Nafisa:
marusa:
хомячок:
lanes:
Кьяра:
lanes:
Natala:
Кьяра:
LuSt:
LuSt:
Я имела вполне себе нормальные отношения. Уилл из Альбукерке написал, что все-таки не сможет приехать в Одессу, и спросил, не хочу ли я погостить у него. «Да! Да! Да! – ответила я. – Я мечтаю побывать в Америке! Буду очень рада встретиться с тобой очно!»
И дальше вжиком носилась по офису, пока мистер Хэрмон не попытался прихлопнуть меня, как назойливую муху.
Теперь, когда он больше меня не преследовал, я вдруг обнаружила, что немножко скучаю по нашим посиделкам в переговорной при отключенном электричестве. Никто и никогда так не ставил меня на уши, как мистер Хэрмон, но ведь и никто, кроме бабули, не оказывал мне такого доверия. На всю Одессу мне одной он дал ключи от конторы и от своей квартиры. Вручил мне оба комплекта в первый же месяц работы. А Ольга до сих пор такой чести не удостоилась. И хотя я продинамила обговоренный довесок к трудовому соглашению, шеф по-прежнему присылал мне домой заграничные продукты с причаливших судов. Бабуля ахала, что от когда родилась ни разу так хорошо не кушала. Но даже сейчас, имея в морозилке порядочно валюты, она отказывалась тратиться на роскошные марципаны, вроде клубники зимой. Мне бы радоваться, что мистер Хэрмон перекинулся на Олю. Что он до меня без интересу. Но мне было немножко смурно. Почему так? Конечно, меня смуряло, что мы с Олей раздружились.
– Черт! Черт! Черт!
Я услышала, как в кабинете мистера Хэрмона что-то грохнулось об стену, а потом рухнуло на пол.
– Зачем нужен навороченный аппарат, если линия такая дерьмовая? За что мне эта проклятая дыра! У меня назначена конференц-связь, а ни черта не слышно!
Я прокралась на цыпочках, чтобы заценить ущерб. На паркете валялись обломки телефона. Мистер Хэрмон сгорбился за столом, опустив плечи и спрятав лицо в ладонях. Я даже испугалась, застав его в таком виде, и тихонечко вернулась на свое место.
В обычные дни шеф представлялся непобедимым. Отчасти это широкая грудь придавала ему внушительный, непрошибаемый вид. Ну и заграничное пижонство – фирмовые костюмы, ухоженные руки, идеально уложенные волосы – убеждало, что он не один из нас. В отличие от одесситов, с закатыванием глаз наблюдавших, как цены на Привозе лезут вверх, пока зарплаты стоят на месте, его не колыхало, получит ли он свои кровные тридцатого числа этого месяца или только следующего, возникнут ли перебои с сахаром, по карману ли будут лекарства. Все припасы ему доставлялись на судах компании. И он мог легко отсюда отчалить на любом из них.
Так откуда ему было знать об наших трудностях?
– Кофе? – крикнула я из-за своего стола, а затем вошла в кабинет и смела с пола батарейки и пластмассовые обломки.
Мистер Хэрмон уставился на меня. Его галстук съехал набок, дыхание было прерывистым. А на лице такое выражение... словно он хотел заорать. Или кого-то стукнуть. Или убить.
– Давай двойной, – наконец прохрипел он, с трудом выговаривая слова.
Я знала, что это означает, и плеснула в обе чашки коньяка.
Мы устроились в переговорной, как в былые времена. Отхлебнув кофе, шеф изрек:
– Жизнь в Одессе если и терпима, то только потому, что здесь можно пить на работе и никто тебе и слова не скажет. Наоборот, все удивляются, если ты с утра не залил за галстук.
Я рассмеялась.
– Разумеется, не только поэтому.
Он тяжело посмотрел на меня.
– Нет.
Его взгляд был жадным, как прежде. Мистер Хэрмон закрыл глаза и покачал головой, словно о чем-то себе напоминая.
– Тот писатель, которого ты мне посоветовала... Бабель.
– И как он вам? – обрадовалась я возвращению на безопасную почву.
– Это сильно. Боже мой! «Так вот – забудьте на время, что на носу у вас очки, а в душе осень. Перестаньте скандалить за вашим письменным столом и заикаться на людях. Представьте себе на мгновенье, что вы скандалите на площадях и заикаетесь на бумаге... Если бы к небу и к земле были приделаны кольца, вы схватили бы эти кольца и притянули бы небо к земле. А папаша у вас... Об чем думает такой папаша? Он думает об выпить хорошую стопку водки, об дать кому-нибудь по морде, об своих конях и ничего больше. Вы хотите жить, а он заставляет вас умирать двадцать раз на день. Что сделали бы вы?»[1]
Я проглотила язык и посмотрела на мистера Хэрмона новыми глазами. Именно так мы, одесситы, и развлекаем себя – хорошей шуткой, интересным отрывком из прозы или стихотворения. Для нас это в порядке вещей. В школе всю дорогу приходилось декламировать тексты перед ерзающим от нетерпения классом. Я до сих пор помню стихи, которые зазубрила еще в восемь лет. Но и представить не могла, что мой заграничный шеф вдруг начнет цитировать Бабеля.
– «Вы хотите жить, а он заставляет вас умирать двадцать раз на день». Прямо как мой папаша, – горько сказал мистер Хэрмон с сокрушенным видом. Ну вылитый натуральный одессит.
Проработав год на фирме и откладывая в морозилку почти каждую копейку, я скопила достаточно, чтобы сменять нашу с бабулей халупу в спальном районе на приличную квартиру в центре. Найти такую оказалось несложно через отток евреев, смывавшихся в Германию или в Израиль. Очень многие с легким сердцем навсегда оставляли за кормой свое одесское жилье, как и былье. В нашей новой квартире имелась отдельная спальня, а еще паркетные полы, высокие потолки и большие-большие окна. В красивой обстановке и на душе красивеет.
Мама дорогая, как же ж нам свезло с этим местом! Рядом и парк Шевченко, и море с пляжем. А как же ж легко мне было дошагивать до работы и обратно пешочком, безо всякого общественного транспорта! Чтоб вы знали, автобусы в Одессу накупили из-под западных стран, где их списали в утиль, вконец изъездив. В некоторых таких автозатиражках, надышавшись гарью, пассажиры травили харч, а то и теряли сознание. Нищета, она и душит, и даже убивает. Древние разбитые автобусы громыхали по таким же улицам, которые тоже никто не ремонтировал. Длинная дорога здорово укорачивала жизнь. Но не только через пешую доступность офиса я с радостью покинула наш старый дом. Меня очень радовало, что Олю можно больше не ждать. Сюда-то она точно не заявится.
Мы с бабулей упаковали мамины модные журналы, ветхие полотенца и расческу, в которой запутались ее волоски. Собрали вообще все, к чему мама прикасалась. Фотографий после нее осталось всего несколько. Я положила их в свою сумочку, чтобы не потерять. Сняла со стен небольшие подаренные Олей картины и завернула их в простыни. По ним прослеживался путь становления подруги в качестве художницы – от школьных натурных зарисовок к неоклассическому сюрреализму и готическому китчу. Нашлась даже книга, которой я ей не угодила пять лет назад. Мы всегда обменивались подарками под Новый год. Помню, она вручила мне очередной рисунок, а я ей – эту самую книгу с видами Албании. Оля глянула и запустила ее мне в голову. Свезло мне, что успела пригнуться.
– Прекрати вжучивать мне чертову макулатуру!
Разве можно ее винить? Мы ведь росли не абы где, а в Советском Союзе, и каждый Новый год, каждый день рождения, каждое восьмое марта я сама дарила и получала книги. Не имея денег и живя в государстве, где в магазинах шаром покати, что еще друг другу дарить? Книги же были дешевы и доступны.
Уехать из страны при всем желании мало кому удавалось. Так что оставалось делать? Как еще путешествовать? Через книги. Поэтому-то одесситы и начинали чуть не каждый разговор словами «я тут прочитал...» или «недавно писали...». Мы не могли отправиться, куда глаза глядят, зато могли читать сколько влезет. «Я тут прочитал, что Библия – это пересказ пересказа пересказа, потому никто не поручится за достоверность этих историй». «Недавно писали, что София скоро станет новым Парижем». «Недавно писали, что Эдгар Аллан По – самый популярный поэт из прошлого». Наши полки были уставлены непрочитанными из-за нехватки времени романами про дальние страны, в которые нам не было ходу. Только страна иронии не имела границы на замке. Чтобы заглушить в себе тягу к перемене мест и тоску мы шутили. И так превратили Одессу в столицу юмора Советского Союза. Бывшего.
Ойц! Я упаковала книгу об Албании и еще много других вещей, которые лучше бы оставить позади.
Наш новый район был застроен опрятными пятиэтажками. Дом был окрашен в охристо-желтый цвет. Этот теплый оттенок вкупе с ветвистой глицинией и небольшим колодцем делал дворик очень уютным. Здесь было близко ото всего: от моей работы, от центрального рынка, от поликлиники, от пляжа и от бабулиных друзей. Сдается мне, я подсознательно готовила свой отъезд и хотела облегчить бабуле жизнь, чтобы она без меня не шибко мучилась. И вполне сознательно рисовала себе отношения с Уиллом. Теперь у нас имелась спальня, куда его положить, если вдруг таки нагрянет в Одессу. Я не сказала бабуле, что он пригласил меня в гости. И никому не сказала. Как же ж я скучала за Олей! Хотелось с ней посекретничать об Уилле и об том, что я собираюсь к нему в Америку. Спросить совета насчет новой квартиры. Поделиться с подругой счастьем. Я крепко лажанулась, когда свела ее с мистером Хэрмоном. Оля мне самой была нужна.
Я не сомневалась, что бабуля обрадуется, когда Уилл пришлет мне билет в Штаты. Она без конца мне влечивала, что я должна уехать взаграницу, и подстрекала закадрить жениха на агентских смотринах. Уговаривала, чтобы я побыстрее вышла замуж и родила детей, и считала, что на одесском брачном базаре меня никто не захочет – какому мужчине понравится, чтобы женщина работала на стороне и получала больше, чем он? Возможно, феминист с запада не стал бы возражать, но одессит – непременно.
Оля не появлялась в офисе три дня. Вита и Вера донесли, что ее дети заболели ветрянкой. Я беспокоилась за малышей, но радовалась, что она не может прийти. Мы с мистером Хэрмоном без помех трудились бок о бок и перелопатили за неделю больше дел, чем обычно сворачивали за целый месяц. Это было зачетно.
После работы на фирму я отправилась в «Совет да любовь». Перед офисом стоял «Мерседес», к которому привалился жилистый мужик в черном. Я слабо понадеялась, что крутой автомобиль принадлежит начальнице, но сильно испугалась, что Станиславские все же пронюхали о ее успешном бизнесе и решили отхватить свою долю. С каждым шагом испуг крепчал. Может, Валентина Борисовна и могла бы позволить себе такую машину, но уж точно не такого шофера-охранника с «калашниковым».
Войдя, я увидела троицу темноволосых братьев в моднючих солнечных очках и шикарных длинных кашемировых пальто. Влад из них был самым высоким и самым симпатичным. Средний так и смотрелся середнячком, а на страшненьком младшем природа явно отдохнула, бабуля про такого сказала бы «не самый острый нож в ящике». Моя начальница стояла за своим столом, заламывая руки.
Я попыталась подойти к ней, но Влад преградил дорогу.
– Вот и пугало с бахчи прибрело, – прошипела я.
Он слегка улыбнулся. Я нахмурилась, чем расширила его усмешку. Нет, такого только могила исправит.
– Хочешь побродить со мной по пляжу? – прошептал он.
– Мы уже бродили.
Теперь я была с Уиллом. С Уиллом, пригласившим меня в свою Америку.
– Это было давно и неправда, – запротестовал Влад.
Чудный был день. Но ведь пляжиться всегда хорошо. Волны лижут песок, дети строят замки, старушки продают бублики, ходят по морю корабли. Жизнь прекрасна.
Мои каблуки тонули в песке, и мы двигались медленно. Ах, нигде так не дышится как на море – полной грудью. Там стихийно расслабляешься и убираешь колючки. А когда мой рукав коснулся рукава Влада, по руке пробежал разряд в самое сердце. Я снова и снова допускала это замыкание, гадая, ощущает ли он то же самое? Разрази меня гром, я старалась держать Влада на расстоянии, но не слишком успешно. Что-то во мне отзывалось на его убийственный шарм, на его смертельные взгляды, разящие наповал. Я не могла подавить чувства, которые он во мне пробуждал, зато могла их спрятать, чтобы никто – особенно он – об них не догадался.
– Доброе утро, господа, – сказала я, обходя Влада и становясь рядом с Валентиной Борисовной. – Подыскиваете себе жен? Вы пришли по адресу. У нас богатый выбор.
Я посмотрела на начальницу, ощущая на себе взгляд Влада.
– Даша, ты что, знаешь этих людей? – спросила она, явно озадаченная.
– Они приходят за «данью» и в транспортную компанию, – прошептала я.
– А мистер Хэрмон в курсе, что ты и здесь работаешь? – спросил младший брат.
Я практически видела, как этот мелкий крысеныш пытается занести меч над моей головой.
– Разумеется, – солгала я.
Завтра же придется все рассказать мистеру Хэрмону, пока его не просветил кто-нибудь другой. Я поежилась, представив реакцию шефа. Крики и нецензурную брань. Обвинения в работе на два фронта. Оставалось надеяться, что на конец он меня не уволит.
– Простите, господа, – примирительно улыбнулась бледная Валентина Борисовна, – но я не могу позволить вам присылать на мои соушлы... ночных бабочек. У меня, знаете ли, безукоризненная репутация за рубежом, и я не хочу ее запятнать.
Ни позы, ни лица посетителей не изменились, но в воздухе ощутимо сгустилась угроза. Бизнесмены, вставшие поперек Станиславским, часто теряли здоровье и даже умирали. Один из коллег мистера Хэрмона – тоже иностранец, но не приемлющий наших обычаев, – велел браткам «проваливать», когда они впервые пришли в наш офис. На следующий день мистер Хэрмон нашел его живым, но неузнаваемым. Вертолетом беднягу срочно отправили на лечение в Вену. Что конкретно с ним сделали, шеф не распространялся, а уборщица жалилась, как ей пришлось несколько дней отмывать кровь в кабинете, который с тех пор назначили под кладовку. Страшно было представить, чем может обернуться упрямство начальницы.
– Валентина Борисовна, сдается мне, это прекрасное предложение, безусловно, поможет оживить наши унылые вечера, – сказала я.
Она посмотрела так, словно у меня вырос красный нос картошкой, как у Ельцина.
– Вы послушайте, послушайте Дарью, Валентина Борисовна, – произнес Влад. – Она девушка умная. Вам с ней повезло.
На душе у меня потеплело от его похвалы.
Смирившись, начальница протянула братьям деньги и расписание трех следующих соушлов.
А после их ухода опустилась на стул и заплакала.
– Ничего, все образуется, перемелется, и мука будет, – принялась я ее успокаивать, поглаживая по плечу. Обратно пригодилась всеукраинская мантра: – Все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем.
– Но что тут придумаешь? Все шло так замечательно, – просопела она в носовой платочек.– Я не хочу, чтобы наши девушки якшались со всякими путанами! Некоторые клиенты, уже побывавшие на московских и петербургских соушлах, говорили, что у меня самый приличный и самый хорошенький контингент. Лучше, чем в Москве! Понимаешь? А теперь все пропало!
– Все будет хорошо, – повторила я. Оставалось надеяться, что заклинание подействует независимо от того, верю я в него или нет.
– Дашенька, знаешь, а я не удивлюсь, если ты найдешь выход из нашего бедственного положения. Ты у нас редкая умница. Бьюсь об заклад, тебе никогда не приходилось давать взятки преподавателям, чтобы получить диплом.
– Вот это действительно высшая похвала! – воскликнула я, и мы обе рассмеялись.
Конечно, она ошибалась. Преподаватель попросту не взял бы зачетку на сдаче, если не вложить в нее двадцатидолларовую купюру. Все студенты были вынуждены платить «читательские сборы», хотя тупицам и лентяям сданные сессии обходились подороже.
– Вы, помнится, хотели мне что-то показать? – спросила я.
– Программист наконец-то закончил доработки, – спохватилась Валентина Борисовна.
Она включила компьютер и загрузила страницу агентства «Совет да любовь». На ней были козырно представлены снятые крупным планом скромные молодые одесситки – блондинки с острыми скулами, способными резать стекло, брюнетки с блестящими карими глазами, – а также несколько панорамных фотографий, запечатлевших наши соушлы. Высокие, гибкие, сексуальные красотки словно сошли с подиума. Взяв глаза в руки, я увидела среди них и себя.
– Валентина Борисовна! За кого вы меня держите?! Вы же знаете, что у меня есть парень.
«И он пригласил меня в Америку», – мысленно добавила я. Не в силах не лыбиться, я обхватила себя руками, абы унять волнение. В тот момент я чувствовала себя счастливой и даже легкомысленной, способной вообразить, что все трудности позади.
– Вернись на землю, дорогая! Это еще не все. – Начальница легонько тряхнула меня за руку. – О чем ты себе думаешь, витая в облаках?
Пожав плечами, я неохотно спустилась с тех облаков. Мы продолжили разглядывать сайт. Любо-дорого. Помимо рекламы девушек там присутствовали ссылки на люксовые гостиницы «Красная» и «Лондонская», рекомендации ресторанов и фотографии достопримечательностей: пляжа, оперного театра, ярмарки народных промыслов и филармонии. Когда некоторые одесситки, обратившиеся за «визой невесты», получили от ворот поворот, начальница поручила мне изучить процесс оформления, и теперь продавала справочный пакет, содержащий всю потребную информацию от форм (G-325A и I-129F, не путать с I-129 без F) до размера консульского сбора (пока девяносто пять долларов). Там много чего указывалось, например, цвет и размер фото обоих просителей и варианты доказательств того, что пара действительно встречалась. Помимо прочего приводился образец заявления от американского подателя.
«Я познакомился с Юлией благодаря солидному брачному агентству «Совет да любовь», работающему в Одессе. Мы переписывались три месяца, прежде чем я приехал в Одессу, где встретился с Юлией лично. Теперь она собирается посетить меня, и я надеюсь, что в Штатах мы поженимся. Прилагаю снимки, где мы с Юлией на пляже, у нее дома с ее родителями и на вечере, организованном агентством». И так далее, и тому подобное.
Все тексты на сайте были на английском языке, что выглядело очень профессионально и международно. В разделе «О нас» висело большое фото Валентины Борисовны, скорее раскрашенное, чем отретушированное. Я прокрутила страницу до ее биографии, которую завершал абзац про пылкое желание начальницы помочь одиноким душам обрести настоящую любовь и найти пару. А ниже следовала моя фотография, подписанная «вице-президент». У меня глаза поползли на лоб.
– Ну и ну! Шикос! – воскликнула я.
Валентина Борисовна сдавила меня в объятиях.
Но скоро обратно всплыли тревожные мысли о предстоящем соушле. Что там теперь будет? С бандитами поведешься – беды не оберешься.
Той ночью, засыпая, я думала об Уилле и об том, как здорово будет оказаться в Америке, но приснился мне Владлен Станиславский.
Фёкла Гогенцоллерн:
Peony Rose:
Nafisa:
lanes:
Кьяра: