Ирэн Рэйн:
» МИЛ11
11
Маршрут: Павел Полунин
Время: будущее
Пашка сидит на диване и размеренно кидает в стену теннисный мячик. Тот двигается по траектории стена-пол-рука, стена-пол-рука... В такт этому в голове Полунина отстукивает: «Вик-то-ри-я, Вик-то-ри-я».
В кружке остывает кофе, из окна пялится сумрак, из динамиков льются песни любимых рэп-исполнителей. Паше лень вставать, чтобы задернуть шторы, ему не очень-то хочется эспрессо, и только музыка в тему.
Настроение можно охарактеризовать одним не очень приличным словом, похожим на название пушного зверька. Это он, подкравшийся вроде как незаметно, но, собственно, не особо скрывающийся.
Руки сами тянутся к блокноту, где исписанные страницы чередуются с пустыми, а края обложки растрепались от частого использования. Блокнот служит Паше тайником для собственных мыслей и переживаний, в нем нет места лжи, ведь невозможно спрятаться от себя самого. Полунин знает, что глупо даже пытаться.
Мысли о Виктории Тепловой находят выход, обретают форму и звучание, они прямолинейны и беспощадны.
Мы даже не с теми, с кем нам бы хотелось.
Увы, не сумели. Сгорели. Дотлели.
И вместо мелодий – ревущие дрели,
Скворцы улетели, захлопнулись двери.
Мне жаль, что не с теми, с кем очень хотели б.
А может, успели б? Сказать бы сумели?
А может, прольемся весенней капелью,
И солнца теплом все прогоним метели?
Паша невесело улыбается, читая последние строчки.
За окном царит лето, и в том, что в его сердце не все так же безоблачно, нет ничьей вины, кроме собственной.
***
Никита по «скайпу» рассказывает о тренировках и своих успехах, о том, как вливается в команду и учит английский язык. Он делает это с какой-то очень правильной громкостью голоса – так, что можно слушать, а можно отключиться, думать о своем и кивать в нужных местах, ориентируясь на интонации.
Никита вообще это умеет – отсутствуя, быть рядом, давать ощущение поддержки, но при этом не лезть с искусственным оптимизмом и не пытаться доказать, что не из-за чего париться, когда на душе скребут кошки.
Паша благодарен судьбе за знакомство с ним, пусть та изначально немного посмеялась, поставив нападающего и защитника друг против друга. Уже давно неважно, кто победил, ведь в итоге оба обрели близкого человека. Даже не так – близких людей.
Пашка начинает прислушиваться, когда слышит имя Вики.
– Ну и какого лешего ты топчешься на месте? Я думал, за то время, что я отсутствую, у вас с сестрой уже все «на мази».
– Это не так просто, как я себе представлял. –Жалкое оправдание, если посудить, но предъявить больше нечего. – Мне хочется ее покорить. И я вроде знаю, что ей нравится и куда она хотела бы сходить, но все это кажется банальным, поэтому я пока что ищу варианты интересных, малознакомых даже коренным петербуржцам мест.
Никита закусывает губу, припоминая.
– Я с одной девчонкой на Финский залив ездил, с палаткой, все дела. Пришлось огромный рюкзак тащить, но оно того стоило. Костер жгли, много болтали, даже рыбачить пытались – понятно, что безуспешно. Зато ближе к ночи оторвались в плане более тесного общения, оба были довольны друг другом и поездкой. Может, и вам что-то подобное сделать? На машине – вообще не проблема.
Пашка трет переносицу. Идея хорошая, но повторяться не хочется, да и первый секс, который возможен с очень малой вероятностью, кажется сомнительным удовольствием без привычных удобств. А вдруг Вика в ответ на признание сразу скажет, что воспринимает его лишь как друга и так будет всегда? Куда ему тогда деваться? Разве что в этом самом заливе и утопиться.
– Спасибо за идею, Ник, я подумаю... Как в итоге закончилось твое общение с Лерой? Ты мне так и не рассказал.
Выражение лица Теплова меняется с задумчиво-мечтательного на серьезное и даже обеспокоенное.
– Знаешь, я вроде бы и объяснил ей все, и концы обрубил, а теперь здесь иногда сижу и думаю, что все могло быть по-другому... Я легко могу представить себя с ней, играющим за российскую команду и при этом, хоть и уезжающим иногда, но все же живущим в Петербурге, рядом... И на меня такая эмоция находит – не грусть и не печаль, просто сожаление небольшое, что все сложилось вот именно так, а не иначе.
– Ты сам выбрал этот путь, – напоминает Полунин. – Вспомни, каким гордым собой ты был, когда делился с нами новостью о Лондоне. Вспомни, как тебе не терпелось начать новый этап своей жизни.
– Все верно, Паш, все верно, – вздыхает Теплов, не пытаясь скрыть от друга свое замешательство. – Только Лера своим признанием спутала мне все карты. И я уже не уверен, что мое решение было на сто процентов правильным. Теперь мне кажется, что я лишил себя шанса быть с ней. Будто решающий гол не забил на последних секундах матча, хотя имел для этого все возможности. – Никита даже мрачнеет от такого сравнения.
– Не переживай, друг. – Паша пытается вложить в свои слова как можно больше оптимистичных ноток. – Жизнь – это не матч, здесь даже пропущенные мячи иногда засчитываются и можно взять дополнительное время. Когда твой контракт закончится, оно у тебя появится. Возможно, к тому моменту чувства Леры остынут. Может быть, ты захочешь рассмотреть другой вариант. В любом случае, твое от тебя никуда не денется.
– Смотри, чтобы твое не делось никуда, – в тон отвечает Ник. – Когда буду звонить в следующий раз, хочу услышать, что ты взаимно влюблен и безумно счастлив. Единственным препятствием на твоем пути являешься ты сам, – напоследок изрекает друг почти философскую мысль.
