blackraven:
06.02.16 09:09
» Глава 7 (часть 1)
Перевод: blackraven
Редактирование: codeburger
Когда Дейман Рурк был ребенком, он часами слонялся возле одного дома на Эспленейд-авеню. Привлекавший его особняк прятался за высоким кованым забором, оплетенным жимолостью.
В те часы давно минувших дней маленький Дейман надеялся хорошенько рассмотреть двух девочек – дочерей любовника его матери. Он думал, что если часто и подолгу следить за ними, следить за их поведением, то удастся засечь, как они нагрубят монахине или спрячут масляные бобы под тарелку, или украдут лакричную косичку из лавочки мистера Пальяни на углу. Он думал, что если часто и подолгу следить за ними, то удастся выяснить, почему отец этих маленьких девочек их бросил.
Он рассчитывал, что в результате сумеет – как настоящий детектив, каким станет в будущем, – собрать все улики, одну за другой, и разобраться, что за ужасное преступление он сам совершил, из-за которого мама бросила его.
Они держались наособицу, две дочери Рейнарда Лелури, а их мать вообще вела жизнь, что называется, строгой затворницы. Когда муж оставил ее, чтобы в открытую поселиться со своей любовницей – мамой Деймана – в коттедже на Конти-стрит, Элоиза Лелури надела траур, словно он скончался, и с тех пор выходила за чугунные ворота своего дома лишь на воскресную мессу. Единственное ее отступление от этого порядка наделало немало шуму: когда Рейнард Лелури умер по-настоящему, отравившись креветочным гамбо на свое пятидесятилетие, вот тогда Элоиза Лелури прошла за гробом мужа до самого кладбища, чтобы удостовериться, что его похоронили как следует.
От Сан-Суси до особняка Лелури на Эспленейд-авеню по прямой было меньше полумили. Рурк припарковался в тени огромной пальмы, чьи развесистые зеленые листья шелестели от бриза с реки, сырого и душного. Солнце сверкало в немногих лужах, оставшихся после ночного дождя.
В ранние годы истории Нового Орлеана Эспленейд-авеню, обросшая узкими тротуарами, была всего-навсего грунтовой дорогой, петляющей через французские колониальные плантации от реки к каналу Сент-Джон. Со временем плантации поделили на участки, а улицу замостили бельгийской брусчаткой и застроили элегантными креольскими особняками и высокими коттеджами. По прошествии десятилетий многие семьи вымерли или переехали на окраину и большинство домов переоборудовали под съемные квартиры, другие же пришли в запустение. Но в Новом Орлеане жизнь меняется только внешне, подумал Рурк. Пульс остается неизменным.
Металлические ворота, в которые он толкнулся, обожгли ладони. Много долгих часов Дейман провел, болтаясь снаружи этих ворот, а сейчас прошел через них впервые.
Буйно разросшийся сад изобиловал олеандрами и азалиями, камелиями и розами. Какое-то животное порылось в клумбе со стороны реки. Сломанные цветы и сорванные листья торчали из глубоких борозд во влажной взвороченной земле.
Дом тоже нуждался в уходе: краска со стен отслаивалась, картонные заплаты заменяли пропавшие стекла в витражных окнах. Лелури никогда не отличались богатством, как Сент-Клеры, а в последнее время их дела окончательно пришли в упадок, но их кровь оставалась исключительно голубой. Род Лелури был стар, как сама Луизиана.
Рурк поднялся по ступеням на покосившуюся веранду и дернул колокольчик. Оконце над дверью пересекала длинная трещина.
Он не сомневался, что они дома, и довольно долго прождал под дверью. Достаточно долго, чтобы портной и зеленщик с тележкой успели пройти мимо по улице, сплетая в мелодичный дуэт зазывы и посулы: «Вешалки. Берите вешалки, дамы, есть по пятаку, есть по десять!», «Арбузы, красные до самой корки!».
Когда дверь наконец открылась, Рурк коснулся края своей соломенной шляпы и улыбнулся.
– Доброе утро, мисс Белль.
Она попыталась захлопнуть дверь перед его носом, но он проворно выставил руку.
– И у вас еще хватает совести являться в этот дом, Дейман Рурк, – зло отрезала Белль.
Из глубины дома женский голос что-то спросил, и она обернулась, отвечая:
– Это сын той женщины, мама… Нет, не священник. Полицейский.
Затем снова уставилась на него, щеки ее раскраснелись, а глаза сверкали. У нее всегда были яркие глаза, он помнил, золотисто-карие, похожие на пламя свечи, когда смотришь через стакан виски.
– Я ему как раз говорю, куда ему отсюда пойти.
– Нет. Впусти его.
Из темноты передней за спиной своей младшей дочери материализовалась миссис Элоиза Лелури. Невысокая, стройная, с прямой спиной.
Прежде Рурк никогда не разговаривал с нею, с брошенной женой любовника своей матери. Но он хорошо знал, как она выглядит, поскольку в детстве часто ходил на мессу в ее церковь, чтобы понаблюдать за ней и за ее дочерьми. У миссис Лелури было французское лицо: миниатюрное, с тонкими правильными чертами, неподвластное времени. Лишь краски выдавали возраст – когда-то серые глаза и белокурые волосы теперь выцвели до цвета старого воска.
Еще с пару секунд Белль продолжала придерживать дверь, рука ее заметно дрожала: короткие тусклые ногти с черной каймой, полоска загара на запястье, похоже, образовавшаяся между садовой перчаткой и рукавом. Заметив, что Рурк рассматривает ее неухоженную руку, девушка отпустила дверь и отступила в темноту прихожей.
Миссис Лелури первой прошла в гостиную, обставленную мебелью из черного ореха и красного бархата, который вылинял до бурого. Большое зеркало в позолоченной раме над камином марали мутные пятна. Сквозь проплешины в ковре местами виднелся пол. Сухой затхлый воздух давил, как в древнем склепе, где даже кости давным-давно рассыпались в прах.
Хозяйка указала на черное облезлое канапе, набитое конским волосом:
– Прошу вас присаживаться, – слова смазывались мягким акцентом, но ведь она выросла, говоря по-французски.
В прежние времена люди ее круга крайне редко вступали в брак с чужаками, а отцы семейств не считали нужным для своих чад обучение в школе английскому языку.
Со старомодной грацией миссис Лелури опустилась на стул со спинкой в форме лиры.
– Белль, не могла бы ты приготовить и подать кофе для нашего гостя.
Белль коротко глянула на мать, и какое-то чувство вспыхнуло на ее лице, исчезнув прежде, чем Рурк успел его распознать. Она развернулась на каблуках и вышла из комнаты; дешевая хлопчатобумажная юбка ее темно-синего платья, слишком длинного, чтобы быть модным, крутнувшись вокруг ее ног, издала звук, похожий на вздох.
Миссис Лелури сложила свои белые, испещренные венами руки на коленях и гордо подняла голову. Она молчала, Дейман Рурк – тоже. Давным-давно он для себя уяснил, что человеческое сердце не терпит пустоты, а безмолвная комната – худшая из пустот. Сердце застонет, чтобы заполнить болезненную тишину. Все, что нужно, – просто ждать и слушать.
В доме было так тихо, что он слышал, как Белль двигалась на кухне, готовя кофе. Похоже, этот дом уже много лет не встречал гостей.
«Мама похоронила себя заживо, и я ненавижу ее за это», – призналась однажды Реми, но даже тогда Дейман не поверил в ее ненависть. Он понимал переплетшиеся стыд и гордость, превратившие в склеп семейное гнездо Элоизы Лелури. Чего он не мог понять, так это почему Белль решила остаться здесь и похоронить себя заживо вместе с матерью.
Хотя в Новом Орлеане немало таких женщин, как Белль, подумал Рурк. Женщин, которые однажды просыпаются и обнаруживают себя на обочине жизни, отданной уходу за стареющими родителями, а потом коротают свои дни в выцветающих комнатах за задернутыми шторами, где старинные часы отмеряют не минуты, а годы, и слишком многое остается невысказанным и несбывшимся.
Острый аромат цикория проник в гостиную, следом появилась Белль, несшая потускневший серебряный поднос с большим закопченным кофейником, исходящим паром из носика.
Кофе был густой и черный, словно деготь. Дейман смотрел, как Белль наполнила фарфоровые чашки, не забыв о горячем молоке. Он помнил ее хорошенькой девчушкой с длинными кудрявыми локонами цвета переспелых абрикосов, прыгавшими взад-вперед по плечам, когда она шла. Она так и не подстригла волосы коротко, как большинство девушек ее поколения, а сворачивала их в свободный пучок. Прежде яркие, теперь они слегка потускнели, словно забытая на солнце лента.
Когда Белль наклонилась, подавая Рурку кофе с молоком, из-за ее ворота выскользнул медальон на тяжелой серебряной цепочке. Там был изображен святой Иосиф, покровитель старых дев. Похоже, она все еще на что-то надеялась.
Белль присела на софу, и миссис Лелури сделала деликатный глоток из своей чашки. Встретившись взглядом с Рурком, она потупилась и разгладила салфетку на коленях.
– Всем известно, что эти голливудские киношники творят много нечестивых, извращенных дел, которые приличным людям и в голову не придут.
– Ох, мама, не говорите так, – произнесла Белль с усилием, словно слова застревали у нее в горле и ей приходилось их выкашливать. – А то мистер Рурк решит, что вы хотите сказать, будто это Реми убила своего мужа.
Миссис Лелури отпила еще кофе.
– Чепуха. Он отлично понимает, что я говорю о постыдной ошибке, которую моя дочь совершила уже после смерти своего мужа. Когда разрешила разрезать его на кусочки в том скверном месте. Из-за чего теперь невозможно устроить надлежащее бдение у тела усопшего при открытом гробе.
Рука старой женщины подвела ее, дрогнув и пролив кофе на блюдце. Дейман отвел глаза, увидев ее боль. Она заполняла свои дни, свои годы подобающими ритуалами и воспоминаниями о них. Ее жизнь составляли бдения и свадьбы, рождения и похороны. А теперь жене Рейнарда Лелури, должно быть, казалось, что даже вековечные обряды изменяют ей снова и снова.
– Хотел бы я избавить вас от огорчения по поводу вскрытия, – сказал Рурк, – но эта процедура сейчас обязательна в случае убийства.
– Убийство. – Звук, который она издала, был чем-то средним между жеманным хмыканьем и вздохом. – Чарльз Сент-Клер сам навлек на себя смерть. Это характерно для его семьи. Своего рода безумие.
– Ох, мама, не говорите так… А то мистер Рурк решит, что вы немного не в себе.
Миссис Лелури слегка пожала плечами, словно убийство и безумие не имели особого значения.
– Главное, любезный мсье, что Сан-Суси вернется теперь к Лелури, вернется по праву.
– По закону штата Луизиана, – возразил Рурк, – имущество мужа не всегда переходит к жене. Особенно если она убила его ради наследства.
Едва заметная улыбка коснулась уголков рта миссис Лелури, ее взгляд упал на изображение Сан-Суси в изящной золоченой раме, висящее над каминной полкой.
– Господь не оставит нас своей милостью.
Неожиданно Белль резко вскочила на ноги. Подошла к окну и принялась рассматривать буйно цветущий сад через кружевную занавеску, пожелтевшую от времени.
Затем скрестила руки, обхватив себя за талию.
– Как вы понимаете, наша мама очень обрадовалась, когда Реми вышла замуж, хотя не собиралась ей об этом говорить, да и на свадьбу не пошла. Но позднее, в тот же вечер, моя сестра сама сюда явилась со своим новоиспеченным мужем, сияя обручальным кольцом на пальце. Миссис Сент-Клер, наконец-то, после всех этих лет… Но мама с ней так и не заговорила. Бедная Реми. Вот бы вам поприсутствовать здесь тем вечером, мистер Рурк. Увидели бы, до чего ей было плохо. Она-то думала, что нашла верный способ заставить маму снова ее полюбить, но наша мама так просто не прощает. Правда, мама?
– Позорящий себя, позорит всю семью. Моя дочь навлекла бесчестье на имя Лелури.
Белль мотнула головой.
– Она опозорила наше имя? В самом деле?
Рурк встал и подошел к картине над камином, чтобы повнимательнее рассмотреть. Художник оставил подпись: «Анри Лелури». Наверное, это полотно создавалось много лет назад. Сан-Суси был красив и сейчас, но тогда, в период своего расцвета, он был прекрасен.
Взгляд миссис Лелури тоже прикипел к холсту, ее голос пролился в затхлую тишину комнаты, словно она говорила в забытьи.
– Сан-Суси. Реми все понимает, и Белль тоже.
Mon trisaïeul, мой прапрадед возвел этот особняк на своей плантации. Красивейшей плантацией во всей Луизиане. Когда-то этот дом был нашим, и теперь станет нашим вновь.
Ее взгляд, обласкав картину, упал на лицо Рурка. Даже оттуда, где он стоял, с другого конца комнаты, Дейман заметил, как жестоко блеснули ее глаза – словно раскаленное стекло.
– Кстати, а вы слышали историю про то, как Лелури лишились Сан-Суси? – спросила хозяйка.
– Что-то слышал о дуэли между Лелури и Сент-Клером и о передергивании при карточной игре.
Она прищурилась на него, а потом отвернулась, и Дейман почувствовал, что сейчас она скажет совсем не то, что собиралась.
– Да, так все и было. Нечестная игра в карты – и Сан-Суси был для нас потерян. Затем последовала дуэль, в результате которой наследник Лелури погиб, а наследник Сент-Клеров уцелел. Из-за бесчестной алчности Сент-Клеров наш прекрасный особняк оставался без нашей заботы долгие годы, а мой муж никогда не знал своего деда. Так какая разница, убил ли кто-то отпрыска преступного семейства или он сам наложил на себя руки? Смерть Чарльза Сент-Клера – это отложенное возмездие за давний грех.
– Только если верить, что грехи отцов должны пасть на детей. Удивительно, сколь долог век вашей обиды. Вот и муж ваш много лет как умер, а для вас так ничего и не изменилось.
Ее лицо осталось бесстрастным, но в том, как она выпрямилась, Дейман ясно увидел гордость и боль.
– Я родилась Лелури, вышла замуж за Лелури, наши дети – Лелури. Мы – семья, и ничто не может этого изменить, что бы дальше ни случилось. Ни то, что мой муж предал меня и наших девочек. Ни то, что он ушел от нас, чтобы жить во грехе с вашей матерью, этой ирландской шлюхой. И уж точно ни его смерть. Ничего не меняется. Конечно, я не ожидаю, что молодой человек вроде вас – вышедший из сточной канавы сын безнравственной женщины – способен понять такие вещи.
На этом Элоиза Лелури встала и любезно кивнула, ставя точку.
– Хорошего вам дня, сэр.
Дейман подождал, пока она дойдет до двери, и сказал:
– Кстати, я заметил, что зонтики в прихожей еще мокрые. Надеюсь, никто из вас не попал под ужасный ливень прошлой ночью.
Хозяйка помедлила, держась за дверной косяк, потом обернулась к нему в пол-оборота. Рурку показалось, что она мимолетно глянула на дочь. Белль сохраняла абсолютное спокойствие.
Едва заметная улыбка снова искривила губы женщины.
– Без сомнения, все наши соседи с удовольствием вам расскажут, что я прячу здесь свою опозоренную голову и вот уже двадцать семь лет не выхожу из дома по вечерам. Признаться, мы с дочерью не ограничиваем себя воскресными днями, чтобы черпать утешение у святой матери-церкви и в ее таинствах. Белль, тебя не затруднит проводить джентльмена?
Элоиза Лелури развернулась и грациозно выплыла из комнаты с гордо поднятой головой, ее длинная черная юбка из минувшей эпохи прощально прошелестела по полу. Рурк смотрел ей вслед, понимая ее гораздо лучше, чем она от него ожидала. Он понимал, как она бескомпромиссно боролась, чтобы сохранить прошлое в настоящем, как скармливала призракам былого мечты, надежды и чаяния своих детей. Он понимал ее, потому что сам так и не смог отделить свою одержимость Реми от их общего безвинного стыда за давний грех. Грех ее отца и его матери.
...