alen-yshka:
lor-engris:
lor-engris:
lor-engris:
Ехидный Паша,
Оглоед и бабник,
Чего от жизни ждешь,
Похабник?
Зачем ты Соню обозвал –
«Мероприятием»?
Ох, огребешь...
Ejevichka.
Предчувствие Софью не обмануло, и в заранее обговоренный вторник, пока они в присутствии необязательных, но потребованных Агнессой свидетелей доводили до ума бабушкино завещание, Паша в майке-алкоголичке лежал на диване, закинув ноги на подлокотник и надвинув на хитрые глаза козырек потертой джинсовой кепки со стразами. Стразы, уже кое-где пооблупившиеся, складывались в кособокую надпись «Very SeXXL», ради которой Паша когда-то и приобрел эту кепочку на Черкизовском рынке, о чем не преминул сообщить.
Суворова Пашу полностью игнорировала: на работе для нее существовал только клиент, его нотариальные потребности и ее, Сони, одобренные законодательством возможности. А Втула со своей кепкой – так, побочный шум, помехи в телевизоре, незначительные, пускай и очень досадные иногда.
Паша, как маленький мальчик, из кожи вон лез, чтобы обратить на себя внимание, но Софья была спокойна, как Фемида. Слушала Агнессу, отвечала Агнессе, спорила – правда, очень вежливо и деликатно, – тоже с Агнессой. Чай пила с фирменным Агнессиным вареньем (которое под чутким бабушкиным руководством, едва не обварив руки и заляпав вишневым сырьем половину кухни, варил, между прочим, Втула!) Со свидетелем номер один, Чингачгуком своим ушастым, переговаривалась, даже свидетельницу номер два, соседку напротив, «рублем одарила». А Паше – фигли.
«С этим надо что-то делать», – решил Втула, выглядывая из-под козырька.
– Отличная погода сегодня, не правда ли?
– Кому как, – буркнул Чингачгук. – Опять снега нанесло, не проехать.
– Кому как, – согласился Втула. – Кто-то снег ценит, кто-то не ценит. Дворники, например. А чего, спрашивается? Им же лучше: больше снега – больше денег. Предлагаю открыть снегоприемные пункты на базе фонда помощи нуждающимся дворникам. Кто за?
Изронив свое златое слово, Паша надвинул козырек кепки обратно. Чингачгук, думая, что на него никто не смотрит, покрутил пальцем у виска. Сонькина спина, затянутая в строгий черный жилет, так и лучилась ехидством. Игнорируешь? Ну, игнорируй, игнорируй.
Тут-то у Втулы и созрел план под кодовым названием «Как покорить Измаил за две недели».
--------
План, как оказалось, созрел не только у Втулы. Пользуясь тем, что она имеет право говорить со своим душеприказчиком как в присутствии свидетелей, так и без оных, Агнесса выгнала всех лишних на кухню и заявила Соне:
– Вы бы, Софьюшка Константинна, повнимательнее были. Павел вокруг вас как кот вокруг сметаны вьется, только не мурлыкает. Не ровен час, прыгнет и сожрет. Я этот его взгляд хорошо знаю: тактику выбирает, поганец, как бы поудачнее прыгнуть.
– Спасибо, Агнесса Юрьевна, буду иметь в виду. – Суворова поставила свою чашку на блюдце. – Шустрый он у вас... товарищ, но я тоже не вчера родилась. Справлюсь.
– Вы не подумайте, что я на собственного внука наговариваю. – Агнесса покосилась на дверь кухни и поманила Соню узловатым пальцем. Та наклонилась. – Но Паша не лучший кавалер для такой девушки. Он, положа руку на сердце, вообще не кавалер, продувной слишком. Не быть за ним как за каменной стеной – хорошо, если за ширмой. Прикрыть прикроет, но как ветер дунет – фьють! Женщина помягче, погибче, может, с ним и смогла бы, приспособилась, но вы жесткая слишком. Кавалера под себя гнуть будете, а с Пашей этот фокус не пройдет. Не в обиду сказано...
– На правду не обижаются, – пожала плечами Софья. – Гнуться не смогу и кавалеристок от кавалера отгонять тоже не буду. Натерпелась. Так что спасибо, Агнесса Юрьевна, за предупреждение. Вы своего внука лучше меня знаете.
