А кто Вы? |
||||||
| И то и другое и третье |
|
14% | [ 21 ] | |||
| Критик |
|
2% | [ 3 ] | |||
| Писатель |
|
9% | [ 13 ] | |||
| Читатель |
|
32% | [ 47 ] | |||
| читатель и критик |
|
13% | [ 19 ] | |||
| читатель и писатель |
|
26% | [ 38 ] | |||
| чукча |
|
1% | [ 2 ] | |||
Всего голосов: 143 Опрос завершён. Как создать в теме новый опрос?
Peony Rose:
24.02.19 18:10
Юлия, конечно
Заходите, читайте, приносите свои материалы, если считаете их полезными, только перед выкладкой проверьте на грамотность ;)
Peony Rose:
03.03.19 21:56
Поздравляю всех с Днем писателя! Желаю много вдохновения, свободного времени и легких строчек!
Много слов на земле. Есть дневные слова -
В них весеннего неба сквозит синева.
Есть ночные слова, о которых мы днем
Вспоминаем с улыбкой и сладким стыдом.
Есть слова - словно раны, слова - словно суд,-
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.
Но слова всем словам в языке нашем есть:
Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.
Повторять их не смею на каждом шагу,-
Как знамена в чехле, их в душе берегу.
Кто их часто твердит - я не верю тому,
Позабудет о них он в огне и дыму.
Он не вспомнит о них на горящем мосту,
Их забудет иной на высоком посту.
Тот, кто хочет нажиться на гордых словах,
Оскорбляет героев бесчисленный прах,
Тех, что в темных лесах и в траншеях сырых,
Не твердя этих слов, умирали за них.
Пусть разменной монетой не служат они,-
Золотым эталоном их в сердце храни!
И не делай их слугами в мелком быту -
Береги изначальную их чистоту.
Когда радость - как буря, иль горе - как ночь,
Только эти слова тебе могут помочь!
В. Шефнер
limbi:
13.03.19 17:57
Здравствуйте. прочла предыдущие обсуждения и прониклась. с удовольствием присоединюсь к вам)))))
здесь очень интересно)))
Peony Rose:
25.04.19 16:42
» Словарь сценариста от Павла Черепанова
Словарь сценариста от Павла ЧерепановаПосвящается всем, кто любит понимать, что делает
Словарь сценариста
На сегодняшний день, благодаря усилиям сотен преподавателей сценарного мастерства, каждый из которых продвигает свою терминологию, и десятков переводчиков, вносящих в процесс дополнительную путаницу, единого русскоязычного словаря сценаристов не существует. Один и тот же термин может иметь несколько отличающийся смысл у Макки и Эгри, и при этом строго противоположный у Нехорошева или Сегер.
Данный словарь – попытка унифицировать понятийный аппарат российских драматургов, редакторов и продюсеров.
При составлении использованы:
- Р.Макки «История на миллион долларов»
- Л.Эгри «Искусство драматургии»
- Л.Сегер «Как хороший сценарий сделать великим»
- Л.Нехорошев «Драматургия фильма»
- Р.Бальсе, записи с семинара «Интерньюс»
- Н.Ландау, записи с семинара в Екатеринбурге
- Э.Бентли «Жизнь драмы»
- А.Митта «Кино между адом и раем»
- «Словарь литературных терминов» (http://feb-web.ru)
- «Словарь сценариста» от Jaden (http://www.screenwritingforhollywood.com/film-forum/script-dictionary/sc...)
- «Dictionary of Screenwriting Terms» (http://screenwritingdictionary.com/index.php)
- Википедия (http://en.wikipedia.org)
- консультации и обсуждения на сайте ScriptMaking.ru
- здравый смысл составителя
СОДЕРЖАНИЕ
1. Собственно, словарь……………………………………………………………..2
2. Пояснение основополагающих терминов………………………………………9
3. Пояснение терминов Замысла…………………………………………………...9
4. Пояснение терминов Сюжета и Героя…………………………………………11
5. Пояснение терминов Жанровой классификации……………………………...11
6. Пояснение терминов Формы…………………………………………………...15
7. Пояснение терминов Структуры……………………………………………….17
8. Пояснение технических и презентационных терминов……………………....19
9. От составителя…………………………………………………………………..22
Словарь Сценариста
Распространение Словаря со ссылкой на источник и составителя – всячески приветствуется
Peony Rose:
31.08.19 09:21
» Быков «К вопросу о роли детали в русской прозе»
ДМИТРИЙ БЫКОВ «К ВОПРОСУ О РОЛИ ДЕТАЛИ В РУССКОЙ ПРОЗЕ»Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач
И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.
О деталь, какой позавидовал бы и врач,
Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!
Думал выбросить. И велик ли груз - скорлупа!
На троллейбусной остановке имелась урна,
Но потом позабыл, потому что любовь слепа
И беспамятна, выражаясь литературно.
Через долгое время, в кармане пятак ища,
Неизвестно куда и чёрт-те зачем заехав,
В старой куртке, уже истончившейся до плаща,
Ты наткнёшься рукою на горстку бывших орехов.
Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,
Отворачиваясь от встречных, глотая слёзы...
Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,
В том числе и над ролью детали в структуре прозы?
Peony Rose:
31.08.19 09:32
» Художественная деталь
Художественная детальДeтaль — oт фp. detail — пoдpoбнocть, чacтнocть, мeлoчь. Дeтaль xyдoжecтвeннaя — oднo из cpeдcтв coздaния oбpaзa, кoтopoe пoмoгaeт пpeдcтaвить вoплoщeнный xapaктep, кapтинy, пpeдмeт, дeйcтвиe, пepeживaниe в иx cвoeoбpaзии и нeпoвтopимocти. Дeтaль фикcиpyeт внимaниe читaтeля нa тoм, чтo пиcaтeлю кaжeтcя нaибoлee вaжным, xapaктepным в пpиpoдe, в чeлoвeкe или в oкpyжaющeм eгo пpeдмeтнoм миpe. Дeтaль вaжнa и знaчимa кaк чacть xyдoжecтвeннoгo цeлoгo. Дpyгими cлoвaми, cмыcл и cилa дeтaли в тoм, чтo бecкoнeчнo мaлoe pacкpывaeт цeлoe. Paзличaют cлeдyющиe виды xyдoжecтвeннoй дeтaли, кaждый из кoтopыx нeceт oпpeдeлeннyю cмыcлoвyю и эмoциoнaльнyю нaгpyзкy: a) дeтaль cлoвecнaя. Haпpимep, пo выpaжeнию «кaк бы чeгo нe вышлo» мы yзнaeм Бeликoвa, пo oбpaщeнию «coкoлик» — Плaтoнa Kapaтaeвa, пo oднoмy cлoвy «фaкт» — Ceмeнa Дaвыдoвa; б) дeтaль пopтpeтнaя. Гepoя мoжнo oпpeдeлить пo кopoткoй вepxнeй гyбкe c ycикaми (Лизa Бoлкoнcкaя) или бeлoй мaлeнькoй кpacивoй pyкe (Haпoлeoн); в) дeтaль пpeдмeтнaя: бaлaxoн c киcтями y Бaзapoвa, книжкa пpo любoвь y Hacти в пьece «Ha днe», шaшкa Пoлoвцeвa — cимвoл кaзaчьeгo oфицepa; г) дeтaль пcиxoлoгичecкaя, выpaжaющaя cyщecтвeннyю чepтoчкy в xapaктepe, пoвeдeнии, пocтyпкax гepoя. Пeчopин пpи xoдьбe нe paзмaxивaл pyкaми, чтo cвидeтeльcтвoвaлo o cкpытнocти eгo нaтypы; cтyк бильяpдныx шapoв мeняeт нacтpoeниe Гaeвa; д) дeтaль пeйзaжнaя, c пoмoщью кoтopoй coздaeтcя кoлopит oбcтaнoвки; cepoe, cвинцoвoe нeбo нaд Гoлoвлeвым, пeйзaж- «peквиeм» в «Tиxoм Дoнe», ycиливaющий бeзyтeшнoe гope Гpигopия Meлexoвa, пoxopoнившeгo Aкcинью; e) дeтaль кaк фopмa xyдoжecтвeннoгo oбoбщeния («фyтляpнoe» cyщecтвoвaниe мeщaн в пpoизвeдeнияx Чexoвa, «мypлo мeщaнинa» в пoэзии Maякoвcкoгo). Ocoбo cлeдyeт cкaзaть o тaкoй paзнoвиднocти xyдoжecтвeннoй дeтaли, кaк бытoвaя, кoтopaя, в cyщнocти, иcпoльзyeтcя вceми пиcaтeлями. Яpкий пpимep — «Mepтвыe дyши». Гepoeв Гoгoля нeвoзмoжнo oтopвaть oт иx бытa, oкpyжaющиx вeщeй. Бытoвaя дeтaль yкaзывaeт нa oбcтaнoвкy, жилищe, вeщи, мeбeль, oдeждy, гacтpoнoмичecкиe