Мелина Марчетта "В поисках Алибранди"

Чудная весенняя прогулка в сентябре!
Приятно на них обеих смотреть. Такая любовь и понимание между ними!
Что заставило Катю замуж за такого человека выйти? Ну есть такие мужчины, которые умеют взять то что хотят. Есть предположения, подозрения...
А Майкл страшно предал Кристину! Но Джози идеалистка, она любит мать и полюбила отца...

Спасибо, спасибо!!!
___________________________________

Девочки, спасибо огромное за перевод, редактирование и оформление!
___________________________________

Подозреваю, её не особо спрашивали (
_________________

Да я тоже это подозреваю, но вот Джози этот вопрос задает.
А ведь в свое время от Кристины тоже мало что зависело.
___________________________________

Доверительные отношения у Джози с мамой. Очень это приятно.

Спасибо большое!

Спасибо за новую главу!

 » Глава 23

Глава новая, ностальгическая. Приятного чтения!

Перевод: LuSt
Редактирование: Bad girl
Оформление: Архивариус
По всем замеченным опечаткам можно стучаться в личку.

     Не знаю, что такого в ностальгии и прошлом, отчего невыносимо грустно, но почему-то туда тянет. Бабушка кажется одержимой прошлым. Все время его вспоминает. Возможно, дожив до ее лет, я тоже буду постоянно болтать о былом. Даже сейчас в компании друзей мы то и дело говорим: «Помнишь это и вон то?»
    Наверное, меня к прошлому привязывают фотографии. Мама всегда говорит, что если в нашем доме случится пожар, первым делом она будет спасать меня и наши фотоальбомы. Потому что снимки — доказательства, что тот или иной человек на самом деле жил. Напоминания о прошлом, которое мы любили или ненавидели. Кусочки наших жизней.
     Бабушкина фотография Маркуса Сандфорда меня завораживает. Он выглядит как типичный австралиец образца сороковых годов. Не верится, что сегодня он мог бы быть старым и морщинистым.
     — Он был в меня влюблен, — тихо признается бабушка в среду днем, ничуть не хвастаясь и не хихикая.
     Я посмотрела на нее и кивнула.
     — А ты в него?
     — Не глупи, Джоцци, я же была замужем.
     — Забавно, что этот человек на фотографии кажется мне более реальным, чем дедушка Франческо. Как будто я знала Маркуса Сандфорда лучше.
     — Мы с ним снова встретились, когда Робертино умер, — негромко сказала бабушка. — Тогда тетя Патриция и дядя Рикардо с детьми переехали в Сидней, а я проводила свое последнее Рождество в Квинсленде. Дядя нашел работу на стройке. Он хорошо зарабатывал и написал Франческо с просьбой приехать и работать вместе с ним, чтобы мы с Патрицией не разлучались. Дедушка тогда купил половину фермы, где выращивали сахарный тростник, а в страну пускали намного больше итальянцев и других европейцев, так что Северный Квинсленд кишел итальянцами. У меня не было детей, и я работала секретаршей в итальянском профсоюзе рубщиков тростника.
     — А много ли итальянок работали?
     — Нет, совсем мало. Франческо в ноябре уехал подработать на ферме на севере штата, чтобы нам хватило денег на обустройство в Сиднее. Вернулся в феврале, и мы сразу же уехали. Четыре месяца я жила одна.
     — Ты осталась одна на Рождество? — ужаснулась я.
      Она кивнула:
     — Франческо не мог себе позволить вернуться, а потом снова уехать в самый разгар сезона. Я очень грустила без Патриции и детей.
     — Но с тобой был твой друг Маркус.
     — Понимаешь, Джоцци, тогда все было совсем не так, как сейчас. Нельзя было пригласить друга в гости, чтобы не пошли сплетни. О нет. Женщинам не пристало дружить с австралийскими мужчинами. Да и с итальянскими тоже. Женщины дружили только с женщинами. — Она подкрепила свои слова уверенным кивком и прошептала (итальянцы настолько привыкли сплетничать о других людях, что понижают голос даже когда человек, о котором идет речь, находится за тысячу миль от них или вообще умер): — Об одной женщине много болтали, и она покончила с собой.
     Я недоверчиво посмотрела на нее, и бабушка печально кивнула.
     — Всего-то из-за сплетников?
     — Слова — тоже оружие, Джоцци.
     — Интересно, люди, которые вечно сплетничают и лезут в чужие дела, после смерти попадают в ад?
     Нонна пожала плечами.
     — Но Маркус приходил меня навестить. Говорил, я разобью ему сердце, если уеду, и я по глазам видела, что он не лжет. Но знала, что, если останусь, разобьется мое.
     — Это так романтично. Интересно, он когда-нибудь вообще женился? 
     Бабушка пожала плечами и провела мне еще один экскурс в прошлое.
     В то время многие браки заключались по сговору. Итальянцы женились по доверенности. Кто-то хотел перевезти в Австралию оставшихся в Европе возлюбленных, а многие вообще не знали своих невест. Бабушка рассказывала жуткие истории о мужчинах, которые отправляли в Италию свои фотографии, а когда новоиспеченные жены сходили с корабля, то оказывалось, что они теперь замужем за мужчинами сильно старше, которые их обманули, послав снимки себя в молодости. Или же итальянская жена по доверенности куролесила на корабле и в Австралию прибывала без кое-чего очень важного для старомодного мужа. 
     Эти истории, как и все те, что бабушка рассказывала мне последние пару месяцев, очень интересные. Как будто из другого мира. Истории о человеке, которого я вроде как знаю, но не совсем. Катя Алибранди, что же с тобой случилось?
     Сидя там и внимательно слушая, я внезапно осознала, как же сильно изменилась. Год назад я помирала бы от скуки, а из-за своего прежнего отношения к нонне, наверное, пропускала бы все ее слова мимо ушей. Но сейчас я начинаю понимать, что мои чувства меняются, и у нас с бабушкой устанавливаются вполне добрые отношения. Мне это очень нравится.
     Итак, нонна обнаружила, что мир будто бы стал меньше. Она переехала в Сидней и жила с тетей Патрицией и ее детьми, но потом они с дедушкой купили дом в районе Лейхардт, и в их жизни появилась семья моего отца.
     В пятидесятые Лейхардт переживал период расцвета. Границы открылись для иммиграции, и родственники и друзья из итальянских городов стали встречаться на улицах Сиднея. Начали образовываться общины по национальному признаку. Итальянцы заселили Лейхардт, Хаберфилд и Файф-Док. Греки облюбовали Ньютаун и Мерриквилль. В пятидесятые родилась другая Австралия, мультикультурная, и тридцать лет спустя мы все еще пытаемся влиться в общество как представители национального меньшинства и одновременно встроить национальные особенности в свою австралийскую идентичность.
     Думаю, моя семья прошла долгий путь. Печально, что многие этого не сделали, застряв в своем маленьком мирке. Некоторые — потому что не хотели его покидать, другие — потому что большой мир не желал их впускать.
     Все эти сведения я узнавала от нонны и мамы, которая росла в шестидесятые, и постараюсь их запомнить, чтобы однажды передать своим детям. Чтобы когда-нибудь моя внучка смогла попробовать понять меня, как я сейчас пытаюсь понять нонну.
_________________

взрослеет девочка Вступив в пору любви, интересуется, как там было у мамы и бабушки.
Интересно, а нонна своей дочери, матери Джози, рассказывала все эти истории?
___________________________________

Спасибо за новую главу!

Девочки, спасибо огромное за перевод, редактирование и оформление!
___________________________________

Не только они - азиатские эмигранты тоже, как-то попадался фильм о юной девушке, которую старик обманом заманил в другую страну и заставил выйти замуж ((

Маркус влип, конечно. Не стоило ему влюбляться в замужнюю католичку строгих правил.

Спасибо, девочки!
_________________

Наконец-то у нонны с Джози установились нормальные отношения.
Всего-то и надо было - уметь слушать. Но ведь это действительно интересно.
Очень драматичная история, судьбы переселенцев и любовь Кати к Маркусу.
Мне кажется, Джози теперь не успокоится пока не узнает все. Тут есть какая-то тайна.
Девочки, спасибо!
___________________________________

Девочки, спасибо за новую главу!
_________________

Девочки, спасибо огромное за продолжение!

 » Глава 24

Глава новая, волнительная Приятного чтения!

Перевод: Marigold
Редактирование: Bad girl
Оформление: Архивариус
По всем замеченным опечаткам можно стучаться в личку.

     В четверг после школы Джейкоб ждал меня на автобусной остановке, одетый по-спортивному и с забранными в хвостик волосами.
     Я оглядела себя: длинная форменная юбка, черные колготы и ботинки, отутюженный пиджак, строгий галстук — и подумала, есть ли в жизни место для таких пар, как мы с ним.
     Он обнял меня за плечи и дождался, пока мы не свернем с Параматта-роуд, прежде чем поцеловать.
     — Пахнешь потом.
     — Из-за футбола, — объяснил он.
     — В Аделаиде мне пришлось смотреть футбол — мой папа фанат. И это единственный случай, когда он при мне потерял самообладание.
     — Ты еще Антона не видела! Думаю, у европейцев это в крови. Он бегает вокруг, обнимает всех и целует.
     Я рассмеялась, представив себе Антона, лезущего целоваться с парнем.
     — Так как у тебя с твоим предком? До сих пор про меня расспрашивает?
     — Отец говорит, что ты думаешь о сексе, — честно призналась я.
     — И откуда ему это известно?
     — Он сказал, что в твоем возрасте у него на уме был один секс.
     Джейкоб рассмеялся и поцеловал меня в ухо:
     — Он прав.
     Я смутилась, как всегда, когда Джейкоб показывал, что я его сексуально привлекаю, что случалось не так редко. Но мне было и очень приятно.
     — Знаешь, у него есть подруга. Слышала вчера, как он с ней по телефону разговаривал, — сказала я, пытаясь сменить тему. — Я с ней не встречалась, но Майкл говорит, она привлекательная, умная и приятная собеседница.
     — Беспокоишься?
     — Есть немного, — призналась я, подняв взгляд. — В следующем году он собирается вернуться в Аделаиду. А мы только-только наладили отношения. И всё уже не будет прежним. Появится неловкость и натянутость. В первый раз в жизни чувствую себя обделенной из-за отца.
     — Вы увидитесь на каникулах, Джоз. Я сам тебя отвезу.
     — Мне кажется, родители нравятся друг другу. Конечно, я не так часто видела их вместе, но, оказываясь рядом, они отводят глаза, а Майкл даже краснеет.
     — Почему бы им не нравиться друг другу? Когда-то они были влюблены.
     — Так странно, никогда не приходилось делить маму с кем-нибудь еще. Можешь представить, если она в конце концов выйдет замуж?
     — Поверить не могу, что ты думаешь, что она так и останется одинокой. Для мамы она очень круто выглядит.
     — Моя мама? Круто?
     — Я бы приударил за ней, будь мне за сорок.
     — Мы похожи?
     — Нет, слава богу!
     — Спасибо, — сухо сказала я. — Значит ли это, что я не «крута» и что ты не обратил бы на меня внимания, будь тебе за сорок, а мне за тридцать?
     Джейкоб затряс головой, схватил меня за руку и притянул к себе:
     — Ты другая. Ты выглядишь такой суровой и бесстрашной, а внутри — нежная. Она выглядит мягкой, а на самом деле суровая и бесстрашная. Многие родители-одиночки не справляются, а она — справилась. Прекрасно тебя вырастила.
     — Уж не хочешь ли ты назвать меня совершенством?
     — Не совсем, — рассмеялся он.
     Я остановилась у террасы и выругалась.
      — О боже, у нас бабушка!
     — Ну и что? Познакомлюсь с ней наконец.
     Я мотнула головой, боднув его в плечо:
     — Не сейчас, Джейкоб. В другой раз.
     Он сердито сложил руки на груди и заупрямился:
     — По какой такой важной причине?
     — Нет важной причины. Просто я не рассказывала ей о тебе, а мы наконец помирились. Она рассердится и на маму, и на меня.
     — Ты не рассказывала ей обо мне?
     — Она не поймет, почему мама разрешает мне гулять с кем-то, кого она почти не знает.
     — И что в этом плохого? — Он с досадой вскинул руки.
     — Так не принято. В ее глазах я еще слишком маленькая. Девочки не ходят гулять просто так.
     — Джозефина, тебе семнадцать, а не пять!
     — Да, но бабушка не поймет. Джейкоб, подожди. Она выросла в другое время, в другой стране. Я знаю, тебе трудно это понять. Мне и самой-то трудно.
     — Нет, — сказал он, качая головой и отталкивая меня. — Я понимаю, Джози. Будь я итальянцем, проблемы ведь не было бы? Или будь я Джоном Бартоном?
     — Неправда, — заорала я. — Во всяком случае, про Джона. Конечно, ей было бы проще, будь ты итальянцем. Старики — они такие.
     — Позволь мне встретиться с ней. Может, удивишься.
     — Ты слышишь меня или нет? Неважно, сколько мне лет, семь, семнадцать или семьдесят. Она не обрадуется, если я войду в дом и скажу: «Познакомься с моим бойфрендом». Джейкоб, за последние дни она многое мне доверила. Если вдруг предъявлю тебя, она задумается, почему я не доверяю ей.
     — А почему ты не рассказала? Последние месяца два мы встречались каждые выходные. Джози, я так мало для тебя значу?
     — Не торопи меня. Я ни в чём не уверена, Джейкоб.
     Он изумленно покачал головой и отвернулся:
     — Знаешь, что? До твоего появления у меня проблем не было. А сейчас, куда ни поверну, упираюсь в стену. Я никогда тебя не тороплю. Тебе нужно созреть для секса. Найти подходящий момент познакомить меня с бабушкой. Какого хрена ты всегда чего-то дожидаешься?
     — Так и знала! — сердито крикнула я. — Поэтому у нас никогда ничего и не выйдет, Джейкоб. Мы с тобой живем разными жизнями, и ты не понимаешь! Почему ты не можешь это понять? Для тебя всё просто, для меня — нет. Ты можешь поступать, как хочешь, а я не могу, потому что иначе обижу дорогих мне людей. Ты настолько свободнее! Живешь без оглядки на религию и культуру, подчиняешься только закону.
     — Думаешь, ты единственная в мире страдалица? У тебя тяжелая жизнь? Но ты сама делаешь ее такой! Не подчиняйся всем этим правилам, Джози, установи свои собственные.
     — Тебе легко говорить, а мне — трудно сделать, — тихо ответила я.
     — Я хочу встретиться с твоей бабушкой. — Он упорно смотрел на террасу.
     — Почему? — спросила я, стиснув зубы. — Знакомиться  с мамой  я тебя силой тащила. Ты просто хочешь мне насолить?
     — Если представишь меня ей, я буду знать, что ты меня не стыдишься. Бабушка — одна из важнейших людей в твоей жизни. Я хочу, чтобы она знала, что у тебя есть еще и я.
     — Узнает, но не сегодня.
     Он зло уставился на меня и кивнул:
     — Хорошо, спасибо, тогда я просто вернусь к нормальной счастливой жизни.
     Я смотрела, как он уходит, и очень сильно ненавидела его за то, что он не понял. Однако, обдумывая всё еще раз, я и сама ничего не понимала. Почему я так неуверенна? Может быть, я сомневаюсь в Джейкобе не меньше, чем люблю? Я знала, что нонне Джейкоб не понравится с первого взгляда — как он одевается, как говорит, его прямота. Девушкам моего возраста Джейкоб нравится. А бабушки видят в нем погибель своих внучек. Я не хотела снова отдаляться от нонны, но и терять Джейкоба не хотела тоже.
     На следующий день после школы я пошла к нему. В первый раз в жизни, и ужасно нервничала, как меня встретит тот, кто откроет дверь — он, или кто-то другой. Речь я не заготовила. Как объяснить, что чувствую, не знала. Просто не хотела расставаться.
     До этого мне не приходилось гулять по Редферну. Многие пялились, моя школьная форма смотрелась нелепо. Местные сидели на крылечках, внимательно наблюдали за мной, и, так как я ничего про них не знала, мне было страшно. Пока я не увидела девочек-ровесниц в школьной форме, сидевших на крылечке. На их месте легко могли бы оказаться Ли, Анна, Сера и я. Я улыбнулась девчонкам, и они ответили мне тем же.
     Дверь открыл Джейкоб, тоже еще в форме. Смотрел он, как и ожидалось, совсем неприветливо.
     — Давай не будем злиться друг на друга.
     — Я злюсь, но не понимаю, на что злишься ты, — отрезал он.
     — Послушай, скажи спасибо, что я придушила свою гордость и пришла, — сердито  отозвалась я (ох, совсем не то, что надо).
     — Я еще и благодарить должен? Подумать только! — выплюнул он.
     — Может, хотя бы пустишь меня? — попросила я, пытаясь заглянуть в квартиру.
     — Нет. Я не готов представить тебя своему отцу. Я не рассказывал ему про тебя. Он может оскорбиться, что я встречаюсь с неавстралийкой.
     — Ужасно смешно.
     — Но ты же понимаешь, Джози. Так уж он устроен.
     — Как ты можешь смеяться над тем, что я пыталась вчера объяснить?
     — Ах, Джозефина, вчера ты пыталась рассказать о чём-то важном? Я думал, ты, как всегда, треплешься ни о чём.
     Я настолько рассердилась, что не стала отвечать, просто стояла и смотрела.
     — Забудь. Мы оба станем счастливее. Я буду водиться с такими же, как я, а тебе не придется терпеть бескультурного австралюка без души и сердца.
     — Джейкоб, в тебе души и сердца больше, чем во всех, кого я знаю, — сказала я ему.
     — Что тут происходит? — услышала я чей-то возглас.
     И увидела за Джейкобом высокого худощавого мужчину, который шел к нам по коридору.
     — Что это? Джейкоб, ты кричишь на девочку?
     — Пап, это Джози, — неохотно представил меня Джейкоб.
     — Джози? Та самая? Заходи, заходи. Он только о тебе и говорит, — заторопился отец, беря меня за руку и втягивая внутрь.
     У них Джейкобом одинаковые глаза, но другого сходства я не видела, пока Кут-старший не улыбнулся. То же подергивание губ, расползающихся в озорной ухмылке.
     — Ему не терпелось нас познакомить, — подмигнули мне.
      Я почувствовала себя ужасной стервой, но знала, что не стыжусь Джейкоба. Просто не могла вот так сразу представить его бабушке. В каком-то смысле и Маркус Сандфорд заинтересовал меня потому, что напоминал Джейкоба. Обоих привлекли девушки иного воспитания, иной культуры. Оба были терпимы. Я нутром чувствовала, что нонна это тоже увидит.
     Я сидела на кухне, пока мистер Кут готовил чай.
     — И чем ты собираешься заняться, Джози?
     Я посмотрела сначала на Джейкоба, потом на его отца, и пожала плечами:
     — Не знаю.
      — Она хочет стать юристом, — отрезал Джейкоб, сверля меня взглядом.
     — Юристом? И тратишь время на этого обормота? — рассмеялся мистер Кут и дернул сына за волосы.
     Джейкоб сорвался с места и выскочил за дверь. В итоге чай я пила с мистером Кутом, который обращался со мной, как с королевой.
     — Своенравный пацан, — махнул он головой вслед сыну.
     Я улыбнулась, потому что так легко мог бы сказать Джейкоб.
     — Нет, это я его довожу.
     Мистера Кута это, кажется, развеселило. Он возразил:
     — Нет, с другими Джейкоб ведет себя иначе. Лучше понимает обстановку. Что можно, что нельзя.
     Я кивнула, поставила чашку в раковину и спросила, где комната Джейкоба.
     Джейкоб, лежа на кровати, читал журнал по автомеханике. Листал страницы, будто не замечая меня.
     Я подошла к каминной полке и увидела фотографию его матери:
     — Симпатичная.
     — Прекраснейшая в мире.  Будь она жива, я, возможно, был бы лучше.
     Я села на пол, привалившись к кровати, и прошептала:
     — Джейкоб, ты и так хороший.
     Через какое-то время он начал перебирать мои волосы:
     — Я отвезу тебя домой. Скоро стемнеет.
     Я села на кровать, обняла его и начала медленно целовать. Почувствовала его ладонь на своей щеке и поняла, что именно это мне в нём нравятся. Он ласковый и любящий. Его потребность прикасаться к волосам и лицу дарит мне близость чуть ли не большую, чем секс.
     — Раньше ты никогда сама не начинала, — сказал Джейкоб. — Мне понравилось.
     — Как бы мне хотелось сделать нас обоих счастливыми, — тихо призналась я.
     Мы лежали, обнявшись, лаская лица друг друга.
     — Наверное, твоя бабушка нас не поняла бы? — улыбнулся он.
     — Пришлось бы вызывать ей скорую из-за сердца, — с серьезным видом ответила я.
     Мы расхохотались, обнимаясь крепко-крепко. Мне была приятна свобода его дома, у себя я бы никогда на это не решилась.
     Он запустил руку под мою школьную блузку и начал поглаживать меня мозолистыми ладонями. Я застеснялась — вдруг он почувствует жирок и ему станет неприятно? Вот если бы моя кожа была шелковистой, как у героинь в романах...
     А еще беспокоилась, что он подумает о размере моей груди. Но ему было как будто всё равно.
     Он повернулся, чтобы я оказалась сверху, и обхватил меня за талию. Я целовала его шею, и было так странно касаться губами дергающегося кадыка. Ощутив ногу, втиснутую между моими, я вздрогнула.
     — Ты чего? — тихо спросил Джейкоб.
     — Не доверяю людям, чьи тела меняются в зависимости от настроения, — ответила я, чувствуя ладонь на своей груди и кляня себя за то, что надела худший из лифчиков.
     — Значит, никогда не будешь доверять противоположному полу.
     Он расстегнул рубашку и положил мою ладонь себе на грудь. Я удивилась, обнаружив там волосы. Джейкоб оказался белокожим и даже крупнее, чем выглядел в одежде. Наклонившись вперед, я поцеловала незаросший островок.
     Он вздрогнул, а я поразилась, что могу так на него действовать. Сейчас уже толком не помню, что было после. Разве что я оказалась гораздо смелее, чем могла бы подумать, и мы так долго целовались, что у меня аж губа закровоточила.
     Но потом он засунул руки мне под юбку, я почувствовала его ладони между своими бедрами и, посмотрев наверх, увидела плакат с мотоциклом, на котором было написано: «Засунь что-нибудь между ногами». И поняла, что могу бездумно потерять свою девственность в спальне Джейкоба, при том, что его отец сидит в соседней комнате.
     — Хватит, Джейкоб. — Я задыхалась.
     — Да ладно, Джози, всё будет хорошо.
     — Мне кажется, пора остановиться, пока мы не зашли слишком далеко.
     — А что в этом плохого? — Он целовал мне шею.
     — Ну, всякое.
     Он приподнялся на локтях и посмотрел на меня сверху вниз:
     — У меня кое-что есть.
     Я чувствовала на лице его дыхание.
     — Что?
     — Чтобы всякого не случилось, глупышка.
     Я покачала головой и оттолкнула Джейкоба, пытаясь опустить юбку вниз.
     — Джейкоб, посмотри на себя. Посмотри на нас обоих. Мы в школьной форме. Твой отец в соседней комнате. Мама ждет меня домой через пять минут. Что в этом романтичного?
     — Джози, мы ведь переспим рано или поздно.
     Я поправила блузку и села, скрестив руки, а потом заявила, не глядя на него:
     — Не сегодня и не сейчас.
     — Хочешь сказать, никогда? — рассердился он.
     — Мы снова поссоримся? Джейкоб, боже, мы только и делаем, что ссоримся.
     — Джози, я хочу тебя. Мне никто в жизни настолько не нравился.
     — Нравиться — недостаточная причина для секса. Я могу забеременеть, подцепить СПИД или еще что-нибудь.
     — Я же сказал тебе, у меня кое-что есть! — он уже кричал.
     — Презерватив всех наших проблем не решит.
     — Ты что, собираешься на всю жизнь остаться девственницей?
     — Нет. До тех пор, наверное, пока не буду с кем-нибудь помолвлена. Или мне не исполнится двадцать или сколько там.
     — Меня сейчас вырвет, — покачал он головой.
     — А что в этом плохого?
     — Джозефина, добро пожаловать в девяностые. От женщин больше не требуется хранить девственность.
     — Нет, это тебе добро пожаловать в девяностые, Джейкоб! От женщин больше не требуется покорно подчиняться.
     — Ты что, считаешь ее чем-то вроде приза? — презрительно спросил он.
     — Нет. Девственность не приз, и я не приз. Но она моя. Принадлежит мне, я могу отдать ее только однажды и хочу быть уверена. Джейкоб, я не хочу рассказывать, что мой первый раз оказался неудачным, ничего не значил и что я при этом была в школьной форме.
     — Но тебе почти восемнадцать. Достаточно взрослая. Все остальные этим занимаются.
     — И в следующем году кто-нибудь скажет кому-нибудь еще: «Тебе уже шестнадцать, все остальные этим занимаются». Или однажды кто-нибудь скажет твоей дочери, что ей тринадцать и все остальные этим занимаются. Джейкоб, я не хочу делать что-то только потому, что делают все остальные.
     — А как насчет того, что мы сами этого хотим? Я уж точно хочу. — Он схватил меня за руки.
     — Но я не знаю, люблю ли тебя достаточно сильно, и не уверена, любишь ли ты меня достаточно. Мы даже не любим друг друга, Джейкоб!
     Какое-то время мы лежали молча, пока он не пихнул меня локтем и не сказал угрюмо:
     — Ну я-то уверен. Почти.
     — В чем?
     — Ну, сама знаешь. Ты мне нравишься... ладно... я тебя люблю.
     Он казался взволнованным, и я обняла его:
     — Вообще-то я тоже тебя люблю, Джейкоб.
     — Я по-настоящему скучал по тебе, пока ты была в Аделаиде, и иногда, когда мы пару дней не видимся, просто схожу с ума. — Он говорил искренне и смотрел на меня так, будто ему было необходимо, чтобы я поняла.
      — Я тоже по тебе скучала.
     — Ладно, не буду больше тебя уговаривать, — вздохнул он. — Ограничимся умными разговорами.
     Я рассмеялась и прижала его покрепче:
     — Понемножку и того и другого не помешает.
     — Тебе не помешает, — холодно возразил он. — А меня с ума сведет.
     Потом он отвез меня домой, но сначала мы остановились за несколько кварталов и целовались столько, что у меня разболелись губы.
     Думаю, мама поняла, чем мы занимались, потому что всё время поглядывала на нас обоих, но ничего так и не сказала. Только в половине десятого выдала Джейкобу остатки лазаньи, чтобы он взял их с собой для отца — то есть намекнула, что ему пора домой.
     — Позвони мне, — крикнула я ему с крыльца.
     — Нет, ты позвони. Я люблю, когда ты проявляешь инициативу, — ухмыльнулся он.
     Я кивнула и села на верхнюю ступеньку. Казалось, все мои проблемы рассеялись.
_________________