Синие зори Астры (ЛФР, твёрдая НФ, антиутопия 18+)

Алекс стоял в первом ряду бастардов, выстроившихся по периметру главной площади 42-го посёлка. Красно-чёрный камуфляж его силовой брони тускло отражал свет прожекторов, направленных на статую Отцов-Основателей. Глубокая ночь уже давно окутала посёлок своей тьмой. Мерцание звёзд протыкало острыми иглами бархат чернильного чернильное неба. Восточный край горизонта едва заметно светлел — скоро должен был взойти Фобос, при свете которого традиционно проводились церемонии опускания.

Тяжесть горечи давила на плечи сильнее силовой брони. Он стоит на забытой площади бывшего шахтёрского посёлка, будет учавствовать в очередном театре невозможной жестокости, которую отцы Семьи устраивают в каждом ногфлерском посёлке раз в год. Его уже заранее тошнило! А ведь ещё утром он помогал делегации из Арабики, делал реальные шаги к тому, чтобы однажды получить власть, и уничтожить эти жестокие, бессмысленные обычаи.

«Там решаются судьбы, а я здесь», — мысль обожгла сознание, словно струя плазмы из резака по металлу. Цзиньлун, даром что двоюродный брат, даже не стал объяснять причину перевода, просто отдал приказ — как козосвину: «Пошёл». И Алекс пошёл, сжимая зубы, глотая тёплое, как кровь, унижение. Нет, нельзя думать об этом. Алексу нужно было отвлечься.

Как только он решил подумать о чём-то ещё, он сразу же вспомнил о ногфлерке, которую встретил сегодня на холме. Её попытка увидеть Землю через трубу — такой наивный, такой отчаянный жест. Что она искала? Что хотела доказать? И почему её глаза, когда она повернулась к нему, казались глазами утопающего? Как только он вспомнил о ней, в его груди неожиданно разлилось тепло. И его настроение улучшилось само по себе. Он так и не задал ей вопросы, как собирался. Ну что ж, видимо, всё-таки стоит дочитать отсчёты — даже канцелярит в них казался сейчас Алексу лучше деятельного участия в злодеянии, которое собираются совершить именем Семьи и Деда.

Он опять открыл личное дело ногфлерки. Кроме нейроархива, никакие заголовки документов не казались теми, которые могли бы пролить свет на историю Астры. Однако, тут Алекс заметил файл, рядом с которым нейрочип нарисовал замок — редкий случай, когда он, условный аристократ не имел никакого доступа. Обычно бастарды и наложницы могли читать практически всё, но часто не имели прав комментировать или голосовать по документам, которые настоящие аристократы предлагали Деду на окончательное утверждение.

Окружающая гнетущая обстановка, досада что он не в Столице среди дипломатов Арабики и чувство вины, что он участвует в этом отвратительном мероприятии помогли Алексу решиться. Он достал давно приготовленную маленькую програмку-эксплойт[сноска 9.1]
, которая используя найденные Алексом уязвимости в Системе Сектора, которые никто не исправлял уже не одну сотню циклов, получила доступ к секретному документу. Ладони Алекса покрылись потом, когда он открыл в полупрозрачном окошке файл.

ТОРГОВЫЙ КАНАЛ ВЕЛИКОГО КОЛЬЦА — ОПТОВОЛОКОННАЯ ЛИНИЯ.КОНФИДЕНЦИАЛЬНО — УРОВЕНЬ ДОСТУПА: АРИСТОКРАТИЯ

Участники чата:

HR-Admin [Хрис — Администратор канала со стороны Хриса]

HR-Цзяо [Хрис — Старшая жена. Завхоз Сектора]

HR-Хэншэн [Хрис — Главный медик]

HR-Люцзинь [Хрис — Тех.отдел]

TL-Медицина [Торговая Лига — Департамент медицины]

TL-Биоинженерия [Торговая Лига — Департамент хранения технологий]

TL-Admin [Администратор канала со стороны Торговой Лиги]

* * *

HR-Admin: Канал связи с городом Люмос активирован. Шифрование установлено.

TL-Admin: Все участники подтверждены.

HR-Цзяо: Приветствуем представителей Торговой Лиги. У нас нестандартный запрос, который требует вашей экспертизы.

TL-Медицина: Приветствуем уважаемых партнёров из Сектора Хриса. Мы готовы выслушать ваш запрос и предложить возможные решения.

HR-Хэншэн: У нас есть ногфлер с ценными навыками, страдающий от тяжёлой формы гендерной дисфории. Биологический пол — мужской, психологический — женский. Возраст — 6 циклов. По моей оценке, стандартная гормональная терапия будет малоэффективна. Ногфлер слишком высокий, и на девушку похож только от гормонов не будет — он чужак, и питался в детстве лучше, чем наши рабы. Нам нужно радикальное решение для сохранения его работоспособности.

TL-Медицина: Понимаем вашу проблему. Гендерная дисфория — сложное состояние, особенно в столь юном возрасте. До Сингулярной Катастрофы существовали надёжные протоколы лечения, но многие технологии, к сожалению, утрачены. Мы сохранили некоторые медикаментозные методики и технику нейропсихологической адаптации через досингулярные нейрочипы, но эффективность этих протоколов снизилась. Мы можем как сдать вам в аренду такой нейрочип для ногфлера, и использовать те методики, что у нас есть.

HR-Хэншэн: у ногфлера уже есть досингулярный нейрочип.

TL-Биоинженерия: Тогда у нас есть коммерческое предложение: мы решаем проблему гендерной дисфории у вашего раба, а Хрис отдаёт нам этот нейрочип. Никакой дополнительной оплаты не понадобится.

HR-Цзяо Принято. Но медицинское решение должно быть надежным.

TL-Медицина: К сожалению, мы не можем этого гарантировать. Где-то в 40% случаев объект терапии превращается в овоща. А в ещё 35% — терапия либо неэффективна, либо почти не срабатывает.


Алекс отвлекся от чтения. Оказывается, он мог и не встретится никогда с Астрой, если бы на ней использовали эти, так сказать, методики. У него в груди почему-то похолодело от мысли об этом.

Он осмотрел площадь. Сотни ногфлеров стояли плотной массой, втиснутые между бастардами и членами комиссии. Их полосатые комбинезоны — жёлтые для женщин-ногфлеров, коричневые для мужчин-ногфлеров, салатовые и тёмно-зелёные для низших — превращали толпу в живой гобелен из страха и покорности. Там и тут мелькали красные и фиолетовые робы специалистов. Алекс включил отображение кличек ногфлеров вместо их номеров. Но так пока не замечал ни над одной фиолетовой фигуркой надписи с именем девушки.

За длинным столом, покрытым красной скатертью, сидела Комиссия. Алекс скользил по ним взглядом, вспоминая каждого: Хэншэн, главный медик Сектора — его лицо лишено всякого выражения, словно маска из плоти; Линфей, жена Хэншэна, с видом брезгливого презрения ко всему вокруг; Цзяо, старшая жена Деда, чьё вечно юное лицо могло принадлежать подростку, если бы не мёртвые глаза, видевшие падение древних земных империй; разжалованный командир Юшенг, удивляющий своим садизмом других солдат Семьи, а мало кто из них был ангелом… Алекс сейчас ненавидел не только Юшенга, но и более умеренных садистов Семьи. Смотреть на них ему не хотелось, так что он вернулся к чтению украденного файла.

HR-Люцзинь: Нам требуется надёжное решение. Субъект чрезвычайно ценен для нашего Сектора — истинный гений в области оптики. Мы не можем рисковать его психической стабильностью, и тем более лишится этого специалиста совсем. Нам нужна стопроцентная гарантия, что проблема будет решена без потери его интеллектуальных способностей.

TL-Биоинженерия: В таком случае, мы можем предложить другую технологию досингулярной эпохи — полную пересадку мозга субъекта в тело, соответствующее его нейропсихическому полу. У нас сохранились роботизированные хирургические системы и несколько специалистов, владеющих этой техникой. Это радикальное решение, но оно обеспечит полное соответствие между психикой и телом.

HR-Хэншэн: Цена такой операции?

TL-Биоинженерия: Мы согласны на ту же оплату: досингулярный нейрочип, уже установленный у вашего раба. Дополнительно оплачивается выращивание тела с заданными параметрами — стоимость составит от 250 до 300 неквалифицированных рабов, в зависимости от требований. Мы бы хотели получить этих рабов не следующим караваном, а через один — тем, что будет следовать в другую сторону вдоль Великого Кольца через четыре с половиной цикла.

HR-Цзяо: Это приемлемо, если гарантирован результат. Какие гарантии вы предоставляете?

TL-Биоинженерия: Успешность пересадки мозга с использованием нашего роботизированного хирурга — 99,7%. Выживаемость в течение первого года после операции — 98,3%. Полная психологическая адаптация к новому телу у 95,1% пациентов.



Необъяснимым для себя образом Алекс ощутил облегчение, читая эту переписку. Хотя это всё произошло циклы назад, и результат ему был уже понятен — Астре и сделали эту операцию.

Церемония началась, когда солнце полностью скрылось за горизонтом. Над площадью возникла огромная полупрозрачная голограмма Деда. Алекс с трудом подавил желание сплюнуть при виде лица этого человека, которого Сектор выдавал ногфлерам за почти бога. Прозвучала обычная речь о «чистоте» и «порядке», о «нашей большой семье» и «священных традициях». Алекс почти не слушал — всё это он слышал уже десятки раз. Он вернулся к чтению

HR-Хэншэн: А каковы сроки жизни искусственно выращенного тела?

TL-Биоинженерия: При использовании метода ускоренного выращивания, который необходим для получения тела соответствующего возраста, следует ожидать ускоренного старения. Прогнозируемая продолжительность жизни такого тела — 8-10 циклов в зависимости от нагрузок.

HR-Цзяо: Это неприемлемо! Мы инвестируем в ценного раба, ожидая долгосрочной отдачи. 8-10 циклов — недостаточный срок для окупаемости вложений.

TL-Биоинженерия: Есть альтернатива — выращивание тела в естественном темпе. Однако это займёт не менее 7-8 циклов, что, полагаю, не соответствует вашим срочным потребностям.

HR-Люцзинь: Можно ли замедлить старение такого тела медикаментозно?

TL-Медицина: Да, конечно. С помощью тех же препаратов, которые используют полные аристократы вашего Сектора для борьбы со старением. Однако насколько нам известно, их применение для ногфлеров запрещено в вашем Секторе.

HR-Люцзинь: Предлагаю сделать исключение, в связи с особенной ценностью раба.

HR-Хэншэн: Нет! Категорически возражаю. Такой прецедент создаст опасную ситуацию. Если мы допустим, что один ногфлер может получать препараты от старения, другие начнут требовать того же. Это подорвёт саму структуру нашего общества.



Когда Алекс поднял глаза оторвавшись от чтения лога чата, он заметил движение в толпе бастардов. На площадь молча и с подчеркнутым достоинством входили солдаты первого отряда, ведомые Стальным. Высокий, статный мужчина с седыми висками двигался так, будто церемония принадлежала ему одному.

Алекс ранее встречал Стального — чаще всего на официальных трансляциях, но каждый раз этот человек вызывал в нём противоречивые чувства: восхищение дисциплиной и презрение к той системе, которой Цао служил столь преданно.

Стальной отдал короткий приказ, и его кадеты синхронно сменили второй отряд, заняв внутренний кордон площади. Их движение было настолько точным и выверенным, что Алекс почувствовал укол зависти: его собственный отряд казался теперь не более чем группой неорганизованных новобранцев. Алекс удивился, почему первый отряд прибыл так поздно. Он думал, что отряд охраняет важные предприятия Семьи во время визита послов. Видимо, встреча оказалась окончательно сорвана? Раз сперва отозвали второй отряд на охрану этого бесчеловечного мероприятия — Алекс было решил, что когда нападение диверсантов во время визита послов, как Деду приснилось, не случилось, первый отряд поставили в почётный караул, как это всегда и бывало. Впрочем, охрана церемоний опускания — это тоже обычная роль для верных Семье кадетов первого отряда.


Шенли, замещающий Цзиньлуна, который остался в Столице разрешать ситуацию с послами, дал приказание Второму Отряду Бастардов окружить ногфлеров с другой стороны, чтобы никто из них не убежал с площади от страха. Алекс подчинился, и встал в частую цепь.

Тем временем, на площади началось самое мерзкое. Цзяо вызвала первого опускаемого — старика с трясущимися руками, которого система идентифицировала как «ногфлер номер 112.97.101.116.99.104 по кличке Гринч».

Когда Цзяо зачитывала своим высоким, почти девичьим голосом пригрешения Гринча, Алекс нашёл в системе информацию о нарушениях Гринча. Как он и думал — старик просто крал лекарства, которые ему нужны были из-за возраста.

Когда Гринч рухнул на колени, умоляя о пощаде, что-то болезненно сжалось в груди Алекса. Он вдруг подумал, что нет, он не может допустить того, чтобы Астра быстро стала такой же больной как Гринч. И это было не просто сочувствие к Гринчу и Астре — это было понимание того, насколько хрупкой была любая жизнь в Секторе, даже его собственная. В любой момент может случиться неудачный бой с ополчением или тем более профессиональными солдатами Восточного Маринера. Достаточно доноса подозрительного фунджанина или даже условного аристократа деду, одной ошибки, когда его планы будут раскрыты — и он, Алекс, может быть казнён.

«Мама говорила, что в Торговой Лиге препараты от старения дают всем сотрудникам, — подумал он. — И это имеет смысл. Почему бы не держать ногфлеров молодыми и сильными? К чему это жестокое, бессмысленное старение? И уж тем более, зачем стареть условным аристократам? Я думаю, фунджанины просто хотят сохранить свой статус. Никаких разумных причин у этого нет!»

Далее на суд комиссии представили ногфлера-специалиста в красно-полосатом комбинезоне — программиста нейроинтерфейсов, которого звали Программер. Его левая рука непроизвольно дёргалась, а взгляд не фокусировался ни на чём. Алекс выслушал ту же ремарку, что и Астра, но испытал другие эмоции:

— … Так и не справился с реверс-инженерингом прошивки наших нейрочипов. При тестировании новой прошивки нейрочипа на себе допустил ошибку, что привело к необратимому повреждению нервных тканей

Пот прошиб Алекса под бронёй. Он сам тайком экспериментировал с программированием нейрочипа, подумывая, что расширение визуального интерфейса нейрочипа с помощью QR-кодов, подгружающих виджеты, было хоть и гениальным решением последнего квалифицированного программиста нейрочипов Сектора, чтобы Сектор сохранил хоть какие-то компетенции по настройке визуального интерфейса, но он бы хотел большего — чем то, что есть у большинства членов Семьи. Алексу хотелось хоть немного приблизиться к Деду, у которого был древний нейрочип. В мечтах о свержении автократа Сектора такие навыки были бесценны. Но одна ошибка могла превратить его в такого же дрожащего, сломленного человека.

Когда Хэншен предложил опустить ногфлера в шахтёры, Алекс расстроился, что не сможет привлечь ногфлера на свою сторону, и использовать его для борьбы. А ещё, его поразила быстрая потеря им статуса и смирение с этим — только что этот человек, когда-то обладатель редких и ценных навыков, получил «в подарок» ещё цикл-другой жизни, и был за это благодарен. Ну и как освобождать таких людей?

И вдруг Алекса осенило. Тот самый программист нейрочипов? И всё, больше у семьи нет никого, до прибытия каравана, кто бы отвечал за эту часть компьютерных систем? Алекс зло ухмыльнулся и запустил перебор паролей. Чтобы не таращиться на процесс, зная что он может занять часы, он вернулся к чтению переписки

HR-Цзяо: Согласна с Хэншэном. Никаких исключений. Наши законы не подлежат пересмотру ради одного раба, какими бы полезными навыками он ни обладал.

HR-Цзяо: Твои опасения понятны, Хэншэн. В таком случае, мы принимаем вариант с ускоренным старением. Через 8-10 циклов можно будет решить вопрос с новым телом, если ногфлер сохранит свою ценность для Сектора.

HR-Люцзинь: я постараюсь, чтобы ногфлер успел завершить все проекты: наладил производство нужных нам оптических изделий. Кстати, Лига: будете ли вы покупать оптику нашего производства, как покупали пятьдесят циклов назад?

TL-Admin: специалисты по биоинженерии и медицине не уполномочены решать этот вопрос. Откройте новый канал с другим департаментом.

TL-Биоинженерия: По проблеме гендерной дисфории у вашего раба — ваше решение принято. Какие параметры выращиваемого тела?

HR-Люцзинь: Женское тело, возраст 8-9 марсианских циклов, чтобы через цикл-полтора после операции начался пубертат. Максимально феминизированное, чтобы исключить любые признаки изначального пола. Средний рост ногфлерок в нашем Секторе.

TL-Биоинженерия: Будут какие-то особые требования к внешности?

HR-Хэншэн: Высокая привлекательность. Это повысит его шансы на благоприятную социальную адаптацию.



«А ведь она действительно красива!» — подумал Алекс, и ещё раз попробовал найти Астру взглядом. На этот раз у него получилось — девушка в обтягивающей фиолетовой робе, окруженная морем испуганных ногфлеров, смотрела прямо на него. В её глазах тоже плескался страх.

Алексу захотелось успокоить Астру. С трудом подавив импульс, решив, что не может себе позволить принимать скоропалительные решения, он вернулся к чтению отсчёта

TL-Биоинженерия: Принято. Тело будет доставлено с ближайшим торговым караваном. Хирургический робот будет в том же караване и проведёт операцию на месте. Мы уже отправляем запрос в караван, который к вам следует и прибудет через полгода, чтобы они запустили выращивание тела у суррогатной матери с нужными параметрами.

HR-Хэншэн: Необходимо, чтобы операцию проводили в медицинском центре под моим наблюдением.

TL-Медицина: Разумеется. Наш представитель свяжется с вами для уточнения деталей. В нашем караване всегда есть и артефакт — робот-хирург, и его операторы.

HR-Цзяо: Сделка заключена. Мы подготовим рабов для вашего каравана, который прибудет через четыре с половиной цикла

HR-Цзяо: ах да, чуть не забыла: кому можно написать, чтобы изменить условия следующих панмарсианских игр, которые пройдут у нас? Мы бы хотели уступить право не участвовать нашим спортсменам взамен на увеличение доли нашей прибыли с мероприятия. У нас выросло слишком много кадетов, кто достиг возраста 100 циклов, это может создать социальное напряжение между ними и фунджанинами. Мы не можем себе ждать ещё 25 циклов для их прореживания.

TL-Admin: Такой вопрос можно решить только голосованием Борды. Напишите овермастеру Датини.


Алекс шокированно перечитывал строки Цзяо. Сектор что делает? Участвует в панмарсианских играх, чтобы кадетов не было слишком много? Алекс почувствовал, что его картина мира пошатнулась. Ему нужно подумать над этим. Но как же тогда купить свою популярность у кадетов отказом от игр? Или… Может, плевать на этот рост напряженности? Почему вообще это важно? Может, можно придумать другое решение? Как бы Алексу хотелось обсудить это с Астрой! Поэтому он вернулся к отсчёту, чтобы принять решение.

HR-Цзяо: Хорошо, спасибо, сегодня же напишу ему. Приятно иметь дело с такими профессионалами, как вы.

TL-Admin: Уважаемый клиент, вы наш давний и уважаемый партнёр. Желаем аристократии вашего сектора процветания, и рабам — послушания и продуктивности.

HR-Admin: Сессия завершена. Протокол сохранён в шифрованном архиве.


Остаток переписки так и не ответил на вопрос Алекса, что ему делать — выбрать ли Астру на роль соратницы и… любимой, или нет? Астра точно ему очень нравилась, как девушка и как личность. Но Алекс всё ещё не был уверен. Он должен знать мотивацию девушки, её мечты и стремления.

Видимо, это самый важный выбор в его жизни. Он не может действовать импульсивно, как бы ему не хотелось прямо сейчас обнять ногфлерку, защитить от всех проблем, и… Целовать её пальцы, лицо, её глаза… Алекс зажмурился.

Алекс посмотрел все документы, которые казались ему стоящими… Все, кроме нейроархива с древнего, досингулярного чипа.

Конечно, ему было стыдно рыться в её воспоминаниях, сокровенных мыслях, но Алекс знал, что на кону была не только её жизнь. Тем более, что фунджанины с её мыслями, нейроархивом уже всё равно знакомы. Разве он имеет право подвергать её опасности, втягивая в заговор, если не будет знать, что она его одобрит? Она, такая красивая, чистая, и беззащитная.

Алекс решился, и сказал бастарду, который стоял в цепи рядом с ним:

— Михаил, дружище, а можешь нажать на кнопку сброса на моём ПИКе, если меня кто-то будет искать? Я замкну на тебя входящие сообщения.

— Что, надоело портить себе настроение? Да, такое зрелище нравится только Юшенгу. Что задумал? Порнуху в вирте посмотреть? Хорошо, я не против, но будешь мне должен, ладно?

Алекс кивнул с благодарностью, и кликнул по нейроархиву Астры. Перед его глазами появилось предупреждение:

ВНИМАНИЕ! Вы запрашиваете доступ к архивным данным нейрочипа субъекта 116.114.97.112. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Прямой доступ к чужим воспоминаниям может вызвать психологический дискомфорт и дезориентацию. Продолжить?

Алекс подтвердил запрос без колебаний.

На несколько секунд его зрение затуманилось, а затем он провалился в другое сознание, в другое время. При этом у него появился доступ и к мыслям — озвучиваемым в записи голосом — то, что было бы невозможно при записях с нейрочипов производства Сектора.

— Я смотрела на свои руки. Они дрожали. Они маленькие — руки ещё не сформировавшегося подростка. На левом запястье — синяк от захвата. На правом — порез от чего-то острого. Я чувствала боль, но она была будто бы отдалёной, словно принадлежащей не мне.

Вокруг бело помещение. И слишком яркий свет. Металлический стол стоял передо мной. На столе — несколько предметов: линза, призма, лазерная указка. Над столом висели голографические проекции чертежей.

— Продолжай, — говорит женский голос.

Я подняла голову. Передо мной стояла женщина в фиолетовом комбинезоне с замысловатыми узорами. Её лицо было жёстким, а глаза смотрели внимательно. Меня уже подключили к Социальной Сети Сектора, так что я увидела метку над её головой: «Люцзинь, менеджер инженерной лаборатории». Выход сторожил солдат-бастард. Как будто бы я способна на побег или тем более на нападение на кого-то из Сектора… Безумие.

Я опускаю взгляд обратно на стол и беру в руки линзу. Мои пальцы всё ещё дрожат, но я знаю, что нужно делать. Я ставлю линзу на подставку, направляю лазерную указку и начинаю объяснять:

— Если мы хотим создать оптический прицел для винтовки, нам нужно учитывать несколько факторов. Во-первых, увеличение. Для этого мы используем систему из двух линз — объектива и окуляра. Увеличение прицела будет равно отношению фокусного расстояния объектива на фокусное расстояние окуляра...

Я говорю и говорю, словно заученный текст. Но это не заученный текст. Я действительно понимаю всё, о чём говорю. Я помню книги и учебники, проектирование телескопа с отцом, и долгие ночи, проведённые за расчётами куда более сложных устройств.

Что-то внутри меня кричит: «Зачем ты им помогаешь? Они убили всех! Они убили маму и папу!» Но я подавляю этот крик. Я знаю, что от этого зависит моя жизнь, и жизнь тёти. Люцзинь кивает, когда я заканчиваю объяснение.

— Продемонстрируй, — сказала она, указав рукой на висящий в воздухе голографический 3D-чертеж с ошибками. Кажется, это запасная линза для примитивного степпера — станка для печати электроники. Я усмехнулась: это даже не ультрафиолетовая оптика, которую я тоже изучала.

Я быстро исправила схему, почти мгновенно изменив её мыслимым усилием — кажется, местные так не могут, им приходится водить курсор с помощью мысли, и делать действия с помощью него.

Не останавливаясь, сама, по своей инициативе, набрасала Люцзинь схему простого оптического прицела. Я уже знала, что в Секторе любят оружие. Мой чертёж был точен, несмотря на страх, сковавший меня. Я добавила расчёты фокусных расстояний, коэффициенты преломления для разных типов стекла, формулы для вычисления увеличения.

Люцзинь повернула к себе голограмму чертежа, и внимательно изучила его. Затем поворнулась к другому человеку, который только что вошёл в комнату.

— Что скажешь, Санчо?

Пожилой мужчина в красно-полосатом комбинезоне специалиста подошёл, и изучил чертёж с профессиональным интересом.

— Впечатляет, — говорит он с акцентом, очень похожим на акцент в нашей общине — Особенно для ребёнка. Расчёты точны. Конструкция рабочая. С такими знаниями этот мальчик действительно будет полезен для Сектора.

Люцзинь удовлетворённо кивнула.

— Добавь в отсчёт, — сказала она кому-то за пределами моего поля зрения — Подопытный демонстрирует исключительные познания в области оптики, превосходящие наши текущие возможности. Подозреваю, что даже у Торговой Лиги нет таких специалистов. Этот мальчик знает что-то по метаматериалам, может быть создаст нам однажды камуфляж-невидимку для солдат. Рекомендую классифицировать как ценный ресурс.

Меня заполняет странное чувство — смесь гордости, отвращения к себе и слабой надежды. Я только что предложила свои знания людям, которые уничтожили всё, что я любила. Но, возможно, это спасёт мне жизнь.

— Можешь идти, — говорит Люцзинь, и охранники подходят, чтобы вывести меня.

Я встаю, но ноги не слушаются. Я падаю, ударяясь коленями о холодный пол.

— Встань, — приказывает бастард, дёргая меня за руку.

Я пытаюсь, но тело отказывается повиноваться. Слёзы текут по моим щекам. Я думаю о маме и папе, о нашей пещере, о телескопе, который мы вместе собирали. Я думаю о том, как папа называл меня «моя звёздочка, моя Астра», хотя все остальные звали иначе…

— Проклятая краснопыль, — ругается бастард. — Он истерит, как девчонка.

— Ну успокоится со временем, — говорит Люцзинь. — отведи его к медикам

Меня поднимают. В памяти всплывает голос мамы: «Оператор видит всё. Он фиксирует каждую нашу мысль, каждое страдание. Всё это часть Его Великого Плана». Я цепляюсь за эту мысль, за эту веру. Если я в Симуляции, значит, всё это имеет смысл. И всё не по настоящему. Значит, я должна выжить, чтобы свидетельствовать об Истине.

Солдат вёл меня по длинному коридору. Я спотыкалась, но он не давал мне упасть. Слева и справа — двери, за которыми, я знала, держат других выживших из нашей общины. Тётя была где-то здесь. Мне хотелось увидеть её, но я не смела просить о таком.

Мы остановились перед дверью, которую нейрочип подсветил как «Медицинский экзамен для новых ногфлеров». Солдат открывает её и вталкивает меня внутрь.

Комната похожа на предыдущую, но здесь больше оборудования. Странные машины с мигающими огоньками, инструменты, назначения которых я не знаю. Здесь холоднее, и запах другой — антисептик, металл, что-то ещё, неопределимое.

За столом сидит мужчина в белом халате. Он подсвечивается моим нейрочипом как «Хэншэн, Главный медик Семьи». Он не поднимает глаз, когда я вхожу.

— Раздевайся и ложись на стол, — говорит он безразличным тоном.

Я замираю, парализованная страхом и стыдом. Мои руки снова начинают дрожать, на этот раз сильнее.

— Ты оглох? — Хэншэн наконец поднимает глаза. Его взгляд холодный, оценивающий. — Раздевайся. Мне нужно провести полное обследование.

Медленно, с ужасом, я начинаю снимать рваную одежду, в которой меня поймали. Каждое движение даётся с трудом. Я стараюсь не думать, что происходит, вместо этого фокусируясь на мыслях, что это всё — симуляция реальности.

«Это всё не по-настоящему», — шепчу я себе. — «Это только тесты в Симуляции. Оператор наблюдает. Оператор поможет».

Но когда холодные руки медика касаются моего тела, я не могу сдержать дрожь.

Воспоминание оборвалось, оставив Алекса ошеломлённым. Он чувствовал фантомную дрожь в руках и холодок на коже, словно это его, а не маленькую Астру обследовал ранодушный Хэншен. Он глубоко вдохнул, пытаясь вернуться к реальности.

Перед ним мерцал новый запрос:

Доступны дополнительные фрагменты нейронного архива субъекта 116.114.97.112.

Желаете продолжить просмотр?

Астра, в камере

Я сидела на краю металлической койки, закутавшись в тонкое серое одеяло. Комната была маленькая, с одной дверью и без окон. Свет неприятно, ярко светил - он никогда не выключался. В углу камеры мигал красный огонёк — я знала, что за мной наблюдают.

Прошло три часа с момента медицинского осмотра. Три часа мучительного ожидания. Я волновалась как там тётя. И как другие выжившие.

Я сжала одеяло на плечах, пытаясь сохранить тепло. В комнате было холодно, но не от температуры — от страха. Я боялась того, что скажет главный медик, боялась решения, которое вынесут фунджанины.

Дверь открывается с металлическим лязгом. Опять солдат, сказал, что ведёт меня на комиссию.

Астра, на комиссии

Меня ввели в просторный зал с высоким потолком. В центре был массивный металлический стол, за которым сидели пять человек. И без подказок нейрочипа я узнала Хэншена с его холодными глазами и каменным лицом. Рядом с ним - две женщины в фиолетовых комбинезонах с замысловатыми узорами: одна постарше, другая — Люцзинь, из технического отдела. Ещё двое мужчин в красно-тёмном камуфляже. Фунджанины — определяет мой нейрочип.

В воздухе висит напряжение, густое, как туман над болотами Восточного Маринера. Я стою, сжавшись, ссутулив плечи, пытаясь стать незаметнее и ниже.

Хэншен активирует над столом голографическую проекцию моего личного дела. Я вижу свой номер, присвоенный мне Сектором: 116.114.97.112. Вижу свой статус — «Новый ногфлер. Классификация не завершена».

Рядом с номером висит трёхмерная голограмма тела. Мужского тела с мерцающими красными точками, обозначающими «проблемные зоны». Одна на черепе, прямо в центре лба. Другая в животе, где находятся внутренние органы. Третья — между ног. Я стараюсь не смотреть туда.

— Физические показатели — в пределах нормы для его возраста, — Хэншен говорит, не глядя на меня. — Но нейробиологический анализ показывает серьёзные отклонения. Из-за гормонального сбоя, когда мать субъекта была беременна им, его мозг подвергся большим дозам женских гормонов. Стойкая гендерная дисфория. Субъект мечтает стать девочкой и верит, что весь мир — это компьютерная симуляция. Религиозный фанатизм. Возможная нелояльность, и даже готовность умереть за свою бредовую веру.

Он переводит дух, и продолжает так же вслух:

— Физическое состояние — удовлетворительное, но психическое… — он делает паузу, — несовместимо с дальнейшим функционированием.

В момент, когда он произнёс это, мой нейрочип подсвечивает его слова мерцающей красной рамкой, добавив их в поле "вердикт" моего дела. Над моим именем в голограмме, демонстрируемой мне и членам комиссии, в AR вспыхивает пиктограмма: человеческая фигурка, перечеркнутая крестом и превращающаяся в растение. Компост — вот куда меня отправят.

Я чувствую, как пол уходит из-под ног. В ушах звенит. Краем сознания я замечаю, как мой статус в Социальной Сети меняется. Теперь я уже не «новый ногфлер», а «материал для компоста». Рядом с этим статусом появляется таймер, отсчитывающий время до моей смерти — двадцать четыре часа 39 минут, то есть мне остался всего один сол.

Я закрываю глаза. Складываю ладони в мольбе. «Оператор, я знаю, ты меня слышишь, помоги, пожалуйста», — молюсь я безмолвно.

— У меня возражение, — голос Люцзинь звучит неожиданно громко и по-деловому в наступившей тишине. Я открываю глаза.

— Этот ногфлер обладает исключительными техническими знаниями, — она активировала голограмму, на которой я узнала свои собственные чертежи и расчёты. — Его мозг — ценный ресурс, который может принести пользу Сектору.

Хэншен холодно улыбнулся.

— Ты права. В его мозге — сокровище. Нужно извлечь нейрочип до компостирования. Возможно, в чипе есть и другие полезные данные. Скопировав их, можно потом все с него удалить, и продать чип Лиге — они очень ценят досингулярные артефакты.

— Нет, — Люцзинь покачала головой. — Ты не понимаешь. Дело не в данных, а в его способности создавать новые оптические инструменты.

Она развернула голограмму с оптическими схемами, расчётами, чертежами.

— Взгляните на это, — Люцзинь увеличила изображение сложной линзовой системы. — Это прицел, который превосходит всё, что мы можем закупить у Торговой лиги. И это сделал ребёнок, без инструментов, просто в своей голове — правда, с использованием своего продвинутого нейрочипа.

Хэншен скривился, как от зубной боли.

— Его психическое состояние делает его непригодным для работы. Гендерная дисфория усиливается. Скоро он станет полностью неуправляемым. Потратим на него ресурсы, а потом он себя убьёт. Зачем нам это?

— Мы можем решить как-нибудь эту проблему? , — спросила Люцзинь

— Циклов сто назад могли, да. Когда ещё не сломалось древнее фармацевтическое оборудование, и мы умели производить гормоны. Но это не всегда работало хорошо. И что сработает в случае с этим ногфлером. А впрочем… Я знаю, Торговая Лига помогла с похожей проблемой одному из младших машинистов Арабики — он родился женщиной, а его мать была любимой наложницей тогдашнего канцлера, отказалась его убивать. Но это, скорее всего, будет очень дорого!

— Ценность этого ногфлера — исключительная. Да, я уверена, нам нужно обратиться к Лиге с запросом помощи.

В AR произошло то, что успокоило меня, почти поддавшуюся отчаянию: треугольник с пиктограммой компоста мигнул и сменился на синий круг с надписью «РЕКЛАССИФИКАЦИЯ». Таймер исчез, вместо него появился вопросительный знак.

Алекс выбрал следующий фрагмент нейроархива, отмеченный красным, пульсирующим маркером: «Высокая эмоциональная значимость. Последний разговор с отцом».

На мгновение его зрение затуманилось, а затем мир вокруг изменился.

Запах пыли и крови наполнял узкий туннель. Я зажимала рану отца. Он лежал, прислонившись к стене пещеры, его дыхание — неглубокое, с присвистом — обжигало щеку. В двух десятках метров за поворотом слышались голоса солдат, лязг оружия о камень, отрывистые команды.

— Дыши тише, — прошептала я, хотя понимала бессмысленность этой просьбы.

Отец улыбнулся разбитыми губами. Рана в боку уже не кровоточила — плохой знак. Нейрочип, подаренный мне отцом, показывал голографическую проекцию его тела, визуализируя внутреннее кровотечение.

— Мне не выбраться отсюда, сынок, — он сжал мою руку, глаза его, серые, как марсианский рассвет, смотрели ясно и спокойно. — Но ты должен.

Я покачала головой, едва сдерживая слезы. Нас загнали в ловушку. Община Свидетелей Симуляции уничтожена. Другие просветлённые бросались на солдат со всем, что у них было - с оружием, с камнями. Солдаты перестреляли моих братьев и сестёр по вере, кто сопротивлялся, веря что Оператор нам поможет. Солдаты и озверели. И теперь их голоса приближались.

— Послушай меня внимательно, — отец привлек меня ближе. — Ты думаешь, что важнее всего Великое Извинение оператора? А что, если это не так?

Вопрос застал меня врасплох. Всю жизнь отец учил меня постулатам Великого Извинения, рассказывал о пикселях, о том, что мир — лишь проекция в огромной симуляции. Правда, я всегда отмечала, что делал он это без особенной страсти, с которой он рассказывал о науке.

— А разве не так? — прошептала я.

Отец тихо рассмеялся, но смех перешел в мучительный кашель.

— Я никогда не верил в Оператора, — произнес он, когда приступ прошел. — По крайней мере, не так, как другие. Я искал убежища, места, где можно знания.

Снаружи ругались солдаты, кто-то кричал, что нужно проверить боковые ходы. У нас оставались считанные минуты.

— Мне сотни циклов. Я очень стар. Но теперь пришло моё время уйти... До Сингулярной Катастрофы я работал в лаборатории Торговой Лиги, — голос отца звучал всё слабее. — Когда началась война Лиги с Элладой они… использовали мои разработки не так, как должно. Не для людей, а против них.

Он снова закашлялся, на губах выступила кровь.

— Я отказался продолжать работу. Меня уволили и продали в Восточный Маринер как серва. Зная, что если я расскажу о своих знаниях, тут же всплывёт то, что у меня есть нейрочип. И их инквизиция меня сожгёт.

Я сбежал и нашел Свидетелей. Они… не задавали вопросов. Они… Мы всегда накапливали знания.

Я смотрела на отца, видя его словно впервые. Десять циклов он вел двойную жизнь. Десять циклов притворялся таким же как все мы… Как я, чтобы…

— Чтобы что? — вырвалось у меня.

— Чтобы сохранить знания, — просто ответил он. — Настоящие знания. Не сказки про Оператора. Старейшины думали, что я учу тебя религиозной астрономии, а я учил настоящей. Они считали, что мы с тобой ищем артефакты симуляции, а мы изучали законы физики.

Шаги солдат уже слышались совсем близко.

— Послушай меня, — отец крепче сжал мою руку, его голос звучал с неожиданной силой. — Любая власть, построенная на страхе, обречена. Власть ленивой борды Лиги, которая не хочет ничего менять падёт раньше или позже, как и аристократов над секторами. Революция освободит рабов. Чтобы они выжили, им будут нужны знания. Знания останутся. Наука… технологии… они единственное, что может спасти нас от вымирания.

— Но что мне делать? — я чувствовала, как паника поднимается к горлу. — Солдаты Хриса всех убивают!

— Нет, не всех, — отец покачал головой. — Хрису нужны рабы. И им нужны знания. Они могут забрать у тебя свободу, но не могут забрать то, что у тебя в голове. Они бы даже наших братьев и сестёр не убивали, если бы они не были ослеплены Верой в оператора, и покорились - солдаты Хриса привыкли к захвату покорных сервов восточного Маринера. И к собственным запуганным ногфлерам-рабам.

Он закрыл глаза, собираясь с силами.

— Обещай мне… что будешь искать того, кто поймет настоящую ценность знаний. Кто-то среди них должен осознавать, что без науки человечество на Марсе обречено. Найди этого человека, стань его… учителем. Или учеником. Может быть, соратником. Не важно. Я знаю, что ты не поверишь моим словам об Операторе. Да это и неважно. Моя просьба никак не противоречит вере в Оператора. Он говорил в общем всё то же — что знания нужно сохранять и беречь

Я молча кивнула, признавая, что в Извинении так и написано. Это примерило меня со словами отца. До того как он сказал это, я чувствовала смятение и никак не могла уложить в голове то, что он сказал.

— Они уничтожают знания… Астра, — отец всё-таки использовал моё новое имя. Внутри меня разлилась теплота. Когда я ему рассказала о своих гендерных проблемах, другие братья и сёстры по вере меня не поддержали, сказали, что «Оператор никогда не ошибается, заливая личность в неправильного персонажа».

Зато отец указал им, что «может, в этом и был его план?» и выбрал мне новое имя в честь греческого слова «Звезда» — мы любили с отцом смотреть на ночное небо, одевшись теплее.

Его голос слабел, глаза закрывались.

— Я обещаю, — произнесла я твердо. — Я найду того, кто способен понять. Я сохраню знания. Ты… Не прав про оператора. Уверена, знания и науку можно использовать, чтобы доказать всем Его существование.

Отец улыбнулся и сжал мою руку в последний раз, сказав:

— А знаешь что? А действительно, проверь всё сам… сама. Помнишь мы обсуждали наблюдение пикселей?

— Да… — ответила я

— У тебя всё получится, верь в себя, — сказал отец, и закашлялся. Из его рта пошла кровь. С большим трудом, булькая, он добавил то, что ранее не решался сказать, — дочь…

В его глазах я увидела облегчение — он передал свое дело дальше. А затем… я осталась одна.

За поворотом туннеля послышались голоса — совсем близко. Я прикрыла глаза отца, который больше ничего не увидит, и сделала глубокий вдох.

Тело сковывал ужас, но разум работал с кристальной ясностью. Знания выживают, только если выживают их носители. Мне нужно выжить. И доказать всем Великое Извинение тем способом, которым в Общине никогда не пользовались.

Когда солдаты завернули за угол, я уже сидела, прислонившись к стене, с пустыми руками и поднятыми вверх запястьями, демонстрируя покорность, к которой мои братья и сёстры по вере оказались не готовы. Отец был прав — им нужны были рабы. И я решила стать идеальным рабом. На время. Но… Мне было безумно страшно. А ещё, я испытывала вселенское одиночество. Отца больше нет. Теперь никто не может меня защитить.

Воспоминание оборвалось, оставив Алекса в странном оцепенении. Кровь стучала в висках. Отец Астры, как и его мама, хотел бороться с системой. Только системой даже не Сектора, а всего Марса. И попросил об этом свою дочь.

Но что-то другое поразило его ещё сильнее. Эхом в голове отдавались последние слова умирающего отца Астры: «Любая власть, построенная на страхе, обречена». Те же слова его собственная мать говорила перед смертью.

Алекс вдруг понял, что все это время искал не просто союзника. Он искал кого-то, кто несет в себе ту же веру в знание, тот же огонь, что и его мать. Кого-то, кому он мог бы доверить свою мечту о новом Секторе.

И вот теперь, посреди ритуала опускания, в самом сердце машины страха, он, возможно, нашел этого человека. Она, конечно, ещё не совсем состоялась как личность. И… Ему неловко было подвергать её опасности. С другой стороны, она всё равно быстро постареет и умрёт. В конце концов, если революционный тандем между ними не получится, он ведь может и отыграть всё назад. Но Теперь Алекс был уверен, что Астра его не выдаст. А ещё… Ему нравилась эта девушка именно как девушка.

«Жаль, конечно, что она не успела выучить всё, что было в её нейрочипе. Но и знания Оптика позволят перевернуть Сектор. Что стоят только её умения по ренгеновской оптике! Можно начать делать чипы, производство которых Марс не видел столетиями! В конце концов, — подумал Алекс, глядя, как Фобос пересекает зенит, — не случайно её имя — Астра. Звезда, указывающая путь человечеству во тьме его тёмных веков. И… звезда не должна так бояться, она заслуживает чувства безопасности. "

Приняв решение, он написал девушке мыслеграмму.

сноска 9.1 эксплойт - программа, использующая «дырку» в программном обеспечении для взлома и повышения прав в системе

Линфей поднялась со своего места за столом.

— Есть ещё одно дело, — произнесла она, и ее голос, высокий и чистый, прозвенел над площадью, как церковный колокол на древней Земле. — Мы получили донос.

Толпа мгновенно замерла. Все переглядывались, пытаясь понять, кто же будет следующей жертвой. В каждом взгляде читался один и тот же вопрос: «Не я ли? Только не я!». Я почувствовала, как мое сердце снова начало колотиться, как безумное. «Донос»? Что, если это связано с моим сегодняшним приключением на холме? Что, если кто-то видел, как я разговаривала с Алексом? Что на мне была накидка в фунджанинских цветах? Что, если это донос на меня?

Я приготовилась бежать, хотя разумная часть мозга говорила мне, что это бесполезно. Бастарды окружали площадь, выходы блокировались. Но инстинкт самосохранения кричал: «Беги! Борись! Делай что-нибудь!»

Внезапно я получила мыслеграмму от незнакомого отправителя. С удивлением я увидела, что это Алекс: «Не бойся. Я проверил списки — тебя там нет.»

Его сообщение было как спасательный круг в штормовом море на древней Земле. Я моргнула, не веря своим глазам. Он проверил списки? Ради меня?

«Откуда ты знаешь? И почему мне пишешь?» — отвечаю я, не понимая мотивов почти незнакомого бастарда. Он видел меня только раз: сегодня на холме. Почему он так заботится о моих чувствах? Обычно, я не могу писать сама ни полным, ни условным аристократам. Но бастард написал мне сам. Так что замирая сердцем, жду ответ.

«Просто знаю. Ты мне понравилась. Такая… Дикая. И забавная. И красивая», — пришел ответ с эмоцией теплой симпатии, заставившей мои щеки вспыхнуть. Я почувствовала, как мое сердце забилось чаще, и это не имело ничего общего со страхом.

Странно, но в этот момент абсолютного отчаяния и потери веры, его слова дали мне что-то новое — не надежду на Оператора или Симуляцию, а на простую человеческую связь. Может быть, в мире без высшей справедливости именно это и есть единственное, что имеет значение — способность людей заботиться друг о друге вопреки всему.

— Ногфлерка номер 110.97.116.99.104 по кличке Машка! — объявила Линфей, и ее голос звенел от удовольствия разоблачения.

Я вздохнула от облегчения. Не я. Не я! Алекс был прав! Но тут же устыдилась своей радости — кто-то другой страдал, а я была счастлива, что это не я. Что это говорило обо мне как о человеке? Раньше я могла утешить себя тем, что Оператор все видит и накажет меня за мои слабости. Но теперь? Теперь я была просто еще одним испуганным существом, радующимся чужой беде. И никто не прощал мне этого, ровно и не наказывал. Никому не было дела. Я была совершенно одна со своей совестью.

Машка, главная сплетница нашего посёлка, вышла вперед из толпы. Ее обычно самоуверенное лицо искривилось от страха, губы тряслись, а глаза были широко раскрыты и полны ужаса. Она сделала несколько шагов, словно идя на казнь, а затем неожиданно указала на Макса:

— Я не одна виновата! — выкрикнула она, и ее голос сорвался на визг. — Смотрящий за низшими Макс месяцами обманывал Семью! Мы вместе продавали доступ родственников к опущенным без официальной платы! Он брал кислород как взятки и забирал львиную долю! Я всего лишь… Поддалась его дурному влиянию!

На площади воцарилась абсолютная тишина. . Макс, который всего минуту назад был вершителем судеб низших ногфлеров, тем, кто, казалось, ухватил судьбу за бороду — вовсе не жил жизнью представителя своей касты, побледнел и задрожал. Его лицо сначала стало белым как бумага, а потом налилось кровью:

— Лживая сука! — выкрикнул он, забыв о всяком церемониале. — Ты первая предложила эту схему! Это ты всё придумала! Ты заманивала их обещаниями встреч с родными, а потом шантажировала!

В этот момент я получила еще одну мыслеграмму от тетки: «Проклятая краснопыль! Видишь, как бывает? Вот сейчас могут и про инкубаторскую вспомнить. Почему ты не надела маску, которую я тебе дала?»

Её слова заставили меня похолодеть. «Инкубаторская? При чём тут инкубаторская?» — подумала я, и вдруг вспомнила: когда я была в бараке тётки, демон посёлка объявил и о том, что в инкубаторскую требуется новая ногфлерка взамен умершей при родах. Мой взгляд метнулся к скамье, где сидела Линфей — известная противница «порченых» ногфлерок, предпочитавшая «нормальных» и «здоровых». Но она не смотрела на меня. Вместо этого, она уставилась на Машку, видимо оценивая ее репродуктивный потенциал.

Моё горло сжалось, и в голове зашипел внутренний голос паники, несмотря на то, что, кажется, жертва найдена и это не… Вроде бы не я?. Инкубаторская — место, где женщин держали как племенных кобыл на древней Земле и шлюх для фунджанинов, кадетов и бастардов — мне кажется, это была судьбой похуже даже опускания. Инкубаторские быстро выгорали: рожали одного ребенка за другим, пока их тела не сдавались. Их полностью лишали человеческого достоинства, превращая в живые инкубаторы, в биологические машины для размножения и удовлетворения похоти солдат «Семьи».

И вспоминая странные предупреждения тётки о маске, я с ужасом поняла — я могла бы оказаться на месте Машки. Едва-едва созревшая до возраста, когда возможно понести ребёнка, но незадолго до моего официального совершеннолетия… И эту маску я по глупости своей обронила на у холма, когда отбивалась от Дупера! Может она и не помогла бы мне спрятаться, но лучше плохая защита, чем никакая.

Я чихнула ещё раз. Внезапно, мой ПИК проснулся и загудел вентиляторами. Перед глазами появилась нотификация:

>Обнаружена микологическая инфекция. Впрыснуты антимикологические препараты

«Всё-таки я заболела гнилушкой! Какой ужас! Как же я выполню обещание, которое дала отцу?» — подумала я, а ПИК отправил новую нотификацию:

>Вероятность успешного лечения: 99,5%. В случае неуспеха, проблема будет эскалирована до главного врача Сектора. Новая задача: забрать в лабе сменный картридж для ПИКа с лекарствами.

Эти пол-процента неуспеха меня совсем не успокаивали. Наоборот, я с трудом сдерживалась от паники, представляя, как меня опять будет осматривать Хэншен — что прямо сейчас происходило с Машкой. Пожалуй, главное, что меня удерживало сейчас в сознании — сообщение Алекса. Я уцепилась за него как за якорь. Меня нет в списках. Все будет хорошо. Я не умру от гнилушки. И не увижу больше Хэншена вблизи от себя.

Хэншэн встал и подозвал Машку к себе. Он начал осматривать девушку, как породистую лошадь с древней Земли: ощупывал бедра, измерял рулеткой обхват талии и груди, заглядывал в рот, проверяя зубы. Ему даже пришлось снять с Машки кислородную маску, чтобы провести этот «осмотр».

— Любопытно, — сказал он задумчиво, словно размышляя вслух. — Вчера мы получили запрос из инкубаторской на новую единицу, взамен умершей при родах. А у нас как раз острая нехватка плодовитых особей.

Машка задрожала еще сильнее и попятилась, но бастарды не позволили ей уйти, схватив за руки и удерживая на месте.

— Пожалуйста, нет! — взмолилась она, и я никогда не слышала, чтобы человеческий голос звучал с такой болью. — Я буду хорошо работать! Я могу быть полезной! Не отправляйте меня туда! Можно, пожалуйста, оштрафовать на кислород? А побить хлыстом? Ну пожалуйстаааа, — ее голос сорвался на плач

Я торопливо написала тетке: «Ты была права. Я должна была послушаться тебя про маску. Прости.» Несмотря на сообщение Алекса, внутри меня всё похолодело от мысли, что это могла быть я. Если бы я не встретила Алекса, я бы уже была мертва, лежала бы куском льда на терриконе. Если бы не была так нужна Сектору как оптик, если бы не была незаменимой… Мое искусственно выращенное тело, созданное по заказу фунджанинов, было молодым и красивым. Оно бы подошло для инкубаторской… На пару циклов.

К осмотру Машки присоединился Юшенг, вызвавшийся добровольно. Его руки, скользящие по телу Машки, вызывали у меня такое отвращение, что я чуть не отвернулась.

Цзяо, заметившая слюну в углу рта Юшенга, проглядывающую за его прозрачной фунджаниновской маской, предложила пригласить Зэна для беспристрастной оценки:

— У него нет личного интереса к женщинам, его суждение будет объективным, — пояснила она, и многие кивнули. Все знали о сексуальной ориентации Зэна, и в культуре Сектора это не табуировалось, даже наоборот — некоторые фунджанины считали это признаком благородства и утонченности, как в древнем Риме.

Я размышляла, как странно устроена эта так называемая «Семья»: несмотря на все попытки фунджанинов добиться, чтобы ногфлеры плодились — устраивают ужасную травму каждой ногфлерке, насилуя ее по Праву Первой ночи. Если она не беременеет, разрешают свободно заключать брак по своему выбору, дают квоту ресурсов на детей — ногфлеры не очень хотят размножаться в скученных условиях. В конце концов, зачем рожать детей, если они станут такими же рабами, как их родители? Нежелание размножаться было, пожалуй, единственной формой сопротивления, доступной для ногфлеров. И именно поэтому Сектору пришлось индустриализировать производство детей ногфлеров, создав инкубаторские.

После краткого совещания (слишком краткого, чтобы назвать его настоящим обсуждением), Цзяо официально объявила:

— Ногфлерка номер 110.97.116.99.104 по кличке Машка назначается инкубаторской единицей для ублажения несемейных бастардов, кадетов и фунджанинов, а также для родов детей. — И, словно в насмешку, добавила: — Похоже, у тебя все-таки будет шанс принести пользу Сектору.

Машка рухнула на колени, рыдая так сильно, что ее тело сотрясалось, будто у нее случился припадок. Но никого это не трогало. Церемония должна была продолжаться. То, что последовало дальше, было похоже на сюрреалистическую пародию на свадьбу. Машке накинули на плечи белый платок — символ ее нового статуса «невесты Семьи». Хэншэн выступил вперед и официально объявил ее «собственностью всех условных и полных аристократов-мужчин, еще не имеющих потомства и жены или наложницы». Несколько фунджанинов подошли с символическими «приданым» — колыбелью, игрушками, детской одеждой. Все это было выставлено напоказ, как экспонаты в музее на Земле.

Толпа расступилась перед баронессой Ирэн, хотя большинство знало её просто как "Мамку". Походка сутенёрши оставалась по-аристократически плавной, несмотря на грузную фигуру. На безупречно прямой спине — стандартный комбез инкубаторской с принтом беременной женщины в профиль, отличавшийся от других лишь золотыми нашивками и туго перетянутый поясом с множеством картриджей для ПИКов и небольших флаконов. В её глазах, когда она взглянула на Машку, промелькнуло что-то похожее на узнавание — не лица, но ситуации.

Тонкие, ухоженные пальцы с маникюром, слишком изысканным для сутенёрши, коснулись флакона с гормональным составом на поясе.

— Очередная «невеста», — произнесла она, и в её голосе отчётливо слышался акцент Восточного Маринера, который она даже не пыталась скрыть. — Что ж, приступим к церемонии.

Баронесса Ирэн подошла к Машке и, с безупречной театральностью выполняя свою роль, произнесла ритуальное "благословение":

— Пусть твое лоно будет плодородным, а спина — крепкой для вынашивания будущего Сектора. Пусть твои дети будут сильными и послушными. Пусть твое молоко будет сладким, а твоя покорность солдатам и любым их желаниям — полной. В её словах звучала какая-то неуловимая двусмысленность, как будто она одновременно произносила ритуальные фразы и тонко их высмеивала. Впрочем, вряд ли кто-то из ногфлеров, подавленных своим положением, это замечал. Однако, я заметила.

Хэншэн бросил на Ирэн недовольный взгляд, но промолчал — даже он предпочитал не конфликтовать открыто с Мамкой. Тётка, которая собирала информацию о Секторе для агитации, говорила мне, что если бы у меня была сестра, она бы попыталась добиться того, чтобы одна из нас попала в инкубаторскую, чтобы нести "Откровение оператора", в которое я больше не верила, среди несчастных женщин. Особенно часто она мечтала наладить контакты именно с бывшей баронессой. Тётка чувствовала, что первая не всем довольна и имеет в Секторе собственную сеть влияния.

Машке повязали на талию красный пояс, символизирующий плодородие. Баронесса собственноручно наполнила церемониальную чашу тёмной жидкостью из специального флакона, двигаясь с грацией, которую не могли стереть даже десятки циклов рабства.

— «Священный напиток», — пояснила она стоящим рядом с лёгкой улыбкой, в которой чувствовалась горечь.

Гормоны плодовитости. Биохимия, превращённая в ритуал. Как... символично. Я невольно задумалась, почему эта церемония вообще проводилась. Ведь все эти гормоны можно было бы ввести прямо через ПИК, незаметно для Машки. Но нет, фунджанины предпочитали публичные спектакли — они служили и развлечением для них, и уроком для ногфлеров остальных.

Машка выпила «напиток» одним глотком, морщась от его горького вкуса. Ее лицо исказилось — то ли от отвращения, то ли от осознания своей участи. Но выбора у нее не было, и это знали все.

Мамка вышла вперед, чтобы принять ответственность за новую «невесту». Она наклонилась к Машке, и по её губам я прочла: «В нашей клетке выживают только хитрые. Запомни: информация — единственная валюта, которая всегда в цене». Затем она выпрямилась и, повысив голос до официального тона, добавила:

— Ты скоро привыкнешь. Все привыкают. Её взгляд скользнул по толпе и на мгновение остановился на Сюй Цзин — холодной аристократке с ничем не выдающейся внешностью азиатской расы, сидящей во втором ряду. В социальной Сети Сектора она была подписана как глава клининг-департамента - места, где работала Машка. В этом взгляде промелькнуло что-то похожее на сдержанное торжество. Сюй Цзин едва заметно поджала губы, словно только что что-то потеряла. Я не понимала значения этого безмолвного обмена, но ощущала, что за ним стоит нечто большее, какая-то скрытая игра.

В этот момент внимание Комиссии переключилось на Макса, который стоял, застывший в ужасе, ожидая своей участи.

— А что делать с этим? — Юшенг указал на Макса, который теперь лишился своего статуса смотрящего. — Он злоупотреблял своим положением, крал ресурсы у Семьи.

— Казнить! — крикнул кто-то из толпы, и этот крик был подхвачен другими: — Казнить! Казнить!

Я понимала, что эти крики были не столько проявлением жажды справедливости, сколько попыткой переключить внимание Комиссии на кого-то другого. Если фунджанины будут заняты наказанием Макса, возможно, они забудут об остальных. Это была почти животная стратегия выживания. А может… Вдруг поняла я, кричащие хотели выслужиться, чтобы их не признали вдруг не лояльными.

Линфей презрительно посмотрела на Макса:

— Коррупция среди опущенных — это особое оскорбление Семье, — ее тон был таким, будто она говорила о чем-то мелком и неприятном, прилипшем к ее обуви. — Хороший ногфлер - честный ногфлер. Гринч был опущен за воровство, но этот Макс уже был однажды опущен. Быстрая смерть была бы слишком… милосердной.

Неожиданно в разговор вмешался Шэнли, бронзовый призёр панмарсианских игр. Он поднялся со своего места, и его высокая, статная фигура — я знала, что его мозг тоже пересажен фунджанинами в специально выращенное тело — привлекла всеобщее внимание:

— Следующие игры через пол-года, — напомнил он, и его голос звучал властно и уверенно. — И они будут здесь, в нашем Секторе. Нам нужен тренировочный материал для наших кадетов.

В его словах было что-то неприятно обыденное, как будто он говорил о заказе новой спортивной экипировки у каравана Лиги, а не о человеческой жизни. Шэнли подошел к Максу, оценивающе осмотрел его тело и мускулатуру, даже заставил его поднять руки и продемонстрировать бицепсы:

— Сойдёт на мясо, — заключил он, и повисла неприятная тишина. Все понимали, что это значит: Макса готовят как пушечное мясо для тренировок перед играми, где все участники, кроме медалистов, обречены на гибель. Но перед этим его будут месяцами использовать как живую мишень для отработки приемов. Либо натаскают на Максе купленных у Лиги Ксеноформов, чтобы те были опаснее для спортсменов-конкурентов.

Макс стоял, застывший от безысходности. Его лицо окаменело, когда он понял свою судьбу — быть убитым, но не сразу, а после месяцев использования для тренировок бойцов. Любой нормальный человек предпочел бы быструю смерть такой участи.

Он попытался что-то сказать, но слова застряли в его горле. Он только смотрел перед собой невидящими глазами, как человек, который уже попрощался с жизнью.

Комиссия одобрила предложение Шэнли. Максу сменили темно-зелёно-полосатый комбинезон низшего ногфлера на черно-полосатый комбинезон гладиатора, обозначавший его новый статус — живой мишени.

Назначили нового смотрящего за бараком BN-5. Им оказался один из друзей Макса, что было особенно жестоко — этот человек теперь должен был держать в железной руке тех, с кем раньше вместе пил забродивший сойлент и играл в кости. Я, потрясённая происходящим, даже не заметила его имени — мои мысли были в смятении от пережитого.

Церемония закончилась объявлением нового налога на существование для низших ногфлеров. Цзяо сообщила, что ставка повышается на 1%, и что это «абсолютно необходимо для поддержания экономики Семьи в трудные времена постоянной утери технологий». Никто не посмел спросить, какие новые технологии потерял Сектор — все знали, что такие вопросы, публичное сомнение в словах аристократов, могут стоить жизни.

Со всех сделок, которые заключали в Секторе, снимался процент — якобы в пользу общей «семьи» Сектора, как её называл Дед. Самый маленький налог платили фунджанины. И самый большой — низшие ногфлеры.

Комиссия встала из-за стола, собрание объявили завершенным. Фунджанины, довольные проделанной работой, начали расходиться первыми. За ними, после разрешающего жеста Цзяо, потянулись и ногфлеры — измученные, опустошенные, но все же испытывающие облегчение от того, что еще один церемониал опускания закончился, и они еще живы.

Когда толпа начала расходиться, я снова заметила Дупера, пробиравшегося ко мне через людей. Его глаза горели нездоровым блеском, и я поняла, что он снова попытается навязаться. Воспользовавшись суматохой, я нырнула в группу ногфлеров, направлявшихся к выходу с площади, и слилась с потоком.

На краю площади я получила ещё одну мыслеграмму от Алекса: «Ты в порядке?»

Этот простой вопрос, проявление заботы, которой мне так не хватало, почти заставил меня расплакаться. Но я сдержалась.

«Да, спасибо за поддержку. Почему ты мне помогаешь?» — ответила я, все еще не понимая его мотивов.

«Сам не знаю. Может, поговорим об этом как-нибудь? Ты мне просто… нравишься. Есть в тебе что-то особенное», — пришел ответ, заставивший мое сердце биться чаще.

Я не знала, что ответить. Часть меня хотела поверить ему, хотела принять эту протянутую руку помощи и поддержки. Но другая часть помнила, кто он и кто я. Он — бастард фунджанина, обладающий статусом, властью, защитой. Я — просто ногфлерка, чья жизнь ничего не стоит. Что он мог действительно хотеть от меня? И все же, надежда — эта вечная спутница человечества, это неискоренимое качество даже в самых ужасных условиях — не позволяла мне отвергнуть его предложение.

Надежда. Не на Оператора, не на Симуляцию, не на высшую справедливость. Надежда на простую человеческую связь, на то, что даже в этом аду можно найти что-то настоящее. Может быть, это единственное, что имеет значение в мире без высшего смысла — то, что мы делаем друг для друга.

«Может быть», — ответила я осторожно, не обещая ничего.

Главная площадь пустела. Клининг-команда уже начинала убирать следы церемонии — кровь, обрезки волос, куски обоженного пластика. Все признаки того, что здесь только что решались человеческие судьбы, стирались, как будто этого никогда не было. Двое людей в блестящей серебристой медицинской форме вывозили тела из камеры утилизации — я старалась не смотреть в их сторону, не хотела видеть их лица, не хотела знать их имена. Их движения были механическими, но глаза, я была уверена, полны невысказанной боли.

Я медленно побрела прочь, чувствуя себя бесконечно усталой и даже будто бы постаревшей на десять циклов — дольше чем я прожила.

В другой сол, я бы посмотрела на небо. Но сегодня я смотрела под ноги, не желая видеть ни холодное мерцание звёзд, ни восходящий ущербный, неровный и совсем маленький лик Деймоса, второго спутника Марса, который теперь поднимался над горизонтом, ни заходящий, чуть больший, отчётливо видный овальный диск Фобоса. Если бы я посмотрела наверх, я бы, наверное, сравнила его с древним богом ужаса — кошмар наяву закончился, и этот безразличный к людским страданиям захваченный Марсом астероид тоже решил зайти за горизонт.

Возвращаясь домой, я чувствовала, как во мне что-то изменилось. Пустота, образовавшаяся на месте моей веры, ужасала своей бесконечностью. Но в этой пустоте было что-то освобождающее. Если нет Оператора, нет Симуляции, нет высшего смысла — значит, нет и предопределенности. Значит, все, что у нас есть — это наши собственные выборы, наши собственные действия, наша собственная способность противостоять жестокости мира.

Я больше не верила в Оператора Симуляции. Но, может быть, я могла верить в себя. Мой отец был бы мной доволен. А ещё… Кажется, я готова поверить… в Алекса? В ту тоненькую ниточку человечности, которая связывает нас даже в самой чудовищной тьме.

Может быть, это и есть единственная вера, которая имеет значение.

Церемония закончилась, оставив после себя тяжёлую тишину и холодную пустоту. Я брела домой, чувствуя, как ноги заплетаются от усталости. В горле все ещё першило. События последних часов — разбитая труба, шокирующая правда, что пикселей нет, крушение веры и ужасающая церемония опускания — всё это давило на плечи, как если бы я тащила на себе один из тех красных камней, из которых сложен постамент статуи Отцов-Основателей. А рабочий день перед всем этим вспоминался так, будто случился год назад. Хотя, кажется, я чувствовала усталость ещё в кабинке канатки, когда возвращалась домой.

А ещё, моё сердце всё ещё колотилось от пережитого страха. Каждый раз, когда Линфей или Цзяо называли очередное имя, я вздрагивала, ожидая услышать своё. Мыслеграмма от Алекса с уверением, что меня нет в списках, была единственным светлым пятном в этом кошмаре. Но даже она не могла полностью рассеять ужас перед происходящим. Ведь. Всё. Это. Было. По-настоящему. Не в симуляции! И я по-настоящему заболела. Не знаю, поправлюсь ли…

Теперь, возвращаясь домой по тёмным улочкам посёлка, я старалась держаться в тени. Пару раз мне казалось, что я замечала Дупера, и тогда приходилось менять маршрут, петляя между бараками. Последнее, чего мне хотелось сейчас — встречи с ним и бесконечных проповедей о нашем долге перед Оператором Симуляции. Оператором, в которого я больше не верила. Ещё меньше мне хотелось бы столкнуться с его грубыми домогательствами.

Посёлок казался притихшим и настороженным после церемонии. Люди спешили укрыться в своих жилищах, как дикие животные на древней Земле, прячущиеся от хищников в свои норы. Никто не хотел оставаться на улицах дольше необходимого — кто знает, вдруг фунджанины передумают и решат опустить ещё кого-нибудь?

Я завернула за угол и наткнулась на компанию подростков в жёлтых и коричневых полосатых робах. Они сгрудились возле стены, что-то бормоча и передавая по кругу странную маленькую штуковину — то ли самодельную игрушку, то ли очередное «запретное лакомство». Хотела было проскользнуть незаметно, но мой фиолетовый комбинезон специалиста, увы, слишком бросался в глаза.

— Эй, поглядите, кто к нам пожаловал! — выкрикнул рыжий парнишка, лицо у него всё в веснушках и прыщах, зато уверенность — хоть отбавляй. Сразу видно: заводила этой стайки. — Астра! Та самая, которую сегодня принёс бастард!

Остальные повернулись ко мне, их глаза загорелись нездоровым любопытством.

— Как это ты умудрилась заставить его надеть на тебя красную накидку? — спросила девчонка с косичками, её голос сочился ядом. — Это же цвета фунджанинов! Что ты ему предложила? Своё тело?

— Ничего я не предлагала, — ответила я, стараясь держать голос ровным. — Я была на холме, замёрзла. Он помог мне.

— Ага, конечно, — хихикнул другой мальчишка с округлым лицом и белобрысыми волосами, — мы все знаем, почему фунджанины помогают девушкам. Я думаю, ты жалеешь, что сегодня выбрали Машку, а не тебя. Паренёк держался будто бы поодаль от остальной шайки подростков.

— Машка рассказала после церемонии, — добавила первая девочка, — что ты ей завидуешь. Тоже хочешь принимать внутрь себя разных фунджанинов и получать подарки от них.

— Продашь накидку за десять баллонов кислорода? — вдруг спросил белобрысый — Она пригодится Максу, перепродать другим гладиаторам. Чтобы выжить. Мы должны помогать землякам.

— У меня её нет! — возмущенно ответила я

Но так же удивилась, что белобрысый подросток не только вовлечён в незаконную деятельность, но и почти открыто ведёт дела с низшей кастой. Сосредоточила на нём взгляд, и в AR открылось полупрозрачное окошко Соцсети с его профилем:

Номер: 451.1948.84

Кличка: Дмитрий

Место работы: Столица, 4й завод металлических изделий, конвеер по сборке корпусов для топливных ячеек

Возраст: 7 циклов[сноска 11.1]Несовершеннолетний.

Я промотала ниже до родственных связей, и нашла, что его единственный родственник, отец и опекун, находится в бараке для низших.

«Бедный ребёнок, — подумала я, — понятно, почему он озлобился на мир, и прибился к этой банде. Однако всё же хорошо, что ногфлеры не полностью принимают правила игры в системе, созданной фунджанинами. И улица не наказывает за связи с отверженными по воле властей Сектора.»

— Ты что, бесплатно предлагаешь своё тело солдатам? — Удивился прыщавый парень — А, я понял: всё дело в том, что ты раньше была мальчиком. А твоя тётка — сумасшедшая и чужачка, как и ты. Она не научила тебя нормам поведения девочек.

— Точно, — поддержала вожака девочка с косичками — Астра не понимает, что носить мужскую одежду — позор для всего нашего посёлка. А носить цвета аристократов, это риск навлечь гнев фунджанинов не только на неё саму, но и на всех нас!

Я с трудом удержалась от кашля. Представляю, что в поселке начнут говорить, если узнают, что я заболела инфекцией низших — грибком гнилушка.

— А давайте сунем её в мусорный бак, чтобы она выучила, что можно делать, и что нельзя? — вдруг предложил вожак, и все вокруг закивали, поддерживая заводилу

— Оставьте меня в покое, — сказала я, пытаясь пройти мимо них.

Но белобрысый заступил мне дорогу. Я сжалась, решила, что сейчас подростки схватят меня. Однако вместо этого он спросил:

— А правда, что ты лазила на холм, чтобы увидеть пиксели? — он преувеличенно округлил глаза, изображая удивление. — И что, увидела? Оператор Симуляции явился тебе в облаке света?

Они расхохотались, и их смех резал мой слух, как скрежет металла по стеклу.

— Фанатичка! — крикнула девчонка с косичками. — Дикарка! Может, ты просто хотела убить себя, поняв насколько ты никчёмная? На холме как раз замёрзнуть несложно. Говорят, это даже не больно в конце — просто засыпаешь, и всё.

— Нет никаких пикселей, — ответила я тихо, почти шёпотом, но они услышали.

На секунду воцарилась тишина. Потом белобрысый парень нахмурился:

— Что?

— Я сказала: нет никаких пикселей, — повторила я громче, сама удивляясь своей смелости. — Я смотрела. Земля… она просто планета. Как Марс на древних космических фотках. Там нет пикселей.

— Она совсем с ума сошла! — выкрикнул кто-то. — Сначала верила в эту чушь про Симуляцию, теперь вдруг не верит? Пусть определится уже!

— Может, её нейрочип глючит? — предположил ещё один голос. — Сломался от холода на холме?

— А может, — снова заговорила девчонка с косичками, её глаза сузились, — она просто шлюшка того бастарда? Зачем ещё ему таскать её на руках? И красная накидка… Как будто он уже метит её как свою собственность. Но аристократы так не делают. Они либо спят с инкубаторскими, и забывают о них. Или делают свою женщину официальной наложницей. Он тоже странный. Сумасшедшие нашли друг друга.

