Джулия Куин "Мистер Кэвендиш, я полагаю.."

У меня пока половинка главы переведена. К концу недели постараюсь остальное доделать, а дальше уже ат Анастар зависит - моя бета уехала и бетить ей придётся.
_________________

Девочки, подождите. Зато потом сразу выложу 9,10,11,12 главы.
___________________________________

ой, ждём.!!!!!!!!!..ждём.!!!!!!!!!!!!
___________________________________

И правда, ждем Спасибо, девочки!!!

Здравствуйте!

Некоторое время назад обнаружила Ваш форум, но не особо хотелось регистрироваться, так как обычно не много и редко пишу в них. Но всё же не смогла эксплуатировать Ваш труд, хотя бы не поблагодарив)
Действительно, большущее вам всем спасибо за чудесные качественные переводы! Мне, как и многим тут, очень нравится Джулия Куинн, поэтому её новые книги на русском - это настоящий подарок. Всё-таки, так намного приятнее и быстрее читать, чем в оригинале, обложившись словариками) Вы просто героини!
_________________

Ждем, очень Ждем...
Одно радует, что потом смогу сразу несколько глав прочитать.
Девочки, спасибочки за ваш труд.

Анастар, главу перевела, но по ходу перевода мне показалось, что Гарри и Томас должны обращаться друг к другу на ты. Тем более, что знакомы они с трёхлетнего возраста и многое испытали вместе судя по всему, и ко всему прочему они друзья (а в моей главе Гарри так над Томасом прикалывается, что я даже не могу представить там официального обращения), да и должен же хоть кто-то с бедным герцогом на " ты" разговаривать.

И потом по ходу дела когда Томас с Амелией рассказом о своей семье поделился на ты их перевела. если не согласна с этим, то исправлю.
_________________

Я согласна с этим. Ничего менять не надо. Главу я получила. Вечером постараюсь выложить.
___________________________________

И ещё может я и не права, но не мог ли пьяный Томас к Амелии на "ты" обратиться? В принципе в том состоянии, в каком он был это было бы нормально... хотя уже сама решай.
_________________

 » Глава 9

Таня, рано или позно, они должны начать общаться на ты. К тому же он просил называть его по имени. Если он употребляет Леди Амелия, предлагаю переводить с "вы", а если просто Амелия - с "ты". И еще. Я не смогла вставить твои замечательные иллюстрации. Ты мне ссылки дай, и я исправлю.
Что-то я 11 главу упустила. У меня ее нет. Кто переводит?

Глава 9 (перевод TiaP, ,бета-редактор Anastar)

