Клуб "Синий чулочек"

Из главы 2. Танцевальный экспромт"
... Дождь опять лил, как из ведра. Он отвез меня домой, поблагодарил, целуя руку. Я повернула голову, выходя из машины, и, застонав, упала обратно на сидение. Мой бывший муж в обнимку с очередной девицей направлялся к подъезду.
- Что случилось?
- Извини, отвези меня в центр опять.
- А в чем дело?
- Это - мой муж. И он первым решил воспользоваться отсутствием дочери. Мы ведь все еще живем в одной квартире. Я поеду к подруге.
Видимо голос у меня был невеселый, потому что он повернул мою голову к себе и легко поцеловал в губы.
- Не печалься, мы все исправим!
Он вел машину, а я сидела и испытывала смешанные чувства. Он мне очень нравился. Не то слово. Он действовал на меня, как удар током. Одиночество начинало меня тяготить. И в то же время, моя закомплексованность, в которой я прижилась и стала находить удовольствие, не отпускала меня. Я упрямо хотела остаться страдалицей. Машина сквозь дождь неслась вперед и, проскочив через мост, свернула к Летнему саду и от него - в переулки.
- Куда же мы едем? Мне на Мойку! - заволновалась я.
- Мы едем ко мне, - спокойно сказал он, - И не надо так волноваться.
Я покорилась. Я бывала очень упрямой, но железной волей не обладала. Если кто-то крепко брал меня в руки, я повисала мокрой тряпкой. Мы вошли в обветшало-роскошный подъезд и поднялись мимо целующейся парочки на второй этаж. У двери два звонка, значит коммунальная квартира. Он провел меня в комнату таких размеров, что я почувствовала себя как в том зале для занятий. Она казалась почти пустой из-за своей огромности. Диван и кресла, оббитые полосатой тканью, изящный столик, комод (или бюро? - я даже не знала, как это называется) - все инкрустировано розовым деревом и перламутром. Это павловская мебель, это же музей, мелькнуло в уме. Все это было сдвинуто к камину, а вся середина огромной комнаты пуста, одна стена - в зеркалах. Напротив, в огромных окнах эркера струился дождь.
- Господи, откуда все это?
- Это квартира моей бабушки.
Сергей зажег свечи в прекрасном золоченом канделябре, усадил меня на диван, откуда-то принес пару поленьев и зажег огонь в камине, достал пузатые бокалы и элегантную бутылку.
- Французский коньяк! - объявил он и плеснул золотистой жидкости в бокалы. Зазвучала музыка Куперена: клавесин.
- Рассказывай, - бросил он.
- Нечего рассказывать, - пожала я плечами, - моя жизнь - большое недоразумение. Мне казалось, что я люблю, мне казалось, что меня любят, мне казалось, что я знаю, что такое любовь, мне казалось, что у меня есть семья и счастье. Когда я поняла, что это - иллюзия, я от нее избавилась. Остались неудобства, вроде сегодняшнего.
- Ты мазохистка?
- Наверное. У меня не получается уйти от этого. Из меня выпустили всю кровь.
- Ну, это большое преувеличение! Уверяю тебя, что сегодня в тебе ее было достаточно.
- Все равно я холодная, как лягушка. По крайней мере мой муж выставил это, как основную причину развода.
- Я никогда не поверю этому. Он что, слепой? Неужели ты дала себя в этом убедить? - и он притянул меня к себе и стал проводить губами по лицу, шее, оттянул ворот свитера и спустился к плечу. Я слабо отстранилась. Он посмотрел и засмеялся, - Если бы ты видела сейчас свои глаза, то взяла бы слова обратно. А как ты смотрела на меня в зале?!
- Как?
- Страстно!!
- Значит, я страстная лягушка!
- Глупости! Ты страстная женщина. Если ты будешь повторять это утром и вечером по десять раз, ты поверишь! Быстро повторяй: я страстная женщина!
- Я страстная женщина. Я страстная женщина? Я страстная женщина!! - я засмеялась, - Если сказать десять раз «халва» - слаще не станет!
В это время в дверь постучали. Вошла старушка, вылитая пушкинская графиня, с подносом в руках.
- Сереженька, я взяла на себя смелость предложить твоей гостье чаю.
Сергей подхватил и поставил на столик поднос с чудным серебряным чайным сервизом - чайник, молочник и сахарница были произведением искусства. Чашки японского фарфора светились старой слоновой костью.
- Бабушка, познакомься - это Марго. Она тоже жертва братьев-художников и отличная танцовщица.
«Графиня» милостиво мне улыбнулась и осведомилась:
- Вы пьете цветочный чай? Сереженька привез мне из Англии, он меня балует, - и она потрепала его по волосам.
- Спасибо, я с удовольствием выпью чаю.
Она царственно покивала, улыбаясь, и удалилась.
- Она же - точная копия пушкинской графини! - восторженно сказала я.
- Она и есть графиня - по рождению.
Мы пили чай (действительно чудный, с нежным ароматом жасмина и розы), но между нами уже возникло напряжение. Я жалела, что разоткровенничалась. Конечно, если выбирать жилетку, в которую плакать, то это была самая прекрасная жилетка на свете, но... Я встала и начала прохаживаться по комнате под звуки лютни, рассматривая замечательные старинные гравюры на стене - танцовщицы в чудных костюмах и позах, в одной я узнала Тальони в роли Сильфиды. Над тахтой, единственной современной мебелью в комнате, заваленной пестрыми подушками, висел единственный современный портрет - хозяина комнаты в позе, напоминающей Нижинского на эскизах Бакста. Портрет был хорош. Я застыла, не в силах оторваться от напряженного, как натянутый лук, тела в трико, не скрывающего скульптурных форм. Я попыталась принять такую же позу. Сергей сидел на диванчике, расслабленный и изящный, он напоминал мне отдыхающую пантеру, всегда готовую к прыжку. Я заставила себя оторваться от портрета и повернулась к нему. И тут услышала любимую «Аве, Мария», не Шубертовскую, а ту, старинную, и, напевая в полголоса, сделала несколько па, остановившись перед ним в глубоком реверансе. Он притянул меня на диван.
- Ты не хотела бы учиться профессионально петь?
- Нет, я не могу. Мне наступили на горло. Спасибо, хоть танцевать не разучилась.
- Ты прелестно танцуешь.
- Танго?
- Все! Ты необычайно одарена. Не меньше трёх фей стояло у твоей колыбели.
- Три?
- Ты забыла свою внешность.
- Ну, одну-то фею забыли пригласить!
- Ты вспомни эту сказку: ты должна проспать сто лет и только тогда проснуться! Просто никто не удосужился тебя разбудить.
Он обнял меня и так невесомо поцеловал, что я судорожно вздохнула. И тут он поцеловал меня по-настоящему. Когда я получила возможность говорить, я спросила:
- Ты работаешь принцем по совместительству, или это твое хобби?
Он засмеялся: - Принцесса-лягушка мне попадается впервые! - и, подхватив на руки, закружил по комнате и легко опустил среди подушек на тахту. Я посмотрела на него испуганными глазами.
- Ты боишься? Ты не хочешь раз и навсегда убедиться, что ты - страстная женщина? Быстро повтори десять раз!
И под шепот моих заклинаний он раздевал и ласкал меня так, что я действительно почувствовала себя на седьмом небе. Он был совершенным любовником - как в танце. У него наверняка тоже были свои феи. Я кусала губы, чтобы не кричать от восторга, когда его язык легко очертил кружок вокруг набухшего соска, нежно лизнул его и занялся другим. Истосковавшееся по мужской ласке тело уже не подчинялось разуму, трепеща от наслаждения в опытных руках. Мы сплетались в немыслимых позах, в плавных движениях любовного танца создавая шедевр, который никто никогда уже не увидит, потому что это невозможно повторить. Он умело сдерживал меня, не давая кончиться этому волшебству, но я уже задыхалась от подступающего оргазма, и вот - яркая вспышка огня опалила изнутри, заставив вскрикнуть и замереть в попытке удержать ускользающее счастье. И мне это удалось, потому что дальше я ловила его стоны и яростное дыхание страсти, ощущая, как она проникает в меня, давая чистую радость от его наслаждения. Это был наш общий триумф. А потом, когда он поднес мне, лежащей на боку, коньячную рюмку, я прошептала:
- Подкрепите меня вином, ибо я изнемогаю от любви!
- Ну вот, ты и проснулась, - нежно заметил он.
И мы снова лежали среди подушек и облаков, и я так была благодарна ему, что отбросив стыд и комплексы, сделала все, чтобы он испытал тот же экстаз, что и я. Распростертое рядом мужское тело, доверчиво открытое и отданное мне, создавало между нами особое чувство равенства и интимной близости. Ответно напрягались под ладонями тренированные мускулы, пальцы скользили по гладкой коже… Я продолжала ласкать его руками, помогая губами и языком, слышала солоноватый вкус, вдыхала запах разгоряченного тела и неуловимый аромат дорогой туалетной воды. Это так возбуждало, что захотелось чувствовать прикосновения всей кожей. Я, как кошечка, терлась об него и почти мурлыкала от удовольствия. Казалось, по коже пробегает электричество и сейчас посыплются искры. Зрелище расслабленного тела, которое неуловимо наливается новой силой и страстью, привело меня в восторг. Я отвела его нетерпеливые руки и продолжила дразнящие и нежные ласки, пока сама не заметила приближение неизбежного. Чувствовать свою власть над мужчиной и милостиво дарить ему наслаждение – восхитительно! Надо хоть раз испытать такое, чтобы понять свою избранность.
- Слава богу, что у меня репетиция после обеда, а спектакль только послезавтра. Я чувствую себя таким легким и обессилевшим, что уроню свою Одетту в первой же поддержке!
- Слушай, - перепугалась я, тут же привычно стушевавшись, - Я ведь совсем не знаю твой образ жизни, навязалась со своими проблемами. Да все они не стоят одного твоего танца!
- Ты опять? Не смей себя недооценивать! Я получил от тебя не меньше, чем ты. Я восхищаюсь тобой и хочу тебя с той самой минуты, как увидел на подиуме у художников. А теперь смотри!
Он, перевернув меня лицом к стене, дал в руки зеркальце и заставил посмотреть на зеркала напротив.
- Ты же вылитая Венера Веласкеса! - и он провел рукой от талии к бедру, - Если бы мальчики тебя сейчас видели, они бы умерли от восторга!
- А откуда ты их знаешь?
- Это друзья детства. Один из них живет в этой квартире. Это его работа, - и он кивнул на портрет, - Просто он чаще ночует в своей мастерской. Спи, Венера.
Свечи догорали, я блаженно вытянулась в его объятиях и заснула.

Я призову тебя, пылающий в огне,
В миг леденящего безмолвья.
Я призову тебя и утоплю в вине,
И напою своею горькой кровью!

Ты знал меня, когда была пуста
Земля, а я над ней витала.
Свободным духом призвала тебя,
Вкусила грех, и яд любви познала.

Желанья ток, и плоть, и вздох и страсть
Все ты – мой нежный демон искушенья!
На миг, на век, на вечность отдалась,
Желая невозможного сближенья.

Во тьме двух тел слияние, как крик,
Как боль, как страх…как сладкая истома.
А после яростный слепящий душу взрыв!
Вдох…Выдох…Наслажденье… Кома.

Я пепел на ласкающей руке.
Я шепот отгоняющий ненастье.
Я звонкий ключ в бушующей реке.
Ты не найдешь в моих объятьях счастье.

Нежнее нет твоих шелковых пут!
Страшнее нет их нерушимой власти!
Они бальзам, они разящий кнут
Извечная цена безмерной страсти.

Но я всегда, к тебе сквозь сны стремлюсь.
Мне все равно, какою мерой мерить.
Пусть рухнет мир, померкнут звезду пусть!
Ты слышишь? Я как прежде буду верить,
Что ты придешь, пылающий в огне,
Сотрешь тоску и пустоту заполнишь,
Щекой припав к врачующей руке,
Я тихо прошепчу: «Ты помнишь?»