Deloni:
06.08.24 14:06
Всем снова привет!
Как и обещалось, сегодня у нас глава.
Ну, Юля, некоторый позитив там действительно наметился. Ловим...
Глава 10
- Мы с мужем решили удочерить Мален. – Если Рене и не рассчитывала на то, что ей разрешат забрать ребенка прямо сразу же, то, как минимум, директор приюта сможет внятно объяснить, что именно она должна делать, чтобы удочерение произошло? Но ее ждал сюрприз… не из приятных.
- Удочерить? – переспросила сеньора Хименес с вытянувшимся лицом.
- Ну да, - нетерпеливо ответила Рене. – А почему это вас так удивило?
- Ну, это несколько неожиданно, - директор бросила взгляд на свой стол, заваленный бумагами.
В смысле неожиданно? – настойчиво продолжала швейцарка. – Мы вместе с ней были в плену, привязались друг к другу, она полюбила нас, а мы ее, и теперь хотели бы воссоединиться и растить Мален, подарить ей настоящее детство, которого она была лишена прежде. Почему нет? Какие-то проблемы?
Сеньора Хименес только всплеснула руками:
- Какие-то проблемы? Да тут сплошные проблемы, мадам Ромингер! Тут просто сотня препятствий, из-за которых я вынуждена отказать вам! Да это и не в моей компетенции!
- Какие препятствия? - Рене начала закипать, но пыталась взять себя в руки. Так дела не решаются. Надо, как Отто: он остается спокойным и ироничным, а люди только и делают, как он хочет, будто он управляет ими, как марионетками. Она так не умеет… Рене прижала к себе Мален, быстро чмокнула бледную щечку.
- Сколько вам лет? – спросила директриса, усаживаясь за свой стол.
- Девятнадцать.
- А вашему мужу?
- Двадцать два.
- Это только первая проблема. По закону, усыновить ребенка могут супруги, хотя бы одному из которых есть двадцать пять лет. Вам придется ждать три года! Во-вторых, у кого-либо из вас есть испанское гражданство? Нет! Усыновление испанского ребенка иностранцами возможно только в том случае, если имеются неопровержимые доказательства тому, что усыновление в Испании абсолютно невозможно. В-третьих, усыновители должны состоять в браке не менее года, вы же поженились меньше месяца назад, верно? И в-четвертых… я буду откровенна, мадам Ромингер. Ваш муж с момента ранения пребывает в состоянии крайней тяжести, и есть опасения, что он не выживет. Усыновителями может стать только полная семья. Вдова не может.
- Он выживет, - сердито сказала Рене. Но снова напомнила себе, что, выйдя из себя, только продемонстрирует слабость своей позиции. Так она только все итспортит! – Сеньоре Хименес, предыдущее удочерение Мален – то самое, которое аннулировали из-за ненадлежащего обращения с ребенком, было в правильную семью, не правда ли? Полную, испанскую, прошедшую возрастной ценз? Что за глупые ограничения после всего, что мы пережили вместе?
- Мадам, я не бюрократ, я педагог. Я вижу следы капельниц на руке Мален и вижу это печенье, которое она ест, сидя у вас на коленях. Но поймите: от меня тут не зависит ничего, решения принимаю не я. И еще… нам приходят письма со всех концов страны… письма от желающих удочерить Малениту. Письма от самых уважаемых семей Испании. Как бы я того не хотела, я не в силах помочь вам.
- Я вас услышала, - хмуро сказала Рене, упорно сдерживая свой гнев и не давая ему прорваться. «Уважаемые семьи, не угодно ли?! Где были эти уважаемые семьи, когда Мален истязали в ее прежней семье, когда эта бессердечная сестра Филипа не могла найти для нее ни единого ласкового слова?! О, ну ничего, дай только срок, пусть маэстро возьмется за дело!»
Удивительно, но Артуру в голову пришли эти же соображения, которые он озвучил, едва сели в такси, чтобы возвращаться в госпиталь:
- Не переживай, сис, они просто не видели твоего интригана в действии! Он быстро разберется, на какие кнопочки тут надо нажать. Разве что до него самого дойдет, что это не лучшая идея – удочерять эту девчушку.
- Да хватит уже! – тут Рене перестала сдерживать свой темперамент и так пихнула брата локтем, что он аж подпрыгнул. – Тебя спросить забыли!
- Пока ты мурлыкала с девочкой, я спросил директрису, почему она не говорит. И знаешь, что она сказала? Ребенок отстает в развитии, потому что у него расстройство аутистического спектра! Поняла?
Рене это мало о чем сказало, но она пренебрежительно фыркнула:
- Она прямо так сходу поставила диагноз? Она врач?
- Она не говорила, что поставила диагноз сама. Ребенка наверняка смотрел психолог.
- Я не верю! В развитии она отстает просто по той причине, что ей за всю ее жизнь никто ни разу не уделил достаточно времени. И хватит выносить мне мозг! Завтра я опять к ней поеду! Хоть с тобой, хоть без тебя!
- Аутизм не лечится!
- Ты у нас когда специалистом заделался?! Ты что – дипломированный психолог? Когда мне понадобится твой совет, я к тебе обращусь!
Упрямая, как ослица, Рене успела вывести из себя Артура, который лучше нее понимал, насколько сложно социально адаптировать аутиста, но что он мог сделать? Ему явно дали понять: свое мнение следует держать при себе. А Рене твердо знала, что Мален не страдает ничем таким – она будто целую повесть прочитала, глядя в глаза малышки. Повесть короткую – всего в три с половиной года, но полную боли, лжи, лицемерия и одиночества. В этих глазах она видела море грусти и страха, но не только – еще ум, понимание, осознание, анализ… Не мог ребенок, у которого нелады с восприятием окружающего, так явно предпочитать одних людей в своем окружении другим. Мален слишком явно предпочитала Рене и Отто, быстро перестав даже смотреть на свою предыдущую провожатую. Как бы то ни было, Рене не собиралась спорить с Артуром: они с Отто приняли решение и будут бороться за его выполнение, и малышка больше не столкнется с одиночеством, страхом, беззащитностью.
Тем временем такси остановилось у служебного входа в госпиталь, минуя КПП, у которого опять толпились автомобили СМИ. Брат и сестра быстро прошмыгнули внутрь и перевели дыхание.
- Еще только восемь, - вздохнула Рене. – Как ты думаешь, они могут…
- Раньше? Не думаю. Не дергай этого доктора, пусть он сам определяет, что и когда.
- Я не вынесу, просто тупо ждать целый час
- Кто сказал, что ты будешь тупо ждать? Смотри, какой тут шикарный сад. Пошли выгуливать твое пузо.
- Но…
- Никаких тут «но»! Мамаша, как давно вы думали о своем ребенке? Нужен ему воздух? Нужен. Вот и идем.
Рене будто впервые увидела этот сад, а может, так оно и было. Раньше, выходя сюда, потому что так было нужно для малыша, она едва ли обращала внимание на то, что ее окружало: могла только тонуть в страхе за Отто. Вроде бы знала, что тут много цветов, есть какие-то водоемы и беседки, а в одной из беседок она часто встречала девушку с ожогами, такую же молчаливую, как и она сама.
А ведь в самом деле – красивый сад. Рене вдруг подумала, что скоро Отто сможет вставать и выходить на улицу и тоже будет тут гулять. А она, конечно, с ним. Они пройдут вот по этой дорожке, обсаженной кустарником с ярко-розовыми цветами, источающими сладкий аромат, зайдут вон в ту беседку, сядут на скамейку и будут обниматься… А сейчас там какая-то другая парочка.
- Во как, - вдруг протянул Артур. И Рене осознала, что обоих в этой парочке она знает. Та самая девушка с ожогами… и… не может быть. Лео? Кстати, откуда он-то тут взялся? Рене растерянно посмотрела на брата.
- Какие люди, - завопил Артур, затаскивая Рене в беседку, как упрямую козу. Та тут же запротестовала против подобного поведения, в очередной раз врезав грубияну локтем в ребра. – И что у нас тут?
- Заткнись, Арти! – Рене моментально оценивала обстановку, в которой для нее изначально было очень много неизвестных. У девушки (Габи, вроде?) блокнот в руках. Лео сидит так близко к ней, будто глядя в блокнот. Рене постаралась аккуратно заглянуть. Не может быть. Рисунок?..
- Лео, - сказала она. – Извини, я не поблагодарила тебя. Мы с Отто так многим тебе обязаны. Извини, если мы помешали. Мы сейчас пойдем…
- Не нужно благодарить, - улыбнулся тот. – Я никогда и не мечтал о том, чтобы быть полезным кому-то вроде Ромми. Если мое скромное вмешательство было кстати – я буду этим гордиться.
- Оно было решающим, Лео. Спасибо тебе. Извините, если побеспокоили, мы сейчас уйдем.
- Это же ты! – вдруг охнул Артур. Воспользовавшись тем, что Рене отвлекла и Габи, и Лео, он заглянул в блокнот.
– Габи, ты рисовала Рене? Девушка залилась краской и захлопнула блокнот прежде, чем Рене успела заглянуть.
Не Рене. Я пыталась восстановить по памяти «Мадонну с четками» Мурильо. Может быть, получилось случайное сходство. Они ведь совсем непохожи.
- В самом деле, похоже, - заметил Лео.- Потому что я в эти дни много видела Рене и мало – оригинал. Поэтому в сознании произошло что-то вроде… подмены.
- Пожалуйста, разрешите еще раз взглянуть, - попросил Лео, и Габи, хоть и нехотя, но все же раскрыла блокнот. Рене бросила брату предупреждающий взгляд («держи рот на замке!») и склонилась над рисунком.
- Только посмотри, как она хорошо смогла – по памяти, карандашом… Молодой человек принял блокнот аккуратно и уважительно.
- Мадонна с четками, около 1650-1655 года. Хранится здесь, в музее Прадо. Потрясающе, Габи. Вы настоящий художник!
- Вы знаете живопись! – удивилась Габи. – Вы же занимаетесь логистикой! Не всякий искусствовед вот так сходу скажет… Рене определила автора, а вы знаете название и год! Все швейцарцы такие образованные?
- Я – нет, - вставил Артур. – Я отличу Мадонну от младенца, максимум.
- Вы говорили, что живопись для вас – не только работа, но и хобби, - тихо сказал Лео. – А для меня - не работа… но тоже хобби. Я очень люблю живопись, у меня есть альбомы всех художественных галерей мира, включая Прадо, и я хорошо знаю многое из того, что там выставляется. Почему вы рисуете именно эту картину?
Габи смущенно улыбнулась, бросила быстрый взгляд на них:
- Но все же Рене очень похожа на эту Мадонну, правда ведь?
- Вовсе нет! – удивилась швейцарка. – Только волосы тоже темные, не более того. Совсем непохожа! - А по-моему, похожа, - сказал Лео.– Я только сейчас понял.
- Это потому, что Рене у меня здесь перед глазами, а картина Мурильо – нет, - застенчиво объяснила Габи, забирая у него блокнот. – Но сходство действительно есть, я помню эту картину. Стоит, наверное, завтра поехать в Прадо и проверить, так ли уж они на самом деле похожи…
- Эй, - наконец возмутилась Рене. – Вы обсуждаете меня, как какую-то натурщицу!
Лео и Габи не обратили на ее реплику ни малейшего внимания. - Я тоже засомневался, когда вы сказали. Позволите? - Лео снова открыл блокнот. – Может быть, мне кажется, что она похожа, потому что вы подсознательно могли рисовать Рене… Но овал лица, форма глаз… Хотелось бы тоже проверить. Можно мне поехать завтра с вами?
Габи удивленно вскинула на него взгляд и смущенно потупилась.
- В Прадо? Вы хотите поехать…
Ну да, очень хочу. Я люблю Прадо. Если я вам не помешаю…
- Да не помешаете, конечно, - От смущения Габи не придумала ничего лучше, как начать отбирать у Лео блокнот. Рене только тут начала понимать, что у сцены есть какой-то неведомый ей прежде подтекст. Господи, да эта Габи ведет себя, как школьница! А ведь ей никак не меньше двадцати четырех. И Лео по возрасту, наверное, от двадцати семи до тридцати – взрослый дяденька. «Надо же, оба взрослые люди, а смущаются, как дети! – развеселилась Рене. - Не припомню, чтобы Отто так себя вел, когда у нас все начиналось… Отто!.. Сколько времени?»
- Арти, нам пора бежать! Уже половина девятого! – с таким искренним ужасом закричала она, что все трое подскочили. Браун заорал:
- Ты спятила, мать? Ты полчаса собираешься подниматься на четвертый этаж?!
- А вдруг они начнут раньше? – захныкала Рене.
- И что – поезд уйдет? Очнись, сестрица, теперь у вас вся жизнь впереди! Что ты трясешься? И скажи спасибо, что с тебя рисовали Мадонну, а не младенца – она хотя бы одетая!
- Ты действительно мерзкий тип! – завопила Рене. – Ничего святого!
Ни Габи, ни Лео не обращали внимание на взбалмошных Браунов. Этот минутный контакт, когда они смотрели друг другу в глаза, когда их руки случайно соприкоснулись, когда передавали друг другу блокнот…
Габи вспомнила, как ей на глаза попался журнал “European Sports” двухнедельной давности с Отто Ромингером на обложке. Ее тогда просто потрясла красота этого мужчины. Даже не зная, что его снимают, не позируя, он был ослепителен. Но так или иначе, она вдруг поймала себя на мысли, что Лео ей нравится больше. Она не могла это объяснить, никакие доводы рассудка тут не присутствовали, просто: «мой человек». И сейчас оказалось, что этот человек любит то же, что и она, разбирается в живописи и… хочет поехать с ней в Прадо. А может быть, что и она ему нравится? И вдруг…
Габи одернула себя. Ее воображение снова грозило завести ее слишком далеко.
Так мы договорились, - сказал Лео. – Во сколько поедем?
- Давайте после завтрака, - вздохнула Габриэль. – Скажем, в 10 часов?
- Отлично. А вы расскажете мне, где вы научились так прекрасно рисовать? Каждая линия, как я посмотрю, просто совершенна. Точная, четкая, лаконичная, без лишнего шума.
- Не знаю, я с этим родилась. Мне кажется, я всегда умела рисовать.
- Тут не только врожденный талант, Габи. Вам явно ставили руку.
Рене хотела было послушать, что Габи расскажет про рисование и про то, где ее этому учили, ее эта тема тоже в определенной степени интересовала, но Артур схватил ее за руку и потянул из беседки:
- Простите, дамы и господа, я только что вспомнил, что у нас назначена еще одна встреча.
Но я хотела… - запротестовала Рене, прежде чем оказаться снаружи.
- Ты дурочка, что ли? – поинтересовался брат. – Они ж клеятся, чего ты у них над душой стоишь?
- Я?! Нигде я не стою! Погоди, что значит клеятся?
- А то ты не знаешь, что значит клеятся! Наш высоконравственный мсье логист подбивает клинья к добродетельной мадемуазель художнице, и, если события будут развиваться естественным путем, они вполне могли бы к вечеру организовать небольшой транснациональный перепих. Впрочем, с учетом проблем Габи…
Рене хмыкнула и задумчиво посмотрела на брата:
- Да они скорее занудят друг друга до смерти. Нет, Арти, я не думаю, что у них все так быстро может получиться. Ты не обратил внимание, они же смущаются как дети, боятся собственной тени. Не думаю, что у них будет все так быстро. И потом, Арти… Лео – он же такой эстет, он любит, чтоб все красиво, элегантно, правильно, как же он сможет принять ее ожоги?
Артур рассмеялся:
- Чтоб ты понимала, овца! Что же ты своего Лео так низко ценишь? Ожоги ожогами, а вдруг он может под ними увидеть что-то стоящее? Оставь их в покое и не ломай им кайф. Тоже мне, дуэнья…
- Лео не мой, - не преминула огрызнуться Рене и примолкла. Если брат прав (а он, без сомнения, прав, она тоже обратила внимание на то, как Габи и Лео ведут себя в присутствии друг друга), то это просто чудесно! Они бы могли составить такую замечательную пару! Милый, интеллигентный, романтичный Лео и умная, тонкая, ранимая Габи, они просто созданы друг для друга!
Они еще немного погуляли вокруг госпиталя, и наконец, Рене, которая постоянно смотрела на часы, сказала, что пора идти. И они вернулись в госпиталь, поднялись к отделению реанимации.
Минуты ожидания тянулись медленно и томительно. Наконец, в коридоре показалась группа из нескольких человек. Чудесный, мрачный, заспанный, совершенно неблагообразный доктор Шимон-Тов, ниже Рене почти на целую голову, с мясистым крючковатым носом, кустистыми бровями и седым ежиком волос, какая-то незнакомая докторша средних лет и красавцы-идальго Торресилья и Эскудеро в сопровождении одной из медсестер. Те самые, которые вчера совершенно спокойно и почти без колебаний собирались позволить Отто умереть. Рене обхватила себя руками, стараясь унять дрожь. Сейчас все решится…
- Привет, - сказал доктор Шимон-Тов. – Будем приступать. Как вы себя чувствуете? – вопрос был адресован Рене.
- Прекрасно, - пробормотала она, полуживая от волнения. – А что сейчас будет? Он сможет говорить?
Доктор снисходительно усмехнулся:
- Мадам, он, может, и силен как бык, но сейчас слабее новорожденного котенка. Нет, даже не рассчитывайте. И, кстати, вы не пойдете к нему.
- Но доктор! – взмолилась Рене. – Я же…
- Категорически, - он чуть повысил голос. – У него сейчас иммунитет практически на нуле, он очень слаб, любая самая банальная и безобидная инфекция может убить его! Я не для этого вытаскивал его с того света, знаете ли. Все? Я могу заниматься своим делом?
- Конечно, - пробормотала она. – Извините. Я… Конечно.
Но, видимо, жалость была ведома доктору Шимон-Тову, особенно с учетом того, что перед ним был «трогательный ребенок с железной волей»:
- Мы повернем жалюзи, чтобы вы могли смотреть снаружи. Все займет несколько минут. Простите, коллеги, иду я и моя ассистентка. Больше никто.
Рене подумала, что она, все-таки, негодяйка: ей доставило определенное удовольствие то, как великие доктора оказались в роли зрителей. Но с этой минуты она попросту забыла об их существовании – дверь щелкнула, закрываясь, ассистентка повернула рукоятку жалюзи, ставя их горизонтально.
...