– Постараюсь тебя не разочаровать, – улыбается Паша, прощается и выключает трансляцию, вновь оставаясь наедине со своими терзаниями.
***
Нервозное состояние не удается скрыть от Мирона. Олеся бы тоже заметила рано или поздно, но с ней Паше проще делать вид, что ничего не происходит. Это в офисе он теряет здравый смысл и волю, зная, что Вика совсем рядом, – нужно лишь пройти по коридору и постучать в ее дверь. Странно, что раньше не было подобного, ведь учились вместе. Но то ли в университете было больше людей, чем в офисе, то ли он стал воспринимать работу Тепловой на Полуниных, как ее вклад в будущее их семьи, которая когда-нибудь появится, то ли просто устал вечно прятать свои чувства, которые с каждым днем становятся все сильнее...
Паша понимает, что дальше так продолжаться не может, а когда Мирон делает ему замечание, указывая на ошибки при работе с одним из договоров, тщательно выстроенную дамбу просто прорывает.
Мирон слушает, стараясь сохранить маску спокойствия на лице. Не хватает только еще больше напугать сына радостью и довольством.
Олеся, безусловно, будет счастлива. Мирон уже представляет, как она будет млеть от перспективы стать родственницей лучшей подруги, как они вдвоем с той обойдут лучшие свадебные салоны города и как будут выбирать прическу будущей невесте.
Впрочем, сам Полунин тоже не против побалагурить на мальчишнике и надеть смокинг. Гулять так гулять. Дело за малым: убедить Вику, что Паша – лучший кандидат на роль ее мужа.
– То есть ты хочешь сказать, что уже долгие годы влюблен в свою подругу, но скрывал свои чувства, потому что Вика встречалась с Сашей, а после они долго переживали свой разрыв?
– Если коротко... Вот как у тебя так просто получается все разложить по полочкам?! – возмущается Пашка, но в его голосе звучит восхищение.
– Это приходит с опытом, – хмыкает Мирон. – Теперь давай по существу. Что ты собираешься делать? Опустим ту часть истории, где ты не хранил целибат и встречался с другими. Мне хочется думать, что раз ты наконец решаешься на признание Виктории, то понимаешь, что такая девушка, не заслуживает измен и никому ненужных игр.
Да, Паша не вел жизнь затворника, однако все те поиски, попытки заменить настоящее суррогатом хоть и были неправильными действиями, уводили его с нужной дороги, все же кое-что ему дали. А потому не о чем жалеть.
– Я прекрасно осознаю, что Вика заслуживает честности, как никто другой. Она удивительная девушка. Сохранить чистоту и не потерять себя в условиях, в которых она жила... Это практически нереально. А Вике удалось. Мне кажется, что Никите было в чем-то проще, хотя я и не берусь утверждать... Кстати, я разговаривал с ним, можно сказать, просил благословения – он не против. Как вариант, он предложил поехать на Финский залив с ночевкой, но я не уверен, что это нам подойдет...
– Встретить закат, конечно, романтично, – соглашается Мирон, который всегда предпочитал комфортное времяпрепровождение. Он невольно вспоминает первые свидания с Олесей и думает о том, что давно никуда ее не приглашал и это нужно обязательно исправить. – Но я бы на твоем месте отвез ее встречать рассвет. Не придется спать в неудобной палатке, да и после можно объездить еще несколько интересных и красивых мест. Что скажешь?
Пашка широко улыбается, представляя, как удивится Вика. Этот план ему по душе.
– Думаю, дальше я разберусь сам. Спасибо за совет.
Когда Павел выходит из кабинета, Мирон звонит теще с просьбой посидеть с Евой этим вечером, а затем бронирует столик в любимом ресторане жены. Пусть им уже не двадцать лет, но романтику и друг друга они любят по-прежнему.
***
Сообщение с просьбой выйти на улицу приходит на телефон Вики в пять утра. Она сонно трет глаза, пытаясь разобраться, не приснился ли ей звук входящего эсэмэс.
Нет, не сон. Слова с экрана доходят до сознания. Это точно какая-то шутка, хоть номер Паши верный. Вике не остается ничего другого, как перезвонить другу и отругать за то, что разбудил ее ни свет ни заря.
Однако высказать претензии не удается. Полунин не дает ничего сказать, повторяет текст сообщения, говорит, что ждет ее в машине рядом с подъездом и приготовил сюрприз.
Вика не может противиться подобному. По правде говоря, не хочет. Ей требуется всего несколько минут, чтобы собраться.
– Ладно, скоро выйду, – произносит, включая настольную лампу, чтобы больше не оставаться в темноте. Пытается сообразить, что нужно сделать в первую очередь и что надеть. – Я буду в голубых джинсах и красной толстовке.
Пять утра – самое время для шуток, ведь сложно не улыбаться, когда все твое существо охватывает предвкушение скорого общения с близким человеком и приятной поездки.
– Узнаешь меня по черному «Мерседесу», – поддерживает шутку Паша и завершает разговор.
Вика быстро умывается, надевает джинсы, футболку и кофту с капюшоном, потому что в столь раннее время, несмотря на то что оно летнее, еще прохладно. Берет свою сумочку и тихо выходит из дома. Если родители, проснувшись, ее потеряют – позвонят, телефон с собой.
Паша встречает девушку с еще теплым стаканчиком кофе в руке.
– Привет еще раз. Это тебе. Извини, что потревожил в такую рань, но иначе сюрприза бы не получилось.
– Куда мы едем? – Вика садится в машину, отмечая галантно открытую дверь, пристегивается и отпивает любимый латте.
– Пока не могу сказать, но, обещаю, тебе понравится.