Паша на кухне закатил глаза. Бабка переметнулась в стан противника и теперь старательно выдает явки-пароли. Со стороны Гнеши это было нечестно и даже подло. Лишь бы адреса с телефонами сообщать не начала.
Паша прислушался и заскрипел зубами. Бабка дожигала последний мост:
– ...а после Нового года к нам стала ходить Машенька. Грудастая – во, ногастая – во, юбка – срам один. Голос мо-ощный...
– Да что вы говорите? – Софья округлила глаза и сверилась с ежедневником, где начала вести соответствующую статистику. – И где же Машенька сейчас?
Она никуда не торопилась. Тем более что оплата почасовая, а оплачивать ее бесценные услуги предстоит вовсе не Агнессе Юрьевне.
--------
– Подожди, мадам Чингачгук. Дело есть.
– Слушаю. – Софья даже пуховый платок на голове поправила, чтобы лучше слышать.
Махнула вопросительно высунувшемуся из машины Шурику. Сиди, мол, спокойно.
Паша облокотился на обледеневшие перила и закурил. То, что поверх алкоголички на нем был только пропахший табаком клетчатый дедов пиджак, пятки гордо свисали с розовых резиновых шлепанцев, а лысину прикрывала дедова же черная шляпа-пирожок, трогало Пашу мало. Провожать гостей в таком виде он считал вполне естественным.
– Слушай, Сонька Константиновна...
– Да слушаю я, слушаю.
– Давай поспорим...
– На что? Кукарекать не буду, а на деньги спорить неинтересно.
– Не перебивай! Ты считаешь меня предсказуемым, я правильно понял?
– Мы, кажется, договорились: я считаю, что ты с придурью, но не нахожу это достаточно веским основанием, чтобы отказать твоей бабушке, – усмехнулась Суворова. – Инцидент исчерпан, мсье Лаперуз? Раб может вернуться на весла?
– Ладно, пофиг, – нетерпеливо сказал Паша. – Давай поспорим, что за эти две недели я сумею тебя удивить. Если выиграю, то ты танцуешь мне танец живота, я тебе хлопаю, и мы идем рестораниться. Дальше – по обстоятельствам.
– А если выиграю я?
– Если выиграешь ты... – Паша изобразил бровями Альпийскую складчатость. Признаться, такой вариант развития событий он даже не рассматривал.
– Все с тобой ясно, Павел Андреевич. Если выиграю я, ты танцуешь мне стриптиз, я смеюсь, и мы расходимся, как две торпеды в океане. Идет?
– Идет. – Втула протянул ей лапищу для рукопожатия. Соня спрятала руки в карманы. – Чего тормозим?
– А как же мелкий шрифт?
– Какой еще «мелкий шрифт»? – не понял Паша.
– Эх ты! Какой договор без маленьких пакостных приписок? Приписка первая: удивлять исключительно в позитивном смысле. Приписка вторая: без экспериментов над животными, архитектурой и прочей окружающей средой. Приписка третья: секс к способам удивления не относится. Приписка четвертая: срок исполнения договора – тридцать дней.
– Последнюю вычеркни. Мне четырнадцати хватит.
– Так уверен в своей неотразимости? – прищурилась Соня.
– Что есть, то есть.
– Хорошо, вычеркиваем. Изменения, дополнения, предложения?
– Я все сказал. – Он протянул ей руку во второй раз, и Суворова крепко эту руку пожала.
– Договорились! Тогда до завтра?
– Почему «до завтра»? Я уже сегодня к труду и обороне готов.
– Ишь ты, – фыркнула Соня. – Тогда жду тебя сегодня, после семи. Только в контору, пожалуйста, не суйся: после тяжелого трудового дня у нас с Юлей слабая психика, можем не выдержать такого... креатива.
--------
Паша позвонил в дверь ровно в семь. Суворова к тому времени успела забыть, с кем и на что спорила: слишком много пришлось сегодня спорить, и без особой выгоды для себя.
– Нет меня, – проворчала Соня, плотнее заворачиваясь в одеяло. – А свет включен – так у меня кот самодостаточный, я из-за него не женилась.
Руку из-под одеяла высунула – за чашкой. Рука попробовала было свернуть и ограбить вазочку с конфетами, но Соня ее одернула и на путь истинный вернула. После новогоднего обжорства требовалось привести в порядок талию и волю.
Отхлебнув чаю, Соня без интереса уставилась на экран. На экране Ольга признавалась Вадиму, что беременна, Людмила красиво выходила из комы, Жанна глотала таблетки, Поля писала письмо дочери, которую когда-то оставила в роддоме, но не потому, что плохая мать, а потому, что обстоятельства. Ярик страдал, Денис женился, и все это они ухитрялись проделывать почти синхронно. Аж в сон клонило от этой душераздирающей синхронности.
Звонок повторился снова. И снова, и снова. Примерно на пятом по счету «снова» Соня вспомнила, что у них с Пашей запланирован вечер удивления, и как была, в халате и носках махровых, побежала открывать.
– Добрый вечер, мадам! – Втула в цилиндре, смокинге и ослепительно белой рубашке вручил сонной Соне корзину белых роз. Замолчал, оглядел. И буднично так: – Дрыхла, что ли? Ну ты, мать, даешь. Собирайся, короче. Мы летим в Москву, билеты вот.
– Зачем в Москву-у? – зевнула Суворова.
– Досматривать спектакль, который ты не досмотрела из-за меня. Но! В театре классом выше и с труппой посолиднее. Билеты вот. Как, удивил?
Да ничего подобного! Примерно такого она и ожидала – пускания пыли в глаза. Если билеты настоящие, то Соня – прима-балерина той самой «посолиднее» труппы.
– Всего доброго, Павел Андреевич! Приходите завтра. И цветочки заберите: розы я не люблю. Аллергия на пафос.
Втула все понял правильно и улыбнулся во всю белозубую пасть.
– Попытка номер один провалена, но Мерлезонский балет продолжается. Ждите-с! А цветочки ты все-таки оставь. Там, в корзине, супрастин лежит. От пафоса.
Заперев замок, Сонька первым делом полезла в корзину. Нашла брелок в виде лосиной головы и записку: «Чьи трусы висят на люстре?» Голову задрала, конечно. Посмеялась и спать пошла.
Удивил? Не удивил. Но настроение поднял.
--------
То, что попытка номер раз окажется провальной, было вполне ожидаемо, и особых надежд Паша на нее не возлагал. Требовалось прощупать почву, оценить реакцию, а дальше можно и ва-банк. Корзину белых роз ему однажды проиграл в карты пьяный владелец цветочного магазина, и Втула решил, что настало время взыскать долг. Смокинг у него уже был, а билеты... билеты – да, слегка не настоящие. Согласись Соня полететь с ним (а вдруг?), Паша бы что-нибудь придумал, а вкладывать деньги в заведомо безнадежное предприятие – увольте, он еще не настолько богат.
Вторая или, на крайний случай, третья попытка должна была поставить жирную точку. Однако, когда на следующее утро в Сонин двор въехал свадебный кортеж и оттуда вылез Втула при полном параде, под ручку с очередной блондинкой, удивился только Шурик, который Чингачгук. Суворова как шла летящей походкой по скользкой местности, так и шла. Бровь тонко выщипанную вздернула – и все. Даже когда Втула крикнул: «Мадам, благословите нас с Машулей на это дело черное!», к числу удивленных добавился разве что бродячий кот, который в тот момент доедал воробья и поперхнулся. И то не факт.
Портрет Втулы в полный рост с лавровым венком на голове и кокетливой надписью поперек нагрудника «Брут, выходи гулять!» вернули отправителю, дополненный пририсованными усами и карикатурным пилоном.
Карета, запряженная двумя гнедыми жеребцами и одним белым пони-альбиносом, удостоилась комментария: «Я просила не издеваться над животными!»
Паша и серенаду пел под аккомпанемент двух гастарбайтеров, загримированных под горячих испанских донов. Серенада называлась «Нотариус души моей» и, по утверждению Втулы, принадлежала его перу. Уже после, запивая цитрамон холодным чаем, Соня путешествовала по Всемирной Паутине в поисках первоисточника. Искать пришлось долго, но кто ищет, тот всегда найдет.
К концу недели Паша начал всерьез задумываться. Это что ж получается, семь дней прошло, а танца живота в исполнении своего Кабанчика он так и не увидел? Непорядок! Решив, что звонок другу не расценивается как жульничество, Втула воззвал к Дубровину. Подозрительно задумчивый Олег ради дружбы из задумчивости вышел, выслушал и констатировал очевидное: «Ты просто достал человека, Втула. Думаю, новость о твоей скоропалительной кончине ее приятно удивит». На Пашин восторженный вопль «Да ты гений, Роща!» Олег отреагировал удивленным взглядом и советом провериться на вменяемость как можно скорее.