Хорошо, что у него в венах всё ещё было достаточно алкоголя, когда Амелия столкнулась с ним, размышлял Томас, потому что у него не было здравых причин быть обиженным. И теперь… когда единственное, что осталось после ночи пьяного разгула, было обстрелом в его левом виске (и пульсацией в правом)… он посчитал, что она уже видела худшее и не ушла с криком. Фактически оказалось, будто бы она была весьма рада проехаться с ним в экипаже, спокойно выговаривая ему и закатывая глаза.
Мысль заставила бы его улыбнуться, если бы внезапная встряска на дороге резким толчком не вдавила его мозг в череп… если такое на самом деле было возможно. Он не был профессором анатомии, но этот сценарий казался намного более вероятным чем то, на что это в действительности было похоже – как будто бы наковальня залетела в окно и пронзила его левый висок.
А что касается того, почему его правый висок отстреливал в подобной манере, он мог только предполагать, что это было из сочувствия.
Он издал стон отвращения и сильно ущипнул переносицу, как будто бы эта боль смогла бы уничтожить всю остальную.
Амелия ничего не говорила и почти не смотрела на него, как будто думала, что она вообще не вправе делать это…что сильнее укрепило его в недавно пришедшей уверенности, что она была превосходнейшей женщиной. Она только сидела там с удивительно спокойным выражением на лице, при том, что он, скорее всего, был похож на саму смерть и в любой момент готов был извергнуть на неё содержимое своего желудка
Не говоря уже о глазе. Он довольно скверно выглядел прошлым вечером. Томас и вообразить не мог, какой оттенок он приобрел по прошествии ночи.
Он глубоко вдохнул, открыл глаза и уставился в лицо Амелии, находившееся в пределах досягаемости его руки, которая всё ещё продолжала совершенно безрезультатно колдовать с его носом.
– Голова болит?– вежливо поинтересовалась она.
Она ждала, пока он признает её, понял он.
– Дьявольски стреляет.
– У вас найдётся что-нибудь, чтобы принять от этого? Может, настойка опия?
– Боже, нет. – Он почти отключился при мысли о ней.– Это окончательно доконает меня.
– Чай? Кофе?
– Нет, что мне нужно так это…
Глэддиш Бэддиш.Почему он раньше не подумал об этом?
Это было смешное название, но поскольку он был необходим лишь когда кто-то смешно себя вёл, он предположил, что он был весьма кстати. Гарри Глэддиш изобрёл его, когда им было по восемнадцать.
Отец Томаса решил провести сезон в Лондоне, оставив его в Белгрейве предоставленного самому себе. Он и Гарри вели распущенный образ жизни. Ну, не такой уж распущенный, хотя тогда они считали себя весьма развращёнными молодыми людьми. Видя, как другие юноши губят себя в Лондоне, Томас сейчас оглядывался назад на то лето с некоторым весельем. В сравнении с ними, он и Гарри были невинными ягнятами. Но даже в этом случае, они пили слишком много и слишком часто, а Глэддиш Бэддиш, принимаемый утром (с зажатым носом и дрожью в теле), не раз спасал их.
Или, по крайней мере, делал их способными ходить достаточно прямо, чтобы вернуться в свои кровати, где они могли, выспавшись, избавиться от последних страданий.
Он взглянул на Амелию.
– Ты можешь уделить мне ещё полчаса?
Она развернулась вокруг себя.
– По всей видимости, я могу уделить вам весь день.
Его это немного смутило.
– Ах, да,– он откашлялся, пытаясь держаться прямо,– сожалею об этом. Я надеюсь, что у вас не было запланировано ничего важного.
– Только модистка и сапожник.– Она надула губы, но всякий смог бы понять, что на самом деле она улыбалась.– Боюсь, на зиму я останусь и необутой и с непокрытой головой.
Он поднял палец.
– Один момент.
Затем пересёк экипаж и пару раз ударил по стене своим кулаком. Тотчас же они начали замедляться, пока не остановились. Будь он в нормальном состоянии, то вышел бы из экипажа, чтобы попросить кучера сменить направление, но, без сомнения, на сей раз ему можно было простить то, что он пытался ограничить свои передвижения. Последней вещью для каждого из них было бы желание того, чтобы он высвободил свой желудок в закрытом экипаже.
Как только новые распоряжения были сделаны и кучер возобновил движение, Томас снова уселся на своё место, чувствуя себя явно оживающим только от мысли о ждавшем его Бэддише. Гарри задастся вопросом о том, почему он напился и почему он пил где-то в другом месте, но он никогда не озвучит его. По крайней мере, не сегодня.
– Куда мы едем? – спросила Амелия.
– "Счастливый Заяц".– Он был немного не по пути, но не слишком.
– Это постоялый двор?
Ко всему прочему.
– Я исцелюсь.
– В Весёлом Зайце?– Засомневалась она.
– Доверьтесь мне.
– И это говорит человек, от которого за версту несёт джином,– сказала она, качая головой.
Он просмотрел на неё, приподняв одну из своих бровей в знаменитой величественной дуге Уиндхемов.– Я не пью джин.– О Господи, он был слишком воспитан для него.
Она выглядела так, будто собиралась улыбнуться.
– Прошу прощения. Что же вы тогда пили?
Он был совершенно уверен, это не та тема для беседы, которую должно вести с невестой, но ничто в этой встрече не было тем, что можно было сделать, или увидеть, или сказать невесте.
– Пиво, – сказал он ей.– Ты его когда-нибудь пробовала?
– Конечно же, нет.
– Такс, такс. Какое упущение.
– Это не упущение,– выпалила она, теперь уже чувствуя себя оскорблённой.– Это была констатация факта. Кто бы мог предложить мне пиво?
У неё было чувство собственного достоинства.
– Прекрасно,– вежливо сказал он.– Но это был не джин.
Она закатила глаза, и он почти засмеялся. Они походили на старую женатую пару. Не то, чтобы у него было много возможностей наблюдать, как давно женатые пары что-то делают вместе, кроме оскорблений (его отец) и допущения этого (его мать), но Грейс говорила ему, что её родители были поразительно преданы друг другу, и то, какими он видел лорда и леди Кроулэнд… родителей Амелии… они, казалось, тоже неплохо ладили. Или, по крайней мере, ни один не казался поглощённым желанием видеть другого мертвым.
– Твои родители симпатизируют друг другу?– спросил он весьма неожиданно.
Она несколько раз быстро мигнула, очевидно удивлённая сменой темы.
– Мои родители?
– Они ладят?
– Я думаю, что да.– Она сделала паузу, и её бровь очаровательно сморщилась, когда она начала обдумывать это.– Они не очень много времени проводят вместе… их интересы в действительности не пересекаются… но я правда думаю, что они немного привязаны друг к другу. Я об этом не часто задумывалась, если уж честно.
Это точно не было описанием великой страсти, но, тем не менее, это так кардинально отличалось от его собственных впечатлений, что Томас не мог не быть заинтригованным.
Она, должно быть, заметила интерес на его лице, потому что продолжила:
– Я полагаю, что они должны симпатизировать. Если бы это было не так, я, вероятно, чаще бы думала об этом, вы не думаеете?
Он вспомнил о бесконечных часах, потраченных им впустую на размышления о собственных родителях. Он кивнул. Несмотря на всю её невинную и бесхитростную речь, она могла быть необычайно проницательной.
– Моя мать, может, немного ворчлива,– сказала она.– Хорошо, больше, чем немного. Но отец, кажется, не возражает. Он знает, что это только потому, что она чувствует себя обязанной увидеть всех своих дочерей пристроенными. А это является, конечно, и его желанием. Он только не желает быть вовлечённым в детали.
Томас одобрительно закивал. На дочерей, видимо, уходит достаточно много усилий.
– Он поддакивает ей несколько минут, – продолжала Амелия,– потому что знает, как ей нравится, когда её слушают, но затем он чаще всего только качает головой и уходит. Я думаю, что он более счастлив вдали от дома, когда гуляет со своими собаками.
– Собаками?
– У него их двадцать пять.
– Вот те на!
Она сделала гримасу.
– Мы всё пытаемся убедить его, что их слишком много, но он настаивает, что любой мужчина с пятью дочерьми заслуживает в пять раз больше собак.
Он попытался подавить образ в своём воображении.
– Пожалуйста, скажи мне, что ни одна не включена в твоё приданое.
– Вы должны проверить, – сказала она, а глаза заискрились озорством. – Я никогда не видела соглашения о помолвке.
Его глаза удерживали её в течение долго тянущегося мгновения, затем он сказал:
– Это значит, нет.
Но она удерживала озадаченное выражение на лице довольно долго, что заставило его добавить:
– Я надеюсь.
Она засмеялась:
– Он не перенесёт расставания с ними. Меня, я думаю, он будет счастлив сбыть с рук, но своих собак … Никогда.– А затем:
– Ваши родители хорошо ладили?
Он почувствовал, как мрачнеет, и в голове снова заколотило.
– Нет.
Она какое-то время наблюдала за его лицом, и он не был уверен, что хотел бы знать о том, что она видела там, потому что в её глазах было почти сострадание, когда она заговорила с ним:
– Сожалею.
– Не надо,– сказал он отрывисто.– Это прошло, и они мертвы, и теперь ничего не поделаешь с этим.
– Но…– Она остановилась, на её глаза набежала грусть.– Не имеет значения.
Он ничего не хотел говорить ей. Он никогда и ни с кем не обсуждал своих родителей, даже с Гарри, а тот был свидетелем всего этого. Но Амелия сидела там так тихо, с выражением такого понимания на лице… даже притом, что… хорошо, она не могла, возможно, понять, не с её замечательной, скучной и традиционной семьёй. Но что-то было в её глазах, что-то тёплое, и казалось, будто она уже знала его, как будто она знала его всегда и просто ждала его, чтобы он узнал её.
– Мой отец ненавидел мою мать,– слова слетели с его губ прежде, чем он даже понял, что он произнёс их.
Её глаза расширились, но она промолчала.
– Он ненавидел всё, что она олицетворяла. Она была незнатного происхождения, ты же знаешь.
Она кивнула. Конечно, она знала. Все знали. Никого это, казалось, не слишком волновало, но все знали, что новая герцогиня родилась даже без единого родственника с титулом.

Титул. Сейчас это было ценностью. Его отец потратил всю свою жизнь, поклоняясь алтарю своего собственного класса – аристократии, а теперь оказалось, что он действительно вообще никогда не был герцогом. Не был, если у родителей мистера Одли было желание связать себя брачными узами.
– Уиндхем?– сказала она мягко.
Его голова дёрнулась к ней. Он, должно быть, задумался о своём.
–Томас,– напомнил он ей.
Слабый румянец распространился по её щекам. Не смущения, он понял, а удовольствия. Мысль согрела его глубоко внутри и затем ещё глубже, в небольшом уголке его сердца, бездействовавшем в течение многих лет.
–Томас,– шёпотом сказала она.
Этого было достаточно, чтобы заставить его захотеть сказать больше:
–Он женился на ней прежде, чем получил титул,– объяснил он. – Ещё тогда, когда он был третьим сыном.
– Один из его братьев утонул, не так ли?
Ах да, любимый Джон, который мог произвести на свет законного или незаконного сына.
– Второй сын, да?– спокойно спросила Амелия.
Томас кивнул, потому что не было ничего иного, что он мог бы сделать. Он не собирался говорить ей о том, что выяснилось днём ранее. Боже мой, это безумие. Менее двадцати четырёх часов назад он с удовольствием целовал её в саду, думая, что наконец-то пришло время сделать её своей герцогиней, а теперь он даже не знал, кто же он такой.
– Джон, – он вынудил себя сказать. – Он был любимчиком моей бабушки. Его судно затонуло в Ирландском море. А затем, год спустя, лихорадка унесла старого герцога и его старшего сына… обоих в течение недели… и внезапно мой отец стал наследником.
– Это, должно быть, было неожиданностью,– пробормотала она.
– Действительно. Никто не предполагал, что он станет герцогом. У него было три возможности: армия, духовенство, или брак с наследницей, – Томас грубо рассмеялся.
– Я даже не могу представить, что кто-то удивился, когда он выбрал выгодную партию. А что касается моей матери… это самая забавная часть. Ее семья тоже была разочарована. Даже больше.
Она отпрянула, робкое удивление окрасило её лицо.
– Несмотря на то, что они породнились с Уиндхемами?
– Они были дико богаты,– объяснил Томас. – Фабрики её отца были разбросаны по всему Северу (прим. перевод. Имеются в виду Северные графства Англии, севернее Йоркшира и Ланкашира включительно.). Она была его единственным ребёнком. Они определённо полагали, что могли купить ей титул. В то время, у моего отца его не было. Только маленькая надежда на наследство.
– Что случилось?
Он пожал плечами.
– Понятия не имею. Моя мать была довольно симпатичной. И, конечно же, она была весьма богата. Но её не принимали. И поэтому им пришлось согласиться на моего отца.
– Кто-то думал, что это он согласился на неё, – предположила Амелия.
Томас мрачно кивнул.
– Он не особо любил её, когда женился на ней, но когда оба его старших брата умерли и он стал герцогом, он возненавидел её. И он никогда не трудился скрывать это. Ни передо мной, ни перед кем-либо ещё.
– Она отвечала ему тем же?
– Я не знаю,– ответил Томас и понял, что это было странно, но он никогда не задавал себе подобный вопрос. – Она никогда не принимала ответные меры, если именно это ты имеешь в виду. – Он мысленно представил свою мать - её постоянно убитое горем лицо, несменяемое опустошение в её светло-голубых глазах. – Она только … принимала это. Слушала его оскорбления, ничего не говоря в ответ, и уходила. Нет. Нет, – сказал он, вспомнив. – Не так. Она никогда не уходила. Она всегда ждала его. Она никогда и подумать не могла о том, чтобы уйти прежде, чем он это сделает. Она никогда не посмела бы.
– Чем она занималась? – тихо спросила Амелия.
– Ей нравился сад, – вспоминал Томас. – И когда шёл дождь, она долго смотрела в окно. В действительности у неё было мало друзей. Я не думаю …
Он собирался сказать, что он не мог вспомнить, чтобы она когда-либо улыбалась, но тогда память затрепетала в его голове. Ему было семь, возможно восемь. Он собрал маленький букетик цветов для неё. Его отец был разгневан; цветы были частью тщательно спроектированного сада и не предназначались для среза. Но его мать улыбнулась. Тут же перед его отцом, её лицо расцвело, и она улыбнулась.
Странно, почему он не задумывался об этом в течение очень многих лет.
– Она редко улыбалась,– сказал он мягко, – почти никогда.
Она умерла, когда ему было двадцать, за неделю до своего мужа. Они подхватили то же самое воспаление лёгких. Это был ужасный, жестокий способ смерти, их тела, раздирал кашель, глаза потускнели от истощения и муки. Доктор, и не подумав деликатничать, сказал, что они захлебнулись в собственной жидкости. Томас всегда считал с горечью, иронией, что его родители, которые на протяжении всей жизни избегали друг друга, умерли, по существу, вместе.
И у его отца была одна последняя вещь, в которой он обвинил её. Фактически, его последними словами, были: «Она это сделала».
– Вот поэтому мы сейчас здесь, – внезапно сказал он, предлагая Амелии сухую улыбку. – Вместе.
– Прошу прощения?
Он пожал плечами, как будто ни одно из этого не имело значения.
– Твоя мать, как предполагалось, должна была выйти замуж за Чарльза Кэвендиша, ты знала об этом?
Она кивнула.
– Он умер за четыре месяца до свадьбы,– сказал он тихим, равнодушным голосом, как будто бы пересказывая заметку в газете. – Мой отец всегда считал, что твоя мать должна была быть его женой.
Амелия подскочила от удивления.
– Ваш отец любил мою мать?
Томас горько рассмеялся:
– Мой отец никого не любил. Но семья твоей матери была такой же старой и знатной, как и его собственная.
– Старше, – сказала с улыбкой Амелия, – но не такая знатная.
– Если бы мой отец знал, что он станет герцогом, то он никогда бы не женился на моей матери.– Он посмотрел на неё со странным выражением на лице. - Он женился бы на твоей.
Губы Амелии разошлись, и она начала говорить нечто весьма содержательное и язвительное, что-то вроде: – Ох.
Но он продолжил:
– Во всяком случае, именно поэтому он так быстро устроил нашу помолвку.
– Это должна была быть Элизабет, – тихо сказала Амелия, - но дело в том, что мой отец пожелал, чтобы его старшая дочь вышла замуж за сына его самого близкого друга. Однако он умер, и, таким образом, Элизабет пришлось отправиться искать мужа в Лондоне.
– Мой отец был настроен породниться в следующем поколении. – Затем Томас засмеялся, но было неудобное, сердитое примечание к этому. – Чтобы исправить неудачный мезальянс, вызванный присутствием имени моей матери на генеалогическом древе.
– О, не глупи, – сказала Амелия, даже притом, что у неё было чувство, что он вообще никогда не поступал глупо. Однако она переживала за мальчика, который рос в таком несчастливом семействе.
– О, нет,– заверил он её, – он говорил это весьма часто. Мне предстояло жениться на благородной невесте и проследить, чтобы мои сыновья сделали то же самое. И только через несколько поколений родословные вернулись бы туда, где они должны быть. – Он усмехнулся, но это выглядело весьма ужасно. – Ты, моя дорогая, предназначалась для нашего спасения, даже в почтенном возрасте шести месяцев.
Амелия отвела от него взгляд, пытаясь осмыслить всё это. Неудивительно, что он не стремился назначать дату свадьбы. Кто захотел бы жениться на ней, когда брак являл собой такое?
– Не воспринимай всё так мрачно, – сказал он, и когда она снова взглянула на его лицо, он протянул руку и коснулся её щеки. – Это не твоя вина.
– И не твоя, – сказала она, пытаясь сопротивляться желанию повернуться и уткнуться носом в его руку.
– Да, – пробормотал он. – Не моя.
А затем он наклонился вперед, и она наклонилась вперед… потому что она не могла не наклониться, и восстановить равновесие когда экипаж затрясся под ними, и Томас слегка коснулся губами её губ.
Она задрожала. Она вздохнула. И она с удовольствием растворилась бы в ещё одном поцелуе, но, как на зло, они попали в весьма глубокую колею на дороге, которая отправила их обоих назад на их места.
Амелия разочарованно фыркнула. В следующий раз она выяснит, как урегулировать свой баланс таким образом, чтобы она приземлилась на его место. Это было бы настолько прекрасно, и даже если бы она, случись такое, оказалась в скандальном положении, то она была бы (почти) полностью не при чём.
За исключением того, что Томас выглядел ужасно. Далеко за пределами зелёного. Бедный человек был красновато-коричневым.
– Вы хорошо себя чувствуеете? – спросила она, очень осторожно переметнувшись на противоположную сторону экипажа, так чтобы сесть прямо напротив него.
Он сказал что-то, но она, должно быть, ослышалась, потому что это походило на "Мне нужна редиска" (прим. перевод. слово radish-рэдиш(редиска) созвучно с Бэддиш).
– Прошу прощения?
– Я бы снова поцеловал тебя, – сказал он, являя собой весьма чудного и в то же самое время возможно немного испытывающего тошноту человека, – за исключением того, я совершенно уверен в этом, что ты не оценила бы это.
Пока она пыталась сформулировать ответ, он добавил:
- Следующий поцелуй…
(Краткое мгновение тишины, сопровождаемое стоном, когда обоих занесло в ещё одну колею).
Он откашлялся:
- Следующий поцелуй, ты оценишь. Это, Амелия, клятва.
Она была совершенно уверена, что он был прав, потому что одно только утверждение вызвало у неё дрожь.
Обняв себя, она посмотрела в окно. Она заметила, что они начали замедляться, и действительно, экипаж завернул в маленький внутренний дворик перед постоялым двором.

«Счастливый Заяц», построенный ещё во времена Тюдоров, с его чёрно-белой внешней отделкой, был ухожен и привлекал внимание; каждое окно было украшено ящиком с цветами всех оттенков красного и золотистого. С выступа второго этажа свисала прямоугольная вывеска с изображением вертикально стоящего кролика в дублете (прим. перевод. верхняя одежда (наподобие современных курток), тесно прилегающая к туго затянутой талии. Спереди вниз от высокого воротника шла застежка, а полы могли быть различной длины: очень короткими или до линии бедер. Рукава были пышно присборенны в пройме, которая отделывалась декоративными полосками ткани, часто серповидными, выступавшими над плечами и известными как «крылышки», или подбитыми валиками.) елизаветинских времён и гофрированном воротничке.

Амелия нашла всё это довольно очаровательным и собиралась высказаться по этому поводу, но Томас уже направился к двери.
– Разве вы не хотите дождаться, пока экипаж полностью не остановится? – мягко спросила она.
Его рука всё же опустилась на ручку двери, и он не вымолвил ни слова, пока они полностью не остановились.
– Я скоро буду, – произнёс он, в упор посмотрев на неё.
– Полагаю, мне стоит проводить вас, – ответила она.
Он замер, затем его голова медленно повернулась к ней.
– Разве ты не предпочла бы остаться в комфортном экипаже?
Если он пытался погасить её любопытство, он выбрал не тот путь.
– Я хотела бы размять ноги, – сказала она, приклеивая на лицо свою излюбленную вежливую улыбку. Она использовала её с ним, по крайней мере, раз сто, но не делала этого с тех пор, как они начали узнавать друг друга. Она больше не была уверена, что улыбка будет срабатывать так же хорошо.
Он внимательно рассматривал Амелию в течение долго тянущейся минуты, явно расстроенный её спокойным поведением.
Как очаровательно, решила она. Она мигнула пару раз – ничего слишком кокетливого или банального, только несколько порханий подряд, как будто она терпеливо ждала его ответа.
– Прекрасно, – сказал он, таким смирившимся тоном, какого она не думала, что вообще когда-либо слышала от него прежде. Он всегда получал всё, что хотел. Зачем бы ему когда-либо чувствовать себя покорным?
Его выход сопровождался гораздо более мягким прыжком, чем обычно, затем он подал руку, чтобы помочь ей. Она изящно оперлась о неё и спустилась, остановившись, чтобы пригладить юбки и осмотреть гостиницу.
Она никогда не была в «Счастливом Зайце». Конечно же, она множество раз проезжала мимо него. Он был на главной дороге, и она провела бы всю свою жизнь, если бы не два сезона в Лондоне, в этой части Линкольншира. Но она никогда не заходила внутрь. Это был постоялый двор, и, таким образом, предназначалась, прежде всего, для путешественников, проезжающих через графство. И помимо этого, её мать никогда и ногой не ступила бы в такое заведение. К тому же, на пути в Лондон было только три гостиницы, которые она могла удостоить своим посещением, что в действительности делало путешествия несколько ограниченными.
– Вы часто приезжаете сюда? – спросила Амелия, беря его за руку, когда он предложил её ей. Было удивительно волнующе идти под руку со своим суженым, и не потому, что это было его обязанностью. Это почти походило, как будто они были молодой женатой парой, отправившейся на пикник только вдвоём.
– Я считаю хозяина гостиницы другом, – ответил он.
Она повернулась к нему.
– Правда? – До этого самого дня он был для неё герцогом, вознесённым на пьедестал, слишком изысканный для разговоров с простыми смертными.
– Так трудно представить, что у меня есть друг из низов? – спросил он.
– Конечно, нет, – ответила она, поскольку не могла сказать ему правду – было трудно вообразить, что он вообще с кем-либо дружит. Не потому, конечно, что он был недостоин. Как раз наоборот. Он был настолько величественен во всём, что нельзя было даже надеяться приблизиться к нему и произнести что-нибудь доброе или банальное. А не так ли обычно зарождалась дружба? В обычный момент, благодаря совместному использованию одного зонтика, или возможно двумя местами рядом друг с другом на ужасном музыкальном вечере?
Она видела, как люди вели себя с ним. Они лебезили и хорохорились и пытались завоевать его расположение, или же они стояли в сторонке, слишком запуганные, чтобы даже заговорить с ним.
Она действительно никогда не думала об этом прежде, но это должно быть довольно одиноко - быть им.
Они вошли в гостиницу, и, хотя Амелия из вежливости держала голову прямо, её глаза разбегались в разные стороны, пытаясь рассмотреть всё вокруг. Она не понимала, что её мать нашла такого отталкивающего; всё выглядело достаточно представительным для неё. Пахло тут на самом деле восхитительно : пирогами с мясом, корицей и ещё чем-то, что она не могла разобрать – что-то острое и сладкое.