Паша занимает место водителя, тоже пристегивает ремень безопасности и заводит двигатель, тот с мягким урчанием начинает работать, и вскоре автомобиль плавно трогается с места.
Выехав за пределы города и оплатив возможность проехать по Западному Скоростному Диаметру, Паша включает утреннее шоу по радио и продолжает делать вид, что ничего особенного не происходит. Вике не нужно знать, что весь их маршрут тщательно продуман и расписан чуть ли не по минутам. Этот день она если и не запомнит на всю жизнь, то, по крайней мере, не будет вспоминать о нем, как об одном из безликих.
Ехать не очень долго. Если бы у Полунина была такая возможность, он бы наворачивал круги по окружной автодороге до пустого бака, да и после заправки продолжил бы. Лишь бы рядом сидела эта девушка с еще сонными глазами, не понимающая, что происходит, но доверяющая на сто процентов. Возможно, это когда-нибудь произойдет и они будут кружить по КАД, не думая о времени, а просто наслаждаясь поездкой, но сегодня у них есть конкретный маршрут, а значит, нужно следовать ему.
Припарковав автомобиль в стороне от трассы, Паша помогает Вике выйти, а затем берет с заднего сиденья большой клетчатый плед.
– Ты когда-нибудь встречала рассвет на берегу Финского залива?
Теплова осматривается, все еще не веря в происходящее, а потом отмирает и отвечает:
– Мы с родителями и Ники смотрели закат, когда были на Красном море, но вот рассвет еще как-то не приходилось.
– Тогда пойдем, я забронировал нам места в первом ряду. – Павел протягивает руку, чувствует в ней чужую и гасит в себе желание потереть большим пальцем по тонкому запястью. Еще не время совершать подобные жесты.
Паша любит рассветы. Не то чтобы вставать в столь ранний час было в числе его привычек, но есть в этом времени суток что-то притягательное и чарующее. Солнце уже всходит, и розовато-оранжевый рассвет оттеняют зелень деревьев и блики воды. И небо... Небо просто волшебное. Такого не увидеть в городе, его там попросту нет. Как будто улицы и дома вытягивают все соки, оставляя лишь бледное подобие выцветшего полотна. Но не сегодня. Сегодня все по-другому.
Молодые люди идут вдоль пляжа, наблюдая, как становится светлее и меняется пейзаж. Немного устав, останавливаются и, расстелив плед на еще холодном песке, садятся, продолжая молчать, смотреть на воду, небо и ловить настроение нового дня. Это молчание не гнетет, тишину разбавляют всплески воды, крики разбуженных чаек и шум от набегающих на берег волн.
В какой-то момент Вика кладет голову на плечо друга, а после, понимая, что сделала, пытается вернуться в исходное положение, но слышит «Я совсем не против» и возвращается, прикрыв глаза.
– Здесь очень хорошо. Спасибо тебе.
Почти сонная нега, состояние покоя и умиротворения окружают и дарят спокойствие и тихую радость. Паша горд, что угадал с сюрпризом. Ему хочется, чтобы этот рассвет никогда не заканчивался, но солнце поднимается все выше, начиная обогревать землю, а значит, пора делать то, ради чего они сюда приехали, – признаваться.
Павел собирает всю свою смелость в кулак и начинает тихо читать стихотворение, посвященное девушке, которая, услышав первые слова, замирает и, кажется, даже перестает дышать.
– Ты – море и ветер, ты – солнца рассветы,
Ведешь за собой и стираешь запреты.
Ты можешь молчать и не делать ни шага,
Я сам все скажу и всегда буду рядом.
Я думал – напрасно, со временем схлынет,
Но ты – как заноза у сердца, не вынуть.
Моя ты победа, мое пораженье,
Растоптан и свергнут, безумен, повержен.
В толпе не видны, не нужны чьи-то лица,
Ты – воздух, и свет, и прекрасная птица.
Ты можешь раздумывать сколько угодно,
Пока ты стоишь, я шагаю свободно.
Иду к общей цели, пусть ты то не знаешь,
Я вижу нас вместе, где «мы», понимаешь?
И сделаю все, что еще в моих силах,
Чтоб это случилось, ты б тоже влюбилась.
Я в жизни не делал таких вот признаний,
От чистого сердца с заклеенной раной.
Тебя я люблю, скрывать больше не стану,
Я долго терпел и играл в партизана...
Ты можешь молчать и не делать ни шага.
Я сам все скажу и всегда буду рядом.
Когда его голос затихает, Паша чувствует, как в ребра ударяет заполошно стучащее сердце, о котором он только что говорил, любящее, заполненное этим чувством до краев.
Он ждет вердикта, понимая, что сейчас Вике будет сложно что-либо ответить, что она, скорее всего, пребывает в состоянии удивления или даже шока, поэтому Павел снова прерывает молчание. На этот раз он говорит, не глядя на воды Финского залива и небо, которое простирается над ними, а развернув девушку к себе и всматриваясь в глаза, в которых отражаются его собственные:
– Как видишь, поездка – это еще не все сюрпризы. Я предлагаю тебе идти со мной. Сейчас я на шаг впереди, но не хочу загораживать тебе обзор. Ты должна сделать выбор: идти со мной, остаться на месте или пойти в другую сторону. Это решение только твое. Я же со своей стороны постараюсь показать тебе, что та картинка нашего будущего, которую я вижу, может нравиться не только мне... Прости, что молчал так долго, было страшно признаться. Мои чувства слишком сильные, их много для меня одного, и они никуда не хотят уходить.
– А ты хотел бы, чтобы они ушли? – осторожно и тихо спрашивает девушка, вдруг вспомнившая, что у нее есть голос.
– Сначала – хотел, потому что ты любила Сашку. Я знал, что не буду даже пытаться мешать вам. После – потому что понимал, что тебе нужно время, чтобы отдохнуть от каких-либо отношений. И я ждал. И снова проверял свои чувства. А сейчас, когда уверен, что это никуда не уйдет, я решил, что наступил подходящий момент. У меня больше нет сил скрывать от тебя правду. – Паша говорит, а внутри все сжимается оттого, что его слова могут быть непонятыми или отверженными.
– То есть это свидание? – Вика отводит взгляд и снова смотрит на линию горизонта, будто за ней увидит ответы на свои и чужие вопросы.
– Да, наше первое и, надеюсь, не последнее свидание... И если ты не против, то это еще не все. Я предупредил твоих родителей, что увез тебя на весь день.
Полунин встает и помогает подняться Виктории, складывает плед, отряхнув его от мелкого сора.
– Я и забыла, что они могут волноваться, даже сумку с телефоном оставила в машине. – Вика берет Пашу под руку и возвращается вместе с ним к автомобилю. – Здорово, что ты
придумал эту поездку и все мне рассказал. И спасибо за то, что не давишь и даешь мне время подумать. Я это очень ценю.
Финский залив остается позади, молодые люди возвращаются в город, чтобы продолжить этот день в компании друг друга.
В салоне автомобиля все те же, но атмосфера из сонной и расслабленной становится более напряженной. Паша замечает это, наверное, стоило признаваться в любви в конце дня. Ему хотелось, чтобы Виктория сразу правильно расценивала его действия.
Часы на приборной панели показывают почти десять утра. Пусть не все идет так, как ему бы мечталось, и ответного признания Паша не услышал, но отступать от плана он не станет.
– Сейчас я отвезу тебя в одно кафе, там очень вкусно готовят. Думаю, ты не откажешься съесть что-то сытнее кофе.
– И от кофе тоже не откажусь, – кивает Вика. – Никак не могу не думать о том, что ты сказал...
– Все хорошо, я не жду твоего решения прямо сейчас. Давай для начала поедим, а потом съездим еще в несколько интересных мест. Уверен, что ты даже не знаешь об их существовании.
Кафе, куда они приезжают, небольшое и уютное, после прогулки на свежем воздухе еда кажется восхитительной. Позавтракав, друзья снова отправляются в путь, и их первой остановкой становится домик Карлсона. Маленький уютный флигель находится на набережной реки Фонтанки, дом пятьдесят. Зеленая дверь в нем всегда закрыта, но на хозяина можно посмотреть в театре, который располагается здесь же.
– Я помню, ты говорила, что тебе нравятся сказки Линдгрен, и решил показать место, где живет один из ее героев, – объясняет свой выбор Паша.
– Ты не боишься конкуренции мужчины «в самом расцвете сил»? – улыбается Вика, рассматривая уголок сказки среди обычных питерских дворов.
– Я вообще ничего не боюсь, – пожимает плечами Полунин, – это не значит, что мне все равно, напротив. Но я готов принять любой твой выбор.
Вика не отвечает, потому что ей пока нечего сказать.
Чувства нельзя купить, они не приходят по заказу, однако девушка отчетливо помнит свое состояние несколько лет назад, записи в дневнике и тоску от безответной влюбленности. Помнит – и понимает состояние Паши сейчас, оно ей близко. Кто бы мог подумать, что все сложится так и через время уже он будет страдать и ждать, а она должна будет принять решение за двоих? Судьба играет людьми, не делая никому поблажек.
Побродив еще несколько минут и сделав фото на память, друзья отправляются к следующей точке маршрута. Настроение Вики постепенно меняется, становится менее
нервозным. Дорога между локациями позволяет делать небольшие передышки, дает время осознать и подумать, успокоить нервы и заглянуть в свое сердце, отыскивая в нем следы былых чувств и находя не только их.
– Нам далеко ехать? – с неподдельным интересом спрашивает пассажирка.
– Мы почти на месте. Ты когда-нибудь была в Измайловском парке? – Паша представляет, как клумбы пестрят и благоухают цветами, фонтаны бьют вверх, шумят и сверкают струями воды, а деревья кудрявятся пышной зеленью, в тени которой прячутся лавочки и скульптуры.
– Насколько помню, нет... Но я люблю парки. Особенно «золотой» осенью. Приятно ходить по дорожкам, слушая, как шуршат листья под ногами, сидеть на скамейке или кормить голубей хлебными крошками. – Вика, которая любит осень, в отличие от друга, представляет, как золото и багрянец затягивают тропинки плотной вуалью, сбрасывая резные листья на темную гладь пруда.
– Что ж, если ты действительно так любишь парки, как говоришь, то я рад, что выбрал это место. Оно тебе обязательно понравится, потому что здесь обитает один интересный персонаж. Я хочу тебя с ним познакомить. – Павел внимательно следит за движением на дороге, но при этом не перестает таинственно улыбаться.
Остановив машину, он помогает Вике выйти, а затем ведет ее к входу в парк. Людей вокруг на удивление мало, несмотря на теплое солнечное утро. Несколько одиноких прохожих и прогуливающихся пожилых пар – вот и все, кто им встречается по пути к одной из скамеек.
– Знакомься, это Петербургский ангел. Ангел, это Вика, возможно, когда-нибудь она согласится стать моей девушкой.
Улыбающийся старичок с крыльями за спиной, с зонтом и книгой в руках не отвечает на приветствие, но этого и не нужно. Выражение его лица, излучающего спокойствие и даже довольство, невозможно не принять за дружелюбное, мудрое и какое-то родное.
Молодые люди садятся на скамейку и продолжают рассматривать необычный памятник.
– Он такой светлый и добрый, так чудесно улыбается... Почему у него блестит нос? – спрашивает Вика.
