Биатлон

Биатлонный сезон ещё не начался, а одна из главных сенсаций уже произошла. Не просто сенсация, а настоящая информационная бомба! Трёхкратная олимпийская чемпионка, обладательница «Большого хрустального глобуса» белорусская биатлонистка Дарья Домрачева решила пропустить следующий сезон. За прошедшие с того момента две недели оценку решению Домрачевой дали уже все возможные эксперты, а вот подробных комментариев от самой Дарьи не было нигде. Корреспондент «Чемпионата» связался со знаменитой биатлонисткой и неожиданно легко получил согласие на интервью.

«Считаю, что с такими вещами лучше не шутить»

— Дарья, начнём с самого главного. Почему вы решили взять паузу на целый год?
— Перерыв на один сезон я решила взять для того, чтобы дать организму восстановиться.
Биатлонный кубковый сезон и подготовка к нему — это огромный стресс. Когда находишься в подобной гонке постоянно на протяжении многих лет, само собой, организм утомляется и в большей степени подвергается заболеваниям и травмам.

— Когда поняли, что нужен перерыв?
— Ещё после прошлого кубкового сезона я почувствовала, что организму нужна передышка, но не прислушалась к себе достаточно серьёзно и после короткого отдыха приступила к полноценным тренировкам. Было запланировано пропустить некоторые старты сезона, чтобы снизить именно соревновательную часть нагрузки. Проведя два сбора в мае и начале июня, организм всё же сам потребовал паузу, подхватив мононуклеоз.

— Это был главный тревожный звоночек?
— В тот момент, когда врачи диагностировали заболевание, я и вернулась к мысли о пропуске сезона. Считаю, что с такими вещами лучше не шутить и правильнее всего будет дать организму восстановиться и укрепить иммунитет, без стрессов и сверхнагрузок – как эмоциональных, так и физических. Такой шаг, надеюсь, даст возможность укрепить здоровье и позволит полноценно готовиться и выступать в будущем.

— Такое решение не принимается в одиночку, чьи мнения повлияли на принятие решения?
— Было много обсуждений с медицинским персоналом команды, с главными инфекционными специалистами Беларуси, с тренерским персоналом команды и руководством федерации. Решение оставалось за мной, но, в принципе, все поддержали.

«Ещё в середине июля организм реагировал повышением температуры»

— Тяжело было сказать себе «стоп» после такого успешного сезона?
— У меня есть чёткое понимание: для того чтобы я смогла ещё себя проявить в спорте, организм должен быть готов к серьёзным нагрузкам, а для этого необходимо его полное восстановление. Я не уверена, что, нагрузив его после болезни в этом году, смогла бы продолжать нагружать дальше. Поэтому, конечно, это решение на перспективу.

— Насколько далеко вы будете находиться от национальной команды или же наоборот будете принимать участие в сезоне, но только не в качестве спортсмена?
— Зимой я планирую поработать с тестированием своих лыж. Удобнее всего, конечно, с лыжами будет поработать в тех же местах, где будут проходить соревнования, на разном снегу и совместно с вакс-группой. Если ребятам и девчонкам потребуется моя помощь – я всегда готова откликнуться. Пока речи об этом не шло, но в любом случае буду поддерживать команду эмоционально. На каких-то этапах Кубка мира точно буду присутствовать.

— Может, есть в планах желание поработать в тренерском штабе?
— Нет, таких планов нет.

— Как часто планируете тренироваться в этом году, ведь форму всё равно надо поддерживать?
— Сейчас я уже приступила к спокойным ежедневным тренировкам. Если ещё в середине июля организм отреагировал повышением температуры тела после лёгкой нагрузки, то сейчас, в августе, уже всё намного лучше. Я с большой осторожностью приступила к занятиям и прислушиваюсь к реакции организма. Ещё раз хочу повторить, что я тренироваться продолжаю и рассматриваю этот сезон как подготовительный этап. Работать я буду постоянно, ориентируясь на состояние в каждый конкретный момент.

— Вы говорили, что хотите поработать с другими видами спорта в этот год, с какими конкретно?
— Вернувшись в Минск, я планирую составить подробный план подготовки. В этот период для меня важно сохранить мышечную массу и продолжить работу с циклической нагрузкой.

«Впечатлила точность пасов футболистов «Реала»

— Ваш друг Уле-Эйнар Бьорндален в одно межсезонье работал вместе с командой велосипедистов, планируете ли вы с ними посотрудничать?
— Сотрудничество с велосипедными командами в планах не стоит. Велосипедные тренировки я включаю в свою подготовку, но буду проводить их самостоятельно.

— Раз уж зашла речь о Бьорндалене, я видел, что вы недавно посетили вместе с ним футбольный матч в Норвегии, расскажите об этом подробнее.
— Футбольный матч проходил с участием мадридского «Реала», а это та команда, на игру которой интересно было посмотреть вживую, и когда появилась такая возможность, я с радостью согласилась посетить эту игру.



— Понравилось то, что увидели?
— Впечатлила точность пасов футболистов «Реала», но в целом игра не была очень яркой. Это был товарищеский матч с одной из норвежских команд. Уверена, когда речь идёт о борьбе в Лиге чемпионов, происходящее на поле несколько отличается.

— Такой перерыв даёт возможность заняться делами, которые вы всё время откладывали, пока постоянно тренировались. Чем хочется заняться в первую очередь?
— Знаете, мне уже многое удалось. Например, впервые за долгие годы я отметила день рождения со своей семьёй, проведя вместе несколько замечательных дней на Балтийском море.

«Не могу похвастаться таким комментаторским даром, как Губерниев»

— Что в ближайших планах?
— В сентябре в Раубичах мы проводим грандиозные соревнования — Гонку Легенд, в которой примут участие звёзды биатлона, уже завершившие спортивную карьеру. Я приглашала всех этих спортсменов к нам в Беларусь и обязательно буду присутствовать на стадионе в эти дни.

— А дальше?
— Появилась возможность более плотной работы с компаниями, послом которых я являюсь. А так же в планах есть несколько интересных проектов, которые хотелось бы осуществить. Пока не хотела бы о них распространяться, но со временем представлю их общественности.

— Биатлонная общественность сразу же после вашего решения о перерыве начала мечтать услышать вас в качестве комментатора.
— Посмотрим… в каком-то объёме я буду контактировать с медиа и не исключаю для себя возможности нескольких стартов в сезоне, где я смогла бы принять небольшое участие в качестве телекомментатора. Но к этому я не стремлюсь, это точно не будет моим основным времяпрепровождением. Я буду продолжать тренировки, а тут необходим достаточный отдых.

— Российский комментатор Дмитрий Губерниев, наверное, отдал бы руку за то, чтобы прокомментировать один этап вместе с вами. Готовы подумать над таким предложением?
— Ну, не знаю, насколько Дмитрий готов был бы отдать за это руку (смеётся). И предложения такого мне не поступало. К тому же я не могу похвастать таким комментаторским даром, как Дмитрий. Ведь это настоящий талант — не всегда обладая проверенной информацией, притягивать всевозможными историями такой зрительский интерес. Но, к слову, 12 сентября Дмитрий будет сопровождать комментариями «Гонку Легенд» в Раубичах, прямо на стадионе. Ждём его в гости с нетерпением!

«Скоро мой новый сайт увидит в красках весь мир»

— Вы стали одной из первых постсоветских биатлонисток, у которых появился свой персональный сайт. В последнее время информация на нём обновляется не так часто, планируете снова взяться за него, раз есть свободное время?
— Вы как знали! Как раз сейчас идёт работа над полным обновлением сайта. Скоро во всех красках его увидит мир.

— Какова история создания вашей странички?
— Сайт, в том виде, в котором он существует сейчас, создавал мой брат. Он архитектор и не специалист в области программирования, но вдохновился созданием этого ресурса настолько, что изучил многое из области создания интернет-ресурсов. Специально для сайта была написана музыка одним из белорусских ди-джеев, которая приветствует посетителей на первой странице. Делая его с интересом, с творческим подходом, мы получили то, что есть сейчас.

— Кто работает над новой версией?
— Со временем поняли, что в некоторых вопросах необходима серьёзная доработка, некоторые тонкие моменты программирования вначале мы просто не учли. И сегодня над модернизацией сайта уже работают профессионалы этого дела — команда белорусских программистов. Я нахожусь в предвкушении готовой работы ребят.

С подписанием контракта со сборной Казахстана бывший главный тренер сборной России Валерий Польховский тянул до последнего. Надеялся, что все-таки окажется нужен в своей стране, что ему позвонят, позовут. Сам, правда, не сказал об этом ни слова, я просто задала вопрос в лоб.
Хотя лучше бы, наверное, не задавала. Слишком тяжелым вышло молчание в ответ.

В Москву Польховский ненадолго возвратился в промежутке между сборами своей новой команды.

– Я с самого начала прекрасно понимал, что новый руководитель СБР будет создавать новый штаб, подбирать людей под свои мысли, свои идеи, – начал рассказывать тренер, когда мы встретились. – Отчасти, конечно же, ждал каких-то предложений, но сам по этому поводу ни к кому не обращался. А потом прошел год.

– И вы стали искать для работы другую страну?

– Нет. Сначала думал о том, что, наверное, пора вообще закончить с тренерской карьерой. Предложение из Казахстана поступило мне задолго до того, как я подписал контракт, просто я оказался не готов это предложение принять. Не так просто столько лет проработать в своей стране и в одночасье ее сменить. Тем более что сам я всегда был сторонником того, что российский тренер должен работать в России.

– Вы работали в российском биатлоне в разные времена и много с чем сталкивались. В том числе с унижениями, недооценкой собственного труда, с чужой завистью и кознями. Хлебнули всего этого, что называется, полной ложкой. При этом вас продолжает тянуть обратно?

– Вопрос хороший, но, знаете, не вся ведь жизнь состояла из этого? Когда президентом СБР был Александр Тихонов, а спонсором команды – компания "Мечел" и ее руководитель Игорь Зюзин, это был самый лучший олимпийский цикл в моей жизни в плане работы, где мне удалось реализовать свои идеи как тренеру.

– Когда Тихонов и "Мечел" начали делить между собой власть в российском биатлоне и в итоге развязали войну, у вас не было внутреннего раздражения от того, что эта междоусобица, по сути, уничтожила возможность нормальной работы очень многих людей?

– Конечно, было жаль, что так случилось. Все-таки система была выстроена прекрасно – Прохорову даже не пришлось ничего переделывать. С премиальными тоже все было в порядке, все исправно выплачивалось. Соответственно климат в команде был совершенно рабочим.

– А потом Прохоров предложил вам пост главного тренера и в качестве руководителя женской сборной вы порекомендовали руководству СБР Вольфганга Пихлера?

– Нет, это не было моим предложением. Когда я пришел в команду, вопрос по Пихлеру был уже решен. Разумеется, Вольфганг не был для меня совсем новым человеком, я прекрасно его знал, мы и сейчас продолжаем оставаться в хороших отношениях, просто в работе с российской сборной у него немного не сложилось.

– Не сложилось, в смысле не повезло, или же просто не хватило квалификации?

– В спорте ведь у любого тренера все обстоит в точности как в футболе: счет – на табло. Если он есть, квалификация не обсуждается. У Пихлера были прекрасные спортсмены, которые достигали очень высокого уровня. То есть при всем желании невозможно считать его "пустышкой". Другой вопрос, что сам я плотно с ним работал всего месяца три, когда он только пришел. Потом меня от него отстранили. Не знаю, что произошло, но сам Вольфганг в какой-то момент мне сказал, что будет посылать все отчеты уже другому человеку. Соответственно я перестал вникать в его работу и никаким образом больше в нее не вмешивался.

– В те три месяца, что вы работали в связке, разногласия случались?

– Никаких. Мы много общались, обменивались мнениями, Павел Ростовцев сбрасывал мне на почту всю тренировочную информацию, так что даже находясь на сборе с другими командами, я был в курсе всего, что происходило в группе Пихлера.


Валерий ПОЛЬХОВСКИЙ был в курсе всего, что происходило в группе экс-наставника сборной России Вольфганга ПИХЛЕРА.

* * *

– У вас не было ощущения, что резко выросшие при Прохорове зарплаты и премиальные в определенной степени развратили коллектив?

– В те времена я работал большей частью с резервной командой и могу сказать, что ни один мой спортсмен или тренер ни разу не дали мне повода упрекнуть их в неподобающем отношении к тренировкам. Все очень хорошо работали и знали, что результат этой работы обязательно будет оплачен. Это правильно. Тем более по отношению к спортсменам. Все-таки их век очень короток.

– Мне кажется, что у многих российских спортсменов, и не только у биатлонистов, в какой-то момент произошел перелом в сознании. Люди начали думать не столько о тренировочном процессе, сколько о том, где построить дом, из какой страны заказать и привезти для этого дома мебель и так далее.

– Такие вещи очень сильно зависят от тренера. Понятно, что сами по себе деньги тоже способны быть для кого-то мотивацией. Но ведь существуют и другие мотивы. Выступая в соревнованиях, спортсмен способен делать историю. Не только свою собственную, но и всего биатлона. И своей страны в том числе.

– Чтобы спортсмен задумывался о таких вещах, с ним нужно разговаривать, разъяснять какие-то вещи, воспитывать.

– Об этом я и говорю. Никто ведь не задумывается, почему о той же Ане Богалий, Альбине Ахатовой, Светлане Ишмуратовой, Ольге Пылевой никто и никогда не говорил, что они зазнались или "поймали звезду"? Девчонки всегда были очень большими труженицами, добросовестно работали, нашли себя в жизни, завершив карьеру. Их же деньги не развратили? Я до сих пор благодарен судьбе за то, что имел возможность с этой командой работать.

Понятно, что сейчас, анализируя ту работу, я порой думаю, что какие-то вещи сделал методически иначе. Но тогда у меня не было столько опыта, сколько есть сейчас. Перед Олимпийскими играми в Турине я уже начал пробовать новые методики. Хотя достаточно показательным получился 2008-й год – чемпионат мира в Остерсунде. Меня отстранили от команды в декабре, но вся основная работа уже была сделана. И выступили девочки вполне достойно. Если бы еще не поломка оружия у Ахатовой… Хотя состав на том чемпионате у нас был совсем не звездным.

– Вы так тепло сейчас об этом говорите. Не обидно было, уйдя из команды, читать достаточно жесткую критику в свой адрес из уст Ишмуратовой?

– Приятного было мало. Но я себе тогда сказал: если Света действительно так думает - значит, нужно просто воспринимать ее слова как данность. Ну что я могу поделать, если она так думает? Хотя до сих пор, например, помню, как на сборе в Финляндии у Светы болела нога, и она совершенно не могла спускаться с горы во время имитационных тренировок – могла идти только в подъем. Она шла километр в подъем, потом мы по очереди с Николаем Загурским везли ее вниз на машине, и она поднималась снова, ради того чтобы Светлана выполнила заданную работу. И так восемь раз за тренировку. А ведь отношения складываются и из таких деталей тоже. Поэтому та критика стала неожиданной не только для меня, но и для тех, кто на протяжении нескольких лет был в команде и имел возможность наблюдать за тем, как мы работаем.

– Но ведь эта работа не всегда была гладкой?

– Конечно. На Ахатову, например, вообще нельзя было повышать голос. А ту же Богалий мне дважды приходилось доводить до слез – ради того, чтобы она показала тот результат, на который способна, и поднялась на пьедестал. И ради того, чтобы она попала в состав олимпийской эстафеты в том числе. Просто у Ани такой характер. Когда все было хорошо, она расслаблялась. А вот если удавалось разозлить, собиралась так, как никто другой. Понятно, что сам в таких случаях чувствуешь себя негодяем, но результат-то того стоил.

Или тот же характер Ишмуратовой. Света всегда бегала у нас третий этап, а перед Турином я предложил поставить ее на второй – более важный, предварительно согласовав это решение с девочками. Привел в пример Галю Куклеву, которая когда-то тоже бегала третий этап, но мы начали ставить ее на второй – с учетом специфики немецкой команды.

– Поясните.

– Немок никогда нельзя было отпускать. Если они ушли на 30-40 секунд – это все. Поэтому главной задачей было не дать им уйти. Уве Мюссиганг, который работал тогда с женской сборной Германии, тоже пытался производить замены: ставил на второй этап то Уши Дизль, то Катрин Апель, но я знал, что такого пресса, как тот, что способны создать соперницам Куклева или Ишмуратова, не выдержат и они.


Уве МЮССИГАНГ.

* * *

– Как вам удавалось на протяжении многих лет дружить с Мюссигангом, при том что все эти годы вы рубились на трассах не на жизнь, а на смерть?

– Сам не знаю. Уве – прекрасный человек, хотя поначалу у нас совершенно не складывались отношения. Но со временем стали много общаться, проводили какие-то совместные тренировки, подкалывали друг друга постоянно. Понятно, что секреты все равно были у каждого, но ни он, ни я никогда не совершали по отношению друг к другу никакой подлости.

– Уход Мюссиганга из сборной на организационную работу – потеря для немецкого биатлона?

– Считаю, что да. У молодых тренеров, безусловно, есть свои плюсы. Но нужен период адаптации. Помощь опытного специалиста в таких случаях – очень большое дело.

Я много раз разговаривал об этом с Прохоровым, когда был у него советником. Могу сказать, кстати, что Прохоров разбирался в биатлоне гораздо лучше, чем было принято считать. Всегда очень адекватно реагировал на те или иные ситуации.

– Пригласить в команду Владимира Королькевича и Николая Лопухова посоветовали ему вы?

– Да. Как и то, чтобы перевести Ольгу Вилухину в группу Королькевича.

– А причина?

– Я видел, что у Ольги уже два сезона не получается добиться результата. Так что этот переход можно считать всего лишь желанием не складывать все яйца в одну корзину. Но это не было каким-то авторитарным решением – Ольга сама согласилась с нами, что это разумно. Ее слово и стало ключевым.

Потом я предпринимал определенные меры, чтобы восстановить Вилухину после достаточно тяжелой болезни. Просто такие вещи всегда остаются как бы за кадром.

– Вы, знаю, помогали и Шипулину.

– Антон обратился сам в сентябре 2013 года – после того, как не смог закончить двадцатикилометровую дистанцию на чемпионате России по летнему биатлону. На момент начала работы в нашей команде, где в то время уже тренировались Иван Черезов и Максим Чудов, Шипулин был физически самым слабым.

Тем летом я принял решение пригласить в команду словацкого специалиста Ярослава Гайдыша, который в свое время работал с Петрой Майдич, немножко консультировал Настю Кузьмину. Дело в том, что силовая тренировка и работа над техникой лыжного хода – это та сфера, в которой мы отстаем от ведущих стран наиболее сильно. На то, чтобы подготовить своих специалистов, нужно время, когда этого времени нет, единственный выход – нанять специалиста со стороны.

Соответственно Антон начал работать с Гайдышем в конце сентября 2013-го и на сегодняшний день достаточно плотно сотрудничает с ним уже почти два года.

– Сейчас принято связывать успешные выступления Шипулина исключительно с тем, что он начал работать с Андреем Крючковым.

– Дай бог, чтобы у них все получилось. Правда, когда на тренерском совете в Тюмени зашел разговор о том, что Шипулину поменяли технику бега, я сказал, что мне не совсем понятен смысл изменений. Во всяком случае в спринтерской гонке на Олимпийских играх в Сочи Шипулин показал "ногами" лучший результат. А на чемпионате мира 2015 года в Холменколлене имел в спринте 12-ю скорость с отставанием от лидера в 25 секунд. Ничего личного, как говорится, только факты.

– Кстати, о личном. Знаю, что вы всегда достаточно высоко отзывались о профессионализме Королькевича, что очень уважаете этого тренера, но такой вопрос: накануне Игр в Сочи сразу две спортсменки Королькевича были дисквалифицированы за использование нелегальной фармакологии. Если бы такое случилось в сборной, которой руководите вы, вы отстранили бы тренера от работы с командой?

– Думаю, это прерогатива прежде всего СБР. За то время, что я сам в том или ином качестве работал со сборной, у нас был один-единственный случай допинга – с Олей Пылевой на Играх в Турине. Все понимали, что это нелепейшая случайность, но там мы сами инициировали расследование, быстро выяснили, что произошло, и приняли соответствующие меры. Более того, своим иностранным коллегам я сам рассказал в Турине, что произошло. Поэтому возможность появления каких-то домыслов изначально была сведена к минимуму. Касаться случаев, которые происходили в команде, когда меня там не было, я бы не хотел. Просто не обладаю достаточной информацией.


Валерий ПОЛЬХОВСКИЙ высоко отзывается о профессионализме Владимира КОРОЛЬКЕВИЧА.

* * *

– Насколько неожиданным стал для вас тот конфликт, что в олимпийском сезоне случился у биатлонистов с Лопуховым? Вы же знаете Николая Петровича уже сто лет?

– Чтобы не сказать – двести. Ведь это я пригласил его в одну из московских биатлонных школ, когда он вынужденно закончил свою тренерскую карьеру в лыжных гонках. Потом по моей рекомендации он стал работать тренером национальной команды, отвечать за функциональную подготовку, потом стал старшим тренером. И вот на этом этапе карьеры я вдруг стал ему мешать.

– Разошлись во взглядах на тренировочный процесс?

– В том числе имело место и это. Я всегда считал, что конкуренция – это хорошо. Всегда старался ее создавать. Собственно, когда пришел в сборную в 2009-м, стал выстраивать систему, в которой конкуренции между командами отводилась ключевая роль. А для Николая Петровича конкуренция оказалась помехой в работе.

– Мне кажется, что на определенном этапе карьеры каждый тренер так или иначе стремится полностью взять власть в свои руки. Не говоря уже о том, что в случае успеха большинство тренеров начинают искренне верить, что все, к чему они прикасаются, превращается в золото.

– Биатлон – слишком специфический вид спорта, чтобы тренер мог позволить себе так думать. Ты можешь быть гениальным специалистом, гениально вывести своего спортсмена на пик формы, но существуют лыжи, смазка, структура, погода, ветер, стрельба, соперник, наступивший на лыжу или толкнувший на спуске, и каждая из этих составляющих способна свести на нет все твои усилия. Поэтому лично у меня никогда не было состояния самоуспокоения. Напротив, был азарт. Выиграли две медали - значит, надо три. Выиграли три - значит, надо четыре. Что интересного в том, чтобы жить, эксплуатируя старый багаж?

– Каков был формальный повод вашего отстранения от сборной?

– Что я мешаю работать Лопухову. Соответственно мне позвонили и сказали, что появляться в мужской команде мне не следует. Уходя, кстати, я предупредил руководство, какие наиболее вероятные ошибки Николай Петрович может совершить. Он их и сделал.

Понятно, что было бы неправильно говорить о том, что нашу "золотую" эстафету спас Антон Шипулин. Все-таки эстафета – это командная работа, достояние всех четырех спортсменов. Но в той ситуации, что была в Сочи, Шипулин вполне мог финишировать шестым. Но стал первым. При этом все понимали, что подводил Антона к Играм не Лопухов, а совсем другие люди.

От этого ведь тоже устаешь, когда помогаешь одному спортсмену, другому, а все это остается за кадром. Наверное, поэтому я и принял решение уехать. И знаю, что, если сумею добиться результата, работая в Казахстане, это будет мой результат. Если же не смогу – это тоже будет зоной моей ответственности.

– Один из американских тренеров по плаванию на вопрос, как чувствует себя, работая с неамериканскими спортсменами, ответил: "Я не ставлю цели подготовить конкурентов спортсменам своей страны, я просто реализую себя как тренер".

– Абсолютно верная позиция. Хотя все те годы, что я работал в России, сам был абсолютно уверен в том, что не должен работать против своей страны ни при каких условиях.


Рикко ГРОСС (слева) и Эви Захенбахер-Штеле.

* * *

– Как вы относитесь к приглашению в мужскую сборную России четырехкратного олимпийского чемпиона Рикко Гросса?

– Честно?

– Хотелось бы.

– Думаю, что нужно растить своих молодых тренеров. Я всегда был принципиальным противником того, чтобы приглашать на ключевые позиции российского биатлона иностранцев. Нужно приглашать иностранных специалистов прежде всего в тех областях, где мы слабы. Но рулить процессом должен свой тренер. Рядом с которым обязательно должны находиться те, кто моложе. Только тогда тренеры будут расти, а система – работать.

При этом против самого Гросса я не имею ровным счетом ничего. Прекрасно его знаю, следил за карьерой, когда он выступал, просто большой тренерской истории у него нет. А хотелось бы, чтобы была. Чтобы можно было с большей степенью уверенности отдавать человеку команду. Ведь как ни крути, в группе Гросса/Брагина сейчас за единичным исключением собрано все лучшее, что есть в мужском российском биатлоне.

– Вы как-то сказали, что любой конфликт обычно долго зреет, прежде чем вырваться наружу. Что становится наиболее частой причиной разногласий между спортсменами и тренерским штабом?

– Теряется нить во взаимоотношениях, при этом тренер не может понять, где именно он эту нить упустил. Кому-то дано это чувствовать, а кому-то совсем не дано. Могу сказать точно: если тренеру удается всегда идти хотя бы на полшага впереди спортсмена, конфликта не случится никогда. Ну да, бывает, когда спортсмен растет быстрее, чем его наставник, и в итоге перерастает его. Если человек в такой ситуации стремится уйти к более опытному специалисту, это нормальное явление и глупо на это обижаться. Есть мастера высочайшего класса, которые прекрасно работают с детьми, но совершенно не способны работать с юниорами и взрослыми. Не потому, что они плохие тренеры, просто работа разная. Это нужно понимать и нормально к этому относиться.

– Я много раз слышала о том, что второй тренер и первый – это тоже совершенно разные профессии.

– Это действительно так. Просто далеко не все понимают разницу. Первый – это прежде всего лидер. Во всех отношениях.

– Вы видите таких людей в российском биатлоне?

– Если честно, то нет. И вина в этом – самих тренеров. Нужно не просто иметь свою позицию, но и не бояться жестко ее отстаивать. Рано или поздно тебя все равно поставят к стенке. Неважно, произойдет это на чемпионате мира, на Олимпийских играх или на каких-то других соревнованиях, но произойдет обязательно. Ты должен с самого начала понимать это. И никогда не бояться последствий.

Знаменитый немецкий специалист, приглашенный в мужскую сборную России, дал эксклюзивное интервью нашему обозревателю

Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ
из Обертиллиаха

Три заключительных августовских дня в Обертиллиахе заготавливали сено. Нет, это не был какой-то привязанный к числам ритуал, просто до этого шел дождь. А потом вдруг на тирольские склоны вернулось лето с пронзительной жарой и по-осеннему резким ветром. Для заготовки сена – лучше не придумать. Тем более что заготовка эта идет большей частью на почти вертикальных склонах как в самом Обертиллиахе, так и в соседнем Бергене, знаменитом тем, что там живет самый знаменитый из биатлонистов современности – восьмикратный олимпийский чемпион и 19-кратный чемпион мира Уле Эйнар Бьорндален.

Живет – сказано, конечно же, условно: просто Бьорндален довольно часто тренируется в этих местах. Вот и купил себе квартирку в Бергене, чтобы не быть связанным необходимостью вовремя бронировать себе жилье в местных отелях. Тем более что и отелей-то в Бергене-Обертиллиахе почти нет. В основном на склонах стоят потемневшие от времени добротные крестьянские дома, где большая часть нижнего этажа занята гаражами для сельхозтехники, а верхний служит чердаком – для хранения сена.

Наверное, есть некая биатлонная мудрость в том, чтобы проводить наиболее тяжелые предсезонные сборы именно в таких местах, где с утра и до поздней ночи на твоих глазах проистекает повседневная крестьянская жизнь. Сразу начинаешь понимать, что биатлон – далеко не самое тяжелое занятие из тех, что выпадает человеку. Даже когда нужно бежать кросс в отвесную гору, а к поясу на веревке приторочен тяжеленный автомобильный баллон.


Рикко ГРОСС.

Это, разумеется, всего лишь образ. Последний раз я имела возможность наблюдать такой кросс в исполнении олимпийской чемпионки Юстины Ковальчик на стадионе в Рамзау, причем было это еще до того, как польская лыжница завоевала свое второе олимпийское золото. Но Ковальчик всегда была склонна к тренировочному самоистязанию. В Обертиллиах же я попала на два заключительных дня тренировочного сбора мужской биатлонной группы Гросса/Брагина. Другими словами, на первый сбор Рикко Гросса в официальной роли старшего тренера сборной России.

"Меню" этого уик-энда получилось весьма нетривиальным: контрольная спринтерская гонка в пятницу, контрольный масс-старт в субботу и футбольный поединок тренерского штаба со спортсменами на десерт, после чего предполагалось наконец-то отпустить четырехкратного олимпийского чемпиона к семье в Рупольдинг – чтобы он мог с опозданием отметить свой 45-летний юбилей. За день до этого мы встретились с тренером в отеле "Андреас", где расположилась сборная.

* * *

– Рикко, поделитесь первыми впечатлениями. Насколько работа с российской сборной отличается от того, к чему вы привыкли, работая в Германии?

– Ситуация для меня, безусловно, совершенно новая. Я сразу успел понять, что работать мне предстоит с очень хорошими спортсменами и тренерами. Теперь наша общая цель сделать так, чтобы спортсмены, а значит, и их результаты, становились все лучше и лучше. На это у меня есть три года. Достаточный срок, чтобы вести речь о борьбе за медали на Играх в Корее. Хотя работать до этого придется много.

Что касается разницы с той работой, к которой привык я, она заложена в самой системе подготовки. Мы никогда не практикуем в Германии такого количества тренировочных сборов, например. Для России же это норма. Наверное, это неплохо для команды – проводить столько времени вместе. Командный дух гораздо быстрее вырабатывается именно в такой обстановке. Просто мне пока не совсем привычно проводить три недели в месяц на сборе и только одну неделю – дома.

– Было бы интересно знать, что на этот счет думает ваша супруга.

– Она утверждает, что все в порядке. В принципе мое отсутствие в семье ни для кого не новость. Когда начинается биатлонный сезон, он один и для немцев, и для русских, и для всех остальных. Меняются только гостиницы и города. И так с ноября по март. Ну да, понятное дело, что все ждут лета, когда появляется возможность больше времени проводить с семьей. Сейчас, похоже, для меня эта возможность сводится к минимуму. Но проблем в семье пока нет.


Рикко ГРОСС.

– Вы учились тренерскому делу в университете Кельна, после того как закончили спортивную карьеру. Захотели этого сами или же тренерский диплом был формальной необходимостью для того, чтобы работать в национальной сборной?

– Нет-нет, я всегда хотел стать профессиональным тренером. Эта мысль пришла мне в голову задолго до того, как я перестал бегать. Вспоминаю, что впервые задумался о тренерской профессии за год до Олимпийских игр в Солт-Лейк-Сити. Тогда я разумеется не думал, что буду соревноваться еще целых пять лет.

– В России принято считать, что из выдающихся спортсменов крайне редко получаются успешные тренеры.

– Но почему?

– Вряд ли я вам отвечу на этот вопрос. Но практика показывает, что это именно так. Не назову вам навскидку ни одного олимпийского чемпиона, кто сумел бы добиться больших результатов на тренерском поприще.

– Я не считаю, что пришел в тренерскую профессию как олимпийский чемпион. Скорее, как человек, который в течение трех лет очень старательно грыз теорию тренерского дела. Именно это – ключевой момент. Просто мне повезло в том, что сейчас на эту теорию я могу наложить весь свой практический опыт спортсмена. Какие-то вещи я знаю именно как спортсмен. Знаю, о чем человек думает на стрелковом рубеже, что чувствует, лежа на коврике. Возможно, мои руки и ноги уже не так хороши, как когда-то, но голова все помнит.

– Но вы же не можете требовать от тех, с кем работаете, чтобы они мыслили и поступали в гонке так, как поступал великий Гросс? Для начала все спортсмены разные. В том числе по способности воспринимать информацию и перерабатывать ее.

– Согласен. Но все они хотят быть первыми, так? Значит, мое дело – помочь им в этом. Не заставить мыслить, как мыслил я, а скорее найти ключик к каждому. На самом деле не так сложно найти общий язык, когда у людей есть общая цель. У нас такой вид спорта, что один и тот же спортсмен не может постоянно побеждать во всех стартах. Сегодня это может быть Гараничев, завтра Малышко, послезавтра Лапшин, и мне кажется, что у этой тройки любой из более молодых спортсменов способен при желании научиться очень многому.

– После первого года работы с женской сборной России ваш соотечественник и земляк Вольфганг Пихлер усомнился в том, что в его группе собраны сильнейшие спортсменки страны. И что сам он строил бы селекционный процесс иначе. Какие чувства оставил у вас первый сбор с мужской командой?

– Эта команда мне нравится. Очень. Дело даже не в их прошлых результатах, хотя это, безусловно, важно. Дело в отношении к работе. Это хороший пример для тех, кто только пришел в команду.

– А вас не смущает, что впервые пришедшему в команду Александру Бабчину через полтора месяца исполнится 29 и что в его спортивной биографии пока нет никаких солидных достижений?

– Послушайте, Бабчин отобрался в команду, выиграв Кубок России – то есть выполнил все условия отбора. Он работает как черт в преисподней. Почему меня должно что-то смущать? Понятно, что возрастные спортсмены требуют несколько иного подхода, им требуется больше времени на восстановление, ну так что с того? Я сам под конец карьеры на протяжении нескольких лет был в шкуре возрастного спортсмена, так что вряд ли кто сможет рассказать мне об этом больше, чем я сам.


Рикко ГРОСС.

– Тем более непонятно, зачем человеку, знающему спорт "от" и "до", нужно было тратить три года своей жизни на получение тренерского диплома.

– Для того чтобы стабилизировать эти знания. Понять какие-то закономерности тренировочного процесса. Иногда, допустим, ты что–то читаешь и понимаешь, что это не работает. Вообще. А что-то другое работает всегда. Не потому, что ты такой весь из себя способный и талантливый, а потому, что до тебя это проверено многими поколениями тренеров. И точно так же будет работать применительно к любому другому спортсмену. Для меня, собственно, это и есть самое интересное в тренерской профессии – соединять теорию с практикой.

* * *

– Когда вам сделали предложение поработать в России, вы с кем-то это обсуждали?

– Нет, только со своей семьей.

– Неужели не было соблазна проконсультироваться с тем же Пихлером, прежде чем, условно говоря, совать голову в петлю?

– Мне не хотелось быть предвзятым, скажу вам честно. Поэтому я с самого начала решил ориентироваться исключительно на свой опыт, а не на опыт Пихлера.

– Но вы же наверняка с ним общались?

– Как люди, живущие в одной и довольно небольшой деревне, мы общаемся гораздо чаще, чем можно себе представить. Но это скорее бытовое общение, чем профессиональное.

– В теннис с Вольфгангом вы случайно не играете?

– Нет, предпочитаю гольф. По молодости Пихлер был выдающимся теннисистом – этого достаточно, чтобы у меня не возникало ни малейшего желания помериться с ним силами на корте. Но в гольф я точно играю лучше.

– Вы начинали тренерскую карьеру в женской сборной. Что для вас интереснее – работать с женщинами, или мужчинами?

– Не вижу большой разницы, если честно.


Рикко ГРОСС и Эви ЗАХЕНБАХЕР-ШТЕЛЕ.

– Вы первый человек, от которого я это слышу.

– Я просто имел в виду, что любая команда – это некая группа людей, которая стремится к результату. И способы достижения этого результата примерно одинаковы. В деталях, конечно же, различия есть.

– Какие именно?

– Женщины очень много разговаривают. С мужчинами в этом отношении намного проще.

– К чему на данный момент сводится ваш опыт работы с мужскими командами?

– Я занимался такой работой весь последний год в Германии.

– А отдаете себе отчет в том, что в России на вас уже сейчас смотрят как на волшебника, обязанного совершить чудо?

– На самом деле это нормально. Когда страна приглашает иностранного специалиста, никого не волнует работа на перспективу. Все хотят результата – здесь и сейчас. Вот на "здесь и сейчас" мы всей командой работаем.

– Физическим состоянием своих спортсменов на текущем этапе вы довольны?

– Вполне. У нас было довольно большое количество тренировок, где ребята показывали превосходную стрельбу, то есть даже при отсутствии каких-то глобальных целей (все-таки моя задача на первом сборе заключается прежде всего в том, чтобы собрать максимум информации) я вижу, с чего начинать работу и куда делать следующий шаг.

– Насколько велик интерес к вашему немецкому опыту со стороны российских тренеров?

– Мы постоянно о чем-то разговариваем, обсуждаем какие-то вещи. Насколько вашим тренерам кажется полезным то, что предлагаю я, лучше, наверное, спросить у них. Но в принципе я лишний раз убедился в том, что для тренеров всего мира суть биатлона сводится к одним и тем же вещам: бежать быстро и стрелять чисто. Просто нужно понимать: пытаться изменить уже сложившегося спортсмена – занятие достаточно бессмысленное. Ты можешь ему разве что подсказать какие-то вещи. Работа с молодыми спортсменами в большей степени предполагает обучение.


Рикко ГРОСС.

– Значит ли это, что работать с молодыми для вас интереснее?

– Нет. Мне интересно, когда в команде есть и те и другие. Прежде всего это хорошо для команды. Молодым есть за кем тянуться, старикам есть от кого убегать. У нас в Германии, например, сложилась крайне непростая ситуация в 2010-м, когда из женской команды одновременно ушли почти все ветераны – пять человек. Лишиться в одночасье таких мастеров, как Кати Вильхельм, Мартина Глагов, Симона Хаусвальд, – это серьезный удар по боеспособности команды, пусть даже в ней остались Магдалена Нойнер и Андреа Хенкель.

В этом плане российская мужская сборная – с Антоном Шипулиным, Гараничевым, Малышко, Лапшиным – серьезная сила. Любой тренер чувствует себя гораздо спокойнее, когда знает, что у него есть из кого составить эстафету и эта эстафета может "порвать" кого угодно.

* * *

– Я обратила внимание, что на тренировках тренеры очень много общаются между собой по-русски. С одной стороны, это наверняка должно создавать вам дискомфорт, с другой - меня не покидало ощущение, что вы понимаете русский язык.

– Я действительно его понимаю – когда-то несколько лет учил в школе в Карл-Маркс-Штадте. В ГДР русский был одним из обязательных предметов. Но понимать – не значит владеть свободно. Поэтому сейчас я достаточно активно вспоминаю давно забытое.

– В вашей биографии есть период, когда вы работали комментатором на немецком телевидении. Насколько серьезно вы относились к этой деятельности?

– Это был интересный опыт. Я всегда понимал, что моя послеспортивная жизнь так или иначе будет связана с биатлоном. Соответственно стремился увидеть свой вид спорта со всех возможных сторон, а не только изнутри, как смотрел на него спортсменом. Мне было интересно, как организована работа прессы, телевидения. Я с удовольствием работал в оргкомитете чемпионата мира в Рупольдинге – тоже получил массу интересного для себя опыта.

– Работа комментатором не осложнила ваших взаимоотношений со спортсменами? Все-таки это подразумевает и критику.

– Никогда не считал, что критика – это плохо. Нередко она оказывает неоценимую помощь – если правильно к ней относиться.

– Правильно – это как?

– Ты можешь сколько угодно злиться на комментатора, который насмехается над твоим тридцатым или сороковым результатом, а можешь задуматься: почему вообще получилось так, что ты занял 30-е место? Чем больше мнений ты в этой ситуации услышишь, тем проще будет вычленить реальную причину неудачи. Тем более что от неудач в нашем виде спорта не застрахован никто.


Рикко ГРОСС.

– Вам когда-либо приходилось комплексовать, что все ваши золотые олимпийские медали – эстафетные?

– Помимо них у меня есть два индивидуальных серебра и бронза – думаю, это неплохая коллекция. Ну а то, что серебряные медали не стали золотыми, тому каждый раз была причина. В Альбервилле решающую роль сыграл мой единственный промах, из-за которого я проиграл 16 секунд Марку Кирхнеру в спринте, в Лиллехаммере отрыв от Сергея Чепикова оказался меньше всего шесть секунд, но это снова был отрыв не в мою пользу, хотя стреляли мы оба чисто. У меня с той гонки сохранилась фотография, сделанная на финишной отметке за секунду до того, как финишировал Чепиков: табло и мое имя на первой строке. Но Чепиков был на тех Играх объективно сильнее. В 1998-м у меня в силу разных причин вообще не было шансов подняться на подиум, а в 2002-м очень рассчитывал на индивидуальную гонку, но стал четвертым – непозволительно много мазал.

Другими словами, у меня было много возможностей, но далеко не все из них удалось реализовать.

– Непривычно слышать такое от человека, которого принято считать одним из самых успешных биатлонистов столетия. Всегда, кстати, хотела спросить: что вы чувствуете, когда приезжаете на стадион в Рупольдинге и проходите мимо памятника самому себе? Говорите ему мысленно: "Привет, Рикко?"

– Открою вам тайну: я всегда хожу на стадион другой дорогой.

Старший тренер мужской сборной России – о работе с Рикко Гроссом, проблемах Вольфганга Пихлера и уникуме Антоне Шипулине.

Слово "молодой" в биатлоне зачастую можно услышать применительно к возрастным, но впервые попавшим в сборную спортсменам. В этом плане 54-летний Брагин – тренер молодой. В мужскую сборную России он пришел лишь год назад.

Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ
из Обертиллиаха

– До этого я работал в Ханты-Мансийске и тоже с мужчинами. – Брагин наливает мне кофе с гостиничном тренерском номере с бескрайним видом на тирольские Альпы и продолжает рассказывать. – Еще раньше работал с юношами, с юниорами, с молодежной сборной – был старшим тренером. Леша Корнев, Петя Пащенко, которые сейчас тренируются в нашей бригаде, – они как раз из той команды. Еще несколько человек готовятся в группе Андрея Падина.

– Мне кажется, что переход из юниоров во взрослую категорию сложен в биатлоне не только для спортсменов, но и для тренера.

– Согласен. Когда меня позвали в молодежную команду, нашей главной целью было готовить спортсменов к чемпионату Европы. На тот момент еще существовал возрастной ценз в 27 лет. В таких случаях тренеры обычно старались брать 26-летних спортсменов и натаскивать их. Я же предложил подключать к команде тех, кто на три-четыре года моложе. Чтобы была хоть какая-то перспектива. Вот мы и набрали пацанов, из которых быстро сложилась хорошая команда.

Когда работал в Ханты-Мансийске, у меня тренировались и взрослые спортсмены. Дмитрий Ярошенко был чемпионом мира, Артем Гусев дважды выигрывал чемпионаты Европы, Алексей Трусов, который сейчас работает в женской сборной, был мастером спорта международного класса, выигрывал Универсиаду. То есть группа тоже была очень хорошей.

Ну а год назад мне предложили поработать с основной сборной.

– Не было опасения, что вы можете не справиться с коллективом, в котором собрано немало сильных личностей и который, как показал опыт прошлого года, способен осложнить жизнь любому тренеру?

– Думаете тот же Ярошенко был по характеру более простым? Или Гусев? Другими словами, опыт работы со спортсменами такой квалификации у меня уже имелся. А главное, мне было очень интересно получить возможность поработать с Рикко Гроссом. На тот момент, когда меня пригласили, было уже известно: велика вероятность, что немец придет в команду, а значит, понадобится тренер, который мог бы работать с ним в одной связке.

***

- Когда с женской сборной России работал Вольфганг Пихлер, как вы к этому относились?

- В оппозиции точно не был. В той команде рядом с Пихлером работал Павел Ростовцев, и я знал, что работает их команда очень интересно. Другой вопрос, что еще на этапе приглашения немца в Россию я говорил, что Пихлеру будет крайне тяжело. И что более логичным было бы поставить к нему в связку того же Леонида Гурьева. Все-таки Ростовцев не имел на момент начала работы никакого тренерского опыта. Окажись в бригаде более опытный человек, вполне допускаю, что никакого конфликта вокруг фигуры Пихлера не случилось бы вообще.

- А то, что предлагает команде Гросс, сильно отличается от методик, к которым привыкли вы?

- Отличается. Пока об этом рано говорить, все-таки мы пока проводим летнюю подготовку. Одно из главных отличий России от Германии всегда сводилось к тому, что немцы начинали предсезонную работу раньше. У нас, например, в апреле традиционно шло “закатывание”, а в середине месяца народ шел в отпуска, ехал на море. У немцев же в апреле уже нигде не было снега. Поэтому сезон они заканчивали мартовскими выступлениями в Кубке мира, а в середине апреля уже снова приступали к тренировкам. На подготовительном этапе у них традиционно много велосипеда, и вообще объем весенней работы достаточно велик.

- Обилие велосипедных кроссов протеста у ребят не вызвало?

- Нет. Нельзя сказать, что для нас это какая-то совсем новая работа. Просто специфика нашей страны такова, что на велосипеде зачастую просто негде ездить - нет подходящих трасс.

- Помнится, для Пихлера, когда он пришел в женскую команду в апреле 2011-го, стало большим сюрпризом, что его спортсменки оказались не готовы к тому, чтобы начинать полноценную нагрузочную работу в мае.

- Ну так причину я вам объяснил. В случае с Гроссом мы постоянно находились в контакте, поэтому втягивающий период был проведен довольно хорошо.

***

- Если не брать в расчет ветеранов группы в лице Евгения Гараничева и Дмитрия Малышко, кто из молодых, на ваш взгляд, может наиболее быстро выйти на уровень лидеров?

- Сложный вопрос. Очень неплох Петр Пащенко - как по результатам всевозможных тестирований, так и по характеру. Хотя, возможно, все дело в том, что я знаю Петю дольше, чем других ребят. Главное ведь не в потенциале, а в готовности человека работать. Такого же возраста Алексей Корнев. И тоже очень большой работяга. Обоим по 24 года, прекрасный для биатлона возраст.

Другой вопрос, что по-настоящему раскрываться спортсмен обычно начинает в нашем биатлоне после 25 лет. Вспомните, как тяжело выходил из юниорского возраста Шипулин.

- Может быть, мы просто что-то делаем не так? Поэтому и нет биатлонистов, способных ворваться в элиту столь ярко, как это получалось в разное время у Бьорндалена, у Мартена Фуркада, у Тарьея Бе?

