NatalyNN:
23.11.12 10:17
» Глава 10
Перевод – NatalyNN
Редактор – codeburger
В одиннадцать вечера, пока Дэвид Риггс собирал гильзы в тире, Мелани бродила по дому в поисках душевного спокойствия. Открыла все окна на третьем этаже и включила вентилятор, чтобы прогнать приторный аромат гардении. Убрала свою спальню, развесила одежду, полила растения, разобралась в ящиках. Встала под душ, позволяя воде бить по напряженным мышцам шеи.
К тому времени, как вышла из ванной, склонна была поверить, что второй половины дня не было. Алтарь – плод ее воображения. Картинки в голове – разновидность дурного сна.
Она в собственном доме. Любимая дочь Патриции и Харпера Стоуксов. Ужас больше никогда не вернется.
Села на край постели и разревелась.
Мелани не была слезливой. Не плакала, даже когда разрывала помолвку с Уильямом. Рыдания смущали, она чувствовала себя слабой и ущербной, и сама себе не нравилась. Она сильная, умная и успешно управляет своей жизнью.
Но сегодня плакала навзрыд. Слезы наконец размочили мучительный узел в животе и смыли боль в груди. Рассудок прояснился, что впервые позволило объективно рассмотреть случившееся днем.
Мелани поняла, что до ужаса перепугалась. Не алтаря или субъекта, склонного к таким мелким аффектированным пакостям. Испугалась последствий. Что делать, если она действительно дочь Рассела Ли Холмса? Если отец вышвырнул вон родного сына из-за его сексуальных предпочтений, то что, Господи помилуй, Харпер предпримет, узнав, что приемная дочь оказалась отродьем убийцы?
Не настолько уж она сильна и благородна в конце концов, решила Мелани. Придется утаить обличения Диггера от родителей, и не для того, чтобы защитить их, а чтобы сберечь себя. Потому что готова на все, лишь бы остаться в семье. Потому что даже в возрасте двадцати девяти лет одиночество – настоящее паскудство.
Наконец поплелась вниз, в стерильный мир кухни из нержавеющей стали, и заварила себе ромашковый чай. Добавила немного меда, выжала лимон, вошла в столовую. Напольные часы в холле пробили один раз, сигнализируя о половине часа.
Одиннадцать тридцать вечера. Мать должна была вернуться домой несколько часов назад. Отец тоже. Дэвид прав. Ее семья рушится, отец исчезает все чаще и чаще, мать борется с алкоголем, брат переехал. Кого она пытается обмануть? Стоуксы по уши в проблемах.
К черту все это, решила Мелани и направилась в кабинет отца. Там пожертвованные книги. Требуется составить каталог. Давно пора приступить к работе. Она заленилась и распустилась. Настало время сосредоточиться, чтобы вовремя все закончить.
Взяла лист бумаги со стола и занялась делом. Описала одну книгу, еще сотня впереди. Встала, направилась в холл и проверила сигнализацию. Система включена и активирована.
Вернулась к работе, обработала еще пять книг и пошла взглянуть на окна. Сигнализация, естественно, оповестит о любом незаконном вторжении. Однако Мелани не смогла заставить себя вернуться в кабинет, пока лично не осмотрела весь дом.
Допила ромашковый чай и углубилась в записи. Название, автор, издатель, дата издания. Номер, каталог, дальше. Работа очень важна, а она прекрасный специалист.
Ларри Диггер. Почему он обратился к ней именно сейчас? Чего на самом деле хочет? Репортаж года или быстрые деньги? Алтарь в спальне. Кто способен на такое художество? Это сообщение? Что она не Меган Стоукс? Что никогда не заменит родителям их первую дочь? Мелани и без того прекрасно это понимала, спасибо большое.
Дэвид Риггс. Официант, бывший полицейский. Надежные руки. Она сразу это заметила. Длинные ловкие пальцы. Широкие мозолистые ладони. Руки, на которые можно положиться. Однако Дэвиду необходимо научиться улыбаться.
– Что же теперь делать, Мел? – спросила она сама себя в пустом доме. – Что же делать?
Нет ответа. Когда она впервые вдохнула запах гардении и образы взорвалась у нее в голове, картинки казались настолько реальными, настолько подлинными, что какая-то часть ее согласилась – так и есть, я действительно дочь Рассела Ли Холмса. Но потом размышления породили сомнения и немного утешили. Вполне вероятно, что существует и другое объяснение. Может, тяжелый цветочный запах вызвал фантастические, бредовые ассоциации. Может, она слишком близко к сердцу приняла инсинуации Ларри Диггера.
Но алтарь, игрушка Меган, окровавленный клочок старой ткани и сорок четыре свечи с запахом гардении, образующие имя мертвой малышки…
Нет объяснений. Если верить собственному брату – игрушку Меган так и не нашли. Если верить собственным желаниям – в подсознании не должна всплывать хижина с запертой там убитой девочкой. Если верить собственному миру – злоумышленник не должен выжидать в спальне через коридор поздно ночью. Просто голова кругом.
Но алтарь существовал. В реальности. Кто-то пытается передать некое сообщение, и придется принять это всерьез. Надо расспросить Ларри Диггера, просто необходимо. Все расследовать самостоятельно. Посмотреть, что нарыла полиция. Может, кто-то просто злится на Стоуксов, вот и пытается навредить. Придется докопаться до сути, если не ради своей семьи, то ради себя самой.
Система безопасности дома предупреждающе звякнула. Мелани успокоилась, услышав, как набирают контрольный код на панели у входа. Еще один подтверждающий санкционированный вход звоночек. Через несколько секунд послышались шаги по коридору, потом мать всунула голову в двери кабинета.
Патриция была в длинном черном пальто и кокетливой шляпке. Тушь осыпалась вокруг глаз, и она выглядела так, словно провела весьма нелегкий день. Обычно мать возвращалась с собраний Анонимных алкоголиков порозовевшей, обновленной и готовой противостоять всему миру, следуя программе двенадцать шагов. Но не сегодня.
Она вошла в комнату, нервно теребя верхнюю пуговицу пальто и старательно избегая взгляда дочери.
– Привет, – первой произнесла Мелани. – Что-то ты поздно.
– Привет, милая.
Мать запоздало улыбнулась, еще сильнее завертела пуговицу, наконец расстегнула. Махнула полой пальто по стопке книг у двери, бросила шляпку, подошла к дочери и чмокнула в щеку холодными губами.
Мелани уловила запах застарелого сигаретного дыма, смешанного с «Шанель № 5», и застыла.
Мать пахла так, словно была в баре.
Обреченно, машинально Мелани принялась искать признаки. Жидкость для полоскания рта успешно скрывает запах джина с тоником. Легкое пошатывание. Мутные глаза, бессвязная речь. Трясущиеся руки, виноватое выражение лица. Но, в общем-то, трудно утверждать наверняка. Возможно, это один из тех
дней матери, а возможно, все гораздо хуже. За последние шесть месяцев все невероятно усложнилось.
– Твой отец уже в постели? – отвернувшись, бодро спросила Патриция, якобы разглядывая стопки книг.
– Его нет дома.
– Ну, иногда он задерживается даже по воскресеньям, – нахмурилась Патриция и подняла старый фолиант. – Вероятно, из-за каких-нибудь важных пациентов.
– Возможно.
Мать отложила книгу. Взяла другую. К дочери не поворачивалась.
– Как твоя мигрень, милая?
– Все прошло.
– Спокойный день?
– Разумеется, – прошептала Мелани. – Разумеется.
