Обрученные судьбой (ИЛР)

А мне, если честно, всегда казалось, что я медленно работаю То отрывают на что-то, то просто ленюсь...


На самом деле - реально хороших источников очень мало. Очень. Вот на их поиски и уходит время. И это проблема.
Зато, когда найдешь - уже легче, знаешь, куда заглянуть в случае чего...


К сожалению, многие поступки можно рассматривать под несколько другим углом. А что страшного случилось? Ксения тогда осталась с мужем (как и должна была согласно данным клятвам), а значит, проблема отпала сама собой - как ее везти и как потом ее представлять. Да и Ежи не знал о положении Ксении в усадьбе. Да, может, не мил и не люб, но жить же можно...
Владек жив. Половина их отряда тоже.
Поставьте себя на место Ежи, который еще тогда уже был против возможного союза Владислава с Ксенией. Не открыто, где-то в глубине души, но все же против...
И только время стирает все предубеждения, снимает эту пелену с глаз. Подождем...


Нет, наоборот - торопить можно . Потому как большей частью меня одолевает она, родимая...


Ну, вы меня прям засмущали... Особенно после моих слов о лени...


Зато как интересно, наверное, было узнать то, что не знал и о чем даже не догадывался. Я очень рада, что у вас был такой учитель, что позволил вам своими руками прикоснуться к частичке (а для меня эта эпоха вообще самая-самая в сердце) истории. Умница ваш учитель! Побольше бы таких... Хотя, не думаю, что со мной согласится большая часть любого класса..


Ну, так это не оправдание для Ежи. Что за сердце женское, что не дрогнуло во время болезни тяжелой? Тем более, ничего худого Владислав не делал тогда ей, наоборот, соловьем пел да ковры под ноги стелил, образно говоря. Вот и обиделся Ежи очень. Запомнил.


Он видит только основное - и та, и другая упрямы, как мулы, и не желают покоряться там, где это действительно было нужно. Тем более, обстоятельства были совершенно другие тогда, а теперь, после Унии...

И никогда не было у православной шляхты и католической одного воспитания. По сути, тогда в Речи Посполитой жили совершенно разные и чуждые друг другу народы, объединенные землей и любовью к ней. Иногда родственными и дружескими связями. Все, на этом сходство почти заканчивалось...
Быдло никогда не станет вровень с истинной кровью и величием. Никогда.
А на верхушке пирамиды всегда в Речи стояла богатая и знатная шляхта, в большинстве католическая. Король думал, что он там стоял, но на самом деле, где-то чуть пониже все же.
Даже православным магнатам (!!!) в Речи пришлось веру поменять, чтобы наравне остаться, что уж говорить о мелкой шляхте.

И еще про воспитание и менталитет. Давайте вспомним, что у той и у другой была одна вера, а значит, и воспитание было совершенно одинаковым, на одних догмах и постулатах. А даже тогда различие между тем, что вкладывала в головы вера между разными конфессиями, было очень ощутимым. Очень.
Так что и Элена Заславская, и Ксения в одном свете и на одной ступени стоят. Разве что в разных средах воспитывались - род Ксении все ж побогаче .


И даже больше того - это было негласное правило с давних времен. Но вот разве потащишь женщину перекрещиваться по собственной воле? Не потащишь...


Спасибо
Я очень старалась передать ту атмосферу счастья и покоя, что окружала их в тот момент.



Дело было вечером, делать было нечего... и я пошла по твоей ссылке. Прочитала. Отзыв в личку кину .
_________________

Он довольно своеобразный человек. Ведет уроки только у 10-11 классов и может позволить себе, например, рассказать пошлый анекдот на уроке. Меня это довольно сильно напрягало в свое время. Но с другой стороны, он так давал материал, что было достаточно вспомнить во время "творческой работы" (именно так он все контрольные называл) одну хлесткую фразу, и остальное само в памяти всплывало. А что касается той работы, она была клубной, в основном по желанию. Нам ее потом за экзамен засчитали.

А разве Элену в такой же изоляции воспитывали?
_________________

можно, да?

Маринааа!

очень хочется знать что дальше,
ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!!

Очень похоже на описание моего историка . Прямо чуть ли не один в один с него списано.
Наш еще любил, когда мы "шалили", бить с силой указкой по первой парте, едва не доводя до остановки сердца сидящих за ней .
Но зато любили его страсть ученики, несмотря на многие его поступки подобного рода. И историю знали хорошо.


Я имела в виду, что воспитывались на одних канонах, ведь многое в православии того времени считалось грехом, очень многое. Разумеется, она воспитывалась не в изоляции, как было принято на Руси. Но и Ксения, если вы заметите, не так уже была ограничена в своей свободе, балованный и перелюбленный ребенок (вспомните, как она вспоминает детство).
Потому я все же провожу между ними аналогию, ведь у них больше общего, чем различного. А вы как думаете?


Можно! Уже пишу...
_________________

Ой, и наш так делал. Но мы практически не шалили на его уроках, его, и еще физика, побаивались. Но мы нашли решение. В классе парты стояли: перед учительским столом ряд, а остальные вдоль стен буквой "П". И на этом ряду сидели, в основном, отличники (я в том числе ), и как-то он не решался пугать девочек, которые сидят смирно, и буквально смотрят ему в рот. А мальчики отсиживались за нашими спинами

Я думаю, что Элена все же больше знала об окружающем мире, чем Ксения. Ведь даже
она впервые увидела чужого мужчину, Владислава, почти случайно (я имею ввиду, на улице). А были бы другие возможности, может быть, влюбилась бы раньше, вышла замуж и не было бы всей этой истории.

Пишите-пишите, мы ждем
_________________

Да, польские и московитские обычаи, видимо, колоссально отличались: мы видели, как странно было Ксении присутствовать на польском свадебном пире, как ее удивляли такие элементарные для поляков вещи, как женщины рядом с мужчинами, танцы, вольные разговоры. Я думаю, что вопрос культурных традиций даже более разнил образ жизни Ксении и Элены, чем если бы они были разной веры.

Ух, как представлю, эти теремные обычаи, мурашки по коже. Откуда интересно эта сегрегация взялась? Ведь не было во времена Киевской Руси таких жостких, почти гаремных ограничений.
_________________

Может, их так в пединституте учат, историков этих...


С этим я не спорю. Я имела в виду, что основное различие между ними, что для Элены традиции и обычаи западных земель были привычны, все же рядом росла. Для Ксении же - это неизведанная область пока.
Общность их трагедии (мы еще узнаем это в дальнейшем), что они обе не были готовы принять то, что было уготовано им свыше. Даже ради любви... увы...


Ну, не делайте из Ксении узницу... Хотя она ею и была по сути, мужчин-то она видела. Холопы в вотчине, ратники, служители церкви да и другие бояре, что церковь посещали. Тогда церковь было единственным местом, где незамужние женщины и мужчины могли хотя бы мельком увидеть друг друга. Тайком от мамки

А Владислав на нее такое впечатление произвел от того, что необычный вид у него был. Вспомните - сверкающие на солнце доспехи, крылья седельные, шлем. Вот и поразил он нашу героиню в самое сердце. Можно сказать, что свою первую любовь к нему она скорее выдумала из-за этой необычности, из-за такого контраста с мужчинами, которых видела в обычной жизни.


Опять же - возможности были. И к Ксении сватались, да только папа ее всем отказывал, ожидая самого-самого для своей дочери. Об этом еще в первых главах мамка сетует Ксении, мол, стара она уже становится, а все незамужем


Что-то со скрипом идет... Но думаю, завтра или сегодня ночью порадую... Т-т-т, чтоб не сглазить...


Не было, вы правы. Там женщины свободно делили стол на пирах с мужчинами, и даже были танцы.
Но чем дальше у нас развивалась особая ветвь греческой веры (согласитесь - она сильно стала со временем отличаться от того, что принес в земли Владимир Красное Солнышко), тем сильнее делался упор на то, что женщина греховна по сути своей, что недостойна она рядом с мужчиной быть в мирских делах. Что ее дело сидеть в тереме да детей рожать.
Не всегда даже доверяли жене управление домом. Стало вовсю пропагандироваться мнение, что женщина не только слаба физически, но и умственно, и нравственно, и вообще ее надо запереть подальше, чтобы не соблазняла мужчин. Потому как женщина - сосуд греха.

Я думаю, окончательное закабаление женщины пошло с середины XIV века, когда вышел Домострой. Можно сказать - узаконили.
_________________

 » Глава 31

Глава 31

Только когда Владислав спустя некоторое время поднялся с колен, Ежи отпустил Ксению. Только тогда она смогла подбежать к нему, подобрав юбки, едва не упав, запутавшись в длинной траве, что так и мешалась под ногами.
- Владек, - легко тронула она его за плечо, и он, поправлявший на валахе сбрую, вдруг резко обернулся к ней. Ксения поразилась тому, каким холодным и отрешенным он выглядел сейчас. И только глаза, полные затаенной боли, с покрасневшими белками, выдавали его с головой.
- Мне очень жаль, - прошептала она. Владислав кивнул в ответ, отводя взгляд в сторону, взял одной рукой поводья, а в другую ладонь Ксении, развернулся в сторону двора Крышеницких, но вдруг тут же замер на месте. А потом притянул к себе Ксению и так сильно обнял, что у нее перехватило дыхание, уткнулся лицом в ее шею. Она сердцем чувствовала его боль, как свою собственную, но молчала, зная, что никакими словами ей не унять той душевной муки, что он испытывал ныне. Потому просто замерла в его руках и ласково провела рукой по его волосам.

Этот порыв слабости Владислава, в прочем, быстро прошел. Она не успела даже опомниться, как он отстранился от нее, снова схватил ее ладонь.
- Нам надо ехать, борздо! – и она кивнула в ответ, позволяя ему потащить ее за собой к двору Крышеницких, у распахнутых ворот которого она еще издалека заметила людей, ожидавших возвращения Владислава. Как оказалось, пахолики Владислава уже успели оседлать лошадей да собраться в путь, ожидая своего пана, поглядывали на него сейчас настороженно, тщательно скрывая свое сочувствие к его горю, жалость к его потере. Они, как никто другой, знали, как не терпит жалость к себе Владислав, как не любит показывать свою слабость на людях.

Оттого-то быстро отстранился от пана Петруся, что прижал родича к себе в крепком объятии, оттого отвел глаза от заплаканного лица пани Марии.
- Вот оно как вышло, Владусь, - тихо проговорил пан Петрусь в очередной раз. – И ведь не угадаешь, когда Бог решит… Вот как сошлось. Знать, выезжаешь тотчас? Да уж тут не до малой (1) .
- Выезжаю, пан Петрусь, - кивнул Владислав, и дядя легко сжал его плечо в знак поддержки. А потом, обнявшись в последний раз с родичами, шляхтич одним махом вскочил в седло, протянул руку Ксении, что до сих пор стояла чуть в стороне от всех, явно растерянная и напуганная этим нежданным известием, пришедшим из замка Заславских. В ее голове неотступно крутилась одна и та же мысль – неужто это она накликала эту беду своим желанием никогда не встречать отца Владислава?
Но прежде чем она вложила пальцы в ладонь Владислава, к Ксении подошел пан Петрусь и, обхватив ее тонкий стан, легко оторвал ее от земли, посадил на валаха перед Владиславом.
- Здрава будь, панна, - проговорил он, прощаясь. А после тихо добавил. – И лада вам.
- И твоему дому, пане, мира и лада, - ответил Владислав, уже мысленно отсутствовавший здесь, нахмуренный и бледный даже под загаром, что лег на его лицо этим летом. – Счастья молодым! – Растерянная Кася и Янек, обнимающий жену за талию, слегка поклонились в ответ. Владислав склонил голову перед родичами в последний раз, громко гикнул и развернул коня прочь от ворот, махнув шапкой на прощание провожающим. Ксения краем глаза заметила, как благословляет их на дорогу пани Мария крестным знамением, так похожим на православное.

Покинув фольварк Крышеницких, Владислав гнал свой отряд, будто за ними кто-то гнался. Дневной привал за прошедшие пару дней был сделан только единожды, на второй день, и то только на то, чтобы измученные лошади, уже хрипевшие от усталости и напряжения, набрались сил для дальнейшего пути. Людей же Владислав не жалел. Но если мужчины стойко переносили тяготы пути, привыкшие и к такому быстрому темпу езды, и к седлу, то женщинам пришлось совсем несладко. К концу первого дня, когда уже темноте въехали на двор небольшой корчмы, желая устроиться на ночлег, и Ксения, и Катерина едва стояли на ногах, ощущая боль в каждой частичке своего тела.

Измученная Ксения почти не спала той ночью. Мало того, что постель, предложенная девушкам на двоих в комнатке на втором этаже, была жесткой и неудобной, так еще боль в мышцах пронзала все тело всякий раз, как Ксения переворачивалась во сне, заставляя ее пробуждаться с тихим стоном. Вскоре она оставила попытки заснуть, просто лежала на спине, разглядывая каждую щелочку в потолке над кроватью и с трепетом ожидая, когда за грязным оконцем комнатки появятся первые рассветные лучи.
И еще она была встревожена состоянием Владислава. Он, казалось, настолько погрузился в себя, что не замечает никого вокруг себя, окружив себя невидимой стеной, за которую ей пока хода нет. Она понимала, что он переживает горе – потерять отца… она себе даже представить не могла, как сама смогла пережить это. Но то, как он отстраняется от нее, Ксению начинало беспокоить.

Только малую часть пути в первый день она ехала вместе с ним. Затем Владислав передал ее Ежи и уехал вперед, обогнав голову отряда на полверсты. Так и ехали – весь путь до самых сумерек Владислав так и не вернулся к своим людям, а Ксения ехала попеременно на разных лошадях, я разными всадниками. И после, уже когда въехали во двор, когда занялись лошадьми, а Ежи повел за собой женщин в корчму, устраивая тех на ночлег в отдельную комнату, Владислав спешно ушел прочь, скрылся в тени сенника, явно не желая, чтобы его беспокоили. Отчего он отталкивает ее, отчего не разделит с ней боль, терзающую душу? Ведь сам же когда-то говорил, что отныне у них все поровну – и горести, и радости. Сам же изменил своим словам, отгородившись от нее.
Оттого она и молилась перед сном, горячее обычного, стоя перед небольшим образом Богоматери, некогда подаренным ей Влодзимежем. Умоляя Господа помочь Владиславу справиться с его горем. А еще она просила даровать душе его отца вечный покой. Она не знала, можно ли читать помянник, ведь тот был латинянином, потому просто прошептала свою просьбу, чувствуя на сердце вину за худые мысли о нем.

Ксения за ночь сумела убедить саму себя, что холодность и отстраненность Владислава ей только привиделась. Но утром, едва они с Катериной успели ополоснуть лицо ледяной водой в кадке во дворе, Ежи стал подгонять их собираться в дорогу.
- Довольно, паненки, плескаться, - пробасил он. – Солнце уже вовсю над краем стоит. Эдак, пан далеко уедет, пока мы с корчмы выедем.
Ксения замерла от его слов на месте. Владислав уже уехал, оставив ее тут одну? Одну, пусть и со знакомыми ей уже людьми. Одну на чужой ей земле.
- Не серчай, панна, не хмурь брови, - прошептал ей Ежи, подсаживая ее на коня одного из пахоликов. – Пану нынче совсем худо. Не трожь его – сам отойдет.
Но в душе Ксении уже разливалась горечь от правоты собственных мыслей, которые пришли ночью и так не смогли отпустить душу, даже когда она сама себя убедила, что неправа.

А потом, когда они гнали коней, пытаясь догнать уехавшего вперед Владислава, когда она оглядывала краем глаза хмурые лица пахоликов, когда ее запястье сжал не больно, но ощутимо один из них, на коне которого она ехала в тот момент, в душу заполз предательский страх.
- Не хватай за поводья! – сказал пахолик. – Завалишь коня к чертям собачьим, шеи себе свернем!

Но она уже не слышала его, отдаваясь снова своим сомнениям, страхам, что все сильнее и сильнее охватывали ее ныне. Ей снова стало все казаться чужим, пугающим – темнота лесов, что проезжали в пути, хмурое небо над головой с редкими лучами солнца, едва прорывающимися через серость облаков, лужи и грязь под ногами, оклики пахоликов на польском языке зазевавшихся на дороге хлопов, которых они иногда встречали на пути.

А еще у Ксении очень болело все тело, и эта скачка все усиливала ее и усиливала. Она бы оперлась на грудь Владислава, если бы ехала с ним, но за ее спиной сидел совсем не он, и Ксения держала спину максимально прямой, с тоской думая о том, что если бы не пришла бы весть о смерти отца Владислава, она бы ехала ныне в колымаге. Владислав знал, как тяжело ей, до этого лета ни разу не ездившей верхом, дается дорога, оттого и хотел одолжить у Крышеницких колымагу. Ныне же, когда горе гнало его прочь, ни какой колымаге и речи быть не могло. Забыл ли он или осознанно не стал спрашивать родичей, желая, как можно скорее достичь земель Заславских, Ксения не желала думать о том.

Владислава отряд нагнал уже ближе к полудню. Тот ждал их при выезде из леса, который они проезжали дорогой, погнал уже отдохнувшего коня навстречу товарищам.
- Сделаем стоянку! – крикнул он громко, чтобы даже в хвосте растянувшегося по дороге отряда его услышали. Потом он быстро подъехал к коню, на котором ехала Ксения, спрыгнул на землю и протянул руки, чтобы помочь Ксении наконец встать на ноги. Она едва удержалась, вцепившись в плечи Владислава, совсем не чувствуя своих ног от боли, захлестнувшей тело в тот миг, когда ее ступни коснулись земли.
- Утомилась? – тихо спросил Владислав, отводя с ее лица пряди, выбившиеся из косы. Она только кивнула в ответ. Шляхтич тут же подхватил ее на руки и понес прочь от лошадей, которых спешно обтирали травой, туда, где на траве уже был расстелен его плащ. Он бережно усадил Ксению, расправив ее юбки, а потом вдруг выпрямился, и Ксения поняла по его лицу, что он снова уходит от нее.
- Куда ты? – встрепенулась она, протягивая в его сторону руку. Он схватил ее пальцы, прижал к губам.
- Мне надо ехать, моя драга.
- Возьми меня с собой, - попросила она, чувствуя панику, что разрасталась в душе. И страх. Дикий страх остаться снова одной.

Но Владислав только головой покачал, отказывая ей в просьбе, и тогда она разозлилась, стукнула кулаком по ткани, больно ударившись пальцами о твердь земли под ней.
- Отчего? Отчего не можешь взять с собой? Я не хочу остаться одна с ляхами твоими.
- Тут Катерина, - возразил Владислав. По его глазам Ксения видела, как не по себе ему от этого разговора на повышенных тонах, как не желает он его. И как не желает он объясняться с ней.
- Я не хочу быть с Катериной, - процедила она сквозь зубы, понимая, что поступает ныне чересчур самолюбиво, но ничего поделать с собой не могла. Отчего бы ему не уступить ей? Отчего не взять с собой? – Я хочу быть с тобой!
- Я еду в костел, Ксения! – вспылил он. – Желаешь пойти со мной?
Ее глаза тут же потускнели, она отвела взгляд, признавая поражение в их споре, и он вдруг ощутил горечь во рту отчего-то.
- Я так и думал, - произнес Владислав, отводя глаза на пояс, что стал поправлять сейчас, не желая встречаться с ней взглядом, чтобы ненароком не выдать, как он разочарован и зол. – Я ненадолго. Вы меня скоро нагоните.

Ксения ничего не ответила. Ломала на кусочки хлеб, который дала с собой в дорогу им пани Крышеницкая, остро ощущая, каким чужим вдруг стал Владислав. Совсем не тот, что был ранее, еще третьего дня, в рощице, где они провели ночь после заречин. Она не подняла глаз от хлеба, даже когда он громко выдохнул, а потом раздались его тяжелые шаги, удаляющиеся от нее. Не обернулась она и на тихий стук копыт, свидетельствующий о том, что Владислав все же уехал.

Ксения краем глаза сквозь слезы, навернувшиеся на глаза от обиды и злости, заметила, как рядом с ней опустился на корточки Ежи, уже раскуривший чубук.
- Пора бы забыть московитский язык, панна, - проговорил медленно он, выпустил изо рта струю дыма и добавил. – И пора бы запомнить, что не только ты понимаешь его.
Ксения вспыхнула от стыда, заливаясь краской до самых ушей, только сейчас осознавая, что пытаясь удержать Владислава подле себя, ненароком могла обидеть его пахоликов.
- Я не хотела сказать…
- Мы так и поняли, - кивнул Ежи. Он снова замолчал на некоторое время, а потом сказал то, что уже давно хотел ей сказать. С самого первого дня, как она решилась ехать в их земли. – Ты должна быть очень осторожной в своих поступках и в своих речах. У нас поговорка есть: с губ слетит – на ста лошадях не догонишь! Помни об том! Мы-то уже привыкли, что на твоем языке не то, что у тебя на уме, не со зла кидаешь слова злые или творишь то, что не должна творить. Люди, что не ведают тебя… Для них ты такая же чужая, как и они для тебя. Только ты приехала к ним в дом, потому должна принять их обычаи…
- …и их веру, ты это хочешь сказать? – прервала его Ксения, сжимая распятие под тканью рубахи. В последнее время она как никогда ощущала его тяжесть у себя на груди, и в то же время как никогда боялась его потерять.

- Отчего ты так цепляешься за него? – спросил Ежи, глядя ей в глаза, словно пытаясь прочитать ее мысли. Ксения поняла, что он спрашивает не о распятии, таком непохожем на то, что носили на своей груди латиняне, но отвечать не стала. Неужто Владислав подговорил своего дядьку переговорить с ней о том, о чем сам пообещал никогда не просить? – Жена идет за мужем. Разве не учили тебя этой истине? Во всем идет. До конца. И ты должна идти.
- Я не могу отказаться. Не могу, - тихо сказала Ксения, проводя пальцами по абрису распятия у себя на груди.
- Что ж, дело твое, - пожал плечами Ежи и замолчал.

Спустя некоторое время Ксения нарушила тишину, установившуюся меж ними, такую осязаемую для нее ныне, такую тяжелую.
- Ты ведь ненавидишь меня, Ежи? – тихо спросила она, когда уже стали собираться в путь пахолики, сворачивать импровизированную скатерть, сидя у которой они ели нехитрые запасы, полученные в дорогу. Она знала, что не будет более у нее времени переговорить с этим усатым поляком вот так, откровенно, без свидетелей. А ей хотелось узнать, отчего тот так не любит ее, отчего так холоден с ней, окидывает хмурым недовольным взглядом всякий раз, как они встречаются глазами.
- Панна много о себе думает, - усмехаясь, отрезал Ежи, выбивая из чубука остатки табака перед тем, как убрать его с торбу у седла. – Во мне нет ненависти к панне. Только сожаление, что панна не видит того, что так ясно для всех, кроме нее. И нет во мне веры оттого панне. Ведь коли ты сердцем отдалась пану Владеку, так отдайся полностью. Стань с ним целым одним, чтобы не стать его слабостью, его раной. Пани Элена тоже думала, что, забыв эту истину, она сможет сделать свою жизнь такой, какой хотела бы видеть. Да не вышло, панна, потому как, желая стоять чересчур прямо, можно сломать себе хребет. Я вижу в тебе нынче лишь гордыню, что заставляет тебя упорствовать, любовь же идет на уступки.
- Разве то, что отказалась от своей земли, от родных – это малость?
- А разве у тебя, панна, был другой путь? – резко поднял голову Ежи, явно разозленный ее упрямством. – Что лучше – стать женой и госпожой на земле или в монашках ходить до конца века своего? Или на милость к родичам пойти со склоненной головой? Я знаю, ваши обычаи, панна, и знаю, что было два пути у тебя – монастырь или пан. Будь я бабой, то тоже выбрал бы пана.
- Вспомни, что меня увезли силой! – возразила ему запальчиво Ксения. – Или запамятовал, что против воли моей везли?
- Ты кого убеждаешь, панна? Меня или себя? Могла бы остаться с тем Бартышем, что на двор лесной пришел. Уж тот точно подмог, чем смог, против нас.

Он снова заглянул в лицо Ксении, пытаясь разглядеть в том, хотя бы малейший отголосок своим словам, но по упрямо поджатым губам понял, что необычная для него многословность так ни к чему и не привела. Что же, коли так, то поделать тут более нечего…
- Hominis est errare, insipientis perseverare (2) , - и, видя ее непонимающий взгляд, проговорил. – Пошли, говорю, пора ехать. Думаю, пан Владислав уже ждет нас у развилки, где встретиться условились.

Владислав действительно ждал их в условленном месте, еще более хмурый, чем уезжал. Молитвы в костеле не принесли ему желанного душевного покоя, а исповедь ксендзу только разбередила старые раны, растревожила мысли, которые он так тщательно гнал от себя. Молодой годами, едва ли старше трех десятков, священник был категоричен в своей отповеди данной пану Заславскому.

- Святая церковь еще устами святого Павла призвала детей своих вступать в брак в Господе (3). А еретики вне лона ее, даруй им Господь просветления в мыслях понять, что в заблуждении они, - перекрестился ксендз. Потом он снова обратился к Владиславу. – Твоя душа в опасности, мой сын. Венчание в схизме – гибель души твоей! А иначе… Никто из сыновей Святой Церкви не возьмет на себя такой страшный грех соединить несоединимое. Никогда рука еретички не ляжет в руку истинного католика под сводами храма. Никогда! Твоя задача, сын мой, отвернуть ее от ереси любой ценой. Спаси ее душу, это твой долг как верного христианина и сына Святой Церкви. Иначе проклятие на род славный падет. Неминуемо падет!

Отвернуть Ксению от схизмы. И это теперь, когда он явственно чувствовал, что чем дальше они продвигаются вглубь земель польских, она все отчаяннее и отчаяннее сопротивляется даже самой мысли о возможной смене веры. И как убедить ее, он не знал. И даже думать не хотел ныне, когда и так болела душа.

«…Возвращайся, сыне…» Так молил его отец в каждом письме. Глаза пана Заславского, полные какой-то странной грусти, когда тот провожал сына в Московию, вставали перед взором Владислава всякий раз, как он смыкал веки. Он знал, что ему не суждено увидеть тело отца перед погребением, что не коснуться губами холодного лба того, но гнал и гнал хоругвь вперед как можно быстрее.
- Я еду, отец… я еду…
И мысли, тягостные мысли тревожили его ночами. Владислав поддался своему горю этой весной, своей слабости, оттянул возвращение в земли Заславского магнатства и нежданно для самого себя нашел то, что потерял – Ксению. Господь даровал ему одно, но так жестоко отнял другое взамен (хотя и запретил ему так, даже мысленно, говорить тот худой ксендз). И Матерь Божья! Когда он так самолюбиво наслаждался своим счастьем, когда строил планы, как обхитрить отца, Стефан Заславский в то время уже был мертв. Мертв! Когда Владислав радовался на заречинах, его отца уже положили в каменную нишу в костеле, навеки покрыли плитой его могилу. И эта радость теперь выжигала виной его душу, будто огнем.

Оттого Владислав и отводил глаза в сторону от пытливого взгляда Ксении, когда встречался с ней глазами. Он боялся, что она прочитает в них вину и сожаление, которые охватывали его при мыслях о заречинах, проведенных чуть ли не у гроба отца. И в этот раз отвел глаза, едва встретил свой отряд у развилки. Но душа сама тянулась к ней, к его кохане, несмотря на все уверения совести, несмотря на вину, несмотря на то, что любовь к ней была грехом в глазах церкви. Она была нужна ему. Верно тогда сказал пан Петрусь на заречинах – она часть его души и сердца, и ему никак нельзя без нее.

Потому Владислав и перешагнул порог комнаты, которую отвели Ксении и Катерине в корчме, где они остановились на ночлег. Он специально не стал заворачивать на шляхетские дворы, не желая никого видеть нынче, не желая ловить косых взглядов. Подарок небес – двор корчмы был пуст, на удивление прибывших, только хлопы и войт ближайшей вотчины, которые тут же удалились, уступая место в зале пахоликам Владислава.
Ксения стояла у оконца на уровне ее глаз, поставив на узкий уступ под ним, образ, что она возила с собой в торбе. Глаза ее были закрыты, она отрешилась от всего происходящего за вечерней молитвой. Только Катерина скосила глаза на вошедшего Владислава, но по его знаку не стала отвлекать Ксению, позволила той закончить молитву, и только тогда, быстро перекрестившись и приложившись губами к иконе, выскользнула за дверь.

- Завтра к вечеру мы будем в Замке, - произнес Владислав, и Ксения вздрогнула, вернувшись на грешную землю из своих мыслей.
- Уже завтра? – переспросила она, не двигаясь с места, только наблюдая за ним от окна. На его лицо падала тень, и она не смогла понять, в каком настроении он пришел сюда, избегая ее последние два дня.
- Мы уже второй день идем по землям магнатства, - кивнул Владислав. Ксения замерла, обдумывая то, что узнала. Она подумать не могла, что отец Владислава так богат. Вернее, был богат. А потом вдруг Владислав сорвался с места к ней, схватил ее за руки и прижал ее ладони к своему лицу, словно прячась в них от ее взгляда.
- Прости меня, - прошептал он. – Я не должен был…
- Нет, - перебила его Ксения. – Это я виновата перед тобой. Прости меня ты. Нынче днем… Я испугалась, что теряю тебя, что ты удаляешься от меня. Этот страх… Он постоянно во мне. И только когда ты рядом, я могу забыть о нем.

Она не договорила – Владислав привлек ее к себе и поцеловал, неглубоко, ласково, едва касаясь губами ее губ. Эта легкая ласка сделала свое дело. Страхи развеялись, будто туман над рекой при первых лучах солнца, мысли тревожные спрятались обратно в потайные уголки ее души.

- Я думала, мы идем в Белоброды, - прошептала Ксения в его губы, настолько близко были их лица сейчас. Владислав покачал головой.
- Я должен появиться в Замке. Отдать последнюю дань отцу, поклониться его могиле. Потом, когда будет вскрыт тастамент (4) отца, мы уедем в мой фольварк, - он игриво укусил ее за пухлую нижнюю губу, но голос, который прозвучал в тишине комнаты, был серьезен. – Ксения, никогда более я не должен слышать от тебя слов, что прозвучали ныне днем на стоянке. Эти люди живут на моих землях, некоторые платят мне чинш. Но они не только мои. Чтобы больше не было этого разделения. Как и слова «ляхи» в твоей речи. Не на этой земле. Никогда!

Этот Владислав, что стоял перед ней сейчас и держал ее лицо в плену своих ладоней, чьи глаза так пристально смотрели на нее, был непривычен Ксении. Нельзя сказать, что она ранее не знала его таким – ведь этот был тот самый Владислав, который когда-то грозился перерезать ей горло, который когда-то захватил ее в полон. И именно этот Владислав пугал ее тогда. Именно такой – холодный и отчужденный незнакомец, человек, обладающий силой и властью, сметающий все на своем пути.

На следующий день Ксения стала внимательнее к деревням и дворам, что проезжал отряд Владислава. Только теперь она стала понимать, отчего так был услужлив рандарь давеча в корчме, отчего столько людей выходит из своих домов или отрывается от работы, чтобы поприветствовать проезжающих, отчего так низко кланяются холопы, сняв шапки. Она оглядывала земли и с трудом верила, что так много может принадлежать одному человеку. Конечно, род Калитиных не был беден, но их вотчины можно было объехать за день вдоль и поперек, а тут же…

Когда солнце медленно покатилось по небосводу вниз, хоругвь Владислава въехала в городок, что стоял в версте от Замкового холма. Сначала Ксения разглядывала само селение, дивясь тому, что помимо деревянных домов, уже к которым так привык ее глаз за время путешествия по польским землям, она видела и каменные, и их было немало. Проходы между домами в городке были не такими, как в Руси, широкими, к тому же вымощенными камнем, по которому так звучно сейчас стучали подковы лошадей отряда.

- Они его любят, - слегка удивленно проговорила Ксения, глядя, как улыбаются жители, кланяясь младшему сына магната. Ежи, которым она ехала сейчас, усмехнулся в усы.
- Хлопы любят того пана, что редко бывает в землях своих. Да и не пан тут Владислав. Оттого и любят.

Тем временем узкая дорога между домами расширилась и перешла в небольшую широкую площадку перед высокой громадой каменного костела с латинским крестом на островерхой крыше. Ксении пришлось даже голову запрокинуть, чтобы разглядеть его.
- Велик? – с гордостью в голосе спросил Ежи. – Костел построили в одно время с замком. С того же камня. Прадед Владислава начал, а завершил стройку его дед. Оба лежат тут, в склепе. Как и отец Владислава с недавних пор.
Ксения провела глазами по мощной постройке храма латинян с высокими узкими окнами. Ей показался он чересчур большим и грубым, по сравнению с изящными куполами церкви, в которую она ходила в Москве. Будто храм православной веры был девицей с искусными украшениями, а костел – истинным рыцарем в доспехах – сильным и высоким.

А потом отряд завернул за костел, дорогая снова сузилась, но не дома, что стояли по краям пути заставили Ксению замереть, даже забыв про дыхание. Перед ней вдали раскинулся на высоте холма замок из темного камня. Мощные высокие стены, несколько башен с острой кровлей, за одну из которых сейчас торопилось спрятаться осеннее солнце. И чем ближе отряд подъезжал по дороге к замку, тем больше перехватывало у Ксении дыхание при виде подобной громады.

Так же как и на площади, ей пришлось задрать голову вверх, чтобы окинуть взглядом высокую браму (5), к которой подъехали всадники. Толстые дубовые ворота уже были распахнуты настежь ратниками, дежурившими у брамы (позднее Ксения узнает, что в браме есть герса (6) , в обычные дни поднятая вверх, чтобы не затруднять проезд в замок, но готовая опуститься в момент опасности). Прямо над воротами, там, где по обычаю у русских должен быть расположен образ, висел большой щит алого цвета с изображенными на нем золотыми полумесяцем, шестиконечной звездой и каким-то неизвестным Ксении знаком, схожим со стрелой.
- Герб Заславских, - шепнул ей Ежи, заметив направление ее взгляда, слегка придержав коня, чтобы дать Ксении разглядеть его. А потом направил коня в замок через ворота. Ксения успела заметить, что толщина замковых стен была шага три, не меньше, когда они проезжали через браму. А потом снова замерла, пораженная открывшейся перед ней картиной, когда конь Ежи ступил на двор замка.

Двор имел ровные четыре стороны, повторяя внешние очертания замка. В глубине двора стояло высокое трехэтажное строение из камня с высокими узкими решетчатыми окнами с разноцветными стеклами. Оно было пристроено к северной и восточной стенам замка, и оттого казалось, что прямо из боковых стен здания выходят толстые замковые стены с крытыми галереями и высокими башнями по углам. Ксения настолько увлеклась разглядыванием диковинного для нее строения, что пропустила тот момент, когда пахолики остановили лошадей, стали спешиваться. И тут же двор стал наполняться людьми, что спешили выйти из замка или хозяйственных помещений, громкими возгласами, приветствиями.

От этого шума Ксения растерялась, как тогда, на дворе Крышеницких, но потом сумела выровнять дыхание и принять помощь одного из пахоликов, помогающего ей спуститься с коня Ежи. Конечно, ей было бы приятнее, если бы Владислав оказал ей помощь, но она понимала, что тот занят – он уже спешил к высоким дверям из дуба по левую сторону от брамы, которые распахнулись, пропуская нескольких мужчин.

- Тот, что ростом с Владислава, в жупане цвета яхонта, с толстой золотой цепью, единокровный брат Владислава, пан Юзеф, - шепнул на ухо Ксении Ежи, что тоже спешился и, передав поводья подоспевшему конюху, встал чуть позади нее.

Ксения внимательно оглядела высокого мужчину со слегка покрасневшим лицом, что заключил Владислава в объятия и троекратно расцеловал. Он был и похож, и в то же время не похож на своего брата. Если черты лица Владислава были резче очерчены, выдавая властность его натуры, то лицо Юзефа было более округлым, а нос более широким, губы толще. Кроме того, Ксения уже успела заметить, что и фигурами они различны: Юзеф был немного обрюзгшим, с небольшим животиком, что легко угадывался над поясом.

- Тот, что самый старший из всех, в черном платье, пан Матияш Добженский, каштелян замка при пане Стефане. Его правая рука, и, полагаю, хранитель самых сокровенных тайн пана Заславского. Большей власти, после семьи Заславских, разумеется, не было ни у кого в землях магнатства, - продолжал шепотом рассказывать ей Ежи. Каштелян был ростом ниже братьев Заславских, но осанкой своей выдавал свое далеко не низкое положение в замке. Голова его была уже тронута сединой, а лицо избороздили морщины. Он тоже крепко прижал к себе Владислава, что-то прошептав тому в ухо. Ксении это объятие показалось почему-то искреннее, чем братское приветствие.

– Пан Юзеф и пани Патрыся, жинка то пана, люто ненавидят пана Матияша. Видимо, от того, как пану Стефану предан, как собака … был, и даже против пана Юзефа, бывало, выступал. По поводу того, как часто надо ольстры открывать с грошами и талерами (7), - продолжил Ежи. - А еще от того, что тот уговорил пана Стефана позволить свободно селиться в своих землях жидам, которых пан Юзеф терпеть не может. Как и других еретиков. Потому-то так яростно церквы схизматические, что унию не приняли, разорял в магнатстве, гонял попов и в хвост, и в гриву.

Ксения напряглась при этих словах, едва сдержав возглас, который чуть не сорвался с губ, но предпочла не выдать своего волнения от этого известия, сжав пальцы в кулак, как делала это обычно, когда сердце было не на месте от тревоги. Она уже поняла, что знакомство с братом Владислава будет не таким приятным, коли тот против схизмы так яростно выступает.
- Худо то, что ныне пан Юзеф магнатство примет. Власть у него будет тогда большая. Шибко тяжело пану Владиславу придется. Чую, ссоры будут великие. Хотя это как пани Патрыся решит, - усмехнулся Ежи.

- А вот это новое лицо для меня, - крякнул Ежи, подкручивая ус, видя, как к Владиславу подходит молодой шляхтич в жупане темно-синего, почти черного цвета. Этот шляхтич тоже что-то проговорил Владеку, а потом обнял его, да так крепко, что сумел оторвать при этом Заславского от земли, хотя и был ниже ростом почти на голову, чем тот, и уже в плечах. – Судя по всему, то Тадеуш Добженский, сын каштеляна. Последний раз я его видел, когда с Замойшей (8) ходили.

Ксения вдруг заметила, как замер, обнимая Заславского, Тадеуш, глядя из-за плеча шляхтича на нее, стоявшую возле Ежи, почти посреди двора, там, где и спешилась. Владислав тоже обернулся назад, будто почувствовав перемену в настроении Добженского, а потом и остальные перевели глаза на Ксению. Даже холопы, суетящиеся во дворе: кто лошадей принимая, кто спеша напоить чистой водой уставших путников.
Она тут же вспомнила под этими десятками глаз, устремленных на нее, что с дороги только: платье, запыленное да пропахшее потом, волосы растрепанны, и кто знает, не грязно ли лицо. Но не успела она об этом подумать, как Ежи взял ее пальцы и положил себе на сгиб локтя, следуя немому приказу Владислава.

- Пошли, панна. Знакомство будем делать. Ну, чего затряслась-то? Такая смелая была еще давеча, а тут оробела, – Ежи легонько сжал ее пальцы на своем локте, а потом добавил чуть тише. – Ты лучше покамест помолчи, панна. А то говор твой московитский так и лезет. Ты только приседай, как я тебе показывал давеча, да улыбайся миленько. Не будем дразнить гусей – рановато для того, ой, рановато.







1. Имеется в виду малая свадьба, которая по традиции еще несколько дней гуляет в доме невесты
2. Человеку свойственно ошибаться, глупец же упорствует (лат.)
3. Т.е. между собой, в одной вере.
4. Завещание, распоряжение собственностью на случай смерти
5. Тут: башня с въездными воротами
6. Специальная решетка из кованых и заостренных снизу железных полос
7. Монеты, бывшие в обращении в то время
8. Имеется в виду гетман Замойский
_________________

Марина, спасибо за продолжение!
Очень сильная глава, пронизанная печалью Владека и неуверенностью Ксении. Нелегко ей придется с новыми родственниками. А Владислав как-то зависит от старшего брата?
_________________

Марина, ночь - время творческих людей? В такой поздний час продолжение появилось на форуме!
После прочтения главы много разных мыслей появилось, но главная, наверное, одна - как же усложняют жизнь простого человека различные догмы, в данном случае это фанатичная вера! Я употребила слово "фанатичная" совсем не случайно, ибо именно таковой она видится мне, жителю 21 века. Как же скованы, несвободны были люди в своих мыслях, стремлениях, желаниях! Сколько условностей, различных преград было возведено в угоду религии! Насколько эти суровые каноны разъединяли людей, делали врагами, не давали быть просто счастливыми и любить друг друга без оглядки на то, каким образом твой избранник молится, в принципе, единому для всех Богу! И сколько в те далёкие времена от человека требовалось мужества, уверенности в себе и своей любви, чтобы каким-то образом противостоять этим, казалось бы, неразрешимым проблемам!
Конечно, это во многом ещё зависит и от человека, - тогда, как и сейчас, люди были разные. Кто-то быстрее и легче смирялся и принимал новые условия жизни и веру, в том числе, но это не о нашей любимой Ксении! Эта норовистая девушка ещё много нервов, чувствуется, потреплет и себе, и любимому, и нам, читателям!
После этой главы повернулась моя душа, возмущённая "несправедливым" отношением к героине, навстречу старому, мудрому Ежи...

Да и, вообще, даже почудилась чуть ли не отцовская забота с его стороны... Понятно, что ради Владека старается, чтобы всё получилось у него со своей "странной" любовью, но всё же... другой мог и промолчать и со стороны наблюдать за всеми её огрехами в поступках, неосторожных речах, в излишней импульсивности и эмоциональности. Он неравнодушен и, может и не в состоянии сейчас самому себе признаться, но, мне кажется, переживает за них обоих...
Марин, разъясни, пожалуйста, неразумной, что имел в виду Ежи, и о чём поняла Ксения в следующем предложении:
Мне кажется, что моя версия догадки не верна... Заранее спасибо!
И то, что немногословный Ежи потратил столько слов, чтобы как-то убедить Ксению, - о многом говорит, с его стороны это почти подвиг, он тоже через многое переступает... но, латиняне были мудрыми людьми:

Я так поняла, в замке Ксения встретилась со своим будущим врагом - паном Юзефом, она это уже почувствовала, а вот каштелян внушил доверие своим искренним отношением к Владеку. Только вот чего это сын его, Тадеуш, так замер, глядя на Ксению? Подозрительно как-то... Думаю, всё разъяснится в дальнейшем, с нетерпением буду ждать продолжения!!!
Спасибо, Мариночка, огромное!!!

Я вчера, Марин, прочла, что у тебя продолжение со скрипом идёт. И от того прошла по ссылке с чувством подобным тому, которое испытывает человек, только что перенесший тяжёлую ангину. Когда глотаешь с максимальной осторожностью, не зная, причинит тебе это боль или нет. Больно не было, не было и тяжёло, даже тревогой это чувство, поселившееся в душе назвать нельзя. Какой-то спутанный клубок эмоций. Наверное потому, что я сейчас в равной степени, понимаю и Ксению и Владислава. Стремление Владика отгородится от всех, можно сказать закономерно. Боль и горе, потрясшее до глубины души невозможно с кем-то разделить. Они только твои, пережить их, восстановится после удаётся только в одиночку увы . А тут ещё и вина , которую испытывает Владислав. Она так понятна нынче. Даже мысли о греховности любви к Ксении простить легко. Тем паче католику. Ведь в его библии нет этих слов:


В любви, если она истинна, не может быть греха. Вот уж в чём я убеждена.. И Владислав в глубине своего сердца осознаёт правильность происходящего. Ведь пришёл же к Ксении и прощения у неё у неё просил, что было правильно, поскольку она и виновата и не виновата ныне. Её поступки, её слова там, на стоянке, не стоило их произносить, но она сделала это и я понимаю почему, потому не осуждаю. Она цепляется за эти различия, за веру, то единственное что осталось у неё от Родины теперь, когда она ступила на двор заславского замка. Я надеюсь, она вспомнит со временем и примет сердцем слова всё из той же Библии:


Но а о от Владислава я хочу только одного, чтобы не обвиняя себя в том, помнил, как тяжёло Ксении даётся этот переход, как она безашитно сейчас и защешал её от нападок семьи. Примут-то они её не ласково...

Спасибо, Марина и за прекрасное, ёмкое продолжение, и за то что твои произведения побуждают вспомнить о серьёзных проблемах, нравственном выборе, Боге. И за возможность высказаться - тоже спасибо

_________________

Еще как зависит. Белоброды же все же находятся на землях Заславского магнатства. А еще раз напоминаю: магнат в своих землях - почти король. Что захотел, то и сделал...
Да и в денежном обеспечении сразу же разница почувствуется.



Просто только к ночи удалось главу домучить, и я не стала дело откладывать в дальний ящик.


Но люди-то об этом не знали. Многие слепо верили в то, что говорили им священники, а в католичестве так вообще каждое решение понтифика должно приниматься, как воля свыше и никак иначе.
Люди просто не знали другого, оттого так слепо верили в то, что каждое отступление от общепринятых канонов сулит страшные кары впоследствии. Вспомните, как долго не могли понять многие сущности, например, природу молнии, и как боялись гроз в прошлых веках, считая их наказанием Господним.


Я же уже писала - ей не хватает элементарно опыта. А опыт и мудрость приходят с шишками. Все учатся только на своих ошибках, считая себя уж точно удачливее всех.


Чувствую тогда, душа ваша будет вертеться, как уж на сковородке, в процессе прочтения романа


Веру. Всего навсего.
Он спрашивал о кресте на ее груди, таком отличном от католического распятия. Ведь именно этот крест - символ веры.


Это да, Ежи у нас не из многословных...





Будто затишье перед грозой...

Я очень рада, что ты так тонко прочувствовала душу моих героев, что поняла и приняла их многие поступки. Значит, тебе удастся понять и принять природу последующих их поступков, и верных по-своему, и в то же время ошибочных.


Я, может, и разочарую сейчас в Ксении, но она даже читать не умеет...
Но слова из Библии, хоть и не из этого раздела Писания, она все же узнает. И поймет, что несколько заблуждалась в некоторых вещах.



На это могу вам сказать одно - тяжело тащить с собой телегу без колес... Рано или поздно наступит усталость и злость...




Я, кстати, очень рада и тому факту вдвойне, что в нашем салоне идут такие серьезные обсуждения, что мы привыкли примерять многие ситуации на себя и предполагать свои собственные поступки. И еще я рада, что к этому вас подтолкнула моя писанина.
Спасибо и вам всем, мои читательницы, за еще один предмет гордости тем, что в итоге получается, хоть и со скрипом, и с большими сомнениями.

Алёна,


_________________

Марина!
Спасибо преогромное!
Прочитала утром, на ходу, опаздывала, но не могла не прочитать!
Вот проблемы то, в Московии одни, тут другие.
Переживаю за героев сильно.
Уступать, по-любому придется Ксении,
где бы только смелости ей на это набраться.

эти точно Ксении не обрадуются.

а вот интересно что это он замер?
Глава очень непростая, сложная.
Как Ксению встретят, так хочется, чтобы она достойно держалась,
чтобы не натворила чего.
Держу за неё кулачки.

Вот не было печали... Я-то думала, раз есть Белоброды, значит есть хоть какая-то независимость. А этот Юзеф явно будет против Ксении, они же даже обвенчаться не успели, хотя бы и в православной церкви.
И еще вопрос появился: если бы Ксения ушла с поляками, когда освободила их (Владислав ей еще предлагал в его вере обвенчаться), тогда при живом еще муже, согласилась бы она принять католичество? И, но это уже другой вопрос, согласился бы католический священник венчать такую пару?
_________________

Не разочаруешь. Я и не думала, что Ксения знает грамоту, тогда считалось, что женщине это вовсе не к чему. Какое падение право... Между прочим в Киевской Руси между прочим, во всяком случае в XII-XIII в. Очень многие женщины и читать и писать умели. Исследователи находят большое количество берестяных грамот, среди них весьма часто встречается любовная переписка. Причём далеко не всегда пишут люди знатные



Ой, уже боюсь...



Мария, с первым камушком вас!
_________________