Утром Суворова нашла на пороге газету. Первая полоса кричала: «РОКОВАЯ ПРОРУБЬ: ПАВЕЛ ВТУЛКИН ГЕРОИЧЕСКИ ПОГИБ, СПАСАЯ ПРОВАЛИВШИХСЯ ПОД ЛЕД РЫБОЛОВОВ». И ниже – маленькая заметка: «Софья Суворова попала в книгу рекордов Гиннеса как человек, который до сегодняшнего дня ничему не удивлялся». Соня удостоверилась, что в углу страницы стоит незаметный штампик магазина приколов, и сказала:
– Нет, ну он точно больной!
Экватор второй недели Паша встречал в тихой панике. И ладно бы Сонька притворялась, что ей все равно – он бы все равно знал, что выиграл. Однако Кабанчик смотрела на него спокойно и даже немного жалостливо. Дескать, мучается, бедный, старается, а я ничем помочь не могу. Добила бы из сострадания, да Уголовный кодекс не велит.
– Динозавриха толстокожая, – бурчал Паша, комкая листок с новой провальной идеей. В последний раз он так напрягал мозги, когда в институте учился. – Ничем тебя не прошибешь. Разве я такой предсказуемый, а? Разве ты такое каждый день видишь, а? Ну, Сонька, ну, Золотая ручка...
А Соня и не думала притворяться. Не удивляло ее Пашино прославление собственного эго. Не удивляло, и все!
--------
Сделать ремонт в гостиной Суворова собиралась давно, но все как-то руки не доходили. А тут приближаются к концу Втулины двухнедельные мытарства, и в обойном магазине неподалеку ожидается новое поступление. Чем не повод?
Взяв себе в помощники Шурика и бывшего спецназовца, а ныне разведенного автомойщика Димона, которого Костя переманил на темную сторону, Соня закупилась всем необходимым и взялась за благоустройство гостиной. Энтузиазма, правда, хватило ненадолго. С Шуриком в делах ремонта было больше мороки, чем пользы: клея лил много, резал криво, отмерял неправильно. Пока снимали старый слой, Соня раз пять бегала за йодом и мазала Шурику поцарапанные, стесанные или ударенные пальцы.
Но если с Шуриком у них была хоть какая-то слаженность, то с Димоном – полный диссонанс. Соня считала, что правильно так, – Димон упирался, что по-другому. И вообще, не женское это дело, обои клеить, при всем уважении к Софье Константиновне.
Первые две полосы они переклеивали трижды. Каждую. Измазались в клею, падали от духоты. И комната, как назло, большая.
– Перекур. – Сонька без сил рухнула на табурет, вытерла грязные руки о майку на лямках. Содрала со шлепанцев прилипшие бумажные обрезки и вздохнула. – За-са-да.
– Бригаду вам пригнать? – предложил Димон, открывая форточку. – А то с нашими темпами, дай бог, до двадцать третьего закончим. Старые обои – фуфло. – Он ковырнул ногтем стену. Цыкнул зубом. – Вон какие дырки после них, замазывать надо.
– А, может... – начал Шурик.
– Все, ребята, по домам, – решительно сказала Софья. – Спасибо вам большое, но Дима прав, нужно кого-то звать. Моя проблема, разберусь как-нибудь. Ох...
Она снабдила помощников бутербродами на дорогу и, держась за поясницу, проковыляла обратно в гостиную. Есть хотелось зверски, но холодильник пустовал: не рассчитала она немного аппетит трудящихся мужиков. Время – десять вечера, придется в круглосуточный идти. Соскрести себя со стула, отмыть руки и лицо от клея и идти.
«Хорошо, что Втулкин сдался, – устало подумала Суворова, борясь с искушением упасть и уснуть прямо на бумажных обрезках. – Второй день его нет».
Словно издеваясь, в прихожей заверещал звонок. Непрерывно, на одной ноте.
Легок на помине.
--------
Открывая дверь, Соня приготовилась скрестить руки на груди. Плевать, что руки грязные. Она не чище.
Набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:
– Слушай, Втулкин, может, хва...
Паша в костюме желтого кролика, с измазанным румянами кончиком носа и большим клетчатым сердцем на пузе, протянул ей букет одуванчиков.
– Если и это тебя не проймет, то я уж не знаю, что делать. – Втула отбросил лезущее в глаз длинное ухо. Подбоченился сердито. – Чего молчим?
Соня немигающе смотрела на него, сжимая в руке цветы.
– Все, мадам Чингачгук, я сдаюсь, – продолжил Паша. – Ты меня достала! Моя фантазия только что сделала харакири. Это обидно, знаешь ли, столько времени, нервов и креатива извести...
Тут Втула начал расхаживать по лестничной площадке, и Суворова совершенно неприличным образом хрюкнула, потому что пониже Пашиной спины обнаружился пушистый кроличий хвостик.
– Ржешь? – обиделся Паша. Еще и лапой притопнул. – Ну, ржи, ржи.
Софья не выдержала:
– Втулкин, скажи мне одну вещь. Ты прямо в таком виде по городу дефилировал?
– Нет, блин, по пути я захватил ТЮЗ и переоделся там!
Соня прислонилась к дверному косяку и закрыла лицо букетом. Чувствовала: если мсье Лаперуз прямо сейчас не снимет свой идиотский костюм, у нее начнется истерика.
– Проходи. – Она посторонилась. Голые плечи дрожали от смеха. – Быстро. Снимай этот ужас, а то я за себя не ручаюсь.
– Значит, все-таки стриптиз, – констатировал Паша, но в квартиру протиснулся. – Уговор дороже денег? Ты страшная женщина. Ла-адно...
Он застыл на месте. Дернул себя за ухо. Выгнул шею, уставившись куда-то в район хвоста.
– Мадам, вы мне не поможете? Там, на спине, молния должна быть. Сам не дотянусь.
Суворова сползла вниз по стене и завыла.
– Да щас я, щас, – пыхтел Втула, царапая себя по меховой спинке. Молния никак не желала ловиться. – Не хочешь помогать – обойдусь. Оно и правильно, этого в уговоре не было.
– Па-а-аша, не надо стриптиза! У меня есть идея получше.
А почему бы и нет? Дизайнер Втула, в конце концов, или кто?
– Ходи сюда. – Соня шмыгнула носом и положила букетик на комод. – Спиной поворачивайся. Надеюсь, ты его не на голое тело надевал?
Втула перестал прыгать.
– Что, стесняешься?
– Нет, брезгую. Контактный дерматит – вещь непредсказуемая. Неизвестно, откуда у тебя этот костюм, а выяснять мне лень.
– Страшная женщина, – повторил Паша, но спиной повернулся.
Как он вылезал из костюма – песня отдельная. Соня даже пожалела, что телефон с профессиональной камерой валялся где-то в спальне. Смеялась через раз, на большее сил не хватало.
– Пошли, дам тебе что-нибудь переодеться, хотя... – Она с сомнением посмотрела на Втулу. – Костины вещи тебе по всем параметрам не подойдут, а от Толика у меня только рубашка и треники растянутые остались.
– Типа твоих?
– Типа моих. – Соня демонстративно сунула руки в карманы шаровар.
Запах обойного клея он учуял еще в прихожей. Неужели Кабанчик настолько деспотична и прагматична, что погонит его на ночь глядя клеить обои?
– А что за идея? – допытывался Паша, пока Суворова производила в шкафу энергичные раскопки.
– Предлагаю ничью... Вот, примерь.
– Почему ничью? – возмутился Втула, влезая в штаны. – Ты удивилась, я видел!
– Я зае*алась, а не удивилась. Это не считается.
– Фи, как грубо!
– Так идею озвучивать или нет?
– Валяй.
– Предлагаю ничью и новую сделку. Ты поможешь мне с ремонтом, а я с тобой поресторанюсь, и дальше по обстоятельствам, идет?
– Что, кавалеры разбежались? – понимающе.
– Ага, – деловито. – Ну, как ты на это смотришь?
«Нафиг, – подумал Паша. – Нафиг, нафиг, нафиг такие жертвы».
«Откажется, – поняла Соня. – Что и требовалось доказать».
Она уже собиралась отшутиться и выставить его за дверь вместе с дурацким костюмом и Толиными трениками, когда Втулкин пятью словами выиграл, казалось бы, безнадежно проигранное пари:
– Показывай свой ремонт. Делать будем.
Ирэн Рэйн:
lor-engris:
Ирэн Рэйн:
Peony Rose:
lor-engris:
Ульяна Сомина:
lor-engris:
alen-yshka: