miroslava:
18.11.24 14:19
Работа женщин в прошлом (часть I)
В Интернете не сосчитать сколько текстов и картинок про феминисток, которые испортили всем женщинам жизнь и обездолили их: из-за них теперь всем женщинам каждый день приходится вставать в семь утра и ехать в надоевший офис, чтобы провести тем треть дня, а то и больше. Раньше, мол, было лучше: работой занимались исключительно кормильцы-мужчины, пока женщины создавали дома уют и комфорт — готовили вкусные завтраки-обеды-ужины, вышивали рушники у окна, играли с детьми.
Начитавшись так называемой дворянской литературы, всевозможные хрустобулочницы и хрустобулочники воображают, что жизнь женщин до того, как клятые феминистки заставили женщин работать, была сплошным порханием по балам. Наташа же Ростова порхала? Порхала! Анна Каренина порхала? Порхала! Ну и много разных подобных примеров приводят. Когда задаешь им резонный вопрос, а чем в это время занимались женщины не дворянских, не привилегированных сословий – случается когнитивный резонанс. Правда, и здесь иллюзий предостаточно: некоторые представляют себе женщин-простолюдинок прошлого, особенно крестьянок, в виде современных красавиц, одетых в национальные костюмы, приблизительно так:
Сидели, дескать, эти красавицы в душегреях и кокошниках под окнами с самоварами, чаи распивали, мятными пряниками закусывали, и ничем кроме домашних дел не занимались Оттого цвели и пахли, аки цветы полевые. И вот начинаешь показывать им найденные в интернете фотографии реальных женщин конца 19-начала 20 века. Не дворянок. Не купчих. Не женщин из сословия состоятельных горожан-мещан. А простолюдинок. Крестьянок или бедных полунищих городских жительниц (мещанок). Тут когнитивный резонанс усугубляется. Вместо одетых в дорогие платья ухоженных наташ ростовых или хотя бы «кровь с молоком» простолюдинок в душегреях и кокошниках с этих фотографий глядят упахавшиеся за пока еще короткую жизнь старухи. Старухи с взглядом загнанной лошади и мировой тоской в глазах. Вот, например, этой женщине-крестьянке с фотографии начала 20 века всего-то 35 лет:
Или вот совсем еще юная девушка-крестьянка. Обратите внимание на ее руки:
Когда я увидела эту фотографию, меня прежде всего поразили ее руки, «раздавленные работой», просто как у Натальи из "Тихого Дона". Жилось женщинам явно не так легко, как это любят представлять кой-какие ценители "традиционной жизни". Некоторые, правда, почему-то решили, что руки у девушки с фотографии в грязи. Ну, это конечно странно подобное предполагать – уж помыть-то она их могла перед фотографированием. Нет, это такой загар. Для работы женщины надевали рубахи с длинным рукавом, и платочки на голову. И получался вот такой рабочий загар. На этой фотографии загорелое лицо тоже крестьянки: видно, как солнце опалило незащищенные одеждой лицо и руки:
Так что женщинам-простолюдинкам, коих в те времена было до 90% женского народонаселения, работать приходилось много и тяжело. Об этом и рассказывают нам фотографии конца 19-начала 20 веков.
Вот на этой фотографии крестьянки идут с работы. У одной в руках грабли – ими сгребали сено, у другой вилы. Скорее всего, она сгребала или собирала навоз для удобрения огорода или поля. Причем женщины идут босыми – обувь в то время летом старались не носить, даже на работу, обувь была чем-то вроде роскоши для простых крестьян:
А вот тут уборка урожая, крестьянки руками вяжут снопы:
Делалось это так. Наклонялись к земле, забирали в жменю горсть колосков, подрезали их серпом, складывали рядом. Потом снова наклонялись, снова срезали… и так раз десять. Потом брали срезанные уже колоски, обвивали их стебельками от других колосков. Вот так, как на этой фотографии конца 19 века:
А потом уже такие связки колосьев вязали в снопы. Наклон-разогнулась, наклон-разогнулась, наклон-разогнулась… и так целый день.
Жатва в поле. Начало 20 века. Владимирская губерния:
Маленького ребенка одна из крестьянок взяла с собой, видно, не на кого было дома оставить. Вот он и сидит целый день в поле, пока мать работает.
Вода для женщин была отдельной заморокой. Водопроводов ведь не было. Для питья, готовки еды, мытья посуды, для стирки и даже для поливки огородов женщины таскали воду вручную. Фотография 1876 года. Донские каза́чки поливают огороды:
Это женщинам, к их счастью, еще недалеко ходить. Есть какое-то озерко или небольшая речка поблизости. А помните «Тихий Дон» Шолохова, как любовный роман Аксиньи Астаховой и Григория Мелехова начинался? Он ее, по выражению самой Аксиньи, «чудок конем не стоптал», когда она к Дону за водой ходила. Сначала с пустыми ведрами спустилась к реке (хутор находился на высоком берегу Дона), а потом уже с полными вверх по горе поднималась вверх. Легко ли ей было, как думаете? А ведь таким образом прогуляться приходилось не один раз за день – воды-то требовалось много. И сготовить, и посуду помыть, а если в доме убираться, или в баню воды наносить, или стирать - тут в несколько раз больше воды требовалось, чем в обычные дни.
И уж, конечно, классика жанра – пресловутое коромысло. Куда же без него? Фотография показывает, что это была очень и очень не лёгкая ноша. А раньше ещё и вёдра были тяжелее, ибо были деревянными. Воду, когда ее приносили домой, держали в этих ведрах. От воды дерево разбухало и становилось тяжелее. Взвесили в наше время и оказалось, что крестьянка с двумя полными деревянными ведрами и коромыслом должна была нести аж 23 килограмма!
Готовка занимала немало времени, ведь семьи были большими, попробуй сварить на всех. Женщины по нескольку часов в день проводили около горячей печи. Так как готовили на большую семью, то еда готовилась в объемных и тяжелых горшках и чугунках с кашей и щами. Еще горячими эту тяжесть выхватывали из печи ухватами и несли на стол.
Еще «бабьим делом» была топка печи хворостом и кизяками (кизяк это высушенный или переработанный навоз, используемый в качестве топлива). И при этом не только топить печи женщинам приходилось, но и заготавливать хворост и кизяки. Если хворост собирали в лесных местностях, то кизяк приходилось использовать в степных безлесных местностях, где хворост достать было негде. Вот фотография 1875 года. Донские казачки заготавливают кизяк, т.е. собирают навоз из-под домашних животных и высушивают его на ярком солнце:
Бывали такие случаи, что если в крестьянском хозяйстве лошадь пала от какой-то болезни, во время пахоты могли баб вместо лошади запрячь. На этой фотографии начала 20 века три крестьянки тащат тяжелый железный плуг:
Об этом писал еще Некрасов в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо». Там одна из героинь, крестьянка Матрена Тимофеевна, рассказывала о своей трудовой жизни:
«Не то ли вам рассказывать,
…Что бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин, в бороне!..»
А на этой фотографии конца 18 века крестьянка что-то толчет в ступе. Толокно, возможно, делает:
Тоже босая, обувь летом и ей не полагалась.
Из литературы того времени ясно было, что работать женщины из крестьянского сословия должны были начинать с малых лет. В той же поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» крестьянка Матрена Тимофеевна рассказывает:
«Да не в лесу родилася,
Не пеньям я молилася,
Не много я спала.
В день Симеона батюшка
Сажал меня на бурушку
И вывел из младенчества
По пятому годку,
А на седьмом за бурушкой
Сама я в стадо бегала,
Отцу носила завтракать,
Утяточек пасла.
Потом грибы да ягоды,
Потом: «Бери-ка грабельки
Да сено вороши!»
Так к делу приобыкла я…»
Девочки очень рано выходили в поля вместе с матерями, приучались к тяжелому труду. В книге «Жизнь Ивана. Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний», О. П. Семеновой-Тян-Шанской (дочери известного географа 19 века) рассказывается, как жили в деревнях:
«Девочки лет 7-12 присматривают за младшими братьями и сестрами. Также они пасут скотину, точнее телят, помогают и в поле: берут картошку, полют, носят взрослым еду и питье во время полевой поры. Ходят за водой, полоскают белье, учатся мять лен и коноплю, прясть и шить.»
Если в наше время девочки 7-12 лет еще ходят в школу и работать им запрещено, то в крестьянских хозяйствах девочки того времени постепенно становились полноценными работницами. Вот на фотографии крестьянская девочка из Тульской губернии не старше 12 лет тащит хворост. Снова босая, да. Как уже не раз указывалось, обувь летом в российской деревне была роскошью. Фотография сделана в 1910 году:
Вот еще одна интересная фотография 1875 года. Станица Цимлянская. Каза́чка чинит окно:
Почему именно женщина, а казака и близко нет? Вроде как считается, что ремонтом дома заниматься должны мужчины. Как говорится, должны, но не обязаны. Чисто мужская работа, выполняемая женщинами-казачками, была связана с особенностью казачьего быта, о котором рассказывал подробно Лев Толстой в своей повести «Казаки». Он писал о том, что все хозяйство лежало на плечах женщин, мужчины-казаки считали неприличной для себя любую работу. Дескать, нам нельзя напрягаться, «вдруг война, а я устамши».
«Казак бòльшую часть времени проводит на кордонах, в походах, на охоте или рыбной ловле. Он почти никогда не работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила, и тогда он гуляет. Вино у казаков у всех свое, и пьянство есть не столько общая всем склонность, сколько обряд, неисполнение которого сочлось бы за отступничество. На женщину казак смотрит как на орудие своего благосостояния; девке только позволяет гулять, бабу же заставляет с молодости и до глубокой старости работать для себя, и смотрит на женщину с восточным требованием покорности и труда… Удаление ее (женщины) от общественной жизни и привычка к мужской тяжелой работе дают ей тем больший вес и силу в домашнем быту… Весь дом, всё имущество, всё хозяйство приобретено ею и держится только ее трудами и заботами. Хотя он и твердо убежден, что труд постыден для казака и приличен только работнику-ногайцу и женщине, он смутно чувствует, что всё, чем он пользуется и называет своим, есть произведение этого труда, и что во власти женщины, матери или жены, которую он считает своею холопкой, лишить его всего, чем он пользуется. Кроме того, постоянный мужской, тяжелый труд и заботы, переданные ей на руки, дали особенно самостоятельный, мужественный характер гребенской женщине и поразительно развили в ней физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Женщины большею частию и сильнее, и умнее, и развитее, и красивее казаков.»
Не мало хлопот у женщин-крестьянок было и со скотиной. Мужчины ухаживали в основном за лошадьми. А вот коровы, овцы, свиньи, козы, куры, гуси – все это было «бабьим» делом. На этой фотографии 1884 года представлена крестьянка Костромской губернии со своей коровой:
Крестьянка доит корову. Фотография конца 19 века:
Женщины вставали рано, с рассветом, чтобы подоить корову. Вечером тоже доили. За скотиной и птицей ухаживали тоже крестьянки, выгребали навоз из хлевов и птичников.
На женщинах также были и огороды. Сажать, полоть, убирать картофель, овощи, обирать плодовые деревья и кустарники – это все был женский труд.
Не меньше хлопот женщинам доставляла и уборка домов, а также стирка. Стирали раз в неделю – на всех. Даже если было и мало одежды, но на всю ораву большой семьи постирать хотя бы по одному комплекту штанов, рубашек, женских платьев, сарафанов, юбок и исподнего белья – это уже куча стирки. Полоскать носили на речку. Таскать приходилось огромные корзины с мокрым бельем по 5 кг и больше весом. Вот на этой фотографии представлено полоскание одежды в проруби. Начало 20 века. Омск:
Портомойня на Енисее. 1900 год. Этим женщинам все же полегче - лето, вода не ледяная, а каково это было зимой, в проруби, когда руки сводит от холода?
Готовой одежды у крестьян тоже не было. Чтобы получить штанишки-рубашечку, нужно было сначала посадить и собрать лен, потом выделать его, потом напрясть из него нити, потом соткать полотно, а затем сшить одежду. Все это делали женщины – так как крестьянские вещи вплоть до начала 20 века все были домоткаными. Сажать лен, ухаживать за ним, собирать, выделывать нити, прясть, ткать и шить одежду – все это тоже было делом женщин. Надеюсь, понятно, что работы на этом фронте для женщин тоже хватало.
Ткацкий стан в сибирском селе Верхне-Усинском. Начало 20 века:
О тяжелой женской доле женщин-крестьянок недаром выразительно писал поэт Некрасов в своем известном стихотворении:
«В полном разгаре страда деревенская...
Доля ты! - русская долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать.
Не мудрено, что ты вянешь до времени,
Всевыносящего русского племени
Многострадальная мать!
Зной нестерпимый: равнина безлесная,
Нивы, покосы да ширь поднебесная –
Солнце нещадно палит.
Бедная баба из сил выбивается,
Столб насекомых над ней колыхается,
Жалит, щекочет, жужжит!
Приподнимая косулю тяжелую,
Баба порезала ноженьку голую –
Некогда кровь унимать!
Слышится крик у соседней полосыньки,
Баба туда – растрепалися косыньки,-
Надо ребенка качать!
Что же ты стала над ним в отупении?
Пой ему песню о вечном терпении,
Пой, терпеливая мать!..
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
Право, сказать мудрено.
В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,
Канут они - всё равно!
Вот она губы свои опаленные
Жадно подносит к краям...
Вкусны ли, милая, слезы соленые
С кислым кваском пополам?..»
Ну и на "десерт", в тему короткого бабьего века, то есть потери здоровья, не лишним будет хотя бы упомянуть и о бесконечных родах практически нон-стоп. Как пишет уже упомянутая выше О. П. Семенова-Тян-Шанская о жизни женщин-крестьянок:
«Редкая баба не родит восьми, а то и десяти, двенадцати ребят, а из них остается в жuвых три-четыре…
Что делает женщина во время беременности.
Всё. И в доме справляет всю домашнюю работу, и в поле – вяжет, полет, молотит, берет конопли, сажает или копает картофель, вплоть до самых родов.
Иные женщины рожают, не домесив хлебов. Иные родят в поле, иные в тряской телеге (почувствовав приближение родов, иные бабы торопятся доехать домой). Иная баба при начавшихся родовых схватках бежит домой, "как овченка": приляжет во время схваток на землю, а как боли отпустят, опять бежит, благим матом: "как овченка бежит, трясется".
Роды, крестины.
У богатых бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребенок уже с первого дня совсем предоставляется матери и ее уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понева. Более опрятные матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это, однако, бывает реже: "Хорошо, и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли – выросли".
Когда молока у матери не хватает или когда оставляют ребенка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или черного хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой – и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причем приобретает противный кислый запах. Матери на третий и на четвертый день после родов встают и принимаются за домашнюю работу, иногда даже за тяжелую – вроде замешивания хлебов и сажания их в печь. Иногда даже на другой день после родов родильница уже затапливает печь сама.
При таких условиях бабе, конечно, долго "не можется", и уход за ребенком самый плохой: он преет в грязной люльке, в мокрой пеленке, надрывается от голодного крику, пупок у него пухнет и болит – "грызь" (грыжа), как говорят бабы. Для ускорения родов женщина схватывает руками брус ("висит на брусе"). Если брус высоко, то к нему привязывают две покромки, и она хватается за них руками. Перед окончанием родов покромки ослабляют, так что женщина может встать на пол на колени. Иногда женщине приходится так долго висеть на брусе, что недели две после родов у нее болят руки. Случается, что младенец рождается как раз в то время, когда она висит.
Когда младенец идет "не путем", то есть вперед ногами, или согнутый, то некоторые бабки спускают роженицу с доски. Широкая доска приставляется наискосок к стене и укрепляется так. На верх доски бабка при помощи мужа кладет навзничь роженицу – головою вниз. Затем муж и бабка ее отпускают, и она быстро катится вниз головою (муж и бабка следят, чтоб она не свернулась на бок), от такого быстрого движения и некоторой встряски ребенок будто бы "выправляется" и вторично уже может пойти правильно, то есть головкой вперед.
Мать идет в поле на работу дней через пять – семь после родов, ребенка либо берет с собой, или, если поле близко и можно прибежать накормить ребенка, оставляет его на попечение "старухи" или старшей сестры. Если мать берет ребенка в поле, то либо просто кладет его в какой-нибудь тряпке на межу, где его "караулит" сестренка или братишка лет пяти – семи, либо, если захватила с собой в телегу люльку, кладет его в люльку, привязанную к верху поднятым оглоблям телеги. Ребенку до году дается и жвачка: мать, бабка или сестра разжуют картофелину или кусок хлеба и из своего рта перекладывают пальцем эту жвачку в рот ребенка.
Прежде, в крепостные времена, ходили в поле через три дня после родов, а теперь обыкновенно через пять – семь дней. От тяжелой работы непосредственно вслед за родами у редкой бабы не бывает в большей или меньшей степени опущения матки. Иногда такие опущения матки ("золотника") принимают очень тяжелую форму, а в легкой, по мнению бабки, это даже "совсем" ничего. Бывают опущения матки даже у девушек (очень молоденьких) от непосильной работы: "живот сорвала". Пьют от этого "киндербальзам – подъемные капли".
Бабка правит живот, накидывая на него "махотку", то есть горшок глиняный. Положит бабу на спину, помажет ей живот гущей, опрокинет на него горшок и под ним быстро зажжет охлопок "прядева". Живот вследствие этого втягивает в горшок. Чем горшок меньше, тем лучше. Считается, что после этого матка вправляется на свое место, и живот перестает болеть ("накидывать махотку", "править живот" – плата за это один-два хлеба, немного муки или крупы). Или же бабка парит родильнице горячим веником живот; распарив, бабка его "поднимает" руками несколько раз, чтобы вправить на место золотник.
"Живот" бабка еще так "правит": помылит руки, вправит выпавшую матку на свое место, затем вдвинет во влагалище очищенную картошку, а живот (низ его) крепко перевяжет платком. Иная баба целый месяц ходит к бабке, и та повторяет ей эту операцию, пока получится облегчение. Правят живот и так: поставят женщину головой вниз, и бабка при помощи мужа больной встряхивает ее несколько раз за ноги, "чтобы живот поднялся". После этого живот опять-таки перебинтовывается. По мнению бабок, нет ни одной женщины, у которой не было бы испорченного живота. Одна бабка говорила, что это страдание развивается у некоторых женщин особенно сильно вследствие пьянства мужей: "Иной напьется пьян, да всю ночь и лежит на жене, не выпущает ее из-под себя. А ей-то бедной больно ведь, иная кричит просто, а он ее отдует, бока намнет – ну и должна его слушаться. А каково под пьяным, да под тяжелым лежать... – у иной бабы все наружу выйдет – ни стать, ни сесть ей". Многие бабы мне рассказывали, как они мучились таким образом, и, несмотря на это, носят и родят детей».
Теперь понятно, почему на фотографиях даже нестарые женщины-крестьянки 19 века лет эдак 35 иногда выглядят как старухи…
Это еще не все. Продолжение следует...
...
miroslava:
19.11.24 22:37
Работа женщин в прошлом (часть II)
В первой части я достаточно рассказала о тяжелом труде женщин крестьянского сословия. Хотелось бы добавить еще, что жизнь крестьянок была более-менее сносной, если муж и другие мужчины в семье были работящими. Но были примеры и того, как какой-нибудь ленивый мужик скидывал большую часть крестьянской работы на жену и других женщин семьи. Вот о такой семье рассказал в своих воспоминаниях известный писатель Короленко В.Г. Он описал повседневный быт крестьянской семьи Вятской губернии, в которой он жил, когда его за участие в революционном движении отправили в ссылку. В этой семье большая часть труда ложилась на старшую женщину в доме – Лукерью, жену крестьянина Гаври (Гаврилы), а также на ее беременную сноху, жену старшего сына. Сам Гавря практически не работал, а все время валялся на печи:
«Беременная молодуха стала покрывать стол. Лукерья была пожилая женщина с спокойным и умным лицом, на котором виднелось особое выражение. Точно ей много пришлось вынести в жизни, она пережила это, обдумала и обдуманное уложила глубоко в душе. Молодуха была довольно красива, но у нее был изнуренный и усталый вид. Ей приходилось много работать, с раннего утра она уходила «поитьця» и «кормитьця», то есть гонять скотину на водопой и давать ей корм. Мужики ни в чем не помогали бабам, а за ними и ребята ленились и не слушались. Еще старший, Петрован, похожий на мать, охотнее исполнял ее распоряжения, а младший, Андрийко, лицом весь в отца, перекорялся и шел только после отцовских угроз. В усталых глазах молодицы только еще начинало откладываться то выражение, с которым Лукерья давно свыклась. С свекровью сноха жила согласно, видимо, льнула к ней, как бы ища в ней опору, и исполняла ее приказания, махнув рукой на мужиков…
…Гавря жаловался, что у него «не здымается рука», и на этом основании больше посылал на работу сыновей, чем ходил сам. Понятно, что сыновья, лишенные рабочего примера, тоже ленились, отлынивали и хныкали».
Драматичность и даже трагичность этой ситуации заключалась в том, что женщина, получившая в мужья лентяя, не могла уйти от него, как это возможно в наше время. Разводов практически не было даже в дворянской или интеллигентной семье, что уж тут говорить о крестьянах. Приходилось женщинам терпеть и работать за двоих. Горькая поговорка: я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик, как говорят исследователи фольклора, сложилась после Великой Отечественной войны, которая выкосила многих мужчин. Но к семьям, подобным семье Лукерьи и Гаври, эта пословица подходит тоже как нельзя лучше, хотя мужчин в этой семье было предостаточно, и никакая война их не выкосила.
Теперь о других видах женского труда в прошлом.
Занятия женщин-простолюдинок в прошлом не ограничивались чисто «женскими»делами. Многие работы, которые в нашем воображении считаются исключительно мужскими в прошлом, выполнялись и женщинами. Все, наверное, знают картину Репина «Бурлаки на Волге». А это фотография 1910 года «Бурла́чки на Суре». Сура – река в Нижегородской губернии. Меня особо умилила фигура мужика на заднем плане.:
На этой фотографии тоже нижегородские женщины-бурла́чки:
А это венгерские бурла́чки. Картина венгерского художника Лайоша Деак-Эбнера:
А это российские женщины-ремонтницы на железной дороге. Вроде ремонтировать железные дороги всегда было чисто мужским делом, а вот ведь сколько женщин этим занимались. Фотография начала 20 века:
Вот работающая женщина на кирпичном заводе. Это тоже Россия начала 20 века:
Женщины работали и в шахтах. Не только женщины, но и дети. Их любили брать на работу в шахтах, потому что им можно было платить меньше, чем мужчинам. Вплоть до середины 20 века труд шахтеров был очень опасным (он и сейчас опасный) и при этом малооплачиваемым. Лишь после того, как зарплаты шахтеров стали высокими, в большинстве стран были приняты законы, запрещающие женщинам работать в шахтах – нельзя позволять женщинам зарабатывать много. Но в те времена, когда за труд шахтеров платили сущие гроши, никто женщин из шахт не выгонял.
Вот на этой фотографии конца 19 века женщины-шахтерки из Уэльса (Великобритания):
А это фотография того же времени, на которой шахтерки Австралии:
Фотография конца 19 века. Шахтерская бригада из Лотарингии (Франция). Посмотрите, сколько женщин:
Картина русского художника Николая Касаткина. Шахтерка Донбасса. 1893 год:
Женщины работают на лесоповале. Это тоже Россия. Фотография конца 19 века:
Эти женщины рубили сучья у деревьев. Мужчины валили лес и шли дальше, а уж обрубать сучья у поваленных деревьев было делом женщин.
Искусство других стран тоже весьма выразительно показывало, что женщинам-простолюдинкам не приходилось рассиживаться дома – все они так или иначе работали. Вот картины и рисунки из Франции 18 века. На них изображена женщина-прачка и работница с тачкой (неизвестно, что она перевозила, но вряд ли это было очень легко:
Во всех городах было очень много швейных мастерских, где работали швеями исключительно женщины. Долгое время вся одежда шилась вручную и работы швеям хватало. Работа швеи была ох какой нелегкой. Работали по 12-14 часов в день или больше, зрение быстро садилось, от сидячего образа жизни начинались всякие другие болезни. Вот на картине изображена одна такая швейная мастерская:
Не все женщины собирались для работы в мастерские. Для модных портных обычно шили незамужние швеи-надомницы. Но как надомницам, так и швеям в мастерских платили копейки, пенсы и прочую мелочь, в зависимости от страны – считалось, что сидеть с иголкой женщине нетрудно. Чтобы на самом деле прокормиться, девушка должна была сидеть за шитьём часов 14-16 и более в день, не выходя из каморки, которую снимала. Швеи страшно уставали, страдали от профессиональных болезней (смещение шейных позвонков, прогрессирующая близорукость), недоедали и нередко болели туберкулёзом.
Замужние женщины и вдовы с детьми предпочитали подрабатывать, беря в починку чужую одежду. В отличие от протестантских стран, где поддерживать свою опрятность любым способом считалось за добродетель, даже самый бедный россиянин избегал того, чтобы зашивать прорехи и пришивать пуговицы самостоятельно, и искал женщину, которая сделает это за него.
Так же в городах стиркой белья и одежды занимались женщины в прачечных. Они же и гладили выстиранную одежду для заказчиков. Вот картина финского художника Альберта Эдельфейльда 1883 года «Прачки»:
Еще более выразительно и страшно отображена тяжелая жизнь прачек в картине русского художника Абрама Архипова, написанной в 1890 году:
Во многих русских городах разделяли портомоек и прачек, хотя, по сути, те и другие стирали чужое грязное бельё. В прачки шли отчаявшиеся вдовы, девушки, которые думали пережить трудный период, пока не найдут мужа, жёны алкоголиков или инвалидов – а всё потому, что это была одна из самых тяжёлых физически работ, с постоянным риском увечий. Надо было возиться в щёлоке, разъедающем кожу, дышать паром, таскать тяжеленные корзины с мокрым бельём, полдня стоять внаклон. Постоянное выкручивание белья требовало не только хорошей силы рук, но и крепких суставов – иначе выворачивала прачка не только бельё.
Прачки стирали большие объёмы белья, портомойки же брали по одному-три комплекта одежды за раз, часто обстирывая одного и того же соседа, студента или молодого и небогатого офицера. За дополнительную плату они же чинили эту одежду. Впрочем, разделение на прачек и портомоек было нестрогим. Еще одна картина, где показан труд женщин, заботящихся о чистоте одежды заказчиков: нидерландский художник Луи Антониссен «Гладильная мастерская» 1887 г.:
Очень многие бедные женщины устраивались в дома богатых или даже просто состоятельных людей горничными. Горничные были почти во всяком доме, где был достаток. Обязанности горничных были весьма многочисленны: горничные должны были убирать комнаты (5-6 комнат, например); помогать хозяйке и другим женщинам семьи в мытье и умывании, одевании и раздевании; привести в надлежащий вид платье и обувь для нескольких членов семьи; на протяжении всего дня бегать в булочную и лавку; сервировать и убрать стол к каждому приёму пищи; ставить самовар к утреннему и вечернему чаепитию семьи; с раннего утра до поздней ночи открывать и закрывать двери. Спать горничная могла лечь только после того, как засыпали хозяева, а встать должна была раньше их, и уже полностью одетая, помогать хозяйке вставать с постели, умываться и одеваться, застилать ее постель. Всех обязанностей горничной было и не перечесть, а платили им не так то и много. Приходилось работать по 16 и больше часов в сутки. Вот как работа горничной показана на картине художника 19 века Андрея Попова - и обувь на всю семью чисти, и за самоваром гляди, да и хозяйка в любой момент может позвать и поручить какое-то дело:
Смотрела я на все эти и другие фотографии и картины, изображающие тяжелый физический труд подавляющего большинства женщин прошлого и искренне недоумевала: ну откуда вообще взялся этот миф, что работающая женщина — это какое-то недавнее завоевание человечества? За исключением небольшого числа всяких разных аристократок и прочих богачек, женщины работали всегда — няньками, прачками, кухарками и так далее. В семьях простолюдинов часто было так: муж — извозчик, жена — горничная; муж — сапожник, жена — поденщица в богатых домах; муж — приказчик, жена — белошвейка; муж работает на фабрике или мануфактуре – жена в прачечной мастерской. Про крестьянский труд вообще стоило бы помолчать – там женщины работали рядом с мужчинами и ничуть не меньше. В городах уже к XIX веку на фабриках и мануфактурах работало огромное количество женщин. Вот как об этом написано в специальном исследовании:
«К середине XIX века сложились целые отрасли, в которых были заняты преимущественно женщины: текстильное, швейное, чулочное, табачное производство. Еще на крепостной фабрике XVIII и XIX веков женщины работали наряду с мужчинами. Рост промышленности в XIX веке и отмена крепостного права привели к увеличению женского участия в фабричном деле. Инспекторы на осмотренных в 1885 году предприятиях насчитали более 30% работниц женского пола». (Семенова Е.Н. К истории развития женского труда в России»)
К концу 19-началу 20 века увидеть женщину на фабрике или заводе стало делом самым обычным. Вот цех швейной фабрики в Англии:
А это цех по обработке каких-то металлических изделий во Франции:
Так что выдумка о том, что женщины, мол, только в последние сто лет начали работать – это действительно выдумка. А правда заключалась в том, что в девятнадцатом веке точно так же, как в двадцать первом, семьи и в России, и в Европе редко могли себе позволить полагаться на зарплату одного только отца семейства. Необходимость поддерживать общие семейные штаны заставляла всех этих и так постоянно работающих по дому жен и матерей искать заработка. И что самое главное – заработок этот был обязательно меньше, чем у мужчины. Да, это было практически законом: женщине за ту же работу платили меньше, чем мужчине. Например, такое было в шахтерском деле – женщина-шахтерка получала меньше мужчины за одну и ту же норму выработки. Почему? А женщине просто говорили – тебя всё равно кормит муж. Как будто, если бы муж с этим справлялся, женщине, нагруженной бытом, пришло бы в голову искать себе ещё работы...
Работали не только простолюдинки - крестьянки, мещанки. Работали и женщины из более привилегированных сословий, например, дворянки или женщины из интеллигентной среды. Заработок, доступный девушке или женщине, очень сильно зависел от сословия, к которому она принадлежала. Дело было не только в умениях, но и в том, что было прилично или неприлично (то есть социальной смерти подобно) делать дочери и жене чиновника, дворянина или простого горожанина, не обременённого излишками грамотности. Дворянка, снизошедшая до стирки чужого белья своими рукам, или до выращивания лука зеленщику на продажу, или до разноски по домам молока – считалась почти такой же падшей, как пошедшая воровать или попрошайничать по улицам.
Занятия делились на пристойные или непристойные не только по сословиям, но и по статусу (замужняя, незамужняя), и по возрастам. Некоторые занятия считались «вдовьими» или «старушечьими», некоторые – исключительно девичьими. Строгие границы в сословном обществе встречали женщину на каждом шагу.
В городах часто случалось так, что работницы оказывались как бы невидимыми. Довольно легко было заметить женский труд, проезжая сельской местностью в урожай: женщины вязали снопы, собирали фрукты и овощи, мяли лён, выполняли другие сельскохозяйственные работы. В России эта работа была преимущественно на собственную семью или на барина, в Европе же многие из этих женщин в полях и садах были батра́чками, нанятыми работницами. А вот в городе большинство работниц оказывались невидимы, потому что брали работу на дом – часто из-за невозможности нанять своим детям даже копеечную няньку лет десяти, а чаще просто потому, что существовало много профессий, не требующих выхода из дома.
Женщины зарабатывали на жизнь поломойками и посудомойками (и взгляды мимо таких женщин скользили как мимо пустого места), плели кружева, «сидели» с больными (что означало, что они за ними ухаживали, поднимали их, ворочали, переодевая, обмывая, ухаживая за пролежнями), шили и вязали на продажу, выращивали для зеленщиков пряные травы на окнах или в огородиках, выполняли мелкую работу для лавок и мануфактур – раскрашивали, приклеивали, обклеивали, набирали бусы, вертели искусственные цветы и так далее. Не на виду оказывались и обладательницы настоящих ремёсел, работающие на лавочников из дома: шляпницы, кукольницы, ткачихи, вышивальщицы, токарщицы, художницы ремесленного уровня и так далее.
Как я писала выше, работать приходилось и обедневшим дворянкам и обедневшим женщинам из интеллигентной среды. Их жизнь осложнялась тем, что они имели право не на всякий заработок, если не хотели, чтобы от них отвернулись те, кто мог бы помогать. Чаще всего в России и не только в России девушки из благородного сословия шли работать в учительницы девичьих пансионов или в гувернантки. Положение гувернанток целиком и полностью зависело от хозяев, часто для проживания им выделялись маленькие темные комнатушки, а присматривать за подопечными они должны были постоянно. Это был нелегкий труд. Вот как он изображен на картине английского художника Ричарда Редгрейва «Гувернантка» 1844 года. Просто иллюстрация к «Джен Эйр»:
Начиная с шестидесятых годов девятнадцатого века девушки благородного сословия получили возможность осваивать и другие профессии, кроме профессий гувернанток или учительниц женских пансионов. Они шли в приказчицы (продавщицы), сельские учительницы и телеграфистки. Если про дворянку, девушку или даму говорили, что она «шьёт», это означало, что она фактически портная – просто это грубое слово к ней не применяли. Просто шили, не за деньги, все, и это в разговоре не выделяли. А даме, про которую это слово произносили вслух, считалось хорошим тоном дать заказ.
Многие работающие дворянки тайно зарабатывали перепиской нот или текстов, художественными переводами и корректурой текстов; те, кому повезло, писали статьи – и часто под мужскими псевдонимами, ибо не каждый редактор журнала или газеты связывался с женщинами. Отдельные дамы копировали чертежи. Ближе к концу века распространённой стала дача частных уроков – у себя или маленькой ученицы на дому.
Многие работающие женщины были на виду – и, если читать литературу девятнадцатого века внимательно, окажется, что там упоминаются не только страдающие барышни и старорежимные барыни. Работали кухарки в домах и поварихи на стройках или при рабочих артелях (вне города это, впрочем, был сомнительный труд, если только ты не сестра кому-то из работников – артельщики откровенно искали ту, что согласится спать с ними). Работали банщицы, заменявшие заодно модных мастеров педикюра там, где их не наблюдалось.
Работало очень много повивальных бабок или повитух. Так раньше называли акушерок. Женщины разных сословий в условиях отсутствия контрацепции вынуждены были много и часто рожать. И посему услуги этих женщин требовались постоянно. Был весьма развит институт и профессиональных свах. А еще женщины были заняты на таких работах, как работа няни и горничной. Многочисленным детям в состоятельных семьях няни часто требовались. А уж о горничных и говорить нечего, семьи с достатком часто нанимали бедных женщин выполнять работу горничной. Няня и горничная – эти две работы часто были сопряжены с серьёзной физической нагрузкой и депривацией сна. Еще одна сфера, в которой работали исключительно женщины – это подготовка мёртвых к похоронам (обмывали тела недавно умерших и одевали их прежде чем положить в гроб). На похоронах также часто нанимали и профессиональных плакальщиц, которые распевали так называемые «жа́льные пла́чи», т.е. причитания по умершим, часто в форме белого стиха.
На многие специальности в мастерские, на мануфактурах, фабриках и заводах предпочитали набирать девочек и женщин, отчасти из-за аккуратности и дисциплинированности, которая там требовалась, отчасти из представлений о том, с чем может быть связан труд женщины: женщины делали нитки, красили ткани, раскрашивали игрушки, стояли у механизированных ткацких станков, вертели папиросы и фасовали табак. У каждой из этих профессий, с учётом условий труда в те времена, был свой ряд профессиональных заболеваний. В большинстве случаев – поражающих лёгкие и слизистые глаз.
Женщины торговали на рынках или вразнос – зачастую то, что сами дома напекли, вырастили, изготовили или надоили. Торговали выращенными цветами, как это изображено на картине французского художника Мари-Франсуа Жермен-Жирара «Цветочница»:
Так же женщины устраивали домашние детские сады, беря за деньги под призор несколько детей, собирали по домам тряпьё для продажи, например, в производство бумаги, будили по утрам (была в Британии такая профессия), убирали улицы. По рекам тянули плоты и баржи бурлачки, в Поморье и на скандинавских берегах неплохо зарабатывали на жизнь рыбачки, на лесоповалах нередко можно было видеть сучкорубок, порой составлялись целые артели дровосечек – как правило, из вдов и осиротевших дочерей дровосеков.
Я уже писала, что женщины работали в шахтах. И если в России речь шла чаще о должностях на сортировке и реже – о работе в забое, то в Британии женщины таскали гружёные углем тележки вместо более дорогих в эксплуатации ослов. В России зато на Волге можно было видеть грузчиц, и они составляли большой процент от грузчиков – до трети.
Каждый знал несколько кухарок и горничных, хотя бы одну учительницу и повивальную бабку. Но даже те женщины, что были на виду у всех, становились невидимыми, стоило обществу начать рассуждать о том, как распределены роли полов. «Мужчины работают, женщины занимаются домом и детьми» – вот так часто благодушно говорили обыватели, глядя поверх русых, чёрных, рыжих, седых женских голов, склонившихся над мойкой, чужим мокрым бельём, рудой, фабричным станком или снопом пшеницы. Впрочем, похоже, изменилось с той поры немного, потому что эту фразу мы слышим снова и снова – после исторически короткого времени плакатов о женщине-труженице и женщин, покоряющих «мужские» профессии.
Во второй половине 19 века женщины и в России, и в других странах поставили вопрос о допуске их к высшему образованию. До этого принимать женщин в университеты и любые другие высшие учебные заведения строго запрещалось. В результате женщина не имела доступа к подавляющему большинству так называемых «интеллигентных профессий», не могла стать врачом, юристом, чиновником, преподавателем вуза или другого учебного заведения, где от преподавателя требовалось высшее образование. Когда женщины потребовали и себе высшего образования и доступа к таким профессиям, что тут началось! Многие мужчины начали выпускать целые тома статей, брошюр, книг, где доказывалось, что если женщины получат право на высшее образование и начнут работать в сферах «интеллигентных профессий», то от этого, мол, перестанут быть нежными и женственными, не будут рожать детей, и как же тогда роду человеческому продолжаться. Но почему-то эти мужчины не замечали загруженности женщин-простолюдинок на тяжелых физических работах, и не опасались, что привычка простолюдинок к тяжелому физическому труду помешает продлению рода человеческого. О таких опасениях сторонник женской эмансипации Овцын В. писал иронически в 1887 году:
"Пока женщина работала в поле, в огороде, на фабрике, мы ни за ее организм, ни за будущность человеческого рода не опасались. Что установлено веками, то считается нормальным. Но появилось нечто новое - несколько женщин захотели быть врачами, учительницами, учеными, - и мы в ужасе за нарушение "законов природы" и проливаем слезы об искажении женской натуры" (Овцын В. Развитие женского образования: Исторический очерк. СПб., 1887. С. 4.)
В результате борьбы женщин за право получать высшее образование еще во второй половине 19 века некоторые университеты и высшие заведения Европы и США все же допустили женщин в студенческие аудитории наравне с мужчинами. А там, где запреты сохранялись, появились высшие учебные заведения специально для женщин. Таковыми, например, стали Высшие женские курсы в России, которые открылись в 1878 году и работали вплоть до 1918 года. Они еще назывались Бестужевскими курсами, по фамилии известного историка и профессора К. Н. Бестужева-Рюмина, который был горячим сторонником допуска женщин к высшему образованию, сделал много для открытия этого первого русского женского университета и был первым его директором.
Из всех исторических свидетельств явствует, что женщины всегда работали практически наравне с мужчинами. Особенно это касалось простолюдинок. Поэтому не стоит обвинять женщин, которые боролись за женские права в прошлом, что это, мол, они выгнали женщин на работу. Единственное, что сделали феминистки и суфражистки прошлого – это немало способствовали тому, что женщина перестала отчуждаться от результатов своего труда и теперь все женщины сами получают плату за свою работу. А то в прошлом были нередки случаи, когда заработками женщины распоряжался ее отец, как глава семейства, или муж, если женщина была замужем.
Вот как это показано в рассказе Чехова «Кухарка женится». Там описано как охваченная жаждой женить свою прислугу мать маленького мальчика Гриши уговорила кухарку выйти замуж за извозчика. И вот результат уже свершившейся свадьбы – женщина, вышедшая замуж, потеряла даже право получать свое жалованье от хозяйки, теперь все будет забирать ее муж:
«На другой день утром кухарка была уже в кухне. Заходил на минуту извозчик. Он поблагодарил мамашу и, взглянув сурово на Пелагею, сказал:
— Вы же, барыня, поглядывайте за ней. Будьте заместо отца-матери. И вы тоже, Аксинья Степанна, не оставьте, посматривайте, чтоб всё благородно... без шалостев... А также, барыня, дозвольте рубликов пять в счет ейного жалованья. Хомут надо купить новый.
Опять задача для Гриши: жила Пелагея на воле, как хотела, не отдавая никому отчета, и вдруг ни с того ни с сего явился какой-то чужой, который откуда-то получил право на ее поведение и собственность! Грише стало горько. Ему страстно, до слез захотелось приласкать эту, как он думал, жертву человеческого насилия. Выбрав в кладовой самое большое яблоко, он прокрался на кухню, сунул его в руку Пелагее и опрометью бросился назад».
В этом чудесном и грустном рассказе Чехов мастерски подметил обыденность тогдашнего семейного быта: деньги, заработанные женщиной, очень часто ей не принадлежали. Она обязана была их отдать главе семейства. Это называлось «работать на семью». Но и ежу понятно, что в тех условиях полного господства патриархальных порядков главами семейств были мужчины. Так что деньги могли потребовать у работающей дочери отцы, а уж муж с полным сознанием своего права почти всегда это мог сделать в отношении жены. Только в семьях, где в случае раннего вдовства женщина оставалась хозяйкой самой себе, такой незыблемый порядок нарушался. В крестьянских семьях женщины еще больше были отчуждены от результатов своего труда. Они работали наравне с мужчинами, но в основном лишь мужчины могли отвести на рынок или ярмарку и продать там продукты крестьянского хозяйства – зерновые, овощи, фрукты, птицу, мясо. А дальше все уже зависело от совести и порядочности мужа. Захочет: купит на вырученные деньги жене какую-нибудь обновку, детям сладости. А не захочет: заберет себе, да и пропьет часть или даже все деньги в ближайшем кабаке. Понимая несправедливость таких порядков, в крестьянском быту некоторые пытались установить обычаи, по которым женщина могла бы распорядиться хоть частью того, что она наработала своим трудом. Например, считалось, что она может взять себе деньги за проданные яйца, или за выделанную ею домотканую материю, или за овечью шерсть, или еще за что (в разных местностях порядки были разные по этому поводу). Мужу не полагалось налагать лапу хотя бы на эти доходы женщины. Но обычай, как известно, не закон. Только закон, предусматривающий наказание за его нарушение, может остановить нарушителя закона. Нарушителя обычая никакие санкции не касаются. Поэтому никакому буйному или пьяному мужу ничего не стоило взять топор, разбить «укладку» (небольшой женский сундучок), забрать себе все деньги жены и отнести в кабак. Собственно упоминавшаяся в первой части Ольга Семенова-Тян-Шанская писала в своей «Жизни Ивана», что мужья часто так поступали и забирали себе деньги жены. А с бессильно протестующей женой справлялись традиционным в тогдашней российской деревне способом – фонарь под глазом или еще более жестокое избиение. Жаловаться женщинам было некуда и некому, понятия «домашнее насилие» тогда вообще не существовало, а про битье жен мужьями говорили – не бьет мужик бабу, а учит. Так что чаще всего крестьянки своих денег не имели или имели намного меньше мужчин. Работая наравне с мужчинами и беспрерывно рожая, они в денежном смысле полностью зависели от мужчин.
И то, что феминистки и суфражистки прошлого немало способствовали тому, что такой порядок был сломан – это факт. Не они выгнали женщин на работу – женщины работали всегда. Женщины, которые боролись за женские права, просто поспособствовали тому, чтобы женщины стали получать за свою работу деньги сами, а не отдавать их в распоряжение мужчин – отцов или мужей.
...