– Полагаю, люди загадывают желания и просят ангела их осуществить. Хочешь, мы тоже загадаем?
Она соглашается, долго размышляя о своем желании, а для Паши все предельно просто. У него сейчас только об одном мысли. Точнее, об одной.
Посидев на скамейке еще какое-то время и уверившись, что ангел их не подведет, друзья снова собираются в путь, чтобы на этот раз посетить самый маленький в Петербурге двор-колодец.
– Раз мы оказались на Васильевском острове, то предлагаю после заглянуть к моей бабушке. Она живет недалеко отсюда, – произносит Паша, открывая для Вики дверь автомобиля.
Девушка ступает на асфальт, рассматривая незнакомый район, чувствует, как ее берут за руку и снова куда-то ведут.
– Как ты не путаешься здесь? – Вика следует за Пашей, теряя ощущение реальности. Старый город способен заставить забыть обо всем.
– Я тщательно изучил карту, – отвечает молодой человек, умалчивая, что уже был тут, чтобы убедиться, что это место может понравиться Тепловой. – Этот двор называют «двором духов», его размеры два на полтора метра. Здесь тоже можно загадать желание, как ты могла догадаться. Нужно встать в центр и посмотреть на небо. Говорят, что самые смелые мечты обязательно исполнятся.
Вика останавливается и поднимает голову, вглядываясь в маленький кусочек голубой выси, желая, чтобы та подсказала ей правильный ответ в отношении Паши. Пусть он будет единственно верным и не оставит на их сердцах ран от острых осколков недопонимания и разрушенной дружбы.
Выйдя на Четвертую линию Васильевского острова, пара снова отправляется в путь.
В салоне все так же фоном играет радио, через приоткрытые окна авто просачивается и вторит ему городской шум. Вика снимает кофту, оставаясь в простой футболке с цветочным принтом.
– Если ты еще не устала, я бы хотел показать тебе восьмиугольный двор. Внутри него стоит большое чугунное дерево, – отвлекаясь от ненужных мыслей, возникших не в лучший для этого момент, произносит Полунин.
– Дай угадаю: там тоже можно загадать желание? – улыбается Вика, складывая кофту на коленях.
– Ты очень проницательна, – смеется Пашка, достает телефон из кармана. – Надо позвонить бабушке, сказать, что мы скоро будем... Привет, ба. Ты нас ждешь? Ну, тогда в течение пятнадцати минут мы заедем. Что купить? Нет, ты сама меня учила не ходить с пустыми руками в гости, а теперь говоришь, что ничего не надо. Так не пойдет. Ладно, сам разберусь. Жди.
Вика, оказавшаяся невольным слушателем этого разговора, смущается.
– Зачем мы едем к твоей бабушке, Паш? Нет, я совсем не против ее компании, она кажется мне доброй и интеллигентной женщиной, но ты говорил, что у нас свидание, и оно предполагает желание побыть вдвоем, лучше узнать друг друга, как мне думается...
Пашка не теряется. Еще на стадии планирования он знал, что они поедут на Наличную улицу.
– Ну, во-первых, пожилым людям всегда приятно внимание детей и внуков, а во-вторых, ты меня знаешь уже довольно много лет. Единственное, что тебе неизвестно, это каким я был ребенком, а лучше моей бабушки об этом никто не расскажет.
– А как же твоя мама? – удивляется Вика.
– Ты часто бываешь у нас дома и не раз беседовала с моей мамой, обо мне в том числе. Здесь же тебя ждет другое, экспертное мнение. К тому же, у матерей априори завышенная оценка талантов и способностей их чад.
– То есть бабушка не станет выставлять тебя в наилучшем свете и нахваливать? – Вике в это слабо верится, поэтому она улыбается.
– Будет, – кивает Паша, – особенно узнав про мой личный к тебе интерес. Но ее словам можно доверять больше, потому что, во-первых, она не жила рядом с нами постоянно, а во-вторых, работала учительницей всю жизнь. У нее завышенные требования к внуку, как к любимому ученику.
– Как все сложно, – вздыхает Вика, приготовившись слушать долгую нудную лекцию и не зная, что ей это совершенно не пригодится.
Бабушка Паши оказывается не только приятной собеседницей, но и замечательной хозяйкой. Теперь Вика начинает понимать, откуда это в Олесе.
Поставив в вазу букет любимых хризантем, подаренных внуком, пожилая женщина усаживает гостей за стол, накрытый без изысков, но вкусно и по-домашнему, рассказывает, как отличается ее жизнь от той, что была в Смоленской области. Обсуждая семью, пенсионерка говорит, что, по ее мнению, у Евы от природы есть талант, «музыкальные пальцы», намекает на возможное блестящее будущее малышки. Говорит много, но интересно, и молчит только о том, что рядом с детьми она сама будто становится моложе и пропадают все мысли о болезнях.
– Паша обещал, что вы расскажете мне, каким он был ребенком, – окончательно освоившись, произносит Вика.
Хозяйка дома переглядывается с внуком, прищуривается, а затем кивает собственным мыслям и тихо смеется.
– О, это был настоящий маленький разбойник. И, знаете, такими и должны быть мальчишки, именно из них получаются надежные мужья и большие люди. Они никогда не сидят на месте: что-то разбирают, чинят, придумывают, куда-то бегут, что-то ищут... Живут, одним словом. Я думаю, что когда у Пашеньки будет сын, то он обязательно вспомнит обо всех своих детских шалостях.
Вика смущается на этих словах. Ей легко представить неугомонного мальчишку, похожего на друга, но странно видеть в нем и свои собственные черты.
Уютную квартиру на Наличной улице гости покидают поздним вечером, когда выпита не одна чашка чая с домашним вареньем и рассказаны, кажется, миллионы историй. Вике не хочется уезжать, но оставаться еще дольше не представляется возможным.
– Ну что, едем загадывать желание у чугунного дерева или ты хочешь домой? – спрашивает Паша, заводя двигатель автомобиля.
Ему самому очень хочется, чтобы этот день не заканчивался.
– А ты очень обидишься, если дерево мы оставим для следующего раза? – Вика понимает, что устала, сказались ранний подъем и масса полученных впечатлений.
– Нисколько. – Паша не врет, несмотря на свое желание никогда не расставаться.
Он знает, что это пока невозможно. Вике нужно время. Выбор не будет простым, ведь коснется не только их двоих, но и окружающих тоже.
Он отвозит ее к дому и на прощание впервые целует в губы, едва коснувшись их своими. Улыбается, видя румянец на щеках девушки.
– Спасибо за чудесный день. – Вика благодарит от всей души. – И за стихотворение. Мне никогда и никто не говорил таких слов.
– Всегда буду рад повторить.
Паша говорит правду, ему уже не терпится снова увидеть любимую.
***
Стоит только войти домой, как Пашку встречает возглас Евы:
– Где ты был?! Я думала, ты захочешь поехать с нами в зоопарк, а мама сказала, что у тебя свидание. А что такое «свидание», не сказала. Но там точно не было жирафа и обезьян, я уверена. Ты так много пропустил! А еще мы кормили кроликов и коз, представляешь? Одна хотела откусить мою руку, но я не дала. Бабушка говорит, что пальчики нужно беречь и никуда их не совать...
Стянув обувь и подхватив сестренку на руки, Павел направляется в кухню, где слышит голоса матери и Мирона.
– Бабушка права, от нее всем большой привет.
Передав Еву папе, ловит на себе выжидательные и любопытные взгляды, но молчит, моет руки и садится к окну.
– Будешь ужинать? – делая вид, что это не его и Вику они сейчас обсуждали с мужем, интересуется Олеся.
– Нет, ба нас накормила и напоила на пару дней вперед. – Паша смотрит на то, как город, уже погрузившийся в вечер, продолжает жить в своем ритме.
Ничего не хочется, кроме того, чтобы идти к себе, закрыться в тишине комнаты и снова прожить этот день, пусть только в воспоминаниях.
– Как все прошло? – Мирон, наблюдающий, как Ева поглощена облизыванием с пальцев варенья из слойки, не стесняется спросить о том, что волнует их с женой. Дочку бы тоже волновало, будь она постарше.
– Нормально.
В простое слово вложено желание успокоить родных, и в то же время оно демонстрирует просьбу не наседать с разговорами. Паша и сам не знает, что будет дальше. Хочется верить, что все сложится хорошо. А если нет?
– Папа, а правда, что есть люди, которые становятся волками и кричат на луну? – спрашивает Ева, пачкая кружку отца, раскрашивая ее сладкими пальцами.
Никто не виноват, что сладкий чай с лимоном оказывается желаннее компота из сухофруктов.
– Не «кричат», а воют. Нет, это неправда. – Глава семьи делает вид, что ничего не замечает, пьет компот дочери, расстраиваясь из-за вынужденного обмена.
Сейчас нужно старшего сына постараться успокоить, видно, что переживает страшно.
Мирон невольно вспоминает, как его ломало перед тем, как все завертелось у них с Олесей, и гораздо старше был Пашки, а все равно дурел.
– Тепловы, как и мы, считают, что из вас выйдет хорошая пара, нужно только дать Вике время и возможность разобраться в себе.
– Я даю. – Паша встает и направляется в свою комнату. Родителям хочется поддержать его, он знает, только сейчас все равно предпочитает одиночество и блокнот встревоженным взглядам родных людей. – Если что, буду у себя.
Закрытая дверь комнаты отрезает от остального мира и настраивает на меланхолию. Говорят, что уныние – один из смертных грехов, только сложно притворяться перед самим собой, если душа болит от неопределенности и кажется, что не будет ничего в будущем, кроме очередных попыток забыть Вику и сломать себя.
***
Разлетится бумага нелепыми белыми птицами,
Из открытых окон разнесется порывами ветра.
Никогда не умрет та надежда, что острыми спицами
И по белым полотнам души, ее каждому метру.
Не умрет, не сумеет, не сдастся до вздоха последнего.
Ее силы хватило б на то, чтобы море раздвинулось,
Чтобы лето закончилось, а все равно по-весеннему
Ландышем расцветала она, все печали покинули.
Человеку нельзя без мечты и надежды на лучшее,
Они – вестник любви, они – вера в чудесное, новое.
Календарные листья кружат, собираются кучками,
На асфальте судьбы вновь рисуют свои невесомые.
***
– Ты надолго уезжаешь в Москву? – Вике неудобно спрашивать, но узнать хочется из первых уст, а не из разговоров чужих людей.
– На три дня. Мирон считает, что мое личное присутствие на подписании бумаг станет залогом долгосрочного сотрудничества.
Паша скрещивает пальцы и, облокотившись на спинку кресла, смотрит на пока еще только подругу, которая минуту назад зашла в его кабинет.
– Хочешь поехать со мной?
Предложение спонтанное, но порой именно такие поездки и запоминаются больше всего.
– Ты шутишь? – Брови девушки поднимаются выше оправы очков, которые она носит на работе для придания образу строгости и солидности.
Паша не говорит ей, что это не нужно и здесь ее и так все уважают и любят, но Вике хочется, и потому он не возражает, хотя порой мечтает снять эти стекляшки и убрать подальше, чтобы не мешали смотреть в любимые глаза.
– Нисколько, я договорюсь с начальством. – Полунин тянется к телефону, но останавливается, увидев, как на лице собеседницы застывает страх.
– Не сомневаюсь, наши родители спят и видят, как мы с тобой объявляем о помолвке.
Вика хоть и не чувствует давления со стороны окружающих и Павла, понимает, что тянет время. Тот ни разу за прошедшие три недели с момента прогулки на Финский залив не напомнил, что ждет ее решения, но при этом всячески ухаживал, начиная от конфет к чаю и заканчивая поездками в кино, театры и рестораны.
А она просто боится начинать что-то новое. Ей кажется, что если ничего не выйдет, то она навсегда друга потеряет, и работу тоже, потому что не сможет находиться с несостоявшимся женихом в одном помещении целыми днями, в глаза смотреть и видеть, как он страдает из-за ее отказа.
Может, и не будет этого, или скрываться станет тщательно, только Вике все равно будет не по себе. У нее даже сейчас от мысли, что Пашки не станет в ее жизни, на глаза слезы
наворачиваются, и его предстоящая командировка на какие-то три дня грустью и болью в сердце отзывается.
Теплова знает, что будет скучать и что сделать с этим ничего не сможет. Но понимает также, что Паша едет по делу, а ее присутствие рядом станет лишь отвлекающим фактором.
– Не волнуйся за меня. Три дня пролетят быстро, соскучиться не успеешь.
– Я успею, – ровно отвечает Паша. – Считай, что с момента твоего выхода из этого кабинета уже начал скучать.
– Я буду тебе писать, ну и созваниваться тоже будем.
Это лучше, чем ничего. С Никитой, например, теперь только так и можно общаться.
– Ловлю на слове, – немного грустно улыбается друг.
Ему с каждым днем все больше и больше кажется, что несмотря на все его старания и искренность он проигрывает.
***
Паша возвращается, как и обещал, спустя три дня. Нельзя передать, как он страдал в поездке, скучал по родным людям, особенно по Вике, хоть и не терял с той связи.
В Москве чувство паники обострилось. Даже стало казаться, что не нужно было ничего говорить. Если до этого жизнь казалась сносной, то теперь каждый прожитый в неведении день делал ее нестерпимой. Паша понимает, что его надежда тает на глазах. Он хватается за нее обеими руками и держит что есть силы, пропускает воздух сквозь пальцы и вцепляется уже зубами. Не отпустит, не даст уйти, оставив его в кромешной темноте. С каждым мгновением все больше скатывается в пропасть отчаяния.
Нет, он осознает, чего боится Вика. Он ведь совсем недавно тоже боялся. Может быть, даже больше нее. Только мучительно хочется сделать следующий шаг и почувствовать, как она догоняет, прижимается к спине, а затем берет за руку и начинает идти вместе с ним этот путь. Хочется до умопомрачения.
Он сидит в своем кабинете, блуждая взглядом все по тем же стенам, стеллажу с документами, столу и компьютеру. Сидит и ждет, что сейчас войдет та, о ком он думает постоянно и кем грезит... Только этого не происходит.
Рабочий день, начавшийся всего час назад, уже не отпускает из своих объятий, торопит, гонит сделать то, что еще вчера было задумано, берет рутиной за грудки.
Мирон звонит, вызывает на планерку. Паше не хочется никуда идти, но он встает и направляется в зал совещаний. Здесь большой стол и доска для записей, здесь бутылочки с водой перед каждым сотрудником, чистая бумага, ручки и планшеты. Здесь придется
рассказывать о поездке, о том, что подписание договора прошло успешно и это сулит неплохую прибыль. И здесь нет той, кого хочется видеть больше всего на свете.
Нужно было плюнуть на все и встретить Вику у дома. Поговорили бы в машине. Только он не стал торопиться, а теперь уже поздно. Теперь нужно думать о насущных делах, говорить, пить воду, делать пометки, слушать, работать...
Только к обеду Паша выясняет, что Вики нет в офисе – взяла отгул за свой счет. Причин для этого Полунин не знает, начинает волноваться, пишет, звонит, но все попытки достучаться остаются тщетными. От тети Светы узнает, что Вика дома и с ней все в порядке, отпрашивается у Мирона и срывается.
Она открывает дверь почти сразу, пропускает внутрь квартиры и предлагает чай. Чай! Будто не он сейчас ехал, нарушая правила, волновался, как псих, решив, что вот оно, то, чего он боялся: Вика никогда не сможет его полюбить, никогда не позволит быть рядом, боится признаться и избегает.
Паша отказывается от всего, проходит в комнату девушки, без спроса садится в кресло. Трусит, что ноги подведут, когда будет слушать ответ.
– Ты решила что-то?
Вика бледнеет, кивает, проходит к окну. Смотрит, словно пытается на улицах вечернего города разглядеть правильные слова.
– Представляешь, ты уехал всего на три дня. Я знала, куда и, главное, зачем, но сознание почему-то рисовало совсем другие картинки. Те, где я еду с тобой, а потом между нами в отеле происходит первая близость; те, где ты занимаешься сексом с кем-то еще... Мне даже виделось, как я уезжаю из Питера, потому что больше не могу здесь жить, рядом с тобой, зная, что у тебя другая.
Вика всхлипывает и обнимает себя руками. Паша же начинает наконец понимать, что был неправ. Она идет с ним. Прямо сейчас делает этот первый, осторожный, самый главный шаг.
– И было так больно, Паш... Как будто мне ребра раздвинули и сердце оттуда вытащили. Я поняла, что не смогу жить. Без тебя не смогу.
Вика оборачивается к продолжающему сидеть гостю, который не порывается вскочить с места только потому, что понимает, что ей нужно выговориться.
– Ты знаешь, где я был и что делал, – медленно произносит Павел, – мы созванивались с тобой, переписывались...
Это значит, что не было никаких других. Он вернулся к ней.
– Да! Я знаю! Но... боже, почему же так сложно говорить?
Самое время, чтобы встать и подойти, заглянуть в глаза и увидеть в них не только смятение, но и отражение собственных чувств.
– Если трудно говорить, тогда мы будем действовать.
Лицо Паши отражает миллион микроэмоций и застывает на чем-то болезненно-уязвимом и в то же время грубом, как будто он смущен собственными чувствами.
Между ними нет недопонимания, обид и размолвок. Он сходит с ума от нежности, гладит волосы и лицо Вики, целует ее сладкие губы. Ему жарко и хорошо, и хочется, чтобы это никогда не заканчивалось.
Они задыхаются от охватившего обоих желания. Хватаются за одежду, которая мешает почувствовать друг друга в полной мере: кожей, каждой клеткой. Паша стягивает с Вики простое домашнее платье, любуясь стройным телом в нижнем белье. Скидывает свой пиджак, ослабляет галстук, чувствуя, как расстегивается рубашка под действием женских рук. Снимает ремень и тянет вниз молнию на брюках, забыв про пуговицу, чертыхается себе под нос.
Справляется наконец с остатками одежды. Плевать, что помнется в бесформенной куче на полу, это в последнюю очередь Полунина заботит. Больше всего на свете ему хочется сейчас до конца раздеть Вику, которая разглядывает теперь уже больше чем друга с любопытством. Если видела голым, значит, он уже больше, чем друг.
Паша обнимает девушку и расстегивает бюстгальтер, оголяя небольшую, точеную грудь, не удержавшись, гладит ту, переходит на живот, нащупывает край трусиков, а затем касается там, где уже намокла ткань. Это он сделал, это из-за него Вика возбуждена.
Сняв последнюю деталь одежды и не прекращая целовать девушку, Паша осторожно опускает ее на кровать. Не надо думать о том, что когда-то здесь, на его месте, был другой, сейчас ведь это он. Хочется растянуть мгновения страсти, но терпение заканчивается, а когда она бормочет: «Ну, давай же, давай», – Паша больше не сдерживается. Входит резко, мощно, заставив ее взвыть на одной ноте и обхватить его ногами, прижимая к себе еще сильнее.
В голове царит пустота, удовольствие звенит по всему телу, ослепляя и оглушая, заставляя снова и снова искать прикосновений и поцелуев. Кажется, что каждый нерв натянут до предела, что еще чуть-чуть и сорвет крышу от этого сумасшествия, легкие взорвутся, и будет бесполезно ловить ртом воздух.
Новый толчок, новый шепот в ухо – и внутри что-то опять обрывается, откликается, выплескивается одуряющим наслаждением, отключая от внешнего мира и утаскивая вверх, куда-то к луне. Куда прибывает сначала она, а следом он.
***
– Вот и поговорили, – спустя несколько минут со смехом произносит Вика.
Ее голова покоится на плече Паши, а тот гладит ее по волосам, дурея просто от самой возможности это делать. Невольно вспомнилось, как эта самая девушка плакала, когда его мать стригла ей волосы. Кажется, что это было в прошлой жизни.
– Я всегда готов тебя выслушать, – улыбается Павел.
Сейчас бы накрыться одеялом и полежать так еще хотя бы несколько минут, но он понимает, что скоро придут родители Вики, а на животе их дочери уже подсохли следы бурной страсти.
– Думаю, тебе стоит сходить в душ, пока никого нет.
Вика удрученно смотрит вниз. Ей тоже не хочется вставать и куда-либо идти.
– Пойдем вместе?
– Ладно, только я не гарантирую, что там не случится второго раза. Или даже третьего... Погоди, только сразу возьму кое-что, а то совсем меня заболтала.
Вика смеется и, захватив пару полотенец, направляется в ванную, где по пути ее ловит Паша. Да, она сделала шаг и теперь можно идти вместе. Куда угодно.
***
– Мам, Мирон, вы заняты?
Пашка стучит в комнату родителей, а у самого сердце вторит этому стуку.
– Нет, заходи, – отзывается Олеся, открывая дверь. – А мы и не слышали, как ты пришел. Ой, ты не один? Вика, какой приятный сюрприз. Нужно было предупредить, я бы приготовила что-нибудь вкусное.
Пашка топчется в дверях, не зная, как сказать маме, чтобы она перестала суетиться.
– Лисенок, подожди. Если я правильно понимаю, дети хотят нам что-то сказать, – вмешивается Мирон.
– Да... Мама, Мирон, в общем, думаю, что нам нужно снова... Познакомьтесь, это моя девушка Вика, – на одном выдохе выпаливает Пашка и видит, как расплываются в улыбке лица родителей.
А затем был вкусный чай с невероятно вкусным печеньем, детские «перлы» от проснувшейся Евы, ее совсем взрослые вопросы о том, когда Вика будет с ними жить и почему они с братом хотят снимать квартиру, чтобы никого не смущать, ведь ее они нисколько не смущают.
Были слова «Я тебя люблю» в исполнении обоих и смех, и радость, и счастье. Одно на двоих.
***
Держи меня за руку, не отпускай,
Дошли до границы, шагнули за край.
Мы оба решили: с тобой по пути,
Маршрут наш построен, осталось пойти.
Мы смотрим вперед и нисколько – назад,
Бежать начинаем, сбивается шаг.
Устали, немного стоим, вновь идем,
Все делаем вместе и только вдвоем.
Однажды наступит момент, где нас три,
И ношу свою будем вместе нести.
Тропинка свернет, но вернется опять,
Нас станет четыре, а может, и пять.
Держи меня за руку, не отпускай,
Конечная точка на карте – наш рай.
Дорога длиной в одну жизнь на двоих,
Держу тебя за руку, и ты держи.
...