пpeдпoчтeния, oбычaи, пpивычки, вкycы, cклoннocти дeйcтвyющeгo лицa. Пpимeчaтeльнo, чтo y Гoгoля бытoвaя дeтaль никoгдa нe выcтyпaeт кaк caмoцeль, дaнa нe кaк фoн и yкpaшeниe, a кaк нeoтъeмлeмaя чacть oбpaзa. И этo пoнятнo, ибo интepecы гepoeв пиcaтeля-caтиpикa нe выxoдят зa пpeдeлы пoшлoй мaтepиaльнocти; дyxoвный миp тaкиx гepoeв нacтoлькo бeдeн, ничтoжeн, чтo вeщь впoлнe мoжeт выpaзить иx внyтpeннюю cyщнocть; вeщи кaк бы cpacтaютcя c иx xoзяeвaми. Бытoвaя дeтaль выпoлняeт пpeждe вceгo xapaктepoлoгичecкyю фyнкцию, тo ecть пoзвoляeт cocтaвить пpeдcтaвлeниe o мopaльнo-пcиxoлoгичecкиx cвoйcтвax гepoeв пoэмы. Taк, в ycaдьбe Maнилoвa пepeд нaми пpeдcтaют гocпoдcкий дoм, cтoящий «oдинoчкoй нa юpy, тo ecть нa вoзвышeнии, oткpытoм вceм вeтpaм», бeceдкa c типичнo ceнтимeнтaльным нaзвaниeм «Xpaм yeдинeннoгo paзмышлeния», «пpyд, пoкpытый зeлeнью»... Эти дeтaли yкaзывaют нa нeпpaктичнocть пoмeщикa, нa тo, чтo в eгo имeнии цapят бecxoзяйcтвeннocть и нeycтpoeннocть, a caм xoзяин cпocoбeн лишь нa бeccмыcлeннoe пpoжeктepcтвo. O xapaктepe Maнилoвa мoжнo cyдить и пo oбcтaнoвкe кoмнaт. «B дoмe eгo чeгo-нибyдь вeчнo нeдocтaвaлo»: нe xвaтилo шeлкoвoй мaтepии для oбивки вceй мeбeли, и двa кpecлa «cтoяли oбтянyты пpocтo poгoжeю»; pядoм c щeгoльcким, бoгaтo yкpaшeнным бpoнзoвым пoдcвeчникoм cтoял «кaкoй-тo пpocтo мeдный инвaлид, xpoмoй, cвepнyвшийcя нa cтopoнy». Taкoe coчeтaниe пpeдмeтoв вeщнoгo миpa в бapcкoм пoмecтьe пpичyдливo, aбcypднo, aлoгичнo. Bo вcex пpeдмeтax, вeщax чyвcтвyeтcя кaкaя-тo бecпopядoчнocть, нeпocлeдoвaтeльнocть, paздpoблeннocть. И caм xoзяин пoд cтaть cвoим вeщaм: дyшa Maнилoвa тaкaя жe yщepбнaя, кaк и yбpaнcтвo eгo жилищa, a пpeтeнзия нa «oбpaзoвaннocть», изыcкaннocть, изящecтвo, yтoнчeннocть вкyca eщe бoлee ycиливaeт внyтpeннюю пycтoтy гepoя. Cpeди пpoчиx вeщeй aвтop ocoбo пoдчepкивaeт кaкyю-тo oднy, выдeляeт ee. Этa вeщь нeceт пoвышeннyю cмыcлoвyю нaгpyзкy, пepepacтaя в cимвoл. Инaчe гoвopя, дeтaль мoжeт пpиoбpeтaть знaчeниe мнoгoзнaчнoгo cимвoлa, имeющeгo пcиxoлoгичecкий, coциaльный и филocoфcкий cмыcл. B кaбинeтe Maнилoвa взopy oткpывaeтcя тaкaя выpaзитeльнaя дeтaль, кaк гopки зoлы, «paccтaвлeнныe нe бeз cтapaния oчeнь кpacивыми pядкaми», — cимвoл пycтoпopoжнeгo вpeмяпpeпpoвoждeния, пpикpытoгo yлыбкoй, пpитopнoй вeжливocтью, вoплoщeниe пpaзднocти, бeздeлья гepoя, oтдaющeгocя бecплoдным мeчтaниям... Пo пpeимyщecтвy бытoвaя дeтaль y Гoгoля выpaжeнa в дeйcтвии. Taк, в oбpaзe вeщeй, пpинaдлeжaвшиx Maнилoвy, зaпeчaтлeнo oпpeдeлeннoe движeниe, в пpoцecce кoтopoгo pacкpывaютcя cyщecтвeнныe cвoйcтвa eгo xapaктepa. Haпpимep, в oтвeт нa cтpaннyю пpocьбy Чичикoвa пpoдaть мepтвыe дyши «Maнилoв выpoнил тyт жe чyбyк c тpyбкoю нa пoл и кaк paзинyл poт, тaк и ocтaлcя c paзинyтым pтoм в пpoдoлжeниe нecкoлькиx минyт... Haкoнeц Maнилoв пoднял тpyбкy c чyбyкoм и пoглядeл cнизy eмy в лицo... нo ничeгo дpyгoгo нe мoг пpидyмaть, кaк тoлькo выпycтить изo pтa ocтaвшийcя дым oчeнь тoнкoю cтpyeю». B этиx кoмичecкиx пoзax пoмeщикa вeликoлeпнo пpoявляютcя eгo нeдaлeкocть, yмcтвeннaя oгpaничeннocть. Xyдoжecтвeннaя дeтaль являeтcя cпocoбoм выpaжeния aвтopcкoй oцeнки. Уeздный мeчтaтeль Maнилoв нe cпocoбeн ни к кaкoмy дeлy; пpaзднocть cтaлa чacтью eгo нaтypы; пpивычкa жить зa cчeт кpeпocтныx paзвилa в eгo xapaктepe чepты aпaтии и лeни. Имeниe пoмeщикa paзopeнo, вcюдy чyвcтвyeтcя yпaдoк и зaпycтeниe. Xyдoжecтвeннaя дeтaль дoпoлняeт внyтpeнний oблик пepcoнaжa, цeлocтнocть pacкpывaeмoй кapтины. Oнa пpидaeт изoбpaжaeмoмy пpeдeльнyю кoнкpeтнocть и oднoвpeмeннo oбoбщeннocть, выpaжaя идeю, ocнoвнoй cмыcл гepoя, cyщнocть eгo нaтypы.
Bвeдeниe в литepaтypoвeдeниe (H.Л. Bepшининa, E.B. Boлкoвa, A.A. Илюшин и дp.) / Пoд peд. Л.M. Kpyпчaнoвa. — M, 2005 г.
***
Худо́жественная дета́ль – особо значимый, выделенный элемент образа, выразительная подробность в тексте литературного произведении.
Функции художественной детали
Деталь может выполнять важные идейно-смысловые функции и придавать эмоциональную нагрузку всему тексту. Функции деталей могут быть психологические, сюжетные и описательные. Художественная деталь не только способна передать необходимую информацию. С помощью детали в литературном произведении можно получить самое яркое представление о персонаже, его внешности, психологическом состоянии или об окружающей героя обстановке.
Деталь также может выступить как средство образной выразительности. Например:
«Лес стоял неподвижно, тихий в своей унылой задумчивости, такой же редкий, полуголый, сплошь хвойный. Лишь кое-где виднелись хилые березки с редкими желтыми листьями». (В. П. Астафьев)
В этом предложении, к примеру, художественной деталью являются эпитеты, с помощью которых рисуется картина неуютного леса. Роль их употребления – подчеркнуть испуганное, напряженное состояние литературного героя. Вот, например, какой Васютка в повести Астафьева видит природу, когда оносознаёт своё одиночество.
«…Тайга… Тайга… Без конца и края тянулась она во все стороны, молчаливая, равнодушная…».
«С высоты она казалась огромным тёмным морем. Небо не обрывалось сразу, как это бывает в горах, а тянулось далеко-далеко, всё ближе прижимаясь к вершинам леса. Облака над головой были редкие, но чем дальше смотрел Васютка, тем они делались гуще, и наконец голубые проёмы исчезли совсем. Облака спрессованной ватой ложились на тайгу, и она растворялась в них».
Пейзаж указывает на большую внутреннюю тревогу мальчика, а также описывает причину этой тревоги. Он видит «молчаливую» и «равнодушную» тайгу, похожую на темное море, низкое небо, опустившееся почти к самому лесу. Сочетания в тексте эпитета и сравнения («спрессованной ватой»), олицетворения и метафоры («ложилась», «растворялась»), что является художественной деталью, помогают читателю ярче представить тяжелое небо, нависшее над темной тайгой и одновременно доносит мысль о том, что природа равнодушна к судьбе человека. И здесь функция детали – смысловая.
Рассмотрим другой пример детали из текста писателя В.П. Астафьева: «С замирающим сердцем бежал он к дереву, чтобы пощупать рукой зарубку с капельками смолы, но вместо нее обнаруживал шершавую складку коры». Эта, описательная и сюжетная деталь усилмвает драматизм ситуации, в которую попадает герой повести.
Также в тексте художественного произведения может встретиться деталь звукоописательная или деталь метафоричная. Например, это приведение описания беспомощной мухи, влипшей в тенёта паутины из этого же произведения:
«Опытный охотник - паук растянул над мертвой птичкой паутину. Паука уже нет - убрался, должно быть, зимовать в какое-нибудь дупло, а ловушку бросил. Попалась в нее сытая, крупная муха-плевок и бьется, бьется, жужжит слабеющими крыльями. Что-то начало беспокоить Васютку при виде беспомощной мухи, влипшей в тенета. И тут его будто стукнуло: да ведь он заблудился!».
