Клуб Ведьм или Мифических существ

Хэллоуин (Halloween) — один из древнейших праздников в мире. В этом странном празднике переплелись кельтская традиция чествования злых духов и христианская — поклонения всем святым. История праздника Хэллоуин насчитывает тысячелетия, начинаясь с кельтского фестиваля Самайн, сменяясь римским Днем Помоны и дополняясь и составляя конкуренцию христианскому Дню Всех святых.
В дохристианскую эпоху земли современной Англии, Ирландии и северной Франции населяли кельтские племена. Кельтский календарь делил год на две части — тёмную, начинавшуюся в конце октября — начале ноября (месяц самониос) и светлую. Светлая часть начиналась в марте — апреле (месяц гиамониус). Смена частей года, как и месяцев, происходила с наступлением полнолуния. Кельты были язычниками и как верховного бога почитали бога Солнца, который, по преданию, в течение каждой зимы находился в плену у Самайна — властелина мертвых и князя тьмы. Именно в день, соответствующий нашему 31 октября, древние кельты отмечали свой главный праздник — Самайн (Samhain). Этому празднику кельты придавали очень большое значение, так как он означал окончание сбора урожая и символизировал конец старого и начало нового года.
Еще Самайн — это ворота в зиму. Мы до сих пор склонны воспринимать зиму с неприязнью. Кажется, что все живое умирает. Являясь язычниками, кельты верили в зарождение жизни из смерти, а приход смерти рассматривали в этот день как приход жизни. По легенде, белая пустыня, где живет Самайн, необычайно красива. Она освобождена от всего лишнего, наносного. Его время — это время сбросить груз забот и сует, накопившихся за лето и потерявших свое значение, следуя примеру деревьев, которые освобождаются от листьев, отживших свой срок. Ведь если деревья не сбросят их, мертвые листья не дадут им возможность ожить вновь весной. Легенда гласит, что в эту ночь Самайн открывает ворота в прошлое и будущее. 31 октября лето сменялось зимой, день — ночью, жизнь — смертью, и все барьеры между материальным и сверхъестественным мирами устранялись, ворота между ними открывались на одну ночь Две стихии становятся доступны в настоящем. Это время, когда человек не ограничен клеткой своего времени и может осознать свое место в паутине вечности. Однако переход в другое пространство или время обычно бывает болезненным. Ворота хорошо охраняются. Ведьмы и демоны — герои Хэллоуина — это тени хранителей ворот…
Не удивительно, что с Самайном было связано множество обрядов и обычаев. Так, в Ирландии в этот день в главный город страны, священную Тару, собирались все воины Фианны — благородного ирландского воинства, а по возможности — и все остальное население страны; устраивался огромный пир, который продолжался как днем, так и ночью. Также считалось, что в ночь Самайна завеса, разделяющая мир людей и мир сидов (волшебных существ, настроенных по отношению к людям нейтрально или враждебно), становится на столько тонкой, что люди и сиды могут проникать в миры друг друга. Поэтому, с точки зрения кельтов, риск встретить сида в ночь Самайна был очень велик. Другими словами, это был день, когда потревоженные духи, демоны, гоблины и прочие мистические существа могли с наибольшей легкостью прийти в материальный мир. Именно поэтому люди одевались так же, как эти существа, и ходили по домам, прося еду для умиротворения нечистой силы. Поскольку Самайн олицетворял конец года, то он являлся наиболее удобным временем для общения с духами и умершими. Наконец, в Самайн устраивались разнообразные гадания.
В I в. нашей эры, когда римляне завоевали кельтскую территорию, кельты уже праздновали Самайн на протяжении нескольких веков. Римляне не стали выступать против этого праздника, потому что он совпадал с их собственным Днем Помоны — богини растений. В некоторых областях римляне и кельты жили вместе, поэтому вполне логично, что Самайн стал постепенно «растворяться» в римской традиции.
Христианизация островов Британии и Ирландии привела к тому, что населению пришлось отказаться от кельтских языческих обычаев. Однако память о Самайне осталась жить в поколениях обитателей Ирландии и Шотландии.
Дальше нас история забрасывает в IX век, когда Папой Григорием III было перенесено празднование Дня всех святых с 13 мая на 1 ноября (тогда этот день посвящали тем святым, у которых не было своего праздника в течение года). День накануне — 31 октября — в средневековом английском языке получил название All Hallows Even, или All Hallows Eve (что означает «вечер всех святых»). Позже его стали называть Hallowe’en, и в конце концов — Halloween. К этому времени кельты уже не представляли физической опасности для Империи, друиды также исчезли. «Совместив» христианский и языческий праздники, Папа, видимо, надеялся на постепенное искоренение языческих традиций. Но, как оказалось, совпадение дат привело к тому, что языческий праздник не только выжил, но и неразрывно сросся в народном сознании с праздником церковным, из-за чего Хэллоуин приобрел окраску Самайна и буйно отмечался. При этом представления о сидах, проникающих в мир людей, в средневековом христианском сознании превратились в представления о нечистой силе, выходящей в этот день пугать благочестивых обывателей. Именно поэтому в эпохи Средневековья и Нового времени Хэллоуин облюбовали ведьмы, обязательно устраивавшие в этот день шабаш.
С постепенным превращением Самайна в День всех святых родилась игра «Угощай или пожалеешь». Она заключается в том, чтобы «откупиться» сладостями от детей, которые настойчиво стучат в дверь. В случае отказа весьма велика вероятность обнаружить ручки дверей полностью вымазанными сажей… Кроме того, появилась традиция вырезать на картофелинах или репках страшные рожицы и помещать внутрь свечи — получался своеобразный фонарь. Легенда гласит, что его изобрел скупой и хитрый ирландский кузнец по имени Джек. Он сумел два раза обмануть Дьявола и получил от него обещание не покушаться на собственную душу. Однако за свою греховную мирскую жизнь ирландец не был допущен и в Рай. В ожидании Судного дня Джек должен был бродить по Земле, освещая себе путь кусочком угля, защищенным от дождя обыкновенной тыквой. Отсюда и название фонаря — Jack-o-lanterns. Очередной этап распространения праздника связывают с 1517 годом и с «95 Тезисами» Мартина Лютера, положившими начало протестантской религии.
Считается, что в современном виде праздник состоялся лишь в XIX веке благодаря европейским эмигрантам, привезшим с собой в США обычай буйствовать на Хэллоуин и соблюдать связанные с этим праздником суеверия. Однако на новом месте жительства праздник вновь претерпел небольшие изменения — например, обнаружилось, что тыквы гораздо удобнее, чем репки. К началу XX в. во всех городах США стала распространяться мода устраивать на Хэллоуин акции мелкого вандализма — бить стекла, поджигать деревья и т.п. Популярность этого сумасшествия была настолько велика, что в 20-е годы американским бойскаутам пришла в голову идея пропагандировать отказ от вандализма в этот день, не отказываясь от самого праздника; их лозунг гласил: «Sane Halloween!» (Да здравствует здоровый Хэллоуин). Хулиганство бойскауты заменили маскарадом и попрошайничеством конфет. С середины этого же века Хэллоуин становится еще и выгодным коммерческим предприятием. Костюмы, свечи, украшения, поздравительные открытки и тыквы пользуются огромной популярностью, несмотря на то, что праздник до сих пор не является официальным. С этих пор Хэллоуин и стал любимым праздником американских школьников.
Что касается Европы, то тут Хэллоуин, как правило, проходит в «семейном формате». Дома украшают традиционными омелой, вереском и, конечно же, тыквами. Дети наряжаются в костюмы, ходят по соседским домам и получают в подарок сладости.
Праздники, так или иначе связанные с поминовением душ усопших предков, существуют не только в рамках западно-европейской культуры. Японцы общаются с душами умерших, зажигая бумажные фонарики и пуская их по воде в августе, во время буддийского праздника О-Бон. Славяне издавна соотносили культ предков с праздниками культа плодородия, приходящимися на начало весны.

