в больницу. Шмаров узнал об этом по своим каналам еще тогда, осенью.
Казалось бы, все шито-крыто, прикончила шпана убогого, бывает, очередной висяк для наших ментов. Но сталкер, как выяснилось, приходился прокурору племянником. За расследование взялся Следственный комитет.
Дело шьют Косяку уже третий месяц, но улик недостаточно. Гриня пыхтит, отрабатывая свое бабло и бесплатный тариф на девочек. Но прокурору позарез нужен козел отпущения, либо это гражданин Шмаров, либо кто-то другой, к примеру, я, его должник.
— Короче, Гроза, возьмешь все на себя. Гриня представит тебя в лучшем свете, девушку защищал от извращенца, но силу не рассчитал. Рыцарский поступок, и все такой. Ты ж у нас рыцарь, да, Макс? — ухмыляется гад.
Я сам виноват, носил Розин подарок. Переодевался в качалке, пацаны заметили, ржач подняли: «Ты смотри, Мой Рыцарь! Сюси-пуси, Максичка!»
— Ириска подтвердит, свидетельницей пойдет, — продолжает Косяк. — С ней я уже перетер. Покочевряжилась чуток, но уломал. Вот же бабы, вечно ломаются!
— На мне мать и сестра, — прерываю поток его философствования.
— И долг, который платежом красен. За своих не переживай, не брошу. Свету после школы в институт пристрою, если к тому времени не откинешься.
— Еще один долг? — холодно.
— Обижаешь, братан! Я своих пацанов не бросаю, их родню тоже, если кто на нары пойдет.
А меня, значит, бросаешь, падла двуличная, на нары!
— Хм. Лучше я сам о них позабочусь, здесь, на воле.
— Макс, тебя все равно в армию загребут, не сегодня, так завтра.
— Там год, а за мокруху червонец, в лучшем случае.
— Год, говоришь. Три не хошь?
— На контракт не подпишусь.
— Заставят. Ты ж не задохлик какой, отборный товар. Глянь на себя, готовый вэдэвэшник. С такими базар короткий, подписывай или дисбат. А это даже не малолетка, в разы хуже, махаться будешь каждый день, Карася спроси.
— Три года не десять, — гну свое.
— Ага, два из которых в горячих точках. Вернешься домой в цинке, как Санька, одноклассник мой, дружбан детства. Меня на малолетку, его в армию. Я перед тобой сижу, чаи гоняю, а он в могиле червей кормит. Сечешь разницу? А на зоне тебе, считай, курорт с такой-то статьей. Да и я словечко кому надо замолвлю, чтоб не петушили тебя, как своего приняли.
— Чего сам на зону не рвешься, если там так сладко? — едко.
— А на кого я девок оставлю и вас, пацанов? На тебя, Макс? Так ты еще сопля, хоть и умник. Мозги есть, а с людьми добазариваться не умеешь. Подрасти чуток, на зоне почалься, глядишь, авторитетом станешь со своими талантами. А пока вам без меня кердык.
— Спорно. — Руки на груди.
— Не жалеешь ты бригадира, Гроза. А ведь я тебя на тот червонец старше. Выйду, почти сороковник, а тебе столько же, сколько мне сейчас, будет, если не меньше. У тебя ж первая ходка, а у меня рецидив, упрячут по полной, а тебе скостят.
— Не факт, если сталкер прокурорский племяш.
— В общем, так, Макс! — Хлопок по столу, прекращая прения. — Гриня говорит, ты лучший кандидат. Во-первых, был там, все видел, сможешь следаку расписать картину маслом. Во-вторых, мы с тобой одной комплекции. Дедок меня не опознал, а тебя может, если Гриня давить не станет. Явка с повинной и чистосердечное признание тоже плюс. Еще даму защищал, что благородно. Первая ходка, опять же. Об условке базара нет, но срок могут скостить вполовину. А там досрочка за хорошее поведение, что можно устроить за бабло.
Сверлю бригадира недобрым взглядом, но умом понимаю, прав он во всех своих аргументах, добропорядочная жизнь мне давно заказана.
Исчерпав доводы, Шмаров пускает в ход пряник:
— Выйдешь, я тебя не забуду, если выше поднимусь, девок тебе оставлю. Или чё ты там хочешь?
Молчу, что ему явно не нравится, сопит, отхлебывая давно остывший чай.
— Считай это своим университетом, Макс, с криминальным дипломом на выходе и авторитетной карьерой опосля.
— Хорошо, — выталкиваю из себя непростое решение. — Но есть одно условие, нужны гарантии, что Бельский не вернется.
— Педофилина, что ли? Забудь. — Взмах руки. — Четвертовали его.
— Что? — Может, ослышался.
— То! Поймал попугайчика кот Васята, перышки повыщипывал, лапки с крылышками повыдергивал, потом головку оттяпал и Брылю послал в подарочной упаковке.
— Откуда знаешь?
— Присутствовал, потому как в этом деле замазан. — Кривится. — Зрелище не для слабонервных. Васята тот еще фрукт, прется по всякой средневековой жути, больной на всю голову. Братва его до уссачки боится за такие показательные фокусы.
— Ты не говорил.
— О таком даже вспоминать неохота, не то что лясы точить. Одно скажу, до того, как попугай лапки откинул, много чего напел. Педофилина он со стажем. Еще в Первопрестольной начинал, когда таксовал. Ловил малолеток из алкашных семей, ну и, сам понимаешь. Когда менты ему на пятки наступать стали, дернул сюда. Поначалу держался, малолетних шлюх снимал. Потом на племянницу полез, сестра его из дома и выставила. Тогда он крысятничать начал, бабла ему не хватало. Потом бабу нашел, малохольную библиотекаршу, подцепил из-за дочки, Розочки твоей. Такие дела, Макс.
— Ясно.
— Не боись ты за свою Розу, и за ней присмотрю, братве из Кировки за слово замолвлю, чтобы не трогали девку.
Киваю, подавляя желание перерезать падле глотку, батина выкидуха так и просится в руку, но его предложение имеет смысл. Роза без отца, с чокнутой мамашей, считай, одна. Красавицей растет. Такие упыри, как мы, мимо не пройдем без особой причины.
— Вот и добазарились, — радуется Косяк.
Выхожу из офиса, предвкушая разговор с семьей, реакция обещает быть бурной. Сам до конца не верю, что подписался. Можно попытаться вывернуться. Одному удастся, но не с сестрой-малолеткой и матерью-инвалидом. Сбегу, Косяк мой долг на Свету повесит, если не сядет, если найдет еще одного дурака, как я. Понятно, как сестре возвращать мой кредит придется. Нет, в бега нельзя. А если останусь, и бригадира закроют, то любой соседский авторитет нас разгонит или под землю загонит, только рыпнись, девок присвоит, без вариантов. В армию меня могут не взять из-за семейных обстоятельств и при наличии солидной взятки, на которую бабла нет. Значит, здравствуй, горячая точка, если совсем не повезет. И не стоит отмахиваться от долга, его никто не отменит, как и уповать на безвременную кончину Косяка на зоне, он перец крепкий, выйдет и предъявит мне счет по полной. Тут либо когти рви, либо сам его мочи.
Дома дожидаюсь прихода Светы из школы. Попрыгунья рада, в кои-то веки пятерку по физике получила.
— Братишка, я тебя обожаю! — Кидается мне на шею. — Если б не объяснил про эту чертову механику, мощность и прочие рычаги, точно бы двояк схлопотала!
— Свет, иди в зал, разговор есть. — Разжимаю хомут её рук. Не хочу омрачать эту радость, но придется.
Сестра плюхается на диван, предварительно поцеловав маму:
— Мам, у меня пять по физике! Прикинь! — звонко.
— Слышала, ты еще с порога кричала. Молодец, так держать! Грызи гранит науки, дочь. В люди выйдешь. С Розы пример бери. — Взгляд на меня, улыбку смывает тревога. — О чем ты хотел с нами поговорить, Макс?
— В общем, так. — Пауза. — Я человека убил.
Гробовая тишина. Света уже не ёрзает, не поправляет складки юбки, ладонью прикрыла рот. Мать мрачнеет лицом, словно грозовая туча пожирает солнце:
— От трупа избавился?
— Нет, не до того было. Свидетель нарисовался.
— Плохо. — Губы поджаты, морщины меж бровей, взгляд в никуда.
— Что теперь будет? — Света отходит от первого шока.
— Посадят! — плещет горечью мать. — Ты бы просто так нам не сказал. Да, Макс?
— Верно. — Выдерживаю её взгляд. — Менты на меня вышли. Если признаюсь, есть вероятность, что срок скостят.
— Сколько? — У Света по щекам бегут слезы.
— До пятнадцати лет, если по сто одиннадцатой. Может, червонец влепят со всеми смягчающими обстоятельствами.
— О боже! Что за статья такая? — Сестра утирает глаза, пытаясь взять себя в руки.