Патриция повернулась. Бросила томик, который неохотно, почти сердито держала в руках, и внезапное проявление эмоций снова заставило зазвучать колокола тревоги в голове Мелани. Мать вздернула подбородок. Голубые глаза засверкали. Выражение лица стало вызывающим, у Мелани захолонуло сердце. О, Боже, мама снова сорвалась. Просто она не очень сильная. В ее жизнь существует так много демонов, так много темных моментов…
А потом Мелани вдруг заинтересовалась причинами. Прошло двадцать пять лет, а мать по-прежнему тревожится. Что же она натворила?
– Я не пьяна, – категорически заявила Патриция. – О, не стоит отрицать, Мелани. По глазам вижу – ты решила, что я пила. А вот и нет. Просто… просто наступил один из тех дней.
– То есть ты выпила всего один бокал, а не четыре? – спросила Мелани более ядовито, чем намеревалась.
Прикусила губу, но сказанное не вернешь.
– Милая, говорю же тебе – я не выпивала…
– Тогда где ты была весь день? Уже почти полночь!
– Гуляла.
– Где? Давай, мама, признайся - гуляла по барам?
– А я и не подозревала, что обязана отчитываться в собственном доме перед собственным ребенком, – надменно выпрямилась та.
– Я не то имела в виду…
– Именно то. Ты боишься, а когда боишься, превращаешься в матушку-наседку для всех нас. И мы тебе это позволяем, правда, Мелани? Я думала об этом сегодня вечером. Насколько мы с твоим отцом зависим от тебя, от твоей заботы обо всем. Насколько я завишу от тебя. Ради Бога, мы позволили тебе работать в разгар невыносимой мигрени. Какие родители допустят подобное?
Патриция пересекла комнату, взяла руки Мелани и посмотрела на нее так серьезно, что смутила дочь и совсем сбила с толку.
– О, Боже, Мелани, – заплакала мать. – Если бы ты видела себя вчера вечером, когда незнакомец внес тебя в дом. Настолько бледная, настолько хрупкая… я впервые осознала, до чего тебя довела. Выплескивала на тебя свои страхи, свою боль за Брайана, но никогда не думала о твоих страданиях. Ты всегда казалась настолько сильной, что я все принимала как должное. Поэтому выливала на тебя все эмоции. И ты такая хорошая девочка, что никогда не жаловалась. Но это несправедливо с моей стороны, в моем возрасте пора бы уже это понимать. Святые небеса, когда же я научусь заботиться сама о себе?
Мелани открыла рот. Казалось, что она внезапно очутилась среди зыбучих песков.
– Я… не возражаю.
– А должна бы.
– Ну, а я не против. Честно.
– А я говорю – должна! Мелани… – задохнулась Патриция.
На лице матери промелькнули нетерпение, ярость, испуг и наконец покорность судьбе. Если у нее что-то случилось, она пока не готова поделиться, но ведь в конце концов все непременно выйдет наружу.
Господь Всемогущий, что бы это значило?
– Мелани, у тебя никогда не было поворотного момента в жизни? – более спокойно спросила Патриция. – Конечно, тебе всего двадцать девять, но ты никогда не чувствовала себя на распутье? Вдруг вся жизнь становится мрачной, и хотя ничего не видишь впереди и не понимаешь, куда идешь, одно знаешь точно – надо сделать шаг. Очень важный шаг. Шаг с большой буквы.
Как раз об этом Мелани размышляла последние двадцать четыре часа.
– Понимаю.
– Хорошо, – кивнула мать, крепче стиснула руку, глаза снова засверкали. – Сегодня у меня переломный момент, Мелани. Такое бывало и раньше… мне уже пятьдесят восемь в конце концов… и сказать по правде, я профукала их все. Всякий раз шагала неправильной дорогой. Назад, а не вперед. Но думаю, что теперь сделала все правильно, Мелани. Потому что думала о тебе.
– Мама?
– Вечером обнаружила себя в баре.
– О, Боже, я так и знала. Почему? Что случилось?
– Неважно. Сижу в баре. Размышляю, какую заказать выпивку. Я была так напугана, что решила: «Почему бы и нет?» После первого падения с лошади уже не так страшно падать. У всех нас есть свой шаблон поведения, это мой собственный. Когда я пугалась, всегда тянуло напиться. Когда разбита, грустна, подавлена – открываю бутылку. Но потом вспомнила о тебе, Мелани. Как ты выглядела вчера вечером, как боролась с мигренью, в который раз не желая нас беспокоить. Сколько всего таишь в глубине души, хотя не обязана быть такой безмерно терпеливой. Как сильно меня любишь, даже когда я совершаю немыслимые глупости. Как сильно любишь всех нас, даже когда мы этого не достойны. И я решила… решила, что не смогу выпить и как ни в чем не бывало взглянуть тебе в глаза. Просто не смогу. Мелани, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? – нежно спросила Патриция. – Какой находкой ты стала для меня? Последние полгода только ты держала меня на плаву. Сомневаюсь, что смогла бы сделать то же самое для тебя. Хочу, чтобы ты знала. Хочу, чтобы ты знала, чтобы действительно знала, как сильно я тебя люблю.
Мелани потеряла дар речи. Держала мать за руку, растроганная, но, Господи помоги, и подозрительная. Патриция никогда прежде такого не говорила. Как, впрочем, и никто из домашних.
Снова вспомнила о Ларри Диггере, гадая, не нарушил ли тот обещание, не встретился ли с матерью, и не он ли напугал Патрицию. А потом подумала – как странно, они ведут разговор о большой любви, а ведь обе таят в душе огромные куски прошлого. Словно обмениваются комплиментами прическам при надетых головных уборах.
А затем спросила себя, насколько семья Стоуксов держится на лжи или недомолвках о давно минувших солнечных днях в Техасе.
Патриция отпустила руки дочери. Собрала книги и стопкой уложила на пол. После пылкой речи напряженность исчезла с лица, и она выглядела более спокойной. Пусть не до конца облегчила душу, но все-таки.
– Вот так, – твердо сказала мать. – Теперь, когда я дала тебе слишком много поводов для размышлений, позволь помочь. Твой отец прав – ты слишком много работаешь.
– Мам?
– Да, дорогая?
– Я тоже тебя люблю.
– Спасибо, – прошептала Патриция и просияла счастливой улыбкой.
Взяла в руки книгу и углубилась в работу.
Тридцать минут спустя входная дверь с шумом распахнулась. Зачирикала сигнализация. Обе женщины подпрыгнули, потом неловко покраснели и нервно хихикнули непонятно почему. Харпер вошел в свой кабинет в зеленой больничной униформе, одной рукой что-то пряча за спиной, второй прикрывая зевок. Остановился и удивленно воззрился на дам, явно не ожидая их здесь застать.
– А я-то решил, что забыл выключить свет. Чем тут занимаются мои красавицы?
Одарил жену поцелуем в щеку, обнял дочь.
– Милая, тебе лучше?
– Абсолютно здорова, – заявила Мелани.
Харпер все-таки проверил ее пульс и потрогал лоб. После мигрени отец всегда присматривал за ней, словно за пациенткой.
– Лучше, – согласился он наконец, – но все равно тебе следует отдохнуть. Наверняка это поможет. Я намеревался кое-чем порадовать вас обеих утром, но раз уж мои любимые женщины все еще бодрствуют…
Харпер вытащил из-за спины руку, в которой оказались небольшой букетик цветов и коробка конфет. Четыре подсолнуха, обработанные пурпурной краской, насыщенного ярко-красного цвета. Чудо, которое предлагал только один из самых именитых флористов на Ньюбери-стрит. Передал букет Патриции, та покраснела и подарила мужу застенчивый взгляд.
Отец определенно работает над ошибками прошлого, одобрительно подумала Мелани. Совсем неплохо. Дочь получила небольшую коробку трюфелей в шампанском. Швейцарский шоколад. Привозили самолетом дважды в неделю. Мелани вкусила искупительную жертву – моментальный и эффективный способ улучшить настроение.
Харпер сделал вид, что снова решил проверить пульс и попытался украсть шоколадку. Она невольно рассмеялась. Порывисто обняла отца, и что еще более неожиданно – тот тоже обнял ее в ответ.
– Ты должна подняться к себе, – резковато приказал Харпер через минуту. – Вам необходимо отдохнуть, барышня.
– Почему бы нам не закончить завтра, – радостно подхватила мать. – Я тебе помогу, вдвоем быстро управимся.
Мелани действительно устала. Но потом вспомнила свою спальню. Спальню и алтарь. Спальню, в которую вторглись глухой ночью, когда весь дом спал.
И с тоской оглянулась на книги.
Но отец ничего не знает. Вечный мастер-ремонтник взял ее за руку и повел их с матерью наверх.
Вечерний ритуал прошел гладко. Отец включил сигнализацию на площадке второго этажа. Мать поцеловала ее в щеку. Отец обнял. Дочь пробормотала спокойной ночи. Отец пожелал сладких снов. Дочь поведала, что в десять у нее встреча. Отец сообщил, что сделал операцию одиннадцатилетнему мальчику. Мать прокомментировала, что ребенка должны были доставить в детскую больницу к соответствующим специалистам. Обычное начало новой недели в семье Стоуксов.
Родители исчезли в своей спальне. Мелани уловила, что Харпер спросил у жены, как прошел день. Патриция ничего не сказала о поворотных моментах. Просто заверила, что хорошо. А у тебя? Прекрасно. Вероятно, укладываясь в отдельные кровати, они продолжали тот же вежливый разговор, пока оба не заснули.
Потом Мелани вспомнила Дэвида Риггса и задумалась, довольствуется ли он отдельной кроватью. Вот уж вряд ли. Он поразил ее своей молчаливой силой. Секс с таким мачо будет горячим, впечатляющим и жестким. Несколько слов до и после и бешеная скачка посередине. Что-то скрутило низ живота, заставило вздохнуть. Тоска. Голод. Чистая сексуальная неудовлетворенность.
«Последнее время мне просто очень одиноко, - подумала она и криво улыбнулась. - Иначе зачем тратить столько усилий, пытаясь убедить себя, что жизнь прекрасна?»
Мелани доплелась до третьего этажа. С порога оглядела пустую спальню Брайана. Никаких злоумышленников. И только потом, скрепя сердце, наконец улеглась в свою постель.
Нахлынули обычные тревожные сновидения. Она на первом курсе в Уэллсли сдает последний экзамен и в последнюю минуту осознает, что все забыла. Что не понимает вопросов. О, Боже, она даже имени своего не в состоянии назвать.
Потом стремглав полетела в шахту лифта.
Вдруг очутилась в приюте, куда ее поместили в девятилетнем возрасте, с нетерпением ожидая, когда Стоуксы увезут ее домой. Но они проходят мимо. Выбрали другую девочку с идеальными кудряшками и вышли за дверь.
«Нет! Нет! – во сне кричала Мелани. – Вы моя семья. Моя!»
В последнюю минуту обернулся четырнадцатилетний Брайан Стоукс:
– Ты всерьез полагаешь, что тебя невозможно заменить? Давай, спроси у Меган.
Приют спиралью улетел прочь. Мелани мчалась сквозь черные пустоты, совершенно потерянная, кричала и умоляла кого-то найти ее и сообщить ей собственное имя. Невозможно жить, не зная своего имени. А чернота засасывала все глубже, глубже и глубже…
И вдруг попала в теплые объятия. Твердые руки, низкий нежный голос. Тсс, все хорошо, любовь моя, все в порядке. Я с тобой. Я всегда буду с тобой. Даже если ты никогда меня не вспомнишь…
Мелани заметалась. Во сне прошептала имя. Очень похожее на правду. И осознала, что уже слишком поздно. Слишком поздно.
...