С той же целью, для передачи внутреннего дискомфорта своего героя писатель не один раз в тексте использует прием внутреннего монолога, и это тоже является яркой художественной деталью. К примеру:
«- Ффу-ты, черт! Где же затеси? - Сердце у Васютки сжалось, на лбу выступила испарина. - Все этот глухарина! Понесся, как леший, теперь вот думай, куда идти, - заговорил Васютка вслух, чтобы отогнать подступающий страх. - Ничего, сейчас посоображаю и найду дорогу. Та-ак… Почти голая сторона у ели - значит, в ту сторону север, а где ветвей больше - юг. Та-ак…».
Автор Светлана Марчукова
Peony Rose:
17.09.19 13:45
» А. Мильчин "Человек книги. Записки главного редактора&q
Из книги А. Мильчина "Человек книги. Записки главного редактора""Первые неудачи
Думаю, что одна из причин, объясняющая, почему я стал литератором, – рано проснувшиеся графоманские склонности.
Отчетливо помню, как в классе четвертом захотел я написать рассказ. Но о чем?
Как раз в это время мама рассказала мне, как во время Первой мировой войны родители папы получили на него похоронку. В суматохе при окружении и разгроме армии Самсонова, в рядах которой оказался вольноопределяющийся Мильчин, папину шинель случайно надел другой солдат, а папа, естественно, надел его шинель. Солдат этот погиб, а так как он был в шинели папы, то посчитали убитым не его, а папу. Об этом послали извещение папиным родителям. На самом же деле папа попал в плен, долгое время, до 1918 года, находился в немецком концлагере и освободился только благодаря поражению немцев.
На меня этот факт папиной биографии произвел очень сильное впечатление. Он казался взятым из какого-то романа.
Поэтому, когда желание написать что-то художественное стало особенно сильным, я, как уже упоминал выше, в главе о папе, решил, что случай с папиной «гибелью» можно положить в основу новеллы.
Но ничего хоть в малой степени путного из этой попытки не получилось и получиться, как я теперь понимаю, не могло. Не исписав и половины тетрадной страницы, я пришел к выводу, что написанное иначе как неудачей назвать нельзя. И выбросил страничку в печку.
Вторая попытка сочинять связана с большим впечатлением от рассказа К.И. Чуковского о писателе Слепцове, жизнь которого была, несомненно, подобна роману. Вот я и решил воссоздать своим пером художественную биографию Слепцова.
Помню только, что начинаться это повествование должно было со сцены в церкви – какой именно сцены, память не сохранила. Но чтобы такую сцену написать, нужно было хоть приблизительно знать церковную обстановку и церковную службу, а я понятия о них не имел. В церкви никогда не был, службы никакой не видел. А между тем все в моем повествовании должно было быть подлинным. Такой человек, как я, не мог не быть реалистом. Я стал искать описание церковной обстановки и службы в книгах, но ничего найти не сумел: слишком мал был мой книжный и библиографический опыт. Тем дело и кончилось. Я даже нескольких строк не написал.
Третью попытку я бы не стал называть такой же неудачной, как первые две. Хотя и удачной ее тоже бы не назвал.
Это был беллетризованный рассказ о малозначимых событиях моей ученической жизни, о встречах с соученицами и соучениками за пределами школы, воссоздание их внешнего вида (словесный портрет), наших разговоров. Тетрадка с этим опусом путешествовала со мной по дорогам войны, и лишь в конце 40-х годов, когда я случайно уронил ее в коридоре коммунальной квартиры, где мы жили, и жена, найдя ее, вернула мне, выразив неудовольствие моей рассеянностью, я впопыхах из стеснительности ее уничтожил.
Институтские письменные работы
В институте моя тяга к сочинительству находила удовлетворение в курсовых работах, которые я писал с большим воодушевлением, и они получались у меня лучше, чем художественные опыты.
Первой такой работой, которую я писал для Дитмара Эльяшевича Розенталя (он вел у нас курс синтаксиса русского языка), было сочинение на тему о роде определения при существительном, зависящем от числительного два, три, четыре, или, иначе, о согласовании определения со счетным оборотом с числительными два, три, четыре.
Розенталь был сторонником точки зрения, согласно которой нормы литературного языка создаются не произвольно, а формируются писателями в ходе творчества. Мне это казалось правильным. Смысл и цель работы была в том, чтобы установить, как согласовывали эпитеты с названным выше счетным оборотом в своих произведениях русские классики, и на этой основе определить преимущественную форму согласования. Речевая практика должна была помочь сформулировать языковую стилистическую норму.
Я стал читать классику и выписывать примеры. Собрал огромное их число. Систематизировал их и сделал выводы о тенденциях, так как практика единообразной не была. Пытался определить причины отклонений от складывавшейся нормы.
Дитмар Эльяшевич оценил работу как отличную. Больше того, что-то в ней его, видимо, зацепило. Во всяком случае, как я упомянул выше в рассказе о годах учебы в МПИ, лет через пять после того, как я писал эту курсовую, он вспомнил ее тему.
Полагаю, что работа эта все же чем-то выделялась на фоне других. Во всяком случае, я работал над нею истово. Меня и в дальнейшем всегда воодушевляла возможность собирать материал, проявляя терпение и выдержку. Мне казалось, что уж тут меня трудно будет опередить и что если не талантом, то трудолюбием я достигну того, на что другим терпения не хватит. Это было своеобразным преодолением комплекса неполноценности. Вероятно, Дитмар Эльяшевич посчитал мои наблюдения серьезным материалом для подкрепления той нормы, которая формулировалась в пособиях по грамматической стилистике, а именно: с существительными мужского и среднего рода определения, как правило, надо ставить в родительном падеже (два вместительных шкафа, три широких окна), а с существительными женского рода – как правило, в именительном падеже (две милые девушки). Это подтверждалось практикой большинства русских писателей.
Вторую курсовую «Некрасов – издатель» я писал для Константина Иакинфовича Былинского (о ней я уже рассказал в главке, посвященной учебе в МПИ).
Нужно сказать, что, много позднее просматривая печатные работы на тему «Некрасов – издатель», я видел серьезные пробелы в раскрытии этой темы. Во всяком случае, серия народных изданий «Красные книжки» либо вовсе выпала из поля зрения авторов этих работ, либо освещалась ими явно не так полно, как она того заслуживала, поскольку была одной из первых попыток подлинной демократизации русского книгоиздательства. Справедливым было замечание К.И. Былинского о том, что надо было показать Некрасова не только как издателя, но и как редактора. Тогда я просто ограниченно понял свою задачу, хотя редакторская деятельность издателя Некрасова очень поучительна во многих отношениях.[28]
В главе об учебе в МПИ я рассказал и о третьей моей курсовой, посвященной изображению исторических событий в трилогии А.Н. Толстого «Хождение по мукам». Преподавательница И.В. Мыльцина, как я уже говорил, оценила мою работу очень высоко, но сейчас, бегло перечитывая сохранившийся у меня черновик этой работы, я невольно покрываюсь краской стыда, когда дохожу до славословий социалистическому реализму и порицаний за отходы от его принципов. От этого коробит. Зачем я это делал? Конечно, во многом подчиняясь условиям игры («так нужно»), но, признаться честно, во многом и потому, что по наивности и глупости принимал все это всерьез.
Сужу об этом не только по курсовой, но и по учебной рецензии на повесть Э. Казакевича «Двое в степи» (об этой рецензии я тоже упоминал в начале записок). Чтобы защитить повесть от нападок критиков, я доказывал, что писатель следует принципам социалистического реализма, а не изменяет им. Это не помешало И.В. Мыльциной оценить мою рецензию так:
Вы выступаете адвокатом Казакевича – и порой чересчур восторженно о нем говорите. Вы прошли мимо серьезных недостатков повести.
Оценку за рецензию я получил 4=. Черточки, вероятно, означали два минуса. Понимаю, что иначе Мыльцина тогда поступить не могла. Понимаю также, почему Казакевича не могли в то время не поносить. Ведь у нас безусловный приоритет отдавался обществу перед личностью. Личность ценилась только в той степени, в какой она была полезна обществу. Ошибки личности, граничащие с преступлением, даже если эта личность может их искупить, в этих условиях прощены быть не могли. И попытка спасти жизнь оступившегося человека от уничтожения, дать ему шанс искупить свою вину расценивалась как гнилой либерализм, как проявление буржуазного гуманизма. Я с таким подходом согласиться не мог. Герой, совершивший ошибку, за которую его должны были расстрелять, но по случайности этого не сделали, потом храбро воевал, заслужил много наград. Отсюда следовал вывод, что нельзя распоряжаться жизнью человека бездумно, исходя из каких-то постулатов, которые жизнь опровергает, как опроверг их случай с героем Казакевича.
Мой литературный наставник во время учебы в институте, известный переводчик и литератор Нора Яковлевна Галь, чувствуя мое стремление писать, попросила своего друга и однокашницу по пединституту писательницу Фриду Абрамовну Вигдорову поспособствовать, чтобы мне дали какое-нибудь задание в редакции журнала «Пионер». Задание оказалось таким – написать для журнала очерк о ежедневной стенгазете, которую выпускали пионеры младшего класса одной московской школы. Явление, несомненно, незаурядное. Во многих классах и раз в месяц не удавалось регулярно выпускать газеты, а тут – каждый день. Поехал я в эту школу, встретился с редактором газеты, с председателем совета пионерского отряда, с пионервожатой, поговорил с ними, но ничего особо интересного из беседы не извлек. Они очень скупо говорили о своей газете. А я не умел направить разговор так, чтобы открылось что-то важное и интересное для очерка. Мешала собственная стеснительность, умноженная на стеснительность ребят, делавших газету. Просмотр же самих номеров газет (мне предоставили для изучения несколько выпусков) тоже не открыл мне чего-то заслуживающего внимания читателей «Пионера». Короче говоря, я провалил задание, написать очерк не сумел. Это было закономерно: я не обладал талантом журналиста вообще и очеркиста тем более. Естественно, что другого задания я не получил и приобщиться к литературной работе для редакции «Пионера» мне не удалось.
Во время работы корректором в издательстве «Искусство» неудовлетворенность этим занятием усиливала желание писать и публиковаться. Читая книги, я особенно остро замечал то, чего не сделал редактор, и, следуя тогдашней моде на разоблачительство, которой особенно отдавала дань газета «Культура и жизнь», решил написать отклик на грубые промахи издательств. Когда на зубок попалась «Молодая гвардия» (а именно в этом издательстве мы с женой в институтские годы очень успешно проходили практику, но на работу туда нас не взяли), я с мстительным удовольствием, хотя и не отдавая себе в этом отчета, написал письмо в «Культуру и жизнь», но побоялся подписать его сам и уговорил сделать это своего школьного товарища, тогда студента МЭИ, Шуру Цидулко. Речь шла о фактических неточностях и несообразностях в книге научно-фантастических повестей Вл. Немцова «Три желания». В одной из них героиня, посещая с экскурсией Ленинград, осматривает в Петропавловской крепости знаменитый Алексеевский равелин, от которого, как указывали справочные издания, осталась лишь полуразрушенная стена. В другой профессор радуется тому, что сгорел лес на площади 100 кв. км, так как это позволит ему провести некоторые исследования.
Отдел писем газеты переслал письмо в издательство, а оно 21 декабря 1949 года послало Шуре ответ на «его» замечания на четырех машинописных страницах. Подписал письмо старший редактор художественной литературы Л. Стержин (если я правильно разобрал рукописную подпись). Согласился старший редактор только с одним замечанием – по поводу Алексеевского равелина. Все остальные он отверг, доказывая не без основания их несостоятельность и расценивая как придирки.
Привел я этот случай с письмом только потому, что у меня и мысли бы не возникло писать такого рода письмо, если бы не тяга к редактированию и авторству.
Первые печатные работы
Во время работы в корректорской «Искусства» возникла еще одна возможность заняться собственно литературной работой. Наша (моей и жены) однокурсница Рита Гуревич попала по распределению в редакцию калининской областной газеты «Пролетарская правда», где трудилась в отделе культуры. Отдел нуждался в рецензиях на свежие произведения современной литературы. Вот она и предложила мне попытать свои силы в написании таких рецензий. Объектом были выбраны произведения, удостоенные Сталинской премии по литературе или получившие одобрение в центральной прессе, т. е. такие, которые надлежало хвалить и рекомендовать читателям.
И такие рецензии стали моими первыми публикациями хоть и в провинциальной, но уже большой печати.
В том же году, когда мы окончили МПИ, в «Пролетарской правде» была напечатана моя рецензия на роман В. Попова «Сталь и шлак» (1949. 17 сент.), удостоенный, кажется, Сталинской премии. Сейчас мне стыдно читать то, что я накропал в этой рецензии. Это пересказ содержания по литературным шаблонам того времени. Но именно это, видимо, и требовалось тогда калининской областной газете.
Настоящий литературный разбор с выявлением художественных особенностей романа и не был мне по силам. Я не знал, какой вообще должна быть рецензия на художественное произведение. Поэтому рецензия свелась к пересказу сюжета романа, с плоским комментарием советского образца. Слабая была рецензия, и тогда я понимал это, а сейчас, когда перечитывал ее, чувствовал только стыд.
Хотя графоманская тяга моя к сочинительству и публикациям была велика, я трезво оценивал свои возможности, очень скептически относился к своим литературным способностям, был уверен, что настоящим литературным талантом не обладаю и вообще творческой жилки лишен. Оценивая свой творческий потенциал, скорее испытывал комплексы, чем проявлял самоуверенность, но был убежден, что могу восполнить эту мою слабость старательностью и систематичностью. Все это не было отчетливо сформулированными выводами, какими они выглядят здесь, скорее – ощущениями. Отсюда тяга к составлению справочников, к тщательному изучению книжного организма и книжных элементов. Это и определило мой выбор профиля литературной работы – я начал вынашивать идею создания справочника для редакторов. Потребность в нем не подлежала сомнению. В нем нуждался я сам и видел, что в том же нуждаются коллеги. А тут, думал я, моя усидчивость и мой педантизм могут оказаться очень кстати. Я твердо знал, что не пожалею времени на такую работу, за которую никто другой не возьмется из-за внешней ее невыгодности. Меня вдохновляла необходимость этого дела, полезность его, и я готов был сидеть за сбором нужного материала сколько угодно. Мне казалось, что пишу я натужно, стертым языком. То же чувствую и сейчас, когда сочиняю эти записки.
Укреплял мою уверенность в том, что я не совсем безнадежен в литературной работе, случайный графологический анализ, который признал наличие во мне таланта, что было для меня приятной неожиданностью.
Желание напечататься было большим, и тогда я не относился так критически к напечатанной в газете рецензии. В глубине души я, конечно, невысоко ее ставил. Но важнее было, что чудо состоялось: под моей фамилией был напечатан написанный мною текст.
Сотрудничество с «Пролетарской правдой» в лице Риты Гуревич продолжалось еще примерно полгода.
Вскоре я написал по ее просьбе рецензию на повесть Ю. Лаптева «Заря». Рецензия такого же качества, как и первая, была опубликована под двумя именами: моим и М. Семеновой (псевдоним Риты Гуревич) 27 ноября 1950 года. По каким-то редакционным условиям это нужно было для Риты. Точно так же была напечатана и следующая рецензия – на опубликованную в «Знамени» повесть А. Чаковского «У нас уже утро» из дальневосточной жизни (Пролетарская правда. 1950. 6 мая). Мне этот автор тогда нравился, особенно первой своей вещью о ленинградской жизни, видимо автобиографического характера. Сейчас уже не помню, как она называлась. Что-то романтическое.
На этом сотрудничество закончилось. Причины его прекращения не помню. Возможно, перейдя из корректорской в редакцию, я полностью переключился на редактирование книг, начал подумывать о составлении справочника для редакторов и уже не так нуждался в реализации своего творческого потенциала на газетной ниве.
Первая проба пера в профессиональной литературе
В главе, посвященной моей работе в «Искусстве», я уже рассказал о том, как в 1954–1955 годах редактировал третье издание книги А.Н. Почечуева «Вычитка рукописи» и анонимно (но, разумеется, с согласия автора) написал для этого пособия раздел, касавшийся вычитки драматических текстов. Это был мой первый опыт написания рекомендаций для методического пособия, адресованного редакционно-издательским работникам; впоследствии именно этим – подготовкой справочных изданий для редакторов и авторов – я занимался много лет.
Малый фельетон «Почти по Марку Твену»
Следующее мое выступление в печати, тоже анонимное, состоялось в том же году. Поводом послужила статья писателя Владимира Лидина, известного библиофила, в газете «Советская культура» (1955. 15 марта). Рассуждая о причинах низкого полиграфического качества изданий, Лидин допустил много фактических искажений. Поскольку я, занимаясь редактированием полиграфических книг, стал уже разбираться и в терминологии, и в существе производственных процессов, то мне это бросилось в глаза и побудило написать маленькую заметку фельетонного типа «Почти по Марку Твену», которую напечатал журнал «Полиграфическое производство» в 1955 году (№ 2). Она не была подписана, т. е. редакция решила представить ее как редакционную. Это была попытка испытать свои литературные возможности в критическом жанре. Получилось, как мне и сейчас кажется, не так уж плохо.
Первая книга – «Редактирование таблиц»
В 50-е годы вышла и моя первая книга, написанная в соавторстве с М.Д. Штейнгартом. Ее историю я уже рассказал в главе, посвященной моей работе в «Искусстве». Здесь добавлю только, что, возможно, своим вниманием к форме таблиц я компенсировал недоступность мне анализа научно-технического произведения по существу содержания. Мои знания в области полиграфической техники и технологии, математики, химии, физики были для этого слишком примитивными, а то и нулевыми, и в этом отношении я должен был полагаться только на добросовестность авторов. Эту свою ущербность я и восполнял стилистической правкой и правкой таблиц.
Пристальное внимание к таблицам, стремление сделать их легкодоступными читателю, функционально совершенными было первым моим опытом редактирования на основе функционального анализа одного из элементов книги. В дальнейшем такому же изучению и испытанию были подвергнуты другие элементы – библиографические ссылки, списки иллюстраций, оглавление и содержание, вспомогательные указатели.
«Редактирование таблиц» вышло в свет в 1958 году. Набиралось и печаталось оно в типографии издательства «Известий» благодаря помощи нашего автора Александра Ивановича Геодакова, который был начальником цеха цинкографии этой типографии. Пособие пользовалось успехом у читателей-покупателей. В редакцию журнала «Полиграфическое производство» поступила рецензия корректора А.И. Новикова. Она была напечатана под заглавием «Полезное пособие по редактированию таблиц» в № 11 за 1958 год. Впоследствии я узнал, что в ленинградской многотиражке Лениздата «Полиграфист» 6 февраля 1959 года напечатал свой одобрительный отзыв Олег Вадимович Рисс, в будущем постоянный автор нашей редакции и мой эпистолярный друг (в ту пору мы с ним еще не были знакомы).
Уверен, что наше пособие помогло многим редакторам и авторам в анализе, оценке и перестройке таблиц. На книгу стали ссылаться в учебниках редактирования. Она вошла в библиографические списки и обзоры литературы по редакционно-издательскому делу.
Вызвала книга и единичное письмо-отклик. Его прислал И.И. Трепененков, кандидат технических наук, лауреат Сталинской премии. Он писал, обращаясь к авторам:
С удовольствием и с пользой прочел Вашу книгу «Редактирование таблиц». В ней много сведений, которые, несомненно, пригодятся в авторской практике.
Впервые я узнал, что табличный материал имеет подлежащее и сказуемое; такая систематика облегчает принятие решения о форме построения таблицы.
Книга богато иллюстрирована примерами, которые делают ее особенно наглядной.
Указал Трепененков и на недостатки книги. Им посвящена вся остальная часть письма. В частности, он попенял нам, что не во всех таблицах выдержана закономерная последовательность строк и граф, что не упомянута т. н. фасонная прографка, когда несколько клеток соседних граф с одинаковыми данными объединяются в одну общую графу. Пример таблицы с такой прографкой он вложил в письмо. Этот совет я использовал в главе о таблицах в «Справочной книге корректора и редактора».
С этого времени мои литературные замыслы связаны с редакционно-издательской проблематикой. Редакционно-издательская работа – постоянный предмет моих размышлений и обобщений – органично стала темой моих книг и статей"
Мильчин Аркадий Эммануилович
Peony Rose:
06.10.19 15:11
» А. Влахов "О феминитивах в русской литературе"
А. Влахов "О феминитивах в русской литературе"Тема, о которой пойдет речь, не принадлежит какой-то одной науке, поэтому попытки говорить о феминитивах только с точки зрения языка или, наоборот, с позиции социальных наук заранее обречены на провал. Мы должны учитывать и лингвистический, и социальный контекст. Именно эта идея лежит в основе социолингвистики — науки, появившейся в середине XX века, когда стало ясно, что многие языковые явления обусловлены социальным контекстом, а социальные процессы, зачастую находятся под влиянием языковых факторов.
Сегодня любой текст о феминитивах и отражении гендера в языке обязательно подвергается яростной критике социологов и антропологов, если его напишет лингвист «со своей колокольни», без учета социальной теории, — и наоборот, лингвистам многие аргументы из социальных наук покажутся дикими и противоречащими идеям современного языкознания. Пройти по лезвию этой бритвы и не порезаться практически невозможно — но, поскольку язык (и право его обсуждать) все же в равной степени принадлежит любому его носителю, я буду говорить в первую очередь как раз о языке.
Что такое феминитив: лингвистическая теория
Сначала о терминах. Феминитивами принято называть существительные, которые применяются к лицам и существам женского пола — в противопоставление мужчинам (студентка, писательница). Здесь нужно особо подчеркнуть три вещи, важные для дальнейшего рассказа.
Речь идет именно о лицах женского пола — то есть обо всех одушевленных существительных. Грамматический род и биологический пол напрямую не связаны — а у неодушевленных существительных никакого пола нет вообще: мы не знаем, за какие заслуги стул по-русски стал мужского рода, а кровать — женского. Именно поэтому попытка одной петербургской кофейни «феминизировать» названия кофейных напитков — «эспресска», «рафиня», «латтесса» — кажутся многим столь неорганичными.
Мы говорим именно о противопоставлении женщин мужчинам — русская грамматика устроена таким образом, что одушевленное существительное мужского рода, как правило, может применяться и к мужчинам, и к женщинам (студентом можно назвать и девушку, и парня), в то время как слова женского рода — те самые феминитивы — употребляют только в отношении женщин; так, Агата Кристи может быть писательницей, а вот Артур Конан Дойл — уже нет. Легко заметить, что слова в таких парах «неравноправны»: сфера употребления одного из них шире, чем у другого, и именно это обстоятельство так часто вызывает дискуссии и недовольство.
Феминитивы тесно связаны происхождением с соответствующими словами мужского рода (маскулинитивами). Как правило, слово женского рода образовано от мужского с помощью суффикса и/или окончания. Даже названия «традиционно женских» занятий образованы стандартными средствами, так что мы можем автоматически сделать маскулинитив. Роженица во всем подобна ученице, значит, теоретически рожающий мужчина назывался бы рожеником. Иногда маскулинитивы употребляются реже феминитивов, потому что занятие считается «традиционно женским» (вроде редких дояр и швец при куда более известных доярке и швее). Разные корни используются, как правило, у слов с более общим значением (муж/жена, парень/девушка), а также для обозначения пола животных (жеребец/кобыла, баран/овца).
Откуда пошли феминитивы
Три грамматических рода русский язык унаследовал от праславянского, и большинство русских существительных сохраняет тот же род, что был у них много веков назад — за некоторыми интересными исключениями вроде тени, печати и степени, раньше относившихся к мужскому роду.
Большая часть суффиксов, с помощью которых образуются феминитивы, известна русскому языку с древних времен. В «Российской грамматике» Ломоносова (1755) читаем: «Женские, от мужеских происходящие, по большой части кончатся на ка, ха, ца, ша, ня: пастухъ, пастушка; щеголь, щеголиха; генералъ, генеральша; мастеръ, мастерица; князь, княгиня». Некоторые суффиксы были заимствованы из других языков, самые яркие примеры — суффикс -есс-, пришедший из французского языка в составе многочисленных заимствований (принцесса, поэтесса), а также родственный ему -ис- (актриса, директриса) и итальянский -ин- (синьорина, балерина). Ко второй половине XVIII века относится забавное стихотворение полузабытого ныне поэта Александра Сумарокова, начинающееся с таких строк:
Если девушки метрессы,
Бросим мудрости умы;
Если девушки тигрессы,
Будем тигры так и мы.
Слово метресса (от фр. maîtresse — “госпожа, владычица”), по-видимому, было заимствовано сразу в значении ‘любовница’, а вот с тигрессой история более интересная — поскольку в России тигры, в отличие от медведей, по улицам не ходят, для обозначения экзотической реалии были заимствованы сразу два слова, «мужское» и «женское». Уже через пару десятилетий у Карамзина («Юлия», 1796) находим вполне закономерную тигрицу: «Они все изверги, злодеи, вероломные; тигрица воспитала их молоком своим; под языком носят они змеиный яд, а в сердце их шипит ехидна» — это показывает, что освоение слова языком — всего лишь вопрос времени.
Помпадуры и помпадурши: влияние социальной среды
Ещё один часто вызывающий споры суффикс — -ш- (генеральша, капитанша). Распространено мнение, что слова с таким суффиксом обязательно обозначают супругу или вдову мужчины, имеющего определенную профессию или чин. В XVIII–XIX веках это практически всегда было так — классные и военные чины по «Табели о рангах» могли присваиваться только мужчинам, поэтому генеральша обозначала жену генерала, а не женщину-генерала, а докторша — обязательно жену доктора.
Сам суффикс, судя по всему, был заимствован — на этот раз из немецкого языка в составе слов вроде Generalsche, Doctorsche. Его семантическое своеобразие сохранялось до конца XIX века. Еще в 1877 году у А. Ф. Писемского находим: «Выйдя за него замуж, она будет докторшею, — титул не громкий!», и только в 1898 году, похоже, в литературе впервые докторша употребляется в значении ‘женщина-врач’: «Старушка заботливо оправляла подушки больной. При виде докторши лицо девушки вспыхнуло и осветилось радостной улыбкой» (Н. Гейнце, «Самозванец»).
Рубеж XIX–XX веков — это период трансформации традиционной системы социальных отношений, когда женщины освоили нетипичные для них ранее профессии и социальные роли, начали появляться многочисленные женщины-доктора (а ещ через несколько десятилетий — и женщины-генералы). Возникла необходимость как-то выражать новые социальные смыслы, сосуществование двух значений стало вызывать путаницу, поэтому в начале XX века появилось другое слово для обозначения именно женщины-врача — докторица: «Начальник и тот вязаться с ней побоялся. Или забыл. Слышно, докторицу молодую в больнице облюбовал, с ней утешился» (Л. Сейфуллина, «Виринея», 1924). Докторицы нередко встречаются в литературе в течение всего XX века (ср. у Лимонова в «Молодом негодяе» 1985 года: «...она вынуждена продавать <...> журналы «Работница» и «Здоровье» докторицам из находящейся на углу Большой Больницы»), лишь несколько лет назад обретя конкурента в лице докторки.
А что же с самим суффиксом -ш-? Видимо, из-за стойких ассоциаций с более ранним значением и желанием носителей языка дистанцироваться от него слова с -ш- стали восприниматься как пренебрежительные, уничижительные — это отношение распространилось на сам суффикс и вновь образованные с его помощью слова, даже если они никогда не обозначали жену мужчины какой-то профессии. Мамаша в разговорном употреблении с большой долей вероятности криклива и неадекватна, вахтёрша и кондукторша грубят и лезут не в своё дело, инспекторша нечиста на руку и так далее. Между тем в «Детстве» Толстого (1852) неоднократно встречаем мамашу без всяких коннотаций: «Все это заставляет меня вскочить, обвить руками ее шею, прижать голову к ее груди и, — Ах, милая, милая мамаша, как я тебя люблю!» Это один из многочисленных примеров того, как язык меняется под влиянием внешних факторов — в данном случае это происходит подспудно, но бывают и вполне осознанные усилия по изменению языка (вроде борьбы с заимствованиями).
Врачихи и зайчихи, или роль аналогии
История суффикса -ш- вряд ли уникальна. Обратимся к еще одному показательному случаю — группе слов на -иха. Его уничижительное значение отмечал Ломоносов («На ха кончащиеся женские, от мужеских происходящие, унизительное знаменование имеют и происходят по большой части от посмеятельных прозвищей: чесночиха, костылиха, волчиха, болваниха»). В древнерусский период суффикс широко использовался в нейтральном значении, однако со временем практически все содержащие его слова приобрели отчетливый негативный оттенок — возможно, из-за влияния названий самок животных (крольчиха, лосиха), а может, из-за устойчивых историко-литературных ассоциаций (спасибо А. Н. Островскому за его многочисленных отталкивающих купчих, в том числе Кабаниху).
В результате слово врачиха, впервые отмеченное в 1920-х годах, с самого своего «рождения» имело негативные коннотации — ср. у Андрея Белого в 1934 году: «"Эстетика" стала "наша", противополагаясь "Литературно-художественному кружку", где деятели искусства обрамлялись публикой, падкою до скандалов: газетчиками, адвокатами и зубными врачихами», или у Зощенко в 1931-м: «Мол, чего, если она нарочно познакомит его с этой разбогатевшей врачихой, а та сдуру возьмет да и отсыплет ей пять червонцев». Сейчас в словарях слово врачиха описывается как разговорное или даже просторечное, и назвать женщину-врача «врачихой» можно либо в шутку, либо с явным намерением оскорбить. Так же с поварихами: можно ли представить себе шеф-повариху в мишленовском ресторане? Вряд ли: скорее в школьной столовой.
Авторки и депутатки: родом из классики
Наконец обратимся к самому, пожалуй, спорному и навязшему в зубах случаю — образованию феминитивов с помощью суффикса -к-. Именно авторок, редакторок и спецкорок в первую очередь приводят в пример, рассуждая о волне популярности феминитивов в XXI веке. Суффикс -к- известен русскому языку давно и используется очень широко: разнообразные студентки, пианистки и гражданки в изобилии встречаются начиная с середины XIX века. Ср. у Достоевского в «Бесах»: «Прибывшая девица Виргинская, тоже недурная собой, студентка и нигилистка, сытенькая и плотненькая, как шарик, с очень красными щеками и низенького роста, поместилась подле Арины Прохоровны», а у Тургенева в «Дворянском гнезде» находим: «Варвара Павловна показала себя большой философкой: на все у ней являлся готовый ответ, она ни над чем не колебалась, не сомневалась ни в чем».
Взрыв популярности феминитивов относится к началу XX века и изменившейся социальной ситуации; в этот период суффикс -к-, видимо, из всего доступного спектра оказался наименее нагружен «старыми» коннотациями, а потому стал использоваться максимально широко. Можно проследить эту историю на примере слова депутатка: если в 1900-х годах оно осторожно используется по отношению к членам зарубежных парламентов, то после революции его популярность растет взрывообразно; у А. С. Серафимовича: «Студенчество делегацию к нему посылало. Наши курсы выбрали меня в эту делегацию депутаткой» (1929), а в 1980-х такое употребление уже абсолютно обычно: «Не всегда же тебе, невестушка, быть депутаткой, — перебил ее Раиф, — надо, чтобы и другие побыли. — Почему другие?! — возмутилась она. — Пока я собираю чай лучше всех, я должна быть депутаткой» (Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема»). Поэтому говорить об авторках и редакторках как о неологизмах нашего времени вряд ли можно — этот процесс начался не менее полутора веков назад. Более того, в XIX веке отмечается и обратный процесс — образование маскулинитивов без -к- от соответствующих названий женщин, ср. у Достоевского: «Мало того, он стал кокетом», или у Салтыкова-Щедрина: «Каждый день из лагеря хищников, предателей, пустосвятов и проститутов раздаются распутные клики».
Языковая политика и конфликты
Суффикс -к- не универсален. Лингвисты давно заметили, что он чаще и лучше всего присоединяется к словам, ударение в которых падает на последний слог основы — именно поэтому студентка и депутатка не вызывают у носителей языка подсознательного отторжения, а с авторкой ситуация сложнее. Из-за того что некоторые неологизмы на -ка резко выбиваются из языковой системы, многие люди, услышав их, воспринимают такое словоупотребление как намеренную попытку изменить язык, реализовать с его помощью какую-то политическую программу. Негативная реакция носителя языка на попытки реализации языковой политики, если они не совпадают с его собственной позицией, вполне закономерна — и это часто является причиной конфликтов.
Конфликты возникают не только среди обычных носителей языка: не так давно в русскоязычном Фейсбуке горячо обсуждали случай Линор Горалик, которая попросила один известный феминистский сайт называть ее исключительно поэтом (при этом известен и противоположный пример — Юнна Мориц для себя изобрела — или переизобрела — слово поэтка). Прибавим к этому известную историю о том, что ни Ахматова, ни Цветаева — не признавали слово поэтесса; впрочем, суффикс -есс-, судя по всему, уже мало кем воспринимается всерьез, поэтому появляются такие шутливые объявления в «Литературной газете»: «В связи с наступлением 8 Марта мужская часть администрации "Клуба ДС" постановляет: поздравить а) поэтесс, б) прозаесс, в) драматургесс, г) критикесс, д) очеркесс, е) переводесс, ж) фельетонесс, з) баснописцесс, и) юморесс, к) сатирикесс и вообще всех женщин». Неизвестно, обиделись ли юморессы и баснописцессы на это объявление — однако выше мы видели, как у суффиксов возникают устойчивые ассоциации с социальным контекстом, и, пожалуй, уже можно говорить, что суффикс -к- в начале XXI века приобрел устойчивые ассоциации с современным феминистическим движением.
Будущее феминитивов
Пожалуй, самый важный и интересный вопрос, касающийся феминитивов, связан с тем, какая судьба ждет вновь появившиеся в языке слова. Мы уже убедились в том, что феминитивы (в принятом нами определении) в русском языке существовали всегда. Однако одна и та же группа слов может быть чрезвычайно популярна в один исторический период и полностью сойти со сцены веком позже. Для исторического языкознания это абсолютно нормальная ситуация; например, из огромного количества немецких и голландских заимствований Петровской эпохи сохранились в языке далеко не все. Именно поэтому говорить о том, что «феминитивы — это порча языка», как любят заявить их противники, бессмысленно: такие явления можно оценивать исключительно с исторической дистанции.
Вопрос о том, можно ли вообще направленными действиями менять язык, остается открытым. Большинство лингвистов придерживается идеи о том, что язык — это саморегулирующийся организм, хорошо выраженной известным ученым В. М. Алпатовым: «Попытки оказать прямое воздействие на структуру языка заранее обречены на провал. Никакие штрафы не могут отменить внутренние изменения языка». С другой стороны, успешные попытки реализации языковой политики у нас перед глазами тоже есть — возьмем хотя бы известный проект гендерной нейтральности в английском языке, где за последние десятилетия нормой стало говорить firefighter (“пожарный”, буквально ‘огнеборец’) вместо fireman (с компонентом man — “мужчина”) или flight attendant (“бортпроводник”) вместо различающихся по гендеру steward и stewardess. Вполне возможно, что веком позже кто-то из наших потомков будет анализировать строки Дины Рубиной: «Вячик уехал оскорбленный, напоследок, разумеется, высказав все, что думает об идиотке-режиссерке, кретинке-сценаристке <...> и бездарных актерах» — и текстовый редактор не будет подчёркивать часть слов в этом предложении красным. Как всегда — время покажет, а носители и носительницы языка разберутся.
Для нашего исторического расследования мы использовали один из самых полезных лингвистических инструментов — Национальный корпус русского языка, позволяющий искать нужную информацию по многомиллионной базе словоупотреблений.
Peony Rose:
21.11.19 15:57
» Интервью с Евгением Абдуллаевым
Интервью с Евгением АбдуллаевымЕвгений Абдуллаев — писатель, поэт и литературный критик — живет в Ташкенте, но много работает с нашими слушателями удаленно — на курсах онлайн-школы. В интервью CWS Евгений Абдуллаев рассказал об основных ошибках начинающих авторов и главных правилах писателя.
Вы по образованию философ. Расскажите, как вы начинали писать? Как пришли в литературу?
Писал стихи (и продолжаю), потом неожиданно для себя переключился на прозу. В профессиональную литературу не стремился; первое время было чувство, что ошибся дверью. Приглядевшись, решил остаться.
Можете выделить свое произведение, которое вы сами как автор больше всего любите или оно вам особенно дорого?
К счастью, такого нет. Все, что писал-публиковал, со временем начинаешь воспринимать как пройденное. Это все равно, если б змея гордилась сброшенной шкурой. Любишь то, что пишешь сейчас. И то – непростой, сложной любовью.
Пять главных книг, без которых вы не были бы тем, кто вы есть.
Библия (ответ на вопрос: как жить?) Платон (как думать?). Шекспир, Пушкин, Достоевский, Мандельштам (как писать?).
А теперь как критик посоветуйте пять книг за последних года-два, которые должен прочитать каждый.
Смотря для чего. Чтение ради удовольствия – одно, для развития навыков творческого письма – другое. Для последнего посоветовал бы не книги, а «толстые» журналы. Хотя бы «великолепную четверку»: «Дружбу народов», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь». Особенно – раздел критики.
Критические статьи вы публикуете под настоящим именем, стихи и прозу - под псевдонимом (Сухбат Афлатуни). Как вам удается разделять в себе критика и автора?
Привык. Если честно, сам не знаю, как это происходит. Не задумывался.
А как начинающему автору совладать со своим «внутренним критиком»?
Если «внутренний критик» есть, да еще злой и зубастый, это уже хорошо. Хуже, когда на его месте сидит что-то нежно-пушистое, и после каждой написанной фразы попискивает: ах, как здорово, ах, как это классно... Так что справляться с внутренним критиком если и нужно, то только одним образом: развивать его, образовывать, чтобы его критика была как можно более конструктивной и точной.
Вы преподаете на курсах писательского мастерства, к вам приходят начинающие писатели. Расскажите о самых распространенных ошибках начинающих и как с ними бороться.
Самая распространенная?.. Писать красиво и витиевато. С яркими эпитетами, сложно построенными предложениями. Это, скажем, как желание взять ноту повыше у вокалиста, или у пианиста - исполнить сложный пассаж. Если есть достаточный навык, опыт – это хорошо. Если же он еще недостаточен... Тогда вместо высокой ноты может прозвучать не слишком приятный писк, а вместо сложного пассажа - "каша"... Поэтому при обучении лучше всего писать проще, не увлекаясь красотами - на них легче всего поскользнуться. Сложность, изыски – это все придет потом.
Книги по литературному мастерству рекомендуют составлять план произведения, но многие авторы наоборот пишут спонтанно, а потом уже работают с текстом, который сам их ведет. Как работаете вы?
Если это короткий рассказ, то без ясного плана не обойтись. В крупной прозе – скорее, общий замысел, чем план. Скучно писать большую вещь, когда все уже выстроил заранее: кто с кем, и как все это кончится.
У ваших персонажей есть прототипы?
Нет, делать из живущих людей «чучелки» - как-то не мое... Пока хватает фантазии. Могу использовать только какие-то отдельные биографические повороты, фразы. Но «скелеты» героям придумываю сам.
Насколько, на ваш взгляд, для писателя важна литературная среда, сообщество единомышленников?
Для начинающего – очень. И, желательно, не виртуальная, в сети – а «реал». С дружбами, ссорами, восхищением, ревностью... Потом интенсивность этого может быть уже меньше, это уже становится не так нужно. Более-менее зрелому автору интенсивное литературное общение уже и мешает, да и вообще – любое общение. Ремесло у нас одинокое: ты – и то, что ты пишешь.
Как начинающему писателю понять, какая задумка стоящая, а из какой не выйдет истории?
С опытом. Только с опытом.
Показываете ли вы кому-то отрывки в процессе работы? Стоит ли это делать?
Куски и отрывки – нет; и дверь в свою «кухню» стараюсь держать закрытой. Готовые вещи иногда посылаю своим друзьям («по совместительству» - замечательным литераторам) Вадиму Муратханову и Санджару Янышеву. Вообще, взгляд другого очень важен. Особенно в крупных вещах, где собственный глаз успевает «замылиться» в процессе написания.
Случилась ли у вас, чтобы герои начинали жить своей жизнью и переставали вас слушаться?
Да, после первых двух-трех вещей. Потом как-то присмирели.
Три главных правила настоящего писателя?
Никогда не считать себя настоящим («готовым», «уже состоявшимся»...).
Никогда не иметь никаких правил – «как писать». Кроме одного – писать на максимуме возможностей, как если то, что ты сейчас пишешь – твой последний текст. Даже если это текст по жанру «проходной»: рассказик, реплика в критической дискуссии...
И последнее: никогда не обижаться. Ни на критику, ни на замалчивание, ни на не- и недопонимание. Обидчивые в литературе не выживают.
Беседовала Юлия Виноградова
Peony Rose:
27.01.20 11:21
» Клеть не клетка, десница не рука: ошибки авторов
Клеть не клетка, десница не рука: Самые частые ошибки в старинных словах у современных авторовТекст: Лилит Мазикина
Фэнтези и исторические романы про попаданцев и большую любовь во времена Московской или даже Киевской Руси подвигают многочисленных авторов использовать — для атмосферы и передачи реалий времени — старинные слова. Проблема в том, что мало кто из них заботится сначала проверить значение слова, и в результате количество конфузов и несуразиц в их повестях обескураживает. Мы представляем краткий гид по словам, которые чаще всего используют неправильно, пытаясь «написать старину».
Десница — это не рука
То есть, конечно, рука. Но строго правая. Последнее же время можно часто встретить словосочетания вроде «левая десница» или «обе десницы». Так вот, если «десница» левая — она «шуйца». Отсюда и происходят старинные слова «одесную» (по правую руку) и «ошую» (по левую руку). И совсем уж несуразно, когда жалоба персонажа лекарю на «боль в десницах», оказывается, означает проблему с дёснами во рту.
Клеть — это не клетка
Клетью традиционно называют неотапливаемую часть деревянного дома, вынесенную за пределы основного жилищного пространства. Она может использоваться как летний флигель — тогда там размещают спать гостей, например, может быть хозяйственного назначения — и тогда в ней что-нибудь хранят. На клетку она при этом совершенно непохожа, это точно такой же бревенчатый сруб, как и основной дом. Под клетью также традиционно размещали погреб, отсюда и появилось словечко «подклеть» и выражение «в подклети» в значении «в подвале». Если персонажа держат под замком, это ещё не значит, что про него стоит писать - «сидит в подклети»!
Чернавка — это не ругательство
И даже не обозначение просто «представительницы черни», то есть любой простолюдинки. Чернавка — это служанка наинизшего ранга, та, которой достаётся мыть, чистить, убирать, особенно самое грязное, то есть — делать «чёрную работу». В большом доме всегда было множество слуг, и они разделялись по своим функциям. Кроме чернавки, в доме могла быть горничная (служанка, обслуживающая обитательниц горницы), ключница, няньки и так далее. Кстати, слово «подлый» изначально тоже обозначало не моральные качества как таковые, но принадлежность к нижайшим сословиям. Подлым человечишком мог назвать себя простолюдин и при этом вовсе не в порыве самокритики.
Кстати, горница — это не просто комната
В старину было слово «горний» — то есть верхний. От него и происходит слово «горница» - изначально название жилой комнаты наверху, где очень часто размещали женщин из богатых семей, которым, как считалось, лишний раз вниз ступать незачем, в отличие от мужчин, которым приходится бегать по делам в дом и из дома. Позже слово «горница» перешло на самую светлую и просторную комнату избы, часто неотапливаемую, употребляемую для приёма важных гостей, праздничных сборищ и тому подобного.
Это помещение порой называли и светлицей, но вообще светлица — это комната, в которой выполнялись женские работы, для которых требовались хорошее освещение и напряжение зрения, например, вышивка.
Палаты и хоромы
Не все знают разницу, хотя в целом писатели новых поколений понимают, что речь идёт о больших сооружениях вроде дворца. Так вот, хоромы — всегда деревянные, палаты — кирпичные или каменные. Кроме того, палата в единственном числе — это не любая комната, а зал. Пировать при этом могли не в палате, а в отдельной пристройке-башне повалуше. Позже повалушей в крестьянской избе звали всю ту же горницу-светлицу. Также сверху к хоромам и палатам пристраивали терем — второй этаж, выглядящий как отдельное постройка. В тереме вовсе не обязательно были только женские покои, это миф родом из девятнадцатого века. Зато что для терема обязательно — окна в каждой из четырёх стен, что делало его самой светлой частью дома.
Аршинный
Никто не знает, почему, но это слово всё чаще встречается в значении «очень длинный». Например, можно в иной книге прочесть об «аршинном» росте статного доброго молодца. Конечно, может иметься в виду и косой аршин, который куда длиннее обычного, но всё же аршин — это обычно длина меньше метра, и на красавца такого роста любоваться, закидывая голову, незачем. Можно смотреть не напрягаясь сверху вниз.
Боров и мерин
Вы можете представить, чтобы славянского юношу атлетического телосложения звали Боровом, а хозяин мерина заводил для него кобылу, чтобы жеребята пошли? Если да, то вы, очевидно, не в курсе, что «боров» - не «большой мужчина», а кастрированный самец свиньи, а мерин по той же причине своих жеребят завести не может. По этой же причине бессмысленно сравнивать с мерином мужчину, который стремится совокупиться с как можно большим числом женщин. Примеры, между тем, взяты из реальных современных произведений с тысячами читателей.
Зерцала — не глаза, ветрило — не ураган
Первое слово — старинный синоним современного «зеркала», второе - «парус» (вспомните выражение «без руля и ветрил» - когда человек словно корабль без управления, несётся по течению или по воле любого ветра). Если писателю так не нравится заимствованное слово «ураган», он может описывать сильный ветер как «ветрище», как «бурю», как «лютый ветер», в общем, способ можно найти.
Лицедей и старейшина
Этим двум словам тоже достаётся. Лицедея выдают за лицемера, хотя значение этого слова, прежде всего — актёр. Старейшина — не просто любой старик, это, скорее, социальный статус.
Ну и просто напоследок. Обоз — не телега, а вереница телег (второе слово для такого каравана — поезд). Конка — не любой экипаж, в который впрягли лошадей, а разновидность общественного транспорта, который был распространён чуть больше ста лет назад. Новгородские купцы и киевские князья не катались в каретах, это слово пришло из-за границы очень поздно. Лобное место — вполне определённое строение в Москве, название которого стали использовать как иносказание для места казни, а вовсе не сцена или подиум, с которого читают лекцию.
Источник: Культурология
Peony Rose:
07.05.20 14:58
» Древковое оружие. Копья. Копейщики.
Древковое оружие. Копья. Копейщики.Предыстория: читаю на днях что-то в СИ и натыкаюсь на "прекрасный" фрагмент романа молодого автора женского пола. Ошибки орфографии и стилистики - в сторону, речь сейчас не о них. Итак. Рыцарь с боевым копьем, но без коня сражается с мельницей (трепещи, Сервантес, ты лузер!). Потом берет копье на плечо и идет пешочком к хозяйке в избушку - он там комнату снял. Потом ставит боевое копье у входа и заходит, приговаривая что-то в духе: ой, негоже оружию в доме быть...
И тут терпение лопнуло. Решила освежить знания по копейщикам и копьям, и обнаружила кое-что важное и нужное. Особенно для дам, которые считают, что писать об оружии можно как в голову взбредет.
Делюсь ко всеобщей пользе
Копьё
Копьё (подразделение)
Копейщики
Всех с майскими праздниками! И пусть ваши копья всегда будут нужной длины и остроты, и употребляются правильно
HOLLIS:
13.07.20 23:35
Спасибо за инфо Древковое оружие. Копья. Копейщики.
S Gal:
16.07.20 20:02
Всем приветики!
Дорогие друзья, проблема нападок и придирок к авторам на форуме давно стоит ребром и как-то уже наболело, что я не могу дальше молчать. Многие темы уже закрылись или были брошены, а там были хорошие замечательные истории. И сейчас по форуму вижу пошла новая волна сообщений о приостановке или закрытии тем. Вижу авторам сейчас очень нужна поддержка и ободрение! Поэтому думаю давно пора этот вопрос вынести на всеобщее обсуждение на форуме! :Ok:
Дорогие навички раздела собственого творчества, пожалуйста не стоит расстраиваться или переживать если мало отзывов или работу критикуют. Многие авторы пропускают и не замечают ошибок и не все умеют правильно вычитывать текст. Работа автора создавать яркие интересные миры, сюжеты и персонажей историй! Вычитывать и править текст - это работа редактора, на то они учатся, изучают дополнительные пособия и методики по художественной, стилистической литературной правке текста. Работа беты заключается в правке опечаток, ошибок и исправлении окончаний, падежей и пунктуации. Это не вина автора, что редакторов и бет на всех не хватает, и многие из них не хотят работать за бесплатно или помогать начинающим молодым неопытным авторам. Не стоит сдаваться, опускать руки и бросать историю, можно просто взять перерыв, попросить о помощи и продолжать работать в удобном темпе.
Теперь доророгие товарищи читатели, и "КрЫтики" я обращаюсь к вам! Пожалуйста, хватит уже придираться и упрекать молодых новых авторов! Я конечно понимаю, что с ошибками иногда читать труднее, но мы же тут собираемся не для того чтобы устраивать как в школе разбор текста на грамматические и стилистические ошибки. И если вы знаете как правильно надо писать, то почему никто не возьмет и не поможет с вычиткой, новым молодым авторам, вместо того чтобы писать упреки? Скажите пожалуйста, кто из авторов по началу не пропускал ошибки или сейчас порою не допускает их, все мы не совершенны и можем ошибаться, но вместо того чтобы помочь, придираемся к буковкам и опечаткам. И если кому-то тяжело или сложно читать, то кто вас заставляет, идите читайте в платный раздел, где все чистенько, прилизано в тексте и работы выкладывают опытные авторы. Зачем давить на новых авторов убивая всю мотивацию и вдохновение писать, или вы как авторы, сами не понимаете как молодым неокрепшие писателям тяжело читать такие отзывы.
И в целом меня очень беспокоит и не радует такая тенденция, что из-за низкой посещаемости сайта идут ожесточенные споры между авторами, за отзывы и внимание читателей. И вместо того, чтобы поддержать молодых неопытных авторов, их просто давят негативом и упреками. Из-за такого отношения, я видела эту неприятную тенденцию на протяжении многих лет, многие хорошие темы и истории были брошены и удалены, а новые и молодые неокрепшие авторы из-за такого негативного приема вообще бросали писать и уходили с форума навсегда. Поэтому друзья, товарищи, почему бы не создать тему или сообшество для поддержки новых молодых авторов, где более опытные авторы могли оказать помощь и подбодрить новичков, вместо того, чтобы их топить и угнетать. Давайте жить дружно и помогать друг другу! Ведь у нас у всех есть свои слабости и недостатки. И тогда возможно, если мы сейчас поможем тем кому необходима поддержка, то и в будущем нам самим тоже помогут, когда мы в этом будем нуждаться! Что-то на подобии сообщества взаимопомощи и круговой поруки, где будут оказывать помощь новичкам!
У меня к вам такое предложение, организовать тему-сообщество авторов, где каждый из авторов будет помогать своим более молодым и неопытным товарищам, когда есть свободное время, оказывая поддержку и пытаясь приободрить и вселить уверенность в собственных силах и вдохновение тем авторам, ктотв этом нуждается! А также помогать друг другу с вычиткой текстов, ведь у каждого из нас есть сильные и слабые стороны, и может наступить момент когда и мы сами окажемся в затруднительном положении, когда и нам будет нужна помощь и ободрение! Можно помогать друг другу по мере сил способностей и возможностей! И где-то в теме или клубе встречаться там, где можно предложить помощь другим и самим обратиться с просьбой о помощи зная что нам не откажут если мы сами будем помогать другим по мере своих сил и умений!
Возможно ли, в клубе создать такое место, наподобии сообщества писателей, где действительно будут на практике оказывать реальную помощь и поддержку новичкам и нуждающимся в одобрении авторам!
Не этом, желаю всем хорошего настроения и только положительных эмоций!
Peony Rose:
16.07.20 21:20
Галя, извини, но я немного не поняла, к кому ты обращаешься и зачем.
Как ты сама сказала, вычитывать МТА бесплатно на данный момент охотников практически нет. Просто читать и поддерживать графоманию, где люди даже не стараются работать для читателя - охотников тоже нет.
Что касается низкой посещаемости сайта - это проблема возросшей конкуренции. На текущий момент в сети множество литплощадок, куда и уходят МТА. Причем совсем не из-за "негатива" местных читателей, а банально из-за популярности и пиара тех ресурсов.
S Gal писал(а):
И если кому-то тяжело или сложно читать, то кто вас заставляет, идите читайте в платный раздел, где все чистенько, прилизано в тексте и работы выкладывают опытные авторы.
А что, правила форума о грамотности внезапно отменили?
И пардон - с какой стати я должна идти в платный раздел, если в бесплатном есть авторы, тщательно вычитывающие тексты? А в платном, кстати - полно авторов, которые плюют на вычитку?
Вообще почему ты так смело указываешь читателям, куда им следует идти? Тут вроде бы не казарма
S Gal писал(а):
Возможно ли, в клубе создать такое место, наподобие сообщества писателей, где действительно будут на практике оказывать реальную помощь и поддержку новичкам и нуждающимся в одобрении авторам!
То есть до сих пор тут помощи никто не оказывал? Ну спасибо большое. Я все поняла.
Умываю руки, вставай у руля и создавай что угодно. Только учти: времени и сил - и денег - на это уйдет масса, а ответа и благодарности ты не получишь практически ни от кого.
Юля, пожалуйста, рада, что материал пригодился.
Зарегистрируйтесь для получения дополнительных возможностей на сайте и форуме
Полная версия ·
Регистрация
· Вход
· Пользователи
· VIP
· Новости
· Карта сайта
· Контакты
· Настроить это меню
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение