Таинственный замок 3. Оборотни

Дору Торбин:

Дору уже порядком достал этот обмен любезностями.
В конце концов он пришёл сюда поесть, а не упражняться в остроумии. Да и за участие в охоте заплатил такие бабки, что в другом месте эту еду ему бы подавали на золотых подносах в номер.


Торбин не сразу понял что произошло. Только он стоял рядом с Мей и в следующее мгновенье уже лежит на снегу среди осколков.
Голова болит от сильного удара. Дору так толком и не понял, что произошло

собаки не умеют говорить, мелькнула смутная мысль

Он отключился почти сразу, а когда очнулся понял. что лежит в кромешной тьме.
Дору попробовал встать, но плечо горело огнём.
Чертыхаясь он всё же кое как дополз до ближайших кустов.

...

Эва Ибсен:

Всё случилось так внезапно, только что ещё они все сидели за столом, препираясь, как вдруг тяжёлый стол отлетел в сторону, посуда посыпалась на пол. Эва растерянно застыла, видя, как не маленький мужчина вылетает в окно, словно кукла, а Улаф выпрыгивает следом. Когда оконное стекло разлетелось на осколки и в лицо пахнуло морозной свежестью, остужая разгорячённые лица, она отмерла и кинулась к окну.

С ужасом она увидела, как в безжизненное тело Дору кто-то вцепился. Собака что ли? Испуганно закричав, Эва кинулась на улицу, сначала в окно, но налетев руками на застрявшие в раме осколки стекла, развернулась и бросилась к дверям. Выбежав в темноту она на мгновение остановилась, после света таверны на улице было особенно темно, но как только она немного смогла видеть, она побежала вокруг дома, поскальзываясь на снегу. Следом из таверны выбежали остальные, вместе с трактирщиком.


Дору медленно полз к кустам, орошая снег кровью, вытекающей из разодранного плеча.

- Господи, Дору, вы можете встать? - Эва потянула его за руку, пытаясь поднять его, - Обопритесь на меня. Вам срочно нужно к врачу, вас покусал какой-то зверь. Надо срочно перевязать и сделать уколы. От столбняка и от бешенства.

Мужчина был тяжёлый, Эва не могла поднять его в одиночку.

- Помогите! Ему надо срочно к врачу! В этой деревне есть врач?! Мея! - подбежавшие мужчины помогли поднять раненого, а Эва оглядывалась по сторонам в поисках Улафа.

- А где Улаф? Он же тоже выпрыгнул в окно! Может быть он преследует зверя?

...

Николь Райс (Баккара):

Баккара выбежала на улицу и скрылась в темноте безлюдного переулка с такой скоростью , будто за ней гнались все демоны ада. Чувства обострились, глаза начали различать в темноте малейшие детали, недоступные человеческому глазу даже при свете дня. Шуба потерялась где-то по дороге, но она больше не чувствовала холода. Окружающий мир перестал существовать В мозгу билось одно-единственное желание - освободиться. Из груди вырвалось звериное рычание и кошка, кувыркнувшись в воздухе, перемахнула через высокий забор и мягко приземлилась в сугроб на все четыре лапы. Она рванула с места и помчалась в сторону леса, увеличивая скорость и оставляя на снегу неглубокие следы. Свист ветра в ушах и ощущение полной, всепоглощающей свободы - вот чего ей не хватало все эти дни.
Кошка бежала до тех пор пока не достигла кромки леса, где остановилась на секунду и оглянулась. Словно опасалась, что ее могут преследовать. Едва различимый запах самца доносился со стороны деревни и кошка зарычала.
Беспокойно повела ушами и продолжила свой путь, легко погружая лапы в рыхлый снег. Неясный лунный свет посеребрил светло-серую шерсть с четкими темными пятнами, покрыв ее легкой дымкой, отчего казалось, будто по лесу идет призрак. Она уже никуда не спешила, просто брела между деревьев в самую гущу леса, прислушиваясь к малейшим шорохам и улавливая едва ощутимые посторонние запахи.
Остановилась у небольшого хлипкого домика, и резво запрыгнула на крыльцо. Дверь оказалась закрыта, кошка раздраженно рыкнула и поднявшись на задних лапах , ударила передними в дверь. Иссохшие доски не поддались и она тут же бросила свою затею. Позади раздался тихий треск сухих веток. В ноздри ударил знакомый запах Сердцебиение участилось. Кровь быстрее побежала по жилах. Кошка резко развернулась и беспокойно замолотила хвостом по снегу. Ее глаза блеснули жидким серебром в свете луны, а из горла вырвалось недовольное рычание. У дерева напротив, сердито подергивая кончиком хвоста стоял огромный самец. Кошка ощерилась в хищном оскале и пригнулась, практически прижимая голову к земле. Молниеносный прыжок сбил самца с ног и две большие кошки покатились по снегу, сплетаясь в черно-белый клубок.

...

Эва Ибсен:

Только когда мужчины понесли раненого вокруг дома, ко входу, Эва обратила внимание, что порезы на её ладонях кровоточат. Стекло в раме оказалось острым. Зачерпнув пригоршню снега, она вытерла руки и неловко замотала порезы носовым платком. Ещё раз огляделась, но задняя часть таверны выходила на довольно глухую улицу, тёмную и пустынную. Небольшой светлый прямоугольник от разбитого окна был единственным источником света. Где-то на центральных улицах продолжалось веселье, а тут было темно и тихо.

Достав мобильный телефон Эва включила в нём фонарик. Если бедного Дору покусал бродячий пёс, ведь волков тут по словам Улафа нет давно, хотя, какая разница, кто это был, то он мог напасть и на Улафа тоже. Вдруг он тоже лежит где-то здесь истекая кровью. Кто-то из трактира окликнул её, но Эва отмахнулась, крикнув, что сейчас вернётся, и медленно пошла по улице, освещая сугробы.

...

Сверр Сигундссон:

В кармане завибрировал телефон, и Сверр, извинившись, выбрался наружу, оставив ведьму на попечение Улафа - брат справится с этой задачей. Звонил один из помощников, который занимался организацей Вечеринки на руинах. Хотя бы в одном глупая деревенская девчонка оказалась права - здесь когда-то действительно был другой замок. Сейчас от него остались лишь развалины, в которых жили феи и тролли. Последние семьдесят лет клан Сверра устраивал на этих руинах гуляния, на которые были приглашены лишь такие же, как и он. Праздник в этом году должен был поразить своим размахом всех. И проблемы возникали соответствующие. В этот раз нужно было разобраться с жертвоприношением. Сверр, едва ли не рыча, втолковывал Гурту, что и как нужно сделать, когда мимо промчался хоровод из подвыпивших парней и визжащих девушек. Спасаясь от них, Сверр перебежал на другую сторону улицы и внезапно оказался на площади, рядом со столбом, вокруг которого был разложен хворост. Зазвучала странная музыка, под которую могли бы собираться на свой шабаш ведьмы, и появилась девушка в длинном старинном платье, изображавшая колднуью. Она держала в руках верёвку, другой конец которой был обмотан вокруг шеи чучела ведьмы. Само чучело тащилось по снегу за девушкой, изображавшей странный, но чарующий танец. Сожжение ведьмы началось...

...

Константин Крейн:

Он взял её след почти сразу же, слишком острым было восприятие Крейна в том, что касалось Николь. Будь она человеком или зверем - она пахла для него по-своему. И всегда будет пахнуть также. Недоумение, которое испытывал человек, исчезло, когда Константин перекинулся в зверя. Осталось лишь желание. Животное и дикое желание догнать, взять, заставить принять... Таким, какой он есть. Если человек и был подвержен страстям, если он и размышлял о том, чего стоит или не стоит делать, зверь знал, что для него есть только один путь.
Он нагнал её около старого лесного домика и некоторое время просто наблюдал за тем, как грациозно его кошка двигается. Она знала, что он рядом, - он чувствовал это. И кошка была недовольна. Пригнувшись к земле, она прыгнула, сбивая Крейна с ног, и он мягко откатился, обхватывая её лапами.
Константин оказался стоящим на земле, хвост его беспокойно бил по снегу, выбивая вверх сноп снежинок. Баккара стояла напротив, опустив голову вниз и приглушённо рыча. Теперь первым прыгнул вперёд Крейн, опрокидывая кошку на спину, когда она подпрыгнула, вставая на задние лапы и распрямляясь во весь рост. Он мягко схватил её за шкирку зубами, оказавшись сверху, и прижал к земле, заявляя свои права. Баккара вывернулась, снова устремляясь куда-то, кружа рядом с домиком, заставляя догонять себя. Крейн гонялся за ней, вспахивая лапами снег, сбивая кошку с ног, возбуждаясь только от её запаха.
Он перекинулся обратно в человека, когда понял, что желание перехлёстывает через край. Животное желание, которое Константин больше не мог контролировать. И теперь стоял, абсолютно обнажённый, тяжело дыша и наблюдая за кошкой. Она могла напасть на него, могла скрыться и убежать, а могла переброситься в человека, но тогда у неё больше не будет выбора оставаться с ним или нет. В этом случае её дальнейшая судьба будет решена. Баккара станет женщиной Константина Крейна. И Крейн ожидал, давая ей выбор.

...

Николь Райс (Баккара):

Кошка нервничала.
Ощущала превосходство самца каждой клеточкой и от этого нервничала еще больше. Его движение настораживали и завораживали одновременно. Он играл с ней, в то время , как мог просто применить силу и заставить подчиниться. Она не могла сдаться без сопротивления . Это бы противоречило ее природе, но и не могла не признать - ей хочется, чтобы ее приручили.
Рыча и фыркая, кошка изворачивалась в лапах самца, сбрасывала его с себя, вырывалась и нападала, сбивая его с ног. Но, что бы она ни делала из чистого упрямства и стремления сохранить независимость, она понимала, что нашла своего единственного, свою пару.

В какой-то момент самец вновь превратился в человека и просто стоял напротив нее, ожидая ее действий.
Глаза кошки впились в обнаженную фигуру, инстинктивно просчитывая слабые места. Сейчас он уязвим. Ему нечего противопоставить хищному зверю. Один прыжок решит все. Сейчас она может растерзать его, разорвать на куски и отстоять свою независимость. Но, кем она будет без него? Чем заполнит пустоту и как залечит зияющую рану в сердце от осознания того, что уничтожила самое дорогое существо. Все еще продолжая рычать и скалиться, кошка подошла к альфе вплотную. К ней начало медленно возвращаться человеческое сознание, вытесняя звериные инстинкты и запуская процесс трансформации.
Большая грациозная кошка села у ног альфы и, наклонив голову, уткнулась влажным носом в его теплую ладонь. Будто признавала его власть или искала у него защиты.
Порыв холодного ветра впился тысячей морозных игл в обнаженное тело Баккары. Она стояла на коленях перед Крейном,тяжело дыша и вздрагивая всем телом. скорее от дикого возбуждения, чем от холода. Она хотела этого мужчину. Хотела принадлежать ему во всех смыслах, даже если его интерес к ней продлится не более часа.Это судьба.
Горячие пальцы альфы невесомо прикоснулись к щеке и Николь запрокинула голову. Из-под ресниц выкатилась соленая капля, опаляя кожу под воздействием студеного ветра и застыла, так и не закончив свой путь.
Распахнув глаза, Баккара встретилась с испытующим взглядом Крейна.
- Мне холодно. - Прошелестела одними губами Николь. - Согрей меня...

...

Мея Линдхольд:

- Даже черта! - Мея была очень зла на Улафа Грофела.
Улаф Грофел достал Мею сверх меры!


Мея оторопела в первый миг. Тяжелый стол валялся в стороне. Кружки, тарелки разлетелись на углам. Ничего себе бросок! Но еще больше Мея оторопела, когда Дору - здоровый мужик, полетел в окно, как мяч, и выломав спиной стекло, вывалился на улицу. У Меи даже челюсть отвалилась от такого безобразия и такой невероятной силы. Нет, даже не силы, а мощи.
Совсем другими глазами она посмотрела на Улафа Грофела. Собственно, то, что он был очень опасен, она знала давно. Но не до такой же степени! Она видела, как он в один прыжок выскочил на улицу через окно вслед за Дору. Длинные пряди волос разметались по широким плечам. Сердце Меи забилось где-то в горле. Не от страха, а от того, что она стала свидетелем чего-то неведомого. Того, чего не бывает в простом и понятном реальном мире. Мея сидела, открыв рот и глядя на разбитое окно, без единой мысли в голове. Голова была пустой и звонкой, даже заезженных "Вау!" или "Ничего себе!" не было в ней.
Она пришла в себя от воплей, что раздавались вокруг. Как ужаленная Мея подскочила и кинулась к двери, около которой собралась толпа людей, пытающихся выскочить на улицу. Естественно все толкались в узком дверном проеме и мешали друг другу. Мея заорала и стала выталкивать людей, упираясь в спины впереди стоящих. Мало помогало, но помогало. Люди вываливались из дверей таверны и бежали вдоль стены к разбитому окну.


