Таинственный замок 3. Оборотни

Мея лежала на кровати, касаясь кончиками пальцев вытянутых рук деревянного изголовья кровати, и смотрела, как Улаф одевается: ни одного лишнего движения, все четко и выверено. Он натянул футболку, затем джинсы, затянул ремень, поправил простые ножны, из которых торчала костяная ручка ножа, обул сапоги и взял в руки свитер. Подойдя к кровати, Улаф наклонился над Меей и поцеловал её - «Я надеюсь, ты найдешь, чем заняться, пока меня не будет» - и вышел из комнаты.
Повалявшись и потянувшись еще с полчаса, Мея поднялась с кровати, походила по комнате, собирая разбросанные вещи, и пошла в душ. После, высушив волосы, она, памятуя, что одеть ей нечего, нацепив футболку Улафа, отправилась в свою комнату, чтобы одеться. Одев брюки и вязаную кофту поверх футболки, Мея пошла поболтать с Клаусом.
В баре было немноголюдно. За стойкой Клауса сидел всего один толстый господин, который не обращая ни на что внимания, читал газету, временами отхлебывая из стоящей перед ним чашки.
Клаус обрадовался, увидев Мею. После слов приветствия «Тебя так давно не было, надеюсь с тобой все в порядке», он перегнулся через барную стойку и, сделав страшные глаза, прошептал:
- Мея, я слышал странные слухи о том, что Улаф Грофел тебя выбрал.
- Глупости! – Мея взгромоздилась на высокий стул. – Это я его выбрала!
- Как ты?
- Не знаю. – Мея вздохнула. – Но я рассердила его настолько, что он сразу меня выбрал.
- Ты теперь его?.. Хм?.. Ну?..
- Вот ты где, Мея Линдхольд! – громкий голос управляющего заставил подпрыгнуть и Мею, и Клауса, и толстого господина с газетой. – Во-первых, тебе выговор за то, что ты не в униформе, а во-вторых, тебе выговор за то, что ты прохлаждаешься в баре, вместо того, чтобы перестелить простыни в комнате господина Грофела.
Из всей этой речи, Мея сделала вывод, что курсирующие по замку слухи о том, что Улаф «её выбрал» не достигли ушей управляющего. Что ж, она сейчас исправит это.
- Я в отпуске. По случаю свадьбы.
- Какой свадьбы? – выражение лица управляющего из зловещего стало удивленным
- Моей.
- Да что ты себе позволяешь …
- Представляешь, Клаус – Мея сердито смотрела на управляющего – Пришлось женить на себе Улафа Грофела, только чтобы управляющий, наконец-то, отвязался!
Её позабавил тот горловой звук, который издал управляющий, как-то сразу сникая. Он еще раз внимательно посмотрел на Мею, затем молча повернулся и ушел.
Мея повернулась к Клаусу. Глаза бармена были совершенно круглые от удивления:
- Ты вышла замуж за господина Грофела?
- Нет еще. Но я работаю над этим.
- Как работаешь? – прошептал пораженный Клаус
- Активно, – с досадой бросила Мея. – Клаус, ну чего ты застыл, плесни хоть глоток кофе, что ли. Чего я тут без дела сижу!
Господин с газетой вскоре убрался, и Мея осталась сидеть одна около барной стойки. Она выяснила, что господина Дору Торбина тоже давно не видели, что Ботильда Полссон собрала свои тысячу чемоданов и отбыла восвояси, что гости разъезжаются, но в замке все равно чувствуется что-то такое, непонятное. Что значит «непонятное»? Непонятное и все тут, понимай, как знаешь.
Поболтав с Клаусом, Мея отыскала Марию и поболтала часок с ней. Потом побродила по замку, пообедала и пошла искать Улафа. Надо ли говорить, что она уже скучала по нему. А он был просто вопиюще не прав, до сих пор отсутствуя. Но его негде не было. Замок был пустынен и тих.
Мея бродила в одиночестве, рассматривая картины на стенах и красивые антикварные вещи, которые, наверное, были цены немалой. Наконец, она остановилась перед огромными деревянными резными дверями. Мея замерла, разглядывая резьбу сюжетных сцен и руны. Она не умела читать рунические знаки, поэтому не могла сказать, в какие слова сложил их неизвестный мастер. Но фигурки ей понравились - особенно поразили её Иггдрасиль с перепутанными, как волосы ведьмы, корнями, и два огромных волка, расположившихся под его ветвями. Протянув руку, Мея робко дотронулась кончиками пальцев до одного из волков. Чем-то неуловимо, он напоминал ей Улафа. Обругав себя, что Улаф слишком много занимает места в её мыслях, Мея толкнула двери и очутилась в огромном зале. Везде, где только можно, стояли высокие застекленные шкафы с книгами. Это была библиотека. Восхищенная Мея, никогда не видевшая ничего подобного, немного робея, вошла. Шкафов было великое множество. Мея даже не бралась предсказать численность книг, хранящихся в этих шкафах. Но одно было ясно, это было настоящее богатство. Недалеко от дверей стоял огромный письменный стол, на котором лежала открытая книга. Мея подошла к столу и заглянула в книгу:

- «… ответь мне: из смертных
Кому суждено
Выжить в Страшную зиму?»
- «Лив и Литрасир,
Чета, укроются в куще Ходдмимир,
Рассветные росы
Будут им пищей,
И вновь народятся люди»
- « … ответь мне: солнце
Как появится в небе,
Коль Фенрир пожрет светильню?»
- «Альврёдуль деву
Прежде родит,
Чем Фенрир пожрет светильню,
Боги погибнут,
Но будет ходить
Дорогой родительской дева»

Долго просидела за книгой Мея, вчитываясь с древние строки легенд, саг, мифов о кровавых битвах и о веселых пирах, об Одине, Локи и особенно о Фенрире. Она настолько увлеклась, что просидела в библиотеке до заката.
Там ее и нашел Улаф. Он долго слушал восторженные рассказы Меи о том, что она прочла, и потом задумчиво произнес:
- Теперь ты одна из них. Одна из нас.
Мея с досадой отмахнулась от слов Улафа:
- Хватит уже! Ну, сколько можно, Улаф. Взрослые же люди …
И в тот же миг Улаф метнулся к столу, за которым сидела Мея. Она не увидела, что произошло, - только почувствовала, как сгустился воздух, Улафа прикрыла белесая дымка и в следующий миг перед Меей стоял огромный волк. От неожиданности и испуга, Мея свалилась с кресла под стол. Она ушибла себе колени, ударившись о пол, и, стоя под столом на четвереньках, тупо смотрела на огромные лапы волка. Да они были размером с блюдца!
Собрав разбегающиеся от страха мысли в кучу, Мея попыталась логично думать - в первую очередь, о том, откуда в библиотеке взялась эта зверюга? И во вторую, - куда девался Улаф? Мея начинала нервничать, а вместе с этим в ней поднималась злость на Улафа. Куда он, черт его побери, девался, когда так нужен? Как только она высунет голову из-под стола, эта зверюга сейчас же её откусит! И кто её - Мею - защитит? Правда, зверюга стояла смирно и пока никаких попыток сожрать Мею не предпринимала.
Наконец, стоять на четвереньках под столом надоело, и Мея решила подняться. Может быть, удастся обмануть зверя и пробраться к двери? А там ноги в руки и, поминай, как звали.
Мея осторожно высунула голову из-за стола. Зверь стоял смирно и выжидающе смотрел на нее. Ну, и что будем в гляделки играть? Мея высунулась еще немного. Зверь не шевелился - только все так же спокойно и выжидающе смотрел на нее. Ага! Ждет, что она будет делать, а потом перекроет ей пути к отступлению. Мея глянула на дверь. Недалеко. Если еще на бегу умудриться выдернуть ключ из скважины и замкнуть дверь с той стороны, тогда волку точно будет облом с обедом. Но он преграждал ей путь к дверям. Мея вздохнула и стала рассматривать волка, выискивая его слабые стороны. Хотя что-что, а слабости в этом звере не было ни крупинки. Светло серая, почти седая шерсть серебрилась там, где на нее падали лучи заходящего солнца. В глазах переливались серебряные искры. Такие знакомые глаза … Бездонные, манящие …
- Улаф? – Мея точно рехнулась на почве любви. Любви? Естественно! А иначе, почему Улаф мерещится ей буквально везде.
Волк вильнул хвостом и склонил большую голову. Мея не поверила своим глазам. Она еще раз повторила имя Улафа, и снова волк наклонил голову. Ей кажется, или в его глазах она видит насмешку. Осторожно Мея обошла вокруг стола и первое что увидела, - валяющиеся на полу разорванные в лоскуты джинсы Улафа.
Мея мелкими шагами еще ближе подошла к волку. Он стоял смирно. Тогда чуть-чуть осмелев, Мея протянула руку и потрогала зверя. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, рука все еще оставалась на месте, а не свисала откушенная и окровавленная из волчьей пасти.
- Да что ж такое-то, – пробормотала Мея и подошла к зверю еще ближе. Она уже не боялась, а силилась понять, что происходит. Сначала Улаф исчез, потом на его месте появился огромный волк с лапами, как блюдца, которому по всем звериным канонам предполагалась рвать зубами её беспомощное тело, но который вопреки всему стоит на месте и смотрит на нее глазами Улафа. Валяющаяся вокруг изорванная одежда Улафа.
Мея стояла напротив волка. Это был исполинский зверь – его глаза были на одном уровне с её. Мея протянула руку и, ласково протянув «Ууууулаф», потрогала зверя за нос. Зверь молча сносил все Меины нежности, насмешливо глядя на нее. Совсем осмелев, Мея погладила морду волка, пожамкала его уши, почесала за ними и пошла вокруг зверя, ведя ладонью вдоль его тела, ощущая шелковистость его шерсти. Она возмутилась, что он не повилял хвостом, когда проходила мимо него. Волк заурчал и повилял хвостом. Мея потрогала хвост и пошла обратно. Она снова погладила его морду и опустившись перед ним на колени строго сказала, протянув раскрытую ладонь:
- Лапу дай!
Огромная лапа зверя аккуратно легла на её ладонь. Она была тяжелая. Мея покачала ладонью, определяя тяжесть волчьей лапы. Затем покопалась в шерсти, добираясь до когтей. Вид когтей впечатлил её сверх меры! Огромные, кинжально-острые эти когти могли вмиг разорвать её на части.
- Ничего себе, – присвистнула Мея, поднимаясь на ноги. Уперев руки в бок, она сказала – Ладно, Улаф, считай, что демонстрация силы тебе удалась. Теперь я бы хотела знать, что это значит.
Воздух снова загустел, окутывая волка белесой дымкой, и через мгновение перед Меей вновь стоял Улаф. Совершенно обнаженный. Мея выругалась и направилась к двери. Повернув ключ в замке, она вернулась к Улафу:
- С тобой совершенно нельзя разговаривать серьезно. – Заявила она. – Что за манера сбивать меня с мысли, когда я хочу серьезно с тобой поговорить!
Мея сердито потопала к столу, расстегивая пуговицы на платье:
- И ведь это уже не в первый раз, Улаф!
Она села на краешек стола и потянулась к Улафу:
- Не думай, что ты избежал разговора! Один поцелуй, а потом мы серьезно поговорим. – Руки Меи скользнули по плечам Улафа, она прижалась губами к его губам …

***
Через двенадцать часов, Мея потянулась, просыпаясь. Улаф еще спал, его руки обнимали её, их волосы перепутались. Перекатившись на Улафа, Мея засмеялась:
- Просыпайся, Улаф, уже утро!
Улаф открыл глаза, как будто только и ждал этих слов. Мея потерлась носом о его нос:
- Сегодня я пойду в деревню. Надо посмотреть, как там старая Йолин. Надеюсь, ты найдешь, чем заняться, пока меня не будет.
Улаф улыбнулся и обнял её:
- Ты хотела со мной серьезно поговорить.
- О чем?
Улаф насмешливо вздернул брови.
- Не помню я. Ну, а если я не помню, значит, это не был серьезный разговор.
Мея сползла с кровати и пошла в душ:
- Не вздумай за мной ходить, Улаф! – Позвала она и, не закрывая дверь, побежала откручивать краны.
Еще через два часа довольная Мея шла в деревню. Она решила срезать путь через лес. Так было ближе.
В лесу было тихо. На нижней сосны ветке стрекотала огромная сорока. Мея проваливаясь в снег по колено, направилась к ней. Вдруг нестерпимо захотелось почувствовать, как пахнет эта птица. Сорока, прервав стрекот, испуганно сорвалась и взмыла в небо. Мея подавила в себе желание подпрыгнуть и схватить её. Но она почувствовала запах свежего воздуха, перьев и крови. Рассердившись на себя за то, что бродит по лесу и нюхает сорок, вместо того, чтобы спешить по делам, Мея вернулась на тропу.
На окраине деревни, где стоял их дом, было тихо. Недавно прошел снег и протоптанную дорожку к дому засыпало. Мея открыла калитку и вошла в ограду. Их старый пес, который приветливо махал хвостом, встречая всех и каждого, вдруг ощетинился, припал на передние лапы и глухо зарычал. Мея от удивления остановилась, оглянулась кругом.
- Ты чего, псина?
Но пес, как будто не узнавая Мею, или принимая её за своего самого лютого врага, обнажил зубы и приготовился к нападению.
- Ну вот. – Огорчилась Мея. – Стоит неделю дома не побыть, и тебя все тут же забывают.
Решив не обращать на странное поведение собаки никакого внимания, Мея потопала у порога, отряхивая снег, и вошла в дом. Старая Йолин суетилась около печи. На столе уже стояли горячие блины и кувшин с молоком. Мея сняла шубу, бросила её на скамью, стоящую у порога, и пошла мыть руки.
Идя к столу, она наклонилась к Йолин, чтобы чмокнуть её в щеку «Привет, бабуль». Йолин отшатнулась и подозрительно посмотрела на Мею:
- Чем это от тебя несет?
Мея уставилась на бабку, потом недоуменно понюхала рукав своего свитера. Она стояла под душем почти полтора часа. Не могла же Йолин унюхать то, чем она там занималась с Улафом.
Йолин тоже смотрела на Мею. Так они стояли друг против друга, не говоря друг другу больше ни слова. Завтрак тоже прошел в тягостном молчании. Мея почему-то обиделась на бабку. А та старалась смотреть строго в свою чашку. Они всегда ладили, но теперь будто трещина пролегла между ними. Мее не хотелось пересказывать последние новости, а Йолин как будто не хотела видеть Мею. После завтрака, Мея буркнув, что идет в хлев, убрать у Белки, выскочила за дверь. Она злилась, и слезы обиды и злости текли по её щекам. Она не чувствовала за собой вины, чтоб с ней вот так поступали. Даже, если до Йолин дошли сплетни из замка, это ничего не значило. Она любила Улафа Грофела и верила, что он тоже любит её, иначе он не откликался бы с такой готовностью на её желания. Между ними была не просто страсть, а нечто большее. Мея чувствовала это! Да и это не главное. В конце концов, Мея не маленькая девочка, она знает что делает. Рано или поздно ей бы пришлось выбрать себе мужчину, чтобы элементарно родить от него ребенка, чтобы не остаться одной. А сейчас у нее есть тот, с кем она готова провести всю жизнь. Почему же бабка недовольна? Разве она желала Мее одиночества? Мио нет, Йолин тоже когда-нибудь не станет. Мея останется совсем одна, у нее никого нет. Кроме Улафа! После завтрака, Мея, решив пожаловаться Белке на житье-бытье, распахнула двери хлева:
- Ты не представляешь Белка, что случилось … Что случилось?
Увидев Мею, Белка прижалась к стене и жалобно мычала. Мея пошла к ней, протягивая руку:
- Белка … Белочка, что с тобой?
Но корова не желала общения с Меей. Отпустив голову, выставив вперед рога, она загребала копытом, уже не мыча, а безнадежно хрипя. Двери хлева отворились, и вошла Йолин:
- Уйди Мея. – попросила она. – Уйди! Ведь пропадет же корова.
Ничего не понимая, Мея беззвучно заплакала и вышла. Прислонившись спиной к стене сарая, она слушала, как Йолин что-то говорит, успокаивая корову. Дверь открылась, выпуская бабку, она остановилась рядом с Меей:
- Я не знаю, что тебе сказали, что сделали, чтоб уговорить на это, Мея. Только ты теперь чужая.
Повернувшись, она пошла в дом. Мея смотрела ей вслед, и у нее было такое чувство, что сейчас на своих плечах Йолин несла тяжесть всех своих лет – так её вдруг согнуло и повело. Мея чувствовала, как от старой женщины исходят волны безнадежности.
Наверное, час Мея стояла, прижавшись к стене сарая. А потом поняла, что ей действительно лучше уйти. Все живое в этом маленьком дворе настороженно ждало, когда она уйдет. Мея вскочила на крыльцо и, рывком открыв двери, зашла в дом. Старая Йолин сидела у печи на своем любимом месте.
- Я не знаю, в чем я виновата перед тобой, бабуль. – Сказала Мея. – Но если ты так, то я больше не вернусь домой.
Она заскочила в свою комнату и выгребла из шкафа все свои вещи, плача, заталкивала их в большую сумку. Она вытаскивала из комода все дорогие ей безделушки и фотографии. Застегнув сумку, она выволокла её к двери.
- Прощай, бабуль.
Йолин молчала. Молчала и Мея. Потом, одев шубу и успокоившись, она повернулась к бабке и повторила:
- Прощай
Снова молчание в ответ. Йолин застывшим взглядом смотрела в одну точку. Мея сразу поняла, что бабка мертва. Даже не поняла, а почувствовала это. Не глядя, протянула руку к стоявшему рядом телефону и, нажимая на кнопки, набрала номер врача. Потом она сидела, опустившись на колени перед старой Йолин и прижавшись лицом к морщинистой руке. Еще теплой. Мея думала о том, как эти руки ласково гладили её по голове. Это были руки её бабушки, её матери и её отца. Она не знала других рук. Слез уже не было, не было мыслей, эмоций, не было боли.
Мея не знала, сколько времени она сидела на коленях, уткнувшись лицом в руки Йолин. Потом она почувствовала, как другие руки поднимают её с колен, поворачивают и прижимают к груди. Улаф! Она слышала, как он говорил кому-то, что Мее не нужны никакие уколы, что это шок от потери близкого человека и скоро это все пройдет. Потом её несли на руках и положили на кровать в её комнате, трясли за плечи и кто-то постоянно звал её по имени «Мея, Мея» Но Мея не хотела откликаться на этот зов. Да и не могла. Она сейчас чувствовала только ласковые руки Йолин на своей голове.
Она была благодарна, когда её оставили в покое. Завернувшись в старую шубу Мио, Мея лежала на кровати ни о чем не думая, ничего не воспринимая. Но услышав голос Бьярни, Мея поднялась с кровати. Пошатываясь, она вышла из комнаты, оперлась о дверной косяк:
- Бьярни. – позвала она. – Сведи Белку со двора. Забери её к себе.
Сосед посмотрел на нее долгим взглядом и мрачно кивнул «Хорошо», потом добавил:
- А пес-то не пережил Йолин. Гляжу, лежит лапы вытянул. Подох.
Мея кивнула принимая и это известие о смерти. Она качнулась и тот час же кто-то подхватил её. Улаф. Мея уткнулась лицом в его грудь и тот час же руки обняли её, прижимая, оберегая, утешая. И Мея заплакала, забилась в рыданиях, вцепившись в Улафа мертвой хваткой. Он крикнул кому-то «воды», подхватил Мею, унося обратно в её комнату, и усевшись на кровать, усадил Мею к себе на колени. А Мея плакала, выплакивая ему все своё горе: и от потери матери, которую не знала, и Мио, страшно погибшего в лесу от рук неизвестного убийцы, и старой Йолин. Улаф ничего не говорил ей, не утешал, - давая возможность успокоится. Чьи-то шаги, кто-то остановился около нее «Вода, господин Грофел», Мея оторвалась от Улафа, вытирая слезы ладонью. Рядом с ней стоял управляющий из замка, протягивая кружку воды и сочувственно глядя на Мею. При других обстоятельствах Мея бы расхохоталась, но сейчас она с благодарностью взяла протянутую ей кружку и отпила глоток. Потом Улаф снял с нее шубу, уложил на кровать и укрыл её. Мея заснула.
Проснулась она в комнате Улафа, сам он лежал позади нее, обнимая её. Мея крепче прижалась к нему и, прошептав «Я люблю тебя», снова уснула.
Похороны она помнила плохо. Йолин хоронили скромно, так же как она и жила. Простой деревянный гроб, да простой деревянный крест. Мея стояла у самого края могилы, глядя, как гроб на веревках опускается вниз и была в этот момент как никогда одинокой, потерянной и опустошенной. На поминальном обеде в таверне Ансгара, Мея сидела, опустив голову на плечо Улафа, почти ничего не ела и не слышала о чем говорили. Она хотела одного – оказаться в большой и уютной кровати Улафа и, укрывшись одеялом с головой, уснуть навсегда.
Все эти дни после похорон она больше спала, чем бодрствовала. Замковый врач два раза в день осматривал её, мерил давление, температуру и говорил, что с ней все в порядке. Улаф не верил. Пару раз просыпаясь, Мея видела, как он разговаривает со Сверром и они оба смотрят на нее с тревогой. Мея пыталась им улыбнуться и снова засыпала. Она спала почти неделю. Но однажды утром она открыла глаза и обрадовалась новому дню. Перекатившись на Улафа, она прокричала ему в ухо:
- Просыпайся, Улаф! Утро уже!
- Я помню. – Улаф открыл глаза – Не ходить за тобой в душ!
- Ни вздумай даже! – позвала его Мея и, соскочив с кровати, помчалась включать воду.

***
Полнолуние для Меи наступило через месяц. Весь месяц её учили быть оборотнем. Она смеялась и не верила ни одному слову. Мея считала, что в волка может обращаться только Улаф. И гордилась этим его умением. Она вообще гордилась всем, что он делал. Её не убеждали. Ей рассказывали и её готовили. Порой Мея чувствовала себя нерадивой ученицей и сердилась на себя и на окружающих. Она пригрозила заколоть вилами каждого, кто еще хоть раз скажет при ней слово «оборотень».
В ту ночь, первую ночь Меи, луна была огромной, идеально круглой и желто-красной. Улаф с утра ушел и в течение дня она его не видела. К ней пришла Бекка и еще пара девушек. Они помогли Мее одеть широкое платье без рукавов из небеленого полотна, скреплённое на плечах двумя золотыми пряжками. Мея сказала, что сейчас зима и в этом она на мороз не выйдет, потому что сразу же умрет от переохлаждения. «А ты попробуй» насмешливо подначивала её Бекка.
Босая и почти раздетая Мея шла по лесу. Она не помнила ничего из того, что ей говорили, она помнила только наставление Улафа «Ничего не бойся» Все куда-то разбрелись, она была в одиночестве сейчас. Ей было сказано идти все время вперед, и Мея шла. Не было холодно, снег не обжигал ступни. Тело было напряжено в ожидании. Мысли лихорадочно кружили в голове. Мея упорно шла вперед. Вокруг нее была ночь - холодная ночь в зимнем лесу. И только огромный диск луны, что висел прямо перед ней, загадочным образом манил к себе. Мея шла к нему. Она чувствовала, как надвигается буря, как тучи скоро закроют небо и этот огромный желтый глаз луны, который смотрит сейчас на Мею с таким пристальным вниманием.
Вдруг воздух вокруг нее наэлектризовался и замерцал, неведомая сила подняла Мею в воздух и до боли выгнула её спину, как будто собираясь переломить пополам. Мея взвизгнув от боли, отчаянно взмахнула руками. И упала вниз, приземлившись на снег ... на четыре лапы. От изумления, не веря своим глазам, Мея замерла глядя на волчьи лапы. Затем подняла одну и обнажила когти. Ничего себе! Она что обернулась? Закрутившись волчком, Мея попыталась поймать свой хвост. Это было весело. Попрыгав в снег, Мея помчалась по лесу. Ей сказали идти все время вперед, и она шла. Вернее, сначала шла, теперь бежала. Она слышала, как возятся белки в дуплах и птицы в гнездах, она чувствовала с какой стороны придет буря и когда она придет. Все, абсолютно все, сейчас воспринималось иначе. Слух и зрение стали острее, движения быстрыми, бег бесшумным. Мея чувствовала себя тенью этого леса, его хозяйкой. Неведомый доселе восторг охватил её и Мея помчалась вперед огромными скачками, перепрыгивая через поваленные деревья и плавно приземляясь на четыре лапы. Она была всемогущей, ей было все подвластно. Явный запах крови остановил её бег. Мея принюхалась. Под корнями большой сосны была нора, в которой прятались от нее зайцы. Урча от удовольствия, Мея сунула нос в нору. Запах крови стал острее и желаннее всего на свете. Мея начала методично раскапывать нору. Останавливалась она только, чтобы принюхаться к запаху крови и ужаса, что теплыми волнами поднимался из норы. Она уже предчувствовала биение маленького пушистого тельца в агонии, когда в бок ей кто-то ткнулся. Мея озверев, подпрыгнула и, повернувшись в воздухе, опустилась, припав на передние лапы. Шерсть на загривке встала дыбом, клыки обнажились и, защищая свою добычу, Мея зарычала. Перед ней стоял огромный седой волк. Он был внешне спокоен, но Мея чувствовала его напряжение. Он был готов отбить её атаку. Мея зарычала громче и грознее, еще ниже припала на передние лапы, еще больше вздыбив шерсть на загривке. Седой волк стоял, не шевелясь и ожидая. И тогда Мея прыгнула. Её зубы щелкнули в сантиметре от его головы, когти царапнули его грудь. Огромная лапа поднялась и Мея отлетела, врезавшись в сугроб. Выбравшись из сугроба, она снова ощетинилась и снова ринулась в бой. Злость, азарт и неутоленная жажда крови владели ею сейчас. Не добежав до волка, она прыгнула на него, собираясь вцепится ему в загривок, но седой волк отскочил и снова огромная лапа отбросила Мею и сугроб снова принял её в свои мягкие объятия.
Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, а потом Мея услышала мягкую поступь седого волка, - он приближался к ней. Дождавшись, когда он подойдет ближе, Мея изловчилась и снова кинулась на него, выпустив когти. Она с удовлетворением увидела, как его шерсть на груди окрасилась в красный цвет, почувствовала запах его и крови. Только тогда, она отступила и побежала вперед, как и было ей велено. Тучи закрыли небо, ветер, тоненько подвывая, крутил снежные вихри. Начиналась буря. Мея бежала вперед, низко опустив голову.
Через некоторое время, она выбежала на большую поляну. Посреди этой поляны был сложен огромный костер из бревен. Огонь гудел, выбрасывая в воздух снопы искр. Мея никогда не была в этой части леса и даже не подозревала о существовании этой поляны. Но видимо, это и было конечной целью её бега. Снова воздух вокруг нее наэлектризовался, Мею подбросило в воздух, боль мгновенно скрутила, выгибая её тело. И вот она уже стоит босыми ногами на снегу. Совершенно голая! Мея застыдилась своей наготы и быстро обернулась вокруг. Никого не было, а на раскидистых сосновых лапах лежало её платье, то самое, в котором она пришла в лес. Мея схватила его и быстро через голову одела, поправила пряжки на плечах и волосы. Она стояла, не зная, что делать дальше.
Вдруг лес наполнился голосами, волки выбегали из него, подпрыгивали в воздух и становились людьми. Мее они казались нереальными, тенями из другого мира. Все женщины были одеты, как она, мужчины были по пояс голыми. Мея повернулась к костру – ей показалось, что её позвали по имени. Около костра стояли Сверр и Улаф. Кто-то подтолкнул Мею в спину, и она пошла к ним. Круг за ней замкнулся. Теперь костер, она, Улаф и Сверр находились в центре большого круга. Мея вмиг оробела – слишком грозными казались ей братья. Они были как легендарные воины, что сидят за столами Одина в Валгалле и пьют мед из золотых чаш за свои многочисленные победы. Мея остановилась, готовая в любой момент броситься бежать. Она боялась их! Сверр и Улаф были перепоясаны ремнями, на которых в ножнах висели мечи. Они могли порубить её вмиг, приди им в голову такая блажь. Мея сделала шаг назад. Братья молча смотрели на нее, ни говоря ей ни слова. Она вспомнила. Для того, чтобы быть принятой в клан, она должна просить об этом. Для того, чтобы подать прошение, ей нужно было подойти к Сверру и Улафу. Но Мея не могла сдвинуться с места.
Чтобы успокоится, Мея стала смотреть на Улафа. Его обнаженную грудь перечеркивала длинная красная царапина. Она вспомнила драку в лесу и то, как седой волк пытался успокоить её агрессию, не причиняя вреда. Все-таки она достала его. Ей стало больно. Нужно сказать Улафу, как ей жаль. Мея сделал шаг, потом другой. Она пошла к стоящим около огромного огня братьям. Нет, она шла к Улафу. Она смотрела на него и видела только его. Поднявшийся ветер рвал с нее платье. Не доходя до братьев пары шагов, Мея опустилась на колени в снег и опустила голову.
- Кто ты? – загремел над ней голос Сверра Сигундссона.
- Мея Линдхольд.
- Чья ты дочь?
- У меня нет отца. У меня нет матери. Я ничья дочь.
- Чья ты сестра?
- У меня нет брата. У меня нет сестры. Я ничья сестра.
- Зачем ты пришла сюда?
- Я прошу принять меня в клан.
- Зачем?
- Я хочу принадлежать клану.
- По доброй ли воле ты хочешь этого?
- Да.
- Признаешь ли меня главой клана?
- Да, мой хертуг.
- Клянешься ли чтить меня?
- Да, мой хертуг.
- Клянешься без колебаний служить мне?
- Да, мой хертуг.
- Подними голову, Мея. Я хочу видеть твои глаза, когда ты говоришь.
Мея подняла голову. Ветер бросил волосы ей в лицо.
- Клянешься ли ты не причинять вреда моему клану?
- Да.
- Ни словом?
- Ни словом.
- Ни делом?
- Ни делом.
- Ни помыслами?
- Ни помыслами.
- Клянешься ли ты быть верной мне и клану?
- Да, мой хертуг.
- Клянешься ли в преданности мне и клану?
- Да, мой хертуг.
- Клянешься ли ты защищать своих братьев и сестер от любых врагов?
- Да.
- Будешь ли ты честна со мной и с твоими братьями и сестрами?
- Буду честна.
- Будешь ли искренна со мной и с твоими братьями и сестрами?
- Буду искренна.
- Будешь ли ты уважать своих братьев и сестер?
- Буду, мой хертуг.
- Что для тебя клан?
- Семья.
- Понимаешь ли ты, что должна будешь хранить верность этой клятве до конца своей жизни?
- Понимаю.
- Осознаешь ли ты последствия этой клятвы?
- Осознаю.
- Встань Мея Линдхольд. Принимаю тебя в клан. Отныне ты одна из нас. Твои радости – наши, твои беды – наши. Мы будем чтить и уважать тебя, мы будем честны с тобой. И мы покараем тебя, если ты нарушишь клятву.
Сверр протянул ей руку, помогая подняться с колен. Не отпуская её, он повернулся к Улафу:
- Подожди нас у кромки леса, брат. Мне нужно сказать Мее несколько слов наедине.
Улаф нахмурился, но ничего не сказал. Он стукнул себя кулаком в грудь и, повернувшись, быстрыми шагами пошел к лесу.
Буря выла на все голоса, раздувая огромный костер. Пламя гудело, пытаясь достать до небес. Из-за этой какофонии никто не слышал, о чем говорили Мея и Сверр. Все, кто сейчас смотрел на них, видели, как Сверр, положив тяжелую руку на плечо Меи, о чем-то говорил ей. Видели, как Мея, отступив на шаг, уперла руки в бок и что-то резко ответила хертугу. Как он закинул голову и рассмеялся, а затем повернувшись, пошел прочь от костра и от Меи.
К Мее стали подходить с поздравлениями. К ней обращались «сестра» и называли свои имена. Мея была растрогана и довольна. Последним к ней подошел Улаф:
- Даже не мечтай, Улаф. – прошипела Мея . – Я не буду тебе сестрой!
- А кем ты мне будешь?
Мея сердито взглянула на него и обхватив его, прижалась губами к царапине на груди.

***
Уже перед самым рассветом все вернулись в замок. Буря не утихала, наоборот, она набирала обороты, грозя перевернуть мир. В замке всех ждали накрытые столы и горячий ужин. Мея чувствовала себя бесконечно усталой, но все равно съела все, что поставили перед ней и большую часть того, что было на тарелке Улафа. Сыто облизнувшись, она откинулась на спинку стула и стала слушать разговоры за столом. Она поняла, что это был праздник по случаю принятия её в клан. Мее все это было страшно приятно, но она хотела спать. Подавив пару зевков и улыбнувшись насмешникам, Мея поднялась из-за стола. Проходя мимо барной стойки, она помахала сонному Клаусу. Тот встрепенулся:
- Что за праздник?
- Помолвка.
- А почему ночью?
- Днем было некогда.
- А чья помолвка?
- Моя.
Пауза и восхищенные глаза Клауса«Ты все-таки добилась своего активными действиями?» и довольные глаза Меи «А ты как думал!»

Еще через час, сытая и довольная Мея лежала в объятиях Улафа и почти засыпала, когда он тихо спросил её:
- Мея, о чем Сверр разговаривал с тобой?
- О тебе. – сонно откликнулась Мея.
- И что он сказал?
- Он сказал, что ты лучший и достоин самой лучшей женщины.
Улаф молчал. Мея зевнула:
- А я ему сказала, что я выбрала тебя, что я люблю тебя и плевать мне на всех остальных женщин, которые достойны тебя. Ты – мой!
Улаф поцеловал Мею в макушку. Мея потянулась, разгоняя сон, затем перекатилась на Улафа:
- Ладно, Улаф, уж коль ты меня разбудил, один малюсенький поцелуй, а утром обещаю не будить тебя …

Без всякого сомнения, «новенькая» была протеже матери. Причем, настоятельной протеже. Несколько смущенный вид Клауса - администратора отеля - только подтвердил догадку Эрса.
Впрочем, смешно было ждать от Урсулы иного, - что она смирится, и не будет стараться повлиять, как она выражалась, на ситуацию. Другими словами, манипулировать.
А «ситуация» заключалась в выборе Эрса - в Бекке, которая на взгляд Урсулы была слишком тощей, слишком хрупкой, изнеженной.
- Она чужая! Разве ты не видишь это? - кричала на Эрса в запальчивости мать.
- С точки зрения биологической классификации животного мира, волки и медведи относятся к одному подотряду хищников, - с нескрываемым сарказмом парировал Эрс. - Псовых. И вообще, будь довольна тем, что я не выбрал самку хомячка.
- Я посмотрю, как ты заговоришь, когда она принесет тебе этого самого хомячка. Вместо медведя, - вскипела мать. - Если она вообще когда-нибудь будет в состоянии забеременеть!

Сомнение в способности Бекки родить Эрсу достойного наследника и было тем самым камнем преткновения, о который разбились все лелеемые Урсулой сокровенные мечты о сокрушительной победе в борьбе над своим давним и заклятым врагом.
Личного врага Урсулы Берлинг звали Беа, а сама борьба длилась столько, сколько Эрс помнил себя.
Впрочем, как утверждала сама Урсула, на самом деле Беа была не Беа, а Беатрис.
Именно Беатрис , считала Урсула, увела у нее Джодока. Обвинение абсурдное хотя бы уже тем, что клан медведей не поддерживал официальный статус семьи. Не связанные узами брака, пары могли распасться в любое время - по первому требованию одного из партнеров. Поэтому Беатрис не могла, с точки зрения закона, увести, кого бы то ни было. Джодок сам ушел через год после рождения Эрса, - загодя поставив Урсулу в известность о своем решении и оставив ей по закону их четверых общих детей - и только спустя два года после этого сошелся с Беатрис.
Надо сказать, эта связь длилась не долго - всего двадцать лет. Как только его сыну от Беатрис, Кевину, исполнился год, Джодок, к нескрываемому торжеству Урсулы, покинул Беатрис.
В дальнейшем его избранницы менялись как перчатки, задерживаясь рядом с Джодоком не более, чем на три-четыре года - мгновение по сравнению с вечностью, которой обладал оборотень.
- Это не правда, что я якобы не постоянен, - со смехом говорил Джодок. - Я люблю всегда только одну женщину. Просто каждый раз разную!
Надо сказать, все они рассматривалась Урсулой как союзницы, - своеобразными ангелами мщения - как если бы они уводили Джодока не друг у друга, а непосредственно у Беатрис. Раз за разом. Снова и снова.
Эрс имел основания подозревать, что сама Беатрис думала примерно так же - но в отношении Урсулы.
По каким-то причинам Джодок не стал больше заводить детей, поэтому с течением времени, эта негласная битва двух уважаемых матрон медвежьего клана постепенно переросла в иную стадию - за «наследство».
Дело в том, что по истечении определенного времени отец обязан был признать место каждого своего ребенка мужского рода в праве наследия - на случай своей внезапной смерти. Пункт закона, имевший значение в древности, и совершенно утративший свою актуальность в современном мире. Уже в семнадцатом веке, в самый разгар охоты на оборотней, когда отцы погибали как мухи, не оставив должного распоряжения, наследство по истечении времени просто делилось поровну между всеми его детьми - включая даже девочек. Таким образом, например, Урсула унаследовала «Бернштайн», положив тем самым начало целой деловой империи Берлингов. Но на этот раз дело было не в богатстве, а в принципе - чей сын окажется для Джодока дороже?
- И что это, скажите мне, пожалуйста, за такое имя - Кевин*? Любимчик? - наигранно возмущалась в своем кругу Урсула. - Только полностью ненормальная мать могла дать своему ребенку такое имя, больше похожее на кличку комнатной собачки. О чем она вообще думала? Слава богам, я никогда не теряла самообладания, и благодаря этому моему сыну не приходится стыдиться ни своей матери, ни своего имени.
Надо ли удивляться тому, что Эрса с самого детства буквально натаскивали на роль главного наследника - внушая ему мысль о своей бесспорной исключительности и праве на все, что он пожелает. И сам Эрс так искренне считал - ровно до тех пор, пока не встретил Бекку. Пока их кровь, соединившись, не омыла вправленный в рукоять фамильного клинка Берлингов камень…

- Мелиса, - Эрс чуть наклонил голову, делая вид, что внимательно читает имя на бейджике на груди своей служащей. - Кажется, означает «медовая». Поправьте меня, если я ошибаюсь.
Он медленно перевел взгляд снова на лицо женщины и улыбнулся. Как и следовало ожидать, она почти ничем не выдала своего волнения - лишь слегка дрогнули ресницы, да рука непроизвольно взметнулась, чтобы в чисто женском жесте поправить вырез блузки на груди. Взметнулась и тут же одернулась.
- Нет, вы не ошибаетесь, - всего мгновение, и женщина снова полностью владела собой.
- И если я так же не ошибаюсь, «Бернштайн» отошел ко мне в полное владение еще лет десять назад, - Эрс уже не улыбался, и тон его голоса приобрел стальные нотки - Не сочтите, пожалуйста, за труд и напомните об этом обстоятельстве моей матери, когда будете объяснять ей, почему я вас уволил.
С этими словами он развернулся и, быстро пройдя уютный холл отеля, вышел на улицу, - успев заметить, как на лице Клауса на долю секунды расцвела и тут же погасла довольная улыбка.

***

Стояла поздняя осень. Та самая, которая наступает после череды, казалось, бесчисленных унылых дождей; когда очередное утро неожиданно встречает тебя первым снегом и первым морозом. И все вокруг вдруг приобретает новый смысл и новые краски. В такое утро даже слышится по-другому и по-другому чувствуется. В такое утро внезапно возникает потребность обнять весь мир и признаться ему в любви. Просто так… Потому что он есть.
Это потом - спустя день или два - снег осыплется с деревьев и кое-где растает, смешавшись с грязью. Это потом небо затянет серостью тумана, а воздух наполнится промозглым холодом. Это потом, а сейчас только эта бескрайняя, сияющая ослепительная белизна - словно неумирающая надежда, словно все искупающая вера, словно все прощающая любовь …
Эрс спустился в парк и, пройдя по аллее, свернул на боковую дорожку, ведущую в небольшую рощицу. Благодаря межсезонью, посетителей в отеле было не много, и следы Бекки, слегка припорошенные мелким сухим снегом, были очень хорошо видны. Впрочем, Эрс безошибочно нашел бы ее и по запаху - такому же неповторимому как все, что непосредственно касалось Бекки.

В течении первых пяти лет у них действительно не было даже намека на возможное зачатие ребенка. Урсула торжествовала и ждала часа, когда Бекка, наконец, надоест Эрсу. Она так уверовала в неизбежность этого события, что в какой-то момент даже начала жалеть Бекку, заранее сочувствуя ей и, сама того не ведая, сближаясь с ней.
Одной только Урсуле ведомым образом Бекка превратилась из наглой самозванки в практически сестру по несчастью, которой Урсула охотно жаловалась на все происки Беатрис и с которой делилась пережитым. Эрс только посмеивался в душе, оставив - в надежде на лучшее - возможность протекать событиям своим ходом.
Все изменилось резко и бесповоротно в одно прекрасное утро - когда до Урсулы дошло известие о том, что Кевин обзавелся женщиной.
- Этого не может быть! - кричала Урсула, бегая по богато обставленной гостиной своего дома и сметая на пол все, что попадало ей под руку. - Вы только посмотрите на его смазливую бабскую рожу. Я была уверена, что он голубой! Нет, тут явно что-то не так!
Но на проверку все оказалось так, как надо, и тогда начались манипуляции. Это было настоящее бедствие! Персональным кошмаром Берлинга! Эрс рисковал наткнуться на «агенток» матери - все как одна рослые, грудастые, уверенные в себе и все как одна похожие на Урсулу - повсюду. Вплоть до общественного туалета.
Поэтому, когда через три месяца Бекка неожиданно забеременела, Эрс воспринял зачатие как милость с небес и, обняв Бекку, мысленно воздал благодарственную молитву богам…

Но радоваться было рано. Из лагеря противника донесли новую весть - о том, что женщина Кевина тоже беременна. Мальчиком.
С Урсулой случился настоящий шок. Она даже слегла в постель, впервые в жизни почувствовав себя дурно.
Были срочно вызваны домашний врач и астролог. Первый после долгих обследований, наконец, назначил пациентке иглоукалывание, а последний на скорую руку набросал примерные шансы для ребенка Эрса и Бекки. По звездам выходило, что ребенка ожидала невероятная удача и расположение судьбы, если он, конечно, родится вовремя.
- Ну, я не настолько счастливая, чтобы надеяться на такое, - лежа на медицинской кушетке вся обколотая словно ежик иголками и вертя перед лицом пергамент с картой, пробормотала на это Урсула. - Поэтому будем реалистами и сразу приготовимся к самому худшему.
Но дни шли, живот Бекки рос, а вместе с ним постепенно начали расти и множиться надежды Урсулы. Когда опасный для выкидыша рубеж был благополучно пройден, Урсула вдруг снова всполошилась.
- А если она возьмет и назовет ребенка каким-нибудь Клодом**? Или, не приведите боги, Агидиусом***? - тревожно вопрошала она Эрса, бегая на этот раз по его кабинету в «Бертштайне» и по своему обыкновению сметая все на пол. - Или еще того хуже, - Урсула становилась перед Эрсом, оперевшись ладонями о стол и с круглыми от ужаса глазами уставившись на сына, - она возьмет и уйдет от тебя. Забрав ребенка.
Эрс едва успел подхватить мать, начавшую потихоньку оседать на пол.
- Нет, я этого просто не выдержу, - пожаловалась она ему непривычно тоненьким голосом, жадно глотая поднесенную ей в стакане воду. - Я точно умру.
- Мама, - Эрс поморщился. - У тебя кроме меня есть еще три дочери и от каждой по несколько внуков. И, заметь, ты еще ни разу не умерла из-за них.
- Потому что вы вытрепали уже мне все нервы, - взревела Урсула и запустила стаканом о стену.
- А может ты нам? - Эрс тоже повысил голос, и теперь мать и сын стояли, сверля друг друга яростными взглядами. - Мне даже пришлось увезти Бекку подальше от тебя, чтобы ты оставила ее и ребенка в покое.
- Хорошо, - внезапно совсем спокойно произнесла Урсула, снова садясь в кресло. - Давай не будем вспоминать взаимные обиды и спокойно подумаем, что можно сделать в сложившейся ситуации… Может, вам зарегистрировать брак , как обычным людям? Говорят, это сейчас модно. И потом, в случае развода отец всегда имеет право оспорить право матери на единоличную опеку над ребенком. Я даже где-то читала, что суд людей даже лишил мать опеки в пользу отца…

Эрс торопливо прошел рощу и вышел к пустоши. И сразу увидел Бекку.
Она стояла у куста рябины и неторопливо собирала тронутые первым морозом ягоды, отправляя их тут же в рот. Ягодный сок застыл пятнами на пальцах, губах и щеках.
Красное на белом. Как жизнь и… жизнь.

Иногда Эрсу казалось, что Сверр и Улаф намеренно не дали ему разрешения на брак с Беккой по законам их волчьей стаи. Тогда Эрс воспринял это решение как личное оскорбление, как вызов. И он принял его - в буквальном смысле украв Бекку. Словно какой-то вор, в тайной надежде, что Сверр или Улаф кинутся за ними в погоню, и тогда он им покажет. Обоим.
Они не кинулись. Через какое-то время Эрс получил письмо от Улафа, в котором он сообщил о том, что Бекка всегда вольна - как только ей надоест Эрс - вернуться в стаю. Это была здоровенная оплеуха по самолюбию Эрса. Он метался по горам в бессильной ярости сутки - круша и ломая на своем пути все, что попадалось под его тяжелую лапу. А потом - когда немного успокоился - понял, что теперь будет Бекка с ним или не будет полностью зависит от него самого. В какой-то мере Урсула озвучила его собственные страхи и его собственные мысли о том, как можно привязать к себе Бекку.
Они регистрировали свой брак в сентябре. Астролог Урсулы не преминул по этому поводу огласить мнение звезд. Судя по положительному прогнозу, звезды были довольны и всячески благословляли молодых. Остаток сентября и начало октября прошли относительно спокойно.
Очередной повод для тревоги возник во второй половине октября - когда выяснилось, что плод слишком большой. Впрочем, это было видно даже невооруженным взглядом. Теперь Бекка была, по ее словам, похожа на глобус с ножками. С очень тонкими ножками и кругами под глазами. Создавалось ощущение, что ребенок внутри нее буквально высасывал из матери все силы.
Снова был приезд Урсулы и снова истерика - на этот раз по поводу того, что Бекка может умереть во время родов и не дать ребенку имя. Чудо-ребенку, как теперь могли с уверенность подтвердить и нанятые Урсулой врачи.
- Как ты не понимаешь? Это же неслыханная сенсация! Это же, можно сказать, революция в эволюции! - мечась по комнате, ревела она на сына - Ребенок, который, возможно… что это я? Не возможно, а точно даст шанс возрождения утраченной мощи медвежьего клана. Об этом предсказывалось много веков назад. Говорилось в древних легендах и мифах! Мессия, во кто этот ребенок! - Урсула остановилась как вкопанная и воззрилась на потолок. - И именно мне предоставляется честь быть ему бабушкой! Просто с ума можно сойти!
В «Бернштайн» были срочно направлено несколько медицинских реаниматорских бригад, которые Эрс тут же завернул обратно, и Мелиса - на случай, если Бекка не выживет…

Почувствовав присутствие Эрса, Бекка перестала собирать ягоды и повернулась к нему.
Смущенная улыбка коснулась ее лица, ее рука опустила ветку, и та взметнулась вверх, осыпаясь красными горошинами. Красное на белом…
Эрс улыбнулся в ответ и побежал к Бекке прямо по запорошенной снегом пустоши.
- Вспомнила, как мы в детстве ходили за ягодами, и почему-то мне внезапно так захотелось рябины, - прошептала она, как только Эрс заключил ее в объятия своих рук.
- Желание беременных женщин - закон, - пошутил Эрс, кладя ладонь на живот Бекки и поглаживая его. - Уже скоро. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.
Он коснулся поцелуем ее виска.
Внезапно его ладонь почувствовала сильный удар изнутри, и в следующую минуту Бекка повисла на его руке, медленно оседая в снег.
Словно в замедленной съемке, Эрс положил жену и, проведя ладонью между ее ног, поднес к лицу. Его пальцы были в крови…

***

Каким-то немыслимым образом ему все-таки удалось позвонить матери и даже внятно объяснить, где они находятся. Берлингу казалось, что прошла вечность, пока он сидел в этом снегу над Беккой и ждал помощи.
Он смотрел на ее посеревшее лицо и видел другую Бекку - то гордую и насмешливую,.. то страстную и безумно прекрасную… смеющуюся и танцующую с ним в последний день масленицы…
- Держись, родная, - шептали его губы. - Если умрешь ты, умру и я…
Вертолет с реанимационной бригадой прибыл через десять минут. Эрс слышал шум винтов, видел, как к ним бегут на помощь люди. Он не дал никому нести Бекку - бережно поднял и донес к вертолету. А потом - на протяжении всего десятиминутного полета - сидел рядом, крепко сцепив зубы, и просто смотрел на Бекку…

Их сын появился на свет в результате кесарева сечения. Как потом объяснял им врач, с одной стороны, это было хорошо для Бекки, что она потеряла сознание. Она была настолько обессилена, что вряд ли смогла бы перенеси трансформацию. К счастью, кровотечение тоже оказалось не опасным - в какой-то момент оно просто остановилось.
Урсула плакала и все повторяла, что это ее вина. Позже откуда-то взялся Улаф, и Эрс сообразил, что, видимо, Урсула сообщила ему о случившемся.
Улаф ничего не стал говорить Эрсу - просто похлопал по плечу и отшел…

Бекка пришла в себя только к утру следующего дня. Эрс, сидящий у ее постели, почувствовал едва заметное движение и ринулся к ней.
Она была очень слаба и выглядела ужасно - бледное лицо с черные кругами под глазами и распухшими потрескавшимися губами. Но для Эрса она была в этот момент самой прекрасной.
- Привет, - тихо сказал он, сплетая их пальцы и поднося к своим губам ее руку. - Как ты?
- Живу, - еле слышно прошептала она и слабо улыбнулась в ответ. Внезапно в ее глазах появилось беспокойство, и Эрс интуитивно понял причину.
- С ним все нормально, - поспешил успокоить он Бекку, - Спит как боров. Пушкой не разбудишь.
Эрс осторожно подкатил к постели колыбельку со спящим ребенком, чтобы Бекка сама могла убедиться в сказанном им.
- Какой он… умный, - прошептала она, улыбаясь.
- Весь в меня, - пошутил Эрс и торопливо добавил, - Ты должна дать ему имя, любимая. Чтобы он мог войти в этот мир на законных основаниях.
Эрс наклонился ближе и прошептал:
- В качестве подсказки… Давая имя своему ребенку, мать как бы предопределяет его дальнейшую судьбу.
- Да? - Бекка пошевелилась, удобно поворачивая голову, и, улыбнувшись, произнесла. - Тогда я назову моего сына … Артуром. Я хочу чтобы он был справедливым и мудрым; честным и благородным. Чтобы был отважным и сильным. Чтобы умел ценить дружбу и любовь…

- Я знала! Я всегда знала, что Бекка будет достойной спутницей моему сыну! - ликовала Урсула, узнав о решении Бекки. - Я абсолютно не сомневалась в том, что она достойно и, главное, ответственно поведет себя в трудный час. Не даст себе слабость умереть прежде, чем назовет имя своего сына. Я горжусь ею! Вы только подумайте! Артур! Просто и одновременно гениально! Дать сыну имя короля! Беатрис удавится от злости! Кстати, - восторженный поток на время остановился, и она повернулась к Эрсу, состорив трагическое выражения лица, - ты слашал? У нее, родилась внучка. Бедная Беа. Вот и верь после этого предсказаниям и врачам. Представляешь, какой удар по ее самолюбию. Надо будет сегодня же позвонить ей и утешить. Я сегодня необычайно добрая!

................................
Кевин* - амер. миловидный, любимый
Клод** - фр. хромой
Агидиус*** - ст. нем. козленок