Легенда o Кикиморе:
По мифологическим представлениям восточных славян — злой дух дома. По определению в словаре Владимира Даля, кикимора — это вид домового. Некоторые исследователи быта русского народа полагают, что кикимора — жена домового.
Пращуры наши считали ее злым божеством ночных кошмаров, а позднее — недобрым духом крестьянской избы. Родятся кикиморы от Змея Огненного, и нечистая сила переносит их за тридевять земель, к злым колдунам, где они обучаются всякому недоброму волшебству. С виду кикимора тоненькая, маленькая, голова с наперсточек, а туловище не толще соломинки.
Крадучись, пробирается кикимора в крестьянскую избу и поселяется за печкой. Отсюда и выходит она по ночам, чтобы проказить с веретенами, прялкой, вязаньем, начатой пряжей. Берет рукоделие и садится на своем излюбленном месте — в правом от входа углу, подле печи. Сидит ли, прядет ли кикимора — беспрестанно подпрыгивает на месте. Стучат коклюшки, свистит на всю избу веретено, крутятся нитки, но хоть кикимора и работает всю ночь, толку от ее работы никакого нет. Перепутает нитки, порвет пряжу, скомкает кудель, а потом уберется за печку, чтобы и там стучать и скрипеть, пугая малых детей. Но это еще так, озорство! Вот если невзлюбит кого — всех из избы выгонит своими причудами. Ничто тогда кикиморе не по сердцу: и печь не на месте, и стол не в том углу, и скамья не по той стене. Все в доме тогда падает и рушится, посуда бьется, молоко прокисает, пироги подгорают. А если уйдет она из избы жить в курятник, всем курам перья повыщиплет! Можно, конечно, в курятнике повесить «курячьего бога» — камень с природной сквозной дыркой, который считался оберегом. Можно все в избе перемыть настойкой горького корня папоротника — кикимора его очень любит и за угождение может оставить в покое. Но самое лучшее и надежное — призвать на Герасима-грачевника (4 марта по старому стилю) знахаря и особыми, потайными заговорами изгнать непрошеную гостью, чтоб она и дорогу к дому забыла!
Вместе с тем люди верили и в то, что умелым хозяйкам кикимора помогает, а вредит только ленивым и нерадивым.

Кикимора болотная
J Sunrin

Её вечно с кем-то путали. Глаза — зеленее некуда. Причёска — не прикопаешься. Пышная грива изумрудных волос, с аккуратно вплетёнными цветами и ягодами. Лягушачья грация в движениях рук. Весёлый незлобливый характер. Она обожала играть, балуясь передразнивала всех подряд соседей. С самого утра на болоте был слышен её заливистый смешок вперемешку с голосами птиц и лягушек. Подражала их голосам виртуозно. Как тут не перепутать? Прискакивали, прилетали издалека — на голос. Примчатся, повертятся на кочке, никого нет — и ускачут обратно. А она хихикает весело. Послушаешь, как радуется — и сам захихикаешь.

В засуху заскучала. Никто не квакает. Птицы петь перестали. Мошкара не жужжит весело, как всегда, липнет к травинкам, соку пососать. А травинки сохнут, желтеют. Вот уже и причёска от моды отстала, хоть перекрашивай волосы в жёлтый. Нечему радоваться. А дальше хуже. Сама стала худеть, сок уходит, глаза тускнеют, перепонки между пальцев сморщились. Посмотрела, куда лягушки скачут — и сама за ними. На другое болото, поближе к реке.

Ожило другое болото. Столько народу добавилось — отродясь таких толп не бывало. Две старые кикиморы глаза пучили и вздыхали, ухали. А куда денешься? Свои жители, родная кровь. А тут маленькая прикочумала. Засохла-пересохла, глаза плёнкой туманятся. Тут не то, что заухаешь — захныкать впору. Заныли, захныкали, давай болотной водицей отпаивать, комарами-ягодами потчевать. Повеселела. Зелёный румянец на щеках заиграл, глаза заблестели. Засвистела иволгой, заскрипела коростелём, лягушкой заквакала. Бабки улыбаются: ишь, поскакуха.

А поскакуха не унимается. С самого утра резвится, баловница. Так-то весело стало на болоте — залюбуешься. Бабки скрипят, не выспались, а она неугомонная расскачется без удержу — хоть что с ней делай. Ворчат старухи. Она глаза долу и в слёзы. Соком-то налилась, что ж не поплакать. А приголубь — тут же захихикает и ластиться начнёт. И как на такую сердиться?

Неподалёку деревня с людьми. Люди на особицу живут, других не особо признают, только кошек, собак, птицу высокорослую нелётную, баранов да коров. А других гонят от себя прочь, хоть комара, хоть жужелицу — не нужны другие. Все для них чужаки. Маленькой-то это разве втолкуешь? "Ах, какие уточки-курочки-гусочки! ". "Ах, как коровы мычат, барашки блеют, собаки лают, кошки мяучат! ". И не удержишь. Ночь-полночь бежит-торопится всех передразнить. Весело стало деревенским жить по ночам. Сперва лёжа слушали, потом и вовсе спать перестали, а после пошли по ночам с дрекольём на улице гулять. Так бы извели зеленушку, да дожди начались. В дождь за ней не угонишься.

Все дождю радуются, квакают-свистят на разные голоса, уж ни добавить, ни прибавить, так стало весело. А дурёха загрустила-затосковала, на своё болото тянет. Давай старух обнимать, целовать, ласковые словечки нашёптывать, благодарить. Слёз налила, ягод нароняла — и ускакала. Не поминайте лихом.

Теперь родное болото радует.
http://www.snezhny.com/texts.php?id=11984