Мея услышала крики Эвы и побежала к ней. Вокруг них плотным кольцом стояли зеваки. Мея протолкалась к Эве:
- Врач? Зачем тебе врач?
Наконец, она увидела Дору. Опустившись на колени рядом с ним, Мея осмотрела его (как никак, у нее был опыт оказания первой помощи). Он не был избит или покалечен, на лице ни одной царапины. Мея посмотрела на его руки - костяшки пальцев целы. Только вот плечо ... Рана была ужасной. Будто его кто-то рвал. Собака? Волк? Нет, не волк. В их лесу было мало волков. Собака? Наверное ... Такую же рваную рану она видела в прошлом году, когда нашла Мио. Только у Мио было вырвано горло. Подавив в себе яростное желание перекреститься, Мея хрипло ответила на вопрос Эвы:
- Есть доктор. Только не оставлять же Дору лежать на снегу.
К ним подошел Ансгар Эк и наклонился, упершись руками в колени:
- Что тут?
- Он без сознания. Ранен в плечо.
Ансгар пробормотал ругательство и поднял Дору. Один из стоявших мужчин подхватил его с другой стороны и они вдвоем потащили раненого в таверну. Мея осталась на улице, оглядываясь по сторонам в поисках Улафа Грофела. Среди зевак его не было. Когда все разошлись и Мея осталась одна, она внимательно вглядывалась в кусты, пытаясь рассмотреть невидимую опасность. Но потом ей стало жутко и она бегом помчалась в таверну. Дору лежал на широкой скамье и все еще был без сознания. Ансгар звонил врачу. Мея примостилась в ногах раненого, ожидая когда он придет в себя. Она смотрела на ужасную рану, не в силах оторвать от нее взгляд. Ансгар принес бинты и пакет со стерильной марлей. Сунув все это в руки Мее, он головой указал на рану Дору. Мея очумело поглядела на Ансгара "Кто? Я???" Ансгар молча кивнул "Да, ты!" и пошел приводить в порядок зал.
Мея еще раз осмотрела рану, кровь уже не хлестала из нее, она запекалась лепешками жуткого бурого цвета. Мея оторвала кусок бинта и осторожно отодвинула края разодранной одежды, убрала лоскутки ткани из раны и очень аккуратно промокнула кровь. Потом она вспомнила, как видела в кино, что края раны надо обмыть горячей водой. Она попросила чашу горячей воды и долго сидела обмывая рану, смывая кровь. Больше она не знала, что делать. Вытащив из пакета стерильную марлю, она положила её на рану, закрыв её, ну, чтобы пыль не попала. Дору все еще не пришел в себя. Разве затяжной обморок это хорошо? А может, он в коме? Мея разволновалась.
Время было уже много, её точно хватятся, если она не придет в замок в ближайшее время. Мея разволновалась еще больше. Волнуясь, она даже походила вокруг лавки, на которой лежал Дору. Последнему явно не стало легче, ни от её волнений, ни от того, что она ходила кругами вокруг него.
Мея крикнула Ансгару, что уходит. Выйдя на улицу, она нервно оглянулась вокруг. Её окружила тишина, только из таверны доносился гул голосов. Но никто уже не пел и не отбивал кружками такт. В деревне музыки тоже не было слышно. Мея вглядывалась в отблески пламени - начали обряд сжигания ведьмы. Но смотреть уже не было времени и решительно повернувшись, Мея зашагала по дороге к замку. Можно было пройти через лес, так путь будет вдвое короче. Но что-то после последних событий, Мея опасалась идти через ночной лес. Мало ли что! Лучше уж по дороге - дольше, но явно безопасней.
Чего расхныкалась! Мея разозлилась на себя. Она злилась на свой испуг, на то, как закончился этот вечер, на то, что её уже точно хватился управляющий и на то, что если это случилось, её обязательно уволят.
Когда Мея вышла за деревню, её злость перешла в ярость! Такую сильную, что Мея даже затопала ногой. Черт! Черт! Черт! Она не переоделась и топала в замок в старой, вывернутой мехом наружу, шубе Мио, которая была ей велика. Нет, ну не дура ли!
Мея затолкала руки в рукава и запахнула на себе шубу. Возвращаться домой не было времени. А выворачивать шубу Мея не будет принципиально! От злости! Она вздернула подбородок и пошла дальше.

_________________________________________________________________

Утро следующего дня выдалось солнечным и морозным. Надо ли говорить, что Мея не выспалась и проспала почти на час, пока за ней не пришел сам господин управляющий. Он сделал Мее выговор и последнее предупреждение. Мея понуро плелась по замку, поминутно зевая. Сегодня ей предстояло вытирать пыль с мебели и застилать кровати покрывалами в комнатах. Была только половина восьмого утра! Наутро после праздника полагалось спать подольше.
Мея долго пила кофе на кухне, а потом решила пойти поздороваться с Клаусом и рассказать ему то, что она вчера видела в деревне. Надо было посоветоваться с ним, как быть с увиденным!

...

Эва Ибсен:

Тёмная улица закончилась внезапно. Тщательно, но тщётно осматривая все обочины Эва завернула за дом, и вышла на центральную площадь, где уже собрался почти весь посёлок. Вокруг большого кострища было не протолкнуться от веселящихся людей. Невольно заинтересовавшись, Эва попыталась рассмотреть, что там происходит. Кое-как пробившись сквозь кучу ряженых она вынырнула прямо напротив костра. В какой-то момент ей показалось, что напротив мелькнуло знакомое лицо, но подвижная толпа тут же скрыла человека...



Девушка с чучелом на верёвке исполняла странную пантомиму, которой вторила весёлая толпа. Почему-то сразу вспомнилась легенда, которую только что рассказывала Мея, и которая вызвала в их компании столько споров. Значит, вот она, эта "ведьма", которую деревня сейчас отправит на костёр. Волочится по снегу, как бесполезная, бессильная тряпка. Эва с удивлением почувствовала, как то ли под воздействием легенды, то ли поддавшись настрою толпы, но в ней разгорается неприязнь и жажда возмездия, направленные на эту ни в чём не повинную куклу. И желание увидеть, как огонь охватит её казалось непреодолимым.

Платок, закрывающий порезы на ладони, почти полностью промок от крови, но Эва не замечала этого. Она стояла в первом ряду, прямо напротив костра, совершенно забыв даже про свой фотоаппарат, и с горящими глазами ждала, когда же вспыхнет пламя.

...

Улаф Грофел:

Улаф быстро пересек деревню, предусмотрительно держась тени и задворок - подальше от людей. Это было просто.
Куда сложней было спрятаться от деревенских собак. Они чуяли его волчий запах за версту и заливались бешеным лаем - трусливым и одновременно ненавистническим - на протяжении всего отрезка пути по деревне .
И даже когда Улаф, наконец, покинул ее границы, выскочив на заснеженную целину и устремившись в направлении моря, собачий лай продолжал сотрясать ночь.

У прибрежный скал он сделал небольшой крюк. Здесь снега было мало - лишь ломкий наст, ледяной коркой покрывших замерзшую землю и камни. Быстрыми, мощными прыжками Улаф взобрался на небольшой холм, поросший редкими хвойными деревьями и остановился - тяжело дыша и подрагивая всем телом.
Море шумело, накатывая, волна за волной, на каменистый берег. Благодаря своему острому зрению, Улаф мог видеть во тьме это движение - похожее на борьбу между морем и землей. Порой яростную и непримиримую, порой ленивую и неспешную - подобной осаде крепости. Но не прекращающееся ни на минуту. И в этой борьбе не было все так однозначно. В ней не было ни правых, ни виноватых. Это была борьба за право существования. За место под этим зияющей сейчас огромной черной пастью бесконечным небом.
Порыв очередного ветра донес до Улафа слабый запах костра. Над деревней расцвело золотистое зарево огня. Люди жгли "ведьму" - празднуя, таким образом, победу над своими страхами перед тем, чего не могли понять не столько в силу скудости ума, сколько в догматичности своего мышления.
Для них все было просто - поделенное на добро и зло. На черное и белое. И все, что подходило под категорию зла, что имело хотя бы малейший оттенок серого, должно было беспощадно и незамедлительно уничтожено. И человечество планомерно уничтожало - порой с остервенением, не подвластным даже дикому зверю - на протяжении целых веков. Он и сам был частью этого процесса - сначала в качестве движущей «очистительной» силы, потом в качестве изгоя.
Иногда Улафу, наблюдающему со стороны, задавал себе вопрос: за кого примутся люди, если уничтожат все, что считают злом? И останется, вообще, к тому времени на земле, что-то, что еще можно будет уничтожить? И, главное, кому уничтожить?

Он отвернулся и прошел к соснам.
Здесь было тихо, заснежено и как-то по уютному спокойно, не смотря на бушующее неподалеку море. Сосны, защищенные с моря огромными валунами росли здесь не искривленными уродцами, больше похожими на кустарники, а вытянулись во весь свой рост стройными великанами.
Улаф безошибочно нашел то, что искал - раскидав снег под одним из деревьев. Это был камень. Точнее сказать, каменная плита поросшая мхом и местами почерневшая от сырости. На ее поверхности еще можно было различить выбитые чьей-то неумелой рукой, и полустершиеся со временем то ли знаки, то ли буквы.
Это было могила его матери.
Он сам вырыл ее - словно заведенный методично орудуя на протяжении целых суток киркой и лопатой. И сам похоронил хрупкое, изможденное тело, завернув его в чистый холст.
Над его матерью не было отпеваний. Он сам отпел ее, - произнося молитвы в такую же, как сейчас морозную черную ночь, и осознавая при этом, что совершает нечто ужасное, нечто недостойное, оскверняя священные слова своими нечистыми губами.
Но иначе он не мог. На всем свете у Улафа были только она и Сверр.
Он потерял мать. Но той же ночью, лежа на ее свежей могиле, Улаф поклялся себе сохранить Сверра, защитить . Для самого себя, для клана. И за все это время, Улаф ни разу не изменил своей клятве.

Он вздохнул, снова трансформируясь в человека, и, медленно опустившись на камень, обнял его - почти чувствуя своим обнаженным телом его холод и почти ощущая исходящее от земли тепло полуистлевших костей.

Она хотела, чтобы он стал как его дед - рыбаком. В их деревне почти все мужчины были рыбаками. А он стал воином…
Она всей душой желала ему добрую, умную, заботливую жену и кучу ребятишек. А он выбрал одиночество….
Она молила для него спокойствия и спасения после смерти. А он избрал путь войны и вечности.
Она видела в нем знак добра и света. А он превратился в нечисть...

Улаф устало закрыл глаза - безмолвно прося прощения у той, что когда-то дала ему жизнь и чьи надежды и ожидания ему так и не суждено было оправдать.

…………………………….
В замок он вернулся лишь к рассвету…

...

Эрс Берлинг:

Они ушли.
Эрс видел Улафа и Сверра и понял тревогу Бекки и ее чисто женское желание избежать новой стычки. Раньше бы это его не остановило. Но сегодня все было иначе: это была их ночь - наполненная надеждой, любовью и несокрушимой верой, что все будет обязательно хорошо. Вопреки всему. Вопреки предстоящему поединку.
С того самого момента, как они покинули замок, Эрс и Бекка ни разу не упомянули о предстоящей дуэли.
Словно не было этого вызова, словно завтра наступит точно такой же день, как и вчера. А потом после завтра и после после завтра... И так бесконечное множество лет. Каждое утро. Они будут просыпаться в постели, где накануне вечером страстно и жарко любили друг друга... точно так же как в эту ночь. А может, сильнее...

............................................
Эрс так и не заснул. Лежал навзничь, ощущая прижавшееся к нему обнаженное тело Бекки и прислушиваясь к ее дыханию.
Когда за окном чернота ночи сменилась серостью рассвета, Эрс поднялся и оделся. Он молча постоял какое-то время над спящей Беккой, не решаясь прикоснуться к ней и стараясь запомнить ее такой - безмятежной и бесконечно желанной, - возможно, навсегда.
Затем все так же молча развернулся и, взяв свой клинок, тихо вышел из номера.

Спустя несколько минут Эрс был на месте поединка...

...

Дору Торбин:

Он очнулся в темноте и резко попытался сесть.
Движение отдалось в плече жгучей болью, которая потянула за собой другую.
Дору казалось, его кости ломают, словно конструктор.
Пытаясь сдержать боль он зарычал.
Наверно именно этот звук, какой то звериный, совсем не похожий на его голос заставил Торбина прийти в себя и снова упасть на жёсткое ложе.

...

Улаф Грофел:

Улаф ждал своего противника. Неподвижно стоя на холме, у воткнутого в снег горящего факела, он наблюдал за быстрым приближением полумедведя-получеловека.

- Берлинг, - приветствовал противника Улаф, лишь только Эрс добрался вершины и встал перед ним. В неровном свете пламени в руке Улафа сверкнул короткий меч...

...

Сверр Сигундссон:

Сверр почуял приближение Гурта ещё задолго до того, как тот боязливо коснулся пальцами его локтя. Сверр обернулся и вопросительно поднял брови. Он был недоволен, что его отвлекли от созерцания полусгоревшего чучела. Толпа улюлюкала и радостно подпрыгивала, а Сверр ощущал лишь горечь на языке. Какие ягоды могут так горчить? Лишь дикие и мелкие.
-У нас проблемы. - Гурт выглядел настороженным. Между кустистых бровей залегли глубокие морщины.
Спрятав руки в карманах пальто, Сверр последовал за ним, молчаливо размышляя, а приходил ли к нему хоть кто-нибудь, у кого никаких проблем не было. Сообщали ли ему новости, от которых он мог просто порадоваться или хотя бы ощутить удовлетворение. Почему-то, он не мог такого припомнить. А может, просто мешала возбуждённая толпа.
Они вновь оказались возле таверны, и Сверр вдруг вспомнил о настоящей ведьме. За последние пару часов он совершенно о ней забыл, как будто, получив вожделенный приз, внезапно понял, что прекрасно жил и без него... Но у него были брат и клан, члены которого хотели иметь детей - бойких сильных малышей, резвящихся в снегу и на зелёных полях. Женщины хотели заплетать дочерям косы, а мужчины - учить сыновей охоте. Для самого Сверра это уже давно стало лишь истлевшей картиной, намалёванной одним из дьяволов. Да, когда-то он хотел семью, детей, счастье. Но сейчас... Сейчас он хотел поскорее завершить всё начатое и отправиться в долгое путешествие. Он бы путешествовал налегке, захватив лишь один чемодан, в который сложил бы все свои грехи, пороки и души тех, кого загубил. В своём путешествии он бы навестил каждого из семи дьяволов, которые так долго жили в нём. Настало время ответного визита. Улаф будет прекрасным вождём и главой клана. У него в крови было заботиться о других. Сверр знал, что однажды младший брат встретит женщину, которая сможет подарить ему смех и детей. Сверр очень хотел посмотреть на своих племянников, но... Не будет ничего страшного, если он не увидит их, главное - чтобы они были. А там, может, какой-то из дьяволов и позволит ему выглянуть в грязное окно своей хижины и увидеть счастливого Улафа с семьёй.
Луна спряталась, уступая место рассвету. Праздник закончился, оставив после себя хаос из пустых кружек, лент, втоптанных в снег и пепла, некогда бывшим беловолосой ведьмой. Сверр вдохнул запах рассвета. Он пах, как пиво, пот и обгоревшие поленья. Совсем как в старые добрые времена. И всё же, слишком непривычно.

В сумраке таверны Сверр без труда разглядел мальчишку, который помогал ведьме добраться до деревни. Укус на его плече горел ярче огня. Сверр захотел выругаться. Он сдержал себя в последний момент. Приблизившись к скорчившемуся на скамье телу, он принюхался. От парня пахло Улафом. Что, чёрт возьми, он творит?! Обращение уже началось. Всё дело в луне, которая неумолимо становилась полной. Правильным было сейчас взять свой кинжал и перерезать мальчишке горло, избавив его от страданий, а себя от забот. Дьявол внутри радостно захлопал в ладоши, и Сверр вдруг понял, что поднял парня на руки и направился к выходу из таверны.
-Если спросят, скажешь, что он пьяный. Я отнесу его к лекарю, а ты, чёрт возьми, отыщи моего брата!
Сверр толкнул ногой дверь и выбрался наружу. Парень горел. Даже сквозь одежду, Сверр чувствовал агонию жара. Это надо просто пережить. Он почти бегом отправился к замку, принюхиваясь к воздуху, чтобы избежать ненужных встреч. В ноздри ударил знакомый запах, чем-то похожий на его собственный. Улаф. Сверр взглянул на дрожащее тело в своих руках и моментально принял решение. Сначала он отдаст глупца в надёжные руки, а потом сам найдёт брата.

...

Константин Крейн:

В этом моменте, когда Николь оказалась рядом с Константином, садясь у его ног, словно признавая его власть над ней, был такой сумасшедший коктейль разных ощущений, что он сжигал вены, превращая их в реки кипящей лавы. Всё было решено, наверное, ещё тогда, когда зверь Крейна признал зверя Баккары как своего. Всё было решено ещё давно, и противиться этому выбору было невозможно. Да Крейн и не хотел этого.
Перед ним на коленях сидела женщина, самая совершенная из всех. Идеальная. Только для него одного. Крейн провёл пальцами по щеке Николь, словно желал удостовериться в том, что она ему не привиделась. Нет. Она была из плоти и крови. Похоть растаяла, теперь заместившись желанием обладать своей женщиной. Во всех смыслах этого слова. Навсегда. Крейн стёр покатившуюся из глаз Николь слезинку, которая заледенела от мороза, и замер, услышав её слова:

Если у неё и был эфемерный шанс отказаться от Константина, теперь она утратила его навсегда. Константин нагнулся, подхватил Николь на руки и направился к домику, осторожно ступая по снегу босыми ступнями. На хлипком крылечке остановился, поставил женщину на ноги и с силой толкнул дверь, распахивая её перед собой. В домике было темно и холодно, но и Крейн, и Баккара прекрасно видели в темноте. Константин завёл свою женщину за собой, прикрыл дверь, в которую влетали порывы ледяного ветра и повернул Николь лицом к себе. Возбуждение, разливающееся по телу, можно было унять только одним способом. Сначала он хотел просто целовать Николь, медленно и неторопливо, а после уложить на сваленные в углу шкуры и брать так долго, чтобы она стала умолять его остановиться. Чтобы с губ её слетали хриплые крики наслаждения и мольбы о пощаде.
- Я уже предупреждал тебя, что в моей постели нет никаких границ в том, что касается занятий любовью, - тихо проговорил Крейн, серьёзно глядя на Николь, прежде, чем привлечь её к себе.
Нет... к чёрту нежность и осторожность, для них ещё будет время. Много лет, что ждут их впереди. Он ждал слишком долго, и теперь тормоза снесло ко всем чертям, а на поверхности разума остался только голод по своей женщине.
Крейн набросился на её рот с жадным глубоким поцелуем, терзая сладкие губы, тихо рыча от удовольствия, когда Николь ответила. Обняла его за шею, прижалась дрожащим телом. Он покусывал её губы, желая прикусить их до крови, чтобы на языке был этот ни с чем не сравнимый вкус. Его руки спустились по спине, вжимая тело Николь в его, замерли на ягодицах, ещё сильнее привлекая женщину к изголодавшемуся мужскому телу. Возбуждённый донельзя член упёрся в живот Николь, отзываясь сладкой болью. Ему было необходимо оказаться в ней, почувствовать как она станет сжимать его собой, почувствовать сладкие судороги, когда она будет кончать под ним и выкрикивать его имя.
Крейн опустился поцелуями к груди Николь, чувствуя солоноватый привкус её кожи, втянул в рот правый сосок, с силой посасывая его, а пальцами руки лаская вторую грудь. И вот теперь он уже стоял перед ней на коленях, преклоняясь перед своей женщиной. Прикасался к подрагивающему животу и втягивал в себя упоительный аромат её возбуждения. Крейн провёл пальцем между ног Николь, зарычав от удовольствия, когда понял, насколько она влажная. Он хотел попробовать её... Он должен был попробовать её всю.
Резко поднявшись на ноги, Константин обхватил запястье Николь и подвёл её к шкурам. Уложил на спину, устроился между её разведённых ног, нажимая на её бёдра и разводя ноги женщины ещё шире. Он замер на несколько бесконечно долгих секунд, просто смотря на её сочащееся влагой лоно, а после стремительно наклонился не в силах больше терпеть. Медленно провёл языком снизу вверх, втягивая в рот клитор, посасывая его, прикусывая и упиваясь вкусом его женщины. Он хотел вылизать её всю. Выпить до капли, всю... Абсолютно всю. Крейн жадно ласкал Николь ртом, ещё сильнее разводя её ноги, желая погрузиться языком как можно глубже, слушая громкие стоны и сходя от них с ума.
- Кончи для меня. Я хочу чувствовать языком как ты кончаешь, - прошептал он, отстраняясь, и следом вновь стал ласкать её, ударяя языком по клитору, проникая вглубь и выходя из её тела. Николь хрипло кричала, то прижимая голову Крейна к себе, то словно бы желала оттолкнуть, а когда он почувствовал как она кончает от его ласк, сжимая его язык собой, он больше не смог терпеть: притянул её бёдра к себе и насадил на член до предела, всё ещё чувствуя волны её оргазма и продлевая его первыми движениями. Она была такой узкой, так плотно обхватывала его, что Крейн решил, что вряд ли выдержит долго...
Впрочем, впереди у них была вся ночь.

Много позже, когда Николь уснула, лёжа на груди Константина, он улыбнулся сам себе, наблюдая за тем, как в окна стучится жемчужно-серый рассвет. Сегодня ночью он едва не сошёл с ума, взяв Баккару, должно быть, не менее десятка раз. Она лишила его разума, она дарила всю себя без остатка. Это была идеальная во всех смыслах женщина. Его женщина. И он никогда её больше от себя не отпустит.

...