*Поэзия 60-х годов

Илья Сельвинский ОДА ВОДЕ

Люблю я воду. Ведь она живая!

Послушай, как грассирует ручей,

Когда, весною скорость развивая,

Он осуждает карканье грачей.

А как порой гремит вода из крана,

Тарелки разбивая в прах и пух!

Я слышу в ней военный стих Корана

В ответ на бормотание стряпух.

Вода, вода... Во-первых и в-последних,

Она твой друг, какую ни возьми!

Вода – великолепный собеседник,

Когда нельзя поговорить с людьми.

1966
___________________________________

Вадим Шефнер

Пятое

Любовь - это пятое время суток,-
Не вечер, не ночь, не день и не утро.
Придешь ты - и солнце сияет в полночь,
Уйдешь ты - и утро темнее ночи.

Любовь - это пятое время года,-
Не осень она, не весна, не лето,
Она не зима, а то, что ты хочешь,
И все от тебя одной зависит.

Любовь ни с чем на свете не схожа:
Не детство, не старость, не юность, не зрелость;
Любовь - это пятое время жизни.

1962
_________________

Михаил Луконин

Вот это и есть то,
что называют любовью?
Так это зовётся?
Так пишется?
Это и есть?..
Вы руки тяжёлые закинете к изголовью,
ночь не ответит.
Дождь забарабанит об жесть.
Будут зимы, и вьюги, и росы на травах,
и звёзды, и радости будут.
Разрывы придут,
И только не будет ни виноватых,
ни правых,
ни знающих,
ни умудрённых,
ни лечащих тут.
Никогда, никого не расспрашивайте об этом -
ни друга, ни ветер, ни самую умную ночь.
Ликуйте или страдайте одни
и не верьте поэтам,
поэты
и сами себе-то не могут помочь.
Берите всю радость себе, не отдавайте и муку,
это только вдвоём открывают,
уж если любовь.
Воспоминания о любви не годятся в нaуку,
всё не так.
Всё по-новому, снова,
не снова, а вновь.
Нельзя объяснить -
что это, со мной или с вами.
Один среди поля,
под ливнем,
и ходит гроза.
Об этом никак невозможно чужими словами,
слова не приходят -
молчите глазами в глаза.
Молчите,
чтобы ресницы задели ресницы,
чтоб сердце услышало сердце другое в громах.
Любите друг друга.
Не думайте - явь это всё или снится,
любите друг друга,
не бойтесь,
не ройтесь в томах.
Ни адреса нет, ни параграфа нету, ни Госта,
будет она неотступна, мучительна,
как и со мной.
Не пишется это,
не слышится.
Дышится просто.
Так и поэзия -
дышится
жизнью самой.

Михаил Луконин (1918 - 1976)
1960
___________________________________

Новелла Матвеева КОРОЛЬ ПЕПЛА


Два лагеря в различии глубоком,
Два разных мира, мы в одном равны:
Мы все под бомбой ходим, как под Богом,
Все. Вплоть до поджигателей войны.

Как лошадей ковбой техасский гонит,
Вооруженье с присвистом гоня,
Вы мните, сэр, что вас война не тронет?
Не опрокинет вашего коня?

Ну, хорошо! Допустим для примера,
Что нежит вас улыбка револьвера,
Взаимность бомбы, добродушье мин,
Что взрыв не враг вам, ибо вам же - сын.

Допустим, поджигатель несгораем, -
Твердь треснула от жара, но не он.
И вот картина: мир необитаем,
А в центре мира - вы - увы! -
Громадного масштаба Робинзон.

О, с оговоркой! Паруса не ждете
И Пятницы для вас потерян след
(Что, впрочем, применимо и к субботе,
И к воскресенью; нет ни дней, ни лет, -
"Смешались времена", как пел поэт).

Что станете вы делать в мире этом?
Чем торговать-то? Че-ем? Небытием?
Бессмертьем? Пеплом? Но каким предметом
Мы тот же пепел с вами соберем?

Опять допустим: вы свершили чудо -
Нашли совочек. Подцепив товар,
Несете. Но зачем? Куда? Откуда?
Кто это купит? Чем заплатит вам?

Все рынки, сэр, все ярмарки, базары,
Торговцы, покупатели, товары,
Банк, биржа – всё у вас в одной руке, -
В одном совке. Так что же вам еще?!

Монархи жирной нефти, цари угля -
Все призрак, все мираж...Торгуйте же!
Не бойтесь конкуренции! Весь уголь - ваш,
Весь дым, весь пепел - ваш!

1960
___________________________________

Евгений Евтушенко НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ЭЛЕГИЯ

С.Митман

В центральном парке города Нью-Йорка
среди ночей, продрогнувший, ничей,
я говорил с Америкой негромко -
мы оба с ней устали от речей.

Я говорил с Америкой шагами.
Усталые шаги земле не врут,
и отвечала мне она кругами
от мёртвых листьев, падающих в пруд.

Шёл снег... Себя он чувствовал неловко
вдоль баров, продолжающих гульбу,
садясь на жилы вспухшие неона
у города бессонного на лбу,
на бодрую улыбку кандидата,
пытавшегося влезть не без труда,
куда не помню - помню, что куда-то, -
но снегу было всё равно куда.

А в парке здесь он падал бестревожно,
и, как на разноцветные плоты,
снежинки опускались осторожно
на тонущие медленно листы,
на шар воздушный, розовый и зыбкий,
о звёзды сонно трущийся щекой,
прилепленный жевательной резинкой
к стволу сосны ребяческой рукой,
на чью-то позабытую перчатку,
на зоосад, спровадивший гостей,
и на скамейку с надписью печальной:
"Здесь место для потерянных детей".

Собаки снег потерянно лизали.
Мерцали белки у чугунных ваз
среди дерев, потерянных лесами,
потерянными бусинками глаз.

Храня в себе угрюмо и сокрыто
безмолвно вопрошающий укор,
лежали глыбы грузные гранита -
потерянные дети бывших гор.

Жевали зебры за решёткой сено,
потерянно уставясь в темноту.
Моржи, вздымая морды из бассейна,
ловили снег усами на лету.

Моржи смотрели горько и туманно,
по-своему жалея, как могли,
потерянные дети океана,
людей - детей потерянных земли.

Я брёл один, и лишь вдали за чащей,
как будто ночи пристальный зрачок,
перед лицом невидимо парящий
плыл сигареты красный светлячок.

И чудилось - искала виновато,
не зная, что об этом я молю,
потерянность неведомая чья-то
потерянность похожую мою.

И под бесшумным белым снегопадом,
объединявшим тайною своей,
Америка со мной садилась рядом
на место для потерянных детей.
1967
___________________________________

Белла Ахмадулина

Дождь в лицо и ключицы,

и над мачтами гром.

Ты со мной приключился,

словно шторм с кораблём.



То ли будет, другое...

Я и знать не хочу –

разобьюсь ли о горе,

или в счастье влечу.



Мне и страшно, и весело,

как тому кораблю...



Не жалею, что встретила.

Не боюсь, что люблю.


1955
___________________________________

Борис Чичибабин

Я не верю тебе, когда ты проклинаешь меня,
потому что душа не подвластна летам и болезням,
потому что люблю, потому что, когда мы исчезнем,
все стихи замолчат и не будет ни ночи, ни дня.

Понимаю до слез, как живется подруге поэта.
Ее доля не мед, особливо у нас на Руси.
И нужда, и вражда — хорошо, как на улице лето,
а ужо у зимы и на понюх тепла не проси.

Но зато и никто не увидит вовеки на дне нас,
где кичатся и лгут книжных княжеств хмельные князья.
Нам с тобой не к лицу их разгульная жизнь и надменность.
Этой трудной порой нам терять свою совесть нельзя.

Перед всеми клянусь, что с тобой никогда не поссорюсь.
Наши души просты. Им раздолье в краю грозовом.
Мы в сердцах навсегда поселим доброту и веселость
и немногих друзей на застенчивый пир позовем.

Мы — как соль и вода. Нас нельзя разлучить и поссорить.
Разве черная ночь отделима от белого дня?
Разве старится жизнь? Разве с дубом сражается желудь?
Я не верю тебе, когда ты проклинаешь меня.
<1964>
___________________________________

Ирина Снегова

Я никогда не видела
До вас
Ни у кого
Таких прозрачных глаз.
Чтоб так неспешен был,
Не тесен взгляд,
Чтоб от него
Не пятиться назад,
Чтоб вдаль и вглубь,
Как самым белым днем, -
Все, до штриха,
Мне было видно в нем:
Вон снег пожух,
Вон март возжег зарю,
Вот я стою –
В огонь ее смотрю.

1972

Белла Ахмадулина

Так и живем — напрасно маясь,
в случайный веруя навет.
Какая маленькая малость
нас может разлучить навек.

Так просто вычислить, прикинуть,
что без тебя мне нет житья.
Мне надо бы к тебе приникнуть.
Иначе поступаю я.

Припав на жесткое сиденье,
сижу в косыночке простой
и направляюсь на съеденье
той темной стнанции пустой.

Иду вдоль белого кладбища,
оглядываюсь на кресты.
Звучат печально и комично
шаги мои средь темноты.

О, снизойди ко мне, разбойник,
присвистни в эту тишину.
Я удивленно, как ребенок,
в глаза недобрые взгляну.

Зачем я здесь, зачем ступаю
на темную тропу в лесу?
Вину какую искупаю
и наказание несу?

О, как мне надо возродиться
из этой тьмы и пустоты.
О, как мне надо возвратиться
туда, где ты, туда, где ты.

Так просто станет все и цельно,
когда ты скажешь мне слова
и тяжело и драгоценно
ко мне склонится голова.

1960-1961
___________________________________

Николай Рубцов

Журавли

Меж болотных стволов
красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь -
и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные клики
Над моим чердаком,
над болотом, забытым вдали…
Широко по Руси
предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Всё, что есть на душе,
до конца выражает рыданье
И высокий полёт
этих гордых прославленных птиц.
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
И забытость болот, и утраты знобящих полей -
Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей…
Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей,
чтоб взглянуть на любимцев своих!
Вот замолкли -
и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что - молчи! -
так никто уж не выразит их…

[1965]
_________________

Евгений Евтушенко

Качался старый дом, в хорал слогая скрипы,
и нас, как отпевал, отскрипывал хорал.
Он чуял, дом-скрипун, что медленно и скрытно
в нём умирала ты и я в нём умирал.

"Постойте умирать!" - звучало в ржанье с луга,
в протяжном вое псов и в сосенной волшбе,
но умирали мы навеки друг для друга,
а это всё равно что умирать вообще.

А как хотелось жить! По соснам дятел чокал,
и бегал ёж ручной в усадебных грибах,
и ночь плыла, как пёс, косматый, мокрый, чёрный,
кувшинкою речной держа звезду в зубах.

Дышала мгла в окно малиною сырою,
а за моей спиной - всё видела спина! -
с платоновскою Фро, как с найденной сестрою,
измученная мной, любимая спала.

Я думал о тупом несовершенстве браков,
о подлости всех нас - предателей, врунов:
ведь я тебя любил, как сорок тысяч братьев,
и я тебя губил, как столько же врагов.

Да, стала ты другой. Твой злой прищур нещаден,
насмешки над людьми горьки и солоны.
Но кто же, как не мы, любимых превращаем
в таких, каких любить уже не в силах мы?

Какая же цена ораторскому жару,
когда, расшвырян вдрызг по сценам и клише,
хотел я счастье дать всему земному шару,
а дать его не смог - одной живой душе?!

Да, умирали мы, но что-то мне мешало
уверовать в твоё, в моё небытиё.
Любовь ещё была. Любовь ещё дышала
на зеркальце в руках у слабых уст её.

Качался старый дом, скрипел среди крапивы
и выдержку свою нам предлагал взаймы.
В нём умирали мы, но были ещё живы.
Ещё любили мы, и, значит, были мы.

Когда-нибудь потом (не дай мне бог, не дай мне!),
когда я разлюблю, когда и впрямь умру,
то будет плоть моя, ехидничая втайне,
"Ты жив!" мне по ночам нашёптывать в жару.

Но в суете страстей, печально поздний умник,
внезапно я пойму, что голос плоти лжив,
и так себе скажу: "Я разлюбил. Я умер.
Когда-то я любил. Когда-то я был жив".
1966
___________________________________

Владимир Солоухин


Мы — волки,
И нас
По сравненью с собаками
Мало.
Под грохот двустволки
Год от году нас
Убывало.

Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона.
Но мы уцелели,
Хотя и живем вне закона.

Мы — волки, нас мало,
Нас можно сказать — единицы.
Мы те же собаки,
Но мы не хотели смириться.

Вам блюдо похлебки,
Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропки,
Сугробы в молчании звездном.

Вас в избы пускают
В январские лютые стужи,
А нас окружают
Флажки роковые все туже.

Вы смотрите в щелки,
Мы рыщем в лесу на свободе.
Вы, в сущности,— волки,
Но вы изменили породе.

Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили,
И вы в сторожей измельчали.

И льстить и служить
Вы за хлебную корочку рады,
Но цепь и ошейник
Достойная ваша награда.

Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем.
Всех больше на свете
Мы, волки, собак ненавидим.

(С) Солоухин. 1964
___________________________________

Ахмадулина Белла Из глубины моих невзгод...

Из глубины моих невзгод
молюсь о милом человеке.
Пусть будет счастлив в этот год,
и в следующий, и вовеки.

Я, не сумевшая постичь
простого таинства удачи,
беду к нему не допустить
стараюсь так или иначе.

И не на радость же себе,
загородив его плечами,
ему и всей его семье
желаю миновать печали.

Пусть будет счастлив и богат.
Под бременем наград высоких
пусть подымает свой бокал
во здравие гостей веселых,

не ведая, как наугад
я билась головою оземь,
молясь о нем – средь неудач,
мне отведенных в эту осень.

1960

Мария Петровых

Надпись на портрете (Мадригал)

Я вглядываюсь в Ваш портрет
Настолько пристально и долго,
Что я, быть может, сбита с толку
И попросту впадаю в бред,

Но я клянусь: Ваш правый глаз
Грустней, внимательнее, строже,
А левый — веселей, моложе
И больше выражает Вас,

Но оба тем и хороши,
Что Вы на мир глядите в оба,
И в их несхожести особой —
Таинственная жизнь души.

Они мне счастья не сулят,
А лишь волненье без названья,
Но нет сильней очарованья,
Чем Ваш разноречивый взгляд.

<1956>
___________________________________

Леонид Губанов

Стихотворение о брошенной поэме

Посвящается А. Галичу

Эта женщина недописана,
Эта женщина недолатана.
Этой женщине не до бисера,
А до губ моих – Ада адова...

Этой женщине только месяцы,
Да и то совсем непорочные.
Пусть слова ее не ременятся,
Не скрипят зубами молочными.

Вот сидит она, непричастная,
Непричесанная, ей без надобности.
И рука ее не при часиках,
И лицо ее не при радости.

Как ей хмурится, как ей горбится,
Непрочитанной, обездоленной.
Вся душа ее в белой горнице,
Ну, а горница недостроена.

Вот и все дела, мама-вишенка!
Вот такие вот, непригожие.
Почему она – просто лишенка.
Ни гостиная, ни прохожая?

Что мне делать с ней, отлюбившему,
Отходившему к бабам легкого?..
Подарить на грудь бусы лишние,
Навести румян неба летного?!

Ничего-то в ней не раскается,
Ничего-то в ней не разбудится,
Отвернет лицо, сгонит пальцы,
Незнакомо-страшно напудрится.

Я приеду к ней как-то пьяненьким,
Завалюсь во двор, стану окна бить,
А в моем пальто кулек пряников,
А потом еще что жевать и пить.

Выходи, скажу, девка подлая,
Говорить хочу все, что на сердце...
А она в ответ: «Ты не подлинный,
А ты вали к другой, а то хватится!»

И опять закат свитра черного,
И опять рассвет мира нового,
Синий снег да снег, только в чем-то мы
Виноваты все невиновные.

Я иду домой, словно в озере
Карасем иду из мошны.
Сколько женщин мы к черту бросили –
Скольким сами мы не нужны!

Эта женщина с кожей тоненькой.
Этой женщине из изгнания
Будет гроб стоять в пятом томике
Неизвестного мне издания.

Я иду домой, не юлю,
Пять легавых я наколол.
Мир обидели – как юлу –
Завели... забыв на кого?

Москва, 11 ноября 1964
___________________________________