Пенелопа Уильямсон "Сердце Запада"

Ой, девочки... бежала домой с работы - спотыкалась, так спешила, так спешила... Хосподи, вот это глава... Спасибо вам!


плииин, как эроти-и-ишно я млею...
_________________

Спасибо за главу!
___________________________________

Я тоже обратила на это внимание. Как интересно получилось - видимо, Клем Гасу вообще не доверяет и не хочет показывать свои слабости. И мне кажется, она подсознательно понимает, что Зак как раз-таки ее поймет лучше кого-то другого. Хотя до сих пор не уверена, что именно ею двигало.
Ой не говори. Пока Гас мечтает и по делам своим ездит, Клем, похоже, дом в порядок приводит. Или когда он ночью храпуна дает, а ей не спится и заняться нечем - вот птичек и вышивает
_________________

мимими,как говорит Ластик, какая главка!!!! просто словей нет..девочки,спасибо!!!!
_________________

 » Глава 8

Глава 8

Перевод: Rusena
Редактирование: LuSt, codeburger
Иллюстрации: Nata Nata

– А сейчас замрите, мистер Монтойя, пока вас не щелкну.
Серебряные бляшки на сомбреро паренька засверкали, когда он рассмеялся.
– Слышите, босс? Ваша жена говорит, что собирается щелкнуть меня.
Щеголь встал в позу: большие пальцы зацеплены за красный кушак на талии, одно бедро выставлено вперед. Кожаные штаны украшены серебряными заклепками, а сапоги – цветной аппликацией.

Паренька из местных наняли в «Ревущий Р» в помощь с весенним сгоном скота. Но в очарованных глазах Клементины он выглядел так, будто только вчера пересек испанскую реку Рио-Гранде.
Под накидкой для фокусировки Клементина не видела нетерпение своего мужа, зато явственно слышала его. За ее спиной, поднимая пыль, ерзали сапоги. Гас ударил скрученным лассо по бедру.
– Ты не могла бы поторопиться, малышка? – наконец сказал он. – Коровы не заклеймят себя сами. Солнце уже так давно встало, что роса почти высохла.
Солнце действительно рассеяло большую часть утреннего тумана. С учетом этого обстоятельства Клементина отрегулировала объектив. Она не станет спешить со своими фотографиями. Нет, не станет.
Коровы мычали как голодные дети, словно их обманом выманили из каньонов и усыпанных хвоей предгорий. Мужчины свистели и покрикивали, собирая животных в мычащее стадо, над которым стоял гул сталкивающихся рогов.

Пыль ореолом окружила солнце, и копыта все громче стучали по земле, пока Клементина не почувствовала, как та загудела под подошвами. От рокота у нее зазвенело в ушах.
У согнанных коров и смотреть-то было не на что. Их грубые шкуры были красно-пестрыми, как лежалые яблоки, за исключением белых треугольников на лбах, придававших прямым взглядам выражение наглости. Клементина не могла понять, почему их называли шортхорнами[1]: рога у громадин длинные, искривленные и острые. Коровы были отвратительными глупыми созданиями. Они шарахались от любого движения и не любили ее.
К полудню мужчины распределяли скот по лугам и оставляли пастись, но если рядом случалось пройти Клементине, пеструхи становились беспокойными и начинали мычать и задирать хвосты. Гас объяснил, что дело в ее юбках, которые шуршат на ходу и хлопают от постоянного ветра.
А мистер Рафферти заявил, что причина в запахе крахмала, который Божьи твари терпеть не могут.
Мистер Рафферти.
Коровам мог не нравиться звук или запах ее юбок, но этот мужчина… Клементину возмущало само его существование. Она не могла назвать или перечислить все многообразные эмоции, которые он вызывал в ее груди. Но два чувства осознала слишком хорошо: страх и восхищение.
В тот вечер, когда Зак вернулся домой после затяжного кутежа в Радужных Ключах и подарил чете Маккуинов подсвечники, разразилась сильная гроза.
Молнии раскалывали темное небо, и гром гремел так громко, будто небеса лопались, чтобы выплеснуть дождь. И когда Рафферти шагнул в лачугу, показалось, что вместе с ним вошла и молния, сросшаяся с ним: разящая, безжалостная и опасная.
Для этого мужчины закон не писан; он был всем, к чему Клементине с детства прививали презрение. Бесстыдный, грубый и жестокий, да ещё вдобавок пьяница и распутник – и даже хуже, если он действительно убил человека, будучи ребенком. Самец, буйный во всех проявлениях. Тем не менее, в те разы, когда она осмеливалась встретиться с ним взглядом, с той самой грозовой ночи, какое-то странное чувство сдавливало ей грудь, заставляя Клементину задыхаться.
«Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию».
Зак Рафферти был подобен молнии…
Как молния.

* * *

Клементина добавила еще одну ветку тополя к шаткой охапке на руках, подпирая ношу подбородком. Щепка впилась в шею, и женщина подавила ругательство, прежде чем оно успело сорваться с уст.
Зажмурив глаза, Клементина стояла с пучком хвороста для розжига в центре пастбища и с усилием старалась собрать воедино разболтанные куски самой себя. «Кто будет злословить Бога своего, тот понесет грех свой». Три месяца назад она знать не знала богохульных слов. А теперь благодаря урокам, полученным от Энни-пятака и Рафферти, непристойные слова дрожали на кончике ее языка гораздо чаще молитв.
Клементина находилась на полпути от фургона с едой до костра, когда зацепилась мыском ботинка за корень гниющего пня и рухнула на землю. Ветки подобно бирюлькам высыпались из рук.
Мгновение Клементина неподвижно лежала, хватая ртом воздух. Затем перекатилась на спину, моргая от пыли в глазах. Уступив пеклу, утренний бриз стих. Солнце обжигало, горячее и сухое. Всю прошлую неделю оно так палило, что долина превратилась из грязного болота в пыльную пустыню. «Какой же это жестокий округ», – подумала Клементина. Безжалостный и жесткий, как земля, на которой она лежала.
Клементина прикрыла глаза рукой, закрыв от себя небо. Ее городские уши впитывали странную колыбельную жужжащих в высокой траве насекомых и бормочущую между камнями и деревьями реку. Но солнце было жарким, к тому же спину колола ветка, поэтому спустя минуту Клементина поднялась на ноги.
Она подобрала разбросанную растопку и отнесла к костру. Разломила одну палку пополам, скормила огню, бросила несколько горстей бобов в висящий на крючке походный котелок и доверху долила его водой.

Как стряпухе всей честной компании ей полагалось выбрать меню для обеда. Что ж, сегодня будут бобы, бекон, дрожжевые пончики и кофе. То же самое, что вчера. То же самое, что и позавчера.
Однако едоков было немного: Гас, его брат, мексиканский паренек по имени Пало Монтойя да пара местных старожилов, Поджи и Нэш. Старатели помогали со сгоном скота, поскольку им не светило увидеть серебро из своей шахты, пока Гас не сможет выделить время, чтобы съездить в Бьют-Кэмп и договориться с возможными вкладчиками о создании консорциума, который возьмет внаем «Четыре Вальта» и будет вести там добычу.
На рассвете мужчины выезжали верхами, чтобы собрать коров и загнать их в импровизированный загон из веревок на пастбище. В десять утра они возвращались на обед, а остальную часть дня выхватывали из стада телят для клеймения.
Поставив бобы на огонь, Клементина решила, что самое время сделать еще несколько фотографий, пока работники не вернулись в лагерь. Первый выбранный ею кадр – табунчик запасных ковбойских лошадей с костром на переднем плане – оказался неудачным. Лошади постоянно двигались, поэтому на негативе выглядели как призраки, а поднимающийся к вершинам деревьев голубой дым от огня – впечатлившая её картина – вообще не отразился на снимке. Затем Клементина перенесла внимание на фургон с припасами, что оказалось удачным решением. Брезентовый тент на старый фургон не натянули, и голые дуги вырисовывались на фоне неба как ребра древнего скелета мамонта.

На следующем снимке она запечатлела поздно родившегося теленка, сосущего молоко у матери. Теленок с белой отметиной на лбу и тонкими мосластыми ногами заставил ее улыбнуться.

Клементина фиксировала последний негатив, когда услышала зовущий её раздраженный мужской голос.
Жар и химические испарения от реактивов заполняли темную палатку. На мгновение бас напомнил Клементине голос ее отца, отчего она втянула воздух ртом, и вредные пары опалили легкие. Ее руки задрожали, и она плеснула слишком много цианистого калия в фиксажную ванну, испортив негатив.
Клементина вылезла из палатки, застегнула ее и подошла к стоявшему у костра Гасу. Она сложила руки на груди, потирая пальцами края рубцов. «Я не стану бояться мужа, как своего отца, – мысленно поклялась она. – Я не стану бояться». Тем не менее, страх не исчезал, мешая вдохнуть и сбегая ручейками едкого пота между грудей. Бобы набухли, переполнив горшок и почти затушив костерок. Гас с каменным лицом наблюдал, как она приближается.
Он постучал по ноге кожаными перчатками с бахромой.
– Где пончики?
– Я забыла их приготовить. – Клементина вытерла испачканные серебром руки о фартук, сшитый из мешка от муки. – Завозилась и… забыла.
Его взгляд метнулся к глубокой тени кленов, где была установлена темная палатка. Челюсти Гаса сжались так сильно, что под кожей заходили желваки.
– Клементина, я заберу у тебя эту проклятую штуку…
– Не заберешь! – выпалила она так громко, что его голова дернулась назад словно от удара. Клементина начала обходить мужа, а затем обернулась.
– И я не буду замужем за своим отцом! Видишь мои руки, Гас? – закричала она, поднеся ладони прямо к его лицу. – Ты хотел знать, откуда у меня эти шрамы – ими наградил меня отец! Он хлестал меня до крови, поскольку я не сказала, что сожалею. Я не буду замужем за своим отцом! – Она сжала кулаки и заколотила по груди Гаса в такт своим словам. – Не буду… замужем… за своим… отцом!
Гас гневно схватил ее за запястья.
– Что, черт возьми, с тобой творится?..

Он резко обернулся, когда со звоном бляшек и лязгом шпор подъехал Пало Монтойя, за которым следовали Поджи, Нэш и брат Гаса на покрытой пеной лошади.

За ними вприпрыжку бежала полуслепая собака.
Клементина высвободилась из хватки мужа и прошла мимо него к фургону с едой.
– Сейчас поджарю бекон.
Мужчины сами наложили себе бобов. Они ели стоя, запивая обед горячим кофе.

Их шепот долетал до ушей Клементины, но затих, стоило ей подойти к огню. Гас выглядел мрачно, будто жевал не бобы, а собственную шляпу.
Клементина присела на корточки, чтобы поставить на угли трехногую сковороду с ломтиками бекона. Она посмотрела на жесткий рот и сжатые челюсти мужа. «Ты не имеешь права, – молча сказала она неподвижному обвиняющему лицу. – Не имеешь права, не имеешь, не имеешь».

* * *

Шли часы, и жара прибывала.
«В Бостоне солнце никогда так не палило», – подумала Клементина. И вездесущая пыль. Пристающая к липкому от пота лицу и колющая глаза. Обжигающая ноздри и забивающаяся в одежду так, что при движении Клементина чувствовала себя мешком муки.
И, ко всему прочему, было слишком жарко и пыльно, чтобы фотографировать, даже если бы она осмелилась этим заняться вопреки недовольству Гаса. С самого начала он приказал жене держаться подальше от стада. Но в отсутствие ветра, от которого шелестели юбки, беспокоя скот, она не нашла ни единой причины, почему бы не понаблюдать за кастрацией телят и клеймением.
Чем ближе Клементина подходила к веревочному загону, тем гуще становилась пыль. Она покрывала каждый лист и травинку так, что весь мир, казалось, потускнел.
Внезапно налетел рой гнуса, кусая все неприкрытые участки кожи. Клементине захотелось повернуться и броситься к спасительной реке. Но вместо бегства она упорно пробиралась сквозь жалящее облако, отгоняя кровососов от головы.
Травянистый, насыщенный запах подсказал, что она приближается к цели, хотя сквозь поднятую пыль Клементина не видела сбившийся в стадо скот. Она вышла к большому костру с торчащими из него тавро для клеймения.
Подошел Гас с клеймом в руках и нахмурился, заметив жену.
– Возвращайся в лагерь, Клем. Это зрелище не для глаз леди.
– Но я хочу остаться.
Его лицо приняло знакомое суровое выражение, и она подумала, что муж сейчас прикажет ей уйти.
Но крик Нэша «Давай клеймо!» отвлек его.
Мексиканский паренек через весь загон тащил упирающегося теленка к костру. Шею животного обвивала веревка из сыромятной кожи, другой конец которой был обмотан вокруг выступа седла Пало. За ними трусила мать малыша, беспокойно мыча и качая рогами. Белые зубы паренька сверкнули на смуглом лице.
– Собираетесь поджарить нам несколько «устриц из прерии» на ужин, сеньора Маккуин? – крикнул он.
Не поняв его слов, Клементина махнула и улыбнулась в ответ. Пало доставил брыкающегося теленка к Поджи и Нэшу, которые, прихватив за шкуру, выбили из-под несчастного ноги и опрокинули его на бок как тюк сена. Пало свернул лассо, пока Поджи и Нэш удерживали брыкающееся животное на земле. Панический вопль теленка перерос в болезненный рев, когда Гас рассек его ухо острым ножом, а затем отрубил яички и бросил их в окровавленное оцинкованное ведро. Сунул руки в перчатки, схватил раскаленное тавро и прижал его к красному боку теленка.

Раздалось шипение, появились клубы белого дыма, запах паленой шерсти и горящей плоти. Теленок закричал.
Клементина повернулась, сделала три спотыкающихся шага, согнулась пополам, и её вырвало в пыльную траву.
Она не разгибалась, пытаясь восстановить дыхание. Сердце громыхало в ушах. Вонь обугленной шкуры наполняла ноздри, и Клементина тяжело сглотнула, подавляя новый позыв подступавшей к горлу тошноты. Тут послышался скрип седла. Подняв голову, Клементина открыла затуманенные глаза и уставилась на лошадиный бок, пыльный сапог в железном стремени и руку, держащую деревянную фляжку и чистый голубой платок.
Женщина молча приняла предложенное. Ополоснула рот теплой водой, сплюнув, как жующая табак погонщица мулов. Смочила платок и начисто вытерла лицо, ни разу не взглянув на всадника.
Клементина вернула спасителю флягу, по-прежнему не глядя на него. Заревел другой теленок, и в горячем воздухе разнесся свежий запах паленой шерсти. Клементина снова зажмурилась.
– О, пожалуйста, скажите… им ужасно больно? – осипшим голосом прохрипела она.
– А ты как думаешь? Если не можешь это вынести, Бостон, проваливай домой к мамочке.
– Я дома, – сказала Клементина. Она солгала, и Зак это знал.
За спиной она услышала шаги, и до нее донесся голос мужа, снова напряженный от гнева.
– Когда ты начнешь делать то, что тебе велят? Теперь видишь, о чем я тебе втолковывал, когда говорил, что это зрелище не для леди? Сейчас же возвращайся в лагерь.
– Нет. Я остаюсь. – Она подняла голову. Поля черной шляпы Рафферти скрывали большую часть его лица, и Клементина не видела его глаз. – Я остаюсь, – повторила она. Специально для него.
Двумя пальцами Зак коснулся своей шляпы, будто выражая одобрение. Потянул повод, повернув голову коня. Мгновение он молча рассматривал Клементину.
– Клеймение не причиняет телятам особой боли. Всего лишь выжигает шерсть и немного шкуры. – Рафферти сжал колени, лошадь развернулась в облаке пыли и прорысила обратно к загону.
Клементина осталась, хотя с трудом могла вынести зрелище того, как Гас клеймит скот. Наверняка телятам больно, решила она, иначе бедняжки не кричали бы. Миссис Маккуин задержала взгляд на Пало и палевом псе, Атта-бое. Даже будучи почти слепым, пес ловко пробирался через сгрудившийся скот, безошибочно выбирая теленка без клейма на боку и гоня его к вертящейся веревке паренька. Уголком глаза Клементина продолжала улавливать движение, но не оборачивалась, поскольку не хотела смотреть на этого мужчину. Не станет на него смотреть и все тут.
Но вскоре сдалась и подняла глаза.
Длинные загорелые пальцы раскручивали кожаную петлю, вырисовывая в воздухе мягкие плавные круги. Тугие мышцы бугрились, прогибались и вздувались при каждом движении руки. И лассо все плыло и плыло, паря в воздухе, а затем каким-то чудом скользнуло под живот бегущего теленка, связывая его задние ноги. Руки Рафферти быстро мелькали, закрепляя свободный конец лассо на выступе седла. Бедра напряглись, когда он перенес свой вес на стремена, пресекая попытку пленника сбежать. Кожаная веревка со скрипом натянулась, полностью стреножив ноги теленка, бедняга с глухим стуком свалился на бок, готовый к клеймению.
Зак повернул голову и заметил, что она наблюдает за ним. Их взгляды встретились. Поток крови с гулом пронесся сквозь тело Клементины. Кожа потеплела и увлажнилась, а одежда внезапно стала колоть, будто сотканная из чертополоха. По-прежнему не отводя от невестки глаз, Рафферти дернул рукой, и лассо рассекло воздух. Теленок вскинул голову и с низким ревом принялся отплясывать на свободе.
– Черт побери, видали? – воскликнул Поджи. – Парень-то потратил петлю впустую. Да за все время, пока его знаю, он ни разу не промахивался!

_______________
[1] Шортгорн – порода крупного рогатого скота мясного и мясомолочного направления продуктивности. Дословный перевод: короткий рог.

Спасибо за перевод!

О, наша Клементина начала показывать характер!!!!!
Да в первый раз смотреть на то, как клеймят скот это ужасно!!!!!! Не каждый выдержит...
Что то Клео стала часто на Зака поглядывать, что он даже промахнулся!!!!!! Что же он увидел у нее на лице?

Rusena, LuSt, codeburger, Nata Nata спасибо за великолепный перевод и иллюстрации!!!!!!!!!!!!
___________________________________

Большое спасибо за продолжение!!!!

Rusena, LuSt, codeburger, Nata Nata, огромное спасибо за продолжение!!!
Клеймение - зрелище не для слабонервных.
Я передернулась читая... и хлопнулась бы в обморок если бы это происходило на моих глазах.

ПыСы:Иллюстрации просто офигительные

И не говори. Клем молодец. Показывает, что даже такое вытерпеть может. И даже после того, как ее стошнило, она не ушла. Кто там говорил, что она слишком накрахмалена?!

Восхищение, видимо. Гас, наверное, так не умеет
Вот Зак захотел покрасоваться, а не тут-то было
_________________

Зак совсем не одобряет занятия фотографией... интересно, часто у них еще будут стычки?
фото просто обалденные!!! спасибо большое!

Rusena, LuSt, codeburger, спасибо за продолжение!!!

Настоящий бедлам. Особенно для того кто не привык с детства. Клементина молодец, раз, у нее даже мысли не возникает сбежать оттуда. Или она так охвачена идеей не дать слабину, что не чувствует собственных желаний. Представляю какие там запахи - бог с ним с запахом коров (даже для городского носа не очень уж и неприятный), а вот запах паленой шерсти - это уже непереносимо.

Все. И Клементина попалась, хотя еще не осознает этот факт.

Спасибо за новую главу!!!

Осторожно, Гас, будешь ругаться, так Клем тебе в бобы или кофеек плеснет пару капель

я смотрю, у них это популярное блюдо в соседнем переводе тоже фигурирует
_________________

В нашей ситуации естественное предположение, ведь
"Устрицы из прерий" = "Устрицы скалистых гор" = "Техасские устрицы" = жареные бычьи яички
а этого добра у них целое ведро (может, и не одно)

Благодяря Ташику нам уже довелось лицезреть это целое ведро, да, Танюш?... Наши работнички хорошо потрудились