- У нас не так давно был тренерский совет, на котором Валерий Польховский привел интересную статистику: за определенный период времени 25 российских спортсменов стали чемпионами и призерами чемпионата мира среди юниоров.

- И где все они сейчас?

- Валерий Николаевич тоже задал этот вопрос. Но если начать вникать в ситуацию, мы увидим, что в юношеских и юниорских командах каждый год меняются старшие тренеры. О каком прогрессе можно говорить, когда спортсменам постоянно приходится привыкать к непривычной для себя работе и к непрерывно меняющимся методикам? А ведь учить человека технике бега или стрельбе можно только в юниорском возрасте. Заниматься обучением в национальной команде, куда люди приходят в 25-27 лет, уже бессмысленно. Можно убить на это все лето, но, как только люди надевают майки с номерами и выходят на старт, все прежние навыки тут же возвращаются. Слишком глубока мышечная память.

- А как же Шипулин, сумевший перестроить технику за сезон и продолжающий этим заниматься?

- Антон - это уникум. Это было очевидно, еще когда он выступал в юниорах. А уникумы всегда представляют собой исключение из любых правил. Он очень умный спортсмен, фантастически одарен от природы. Биатлон ведь требует от человека самых разных качеств, зачастую противоположных. Идеальный биатлонист должен быть одновременно спринтером, стайером да еще иметь “шахматные” мозги. Таков Шипулин, таков Фуркад. Мне на самом деле очень интересно, что получится из совместной работы Шипулина с Крючковым.

- С Гроссом вы общаетесь напрямую или через переводчика?

- Пока помогает Александр Попов. Рикко многое понимает, все-таки прошлое у него - восточногерманское. Я сам учу немецкий. Времени это отнимает, конечно же, много, но куда деваться? Начал учить еще в те годы, когда начинал работать судьей. Это не было моей основной деятельностью, скорее хобби. Хотя сама по себе судейская работа невероятно интересна. Бывает много моментов, когда ты очень быстро должен принять единственно верное решение. Все как в гонке: или ошибешься, или нет.

- Вас не смущает, что тренерского опыта у Гросса тоже не очень много? Но при этом он старший.

- Скажу честно: я не очень склонен обращать внимание на то, кто из нас старше и опытнее по штатной иерархии. Дело не в должности и не в фамилии. А в том, чтобы добиться результата.

НЕДЕЛЯ БИАТЛОНА В "СЭ"

В состав российской команды он впервые попал нынешним летом – в 28 лет. Когда-то почти таким же образом накануне своего 29-го дня рождения свой путь в сборной начинал Дмитрий Ярошенко. Но то было, пожалуй, единственным случаем, что дает основания утверждать: спортивную карьеру Александра Бабчина уже сейчас нельзя считать рядовой

– Давайте, прежде всего, внесем ясность: вы – БАбчин, или БабчИн?

– Фамилия отца была с ударением на последнем слоге и не склонялась. Но когда они с мамой решили пожениться, мама сказала, что не хочет носить несклоняемую фамилию. И стала Бабчина. В связи с этим ударение перешло на первый слог. Я же отзываюсь на оба варианта, обид нет.

– Вызов в сборную в 29 лет – случай нечастый. Вы сейчас чувствуете себя на своем месте?

– Понятное дело, что в сборную важно не столько попасть, сколько удержаться в ней. Я уже привык к тому, что обо мне говорят "возрастной" спортсмен, хотя могу сказать вам честно, что сам не то чтобы не считаю себя таковым, но только в последние пару лет стал по-спортивному умным. Начал смотреть на многие вещи совершенно иначе. Раньше тренировался, как придется, не сильно расстраивался, если что-то не получается. Сейчас же… Может быть все дело в том, что только сейчас у меня стало что-то получаться?

– У вас богатая биатлонная история, не так ли?

– Скорее длинная. Родом я с Межгорья, выступал после окончания школы за Уфу, тренируясь у Ильгиза Самигуллина, вроде все неплохо получалось, и даже попадал в молодежную команду.

– И там сидели в запасе?

– В том-то и дело, что нет. Меня даже запасным никуда не брали. То визу не успевали сделать, то еще что-нибудь приключалось. С одной стороны, я вроде бы по всем критериям проходил в команду, но не выступил ни на одном первенстве. В мой последний год выступлений по юниорам я не попал на первенство мира, но отбирался на чемпионат Европы – в эстафету. Меня поставили в контрольных соревнованиях на первый этап, я его выиграл с минутным отрывом. Был в полной уверенности, что теперь уже точно в команде. А чуть позже выяснилось, что ребята, которые выступали в первенстве мира, выступили там очень хорошо и эстафету выиграли. И победный состав тренеры решили не менять.

Вот так я снова оказался за бортом. На первенстве России в том же сезоне выиграл три медали, отобрался в молодежную команду, поехал на сбор, но потом случился аппендицит. Еще через сезон меня вроде брали в команду, но предупредили, что берут только запасным. И я задумался: какой смысл вообще куда-то ездить запасным? Ни экипировки не получить, ни тренерского внимания, ничего. Вот и остался дома – тренироваться со своей командой. А потом как-то поехал на сбор в Раубичи.

– И попали в руки к белорусам?

– Предложение поменять спортивное гражданство мне сделали именно там. Я сразу согласия не дал, решил посоветоваться с другом, который одно время сам выступал за Белоруссию. Он выслушал и сказал: "Ни в коем случае!".

– Но почему?

– Друг в свое время уходил туда сильным бегуном, а через год вернулся никем. Вот и я поначалу отказался. Но меня продолжали уговаривать: зарплата, экипировка... В общем, уговорили. Честно вам скажу, уходил не из-за денег. Оставшись в Московской области, за которую тогда выступал, я получал бы больше. Но уж очень хотелось проявить себя, как спортсмен, посмотреть, какова она – настоящая спортивная жизнь.

– Посмотрели?

– В том-то и дело, что нет. Начал тренироваться, выиграл контрольные соревнования, понял, что меня железно берут в команду. А на вкатывании мне сказали, что российская федерация биатлона наложила на меня двухгодичный карантин. Притом что за Россию в официальных соревнованиях я никогда и нигде не выступал. Вот тогда я впервые расстроился по-настоящему.

– Не пытались каким-то образом договориться о снижении этого срока?

– Я не имел ни малейшего понятия о том, как это делается. Не знал даже, куда и к кому обращаться с этим вопросом. Понятно, что никакого желания тренироваться уже не было. Бегал периодически на внутренних соревнованиях в Белоруссии, причем не только по биатлону, но и по лыжам. И за год полностью "сдулся".

– В чем это выражалось?

– Когда карантин закончился, я поехал на первый этап Кубка мира в Остерсунд и в спринте с одним штрафом приехал 37-м. Это был шок. Я ж не знал тогда, что дальше будет только хуже. Что на этапах Кубка мира придется биться за попадание в пасьют, что более-менее пристойно будет получаться только в эстафетах. И то на одну из них я опоздал.

– В каком смысле?

– В прямом. Разминался в стартовом городке в Оберхофе, потом нагнулся, стал чистить ботинки, и тот, кто должен был передавать мне эстафету, просто проехал мимо, не заметив, что я стою в стороне. Встретились только когда он развернулся и обратно пошел.

Собственно, я уже тогда хотел возвращаться в Россию, но в белорусскую сборную пришел Рафаэль Пуаре. И я решил остаться еще на год.

– Работа с Пуаре оказалась эффективной?

– В тот год я решил, что все стало только хуже. Но потом понял, что так судить было неправильно. Ни один тренер в мире не сможет сделать результат сразу. Должно пройти какое-то время, прежде чем результаты начнут проявляться. Сейчас могу точно сказать: работа с Пуаре дала мне очень многое. Некоторыми вещами я даже стараюсь делиться с молодыми ребятами, когда приезжаю в Уфу.

– Почему вы все-таки вернулись?

– Понял, что нет смысла продолжать. Тренировки уже не приносили никакого удовольствия, а в этом случае работать бесполезно. Хотя каждую тренировку я отрабатывал очень добросовестно – притом, что ходил на них, как на каторгу. И сам себе в итоге сказал, что моя спортивная жизнь прошла и с этим нужно просто смириться.

А вернувшись, внезапно понял, что мне снова нравится тренироваться.

– Очередные два года карантина не пугали?

– Карантина не было. Белорусы отпустили меня без проблем – дали официальную бумагу, что не требуют моего отлучения от соревнований. Другое дело, что первый российский сезон все равно начался с неприятностей – я сломал ключицу. Тренировался на роллерах перед чемпионатом Башкирии, и на одном из участков трассы мне навстречу выехала 15-летняя девочка. Вот я и упал на асфальт, чтобы ее не сбить. Я ж мужик здоровый, покалечить мог.

– Чем же вы прогневили судьбу, что она так долго над вами издевалась?

– Почему издевалась? В моей жизни всегда было немало хорошего и интересного. Главное – есть друзья.

– А семья?

– Пока нет. Но очень хотелось бы иметь.

– Когда вы выиграли Кубок России и попали в команду, считали это удачей, или закономерностью?

– Даже не знаю. В принципе я понимал, что могу бороться за высокие места. Хотя цели выиграть во что бы то ни стало перед собой на тех соревнованиях не ставил.

– И не станете расстраиваться, если в сборной у вас ничего не получится?

– Как это – не получится? Я знаю, что получится. Даже сейчас на любой контрольной гонке я понимаю, что умею собираться, умею выступать, несмотря на свой преклонный по спортивным меркам возраст. И если кто-то считает меня слабым – пусть. Мне это только на руку. Раньше я постоянно пытался кому-то что-то доказать. На каждой тренировке лез из кожи вон. Сейчас я знаю, к чему иду, и знаю, как для этого работать.

– Каково это – впервые оказаться в сборной в 28 лет?

– Не могу сказать, что в новинку. Всех ребят знаю очень хорошо, никаких проблем в отношениях у нас нет. В плане тренировок стало намного проще. В сборной Башкирии у нас, например, никогда не было массажиста. Все проблемы приходилось решать самостоятельно, вплоть до того, что приносить "трубу" и коврик на рубеж. Сейчас же все мысли сводятся только к тому, как лучше провести тренировку.

– Кто из ребят является для вас наиболее сильным раздражителем?

– Я вообще в этом плане не смотрю по сторонам. Но обращаю внимание на тех, у кого какие-то упражнения получаются лучше, чем у меня. Хотел бы пострелять в паре с Димой Малышко, например.

– Почему именно с ним?

– От него на рубеже исходит какая-то сумасшедшая уверенность. Смотришь на него со стороны и знаешь, что он сейчас будет стрелять хорошо. И сам пропитываешься этой уверенностью.

– А кто в сборной быстрее всех бегает?

– Кроссы – Леша Слепов, Евгений Гараничев, Петя Пащенко. Не знаю, как мы будем выглядеть на пересеченной местности, но на стадионе они сильнее меня. А вот на роллерах я могу побороться с любым.

– Это правда, что Пащенко привели в биатлон вы?

– Петьку я знаю с детского возраста. Мы оба с Межгорья, ходили несколько раз в лыжные 50-километровые переходы по весне, правда Петька младше меня на пять лет и был мне тогда по пояс. А потом мы встретились спустя несколько лет. И на Пащенко неожиданно обратил внимание Самигуллин. Попросил меня узнать, не хочет ли Петька перейти из лыж в биатлон. Тот согласился сразу. Сказал, что давно об этом мечтал, но никто его никуда не звал. Вот так все и получилось.

– Если начнет выигрывать, вы получите полное право брать с него агентские проценты.

– Ну что вы, какие проценты… Мы ж – друзья!

Дебютант сборной России – о своем тернистом пути в команду и амбициях на будущий сезон

Есть ситуации, способные в одночасье изменить жизнь спортсмена. Именно так несколько лет назад произошло с лыжником Петром Пащенко. Он совершенно случайно столкнулся на университетских соревнованиях со своим земляком Александром Бабчиным. А тот чуть ли не за руку привел его к своему тренеру – Ильгизу Самигуллину, набиравшего группу биатлонистов. В этом году 24-летний Пащенко впервые начал предсезонную подготовку в основе национальной сборной.

– Новичкам обычно задают один и тот же вопрос: "Как вы сюда попали"?

– Неожиданно. В прошлом сезоне я тренировался в резервной сборной с Владимиром Брагиным. Не сказать, что провел год плохо, но он получился неоднозначным. Мы планировали выступить в чемпионате Европы и там, как говорится, реализовать себя. Но на европейское первенство я не попал.

– Почему?

– Заболел как раз перед отборочными соревнованиями. Когда чемпионат Европы закончился, меня отправили на этапы Кубка IBU, и вот там уже все получилось достаточно неплохо. Появились определенные сдвиги и в стрельбе – видимо, наработалась достаточная база. Я ведь совсем недавно в биатлоне. До того как пришел в этот вид спорта из лыжных гонок, винтовку в руках и не держал ни разу. Хотя мечтал быть биатлонистом с детства.

– Долго же вы шли к исполнению своей мечты.

– Что поделаешь, так сложилось. Теоретически я мог перейти в биатлон раньше – меня сразу после окончания 11-го класса звал с собой в Новосибирск Валерий Иванов – личный тренер Ольги Вилухиной. Но я тогда отказался – очень хотел поступить в Уфе в военный университет.

– Для этого нужно было продолжать бегать на лыжах?

– Для этого вообще не нужно было продолжать бегать. Более того, я не исключал, что вообще закончу с профессиональным спортом, если успешно сдам экзамены. Хотя в лыжных гонках у меня на тот момент только-только начало все получаться.

Но в университет я не поступил – не прошел медкомиссию.

– То есть как – не прошли?

– Врачи, которые проводили обследование, видимо, впервые столкнулись с тем, что называется "спортивное сердце". Вот и поставили мне диагноз "брадикардия". Никакие мои объяснения не были приняты в расчет. Видимо, никто просто не захотел брать на себя ответственность. Хотя сейчас я, разумеется, ни о чем не жалею. Тем более что сразу отнес документы в другой университет и стал там учиться и довольно быстро понял, что прекрасно могу совмещать учебу и спорт.

На самом деле это было таким счастливым стечением обстоятельств. Потому что через некоторое время я поехал на университетские республиканские соревнования по лыжным гонкам и встретил там Сашу Бабчина, который учился на тот момент в Башкирии. Саша был с другом, который только-только закончил биатлонную карьеру и стал работать тренером в Новосибирске. Они, как выяснилось, искали ребят 1991 года рождения для новосибирской биатлонной школы. И я подходил под все требования. В общем, даже уговаривать меня не пришлось.

Вот так я попал к Ильгизу Самигуллину и поехал с ним на первый сбор – в Красноярск. Правда, быстро понял, что мой организм совершенно не готов работать так, как требуется. Проблемы были во всем: я не мог ни бежать быстро, ни быстро стрелять. В принципе, для первого года это было нормально, но на второй-то я должен был уже переходить в более старшую группу и начинать соревноваться с мужчинами.

Психологически это был довольно тяжелый для меня период. Я постоянно думал о том, что с такими результатами вряд ли останусь в биатлоне. Да и сам не считал, что будет правильно продолжать занимать чье-то место.

– А что вы хотели-то – после первого года?

– Тренеры мне примерно так и объяснили. А чуть позже мне предложили перейти в группу Брагина – он тогда работал в Ханты-Мансийске.

– Насколько гладко прошло для вас соприкосновение со взрослым биатлоном?

– Мне кажется, что для перехода на такой уровень спортсмен должен быть, прежде всего, готов психологически. В молодежной команде мне было даже сложнее. В этом году уже проще. К тому же тренерский коллектив, в котором я оказался, мне уже хорошо знаком. У нас тот же массажист, что был в прошлом году, доктор, научная бригада. Это на самом деле очень важно – попасть в привычную обстановку. Из ребят я не был знаком только с Дмитрием Малышко и Евгением Гараничевым. Со всеми остальными мы и работали вместе немало, и выступали в соревнованиях.

– С проявлениями дедовщины со стороны ветеранов сталкиваться не приходилось?

– Нет. Мне вообще в этом отношении всегда везло. Возможно, дело в том, что я начал серьезно тренироваться в 19 лет, а это уже много для спортсмена. Когда был поменьше и жил в Межгорье, с другими спортсменами вообще почти не пересекался, так что "строить" меня пытался только мой тренер. Он постоянно пытался объяснить мне, что нужно много работать летом для того, чтобы быстро бегать зимой, а какая работа, когда я все лето у бабушки или на рыбалке с папой?

– Вы вот сказали, что 19 лет – это уже много. Но к моменту Олимпийских игр в Пхенчхане вам будет 27.

– А я не скажу, что 27 лет – это много. Другой вопрос, что к этому возрасту хорошо бы иметь солидный опыт выступлений и хорошую технику. Все-таки приобретать какие-то технические навыки с возрастом становится сложнее. Для того чтобы переучиться, нужно не просто очень сильно самому этого захотеть, но нужен еще и очень большой объем специальной работы. А в спорте не так много специалистов, которые знают, что делать в такой ситуации.

– Почему вы так думаете?

– Потому что хороших специалистов знают все. Например, в группе, где тренируется Антон Шипулин, сейчас работает словацкий специалист Ярослав Гайдыш – так, по-моему, правильно произносится его фамилия. Я тоже работал с ним в прошлом году. Гайдыш приезжал на один из сборов с женской командой и не отказался показать нам некоторые свои методики, объяснил, зачем они нужны. Очень многие биатлонисты эти методики используют, причем не только в России. Сейчас вообще все стали обращать большое внимание на технику лыжного хода.

– Своей техникой вы довольны?

– Когда смотрю свой бег в динамике, то да. А вот в замедленной съемке становится заметно, что еще многое можно улучшить. Особенно если сравнивать с тем, как бегут мастера высочайшего класса.

– Что в вашем понимании идеальная техника бега?

– Это техника, которая дает максимально высокую скорость и требует при этом наименьших физических затрат.

– А что вы думаете о своей технике стрельбы?

– Тут непаханое поле работы. Но это как раз меня радует. Всегда же лучше, когда понимаешь, над чем нужно работать и есть тот, кто может этому научить. У нас в сборной прекрасный тренер по стрельбе – Сергей Викторович Богданов, сам он пришел в биатлон из "чистой" стрельбы, и вместе мы работаем уже целый год. Я узнал от него массу вещей, о которых раньше даже не догадывался. Мы постоянно что-то обсуждаем – от изготовления ложа до самой стрельбы. Это же не просто набор действий – встал, прицелился, нажал на курок. А целая философия. Не говоря уже о том, что стрельба требует от человека целого ряда психологических качеств.

– Вы заметили, что поначалу не отличались скорострельностью. А надо ли к ней стремиться любой ценой?

– Думаю, у каждого человека в этом отношении существует свой предел. Кто-то допустим способен стрелять два рубежа из сорока секунд.

– А вы?

– Я пробовал. Для меня это слишком быстро. То есть можно и закрыть мишени, если повезет, но в стабильном качестве такой стрельбы я не уверен. Идеальным для себя считаю временной лимит, при котором я способен довести эффективность своей стрельбы до ста процентов.

– И в какой отрезок вы на данный момент стремитесь уложиться?

– В 45 секунд.

– То, что старший тренер команды одновременно является вашим личным тренером, дает какое-то преимущество?

– Не думаю, что буду иметь какое-либо преимущество при комплектовании команды, если сам не смогу подтвердить это результатами. Здесь важно скорее то, что личный тренер – это всегда родной человек, который прекрасно тебя знает и всегда подскажет, какая работа наиболее правильна именно для тебя, на что стоит обратить особое внимание. К которому можно обратиться с любой проблемой. Такому человеку и веришь гораздо больше. Потому что уже добивался с ним результата.

– Какой результат в этом сезоне сделал бы вас счастливым?

– Не хочу озвучивать. На самом деле тренеры тоже задавали нам этот вопрос. Каждый спортсмен должен был написать, к чему он стремится.

– И что написали вы?

– Для меня было бы здорово не просто попасть на Кубок мира, но выйти на такой уровень, чтобы моя кандидатура рассматривалась на место в эстафетной четверке.

Трехкратный чемпион Европы и обладатель кубка IBU не собирается уступать дорогу в сборную России молодым.

Если бы не несчастный случай, Алексей Слепов никогда не ушел бы в биатлон из лыжных гонок. Так он считает до сих пор, хотя когда сказал мне об этом на сборе в Обертиллиахе, хотелось переспросить: это говорит трехкратный чемпион Европы и обладатель кубка IBU? C другой стороны, наиболее сильной стороной Слепова-биатлониста я назвала бы прежде всего чисто лыжную рассудительность. Как только стало ясно, что группа Анатолия Чепалова будет расформирована и никакого лыжного будущего у подопечных знаменитого тренера не предвидится, Слепов просто переключился на новый для себя вид спорта, решив, что самое лучшее место для тренировок и достижения результата – это национальная сборная. Значит, туда нужно и стремиться.

– Мне, конечно же, повезло, – вслух рассуждал спортсмен, когда мы встретились в Обертиллиахе. – Повезло в том, что рядом были тренеры, которые пытались общими усилиями научить меня стрелять. Я же, попав в биатлон, просто старался как можно лучше делать свою работу. И уже через три месяца на чемпионате России по лыжероллерам стал 10-м в гонке преследования – с шестью промахами.

Потом было довольно много неудач, связанных в основном со стрельбой, но были и определенные успехи. Я занял первое место на Кубке России в Сочи, мы первыми прибежали там с ребятами в командной гонке.

В целом мне в биатлоне понравилось: стрельба, бег, постоянный азарт.

– По складу характера вы спринтер или больше тяготеете к длинным дистанциям?

- В лыжах мне нравилось бегать 15 и 30 километров. Пробовал и 50, но не хватало сил.

– А что думаете о себе как о биатлонисте?

– Ничего особенного не думаю. Биатлон для меня – это любимое дело, доставляющее массу удовольствия. Поэтому я просто тренируюсь, готовлюсь к сезону, хочу зимой показать хорошие результаты и не стремлюсь ничего загадывать наперед.

Многие, знаю, верят, что когда мечтаешь о чем-то, нужно постоянно прокручивать это в голове. Тогда есть шанс, что сбудется. Но я так не привык. Я вообще, наверное, слишком спокойный. Не мандражирую никогда раньше времени, просто выхожу на старт, собираю все свои силы в кулак и стараюсь показать хороший результат.

– Могли бы расшифровать это понятие?

– Продержать высокую скорость на протяжении всей дистанции и при этом не допустить промахов. Я постоянно борюсь за скорострельность, но должен признать, что время моей стрельбы никогда еще не было таким, как хотелось бы. Другими словами, работа над ошибками хоть и идет, но медленно.

– Слушаю вас и думаю о том, что наиболее комфортно вы, наверное, должны чувствовать себя в индивидуальной гонке. Но там имеет первостепенное значение стрельба, которая, по вашим словам, у вас пока не очень получается. Западня какая-то…

– В этом году я стал гораздо больше тренироваться в соревновательном режиме, когда в соревнование – со штрафными кругами – превращается чуть ли не каждая тренировка. Когда работа предстоит большая, заходить на штрафные круги как-то совсем не хочется. Соответственно, настраиваешься на тренировку уже совершенно иначе.

– Чего вам больше не хватает в стрельбе – умения концентрироваться на рубеже или каких-то базовых технических навыков?

– Мне кажется, что просто слишком много людей одновременно стараются научить меня правильно стрелять. При этом каждый учит по-своему. При таком количестве информации ее просто невозможно сразу уложить в голове, нужно время. Учитывать-то приходится кучу индивидуальных вещей: и строение глаза, и мышечные особенности.

Но над стрельбой я постоянно работаю отдельно. Особенно над первым выстрелом. Знаю, что в сравнении с другими ребятами я в этом все еще немного опаздываю. Дело не в том, что я промахиваюсь. Просто мне все еще тяжело психологически переключаться при заходе на рубеж с бега на стрельбу. Заметил, кстати, что на кубках IBU я выступаю в наиболее уравновешенном внутреннем состоянии. И это позволяет довольно часто показывать высокие результаты.

– Выступать в Кубках мира вам психологически сложнее?

– Не сказать, что я как-то по-особому волнуюсь на дистанции. Просто конкуренция внутри страны у нас такова, что первое же неудачное выступление вполне может стать последним. Поэтому напряжение присутствует постоянно, даже когда его не видно внешне. Обижаться на это нельзя, просто нужно готовиться, настраиваться. Другой вопрос, что настроиться на выступление, когда о своем участии в том или ином старте узнаешь за два-три дня, лично мне непросто.

– Вас довольно долго называли в биатлоне молодым спортсменом. Когда, по вашим ощущениям, вы вышли из этого возраста?

– Старым спортсменом я не считаю себя даже сейчас, хотя мне скоро 29. Если спортсмен в сорок лет показывает высокие результаты и способен конкурировать с молодыми, почему бы ему не бегать дальше? Просто у нас в стране то ли менталитет такой, то ли политика, но все постоянно хотят дать дорогу молодым. При этом по умолчанию считается, что в 30 лет человека пора списывать.

Мне кажется, это неправильно. Я не так давно читал книгу про Павла и Алевтину Колчиных о том, как их обоих пытались списать в 30-летнем возрасте в середине 60-х годов прошлого века, и понял, что так в России было всегда. Либо с этой системой нужно бороться, либо смириться с ней и стараться выживать самостоятельно.

– Когда в прошлом сезоне вы выиграли три золотые медали на чемпионате Европы, не жалели, что не имеете возможности реализовать набранную форму на более значимых соревнованиях?

– Такую возможность я получил сразу после европейского первенства – поехал на этап Кубка мира и не показал там ничего хорошего. Думаю, все дело было в том, что к чемпионату Европы я готовил себя сильно заранее. Очень тщательно психологически настраивал себя на то, чтобы показать отличную стрельбу и при этом не проиграть соперникам ходом. Поэтому, думаю, и удалось добиться такого результата. После того чемпионата меня даже взяли запасным на чемпионат мира в Контиолахти. Но там я понимал, что на старт скорее всего не выйду, и уже настраивал себя на то, чтобы хорошо выступить в чемпионате России. Тренировался один раз в день, бегал по вечерам кроссы.

– А что вы чувствовали, понимая, что ни разу не выйдете на старт?

– Ничего. Смотрел по сторонам, наблюдал за теми, кто выступает. Мне даже показалось, что большинство лидеров, несмотря на то что выступают на главном для себя старте, уже находятся в достаточно расслабленном состоянии, понимая, что основная часть сезона позади. И эта внутренняя расслабленность только помогала им побеждать.

– Если бы вам выдалась возможность провести тренировочный спарринг-сбор с любым биатлонистом мира, кого бы выбрали?

– Я бы приехал в Европу, взял машину в аренду и ездил бы из страны в страну, пока не закончатся деньги на карточке. И тренировался бы с самыми разными людьми. А выбирать кого-то одного? Ну, допустим, выберу я кого-то, а человек решит провести разгрузочную неделю. И что толку с такого спарринга? А вообще мне кажется, что все спортсмены делают в тренировках примерно одно и то же. Просто некоторым удается лучше подвести себя к старту.

– Что изменилось в российской команде в связи с тем, что во главе ее встал немецкий тренер?

– Мне кажется, у нас сейчас идеальная рабочая обстановка. Нет однотипности. Рикко Гросс за короткое время успел неплохо изучить каждого спортсмена, и несложно заметить, что тренировочные планы пишутся достаточно индивидуально. Это очень напомнило мне период, когда я много лет тренировался с Анатолием Чепаловым и мог вообще ничего не говорить тренеру – он знал меня едва ли не лучше, чем я сам. С Гроссом накануне начала совместной работы у нас был нормальный рабочий разговор. Я сразу предупредил о каких-то особенностях своего организма, которые мне кажутся важными.

– Запасов разговорного английского языка вам для общения с новым тренером хватает?

– Во-первых, в команде хватает тех, кто может помочь с переводом. Во-вторых, Рикко как-то стремительно осваивает русский. Не исключаю, что скоро он начнет давать интервью уже на этом языке.

В предпоследний день сбора в Обертиллиахе у Тимофея Лапшина порядком разладилась стрельба. Наверное, поэтому спортсмен был менее улыбчив, чем обычно. Но расстройства не показывал. Сказал:

– Это – нормальное состояние для летнего периода. Все-таки первые контрольные соревнования, бывает всякое. Желание-то показать себя большое – тем более, что сменилась команда, тренерский штаб. Хотелось показать все, что умею, вот где-то и перехлестнуло. Наверное, слишком быстро прошел первый круг, и из-за этого сбилось все остальное.

– Вы становились чемпионом России по летнему биатлону еще пять лет назад. Где чувствуете себя увереннее – на роллерах, или на снегу?

– На лыжах, конечно. Роллеры – это так, всего лишь этап подготовки. Хотя когда на летнем чемпионате мира-2010 в Польше я стал вторым в гонке преследования, было даже немного обидно. Меня там обошел словак. До сих пор думаю, что с роллерами у него что-то было не так. На финиш я шел первым, но там был спуск и словак объехал меня именно на этом спуске. Как такое могло быть, если лыжероллеры одинаковые?

– Вы начали свою карьеру в этапах Кубка мира еще в 2011-м а потом пропали из основы на два года. С чем это было связано?

– Были травмы , которые не позволяли показывать ту скорость с которой можно было бы ехать на Кубки мира и показывать там высокие результаты, я это и сам понимал. После чего было трудно попасть в команду.

– Тем не менее, незадолго до Игр в Сочи тренер молодежной команды Александр Касперович сказал, что ваша основная задача в сезоне – отобраться в олимпийскую сборную. Вы туда не отобрались. Почему?

– Возможно, все дело было в том, что мне дали в том сезоне всего один шанс – на этапе Кубка мира в Антхольце. Я тогда, честно говоря, рассчитывал поехать и в Оберхоф, и в Рупольдинг – официально по крайней мере туда отобрался – выиграл четыре гонки на кубке IBU. Но не сложилось. Я тогда напрямую спросил Николая Петровича Лопухова, который был старшим тренером, сколько еще этапов я должен выиграть, чтобы получить место в команде.

– И что он вам ответил?

– Дал достаточно четко понять, что меня в этой команде он не видит.


Бывший старший тренер мужской сборной России Николай ЛОПУХОВ.

– Вы ведь в свое время пришли в сборную из экспериментальной команды “Сочи-2014”, которой руководил Лопухов. И теоретически должны были без проблем находить с этим тренером общий язык, когда он возглавил мужскую сборную.

– На практике это получалось далеко не всегда, тем более что в том сезоне я тренировался с молодежной командой. Возможно, поэтому Лопухов относился ко мне более жестко.

Когда я все-таки получил возможность стартовать в Антхольце, мотивация всех обыграть зашкаливала. Но не удалось отстрелять чисто. Приехал в спринте 16-м и сразу понял, что никакой Олимпиаду у меня уже не будет. Понятно, что надеялся на чудо до последнего. Но чуда не произошло.

– Как вы оцениваете свое состояние сейчас?

– Сейчас я вообще ничего не хотел бы оценивать. Сезон покажет.

– Но ведь вы сделали определенный этап работы, проходили определенные тесты, на основании которых можно, наверное, делать какие-то выводы? В чем-то стали лучше?

– Так сразу я и не скажу. У меня есть определенные минусы, которые я стараюсь исправить, но говорить об этом не считаю нужным.

– Почему?

– Чтобы об этом не знали соперники.

– А вы представляете, какое количество болельщиков в нашей стране следят за вашим видом спорта и хотели бы знать, побежит биатлонист Лапшин в этом сезоне, или нет?

– Побежит, и сделает все возможное и невозможное!

Сейчас, кстати, я стал гораздо больше работать над своим психологическим состоянием. Иначе стал относиться к тому, что делаю на тренировке. Не в плане нагрузок – я всегда работал много, но в плане отношения к тому, что делаю. Иногда даже представляю, что бегу на соревнованиях. Это помогает гораздо лучше концентрироваться на своих действиях.

– Насколько тяжело идет сейчас предсезонная работа в целом?

– Не скажу, что мы стали меньше работать, чем работали раньше, но психологически стало легче. Нет постоянного давления “Вам надо, надо, надо. Вы должны, должны, должны”.

– Раньше это было?

– Постоянно. А такие вещи накапливаются. Мне кажется, что в России вообще не очень принято учитывать индивидуальные особенности спортсменов. Попал ты в общую кашу – будь, как все. Но ведь далеко не все способны так работать. Сейчас, например, когда руководить процессом стал Рикко Гросс, тренировки стали гораздо более индивидуальными. Мы много разговариваем, обсуждаем какие-то проблемы. И мне это нравится. Я не могу работать с тренером, которому внутренне не доверяю. При этом для меня очень важно понимать, что и зачем я делаю.

С другой стороны, я привык всегда досконально выполнять все, что скажут тренеры. Иногда даже больше. Из-за этого не всегда удавалось подойти к соревнованиям в свежем состоянии. Но я всегда считал, что тяжелая тренировочная работа, которая заставляет терпеть, преодолевать себя, как бы раздвигает границы возможностей спортсмена. Не сможешь перешагнуть через себя, перебороть свое состояние – значит, просто не будешь расти.

– Бегать на пределе сил – больно?

– Да. Тяжело бывает терпеть, когда мозг говорит одно, а делать нужно другое. Я сейчас читаю книгу о триатлоне, там очень многое говорится о необходимости терпеть и преодолевать себя. Если хочешь за что-то бороться.

– А если в один прекрасный день ваш мозг скажет: “Парень, остановись. Иначе ты просто умрешь”.

– Такое тоже бывало. Но ведь не умер пока?

– Вы воспринимаете Гросса только как тренера, или в большей степени видите в нем успешного спортсмена?

– Сложно сказать. У Рикко огромный опыт собственных выступлений, причем опыт успешный. К тому же он был спортсменом совсем недавно, а не 30 лет назад. Ему хочется верить. Нет оснований сомневаться в том, что он говорит. Мы же ведь в плане тренировок работаем едва ли не больше, чем в любой другой стране мира. Значит, что-то делаем неправильно, раз нет таких результатов, как хотелось бы?


Рикко ГРОСС завершил карьеру по окончании сезона-2006/2007. Фото AFP

– Вы пытались найти ответ, что именно может быть неправильным?

– Думаю, одна из причин может заключаться как раз в том, о чем я уже сказал – в отсутствии индивидуального подхода к спортсмену. В Европе биатлонистов не так много. Поэтому там и дорожат каждым спортсменом. У нас же всегда в ходу был принцип: уйдет один спортсмен, на его место придут два других. Кто-то, глядишь, и пробьется. В итоге мы тратим все силы на то, чтобы отобраться в команду, а когда дело доходит до главных стартов, ты уже “приехал”.

– Какое из ваших воспоминаний о биатлоне доставляет наибольшее количество позитивных эмоций?

– Наверное самый первый этап Кубка мира в Хохфильцене. Мы тогда приехали вместе с Димой Малышко с кубка IBU, который проходил в Остерсунде (туда его перенесли из Идре). Дима был первым, я вторым, и нас вызвали на сбор в Риднау. И там сообщили, что мы едем в Хохфильцен. В первой гонке Малышко стал 11-м, а я 23-м. Пробежал не очень хорошо, прямо скажем. Зато в пасьюте на следующий день три рубежа шел с нулями – на втором месте. И только на четвертом рубеже до меня дошло, что я – второй. При этом я совершенно не помнил, как шел три предыдущих круга, как стрелял. Состояние было – словно только что проснулся – и вот она, почти уже завоеванная медаль.

Вот тут меня и затрясло – как в тиски всего зажало. Два промаха в итоге. Но в целом я получил от того этапа массу удовольствия. До этого ведь Кубок мира только по телевизору видел, а тут – вот рядом живой Бьорндален ходит, Ферри…


Тимофей ЛАПШИН дебютировал в Кубке мира в декабре 2011 года.

– Насколько велика разница в ощущениях, когда бежишь не индивидуальную гонку, а эстафету, к тому же медальную?

– Для меня это одинаково. И там, и там, нужно отработать максимально хорошо, неважно, речь идет о дистанции в целом или о своем этапе. Хотя, думаю, любой спортсмен относится к индивидуальным наградам, как к более престижным.

– С возрастом ваш интерес к биатлону не становится слабее?

– Наоборот. Начинаешь гораздо лучше понимать многие вещи. Жаль только, что это начинает происходить так поздно. С другой стороны, я все еще чувствую, что есть резерв, есть потенциал, есть в чем добавлять.

– Вы не устаете от постоянной зимы, от одних и тех же стадионов, от вечных баулов и кочевой жизни?

– Что вы, совсем наоборот. Зима – это соревнования. Как только она приходит, значит, начинается интересная жизнь. А вот лето переживается с трудом. Потому что ты пашешь, пашешь, пашешь, и кажется, конца-края этому не будет никогда.

Из девяти спортсменов группы Владимира Брагина Алексей Корнев, пожалуй, единственный, кто вообще не рассчитывал, что будет проходить предсезонную подготовку в основной сборной, да еще и под личным контролем нового старшего тренера мужской сборной Рикко Гросса. Но отнесся к этому философски: "Есть куда расти. Есть за кем тянуться".

– Вы ведь начинали серьезную биатлонную карьеру в экспериментальной группе Николая Лопухова "Сочи-2014"?

– Да, вместе с Тимофеем Лапшиным, Максимом Цветковым, Дмитрием Дюжевым и Дмитрием Русиновым. Правда, эти два спортсмена уже выступают за другие страны: Дюжев – за Белоруссию, Русинов – за Украину. С Лопуховым я тренировался два года, а после того как Николай Петрович ушел в национальную команду, я стал работать с Александром Касперовичем.

– Не было обидно, что Цветков, который на год младше вас, ушел с Лопуховым в сборную, а вы остались в резерве?

– Что здесь обидного? Максим был на голову сильнее меня, заслужил. Что до меня, само присутствие в той команде и возможность потренироваться с такими сильными ребятами были хорошим знаком.

Правда, потом был спад, связанный с травмой, заболела спина. Я даже начал думать о том, чтобы заканчивать со спортом – не мог ни бежать, ни стрелять. Примерно тогда Касперович предложил мне перейти в группу Владимира Брагина в Ханты-Мансийск. Он так и сказал тогда: мол, если куда-то переходить, так только к Брагину. У Владимира Владимировича как раз тогда завершала карьеру вся его предыдущая группа, и он набирал новую.

– Насколько комфортно вы чувствуете себя сейчас, тренируясь в основной сборной?

– Особого давления не ощущаю, потому что тренерский коллектив знаком еще с прошлого года, за исключением, конечно, старшего тренера Рикко Гросса. А с ребятами из команды я знаком уже давно. Мне тяжелее дался год, когда я переходил из юниорской группы во взрослую. Мы тогда с Антоном Бабиковым продолжали "прицепом" тренироваться в юниорской команде, но выступать уже должны были в мужской категории. Если честно, я в большей степени рассчитывал, что попаду в этом сезоне в команду "Б". А попал уровнем выше. Но дискомфорта не ощущаю.

– Перспективу удержаться в основной команде считаете реальной?

– Вообще не думаю об этом. Тренируюсь, выполняю все, что говорят мне тренеры, а там – как будет, так и будет. Сумею попасть на Кубки IBU, значит, буду выступать там. Не сумею – поеду на "Ижевскую винтовку и буду снова отбираться в команду. В нашем виде спорта не следует сильно заморачиваться такими вопросами. В биатлоне иногда один-единственный выстрел способен изменить всю карьеру. К тому же я уже успел понять, что лучше выступаю тогда, когда сам от себя ничего не жду.

– А были случаи, когда ждали многого, но ничего не сумели показать?

– Было такое. Еще когда бегал в юниорах и мы отбирались на чемпионаты Европы и мира. Я понимал, что могу, постоянно думал об этом – и постоянно промахивался последним выстрелом.

– Чем, на ваш взгляд, взрослый биатлон отличается от юниорского?

– В юниорах у тебя всегда есть право на ошибку. В серьезной команде – нет. Ты должен контролировать каждое свое действие, при этом постоянно держишь в голове, что каждый твой шаг должен быть верным. При этом колоссальное значение имеет психология. Любая неуравновешенность, даже небольшой эмоциональный срыв способны свести к нулю даже самую идеальную физическую форму.

– Как складываются отношения со стрельбой?

– Зависит от внутреннего напряжения и уровня соревнований.

– И от погоды?

– При ураганном ветре лично мне стрелять не доводилось, но рваные порывы – обычная вещь. В таких ситуациях даже нет смысла делать поправки на ветер. Что толку, если через секунду-другую он может начать дуть в обратную сторону? Приходится стрелять “с выносом” – то есть со смещением мушки. В этом году у нас проводится достаточно много тренировок для отработки именно такой стрельбы. Раньше как-то внимание этому вообще не уделялось.

– Насколько сильно вы расстраиваетесь, когда что-то не получается?

– Я эмоциональный человек. Тренеры даже иногда успокаивают, когда я на тренировках слишком резко на какие-то вещи реагирую. Правда, до того, чтобы ломать лыжные палки или швыряться ими, дело не доходит.

– Что дается в тренировках наиболее тяжело?

– Больше всего не люблю тренироваться на маленьких кругах длиной три-четыре километра. Таких кругов приходится наматывать за тренировку довольно много и эмоционально это начинает сильно угнетать. К концу сбора знаешь, что называется, каждую травинку. Мне комфортнее, когда идешь на длинную дистанцию, когда непрерывно меняется рельеф. В этом отношении я скорее стайер.

– А какую самую длинную дистанцию приходилось преодолевать на лыжах?

– Бегал два года назад Авачинский марафон на Камчатке – 60 километров. Мы тогда ездили всей молодежной командой на "закатку" после сезона, шли одной группой, разговаривали. И в итоге прибежали к финишу в топ-15. Честно говоря, никогда не подозревал, что бегать марафон может быть так классно и комфортно.

Знаменитым он стал еще в юниорском возрасте: так ярко в мужском биатлоне свою карьеру начинали единицы: три победы на мировых первенствах в юношеской категории, еще две – в юниорской. Начал взрослую карьеру стартом на этапе Кубка мира в 2013-м и сразу стал восьмым. А еще Цветков – самый юный биатлонист основного состава российской сборной

– На вас когда-нибудь производил впечатление тот ажиотаж, который сопровождал ваши победы на юношеском и юниорском уровне?

– Я как-то вообще не замечал этого. Наверное, потому, что работал в команде, а там как-то вообще не было принято читать, что о тебе пишут. В самой же команде я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил, что на меня возлагаются какие-то особые надежды. Никогда такого не было. Я ведь начинал серьезно заниматься биатлоном в экспериментальной группе Николая Лопухова, а у него не зазнаешься. Что бы ты ни выиграл, на тренировках разговор один: "Работай!"

– В группу Лопухова вы пришли из лыжных гонок?

– Да, в тот год, когда эта группа только набиралась. Мне было 16.

– И каково было начинать работать с тренером, у которого, как и у вас, не было на тот момент никакого биатлонного опыта?

– У нас были биатлонные тренеры по стрельбе, которые ставили технику, а Николай Петрович отвечал, прежде всего, за функциональную подготовку. Так что никакого дискомфорта я не чувствовал.

– А что было потом?

– Тренировался два сезона в начале лета с юниорской командой Александра Касперовича, но когда Лопухов ушел работать в сборную, меня тоже туда пригласили – в команду "Б". Как бы прицепом. Все-таки Николай Петрович был и остается моим личным тренером. По ходу сезона я так и переходил из одной команды в другую – от Лопухова к Касперовичу и обратно. На юниорские чемпионаты мира и Европы ездил с командой Касперовича, потом снова возвращался к Лопухову.

– Кому на ваш взгляд принадлежит главная часть ваших биатлонных успехов?

– Трудно сказать. Все-таки у меня была заложена хорошая база еще до прихода в биатлон – когда я тренировался с отцом. Я даже выигрывал в лыжных гонках всероссийские соревнования. Понятно, что в биатлоне на мое становление так или иначе влияли все, с кем довелось работать. Но к Лопухову я, безусловно, прислушиваюсь особо. И стопроцентно ему доверяю. Все-таки первые результаты у меня появились именно после работы с этим тренером, а в таких случаях очень быстро перестаешь сомневаться и просто воспринимаешь все, что тебе говорят, как аксиому.

– То, что вы – ребенок из спортивной семьи, хоть в чем-то дает вам преимущество?

– Думаю, да. Родители во всем и всегда меня поддерживают. Отец всегда готов объяснить, если что-то не получается, помогает справляться с какими-то сложными ситуациями, да и вообще это очень важно, как мне кажется, когда родители понимают, чем ты занимаешься и насколько это для тебя серьезно.

– Мои родители в свое время постоянно твердили, что идти большой спорт нужно только тогда, когда есть великая цель и реальные возможности этой цели достичь. А если шансов нет, не нужно тратить время.

– Когда я только начинал заниматься спортом, не скажу, что ставил перед собой какие-то великие цели. Понятно, что когда смотрел Олимпийские игры по телевизору, думал, как и все, как здорово было бы стать однажды олимпийским чемпионом. И каждый раз с удвоенной силой начинал тренироваться. Главное, что я усвоил от отца – это не бояться работать и не бояться неудач. Не делать скоропалительных выводов, если что-то не получается, и никогда не бросать начатое. Уметь терпеть, другими словами. И тогда все рано или поздно получится.

Не скажу, кстати, что был в детстве каким-то по-особому одаренным ребенком. В чем-то я всегда проигрывал другим ребятам. В каких-то силовых упражнениях, например.

– Наверное, это неудивительно – у вас достаточно тонкая кость.

– Возможно, но необходимости быть сильным физически это ведь не отменяет? Поэтому я постоянно думал, как и чем свои недостатки компенсировать. Хотя, например, когда только начинал работать с Лопуховым, было так тяжело, что возвращался домой с тренировки, валился на кровать и думал: "Зачем я вообще этим занимаюсь?"

– А бросить спорт когда-нибудь хотелось?

– Так, чтобы совсем и навсегда – нет. Бывали, конечно, ситуации, когда не получалось вообще ничего: ни бег, ни стрельба. Когда не знал, что делать. Когда был готов уехать со сборов, вернуться домой и тренироваться там, чтобы никто вообще меня не видел. Но такие состояния бывают, наверное, у всех. И достаточно быстро проходят.

– Наверное, тяжело заставлять себя бежать по дистанции, если с самого начала не заладилась стрельба и понимаешь, что шансов на успешный результат уже нет?

– Как раз с этим и помогает справиться привычка терпеть и работать до конца. Недавно меня кто-то спросил о том, как ощущается на трассе поддержка болельщиков. Она ведь реально ощущается. Иногда бежишь и думаешь: "Сейчас встану, упаду и вообще никуда дальше не поеду". Но стоит кому-то крикнуть со стороны: "Давай!" сразу все меняется. Сразу понимаешь, что на тебя смотрят, переживают, специально приехали люди, наверное. Как можно на глазах у таких болельщиков сдаться?

– Что оказалось наиболее сложным для вас в прошлом сезоне?

– То, что я шесть месяцев не был дома. Психологически это угнетало очень сильно. Под конец сезона я выходил на старт и отчетливо понимал, что вообще не хочу бежать. Что все эти соревнования, сборы, переезды уже до такой степени поперек горла стоят… Тяжелое было состояние, честно скажу. Особенно непросто было видеть, как к более старшим ребятам на сборы приезжает кто-то из близких. Каждый раз я порывался спросить тренеров, можно ли мне, допустим, привезти на какой-то из сборов жену, но каждый раз думал, что если мне откажут, начнут объяснять, что я в команде самый молодой и мне этого не положено, то психологически станет еще тяжелее. Почему-то был уверен, что откажут. И не спрашивал ни о чем в результате.

– Насколько тяжело у вас проходила адаптация ко взрослому биатлону?

– Не скажу, что тяжело. Все-таки ездить вместе с Лопуховым на взрослые соревнования я начал довольно рано. Тяжело бывает, когда ты постоянно тренируешься и соревнуешься с юниорами, а потом – бах! И среди мужчин. А там все другое. Прежде всего – скорости. Собственно, у нас еще в экспериментальной команде были собраны спортсмены самого разного возраста. Тот де Тимофей Лапшин был намного старше. А поскольку тренировались мы вместе, был шанс почувствовать непривычную для себя скорость и привыкнуть к ней. Наверное, поэтому переход и не получился жестким.

– Ваша экспериментальная команда называлась "Сочи-2014" и это подразумевало, что готовят вас именно к Играм в Сочи.

– Ну да, подразумевалось.

– Сейчас, оглядываясь на события тех лет, как думаете, у вас был хоть один шанс попасть в олимпийскую сборную?

– Сейчас можно говорить что угодно по этому поводу. Возможно, был – если бы я в олимпийском сезоне больше участвовал в Кубках мира после чемпионата Европы. В принципе чувствовал, что нахожусь в неплохой форме, ход тоже был хорошим, я чувствовал себя "на ноге", понимал, что без проблем могу соревноваться и с немцами, и с норвежцами. Но так сложилось, что на тот момент олимпийская команда уже была сформирована.

Честно говоря, я даже не сильно расстраивался тогда по этому поводу. Гораздо больше расстроило другое. Нам неоднократно говорили, что тот, кто по итогам предолимпийского сезона попадет в десятку на кубке IBU, поедет безо всякого дополнительного отбора на Кубок мира. Я участвовал не во всех этапах, но там, где стартовал, стабильно попадал в шестерку, а на заключительном этапе даже заехал в призы – стал вторым и в итоге попал в первую десятку. И все равно ни на какой Кубок мира меня не взяли. Вот это реально было обидно.

– С приходом в сборную Рикко Гросса в ваших тренировочных ощущениях что-то изменилось?

– Мне очень хотелось поработать с европейским тренером. Сравнить, что делают в Германии, что у нас. Это же интересно. Мы не так много плотно работаем вместе с Гроссом – только месяц. Если сравнивать нагрузки, сейчас делаем примерно то же самое, что и раньше. Но работа пока дается не то, чтобы легко, но не угнетает. Понятно, что делать какие-то выводы летом еще рано, надо подождать, посмотреть, как будет все складываться ближе к зиме, но уже сейчас я бы отметил, что подозрительно хорошо и легко себя чувствую – притом, что полностью выполняю всю ту нагрузку, что нам предлагается. Не чувствую себя чрезмерно загруженным, как это обычно бывает от летней работы. Может быть, все дело просто в том, что тренировки стали намного разнообразнее. А то, что у нас появились дни отдыха – это вообще счастье. Громадный плюс, на мой взгляд.

– Александр Касперович, знаю, никогда не был сторонником того, чтобы позволять спортсмену отдыхать целый день.

– Это правда. У нас ни на одном сборе полных выходных не было. А это сильно давит. Вроде проснулся утром, понимаешь, что можно отдыхать, а в голове все равно сидит, что вечером нужно идти на тренировку. И расслабиться не получалось, как бы ни старался. Сейчас же удается гораздо лучше восстанавливаться. Даже если сравнивать нынешнее состояние с прошлогодним, могу сказать, что год назад летняя подготовка давалась мне намного тяжелее. Иногда реально на трассе возникало ощущение, что не дойду до финиша.

С другой стороны, сейчас у меня пока еще нет такой скорости, какая была год назад. Все-таки тем летом мы делали очень много скоростной работы, начиная с мая.

– Какую-то конкретную цель вы ставите перед собой в этом сезоне?

– Цель конечно есть, без нее в нашем деле никак. Очень хотелось бы выиграть индивидуальную медаль на Кубке мира. Но это я сейчас рассуждаю абстрактно. Понятно, что все будет зависеть от того, как буду себя чувствовать ближе к зиме, к контрольным соревнованиям.

– Ваш коллега по команде Алексей Слепов сказал, что предпочитает иметь возможность настроиться на тот или иной старт заранее, чтобы успеть подготовиться к выступлению не только физически, но и психологически. Как реагируете вы, если узнаете о своем участии в той или иной гонке накануне ее начала?

– Пока бегаешь по юниорам, привыкаешь как раз к тому, что все дистанции расписываются заранее. Если тебе сказали, что ты бежишь, значит, ты бежишь. Это лучше еще и потому, что успеваешь все очень четко разложить в голове. К тому же понимаешь, что от результата первой гонки сильно зависит все остальное. Поэтому максимально концентрируешься.

Хотя к тому же чемпионату Европы в олимпийском сезоне я толком не был готов. Не считал, по крайней мере, что готов – слишком тяжело складывалась первая половина сезона. А получилось на удивление удачно: я стал третьим в индивидуальной гонке – единственной, к которой реально готовился и знал, что побегу ее, а на остальные гонки меня поставили как раз благодаря той бронзе. И выиграл я, соответственно, благодаря этому.

– Какие этапы вы предпочитаете в эстафете?

– От последнего, наверное, отказался бы – пока это для меня слишком волнительно. Меня хотели поставить на него на чемпионате Европы, но я честно признался, что слишком устал – как-никак три гонки позади были. Поменяться в итоге ни с кем не сумел, но ничего хорошего из того моего выступления не вышло – на круг заехал. А вот бегать первый или второй этап – без проблем. Для меня не составляет сложности бежать в толпе, приходить на рубеж, когда там много народа. Сложнее ждать итогового результата, не зная, как пробегут соперники.

– Самую запомнившуюся из гонок назовете?

– Эстафетная – на юниорском чемпионате мира в Финляндии. Там я как раз бежал последний этап. До этого Илья Попов зашел у нас на пять штрафных кругов, и я ушел на дистанцию шестым. Молотил тогда, что было сил. И на последней стрельбе ушел за чехом и французом. То есть понимал, что могу бороться за третье место. Финишировали мы одновременно – победителя определяли по фотофинишу. Когда мы это третье место все-таки выиграли, я был таким счастливым...

Чемпион мира среди юниоров и победитель Универсиады готовится к своему третьему сезону во взрослом биатлоне

Юниорская карьера свежеиспеченного биатлониста Печенкина развивалась стремительно: на своем первом чемпионате мира среди юниоров 2009 в Кенморе он занял 30-е место в индивидуальной гонке, а всего через год на аналогичном турнире в Тусбю выиграл серебряные медали в индивидуальной гонке и спринте, а в гонке преследования и в эстафете стал победителем.

– Видимо, мы с личным тренером очень грамотно проводили подготовку, – комментирует Александр начало своей биатлонной карьеры. – Работа была не столько сложная, сколько правильная. Поэтому с ходом у меня всегда все было в порядке.

Со стрельбой выходило сложнее. Я пришел в биатлон достаточно поздно – сразу на юношеский уровень, и всего два года пробегал в юниорах. Два года стрелковой подготовки – это не так уж и много, чтобы не сказать совсем мало. Поэтому и результат "метался".

– Всегда было интересно: что чувствует лыжник, когда впервые берет в руки оружие и начинает стрелять? Что это – очень легкое занятие, или же наоборот, невыносимо тяжелое?

– Не просто тяжелое, но и неудобное. Ремни постоянно давят, стреляешь, затянутый со всех сторон. Холостой тренаж был для меня вообще мучением. Да и на стадионе оказывалось не легче. Мишень вроде большая, попасть в нее не составляет никакого труда, а с пульса ствол в руках прыгает так, что вообще не до мишени, винтовку бы удержать. Поэтому первые годы я бегал с мыслью: "Куда я попал?"

– Зачем же шли в биатлон тогда?

– Лыжные гонки не имели в Пермском крае никаких перспектив. Вот и решил поменять специализацию.

– Сами?

– Не совсем. Мне сделали такое предложение на каких-то летних соревнованиях по лыжероллерам, объяснили, что как раз хороший момент для перехода – мой первый личный тренер Анатолий Каринцев как раз в то время набирал новую группу – вот я и решил попробовать с ним поработать.

– Мучиться со стрельбой перестали быстро?

– Сказал бы иначе. Кому-то из спортсменов дано стрелять, и у таких все получается в стрелковом плане как бы само собой, а кому-то нужно постоянно работать, чтобы поддерживать уже натренированные навыки. Я из вторых. В тренировке, понятное дело, добиться стабильного результата гораздо проще. А вот контролировать свои действия на рубеже в соревнованиях, когда и стресс, и пульс, и мандраж, и подсознательная боязнь ошибиться, мне все еще сложно.

– Впервые вы попали на этап Кубка мира в 2013 году в Холменколлене и заняли в спринте 53-е место. Психологически вас это не прибило?

– Пока я выступал в юношах и юниорах, у меня всегда особенно хорошо получались гонки, в которых я вообще не думал о результате. Именно так было, когда я впервые выиграл юниорское первенство мира. А когда начал гоняться со старшими ребятами, никак не мог выбросить из головы мысль, что должен во что бы то ни стало себя показать. У юниоров-то выигрывал без проблем.

С переходом на взрослый уровень я сразу почувствовал, что поменялось внутреннее состояние: стал сильнее нервничать, вот и результат оказался совсем не таким, как мне хотелось. И так происходило постоянно.

– А не было ощущения, что, перейдя на взрослый уровень, физически вы проигрываете на дистанциях иностранным ровесникам?

– Я бы сказал, что нам в России сильнее всего не хватает не "физики", а стабильности. Не знаю, почему такое происходит. Возможно, давит ответственность. Работаем-то мы больше всех. А побеждают другие. Мы куда-то прорываемся лишь эпизодически. И то это случается крайне редко.

– Почему вы ни разу не стартовали в этапах Кубка мира в олимпийском сезоне?

– Отчасти сам виноват. Не проследил за собой и заработал отит в самом начале сезона. Понятно, что все сразу пошло наперекосяк: не попал ни на кубки IBU, ни на чемпионат Европы. Весь год соревновался в России.

– Не было тогда ощущения, что жизнь кончилась?

– Нет. Мне даже тренер тогда говорил, мол, зачем тебе надо куда-то ездить? Готовься к чемпионату страны. Но у нас ведь есть еще и рейтинг СБР, по которому набирают основной и резервный составы. Я за свой счет в том сезоне ездил на Кубок России, чтобы набрать хоть какие-то очки, просил знакомых тренеров, чтобы винтовку пристреляли, лыжи намазали. Только благодаря тем усилиям меня в прошлом сезоне снова "прицепили" к первой команде.

– Насколько закономерным вы считаете свое включение в основной состав команды в этом году?

– Где-то мне, наверное, повезло. Обычно я оставался по итогам года либо восьмым, либо девятым, либо десятым. Подняться выше не получалось – постоянно как бы "выпадала" середина сезона, начинались провальные старты, и в этот период меня либо вообще отцепляли от команды, либо приходилось быть на вторых ролях. В прошлом году тоже было немало ошибок. Например, я поехал на кубок IBU в Канаду, но мне и в голову не могло прийти, что получится столь мучительный и длинный перелет. К месту старта мы добирались два дня. Мой нынешний личный тренер Максим Кугаевский как чувствовал, что на те соревнования не нужно ехать. Уговаривал остаться в России, подготовиться как следует к чемпионату России, чтобы получше там выступить, но получилось, что я все-таки поехал. И ничего хорошего из этого не вышло.

– Вы, Евгений Гараничев и Тимофей Лапшин представляете Тюмень и тренируетесь под контролем одного и того же наставника. Это как-то объединяет вас в сборной? Или территориальная принадлежность – чисто формальное понятие?

– Объединяет, конечно. Земляки, можно сказать. И эстафету на чемпионате страны всегда вместе бегаем. Знаем друг друга несколько лет, дружим, поддерживаем друг друга. Хотя изначально никто не придавал этому никакого значения.

– Кстати, вы – не первый спортсмен от которого я слышу, что больше и тяжелее россиян в биатлоне не работает никто в мире. Почему так считаете, если не секрет?

– Мне кажется, что иностранцы тренируются по какой-то иной методике. У нас все как-то по старинке, во всяком случае о том, что сборная СССР побеждала потому, что постоянно пахала, мы слышим постоянно. Вот и от нас продолжают требовать такой же пахоты. В итоге мы пашем все лето и осень, а зимой приезжаем на соревнования и постоянно ждем, когда появится скорость, легкость. Иностранцы же постоянно приезжают свежими. Отсюда, наверное, и появляется ощущение, что они или работают меньше, или эта работа выстроена как-то совсем иначе. Так обидно становится иногда…

– Традиционный уже вопрос: с приходом в российскую сборную Рикко Гросса что-либо в ваших тренировочных ощущениях изменилось?

– Пока разница с тем, что было, не сильно велика. Но сейчас вообще было бы неправильно делать какие-то выводы – нужно просто работать. И ждать начала сезона, когда начнутся контрольные соревнования. А там посмотрим, кто из нас больше наработал.

Один из лидеров мужской сборной России считает, что из спорта легче всего уходить проигравшим, а правильнее всего – победившим

Два года назад он сказал мне в интервью, что одиночеству всегда предпочитает работу в команде. И что если бы вдруг возникла необходимость тренироваться самостоятельно, наверное, сошел бы с ума. А этой весной вдруг заявил о желании уйти на самоподготовку. Ухода, впрочем, не произошло, но вопрос об этом стал первым, что я задала Дмитрию Малышко на августовском сборе в австрийском Обертиллиахе.

– Нет-нет, ничего со мной не случилось, – рассмеялся Дмитрий. – Я и сейчас придерживаюсь мнения, что в тренировках с командой значительно больше плюсов. В самостоятельной работе плюсы тоже есть, но имеются и сложности. Если бы я, допустим, предпочел уйти на самоподготовку, мне пришлось бы в сжатые сроки искать самых разных специалистов, а это нелегко. Просто в прошлом сезоне в сборной сложилась ситуация, которая не очень соответствовала моим представлениям о том, что такое команда.

– Поясните.

– Мне кажется, что оптимальное количество спортсменов в команде – это восемь-девять человек. Когда их 14, тренеры уже сами перестают справляться с таким количеством людей. Но дело даже не в этом. А в том, что нам никак не удавалось в прошлом сезоне найти общий язык со старшим тренером команды – слишком сильно расходились наши взгляды как на тренировочный процесс, так и на спорт в целом. Я долго тогда пытался понять, почему вдруг все перестало ладиться.


Александр КАСПЕРОВИЧ. Фото СБР

– Поняли?

– Александр Касперович, который сменил в сборной Николая Лопухова, – опытнейший специалист, у него были большие успехи со всеми предыдущими юниорскими командами. Возможно, ему просто не удалось сразу переключиться. Понять, что мужская команда намного самостоятельнее и не нуждается в тотальном контроле. В какой-то момент и он, и мы просто пошли на принцип. Зря, конечно, но в итоге тренировочный процесс превратился в череду постоянных стычек.

В такой обстановке мы провели весь сезон. Лично меня это подкосило, причем сильно. Тяжело тренироваться и выступать, когда с тренером нет нормального диалога. Именно это стало для меня основной проблемой работы в команде.

– Не было ощущения, что Касперович, начав работать с вами, подсознательно старался опираться в работе на более молодых спортсменов? Он ведь и не скрывал никогда особо, что очень ждет момента, когда молодые "встанут на крыло".

– Я не думал об этом, хотя вполне допускаю, что доля правды в ваших словах есть. Более того, мне вообще кажется правильным, когда тренер делает акцент на молодежь. Если посмотреть на европейские команды, там смена поколений происходит очень быстро. Каждый сезон появляются новые люди, которые начинают выступать в Кубке мира на хорошем уровне. Просто парадокс в том, что возрастным спортсменам много не нужно. Главное – чтобы было элементарное понимание.

– Мне всегда казалось, что взрослый биатлон, особенно российский – это такие неуязвимые, толстошкурые бойцы. Неужели недостаток внимания до такой степени вас обижал?

– Дело не в обиде. А в том, что с возрастом начинаешь понимать, как быстро проходит время. И если чувствуешь, что в результатах нет прогресса, реагируешь на это гораздо острее, чем раньше. Работа ведь каждый год проделывается огромная, начала сезона всегда ждешь с большим нетерпением, и когда видишь, что ничего не получается, это просто морально "сметает". Потом бывает крайне тяжело из этой психологической ямы выбраться и заново настроить себя на гонки.


Дмитрий МАЛЫШКО на вручении автомобилей российским призерам Олимпийских игр.

– Вы упомянули тему возраста, я же сразу вспомнила, как вы говорили, попав в команду, что не очень представляете, зачем вообще нужно бегать после 30. Не поменяли точку зрения?

– Когда я закрепился в основе в 2010-м, то считался в сборной чуть ли не самым молодым, ездил в последних номерах и постоянно слышал от тренеров, что мое время в спорте еще впереди и не нужно раньше времени никуда рваться. А сейчас понимаю, что эти пять лет пролетели как один миг. Сейчас мне 27 и осталось всего три сезона до Олимпиады. Хотя на самом деле я все еще придерживаюсь прежней точки зрения. Не в том плане, что после 30 жизнь спортсмена заканчивается, но в ней, наверное, уже не будет того драйва, что есть сейчас.

– Не боитесь того момента, когда придется уйти?

– Как говорят все мои друзья, пока ты в спорте, не нужно слишком много думать о том, что будет после. Мне и самому кажется, что психологически неправильно настраивать себя на то, что еще не произошло. Надо просто тренироваться, полностью отдаваясь этому процессу. Что я сейчас и делаю.

– На ваш взгляд, из спорта легче уходить проигравшим или победившим?

– Легче – проигравшим, правильнее – победившим. Уйти чемпионом – это красиво, но пока ты на коне, мало кто бывает способен сказать себе "Стоп!". Женя Устюгов – один из немногих, кто сумел это сделать, выиграв золото в Сочи.

– Хотите сказать, что внутри команды все отнеслись к решению Устюгова с пониманием?

– Мы никогда всерьез это не обсуждали. Хотя я, например, прекрасно видел, как много времени Женя проводит в разговорах по скайпу с семьей, с дочками, как ему тяжело столько времени проводить на сборах.

– У вас ведь тоже в этом году родился ребенок?

– Семь месяцев ему уже. Правда, сейчас такой период, что дома между сборами мне достаются большей частью бессонные ночи. Иногда даже ловлю себя на том, что начинаю подсознательно ждать сборов, чтобы получить возможность выспаться.


Рикко ГРОСС. Фото business.ua

– Сколько старших тренеров на вашем веку сменилось в сборной?

– Четверо. Я успел поработать даже с Валерием Польховским.

– Наверное, он и был наиболее жестким из всех?

– Как ни странно – нет. Дело в том, что для меня всегда была очень важна реакция тренера на то, что я делаю. Его поддержка, одобрение. Пусть даже в каких-то мелочах. От Польховского я эту поддержку всегда очень хорошо чувствовал. Похожее состояние испытываю и сейчас, когда мы начали работать с Рикко Гроссом. Какие бы ошибки мы ни совершали в работе, он воспринимает их настолько спокойно, что все понимают: ничего страшного не происходит. Нужно просто продолжать работать и поэтапно сводить эти ошибки к минимуму.

– На тренера-иностранца в России всегда было принято смотреть, как на волшебника, который обязан в одночасье дать желаемый результат. А как смотрите на Рикко Гросса вы?

– С Рикко просто очень интересно. Во-первых, он сам еще совсем недавно был спортсменом. Все его объяснения относительно техники или каких-то других вещей очень понятны. Он лежит, допустим, рядом со мной на рубеже на коврике, показывает, как работал сам, какие ошибки наиболее вероятны, как их избежать. То есть объясняет все то, что тренеры более старшего возраста просто не помнят или не знают. Нам, наверное, больше всего не хватало именно таких деталей. Мы провели пока с Гроссом всего один полноценный сбор, и отношения с ним у всех сразу сложились очень хорошие.

– По сравнению с тем, что было раньше, нагрузки возросли или уменьшились?

– Изменился сам подход к тренировочному процессу. У нас, например, сейчас нет зарядки утром. Но уже в 8.30 начинается первая большая тренировка. Потом идет достаточно большой перерыв и в четыре часа дня начинается вторая тренировка. Такой график дает возможность значительно больше отдыхать днем. Вроде бы работа делается большая, нагрузки реально увеличились, но состояния чрезмерной усталости нет ни у кого.


На счету Дмитрия МАЛЫШКО две личных победы на этапах Кубка мира. Фото AFP

– На чемпионате мира-2013 вы сильно удивили меня готовностью отдать свое место в индивидуальной гонке другим спортсменам, чтобы дать им возможность как-то себя проявить. С вашей стороны это был альтруизм или эгоизм, желание отказаться от лишнего старта, чтобы получше отдохнуть перед следующим?

– Индивидуальная гонка – это не всегда та дистанция, которую надо бежать во что бы то ни стало. Слишком много сил она отнимает и слишком велик риск далеко улететь из-за неудачной стрельбы. Другими словами, можно совершенно зря потратить очень много сил. Не случайно эту гонку пропускают многие сильные спортсмены. Особенно если сразу после нее идет масс-старт, где свежесть играет немалую роль.

С другой стороны, если спортсмен чувствует, что у него неплохо идет стрельба, в индивидуальной гонке обязательно нужно стартовать. Сразу появляется огромный шанс. Особенно это важно для молодых спортсменов.

– Не помню уже, кто из ваших тренеров заметил, что молодым бывает трудно пробиться в биатлоне еще и потому, что им поначалу всегда выпадают самые плохие стартовые номера. Хотя, наверное, правильнее поступать наоборот, чтобы облегчить спортсменам первые старты. Если бы вам предложили отдать свой стартовый номер другому спортсмену, могли бы пойти на это?

– Тут есть нюанс – борьба за очки в тотале. Если ты бьешься за высокую позицию, отдать свое место в более удобной стартовой группе – это то же самое, что отдать свои очки, которые могут оказаться решающими для прохождения в тот же масс-старт. Поэтому однозначного ответа я не дам. С другой стороны, когда мы с Тимофеем Лапшиным впервые приехали на Кубок мира в Хохфильцен, то стартовали тоже в последних группах. Просто тогда нам повезло: погода выдалась такая, что в более выигрышной ситуации оказались как раз те, кто стартовал позднее. Тимофей в итоге прибежал третьим, я – 15-м.

– К постоянным погодным вариациям в биатлоне со временем привыкаешь или какие-то вещи раздражают всегда?

– Сейчас из-за тотального потепления в Европе мы бегаем большей частью в теплую погоду – в одних комбезах. Не бывает таких морозов, как в России. Единственное, что реально удручает, – вопрос подготовки лыж. Когда под ногами вода, всегда бывает сложно подобрать лыжи. Все остальное – ерунда.

– Подготовка лыж – это всегда лотерея? Или появляются технологии, позволяющие подбирать инвентарь с большей степенью надежности?

– До Олимпийских игр всесезонные лыжи у меня работали просто изумительно. Были какие-то погрешности, но мелкие. А вот в прошлом сезоне вдруг возникли совершенно необъяснимые проблемы. Был период, когда я вообще бегал на лыжах Антона Шипулина. И то случалось, что мы берем совершенно одинаковые лыжи, с одинаковой структурой – и я на своих проигрываю Антону на спуске 30 метров. За голову тогда хватался, не мог понять в чем дело.


Дмитрий МАЛЫШКО с золотой медалью ОИ-2014. Фото Вячеслав ЕВДОКИМОВ/ФК "Зенит"

– Что в вашей жизни изменила золотая медаль, завоеванная в Сочи?

– Стало меньше свободного времени. Появилось больше ответственности. Все-таки победа на Играх приносит спортсмену статус элитного спортсмена и этот статус нужно постоянно поддерживать результатами. А это не всегда удается. Но лично я всегда об этом помню. Даже сейчас, работая в команде, я прекрасно понимаю, что молодые ребята смотрят на меня не так, как на кого-то другого.

– Долго пришлось привыкать к мысли, что вы – олимпийский чемпион?

– После Игр у нас как-то все так закрутилось – поездки, встречи, награждения... Мы едва нашли время на то, чтобы отдохнуть, – практически сразу начали готовиться к очередному сезону. Поэтому я, если честно, как-то и не думал о своей олимпийской медали. Возможно, все дело в том, что для меня на этой медали свет клином не сходится. Тот же Оле-Эйнар Бьорндален живет биатлоном, живет этими медалями, и это видят все. Я же отношусь ко всему несколько иначе. Ну, есть медаль – и есть. Я же продолжаю делать свою работу и знаю, что на этом ни в коем случае нельзя останавливаться.

– Продать свою медаль вы бы могли?

– Нет. Продавать ее я бы точно не стал ни в какой ситуации.

Антон Шипулин рассказал о новой технике, общественной деятельности, дружбе с лыжниками и огромной армии поклонников.

Из-за небольшой болезни Антон Шипулин принял участие лишь в одной из гонок проходящего в Чайковском летнего чемпионата России. Спокойно и без суеты он выиграл первый этап, который начинал бегать ещё на заре своей карьеры. Сразу после финиша с ним побеседовал спецкор «Чемпионата».

— Антон, поделитесь самочувствием и впечатлениями от старта?
— Нормально. Надо было пробежаться и продышаться после болезни. Я планировал пробежать все три гонки, но, к сожалению, подхватил какую-то заразу и не удалось. Сегодняшней гонкой я доволен, выполнил задачи, которые ставил перед собой. Можно было лучше отстрелять, но для первого контактного старта в подготовительный период это нормально.

— В одном из интервью вы сказали, что в отличие от прошлого года не вносили изменений в план, предложенный Андреем Крючковым. Почему решили полностью положиться на тренера?
— В прошлом году я опробовал новую технику и методики и теперь полностью доверяю Андрею Сергеевичу. Мы стараемся качественно выполнять то, что уже опробовали. Стараемся совершенствоваться во всех направлениях.

— Валерий Польховский подверг сомнению пользу от смены техники. В чём вы видите её для себя?
— По прошлому сезону было видно, что результат у меня повысился, особенно улучшились скоростные качества. Техника, которую мы начали испытывать в прошлом году, даёт свои результаты. В этом году мы над ней ещё более плотно работаем. У биомеханики есть свои плюсы и резервы, о которых не стоит забывать. Если в этом году получится, как мы хотим, будет ещё одна добавка к результату.

— Вы учили стрелять лыжников-спринтеров Крюкова и Панжинского. Удалось ли у них выведать какие-то секреты, чтобы сделать свой коронный финишный спурт ещё сильнее?
— У нас с ними немножко разные техники. Мы хорошо общаемся с ребятами, дружим. Вместе проводили первый сбор в Болгарии, потом встретились в Тюмени. Всегда рады пообщаться друг с другом и покататься, когда это возможно. Мы повеселили их на рубеже, дали попробовать пострелять, потому что они этого очень хотели. Стараемся поддерживать хорошие отношения.

— Можете сказать, что сейчас чувствуете себя легче, чем в прошлом сентябре?
— Лето провёл хорошо. Подготовительные задачи все выполнили. Немного помешала болезнь, но в этом ничего страшного. Мы такие же обычные люди без сверхспособностей, способных победить вирус. Но лучше переболеть сейчас, чем на вкатке или зимой. Надеюсь, что мы с Андреем Сергеевичем проделали ту планомерную работу, которые вывела нас из болезни.

— Успели пообщаться с Рикко Гроссом?
— Мы с ним плотно не общались, просто поздоровались. Думаю, ближе к сезону будем общаться больше.

— Как вы находите время для большой социальной активности без ущерба тренировкам?
— Это мой долг перед обществом и людьми, с которыми работаю. Я не планирую заканчивать общественную деятельность, но стараюсь так сформировать свой график в межсборье, чтобы не мешать тренировкам. В первую очередь я утром просыпаюсь для тренировки, а потому уже все остальное. К тому же я не всё выкладываю в соцсети. Многие социальные проекты приходится фильтровать, потому что у нас жёсткий тренировочный процесс и не на всё хватает сил. По мере возможностей я вместе со своим фондом буду помогать тем, кто в этой помощи нуждается.

— Мартен Фуркад говорил, что лично ведёт страницы в соцсетях, в том числе и российских. Вам кто-то помогает этим заниматься?
— В «Инстаграме» и «ВКонтакте» сам веду, а в «Фейсбуке» помогают.

— Вчера к вам тянулась огромная очередь за автографами. Чувствуете, что за последние два года стали намного более популярны?
— Да, это ощущается везде. На улицах люди узнают, просят сфотографироваться. Мне жаль, что иногда нет времени уделить всем внимание, поэтому прошу прощения, если кому-то не успеваю раздать автографы. Я благодарен тем людям, которые за меня болеют, поддерживают и переживают. Слышал, как мне кричали на пристрелке и радовались на трассе, что я сегодня выступаю. Мне приятна такая атмосфера. Особенно почувствовал поддержку болельщиков в прошлом году в Ханты-Мансийске. Такого ещё нигде и никогда не было, разве что в Сочи после победы на Олимпиаде. Мне приятно ощущать русский дух и поддержку соотечественников.

— У вас ещё нет желания поскорее встать на снег и показать то, что наработали за лето?
— Конечно. Я и с Андреем Сергеевичем Крючковым говорил, что хочу поскорее встать на лыжи и опробовать новые изменения в технике. Роллеры — это одно, а на снегу всё немножко по-другому. Надо будет ещё суметь адаптироваться к новшествам, над которыми мы работали всё лето. Хочется уже поскорее сменить роллеры на лыжи.