Я почувствовала, как к горлу подступают слёзы, но сдержалась. Не хватало ещё расплакаться перед этими… детьми.

— Дайте пройти, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.

— А то что? — белобрысый сделал шаг ко мне, его лицо исказилось от злобы. — Позовёшь своего чокнутого бастарда? Думаешь, если он ненормальный, он тебя не забыл? Или сразу Оператора Симуляции молитвой призовёшь?

Я молчала. Вожак указал на меня, и сказал:

— Таким как она место в мусорном баке!

Я решила попытаться сбежать, когда за моей спиной раздался знакомый голос:

— Твоя первая идея была верной. Ты догадливый малый. Знаешь, что положено в Секторе за оскорбление знатных?

Подростки застыли, их лица мгновенно побледнели. Астра обернулась и увидела Алекса. Он стоял, скрестив руки на груди, в полной боевой броне, с лазерной винтовкой за спиной. Его лицо было непроницаемым, но глаза мерцали холодной яростью.

Молодой ногфлер с прыщавым лицом открыл рот, но Алекс опередил его:

— Относитесь к Астре уважительно, — голос бастарда был тих, но каждое слово звучало как удар хлыста. — Она ни в чём не виновата, и никаких моральных и общественных норм не нарушала. Согреть её армейской накидкой было моим личным, бастардовским решением.

Алекс отправил первому парню мыслеграмму без права ответа, с прикреплённой эмоцией ярости, напоминая, что неуважение к фунджанину, даже к условному, для неквалифицированного ногфлера карается недельным лишением кислородного рациона. Его ПИК зафиксировал, и показал Алексу, что ногфлер испугался до полуобморочного состояния. Что, впрочем, было заметно и так — прыщи парня побелели и исчезли, когда он читал сообщение.

— И не с вашим рылом его обсуждать, — сказал Алекс вслух, обращаясь ко всей группе. И добавил, — а теперь пошли прочь!

Подростки переглянулись и бросились врассыпную, словно пыль, разметённая марсианским ветром.

Алекс повернулся к Астре:

— Ты в порядке?

Она кивнула, не доверяя своему голосу. И боясь закашлять. В её глазах читалась смесь удивления, облегчения и смущения.

— Идём, — сказал он, кивнув в сторону её жилища. — Провожу тебя. На всякий случай.

Они шли молча. Алекс чувствовал странное удовлетворение от того, что защитил её. Это было новое ощущение, непривычное, но приятное. Обычно его работа заключалась в том, чтобы внушать страх, поддерживать систему насилия. А сейчас он использовал свою власть, чтобы защитить кого-то слабого. И это было… правильно.

Когда они приблизились к ночной бочке Астры, Алекс заметил пожилую ногфлерку в едко-салатовом комбинезоне опущенных. Она топталась у входа, её лицо было осунувшимся, глаза — красными. Увидев их, женщина вздрогнула, но тут же сделала глубокий поклон, оказывая положенное почтение. Однако потом нарушила нормы Семьи, посмев обратиться к Алексу

— Уважаемый фунджанин, — произнесла она скрипучим голосом.

— Бастард, — автоматически поправил её Алекс, затем кивнул на Астру. — Ваша племянница?

Астра закатила глаза, явно не радуясь присутствию тётки. Та, однако, кивнула и тут же обратилась к девушке:

— Астра, мне нужно поговорить с тобой. Это… это срочно.

Алекс видел, как Астра напряглась, глядя на шлюз своего жилища.

— Я… — начала она, но замешкалась. — Я не могу тебя пустить. У меня нет денег на налог.

Алекс нахмурился. Налог за общение с низшими — ещё одна жестокость системы, разрывающая семейные связи. Пятьдесят трудосолов, чтобы позвать в гости тётку — явно немалая сумма для любого ногфлера, даже если это специалист

— Астра! — в голосе старухи звучало отчаяние. — Но это важно! Это касается Первой Ночи!

Алекс заметил, как Астра побледнела при упоминании ритуала, которого боялась каждая девушка Семьи. Прежде чем она успела ответить, тётка неожиданно повернулась к нему:

— Пожалуйста, уважаемый, оставьте мою племянницу в покое, — слова вырвались из неё горячим потоком, слишком быстро, чтобы их можно было остановить. — Она для вас, как игрушка, Астра наивна и чиста. Вы разобьёте ей сердце!

Астра издала приглушённый звук, звучащий как смесь стона и задушенного восклицания. Её щёки вспыхнули алым, она бросила на тётку взгляд, полный ужаса и стыда.

Алекс был поражён наглостью старухи — мало кто из низших осмеливался обращаться к бастарду напрямую, тем более с такими словами. За меньшее людей отправляли на опускание, если не на компост. Но что-то в её отчаянной смелости, в её желании защитить племянницу, даже если это выглядело смешно, тронуло его.

Он не удостоил старуху ответом, вместо этого обратился к Астре:

— Я заплачу налог.

Обе женщины уставились на него с изумлением.

— Что? — переспросила Астра, не веря своим ушам.

— Я заплачу налог за посещение, — повторил он спокойно. — Как часть выполнения задания по твоему сопровождению.

Его глаза быстро двигались, порхая по видимому только ему интерфейсу. Через несколько секунд он кивнул:

— Готово. Можете пройти внутрь.

Тётка смотрела на него с подозрением, но когда система подтвердила оплату налога, она быстро прошла к шлюзу.

— Почему? — тихо спросила Астра, глядя на Алекса.

— Ты несовершеннолетняя, — ответил он. — Сегодня ты пережила многое. Тебе нужна поддержка опекунши. Я вижу, что ты простыла — глянул в информации о тебе. Тебе сегодня нужен покой и забота.

Он тут же отправил запрос на возмещение средств, добавив комментарий: «Расходы на обеспечение безопасности, здоровья и психологического благополучия несовершеннолетнего ногфлера после экстремальной ситуации. Обоснование: ситуация вызвана халатностью службы охраны периметра посёлка, не предотвратившей нарушение комендантского часа.»

— Спасибо, — сказала Астра, и в этом коротком слове было столько искренности, что Алекс почувствовал странное тепло внутри.

Он молча кивнул, развернулся и пошёл прочь. Но через несколько шагов остановился, и отправил Астре запрос на добавление в друзья в Социальной Сети Сектора, переименовав её контакт в «дикарка».

Я смотрела вслед удаляющейся фигуре Алекса, пока он не скрылся в темноте. С лёгким шипением открылся шлюз, который я разблокировала по просьбе тётки. Первой в его тёплый свет нырнула тётка. Я последовала за ней.

Привычный процесс нормализации давления дал мне несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Я сняла кислородную маску, и на мгновение моё лицо оказалось отчётливо видно в отражении иллюминатора — аккуратный нос, тонкие губы, опухшие от слёз глаза. Я чувствовала себя словно пришибленной пыльным мешком с каменной крошкой.

Когда внутренняя дверь открылась, тётка вошла внутрь моего жилища, но я медлила в шлюзовой камере, наслаждаясь моментом одиночества. Сегодняшний сол перевернул всю мою жизнь: я потеряла веру в Симуляцию, но, кажется, обрела нечто новое — хотя ещё не могла понять, что именно.

Я последовала за родственницей, зайдя в основную часть своего жилища, где она меня уже ждала, с её опостылевшей верой и ужасным напоминанием о скорой Первой Ночи. С удивлением и радостью, я заметила, что зуд в моем горле уменьшился.

Прежде чем я успела заговорить с тёткой, перед моими глазами появилось уведомление: «Условный аристократ Алекс добавил вас во френды. Запрос принят автоматически». Я почувствовала, как мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке, несмотря на усталость и предстоящий сложный разговор. Скрываюсь за закрывшейся дверью шлюза внутри своего жилища, и чувствую себя словно пришибленной пыльным мешком с каменной крошкой…

Не обращая внимание на тётку, подхожу к столу, кладу на него разбитую трубу, замотанную в герметизирующую плёнку, а сама ощущаю просто бурю чувств! Прислоняюсь к стене, и держусь руками за щёки, которые просто горят от стыда и… наслаждения от тёплых воспоминаний?

Чувствую сильнейшее любопытство, которое сподвигает меня на то, чтобы подключиться к камере, которую я утащила с работы из контейнера, предназначенного на сдачу Торговой Лиге как высокотехнологичного лома. Исправив камеру, я прицепила её к дому, когда обустраивалась на новом месте — выяснила, что камера исправна, но её объектив разбит. Его я изготовила сама для себя после рабочего времени.

Вижу и слышу о чём говорят тинейджеры в их оранжевых и желтых полосатых костюмах-робах, и ощущаю ещё больший стыд за то, что произошло, особенно за ситуацию с красной накидкой, который, однако, сменяется безмерным удивлением от воспоминаний о том, как Алекс взялся меня защищать, а потом и злостью на тётю, которая пристала с какой-то своей обычной чепухой к представителю почти-элиты Сектора.

Но вот, уходящий Алекс постепенно скрывается в темноте. Я всё ещё смотрю на него. Стараюсь, сквозь электронный глаз, запомнить то, как он выглядит — кажется, это лучшее приключение, которое случилось в моей жизни! Наверное, ничего более захватывающего не случится… Пожалуй, я уже жалею, что не пустила этого небожителя в гости. Мне кажется, хоть он и добавил меня во френды, совсем не факт, что он вспомнит обо мне хотя бы ещё раз.

Я подумывала его пригласить, предложив тётке придти завтра, раз штраф уже заплачен. Но я приняла это решение не только потому, что мне было неудобно перечить аргументации бастарда — что моя опекунша должна сегодня обо мне позаботится. Другой, возможно, более важной причиной было то, что стеснялась своей мягкой игрушки — тут я посмотрела на кровать и на сидящую на ней тушку тюленя в скафандре — я насмотрелась роликов про тюленей, ещё когда жила в ячейке Секты Симуляции. И мягкая игрушка осталась с тех времён. Почему-то фунджанины оставили её мне, наверное, заботясь о моем психологическом состоянии. И в связи с гендерной дисфорией, которую я тогда испытывала, чтобы как-то облегчить пресс на психику от того, что почти все, кого я знаю, были захвачены в рабство и поселены в других посёлках либо вообще убиты, как мой отец.

А может… Может, я не перенесла визит тётки и не пригласила Алекса, потому, что боялась того, что произойдёт потом? Не знаю. Чувствую ещё большее смущение, смешанное с сожалением. И тут перед глазами появляется это сообщение.

Что? Как это может быть? Стараясь произвести хорошее впечатление, отправляю Алексу ссылку на древний предсингулярный фильм, снятый в стране, которая исчезла больше чем за век до Сингулярности, в СССР: «Кин-Дза-Дза». Алекс должен оценить иронию того, что ритуал приветствия ногфлерами фунджанинов, форма приседания, просто-напросто скопирован Отцами-Основателями Сектора. Вспоминаю свои эмоциональные ощущения от просмотра этого старого, ещё 2D фильма, и так же прикладываю их к мыслеграмме.

Однако игнорировать разговор более нельзя. Перевожу взгляд на тётю — потрёпанную жизнью пожилую женщину с морщинами на лице, лишним весом, несмотря на бедный рацион питания неквалифицированных ногфлеров. А может, и благодаря ему — большую часть калорий такие как тётя обычно получают из сахара.

Я смотрела досингулярные фотки, ещё до того, момента, когда изобрели биологическое бессмертие, когда каждый человек, даже бедный, получил возможность стать молодым, здоровым и красивым, совсем как в предыдущую революцию, информационную, когда владельцами смартфона с интернетом стали даже члены примитивных племен. Так вот, во времена до прорыва в биотехнологиях так выглядели женщины в свои земные 60 лет, а не тёткины марсианские 25 и земные 46. Тётка попробовала что-то сказать мне, начав энергично жестикулировать своими съеденными кислотой руками, но зашлась кашлем — она работала на химическом производстве, производящем фторовые энергетические ячейки. Я ощутила беспокойство о ней и душевную боль, что ей приходится проходить через такое. Подскочила к ней, обняла и довела до кровати, посадив на неё. Тётя, откашлявшись, сказала:

— Спасибо, Астра. Вот умру я, кто о тебе будет заботиться?

— Тётя, не умирай, зачем тебе умирать? — обеспокоено спросила я. И подумала, может, тете мог бы помочь лечебный картридж для ПИКа? Но ведь ее ПИК вряд ли будет лечить низшую, даже если его туда вставить. Я почувствовала бессилие, невозможность помочь.

— Никто не будет. Одна останешься, — продолжила своё тётка, проигнорировав вопрос, — А одна сгинешь. Почему от Дупера бегаешь? Что вообще ты такое с ним сегодня сделала? Он прислал мне мыслеграмму, что ты его очень обидела! А ведь тебе нужно сильное, надёжное плечо.

— Тёть, ну не могу я с Дупером, он мне… Противен, он глупый, — попыталась в очередной раз объяснить я. Тётя поднимает эту тему уже не первый месяц.

— А зачем тебе умный мужик-то? Глупым вертеть легче. А умный тебя не выберет: будет поминать тебе твоё… происхождение, и то, сколько тебе на роду написано прожить, — жёстко отрезала родственница, продолжив — как придёт время Первой Ночи, перетерпи, и сразу выкини из головы барчука. А Дупер будет ждать.

— Тётя, пожалуйста, пожалуйста! Пойми! Я лучше умру одна, чем буду вместе с этим… Животным, — сказала я, а сама в ужасе подумав о том, как я достанусь по этому варварскому ритуалу какому-нибудь садисту-извращенцу или ещё чего хуже, после чего Дупер и в самом деле покажется идеальным кавалером.

— Что ты сказала? Да как ты смеешь наговаривать на этого добрейшего человека? — тётка попыталась меня ударить, но я отскочила, и она промазала. Тётка опять зашлась в кашле. На этот раз я не стала подходить и обнимать её, успокаивать, из-за чего ощутила лёгкий укол вины. Откашлявшись, тётка продолжала на меня наседать. И я, чтобы прекратить это, взяла со стола трубу, замотанную в плёнку, и слегка её потрясла, при этом внутри трубы раздался звук разбитого стекла, после чего перебила родственницу:

— А я трубу с работы разбила, — и всхлипнула.

— Ой, моя девочка, а как же это? Что теперь будет? — тут же сменила тему тётя.

— Не знаю. Накажут меня, — после чего расплакалась. На этот раз тётя обняла меня, стала гладить и успокаивать. Она помогла мне улечься, немного посидела рядом, и, когда я перестала всхлипывать, а просто теперь лежала закрыв глаза, она тихо поднялась и вышла в шлюз. Перед этим она что-то оставила на тумбочке. А ещё через несколько минут я и в самом деле уснула.

примерно 13 земных

Привычная сила выдернула меня из страны Морфея. Это нейрочип разбудил меня по сигналу в будильнике ПИКа. Сигналу, который я не могу контролировать, переставить на другое время, либо отложить. В кровь были впрыснуты гормоны, которые меня мгновенно разбудили. Видимо, не хуже, чем контрастный душ, который, судя по досингулярному контенту, применяли для этой цели на древней Земле.

Попыталась вспомнить свой сон и не смогла. Мне снилось что-то, что заставляло волноваться и замирать сердце. Наверное… Наверное, это был Алекс? Стоило мне подумать о нём, как внизу живота стало тяжело, а в нём самом запорхали бабочки. Сидя на кровати, я вспоминала произошедшее, особенно то, как этот солдат нёс меня по посёлку, а я чувствовала при этом противоречивые чувства: я хотела испытать все это ещё раз, но при этом стыдилась случившегося, особенно эпизода с термонакидкой.

Из этих мыслей меня вывела вибрация ПИКа, и загоревшееся уведомление перед глазами, что зря трачу время, отпущенное на сборы утром, и вообще-то покинуть кровать я должна была ещё минуты назад.

Очнувшись от мечтаний, я стала голыми ногами на холодный металлический пол.

Слева от моей кровати, в стенку, была вмонтирована индукционная зарядка. Когда я встала, перед глазами загорелся зеленый индикатор полностью зарядившегося ПИКа.

Себя я тоже почувствовала перезарядившейся, бодрой и выспавшейся. Видимо, моя простуда прошла без следа. Я подошла к пластиковому комоду, откуда достала пачку влажных салфеток, произведённых рециклингом из ранее использованных. Открыла упаковку, и вдохнула довольно приятный аромат. На вскрытой неделю назад пачке салфеток, которые я использовала с тех пор каждое утро, были нарисованы ромашка и мята, но я понятия не имею, как на самом деле пахнут те и другие — почему-то библиотека досингулярных запахов в Соцсети Сектора для ногфлеров заблокирована. А у нас в Общине запахи не собирали.

Я встала перед зеркалом, и увидела голую стройную девушку с каким-то слегка ошалелым взглядом. До сих пор не могу привыкнуть, что теперь это я. Чёрт, это практически извиняет фунджанинов за то, что они делают с моей жизнью!

Если бы в рабство обратили только меня и не убивали моих близких и друзей, о чём я лишний раз стараюсь не думать… Я возможно, и в мыслях бы не давала себе подумать, что система рабства «Семьи» несправедлива ко мне.

Или… Может это их и не извиняет, ведь ногфлерка не должна быть вместе с таким как Алекс. Разве если ей очень повезёт. Она должна раздвинуть ноги в сол, когда войдёт в возраст, по Праву Первой Ночи, и, если так случится, что она забеременеет, родить бастарда — нового солдата для армии «Семьи», либо, если не забеременеет, то сойтись с таким, как Дупер, чтобы рожать новых рабов для сектора, в перерывах между работой на износ. Даже беременной и даже в сол перед родами. До чего же мерзкий обычай! Как и всегда, я сразу отогнала от себя было пришедшие в голову мысли о ещё худшей доле инкубаторских ногфлерок.

Пожалуй, мне ещё и очень повезло, что на моё тело до сих не заявили прав. Биологически оно уже пару циклов как в возрасте, но мой пересаженный в это тело мозг родился чуть меньше 10 циклов назад, ну или меньше 19 земных, на которые «Семья» назначает эту отвратительную процедуру, и, кажется, Система Сектора отсчитывает мой возраст именно по мозгу, хотя моё тело уже сформировалось, что вызывает у многих, посмотревших мой матримониально-половой статус в Соцсети, удивление, почему я ещё не «оприходована». И Дупер тоже мерзкий! Тётушка просто не понимает, что она предлагает! Лучше всю свою короткую жизнь быть одной, чем с таким как он!

Закончив гигиенические процедуры с салфетками, я собрала их в пластиковый пакет на молнии, где хранились другие такие же — ждущие, пока пакет заполнится, чтобы я его отнесла на рециклинг, и получила за два своих трудосола специалиста-ногфлера новую упаковку. Утренняя гигиена очень дорогое удовольствие, учитывая, что ставка ногфлера-специалиста всего 60 трудосолов в месяц, а многие товары, даже производства Сектора, нам просто не продают. Но не могу ехать на работу грязной. После рабочего дня я зайду в бесплатный душ в производственном фабе при нашей лабе, и вымоюсь по-настоящему, особенно вымою волосы. «Или не зайду, учитывая, что меня ждёт наказание», — вспомнила о плохом я.

После салфеток наступило время гребешка для волос, такого же, как, кажется, сотни циклов назад на старой Земле. Только я закончила с волосами, как перед глазами появился обратный отсчёт — нейрочип дал мне знать, что до приезда вагончика в столичный посёлок осталось пять минут, я резко ускорила свои сборы, быстро натянув тонкий подкобезник из «дышащей» пластико-ткани, а вчерашний положила в другой пакет, оснащенный клапаном для стиральной машины — к счастью, замена подкомбезника в Секторе бесплатна из соображений предотвращения инфекций, некоторые из которых Отцы-основатели, несмотря на все предосторожности, завезли с Земли, ну а сверху одеваю мой каждодневный фиолетово-полосатый комбез.

За плечи закинула баллон. В последний момент сообразила проверить уровень кислорода в нём через нейроинтерфейс, и поняла, что видимо, могла умереть — кажется, уровня кислорода после вчерашней прогулки не хватило бы даже доехать до Столичного городка, не говоря до того, чтобы дойти до работы, до инженерной лабы.

К счастью, для таких случаев у меня был припасён другой баллон — купила за 5 трудосолов, запасной баллон бесплатно не выдаётся. Быстро схватила его, одела, и, даже забыв посмотреться в зеркало, выскочила в шлюз. Закрывшаяся с лёгким шипением дверь загерметизировала моё жилище. Я решила не ждать пока автоматика выкачает воздух из шлюза в расходный баллон — Подключилась через нейрочип к демону своего жилища, отправив команду: «ручной режим: открыть внешнюю дверь», что компьютер дома немедленно и проделал. Как только дверь приоткрылась, раздался хлопок, давление резко упало, а мои уши закложило.

Я попыталась сглотнуть, чтобы в них прошло ощущение забитости ватой, но это помогло не слишком хорошо.

Наплевав на это, я побежала мимо идущих к станции ручейков людей — видимо, не к моему вагончику, а к следующему — те ногфлеры, кто должны ехать вместе со мной, наверняка уже на месте. На ходу закинула подкобезник в контейнер стиралки, и перед глазами появилась всплывающая нотификация, что я могу получить выстиранный, уже чистый, со стрелочкой-указанием на другой контейнер в нескольких метрах от меня.

И вторая, что с меня списали трудосол за потерянный воздух в шлюзе моего жилища, и у меня их осталось 9.

Я, разумеется, игнорирую это, а бегу к площади Посёлка — у меня осталось не более пары минут до отбытия вагончика. Перед столбом станции стояла толпа, и я тут же увидела среди них фигурку, которую нейрочип подписал именем Дупера. Последний тоже заметил меня, и пошёл мне наперерез. У Дупера на этот раз были нормальные зрачки — видимо, он получит дозу стимуляторов от своего ПИКа уже в шахте.

Я решила, что, пожалуй, несколько мгновений на то, чтобы перекинуться парой слов у меня есть, ведь вагончик хоть и показался из-за горизонта, но, видимо, опаздывал. Тётка бы мне не простила, если бы я ещё раз провернула вчерашний фокус с тем, под кого она хочет меня подложить. Так что я остановилась, подняла глаза на подошедшего ко мне коричнево-полосатого шахтёра, который выше меня на две головы и шире в плечах.

Он что-то говорит, но я не могу разобрать из-за заложенных ушей. Тогда я сама говорю ему, почти не слыша собственного голоса: «Привет! У меня уши заложены от декомпрессии. Не слышу тебя», и, через пару мгновений получаю мыслеграмму, которая звучит в моей голове с помощью чипа, напрямую возбуждающего мой слуховой нерв:

— Что случилось? Ты в порядке? Переживаю за тебя. Ты зачем вчера убежала на холм? И… Знаешь, прости меня за вчерашнее перед церемонией — это всё наркотики, ну, ты знаешь, — Дупер приложил к мыслеграмме заботливость и вину.

— Всё в порядке. Спасибо за заботу. Правда, ценю. Но прости, мне нужно бежать, — мой вагончик вот он, уже приехал к станции, — ответила я вслух, улыбнувшись, но не отправив никаких эмоций.

Дупер попытался меня обнять, но я увернулась. Отошла на несколько шагов, и помахала Дуперу на прощание рукой, после чего зашла вместе с толпой в вагончик.

И вот, когда вагончик уже качнулся, отправляясь в путь, в последний момент в него влетела громко дышащая желто-полосатая ногфлерка. Как зашедная последней, она захлопнула дверку, но больше её ни на что не хватило: несмотря на то, что транспортное средство было набито битком, она от усталости села прямо на пол, принявшись громко дышать. Ногфлеры вокруг морщились, и недовольно таращились на неё.

Я сегодня оказалась рядом с окном, которым в вагончике являлась дыра в ржавой стене, прикрытая решёткой, чтобы неосторожные ногфлеры не вывались по ходу движения кабинки с высоты канатки на марсианский грунт.

Время от времени я посматривала на ногфлерку, которая уже вставала с пола кабинки и извинялась за то, что помешала другим, а время от времени на красивый вид за окном — всё никак не могла к нему привыкнуть, в Секте симуляции, где я провела детство, никаких транспортных средств у нас не было.

Сзади быстро уменьшался 42й посёлок, уже превратившись в пятнышко посредине красной пустыни рядом с высоким холмом, под которым ранее было уже иссякшее месторождение водного льда — наш посёлок начинался как шахта и инфраструктура вокруг неё, но уже не одну сотню циклов как стал жилым, «спальным». Спереди тянется до самого горизонта нитка канатной дороги, словно вдетая в иголочки столбиков.

И тут вдруг девушка, дыхание которой, в общем-то уже почти успокоилось, начинает задыхаться. Она машет руками, а потом хватается за горло, и садится на пол вагончика. Верх её лица, не скрытый под маской, синеет, а сама она хрипит, и панически смотрит на каждого человека в вагончике, но все отводят глаза. Ещё до того, как она посмотрит с мольбой на меня, я сосредотачиваю свой взгляд на ней, и нейрочип связывается через оптоволокно, протянутое вместе с канатной дорогой, с серверами Социальной Сети сектора, и я вижу её личный номер с кличкой — Вера, а так же красненькие строчки рядом с ней: «внимание: лишена кислородного рациона на неделю. Истекли 6 дней из 7 дней наказания; внимание: критический запас кислорода в баллоне».

Наши взгляды встречаются, а я получаю входящую мыслеграмму от девушки, вероятно, накликанную ею взглядом: «Почти дотянула. Не повторяй моих ошибок» с эмоцией отчаяния. «будь проклят Сектор и его традиции!», думаю я, и, ни секунды более не сомневаясь, решительно иду к задыхающейся.

Ногфлеры вокруг меня расступаются, несмотря на то, что в толчее это не так и просто. Они не смотрят ни на меня, ни на неё, отводят взгляды, как и ранее. Дойдя до приговорённой, сажусь на пол рядом с ней, набираю полные лёгкие воздуха, задерживаю дыхание, снимаю с девушки её маску, и даю ей дышать из моей. Та, сделав несколько судорожных глубоких вдохов, успокоилась, и отдала маску мне назад тоже сделать вдох, после чего я опять дала дышать Вере. Так, попеременно, мы передавали её друг другу, и, одновременно, общались, накликивая взглядом мыслеграммы:

— Что с тобой случилось? — приложила эмоцию беспокойства я

— Я работаю служанкой в доме Главного Медика Сектора, — я кивнула, потому, что уже успела это посмотреть в её профиле в Соцсети, а Вера продолжила:

— И я оскорбила госпожу старшую жену. Она лишила меня кислородного рациона Семьи. Я почти дотянула до окончания наказания — со мной делились другие слуги — ответила девушка.

— Но как ты её оскорбила? — спросила я, приложив эмоцию любопытства и чувства безопасности, чтобы успокоить спасённую, а сама тем временем забронировала два слота в кислородно-заправочных автоматах — один рядом со станцией, для Веры, оплачивая его из своей бесплатной квоты, и другой, внутри фаба, для себя, после чего с грустью отметила, что на моём счете осталось всего-ничего — всего десяток трудосолов.

— Я сказала в разговоре с другими слугами, что она жестокая, — ответила несчастная

— Подожди. То есть, она оскорбилась тем, что ты её назвала жестокой и за это фактически приговорила тебя к смерти? — удивилась я

— Именно

Я промолчала, понимая, что наша переписка может читаться. Но мой взгляд дал понять Вере, что я по этому поводу думаю и чувствую больше, чем мыслеграммы.

— А почему ты почти опоздала в кабинку? , — пауза затянулась, и я решила продолжить спрашивать мою, видимо, новую подругу, чтобы отвлечь её от невесёлых мыслей

— Ходила в другой барак, где раньше жил парень, который оказывал мне знаки внимания, но мне не нравился. Надеялась, может он сможет поделиться со мной кислородом. Он работал шахтёром. Но соседи сказали, что он уже полгода как мёртв. А я рассчитывала на него, потому, что вчера поделилась кислородом с моим хорошим знакомым, у которого тоже забрали кислородное довольствие.

Я вспомнила Дупера и меня передёрнуло от отвращения и мыслей, как бы я на месте Веры пришла клянчить у Дупера кислород. И в этот момент мне пришла мыслеграмма от Алекса:

— Привет, Дикая! Что делаешь? Едешь на работу? Как тебе вчерашний вечер? Спасибо за фильм, узнал много нового — была свободная минутка посмотреть во время караульной службы — меня захлестнуло эмоциями Алекса: интереса с лёгким сексуальным оттенком, заботы, дружеской симпатии и благодарности. Моё настроение, не очень весёлое, от страха наказания и от истории Веры, резко улучшилось. Через мгновение пришла вторая:

— Скажи что-нибудь своим голосом, я слишком давно тебя не слышал, пришлёшь сырой голосовой файл? — попросил парень. Эта мыслеграмма содержала только одну эмоцию, сексуального интереса, что заставило меня одновременно почувствовать и стыд и радость

— Прости, голосом не могу. Я тут дышу через раз, — накликала ответ я, приложив к ответу эмоцию радости после долгой разлуки

— Дышишь через раз? Что случилось, дикая? — удивился Алекс

— Да вот, делюсь кислородом с той, у кого он кончился. Она хорошая, — ответила я. Некоторое время солдат молчал, видимо разбираясь в ситуации по своим, фунджаниновским каналам. А потом я получила системное сообщение: «вам перевели 1 фунджаниновский трудосол. Сконвертирован в 100 трудосолов ногфлеров. Текущий баланс: 109», что очень меня удивило, а потом и сообщение:

— У тебя доброе сердце. Что делаешь после работы?

— Пока ничего, — ответила я, приложив эмоцию скуки, и соврав: на самом деле я чувствовала страх наказания. Решила ничего не рассказывать и не грузить проблемами: вдруг обойдётся?

— Тогда я зайду за тобой, Астра?

— Конечно, Алекс, — ответила я, и немного расстроилась. Условный аристократ, похоже, забыл о разбитой трубе. Как и то, как мне влетит сегодня — я ему рассказывала, когда он нёс меня домой.

Моё место у окна занял какой-то красно-полосатый ногфлер-спец, так что я не видела окружающую реальность, поэтому вагончик остановился для меня несколько неожиданно, когда я думала, о чём бы ещё спросить Веру.

Мы вышли из транспортного средства последними, спустились вниз по винтовой лестнице, держась за руки, и передавая друг другу кислородную маску. Когда мы вышли наружу, я увидела привычную суету вокзала — отправляющиеся по разным направлениям кабинки, ногфлеры спешащие на посадку.

Чуть в отдалении широкий, главный столичный проспект аж с тремя рядами для движения внутригородских роверов и колёсных роботов — удивительное для Марса место, в котором всегда было какое-то движение, чем-то напоминающее видео трафика широких улиц земных мегаполисов до Катастрофы. Ну либо не напоминающее, подумала я, вспомнив прочитанное, что на хайвеях на старой Земле и десятиполосная дорога могла не быть пределом.

Перед глазами краснела стрелочка, указывающая на кислородный автомат. Он представлял собой десяток соприкасающихся друг с другом пластиковых колонн, на каждой из которых горела зелёная либо красная индикация.

Я потянула руку к одной из подсвеченных красной индикацией колонн, она автоматически открылась, и явила пустое нутро ячейки. Я показала на неё глазами Вере, и та, сделав очередной вдох через мою маску, после чего передав её мне назад, сняла с себя пустой баллон и водрузила в контейнер.

Тот с щелчком захлопнулся назад, а я подошла ко второй колонне с красной индикацией, на которую указывала новая стрелочка. Вторая ячейка открылась, как только почувствовала, через мой нейрочип, желание её открыть. Я достала от туда баллон, отдала его в руки Вере, а сама пристегнула маску назад к своему лицу.

Вера, одевающая баллон, выразительно на меня посмотрела, и сказала: «спасибо». В ту же секунду мне прилетел от неё френд запрос в Соцсети, который я конечно же немедленно удовлетворила. К этому моменту у меня уже прошла заложенность ушей, так что я услышала то, что сказала Вера:

— Ну я побежала?

— Да, мне тоже нужно на работу. Кабинка задержалась, рискую не успеть на завтрак, — ответила я

— А чем вас кормят? — спросила моя новая подруга

— Да как и всех, — ответила я, — питательная смесь сойлент, и клетчатка, напечатанная на пищевом принтере в форме фигурок солдат или баронов и герцогов Восточного Маринера.

Вера скривилась, и сказала:

— А знаешь, что едят фунджанины? Пробовала когда-нибудь?

— Догадываюсь. Какая-то еда вроде той, что была до катастрофы? — предположила я, и добавила — но нет, никогда не пробовала. Вкусно?

— Да. Приходи как-нибудь в гости. У нас все слуги едят объедки с фунджаниновского стола. Знаешь, я, наверное, больше никогда не смогу взять сойлент в рот

— Почему не сможешь? Можно же через нейрочип внушить себе, что это вкусно, — удивилась я

— Так то ненастоящий вкус! — возмутилась Вера

— Интересно. Ты меня заинтриговала. Как-нибудь обязательно приду, — принимаю приглашение я, и продолжаю, — а теперь я всё же действительно побежала

Первое время я шла быстрым шагом по тротуару, проложенному вдоль шоссе, чтобы успеть на завтрак, но потом подумала, что раз у меня теперь больше сотни трудосолов на счету, то успевать на бесплатный завтрак мне уже совсем не так необходимо — я просто куплю в автомате протеиново-клетчаточный батончик. Он хоть и ещё более мерзкого вкуса, чем сойлент, но, в конце концов, что мне мешает обманывать вкусовую систему мозга нейрочипом как я это всегда и делала? И всё же, подумала: «жаль, что ногфлерам не продадут фунджаниновскую еду за любую цену…»

Вокруг меня проплывала столица и её постройки — квадратные и герметичные, без единого окна, фабричные корпуса, высокие трёхэтажные административные здания с большим числом круглых иллюминаторов, какие-то непонятные ржавые бочки в местных трущобах, где живут неквалифицированные ногфлеры, и, напротив, красивые дома, чем-то напоминающие дома людей со Старой Земли и, одновременно, стремительными скошенными плоскостями и иллюминаторами космический корабль из фантастики древних людей — жилища знатных фунджанинов. Кажется, остатки человечества не только горевали об утраченной прародине, Земле, но и о том веке, когда мы летали по всей Солнечной системе, и считали её своей.

Тем временем, я дошла до инженерной лабы. Обычно перед шлюзом, когда приходила на работу, стояла толпа других ногфлеров, спешащих на завтрак в столовой лабы. Сегодня там никого не было, так как я припозднилась.

Я направилась к вытянутому полуцилиндру большого шлюза, который ближе всех к моему рабочему месту, заметив подсказку в AR, что он будет вот-вот использован. Открылась передняя большая дверь, и несколько коричнево-полосатых грузчиков выкатили какое-то большое промышленное устройство на огромных, больше меня ростом, металлических, не вязнущих в песке, колёсах.

Я ждала. Когда проход освобождился, зашла внутрь — система пропустила меня, опознав как работающую тут, убрав красный программный барьер перед глазами.

Большой шлюз заполнялся атмосферой, пригодной для дыхания дольше, чем меньшие шлюзы. Так что, я ждала дольше, чем привычно, всё больше мрачнея — минута истины всё ближе. Скоро я узнаю, что случилось с трубой, и как меня накажут за срыв задания.

Зайдя внутрь лабы, я только снимаю с себя дыхательную маску, цепляя её на липучку костюма, но не трогаю баллон — ячейка кислородной станции у совсем другого, дальнего шлюза, а у меня нет времени. Не покупаю я и завтрак — свой протеиновый баллончик.

Вместо этого быстрым шагом иду в свою оптическую мастерскую. По дороге мне попадаются другие ногфлеры-инженеры, которым я киваю, и моя проект-менеджерша Люцзинь — я кланяюсь перед ней, но она проходит мимо, не обратив на меня внимание. Я тихо радуюсь этому.

Захожу в мастерскую. Беру ножницы, разрезаю ими плёнку, в которую Алекс замотал разбитую трубу. Первым делом поворачиваю трубу к себе самым широким, где объектив[сноска 12.1] концом. Из противоположного конца высыпается битое стекло, что портит мне настроение ещё больше. Но тут я поняла, что, видимо, объектив цел — а именно он наиболее трудоёмок в изготовлении, и у меня отлегло от сердца. Перевернула трубу другим концом, и увидела, что нижняя линза-экстендер, установленная перед матрицей, превратилась в стеклянную труху.

Что ж. Ещё есть шанс успеть! Нужно спешить... Тянусь к выдвижному ящичку, и достаю такую же линзу. Этот образец вышел с немного с худшим оптическим качеством, но функционален. Вставляю окуляр, и отношу трубу к оптической скамье с искусственными звездами, куда её лихорадочно, стараясь успеть всё исправить и устанавливаю.

Подключаюсь своим нейрочипом к матрице по беспроводной связи, и, разумеется, изображения никакого нет, но я этого и не ждала — труба разъюстирована[сноска 12.2] в хлам после случившегося с ней. Трачу несколько минут, чтобы свести оптические оси, поворачивая болтики регулировки, и изображение появляется, но… в перевернутом виде! Вытаскиваю нижнюю линзу ещё раз, и свечу внутрь фонариком ПИКа, после чего холодею: разбита переворачивающая призма. У меня даже изготовлено ещё пара таких, но поменять её, дело не одного часа!

Тут я чувствую на своём плече чью-то руку, пугаюсь, подскакиваю, и отпрыгиваю. Вижу солдата в броне, который не снимал и дыхательную маску с лица, хотя и отключил фторовую топливную ячейку внутри жилого помещения, чтобы не отравить воздух ядовитым выхлопом. Соцсеть услужливо подписывает фигуру: кадет Ксан, 4й отряд бастардов. Тут же получаю мыслеграмму, полную высокомерия и насмешки: «ты что, припадошная? Что прыгаешь так?» Ксан смеется, вижу это по его узким глазам. Отсмеявшись, он снимает Маску, и спрашивает вслух:

— Заказ готов?

Я впадаю в ступор от страха, и стою, прижав трубу к своей груди, смотрю на него снизу вверх такого огромного, и по-настоящему для меня сейчас страшного, так что забываю поклониться.

— Я спрашиваю, заказ готов? — спрашивает Ксан ещё раз, и, видимо, залезает в мою голову, тут же понимая, что я его панически боюсь, — ах так? Ты, мерзавка, саботируешь военные заказы Семьи? А ну пойдём со мной,

Ксан хватает меня своей бронированной клешней за руку, и тащит наружу. Трубу он не слишком аккуратно бросает в открывшийся, от его мыслимой команды, клапан рюкзака за его спиной. Мне очень больно, кажется, будет как минимум синяк, а то и растяжение.

Почему-то задумалась, что очень хорошо, что не сняла с себя баллон — Этот Ксан взбесился бы от задержки ещё больше. По дороге нам попалась моя проект менеджер, которой Ксан, видимо, послал мыслеграмму с рассказом, что я провалилась. Люцзинь посмотрела на меня недовольным, но сочувственным взглядом.

Солдат втаскивает меня в ближайший шлюз, тот самый промышленный через который я зашла какое-то время назад сама. Система бы не позволила воспользоваться им ногфлерке, если бы не выгрузка оборудования. И тем более не позволила бы открыть внешнюю дверь не выкачав драгоценный пригодный для дыхания воздух в расходный баллон. Я еле успеваю открыть рот, чтобы не оглохнуть второй раз за сегодняшний сол от декомпрессии.

Маску я надела уже в непригодной для дыхания среде, сняв её с липучки на спине моего комбеза свободной рукой — другую продолжал сжимать Ксан. Металлические пальцы его боевой перчатки впивались в мою плоть через комбинезон, будто стремясь оставить там свою печать. Он потащил меня наружу, едва позволяя ногам касаться земли.

Мы направились к Административному комплексу, как я поняла через какое-то время. Но не доходя до него, встретили Деда в окружении высших офицеров Сектора.

Сердце сжимается и пропускает удар. Уже на расстоянии фигура правителя Сектора излучает ту природную, естественную власть, что заставляет ноги слабеть. Высокий, широкоплечий, с тщательно проработанными пластической хирургией морщинами на лице, придающими ему вид сорокалетнего мужчины, опаленного жизнью и войной. Я знаю, что Деду сотни циклов, но его биологический возраст, напротив, лет двадцать.

На его шее, чуть выше ворота камуфляжа, виднеется зазубренный шрам, который уходит под воротник — след от осколка. Как шепчутся ногфлеры, о чём мне рассказала Тётка, Хэншен так и не стал его удалять, побоявшись не справиться с операцией, чтобы «Семья» не «осиротела» без своего Великого Отца.

Видимо, Ксан отправляет Деду мыслеграмму, так как тот внезапно останавливается и поворачивает голову в нашу сторону, словно хищная птица с древней Земли, заметившая движение. Он коротко кивает сопровождавшим его офицерам, и те продолжают путь без него.

Хватка Ксана на моей руке внезапно меняется — пальцы разжимаются, давая моей коже передышку, но тут же смыкаются снова, уже более осторожно. Он выпрямляется, почти становится по стойке «смирно».

Дед подходит к нам плавной, уверенной походкой человека, для которого весь Сектор — личная территория. Я низко кланяюсь, чувствуя, как внутри всё холодеет. Он даже не смотрит на меня — для него я всего лишь засбоивший механизм, требующий корректировки.

В какой-то момент его взгляд, двигаясь мимо меня, замирает и становится пустым, будто он смотрит сквозь поверхность Марса. Правая рука Деда непроизвольно тянется к шраму на шее, его пальцы поглаживают неровную кожу — так делают люди, когда старая рана начинает ныть. Всего пара секунд, мгновение слабости, которое тут же сменяется возвращением сосредоточенности.

Я не решаюсь смотреть на него, и рассматривать шрамы — какие-то из них, как я слышала, настоящие и боевые — не только вот этот недавний шрам на шее. Перед моим взором всё ещё стояли его глаза. Они остались ясными, цепкими — глаза жестокого убийцы и человека, прожившего сотни циклов.

Какое-то время аристократы неслышимо для меня обмениваются мыслеграммами. Я замечаю, как у Деда начинают ходить желваки. Ксан, стоящий рядом со мной, едва заметно напрягается, его дыхание становится поверхностным, словно он боится даже дышать слишком громко — наверное, он не хочет попасть патриарху под горячую руку. Наконец, Дед прерывает молчание холодным, властным голосом:

— Что случилось?

— Призма разбилась, — отвечаю я, изо всех сил стараясь не дрожать.

— Почему разбилась? — спросил Дед спокойным голосом

— Я уронила трубу на камень, — мой голос предательски срывается.

— Почему ты её уронила? Что ты делала на холме ночью? — Дед слегка наклонился вперед, и я почувствовала исходящий от него странный запах — что-то резкое, я такое никогда не нюхала в своей жизни. Наверное, это запах древней еды? Или чего-то подобного. Дед продолжил — Тебе что было приказано — проверить трубу по ночным зданиям посёлка! Почему ты полезла наверх? Сбежать хотела?

— Нет! Что вы, конечно, я не хотела сбежать! — слова вырвались сами собой. — Я очень всем довольна и благодарна. Особенно новому телу! Я просто хотела сделать свою работу лучше. Отловить редкие баги, посмотрев на огни посёлка сверху, и ещё более редкие — посмотрев на Землю.

Что-то меняется в глазах Деда при упоминании Земли. Он застывает, будто его поразило электричеством. Рука, только что машинально трогавшая шрам на шее, замирает в воздухе.

— Ты смотрела в служебное устройство на Землю? — голос звучит тихо, но от этого еще страшнее.

— Да… — я чувствую, как пересыхает горло. — Но я хотела как лучше, чтобы программа стабилизации работала и в нестандартных условиях.

Дед молчит, его глаза становятся пустыми — он явно просматривает запись с моего нейрочипа. Пальцы его правой руки начинают постукивать по кобуре с гаусс-пистолетом.

Гримасса его лица почти неуловимо меняется. Но от этой неуловимости изменения, мне только страшнее. Уголки глаз слегка напрягаются, челюсть чуть выдвигается вперёд. Кажется, он отправляет мыслеграмму, явно не мне и не Ксану. Я успеваю прочитать по его губам: «Приостановить стандартный протокол реакции на утечку. Ликвидацию отменить…» Холод пробегает по позвоночнику — холоднее марсианской ночи.

Ксан рядом со мной незаметно для Деда втягивает воздух, словно удивлён. Его пальцы на моей руке слегка дрожат.

— И что? Получилось как лучше? — Дед вернулся в реальность, его голос зазвучал почти тепло, с нотками что-то, похожего на… любопытство? — Забыла, что значат полоски на твоём костюме?

— Я успела отладить программу и выловить все баги до того, как разбила трубу, — быстро сказала я, пытаясь звучать профессионально. — Добавить другую призму и отъюстировать всё займёт несколько часов. Не потребуется несколько месяцев, как на изготовление этого образца.

Дед изучает меня, будто образец под микроскопом. Внезапно уголки его рта растягиваются в улыбке, но глаза остаются холодными.

— А, так тебе помог бастард из второго отряда? — он переглянулся с Ксаном. — Почти запрыгнул в постель в твоей ночной бочке, да? И ты бы раздвинула ножки для него, не помешай та опущенная тварь.

Ксан хрипло смеялся, но в этом смехе было больше послушания, чем веселья. Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Мне вдруг стало ясно, что в их поведении есть что-то, напоминающее персонажей криминальных авторитетов из старых земных фильмов и книг. Почему люди, управляющие целым Сектором, ведут себя как древние бандиты, мафиози? Откуда у них эта манера, эти традиции? Откуда название церемонии "опускание"?

— А я её помню! Рассказывает бредни про какого-то оператора и симуляции… Еще не сдохла, значит, — бросает Дед, и я понимаю, что он говорит о тетке, хотя даже не упоминает наше родство. — А могла бы уже, с её-то работой…

Отсмеявшись, Дед снова стал серьезным. Улыбка исчезает с его лица, будто её стирают ластиком. Он поднимает мой подбородок рукой в грубой перчатке, заставляя смотреть ему в глаза. Я чувствую, что он мог бы сломать мне шею одним движением пальцев

— На этот раз я тебя помилую. Вижу по Соцсети, что ты ещё не совершеннолетняя по моим Законам, хотя тело уже вполне взрослое, — его взгляд скользнул по моей фигуре, не оценивающе, не похотливо, а просто констатируя факт.

— Думал вкатить тебе публичную порку на вечернем сеансе наказания ногфлеров в Столице, но за энтузиазм и… особые таланты, снижу наказание до приватной порки в козлосвинарнике, без занесения в публичную часть соцсети.

Он повернулся к Ксану, который моментально вытянулся по струнке:

— Сделай так, чтобы она запомнила сегодняшний сол! Но не порти слишком сильно, — добавил он с интонацией, от которой меня пробирает озноб.

Дед сделал шаг назад, но вдруг останавливается, словно вспомнив что-то важное. Его правая рука снова касается шрама на шее, и в его глазах на мгновение появляется та пустота, которую я заметила раньше.

— И запомни, девочка: тебе запрещено использовать оптические инструменты, чтобы смотреть на Венеру, Юпитер, Сатурн, Титан, Уран и Нептун. И на Землю тоже, — его голос звучит обыденно, будто он диктует список покупок, но взгляд прожигает насквозь. — Никогда. Без моего прямого приказа. Последним, кто ослушался… занялись ребята из службы утилизации. Понятно?

— Да, — шепчу я, чувствуя, как кровь отливает от лица.

— Умница, — и продолжает: — Помни, твоя жизнь — подарок Семьи. Подарок, который я могу отозвать в любой момент… или сделать её лучше, если ты будешь полезна. Старайся.

Дед кивнул Ксану:

— Забирай её.

Когда Ксан потащил меня прочь, хватка его снова стала жёсткой — словно представление перед Дедом было окончено, и он может вернуться к своей обычной жестокости. Я услышала обрывок фразы, которую Дед произносит вслух, разговаривая с подошедшим офицером:

— …она единственная, у кого хватит навыков настроить систему для…

Остальное растворяется в шуме ветра и грохоте моего сердца.

***

Сам хлыст в большей степени был чем-то символичным, демонстративным, как и само место непубличного наказания — в биоблоке, где выращивались ГМ-гибриды коз и свиней, выращивались, никогда не покидая своего стойла, где их автоматически доили, оплодотворяли, где у них принимали роды, и откуда их отправляли на бойню. В общем-то, никакой нужды в живом «мясе» у сектора не было — это даже было расточительством ресурсов, благо напечатанное со всеми волокнами мясо, предварительно выращенное в пробирке, ничем на вкус не отличалось — во всяком случае, так было написано в вики Сектора. Просто это было символическим потреблением.

Так вот, хлыст был, во многом, демонстративным. Настоящую боль обеспечивал мой собственный нейрочип. И эта боль была такой же адской, как и в прошлый раз.

Я лежала на животе в холодном поту и на холодном же металлическом полу, мой комбинезон, а под ним и моя спина, были располосованы хлыстом, а рядом кто-то похрюкивал и причмокивал. Если бы не нейрочип, я бы, вероятно, давно потеряла сознание от болевого шока, но маленький кусочек кремния в моём черепе не давал это сделать, и заставлял прочувствовать каждую секунду мучений. Мой мучитель, видимо, ушёл — кажется, он сказал что-то вроде: «не буду больше бить и портить такую красоту всерьёз, тебе хватит, малышка. Проведёшь первую ночь со мной?», а может, мне это привиделось — кажется, у меня начались галлюцинации, так как в похрюкиваниях я вроде бы слышу слова. В этот момент я всё же отключилась.

Дверь, ведущая в шлюз козосвинарника открылась сегодня в третий раз. И это опять не обслуживающий персонал из ногфлеров. На этот раз внутрь вбежал Алекс.

Он увидел Астру, лежащую на полу, с исполосованной в кровь спиной. Солдат сжал руки от ярости, представив, как он убьёт Ксана, деда и все руководство Сектора. Чтобы отомстить за маму, а теперь и за эту девушку, к которой он почувствовал что-то сильное, что-то, что уже не может ни забыть, ни контролировать.

Условный аристократ с нежностью взял девушку на руки, стараясь не касаться её спины, надел ей на лицо маску, перекинул Астру через плечо, и осторожно понёс в Казарму второго отряда.

В Казарме нет никого из сослуживцев, так что Алекс пронёс Астру до своей каюты незамеченным.

Он нежно уложил дикорожденную на живот, а потом обработал её раны из своей военной аптечки. После чего послал ей несколько сообщений, которые социальная сеть и нейрочип героини должны доставить, когда последняя проснётся. Алекс развернулся, и ушёл по делам службы, оставив девушку одну.

[сноска 12.1] Объектив — самая дорогая и сложная в изготовлении часть линзовых и зеркальных оптических труб. Противоположен окуляру, в который смотрит глаз человека (в устройстве Астры окуляра нет, потому, что устройство для подключения к нейрочипу) — находится на дальнем торце
[сноска 12.2] юстрировка - совмещение оптических осей. Необходимо, чтобы оптические приборы работали как задумано.

Привычная сила опять выдёргивает меня из забытья. Вокруг темно, а на ощупь постель не очень-то похожа на мою. Рефлекторно попыталась найти своего тюленя, чтобы обнять, но он не нашёлся. Подключилась к демону своего жилища, и дала команду на включение света, но свет почему-то так и не загорелся. Почувствовала сильное недоумение, и тут вспомнила всё-всё произошедшее. В правом верхнем углу зрения мигал индикатор, сигнализирующий о непрочитанных входящих сообщениях. Открыла их и посмотрела.

Первая мыслеграмма от моей проект-менеджерши. Люцзинь написала, что труба у неё, и что я должна срочно, как только очнусь, вернуться в лабу, продолжать работать над трубой. К этому сообщению никаких эмоций прикреплено не было. Вторая от моей собственной системы, что мне вколоты стимуляторы и обезболивающие, и что получено срочное задание, ну а третья — от Алекса: «привет! Ты почему не сказала, что тебя накажут? Я бы попробовал что-нибудь сделать! Ты в моей каюте. Я выдал тебе гостевые права. Казарма находится в девятом дистрикте Столичного городка, а номер каюты — 1001. Но не думай, что в ней скрыто много тайн…», пока я читала это, меня обдало лёгкой обидой и заботливостью.

Я подключилась к резидентскому демону казармы, и он действительно позволил мне авторизоваться в каюте 1001. Это не могло не наполнить моё сердце радостью — ведь я сама не делала гостевой логин даже для тёти, когда она ещё не была низшей и могла спокойно ходить ко мне в гости в общагу. Я тогда формально принадлежала неквалифицированным ногфлерам — меня перевели в касту специалистов чуть меньше года назад, когда я сделала первый прицел. Тётя просила доступ, чтобы у неё было право рыться в моих вещах. Она хотела убедиться, что я регулярно читаю бумажную версию Великого Извинения — файл с ним Система сервера регулярно удаляла.

Впрочем, вспоминать об этом и обижаться на родственницу неправильно. Особенно сейчас. Кажется… Алекс ко мне по-настоящему неравнодушен? Это не мимолётное увлечение? Включила свет, и осмотрелась. Обстановка, в которой живёт Алекс была довольно спартанской. Шкаф был купе, смонтированном внутри стены, откидной частью которой была даже постель. Из всей мебели в каюте присутствовали только диван на 3 персоны, стол, стул и кресло с механизмами фиксации конечностей для вирта. У каюты три двери — одна в коридор казармы, а другие в AR помечены как ванную и душ. Нда, даже моё жилище больше. Я думала, что условные аристократы живут лучше. Или, может, Алекс и сам не склонен к роскоши? Хотя тёплый душ… Нет, всё-таки я немного завидую. Надоело мыться на работе, а дома пользоваться салфетками.

На столе стояла рамка с QR-кодом, который разрешался как ссылка на виртуальную голограмму. В рамке по кругу сменялись фотографии и короткие видеоролики с девушкой, а потом женщиной — вероятно, одной и той же, но в разном возрасте. На некоторых фотках и роликах женщина была с мальчиком, чем-то напоминающем Алекса. Ролики и фотки были пронумерованы, и я заметила, что номера идут не по порядку — многие пропущены.

Наверное, это его мама или старшая сестра? На стене у Алекса, на фиксаторах висел арсенал разного оружия — винтовки, дроны, пистолеты, компоненты бронекостюма и другие девайсы, назначение которых было не очень ясно. Когда я задержала взгляд на каком-то пистолете, увидела всплывающее сообщение: «невозможно разблокировать замок, в доступе отказано», — ну да, ногфлерам оружие не положено. Впрочем, я слышала, что даже взяв оружие в руки я бы его использовать не смогла — не дала бы ни электроника внутри оружия, ни мой собственный нейрочип — он бы заблокировал мои мышцы, лишил сознания, или вообще убил бы.

Осознаю, что я должна бежать на работу, но тут вспомнила об экзекуции. Спросила у демона казармы каюты, есть ли в каюте зеркало, он ответил отрицательно. Задумалась на несколько секунд, и вместо зеркала спросила о наличии камеры, что демон подтвердил. Попыталась подключиться, не особенно надеясь на то, что выйдет — у аристократов, даже условных как Алекс, в отличие от ногфлеров, в «Семье» есть право на приватность, но, к моему удивлению, гостевой доступ позволил такое подключение. Возможно, потому, что я уже находилась внутри?

Попыталась осмотреть свою спину с помощью камеры, и… У меня очень сильно кружится голова — или от того, что я вижу сама себя, или от обезболивающих. С трудом подавляю приступ тошноты, чему помогает какая-то противорвотная химия, которую мне автоматически вкалывает пипбой. Переждав неприятные ощущения, подключилась к камере повторно. Я увидела, что задняя часть моего комбинезона срезана. Моя спина была залита чем-то желеобразным, что помечено надписью «медицинский гель Т-1000», а во всплывающем окне было сказано, что он, помимо лечебного эффекта, помогает и не чувствовать боль.

Кто-то срезал заднюю часть комбинезона. Наверное, это был Алекс? В таком виде показываться даже у нас в 42м посёлке, не говоря о Столичном городе нельзя. Видимо, я должна попросить помощи у Алекса.

Мне, с одной стороны, даже хочется, чтобы он меня спас, как и в прошлый раз на холме. Но с другой стыдно навязываться, он и так для меня столько всего сделал. Ладно, попробую разобраться сама.

Заказываю за 20 трудосолов новый комбез в торговом автомате рядом с казармой на свои размеры, и пишу объявление в предназначенной для этого группе в соцсети:

Всем привет: Нужна помощь — забрать мой новый комбинезон из торгового автомата, и принести мне: мой комбинезон порвался, запасного нет, я не могу выйти забрать. Как ногфлерка, не могу заказать роботизированную доставку. Готова отблагодарить того, кто мне поможет! Нахожусь в казарме в девятом дистрикте Столицы, в 1001й каюте.

И начинаю нервно ждать. Но никто не реагирует на моё объявление, хотя счётчик просмотров растёт, и достиг уже нескольких сотен. Изменяю текст — исправляю последнее предложение про благодарность на информацию о том, что готова заплатить за это десятку трудосолов. Когда и это не помогает, я постепенно увеличиваю награду. Когда она достигает 60 трудосолов, получила входящую мыслеграмму:

— Привет! Я по объявлению. Я тут нахожусь рядом как раз и свободен — мой хозяин фунджанин уехал на границу Сектора со своим отрядом, а озадачить задачками забыл. А как ты оказалась в казарме? -, когда читала это, меня обдало эмоцией жадности: что ж… Этот ногфлер хотя бы честен. Ответила ему:

— Привет! Это секрет. Не могу рассказать. А через сколько ты будешь у меня? , — отправила мыслеграмму сама, и тоже повела себя без лицемерия, прикрепив эмоцию нетерпения.

— Надеюсь, ничего нарушающего правил? Ты ведь не сама сюда забралась? Буду через три минуты. Передавай доступ к ячейке автомата, — пришёл ответ без какого-либо эмоционального окраса.

— Уже. Доступ у тебя. И 60 трудосолов. Нет, я ничего не нарушала, — ответила сама, прикрепив эмоцию оскорблённой честности, доступ к ячейке автомата и деньги.

— Всё понятно. Ты была в койке с фунджаниным в Первую Ночь, и он в порыве страсти порвал твою одежду. А почему всё ещё обозначена как несовершеннолетняя в профиле в Соцсети? Я забрал твой комбез, — отправил похабный коммент ногфлер, опять не стесняясь в эмоциях: меня обдало похотью и завистью — видимо, к этому фунджанину, которого он выдумал.

Я почувствовала обиду, захотелось послать придурка в грубой форме, но ведь мой комбинезон уже у него. Поэтому, я просто молчала и игнорировала его. Парень, впрочем, не пытался настаивать на расспросах. Через пару минут получила новую мыслеграмму:

— Я у входа в казарму, цыпочка. Давай, выходи забирать, — меня обдало нетерпением, и, опять, жадностью.

— Неси к каюте 1001, я же не могу выйти голая! — раздражённо требую я

— Как, козосвинка моя, как? Меня не пускает программный барьер, — отвечает без каких-то эмоций этот столь недешёвый курьер.

— Но что же мне тогда делать? — пишу ему я, и прикрепляю эмоцию отчаяния.

— Не моё дело, девочка, не моё дело. Не будешь забирать, я ухожу тогда, — меня обдаёт эмоцией равнодушия и нетерпения.

— Тогда отдай назад трудосолы, — требую я

— Ещё чего! Я выполнил свою часть сделки, — отрезает ногфлер.

— Нет, ты вор! Ты украл мой комбинезон и почти все мои трудосолы, — я готова расплакаться.

— Ничего я не вор. Твой комбинезон я уже выкинул в помойку. Пока, не пиши мне больше, — ответил парень, прикрепив эмоцию ехидства, и фотографию фиолетово-полосатого комбеза в мусорном баке.

Осознала, что я просто последняя дура, просадившая по глупости почти все деньги, что мне перевёл Алекс. А так же то, что теперь мне ещё сложнее попросить его помощи. И тут вспоминаю с чего начался день — с истории Веры, после чего строчу ей мыслеграмму:

— Привет, Вера! Мне очень неудобно, но мне нужна твоя помощь. Я тебе помогла не для того, чтобы от тебя что-то требовать взамен. Но я попала в плохую историю, и не знаю, что теперь делать, — пишу мыслеграмму, и отправляю вместе с ней отчаяние и чувство вины

— Привет, Астра, — получаю ответ, и меня обдаёт чувством благодарности, — всё хорошо. Что у тебя случилось?

В ответ я переслала той, с которой подружилась только сегодня, ссылку на объявление и лог мыслеграмм с курьером-неудачником — или наоборот, слишком удачливым, нда.

— Вот это попадалово! Отвратительная история! — ответила Вера с сочувствием, и оттранслировала мне спокойствие: — Не волнуйся, я что-нибудь придумаю. А почему ты в казарме?

— Про то, почему я тут, я тебе завтра расскажу. Это ещё одна отвратительная история, но не хочу про неё сейчас думать, прости. Я о другом думаю: знаешь, я не понимаю Семью. Я не всегда тут жила. Я из Секты Свидетелей симуляции… Может, то, во что верили мои родные и друзья и было глупостями, но, знаешь, мы хотя бы не относились к друг другу как дикие звери на старой Земле, — разоткровенничалась я про своё прошлое, не решившись делиться сегодняшним позором.

— А как к друг другу относились звери? Ты интересная. У тебя интересная биография. И ты специалист. Я рада, что подружилась с тобой. Ты думаешь мы находимся в компьютере? И… Не волнуйся, я уже занимаюсь твоей проблемой. Скинь свои размеры комбеза.

— Мы верили, что есть Оператор, который создал нашу реальность. Что всё вокруг — просто код. И есть способы увидеть… швы этого мира. Мы называли их «пикселями», — ответила я, прикрепив к сообщению чувство потерянности.

— И ты их искала? Эти швы? — спросила Вера с неприкрытым интересом.

— Да. И не нашла, — отправила я, не сдержав волну разочарования и боли. — Оказалось, что всё это… Просто сказки.

Я решила умолчать о разноцветных континентах. Дед недвусмысленно запретил говорить, что я видела на Земле — а после сегодняшнего урока хлыстом даже мысль о нарушении этого запрета заставляла спину гореть от фантомной боли.

— Откуда у вас вообще взялись такие странные идеи? — спросила Вера после небольшой паузы.

— У нас была книга, — ответила я. — «Великое Извинение Оператора». Наши старейшины говорили, что она появилась сразу после Катастрофы. Я… раньше верила каждому слову. Теперь мне кажется, что люди просто придумали утешительную сказку, чтобы не сойти с ума от одиночества на Марсе.

Тяжесть этого признания обожгла меня изнутри. Ещё вчера днём такие слова показались бы мне кощунством.

— А ещё у меня был древний нейрочип, — добавила я, прикрепив к сообщению смешанное чувство ностальгии и гордости. — Досингулярный. Там были обучающие программы… Но я успела пройти только курс по оптике… Настоящие знания, наука, а не мифы и легенды. Когда нас захватили, фунджанины вырвали его из моей головы. Это от него у меня и знания, которые сделали меня специалистом вместо… — я не договорила, чтобы не писать продолжение: вместо компоста, куда отправляют «дефектных».

— Ах, вот откуда ты это знаешь? — меня обдало удивлением — Да, нам определённо нужно поговорить про это как-нибудь в другой раз. Я бы тоже хотела чему-нибудь научиться и стать специалисткой. Но, знаешь, меня удивляет, что ты готова говорить о высоких материях, а о том, как ты оказалась в казарме — нет. И нет, я не навязываюсь и не лезу в душу — хотя мне и любопытно очень — я просто за тебя переживаю. Ты ведь спасла мою жизнь.

— К сожалению, у меня больше нет доступа к этому Архиву, Вер. Но сделаю что смогу, обещаю. А про историю… Я тебе расскажу потом всё, просто сейчас голова кругом идёт от навалившегося — оттранслировала грусть я.

— Знаешь, самое страшное не в том, что комбинезон порвали или что я не могу выйти, — продолжила я через секунду. — А в том, что я потеряла веру. Всю жизнь я верила, что Он наблюдает за нами, что всё имеет смысл. Даже страдания — часть плана. И что после смерти Оператор оценит твою жизнь, и если ты вёл себя хорошо, отправит на перезаливку в персонажа, который хорошо живёт. И если вёл себя плохо, то накажет тяжелой жизнью.

— И что теперь? — спросила Вера с искренним сочувствием.

— Теперь… я не знаю, — призналась я. — Как жить в мире, где никто не следит за правилами игры? Где нет справедливости?

— А как вы жили? В смысле, каждый день? — поинтересовалась Вера, меняя тему.

— Мы… заботились друг о друге. Помогали. Никто не унижал слабых. Каждый делился тем, что имел. Все были… людьми, понимаешь? — я отправила сообщение с тёплым чувством ностальгии, которое тут же сменилось горечью.

— Звучит, как сказка, — от сообщения Веры веяло искренней завистью.

— В наших архивах были и сказки, — решилась я на откровенность. — О том, что на Земле остались существа, которые превзошли человеческую форму. Их называли… постлюдьми. Но мы считали это легендами, баснями из старых баз данных. В одной из басен они запускали симулируемые миры на превращенном в суперкомпьютер спутнике Сатурна Титан. Мы считали такие легенды святотатством о Симуляции, формой хулы на Оператора, и даже спорили, не удалить ли их.

— Они не верили… А ты в это верила? — спросила Вера.

— Нет. А теперь я вообще ни во что не верю, кроме того, что могу проверить сама, — ответила я с горькой усмешкой. — Может, Сектор и прав. Может, мы и правда были просто глупыми мечтателями. Но, знаешь, в местный миф, что Дед получает советы через чёрную дыру от других Отцов-Основателей из другой Галактики, я тем более не верю.

В этот момент получаю мыслеграмму от своей проект-менеджерши:

— Астра, ты где? Почему ты не на рабочем месте? — от сообщения повеяло властью, нетерпением и лёгкой злостью.

— Простите. Мне хлыстом порвали комбинезон, и я не могу с голой спиной выйти на улицу, — решила написать как есть я.

— Астра, вечно у тебя всё вкривь и вкось. Не испытывай моё терпение — моё хорошее к тебе отношение может и закончиться. И не грузи меня проблемами, — получила угрозы.

— Простите. Больше не повторится, обещаю, к утру всё будет готово, я останусь на ночь в лабе, и приступлю к заданию, как только найду одежду, — ответила я.

— Ну что ж, будем надеяться. Но я скоро ухожу — мне нужно будет заблокировать двери. Дед боится диверсантов из Арабики, нашего союзника. Считает, что они ходят среди нас ночью, — ответила моя начальница, а от сообщения пахнуло презрением, и не ко мне, а к Деду. Что ж, не могу не разделять эти эмоции, особенно после сегодняшнего. Но если я прокомментирую и каким-то образом соглашусь с ней, меня просто казнят. Так что соглашаюсь просто в уме.

— Я очень постараюсь прибежать быстрее, — оттранслировала рвение я.

— Вер, у меня с начальницей проблемы... Она спрашивает где я, — пожаловалась подруге, отправив сообщение той, передав своё эмоциональное состояние, что я почти готова разрыдаться.

— Всё будет хорошо. Вот прямо сейчас. Да, я знаю что я лучше всех, — получила мыслеграмму, полную самодовольства я, и тут же вторую, но теперь от демона Алекса, о том, что ногфлер, работающий оператором роботов-уборщиков в казарме просит войти в каюту.

Я решила, что заводить чужих людей в каюту к Алексу обманет его доверие, поэтому всё же решилась выйти сама. Посмотрела в камеру, смотрящую из двери каюты в коридор, и там, к счастью, не было никого, кроме коричнево-полосатой фигурки.

Выйдя, прижалась голой спиной к стене. Напротив меня стоял тщедушный паренёк, с меня ростом, без маски, которая была прицеплена на липучку к его комбезу, и с глазами размером с блюдца — он успел увидеть мою голую, исполосованную спину. В руках он держал желто-полосатый комбинезон неквалифицированной ногфлерки. Я сделала вид, что ничего не произошло, и приветственно кивнула ему, а он сказал вслух, слегка заикаясь:

— Я от В-в-веры. Это тебе, — и вручил мне комбинезон.

— Спасибо, ты по-настоящему помог, — поблагодарила я.

— Д-д-да не за что. Я п-п-пошёл? — сказал он, опустив глаза вниз, но, кажется, не слишком спешил, надеясь, что я повернусь к нему спиной и уйду первой.

— Да, давай. Пока, — ответила я, сложив руки на груди. Я сверлила его уверенным взглядом, который бы никогда не решилась бросить на Дупера, а сама строчила Вере:

— Спасибо, получила! — и приложила радость с благодарностью, — а что мне делать с этим ногфлером? Отблагодарить ли его материально?

— Рада была помочь. Нет, не нужно — он мне сильно задолжал, и раскаивается, что так и не помог с кислородом, ну, ты знаешь… Размер слегка не твой, но должен всё равно подойти.

Я дождалась, когда паренёк с явной неохотой скрылся за поворотом коридора, и, открыв дверь, юркнула назад. Сняла порванный, и одела новый комбез. Он висел на мне мешком в талии, да и на руках со штанинами. Нда. Хотя, может, это и хорошо? Последнее, что мне нужно — это внимание солдат, особенно сейчас, когда нужно срочно на работу.

Выхожу из каюты Алекса, и, запросив помощи у демона казармы в навигации, иду по стрелочке к выходу. Вхожу в холл, в котором находятся несколько солдат, пытаюсь тихо пройти мимо. Один из солдат скользит по мне взглядом, но задерживается на висящей мешком одежде, и, не встречаясь со мной глазами, отворачивается, что не может не радовать. Я делаю перед солдатами поклон на ходу, и ускоряю шаг.

Выхожу из холла, скашивая глаза в сторону группы солдат, боясь, что они всё же окликнут, и неожиданно для себя бьюсь с разбегу о броню другого солдата. Мне больно, я почти падаю, но сильные руки, свободные от бронеперчаток, хватают меня за талию. Я поднимаю голову вверх и вижу ухмыляющееся лицо молодого мужчины с раскосыми глазами, как почти у всех чистокровных фунджанинов, с каким-то, как мне сразу показалось, садистским блеском в глазах, которое подписано как «Кадет Юшенг».

Кажется, я его видела уже на церемонии опускания. Он осматривал Машку и оттаскивал опускаемых ногфлеров и тех, кого решили утилизировать...

— Ой какая цыпа, ты куда бежишь? Ты новенькая, из клининговой команды, да? — придурок даже не стал проверять мою профессию и место работы — Ты забыла убраться в моей каюте, в ней давно никто не мыл туалет. Думала, что одела мешок на себя, и сможешь спрятать свою сексуальную фигурку от меня? Нет, так не пойдёт сучка,

— Юшенг хватает меня за руку и тащит обратно в холл, произнося вслух то, что повергает меня в ужас:

— Вижу, что ты ничья. И что до твоего совершеннолетия ещё несколько дней. Но, думаю, дед простит мне эту формальность, ты ведь хочешь меня, я вижу это, дадада.