Russet:
» Часть 8. Анализы.
Впереди мерзкая желтая стена.
Закрыть бы глаза, не смотреть, но Олег знает – это ничего не изменит.
Желтая видится ему иногда.
В снах, от которых просыпаешься в холодном поту. А потом лежишь, вглядываясь в темноту.
Страшно, когда ты думаешь, что управлял своей жизнью, что твоя воля и усилие – все, что нужно для победы, а оказывается, что это далеко не так. За тебя уже решено, не понять, кем или чем.
За самонадеянность приходится платить.
Его цена – трусость.
Он не остался вчера. Сам не понимает, почему. Не может объяснить себе.
Хотя где-то... в глубине души...
Он не хочет, чтобы Лена его жалела.
До зубовного скрежета, до тремора в руках, до...
Только не жалость.
Жалости от нее ему не вынести.
А выдадут шрамы. Слишком заметные, чтобы Птица не спросила, а одни ответы всегда влекут за собой другие.
Никто не устоял еще.
И пусть в большинстве случаев Олег уклонялся или врал, Елене он соврать не может. Просто не может.
Не ей.
Закрывает глаза.
Думать бы про то, что сделать надо, но нет. Мысли совсем об ином.
Да это и не плохо.
Меньше смотрит по сторонам, меньше видит, меньше вспоминает.
В первый раз как попал сюда, глазел по сторонам, как дурак. Даже с каким-то презрением смотрел. Думал, все сила воли решает.
Ошибался.
Теперь-то знает. По глазам видит. Почти как пес – на запах отличить может.
Отчаяние в глазах рядом сидящих.
Надежду.
Страх.
К жизни голод.
Сам сидел такой же, да и сейчас похож, наверное.
Поднимает глаза, по сторонам смотрит, чтоб сличить. Помимо желания своего и понимания, что сделал.
И зачем?
Дурак.
Рядом сидит парень с короткой прической ежиком. Худой, изможденный, словно зек, но с горящими глазами.
В ремиссии наверняка.
Сам такой же был, теперь взгляд полный еще неосознанного счастья узнает влет.
Напротив – женщина с девушкой, похожие так, что сразу ясно – родственники. Мать и дочь? Наверное.
Обе нервные, без косметики, со следами недосыпа на лице.
Таким он был, когда ждал результатов. Думал все, кто кого? Он – болезнь, или..?
В конце коридора мужчина, крутит в руках сигарету. Наверняка сломал уже несколько раз.
Отец Олега тоже много курил, когда последних результатов ждали. Так много, что руки его отчетливо пахли табаком, когда тот наклонялся к кровати, чтобы сказать слова ободрения, в которые не верил.
Кого ждет этот мужчина?
Или пришел к кому-то сверху?
Олег знает, что с третьего этажа начинаются палаты.
Сначала – те, где просто идет терапия.
А еще – сдают анализы. И ему прямая дорога туда – после того, как на руках будет направление.
Там не лежит никто. Там... лечат.
На четвертом – радиология, химия и спецпалаты, где отдыхают после облучения.
Пятый и шестой – терапия после лечения на поздних стадиях. Там те, за кем нужен особый уход.
Особый уход...
Над этой фразой хочется смеяться.
Горько, истерично, с надрывом.
Она абсолютно не описывает всего.
Совсем.
Не говорит о том, как тебе отказывают руки и ноги, которые верно служили годами.
Как выблевываешь собственные внутренности после химии, и готов сдохнуть, лишь бы все это закончилось.
Как, подходя к зеркалу, видишь чужое уродливое существо. Инопланетянина, с синевато-лиловой кожей, совершенно лысого и повторяющего твои движения. Не человек.
Как чувствуешь себя, когда даже слез нет, чтобы показать, что тебе больно. Что ты еще существуешь.
Еще жив.
Олег помнит.
И сжимает руки, засовывая их в карманы, чтобы скрыть дрожь.
Седьмой этаж – Небеса.
Для самых тяжелых.
И оттуда – не возвращаются.
– Олег Титанов, – медсестра выпускает из кабинета женщину средних лет и оглядывает коридор. Ей нужно кивнуть, но голова не слушает тело. Существует отдельно. Автономно. И лишь собрав все силы, он совершает это простое действие. – Пройдите, доктор вас ждет.
Она делает шаг вглубь кабинета, пропуская Титана вперед.
Не заигрывает, как все женщины, даже не улыбается.
Знает, что сюда ходят смертники.
Вопрос лишь во времени.
Полгода.
Год.
И лишь немногие живут долго. Иных Игорь Иванович Паргин не берет. Но уж если взялся, то борется до конца.
– Олег, здравствуй. Ты раньше планового. Все хорошо?
Игорю не многим больше тридцати.
Он темноволос, высок и наверняка симпатичен – на женский вкус.
У него есть любимая жена, тяжелая работа и благодарные пациенты.
Выжившие пациенты, поэтому мать когда-то и привезла Олега сюда.
– Игорь Иваныч, мне б поговорить.
Напряжение обхватывает грудь стальными обручами. Не вздохнуть.
Кажется, еще чуть-чуть, и заскрипят ребра, а сердце начнет стучать прямо в них изнутри.
– Что ж ты так официально? – улыбается врач, – мы же договорились, просто Игорь.
– Это было, когда я выздоровел, – кивает Титанов.
– Я помню.
– У меня кровь идет носом. Часто. Уже месяц как, – на выдохе.
Он очень старается, чтобы звучало не обреченно.
Быть может, даже с шуткой в голосе.
В глубине все еще жива надежда, что Игорь скажет – это ерунда, Олег, ты просто вымотался, – и выпишет какие-то витамины.
– Понятно, – констатирует онколог. – Присядь. И куртку сними.
Кожа скрипит, а железные бляшки бьются о друг друга со звоном.
Олег специально носит такую одежду, чтобы убить тишину.
Не выносит молчания, в котором так хорошо слышны стоны боли.
– В обмороки не падал? Голова не болит? Конечности не отказывают?
– Нет, – как радостно от того, что он может честно сказать это слово.
Как жутко услышать, что скажут после.
– Это хорошо. Ты молодец, что пришел. Сам понимаешь, в твоем случае, лучше быть готовым к разному. Прошлый раз усугубился множественными ушибами и парой глубоких ран, потом мы не смогли начать лечение своевременно – ты помнишь. Если болезнь вернулась, то сейчас можно будет обнаружить ее на ранней стадии и вовремя начать процедуры. Сдашь анализы, и мы с тобой свяжемся.
Сердце делает кульбит, приземляясь в желудке.
Олега мутит, ему физически плохо.
Не от того, что съел что-то.
Просто вспоминается то, что хотел бы забыть.
Короткое дыхание, потому что глубоко не вздохнуть.
Неестественно вывернутая рука перед глазами – его собственная. Благо, не сломанная, просто вывих, как он узнал потом.
Кровь на манеже.
Вопли вокруг.
Все было не так страшно, грудная клетка и рука. Шею не сломал – и хорошо. Страшнее оказалось другое – внезапно отказали пальцы. Перестали сгибаться.
Глупость какая – лежал тогда и думал.
Как так?
А в больнице нашли.
В больнице сказали.
Лейкемия, давшая осложнение на нервные волокна.
Никто не знает, восстановятся ли.
Но если не лечить – смерть.
А он хотел жить.
Олег так хотел жить...
Куда это все ушло?
– Я выпишу тебе все сегодняшним днем, – продолжает Игорь Иванович, – ты и сам понимаешь – чем быстрее, тем лучше. Пройди все. Ел сегодня что-то?
Отрицательно качает головой.
Знал, куда шел.
– Вот и хорошо. Кровь лучше на голодный желудок сдавать. Я позвоню, когда будет все ясно или понадобятся дополнительные тесты. Главное, раньше времени не паникуй. Помни, на ранних стадиях все лечится с бОльшей вероятностью.
Кивает.
Паники нет, совсем.
Только пальцы совсем холодные, когда стопку направлений берет.
А паники нет.
Полной грудью выдыхает, когда лифт идет вниз.
До этого даже вдохнуть полностью не мог.
От запаха этого выворачивает до сих пор.
До сих пор...
Тут же, на выдохе, шипит от боли, хоть и вкололи болеутоляющее. Времени прошло не так и много, а боль уже схватилась, грызет, словно крыса.
Ничего.
Бывало и хуже.
Главное – выпрямиться и сделать вид, что все в прядке.
Что все идет как должно.
Что вены, исколотые, как у наркомана, это нормально.
Что дыра в груди от пункции – это в порядке вещей.
Выдыхай, Титанов.
Выдыхай.
Только медленно.
Ты знаешь, как.
Ты помнишь.
Такое не забывается.
Главное – выйти на улицу. В морозный вечерний воздух. Там будет легче.
Всегда было.
А потом в такси и домой.
В кармане пиликает телефон. Номер давно забытый, и Олег никак не может вспомнить, кому принадлежит этот набор цифр.
Глупость какая...
– Да?
– Олег?
Внутри что-то ломается. С громким щелчком, даже странно, что его не слышно в трубке.
– Да. Привет.
– Привет, братишка.
Голос не дрожит. Дрожит где-то внутри, там, где живет еще и желание бросить трубку.
– Мы с Илоной видели тебя вчера. Почему не поздоровался?
– Мы уже уходили.
Молчание.
А ведь ему тоже наверняка трудно было заставить себя набрать этот номер – понимает Олег.
Было трудно, как и ему сейчас – ответить.
Слишком много накопилось нерешенного. Слишком.
– Я слышал, что у вас скоро свадьба, – осторожно, будто по минному полю, – я рад. За вас.
– Олег, я... – в трубке слышится шумный выдох. – Спасибо. Илона хотела пригласить тебя.
Почему-то не больно.
Раньше это раздирало бы его пополам, а сейчас... не больно.
И, черт побери, этим ощущением хочется наслаждаться.
– Я не готов... пока. Мне нужно еще немного времени. Но приглашения буду ждать.
Титан старается быть максимально честен. В первую очередь – с самим собой.
Никто ведь не виноват, что так сложилось.
Судьба.
Ну осталась бы Илона с ним, и что?
Они оба от этого счастливее стали бы?
Ерунда.
– Ты был с одной женщиной, – так же осторожно, как он про свадьбу.
– Мы не будем о ней говорить.
В голосе звенит металл.
Отзвук того, кем он был до болезни.
Того, кого запрятал глубоко внутри.
Кого похоронил.
Титана.
– Олег, она...
Слышать это не хочется.
О чужих грехах должны говорить лишь святые.
Остальные должны молчать.
– Она – не твое дело. Ничье. Только мое.
– Понятно, – Андрей молчит целую минуту, не решаясь продолжить, но ощущая, что тишина затягивается, наконец продолжает. – Ну, удачи тогда, братишка. Береги себя.
– И ты себя береги, – откликается Олег, и нажимает отбой.
Он не жалеет об исходе разговора.
Он едет домой.
Черная пасть водостока вместе с водой заберет себе все.
Запах больницы. Липкий страх, что, кажется, приклеился к коже, словно пластырь после пункции на грудь. Жалость во взгляде медсестры, делающей забор анализов. Подбадривающий хлопок Игоря по плечу.
Все будет хорошо.
Хорошо.
Как это легко говорить.
Как сложно в это опять поверить.
Как сложно обо всем этом не думать.
Выкинуть в канализацию мысли о будущем.
Вода стекает по напряженным плечам вниз.
Слизывает слой за слоем.
Слой за слоем.
Олег опирается о кафельную стену.
Руки, кажется, могут сломаться от напряжения.
Зажмуривается сильней. Перебирает в голове образы.
Желтая стенка.
Парень, бритый наголо.
Красная кровь в шприце.
Запах спирта.
Найти хотя бы что-то, чтобы сбежать от себя самого.
Не думать.
Просто смыть все.
Желтая стенка.
Мужчина курит одну сигарету за другой.
Все будет хорошо.
Смыть...
Желтая стенка...
Елена.
Птица.
Сердце делает кульбит назад. Дыхание замирает, будто перед прыжком в воду.
– О чем думаешь?
– О том, как это – ощущать тебя внутри.
Плечи медленно расправляются.
Выдох...
Цепляется за мысли о ней, как за спасительную соломинку.
Лучше о ней.
Вдох...
Как это – ощущать тебя внутри.
Черт... Подставляет лицо под струю воды.
Как это, быть в ней?
В тугой. Жаркой. Влажной.
Просящей еще.
Как это, коснуться ее рта?
Испачкать свой в красной, будто кровь, краске.
Войти в нее языком. Коснуться яда. Поймать тягучий стон.
Как это, снять е*учие чулки с ее ног?
Скатать по ноге, сначала один, потом другой.
Пальцами почти коснуться ее между ног.
Обжечься.
Как это, встать на колени перед ней?
Почувствовать мягкость рук на своих плечах.
Пальцы в своих волосах.
Целовать там, где на коже алым отпечатались следы от резинок.
Как это, развести ее ноги и касаться языком по кружеву ее белья...
Снова и снова...
Пока не услышит ЭТО...
Тягучий, молящий стон.
Стон Елены, желающей больше.
Это был бы такой нежный, тихий... призывный стон.
Током бьет по плечам. По позвонкам. Собирается в пояснице.
Он стонет сам, облизывая губы от воды.
Стонет от напряжения в паху.
Опускает руку вниз. Сжимает веки сильней.
Не смотреть.
Не признаваться себе, что дрочит на Елену Соколову.
Не признавать свое падение.
Не спугнуть Птицу в своей голове.
Елену.
Принцесску.
Как это, видеть ее стоящей на коленях?
Ее пальцы с красным маникюром на его члене.
Ее рот...
Ее язык...
Скользит в кулак.
Черт...
Еще.
Еще.
Еще.
Как это, видеть ее рот, вбирающий каждый сантиметр его в себя?
Чувствовать ее язык. Ее острый язык, скользящий по его члену.
Больше.
Больше...
Как это, собрать ее темные волосы в кулак?
Гладить по мягким прядям?
Как это, заметить, что она ласкает саму себя?
В такт своим скольжениям по нему...
Как это, быть в ней?
Целиком, до самого основания...
Прижимая к кровати весом...
Вбиваться, снова и снова.
Всасывать в себя острый сосок ее груди.
Чувствовать колкие ноготки на шее.
Еще...
Ее тихое «еще»...
Как это, ловить свое имя из ее рта? На ухо?
Олег-пожалуйста-больше...
Кулак сжимает член сильней.
Тело само толкается в него под шум воды.
Под его выдох и вдох.
Под его бьющееся уже не от страха о ребра сердце.
Как это, видеть ее глаза в момент оргазма?
Еще одно мягкое движение.
Еще одно скольжение.
В нее. Конечно же, в нее...
Сжимает рот, чтобы не сказать вслух ее имя.
Не признаться вслух...
Освобождение приходит с дрожью.
С дрожью по всему телу.
С тишиной в голове.
С тишиной.
Только шум воды.
И его прерывистое дыхание...
...