Читальный зал

И герои... Образ той самой дочери палача весьма противоречивый - автор то рисует серьёзную трезвомыслящую девушку, благодарную дочь и добрую христианку, то вдруг представляет её легкомысленной профурсеткой, у которой все мысли даже не о любви большой и светлой, а куда более примитивны и аморальны для девицы того времени. Собственно чувств с её стороны вообще не видно, возможно, потому, что автор мужчина и у него не получается показать внутренний мир молодой девушки, потому как образ возлюбленного дочери палача вышел куда романтичнее. Да и в целом непонятно - причём здесь вообще дочь палача? История совсем не о ней, она здесь даже не главная героиня, а так - мимокрокодил, который не играет в сюжете никакой роли, так почему в названии романа и всей серии обозначена именно она? Странно очень. А вот палач - Якоб Куизль, - и его помощник в расследовании - молодой лекарь Симон Фронвизер, - мне понравились - умные, здравомыслящие, рассудительные, неограниченные навязываемыми предрассудками и страхами. В атмосфере повального невежества только они и могли докопаться до истины. Хотя автор несколько увлёкся в запутывании читателя, из-за чего герои кажутся не очень-то сообразительными и невнимательными, упуская из виду вполне очевидные вещи, но за расследованием всё равно было интересно наблюдать, как и за тем, как герои открывают новые грани своих характеров.
Вообще, когда я попривыкла к авторской манере изложения, серьёзно увлеклась и погрузилась с головой в детективную историю в неожиданном антураже. Более всего, конечно, обескураживали дикость и невежество баварского народа, погрязшего в предрассудках и страшащегося всего неизвестного. В городе убивают детей и народ без раздумий обвиняет во всём знахарку просто потому, что погибшие часто собирались у неё в доме, а на их телах обнаружился странный символ. Ну прямо-таки все признаки наложения на детей проклятья в преддверии главного ведьмовского праздника - Вальпургиевой ночи. На истину всем наплевать, ибо удобное для всех объяснение уже найдено, да и участь детей почти никого не волнует. Как не волнует никого и то, что даже с заключением знахарки под стражу убийства и бесчинства продолжаются - это тоже легко объясняется колдовством и связью заключённой с Дьяволом. И плевать всем, что страшным пыткам подвергается невиновная, которая для каждого жителя городка сделала не мало хорошего. Поведение в данном случае простолюдинов можно объяснить только необразованностью и закостенолостью во взглядах, а вот действия элит, кажутся, за гранью разумного, хотя тоже объяснимы - действительно проще обвинить знахарку в колдовстве, чем копаться в грязном белье сильных мира сего. Ничто не меняется! Потому героям, пытающимся спасти знахарку от не завидной участи быть сожжённой в ведьмовском костре, приходилось бороться не только со злоумышленниками, но и с невежеством народа, и с упрямством городского совета. И надо сказать, герои нашли отличный выход из ситуации, при котором и волки сыты оказались, и овцы свои шкурки сохранили.
Дикарское отношение народа к палачу и его семье меня совсем не удивляло, ибо во все времена к людям этой профессии относились с пренебрежением и суеверным страхом, именно поэтому палачи когда-то носили колпаки, скрывающие лицо. Но было обидно за Якоба Куизля, который не только выполнял самую грязную работу и остро переживал каждую казнь и пытку, но ещё и лечил неблагодарный народ получше учёных врачевателей. Люди шли к нему за помощью, но при встрече на улице с ним не то что не здоровались, а перебегали на другую сторону улицы и вообще опасались оказаться с кем-то рядом из его семьи. Обидно и несправедливо, тем более, что казни воспринимались людьми исключительно как развлечение, но исполнитель отчего-то не вызывал у веселящихся тёплых чувств.

Взять одного мультимиллиардера, бешеного красавца с неисцелимой душевной травмой и суровым начальником охраны и разведки за спиной. Взять одну гениальную (да-да, не меньше) и замужнюю пианистку, которая когда-то неосторожно поссорилась с будущим мужем, а он возьми и разбейся и сядь в кресло на колесиках. Побрызгать поверху классической музыкой. Добавить страдания а-ля "я хочу его бешено и страстно, я хочу играть, но я дала обет не играть и мужу не изменять никогда!". Добавить стопиццот раз использованный всеми мыловарнями трюк: миллиардер затевает страшное - предлагает желанной женщине дикие деньги за пять суток любви на райском островочке и получает свое. Много секса, много роскоши люкс, много ванильного сахара - почти тонна.
Далее по рецепту нужно раскатать залитое сиропом тесто в тонкий пластик, свернуть, посыпать слезами и терзаниями, а потом... сделать хитрый финт - а вот фиг вам освобожденная духом и телом пианистка останется с таким же освобожденным миллиардером. Не-а. Она уедет в Россию к старенькой учительнице Оле, будет играть, пить нарзан в Кисловодске и задумчиво сбирать клюкву под развесистыми елками. А он будет ненавидеть отца-педофила и пить элитный вискарь в кресле, страдая по ней вовек. А брошенный муж что будет делать - а кто ж его знает, главное, она его спасла, продав свое тело за 5 млн евро. И вообще он третий лишний, с глаз долой его.

Славен и любим богами ярл Харальд, многочисленны и могучи его воины, крепок и богат город… Но есть люди, которым не по нраву его сила. Один из них – сам конунг Горм, которому не нужны вассалы едва ли не могущественнее его. И вот однажды он столкнул лбами дружины двух соседей – Харальда и Рандвера, – пообещав первому свою помощь, но в решающий момент оставшись в стороне. Преданный им ярл со старшими сыновьями погибли, угодив в расставленную им ловушку, ибо конунг заранее вошел в сговор с Рандвером. Победителю отдали на поток и разграбление город Харальда, и спастись удалось лишь немногим. Одним из них был Сигурд, младший сын погибшего ярла. Потеряв отца и братьев, он пообещал богу Одину страшно отомстить клятвопреступнику Горму и его подручному. Отныне возмездие – смысл жизни молодого воина…

If you want to hear, buy me another drink.
(Ah, this is slop-slop, I tell you-but never mind; what isn't?)
There were thirty-two of us went into that greensore
and only three who rose above it.
We were thirty days in the green, and only one of us came out.
Three rose above the green, three made it to the top:

Manning and Revois and me. And what does that book say?
The famous one? "Only I am left to tell you."
I'll die in bed, as most obsessed whoresons do.
And do I mourn Manning? Balls! It was his money
put us there, his will that drove us on, death by death.
But did he die in bed? Not that one! I saw to it!
Now he worships in that bone church forever. Life is grand!
(What slop is this? Still-buy me another, do. Buy me two!
"Put another nickel in…the nickelodeon--"
In other words I'll talk for whiskey; if you want me
to shut up, switch me to champagne.
Talk is cheap, silence is dear, my dear.
What was I saying?)

…А ну-ка плесни мне ещё этой кислой мочи,
которая в вашем гадюшнике пивом зовётся!
А сам не елозь. Посиди пять минут, помолчи,
пока я слегка успокоюсь… Ишь, сердце как бьётся!

Как будто я всё ещё там, где костёл из костей
в ущелье за чащею джунглей белеет парадно
в надежде дождаться случайно забредших гостей,
которым уже никогда не вернуться обратно.

Плесни, говорю, мне полнее, туды-т твою мать!
И знай: я и врезать могу – я ещё не калека!..
В тот гр*банный день, когда вышли мы счастье искать,
нас было в отряде всего – тридцать два человека.

Лишь трое из нас до конца прошагали маршрут,
на каждом шагу глядя в карту да в чьи-то записки.
Назад же – вернулся лишь я… коль я пью с тобой тут…
Ну что ты стоишь, как м*дак! Притащи лучше виски!

Лишь трое дошли до горы, что виднелась вдали –
то Мэннинг да Реву и я… Только хр*на в том толку,
коль я, как и прежде, опять нахожусь на мели,
а прочие – смерти достались, как кролики волку?..

Плевать мне на Мэннинга! Это его кошелёк
завлёк нас в такие места, что не сыщешь дряннее.
Пусть вечно душа его вьётся там, как мотылёк…
Не правда ли, жизнь эта – чудо? Я просто хр*нею!

Так вот… опусти-ка монетку ещё в автомат –
пускай дребезжит, чтобы было не страшно припомнить
о трупах – числом двадцать девять, – которых тот март
оставил в лесу, чашу ужаса тем переполнив.

Если хочешь услышать меня, угощать начинай,
Плесни хоть бы вот той дряни (впрочем, тут у тебя сплошь дрянь!)
Больше тридцати нас было в тех джунглях, лишь трое спаслись.
Трое выжили в дебрях и вверх пробрались —
Мэннинг, Ревуа и я. Как там в той книге говорится?
Один теперь я рассказом смогу поделиться.
И вот что скажу вам — лично я-то в своей постели умру,
Как и многие прочие с*кины дети — с бутылочкой,
крепко прижатой ко рту.
А жаль ли мне Мэннинга? Да фиг вам! И ему хр*н!
Это ж были его деньжата, а их было тратить не лень.
Но из-за них так и вышло, что мы и гибли один за другим,
А он-то сдох не в своей постели — ну, об этом я сам позаботился.
Теперь он веками послужит в том храме костей!
И не напрасно,
А жизнь прекрасна!..
Ну что за пойло ты тут подаешь?
Впрочем, я не против, если еще подольешь.
Крепкая штука.. А если хочешь, чтобы я заткнулся, —
Ну… переключай меня на «шампусик».
Трепотня — дешевня, молчание многого стоит, друзья…
Так о чем это я?