Они направились туда, где должен был располагаться бар, и их немедленно поприветствовал владелец гостиницы, который выдал:
– Уиндхем! Второй день подряд! Чему обязан твоему позолоченному (прим. перевод. Отсылка к принадлежности Уиндхэма к палате лордов(иначе называемой Gilded Chamber-позолоченная комната) обществу?
– Заткнись, Глэддиш,– пробормотал Томас, подводя Амелию к барной стойке. Чувствуя, что очень risqué (фр. рискует), она села на табурет.
– Ты пил, – выговорил владелец гостиницы, ухмыляясь.– Но не здесь со мной. Я уничтожен.
– Мне нужен Бэддиш, – сказал Томас.
Это действительно имело не больше смысла, чем редиска, подумала про себя Амелия.
– Мне нужно представление, – возразил владелец гостиницы.
Амелия усмехнулась. Она никогда не слышала, чтобы кто-либо говорил с ним в такой манере. Грейс была близка… иногда. Но ничего похожего на это. Она никогда не нашла бы в себе столько смелости.
– Гарри Глэддиш, – сказал Томас, раздраженный в высшей степени тем, что приходится танцевать под чью-то дудку, - могу я представить леди Амелию Уиллоуби, дочь графа Кроулэнда.
– И твою невесту, – пробормотал мистер Глэддиш.
– Очень приятно познакомиться, – сказала Амелия, протягивая руку.
Он поцеловал её, что заставило девушку усмехнуться.
– Я ждал встречи с вами, Леди Амелия.
Она почувствовала, что её лицо просияло.
– Правда?
– С тех пор … Ну, чч-чёрт побери, Уиндхем, как давно мы узнали, что ты помолвлен?
Томас сложил свои руки на груди, выражая всем своим видом скуку.
– Я знал об этом с тех пор, как мне было семь.
Мистер Глэддиш повернулся к ней с дьявольской улыбкой.
– Тогда и я узнал, когда мне было семь. Мы одного года.
– Тогда вы достаточно давно знаете друг друга? – спросила Амелия.
– Всю жизнь, – подтвердил мистер Глэддиш.
– С тех пор, как нам было три, – исправил Томас. Он потёр свою переносицу. – Бэддиш, если можно.
– Мой отец был помощником старшего конюха в Белгрейве, – сказал мистер Глэддиш, полностью игнорируя Томаса. – Он вместе учил нас верховой езде. Я был лучшим.
– Он не был.
Мистер Глэддиш наклонился вперед:
– Во всём.
– Не забудь, что ты женат,– огрызнулся Томас.
– Вы женаты?– сказала Амелия.– Восхитительно! Вы должны посетить нас в Белгрейве, как только мы поженимся. – Она отдышалась, чувствуя себя почти легкомысленно. Она никогда не предвосхищала их совместную жизнь с такой уверенностью. Даже теперь она не могла поверить, что она была столь смелой, чтобы сказать такое.
– Ну конечно, с удовольствием, – сказал мистер Глэддиш, давая Томасу что-то вроде взгляда. Амелия задавалась вопросом, неужели он никогда не приглашал его к себе.
– Бэддиш, Гарри, – почти прорычал Томас. – Сейчас же.
– Он пьян, вы знаете, – доложил ей мистер Глэддиш.
– Уже нет,– ответила она. – Но был. Весьма. – Она повернулась к Томасу и усмехнулась:
– Мне нравится ваш друг.
– Гарри, – сказал Томас, – если ты не поставишь Бэддиш на этот прилавок в течение следующих тридцати секунд, Бог мне свидетель, я сровняю это место с землёй.
– Какое злоупотребление властью, – произнёс мистер Глэддиш, качая головой, приступая к работе. – Надеюсь, что вы хорошо повлияете на него, Леди Амелия.
– Я могу только приложить все усилия, – сказала Амелия, используя свой самый чопорный и набожный голос.
– Верно, – сказал мистер Глэддиш, помещая руку на сердце, – это то, что каждый из нас должен делать.
– Вы говорите как священник, – сказала ему Амелия.
– Правда? Какой комплимент. Я оттачивал этот викариевский тон. Он раздражает Уиндхема, и это явилось своего рода стимулом.
Рука Томаса пронеслась через стойку, и он схватил друга за шейный воротник одновременно с поразительной силой и слабостью. – Гарри …
– Томас, Томас, Томас, – сказал мистер Глэддиш, и Амелия чуть ли не рассмеялась при виде своего суженого, получавшего выговор от владельца гостиницы. Это было изумительно.
– Никому не нравятся пьяные грубияны, – продолжил мистер Глэддиш. – Держи. Ради прочего. – Он опустил невысокий стакан на стойку. Амелия наклонилась вперёд, чтобы рассмотреть содержимое. Оно было желтоватым, и напоминало какую-то слизь, с тёмно-коричневыми круговыми разводами и несколькими вкраплениями красного.
Бэддиш пах как смерть.
– О Боже, – сказала она, взглянув на Томаса. – Вы же не собираеетесь это выпить?
Он завладел стаканом, поднёс его к губам, и осушил его одним глотком. Амелия по-настоящему вздрогнула.
– Э-э-в,– выдала она, неспособная подавить стон. Она почувствовала тошноту от одного только наблюдения за ним.
Томас вздрогнул, и его подбородок, казалось, напрягался и задрожал, как будто он вынудил себя сделать нечто весьма неприятное. А затем, с трудом вдохнул и выдохнул.
Амелия отшатнулась от резкого запаха. Тот поцелуй, что он обещал…
Лучше бы он не планировал его на сегодня.
– А на вкус такой же приятный, как ты помнишь, а? – поинтересовался мистер Глэддиш.
Томас обратил на него свой всё ещё безжизненный взгляд.
– Лучше.
Мистер Глэддиш рассмеялся в ответ, и затем Томас засмеялся, а Амелии оставалось только непонимающе взирать на них. Не в первый раз, она пожалела о том, что у неё не было братьев. Вне всяких сомнений ей было необходимо немного практики общения с мужским полом, прежде чем пытаться понять этих двоих.
– Скоро тебе полегчает, – сказал мистер Глэддиш.
Томас качнул головой.
– Именно поэтому я здесь.
– Вы пробовали его прежде? – спросила Амелия, пытаясь не морщить нос.
Мистер Глэддиш перебил Томаса прежде, чем тот смог ответить:
– Он оторвёт мне голову, если я расскажу вам о том, сколько он их попустил.
– Гарри … – сказал предостерегающе Томас.
– Мы были молоды и глупы,– сказал Гарри, подняв руки вверх как будто бы это было исчерпывающим объяснением. – По правде говоря, я уже годы не наливал ему ни одного из них.
Амелия была рада услышать это; было более забавно наконец-то понаблюдать за Томасом в худшем состоянии, чем в лучшем, но её не прельщала мысль о браке с алкоголиком. Однако это удивило её - что же такое случилось, что заставило его захотеть уйти из дома и напиться?
– На днях один такой преподнёс твоему другу, – небрежно бросил мистер Глэддиш.
– Моему другу, – повторил Томас.
Амелия не обратила на слова особого внимания, но тона его голоса, когда он ответил, было достаточно, чтобы тот час же устремить на него свой взгляд. Он казался скучающим… и опасным, если такая комбинация была возможна.
– Ты знаешь его,– сказал мистер Глэддиш. – Ты был с ним здесь вчера, не так ли?
– Это кто-то из гостей? – спросила Амелия. – Кто он?
– Никто, – сказал, не глядя на неё, Томас. – Просто знакомый из Лондона. Один из тех с кем я фехтую.
– Он искусно владеет шпагой, – вставил мистер Глэддиш, двигаясь к Томасу. – Он всегда побеждал меня, хотя и обидно это признавать.
– Вас приглашали разделить его уроки фехтования? – поинтересовалась Амелия. – Как мило.
– Я разделил с ним все его уроки, – сказал с улыбкой мистер Глэддиш. Эта улыбка тоже была настоящей; никакого поддразнивания или глупости.
– Это было единственным щедрым жестом моего отца, – подтвердил Томас. – Не слишком щедро, конечно. Образование Гарри было остановлено, когда я уехал в Итон.
– Уиндхем так легко от меня не избавился, – сказал Гарри. Он наклонился к Амелии и проговорил:
– У каждого человека должен быть кто-то, кто знает обо всех его секретах.
Её глаза расширились.
– Знаете?
– Знаю ли все его тайны? Безусловно.
Амелия повернулась к Томасу. Он не возразил. Она с восхищением возвратилась к Гарри.
– Тогда вы знаете!
– Вы не поверили мне в первый раз?
– Вежливость требовала подтверждения,– возразила она.
– Ну, в общем, да, ведь вам предстоит выйти замуж за старину, когда как мне придётся лишь терпеть его компанию раз в неделю или около того. – Мистер Глэддиш повернулся к Томасу и забрал пустой стакан от Бэддиша со стойки:
– Тебе нужен ещё один?
– Одного было достаточно, благодарю тебя.
– Цвет лица уже возвращается, – сказала Амелия с некоторым изумлением. – Вы уже не такой зелёный.
– Жёлтый, я думаю, – вставил мистер Глэддиш. – За исключением пурпурного под глазом. Очень по-королевски.
– Гарри.– Томас выглядел так, будто был весьма близок к краю своего терпения.
Гарри поближе наклонился к Амелии:
– У этих герцогов никогда не чернеют глаза. Всегда окрашиваются в пурпурный. Больше подходит к мантии (прим. перевод. верхняя царская одежда чаще всего пурпурного цвета).
– Мантии?
Гарри помахал рукой:
– Всегда есть мантия.
Томас схватил Амелию за руку.
– Мы уезжаем, Гарри.
Гарри усмехнулся:
– Так быстро?
Амелия начала махать свободной рукой, как раз когда Томас потащил её прочь из бара.
– Приятно было познакомиться с вами, мистер Глэддиш!
– Пожалуйста, заходите в любое время, леди Амелия.
– Ну, спасибо, я…
Но Томас уже вывел её на свежий воздух.
– Он очень мил, – сказала Амелия, вприпрыжку следуя за ним, пытаясь не отстать от его широкого шага.
– Мил, – повторил Томас, качая головой. – Ему бы это понравилось. – Он обвёл её вокруг лужи, хотя и не слишком ловко, так что ей пришлось немного подпрыгнуть, чтобы спасти свои сапожки.
Кучер уже держал открытую дверь, когда они приблизились. Амелия позволила Томасу помочь ей подняться, но она даже не успела сесть, когда услышала, что он произнёс:
– В Берджес-Парк.
– Нет! – воскликнула она, высовывая голову наружу. – Мы не можем.
О боже, это катастрофа.
___________________________________

Ух ты! Прода! Ура! Глаза горят, хвост трубой, бегу читать! Наконец то! Обожаю Куин, и мне очень понравилась ее серия про Кэвиндешей!

Долгожданное продолжение Спасибо вам девочки
_________________

Анастар, посмотри в ящике.
_________________

А что в ящике? Пока ничего не вижу.
___________________________________

Спасибо за очередную главу.
Пока читала, то подумала, что, вообще-то, приятно, что после того как Томаса разжалуют из герцогов от не останется бедным родственником без копейки в кармане; ведь получается, он немало унаследовал от матери. А то я как-то за него переживала.)
________________

А ещё хотела вот что спросить у переводчиц: почему вы не переводите слово "fiancée"? Вроде бы вполне английское слово - "невеста"? Также и слово "risqué" есть в английском языке, хоть они оба и происходят от французского?

И ещё, по-поводу этого момента:

Я тут подумала, при чём здесь "белоручка"? Посмотрела в оригинале, там: "She was a cit, you know." Промт действительно переводит его как "белоручку", но в английском словаре написано: "Cit\, n. [Contr. fr. citizen.] A citizen; an inhabitant of a city; a pert townsman; - used contemptuously.", т.е. "Гражданин; житель города; дерзкий горожанин; - используется, говоря высокомерно." С белоручкой это вроде не синонимы. Может, лучше... ну, не простолюдинка, наверное, но что-то вроде "мещанка"?..

Вы меня извините только, если я лезу ни в своё дело, ладно?)
_________________