— Нанесение тяжких телесных повреждений, — отвечает вместо меня мать.
— Так ты его не убил? — Робкая надежда в аквамариновых плошках наивной девчонки.
— Забил до смерти. Трубой.
— За что?
— Девушку защищал. Тот ур… потерпевший хотел её избить, я помешал.
— Кто она тебе, та девушка? — всхлипывает сестра.
— Знакомая. Работаем вместе, — уклончиво, хотя они все равно узнают во время процесса.
— Шлюха? — голос матери строг.
— Они что, не люди? — держу удар укора.
— Почему же? Все мы люди. Порой падшие больше человеки, чем те, кто парит высоко. — Мать потянуло на философию, плохо дело, первый признак истерики.
— Ты что, из-за какой-то шалавы сядешь? — до Светы доходит смысл сказанного. — А о нас ты подумал? Как нам жить дальше? Как? Нет, ну надо же, из-за какой-то шлюхи!
— Николай о вас позаботится.
— Это Шмаров который? Урка? — Мать поджимает губы. — Эта шпана!
— Он самый. Деньгами снабжать будет, Свету обещал в институт пристроить после школы.
— Ой! — Сестра заливается краской. — Я его боюсь. — Подтягивает колени к лицу, обхватывает руками.
— С чего вдруг такая щедрость? — Мать смотрит на меня с прищуром.
— Он мне должен.
Она не допытывается, что за долги такие, знает, не отвечу:
— Когда в ментовку идешь? — спрашивает только.
— Завтра утром. Сегодня к Розе зайду попрощаться.
— Не смей втягивать в это дерьмо девочку! Она и так настрадалась! Хватит с неё! Слышишь меня? Хватит! Это наш крест, твой, мой и Светин! Нам его и нести!
Молчу. И мать молчит, сверля меня взглядом морозного утра. Не выдерживает:
— Посмотри на себя, Макс, в зеркало посмотри! Вылитый отец, один в один такой же, как он, когда мне, дуре, голову вскружил и жизнь сломал! Думала, хоть и похож ты на него внешне, но другой в душе. Ошибалась! Ты истинный Грозовой, яркий представитель уркаганской династии. Третий зек в роду! — Горькая пауза. — А теперь на меня посмотри! Хочешь, чтобы и Роза через такое прошла? Через этот ад, когда одна с детьми, пока муж на зоне чалится. Когда ждешь его и боишься, что за чудо-юдо оттуда явится! Посмотри на меня, на это чертово кресло! — Ладонями по подлокотникам. — Посмотри! Может, Розу тут увидишь вместо меня! — Переводит дыхание. — Отпусти её, пусть живет нормальной человеческой жизнью. А попрощаться стоит, только не говори в честь чего разрыв. И ты, Света, — взгляд на дочь, — не общайся с ней больше.
— Мам? — В глазах сестры немой вопрос: «Как же так?»
— Поссорься. Ты это умеешь. Иначе такое не утаить. А Розе об этом знать незачем. Пусть живет.
— Пусть живет, — вторю, принимая аргументы мудрой женщины.
По пути к остановке прохожу мимо ломбарда, его один барыга держит, наш постоянный клиент. За грязным стеклом зарешеченной витрины взгляд натыкается на цепочку с кулоном, темно-красная капля в серебре, совсем такая же, как родинка за ухом у Розы. Толкаю дверь. Барыга обещает скидку на гранатовый кулон, привезенный из Праги, заговаривает зубы, расписывая неурядицы бывшей владелицы, заложившей украшение. Наверняка заплатил ей копейки, а с меня требует раз в десять больше. Под фирменным взглядом Косяка в моем исполнении, Колян таким неплатежеспособных клиентов пугает, барыга уступает кулон почти даром. Коробочки нет. Нить серебра с зерном финикийского яблока упаковывается в пакетик, в такие еще дурь для продажи фасуют.
— Макс, привет! — радуется Роза, не улыбается, как другие, уголки губ опущены. Мой инверсно-эмоциональный Цветочек.
Обнимаю её невольно, а не стоит.
Она ведет меня в кухню, чай пить, считай, традиция, которая сегодня закончится.
— Это тебе. — Протягиваю через стол кулон, когда она завершает хлопоты чайной церемонии.
— В честь чего такая роскошь, Макс? — Рассматривает цепочку. — Это же не бижутерия.
— Пустяки, всего лишь серебро и гранат. — Катаю в руках горячую чашку, несколько отвлекает от мыслей о предстоящем разрыве. Глоток, лишь бы не смотреть ей в глаза. — Ты меня с днюхой поздравила, а это мой подарок на твою прошедшую.
— Спасибо. — На длинных ресницах слезы радости. — Поможешь надеть?
Склоняюсь над девичьей шеей, беззащитной и нежной, с легким абрисом позвонков. Глаза находят темно-красную каплю родимого пятна. Смыкаю звенья цепи с её двойником. Не сдерживаюсь, целую родимое пятно. Мой Цветочек вздрагивает. Хочется продолжить, родная. Но НЕЛЬЗЯ!
Отступись! Отпусти! Уходи! Сваливай! Сейчас! Бегом на выход!
— Мне пора, Роза. — Отстраняюсь от неё.
— Дела, да? — Во взгляде влюбленность.
— Да. — Отворачиваюсь, пряча ложь.
— Макс! — Она хватает меня за плечи, буквально виснет сзади на шее. — Что-то случилось?
Оборачиваюсь, обнимаю её:
— Все хорошо, Цветочек. Все хорошо, — отчаянно вру, надеюсь, достаточно убедительно. — А у тебя как дела? — меняю опасную тему.
— Нормально все. — Она опускает глаза.
— А ну говори! — Усаживаю её к себе на колени. — Что стряслось? Опять Лидия?
— Нет. К ней я привыкла. Можешь считать меня параноиком, но у меня такое чувство, что Кеша за мной следит. Вчера идем с Маринкой домой, вижу, стоит в тени за ларьком. Лица я не рассмотрела, но это точно он. Я так испугалась, взгляд на минуту отвела, а он исчез. Подружку спрашиваю: «Видела мужика за киоском?» Она говорит, не было там никого.
— И правда, паранойя, Цветочек. Не придет он. Оттуда не возвращаются.
— Ты его? — Потрясенно.
— Нет, не я. Другие «добрые люди» нашлись.
— Спасибо, Макс! За все. — Она обнимает меня, прижимается таким желанным телом.
— Пожалуйста. — Чмокаю её в нос, держу слово, не касаюсь губ. — Мне пора. — Поднимаюсь, ссаживая её с колен на освободившийся стул, пока не почуяла настрой моего хрена. Пока сам не сделал с ней то, что не успел педофил Кеша.
А может, плюнуть на все, сорвать цветок её невинности прямо сейчас, чтобы возненавидела. И уйти, испортив девчонке жизнь, а самому окончательно стать сволочью.
Беги, Макс! Беги отсюда, от неё! Вали, на хрен, на зону, где тебе самое место! Пока еще есть хоть что-то человеческое в твоей темной сути, последние крупицы совести и чувства к этой девочке.
Пячусь в коридор. Роза идет за мной, держит за руки, не отпускает. Не понимает, что цепляется за зверя, который почему-то пощадил её, помог, защитил. Но правда в том, что зверь есть зверь. И зона этого не исправит. Никого она не изменила к лучшему, не перевоспитала, опустила, сломала, озлобила, либо перекроила в матерого хищника. Мать права, не нужно Розе такое счастье. Она — нежный цветок, принцесса, так пусть достанется принцу.
— Макс, когда зайдешь? — спрашивает Роза, пока шнурую ботинки.
— Не знаю, как получится, — бурчу, не поднимая головы. — Когда смогу.
Нужно сказать ей прямо сейчас, что не приду больше, чтоб не звонила, не забрасывала sms. Но язык будто к небу прирос. Не могу её послать. НЕ МОГУ! Насрать на все! К черту!
Обнимаю её, целую, вторгаюсь языком в приоткрытый от удивления рот. Роза отвечает, робко, неопытно, руки кольцом на моей шее, льнет ко мне хрупким телом. Мой Цветочек! Мой! На хрен всех принцев мира! Перетопчутся! Пусть своих принцесс имеют! А эта МОЯ!
Щелчок замка. Нас толкает дверь. Как же не вовремя! Или вовремя?
— Что тут такое? — пьяный визг Лидии. — Ты кто? — Наставляет на меня палец с облупленным маникюром.
— Мама, прекрати! — строгий голос Розы. — Это Макс, мой друг!
Цветочек выпутывается из моих объятий, протискивается вперед, прикрывая меня собой.
— Знаем мы таких друзей! — желчно. — Ходят тут, бродят, а потом аборты делай! Не рано ли стартуешь, дочь? Учти, залетишь, пусть этот друг за аборт платит. У меня денег не проси!
Лидия уходит к себе, хлопнув дверью.
— Извини её, — алеет Роза.
— Проехали, — подавляю волну гнева. Почему-то хамство по отношению к себе или другим не трогает, за исключением Розы. — Но мне действительно пора.
— Еще поцелуй. — Он хватает меня за рукав. — Потом иди.
Как ей объяснить, что потом тем более не захочется уходить? Контрольный поцелуй в лоб, как выстрел, добивший наше будущее.
Оборачиваюсь за порогом:
— Береги себя, Цветочек. И будь осторожна.
— Ты же сказал, ОН не вернется.
— Не ОН, так других уродов хватает. — Кулаки непроизвольно сжимаются. Урою любого, кто её обидит! Урыл бы, останься на свободе.
— Макс! — Роза выскакивает из квартиры в тапках-зверушках, розовых кроликах. Обнимает себя руками, спасаясь от зябкой сырости подъезда. — Пока! — кричит мне вдогонку моя милая девочка, совсем еще ребенок.
Гляжу на неё снизу вверх, разделенный пролетом ступенек, впитываю образ. Последняя бусина воспоминаний, что будут согревать меня в местах не столь отдаленных.
— Пока, Роза. — Скрываюсь с её глаз за поворотом лестницы. — И прощай, — одними губами, без звука. Прощай!
Следователь Колмыкин сразу просекает, что чужую вину на себя беру, давит и так, и этак, но желаемого не получает. Долго бы он меня в СИЗО мариновал, если б не прокурор, алчущий расправы над убийцей племянника. Матюшину фиолетово, кто избавил его от проблемной родни, лишь бы провести показательный процесс, дать понять, что трогать семью прокурора безнаказанно не получится. Сдается Колмыкин в своем глупом желании наказать истинного виновника преступления, наступив на горло принципам и презумпции невиновности, отправляет дело в суд.
Опрос свидетелей — лицедейство, как и весь процесс. Над Ириской, потенциальной жертвой убиенного, обвинение откровенно смеется:
— У вас есть справка от врача о нанесении тяжких телесных повреждений? Ах, нету! Простите, а кто вы по профессии? Ах, путана! — Презрительно-скорбная мина прокурора на судью, затем в зал. — У обвинения больше нет вопросов к свидетелю.
Гриня приводит истинную жертву шизанутого сталкера, одну из пострадавших шлюх. У неё справка имеется, но, вот незадача, лица избивавшего она не видела.
— Прошу суд не принимать в расчет показания данного свидетеля. К процессу они отношения не имеют.
Все мое рыцарство отметено. Защитник падших женщин не герой. Кто вообще защищает шлюх? Они же отбросы общества, как бомжи и наркоманы, граждане с низкой социальной ответственностью.
Речи матери и соседки о том, какой я отличный мальчик, мало что дают. Гриня пропихивает Свету в свидетели. Сестра входит в зал вместе с педработником, как положено в таких случаях. Её выступление удивляет даже меня, такой хвалебной оды в свой адрес слышать не доводилась.
Адвокат еще пытается манкировать психозаболеванием жертвы, вспышками агрессии во время рецидивов, как оправдывающим меня фактом, но это выходит боком. Прокурор поворачивает всё так, что я замочил невинного юродивого, которых на Руси всегда привечали и жаловали милостыней. Я же, такой-сякой редиска, пошел против традиции предков, забил насмерть несчастного городского сумасшедшего, абсолютно безобидного для общества, еще и контуженого воина, проливавшего кровь за отечество.
В итоге девять лет зоны общего режима, и это со всеми смягчающими обстоятельствами. Выйду в двадцать семь. Будет ли Роза свободна? Захочет ли меня видеть и знать? Надеяться глупо, но вдруг.
Dexo:
Ох, Максята, Максята... хороший товарищ у тебя, и плохого не посоветует... 
...долг долгом, а сцыкливость, эгоизм и своя драгоценная попа важнее всего остального... Косяк-Косяк...
Ну, что ж... Будем с Розой дожидаться... куда деваться, а коли так...
Судьба-злодейка... пощади хлопца, надолго хоть не забирай, кто ж Розу от злых драконов будет охранять и слюнявых Стасиков!
Спасибо огромное за момент... их признаний... эх, прям как бальзам на душу...
красящий даже последние жуткие новости... 
Спасибо огромное за продолжение!!! И с нетерпением жду проду!!!
И Макса такого
"А в от и я... лохматый, волосатый... но весь твой", ай, поди там же лысые... ну ладно 
з.ы. Но Косяк тот еще косяк... одни косяки за ним, как шлейф нЭвЭсты...