kanifolka:
Света, вот уж закрутила-запутала! тут без "чего покрепче" не разобраться. И да, я про чай ))))
Amelia White:
Светик,
Со всеми непонятностями Глава вышла суперская .
Такое удовольствие от прочтения получила .
Только ещё больше заинтриговала ты нас.
Жду продолжения .
bazilika:
Светик, спасибо за главу.
Обижать Олега? За что? За то, что не позвонил Динке?
Бывают моменты, когда подчиняясь внутренней потребности принять максимально возможный моральный груз на себя, ограждая тех, кого любишь или тех, за кого считаешь себя ответственным. Поэтому Олег боится, что проснется мать в кризисный для отца момент, и Динку, как мне кажется, он оставляет " за спиной", может быть даже неосознанно, на подсознательном уровне выводя ее из под возможного удара. Он сейчас как на войне- не от него зависит исход, но ему предстоит расплатиться, но не деньгами, и не совестью, а это значит- собственной шкурой....
Костя отслеживает Олега.... Кто же ему доносит? Милые дамы? Может быть и помпон неспроста... где-то я уже недавно читала про помпон))))
Марсик- перетряхнул камушки во внутреннем ухе на бешеном холодильнике и шалеет от дезориентации-блаженный?
Олега так же трусИт, от состояния заложника, в которое он попал.
Когда читаю "Кос"- возникает ассоциация с Кощеем))). А "кишки погрею"- это из тюремного сленга"?
Что же там в Мюнхене происходит "по сценарию", кто-то вышел на мать Олега? А написал Артем, что кого-то убили? Поэтому Костя "все яйца в одну корзину" собрал?
Соня, прямо профессиональная подпольщица- в холодильнике без Втулы ничего не втулилось, (
То, что Динка плачет, это нормально- разлука... А Бабулька у нее- стратег...
Светик, спасибо, так много всего увязано, куча тайн и загадок... А что ты хотела переделывать- расчистить, упростить? Обратила внимание, что Кос и "улыбаемся и машем" и "Акелу" и "праздник у девчат" и "мы делили апельсин"в одну кучу- вроде бы перебор, но ведь момент экстремальный- и "макаров" и бледнеет, краснеет...
Такое количество цитат разных времен- означает одно- на глубинном подуровне он что-то просчитывает, а язык лепит что ни пОпадя, лишь бы не напрягать излишне собеседника. Так что, самый перегруженный абзац- мне кажется абсолютно оправданным. Так же как и улыбка Константина, когда судьба уже сдала карты, и можно успокоиться, как студент, после того , как вытянул экзаменационный билет.
Я прямо, как "по кочкам" с одного на другое перескакиваю, но хотелось обо всем и сразу... И не все еще упомянула- о тайной миссии мамы мы когда узнаем?
Не прощаюсь))))
lor-engris:
Всем доброго утра!
На здоровье!)
Спасибо) На провокационные вопросы ответить не смогу, сама знаешь. Пускай лежат, вылеживаются)
Но - все продумано))) все записано и не потеряется.
Просто у меня на протяжении всего романа еще ни разу не было такого раздрая в голове героя. То бишь, в голову ему залезла, беспомощность и желание постучаться головой о стенку почувствовала, но со словами - беда. Не хотелось скатываться в движуху, когда героя мотают из стороны в сторону, а он смотрит и молчит, никак не реагируя. Но, видимо, Олежа сам с усам, раз послал меня и сделал все по-своему)))
Она знает и пользует и не такое
Это уже Костина забота, пускай распутывает, а нам принесет результат
Со всеми непонятностями Глава вышла суперская .
Такое удовольствие от прочтения получила .
Только ещё больше заинтриговала ты нас.
Жду продолжения .
Ну что сказать? Спасибо))
*мантра* не скатиться в сериал, только не скатиться в сериал из тех, что смотрит по вечерам Соня...
Не, за это не надо. Позвонить ей он не мог в принципе, автор же не зверь)))
Под твоими отзывами можно подписываться, без шуток
*ставит подпись*
Отслеживает. Дамы - тоже в деле, и не только они.
Вполне может быть)
Я в тонкости анатомии- физиологии не вникала, но пьяного кота видела)))
И Костя это прекрасно понимает, потому что сам попадал в похожее. Что не делает его мягче или снисходительнее. Show must go on, если он хочет выжить и спасти небезразличных ему людей.
Там царь Кощей над златом чахнет...
Тюремный сленг я пока не трогала (но, каюсь, материалами запаслась). Может, и из него. "Кишки" влезли уже во время правки. Сами. А откуда - знает только Костя))) Вот честно.
Правильные, но провокацио-онные вопросы
Как же хочется ответить, но бью себя по рукам. Нельзя, эх.
Съела все, что могла
Зачем хранить лишнее?)
Динка и волнуется тоже. Девочкам простительно плакать, когда они бессильны что-то изменить, мальчики держатся.
Бабулька - она такая. С ней не пропадешь)
И расчистить, и кое-что убрать, и добавить. Хотя, например, на ту же 14 рука так и не поднялась. Оставила в первозданном. Просто может случиться так, что появятся несостыковки с будущими главами и придется подгонять.
Забалтывать, а самому в это время думать - любимое Костино занятие. Переврал же все внаглую, шельмец, кроме главного: нужен бабах, а вот причинно-следственные связи совсем другие. Но Олегу эти звериные сравнения тоже не новы: батя в лучшие годы тоже на ассоциациях выезжал, чтобы легче было прелставить)))
А билет Косте попался не выученный, как следует. С доп.вопросами. Но Кос же отличник, он и не такое читал, пока учился...
Узнаем обязательно. Но сроков обозначить не могу: Тане придется задержаться в Германии.
Спасибо за отзывы!
Tekila-love:
Добрый день. Спасибо за главу, очень!!! Только Олег правда как тормознутый... И еще... Динку жалко до слез...
lor-engris:
Добрый день!
Против Олега я бессильна
Честно пыталась чуть слить тормозную жидкость, но получался уже не Олег.
Динку жалко, конечно, но приходится терпеть. По-другому нельзя. Она должна через это пройти.
Может, по спойлеру?
Tekila-love:
Охо-хо, чего-то я обнаглела. Простите меня пожалуйста
Я имела в виду про Динку с Олегом глобально - будут они вместе? Так хочется девочке счастья... А то она, бедолага, плачет, и я вместе с ней...
lor-engris:
Я имела в виду про Динку с Олегом глобально - будут они вместе? Так хочется девочке счастья... А то она, бедолага, плачет, и я вместе с ней...Почему наглость? Не наглость. Просто главы иногда настолько пухнут в процессе написания, что приходится жертвовать каким-то моментом и переносить в следующую, поэтому стараюсь не обещать.
Динка с Олегом будут вместе. Более того - они будут вместе счастливы. Уж это я пообещать могу)))
lor-engris:
Успокоили. А то читаю про нее и сердце рвется...Все будет хорошо
Ночь перед рассветом - обычное явление, и Динкины теперешние слезы не самые горькие. С этими слезами страх уходит, грусть, беспокойство.
Зато как радостно им будет встретиться
lor-engris:
» Глава 18. Жена декабриста
Соня растолкала Олега ни свет ни заря. Пока тот продирал глаза и соображал, на каком он свете, под нос ему сунули исписанный листок бумаги и плотный квадратный конверт, в каких обычно продают сим-карты.
– Не знаю, во что ты вляпался. – Полностью одетая, причесанная и даже накрашенная Суворова села рядом с Олегом, крутя на пальце обручальное кольцо. Вид у нее был мрачный. – Не знаю и знать не хочу, но домой тебе нельзя. Есть, где пересидеть пару дней? Желательно подальше от места постоянной прописки.
– Есть. – Дубровин отложил в сторону сим-карту и взял листок. – А, Д... Что за адреса?
– Автосервис. Послезавтра отгонишь машину, перебьют номера. Здесь, – она подчеркнула аккуратным розовым ногтем вторую строчку, – передадут документы на твою персону. Везде даты стоят, видишь? Как получишь бумажки, подъезжай ко мне, будем переоформлять квартиру на нового тебя. Потом...
– Сонь, – встревоженно перебил Олег, – ты о чем? Какая квартира?
Софья нервно выдохнула через нос.
– Думаю, отец заметает следы. Хочет, чтобы ты исчез как физическое лицо, оставшись при этом в живых.
Дубровин положил список адресов на кофейный столик. Медленно и с опаской, словно безобидный листок в любой момент мог наброситься и укусить.
– И надолго это?
– Понятия не имею. Пока всё не уляжется, вероятно. – Соня говорила с плохо скрываемым раздражением.
Олег запустил пальцы в волосы. Он лихорадочно пытался понять. Переварить. На худой конец, просто взять и проснуться.
Он же ничего не сделал! Какие, к чертям собачьим, документы?! Или, пока он спал, на него успели что-то повесить?
Десятки вопросов. Сотни.
– А мои родители? С ними что будет?
– Олег, я правда не знаю. Мне сказали передать – я передаю.
Она снова взяла в руки злополучный листок.
– Твои родители в порядке, с тобой скоро свяжутся. Вот номера, мой и два Костиных. Не переписывай, так запомни. Звонить только по крайней нужде. Телефон возьмешь новый, из старого я батарею вытащила. Чем проще, тем лучше...
--------
Олег ехал в переполненном трамвае. На поворотах трамвай пошатывало, и Олег цеплялся за поручень. Когда к нему подплыла необъятная кондукторша, похожая на Фрекен Бок в оранжевом жилете, долго искал по карманам какую-нибудь мелочь. По утрам в трамваях не бывает сдачи с тысячи. Даже с пятисот не дают, а мельче у него нет.
...Денег я тебе на первое время сняла. Закончатся – свою карту не свети. Напишешь, сколько надо. Через Пашу передам...
Дубровин вышел на незнакомой остановке, перебежал дорогу на зеленый мигающий. Покрутил головой в поисках ориентира – рекламного щита с призывом купить макароны.
Капюшон древней куртки с чужого плеча то и дело съезжал, приходилось поправлять его, а заодно и севшую от стирок лыжную шапку. Из своего на Олеге остались только трусы, а спортивные штаны, рубашка, толстовка и всё, что нашлось в Сонином шкафу, когда-то верой и правдой служили господину Рязанскому.
Бомжевать так с музыкой. Тем более что впору пришлось всё, кроме кроссовок.
Собственный мятый костюм лежал в перекинутой через плечо спортивной сумке.
...Постригись покороче. Сфотографируйся. Восемь фоток занесешь по этому адресу...
Парикмахерскую нашел сразу, хотя похожие между собой дворы путали, а навигатор из Сони получился так себе.
Уходил уже другим человеком. Худосочная девица с накладными когтями, недолго думая, обкорнала его почти под «ноль».
А рожа у него и впрямь, как метко припечатала Ляна Кудряшова, уголовная. Зря не верил.
Кроссовки натерли таки ноги, и, выходя из фотоателье, Олег заметно прихрамывал. Зато теперь у него есть мелкие деньги. Можно купить дешевых сигарет, затянуться прямо на остановке, пнуть урну, и образ местного быдла будет завершен.
С какой радости он мотается по городу, выполняя лишенные, на первый взгляд, всякой логики указания? Да с такой, что, прежде чем выдать Олегу казенную шапочку, Соня включила нетбук и, сменив в браузере страну, открыла Новости.
– Меня просили показать тебе это.
«Стрельба в Мюнхенском центре кардиологии: есть жертвы».
Ни имен, ни фамилий, только сам факт стрельбы. И жертв.
– Понял что-нибудь? – Скромные познания Сони Суворовой в немецком языке ограничивались уже почти интернациональным «хендехохом» и обязательным «шпрехензидойчем».
Дубровин не ответил. Он смотрел на дату и время.
Позавчера. Спустя полтора часа после его вылета из Мюнхена.
Рязанский всё знал.
--------
Олег в кровь стер пятки, пока добрался до дома, где жили Кудряшовы. Ему больше некуда податься, только к Паше, но... Соня прямым текстом попросила этого не делать.
«Так вот кого окучивал Втула», – безразлично подумал Дубровин.
Проигнорировать просьбу после всего, что Софья для него сделала, было бы нечестно, да и небезопасно. Судя по обрывкам фраз, косым взглядам, раздраженным выдохам, телефону, который не выпускали из рук, вляпался не один Олег. Проблемами разжился и Кос, и проблемами такими, что впервые подключил к спасению утопающих свою единственную дочурку. Или не впервые? Фактов слишком мало, и все разрозненные. Для стройной или хотя бы правдоподобной версии – слишком жидко. Остается ждать звонка.
Услышав в трубке (десять лет жизни потерял, пока вставил новую симку в новый же телефон!) усталое «алло» матери, Олег долго сидел на остановке, глядя в одну точку, а когда его наконец окликнул кто-то из сердобольных прохожих, встал и побрел куда глаза глядят.
Он заставил себя дважды обойти дом, выглядывая подозрительные машины и враждебно настроенных личностей. Шпиён, блин. Этот, как его... Свой среди чужих, чужой среди своих. Кроссовки были в хлам, к тому же утром неожиданно потеплело, и снег прикрыл лужи в самых непредсказуемых местах. Пару-тройку таких луж Дубровин «поймал», зачерпнув воды и насквозь промочив ноги. А к вечеру снова похолодало.
У Кудряшовых его никто не ждал. Звонок не работал, пришлось стучать. Не открывали. Правильно, десять вечера – свои в это время дома сидят, телевизор смотрят. Только чужие шастают... Олег забарабанил громче.
– Динка, глянь пойди, кому там неймется! – раздался из глубины квартиры, как из прошлой жизни, голос Надин. – В «глазок» глянь!
Он услышал ее шаги, дверь-то тонкая. А на площадке лампочка не горит, темень сплошная. Кого она может увидеть?
– Дин, это я, Олег. Открой, пожалуйста.
Олег? Но Олег же в Германии, вернется только послезавтра...
– Дина, Дин, это, правда, я. – У него голос садился, в голове шумело. – Не бойся.
Она поверила. Кинулась открывать, но, не рассчитав, провернула замок.
– Динка, кто там? – крикнула Надин.
Зашаркали тапки.
– Олег... Я сейчас!
Динка дергала замок одной рукой, а внутри все дрожало от счастья.
Олег вернулся! Ее Олег вернулся. К ней.
– Да отойди ты, бестолочь! – Бабушка взяла дело в свои руки, и дверь поддалась.
Дубровин ввалился в квартиру. Посмотрел на бабушку и внучку блестящими глазами, кивнул сразу обеим и, стиснув зубы, принялся стаскивать кроссовки.
– Ба-атюшки святы!
Надин цепким взглядом окинула всё: и чужую одежду, и стрижку, и босяцкую сумку, красное лицо и лихорадочный блеск в глазах.
– Олег, – робко позвала Динка.
Она не замечала деталей, только человека в целом. Родного человека, которого ждала очень долго. Представляла, как он ее обнимет, и она не вздрогнет... А Олег распутывал шнурки. Он не рад ее видеть?
Надин попятилась, схватила стоявшую у обувной полки клюку.
– Ты кого-то убил?
– Я никого не... – Он содрал с ноги кроссовку. Поморщился.
Носок, еще с утра бывший светлым, перешел на темную мокрую сторону. Ближе к пятке пятке красовалось небольшое темно-бордовое пятнышко от лопнувшей мозоли, а сама ступня заметно отекла и сильно болела.
– Не делал я ничего! Послушайте...
– Динара, кыш! – Палка уперлась Олегу в грудь. – В глаза мне смотри, уголовник! Зачем явился? За собой нас хочешь потянуть?! Не буду я тебя укрывать! Проваливай!
– Бабушка! Что ты такое говоришь?
Пришедшая в себя Динка вклинилась между бабулей и Олегом, неловко оттолкнула клюку. Она не на шутку испугалась, что у нее отнимут Дубровина, и закрывала его своим телом. Окажись у настоящего убийцы под рукой нож, тот давно бы торчал в узкой Динкиной спине.
– Не прогоняй его! Прогонишь – я с ним пойду!
Динка нашла здоровой рукой холодную кисть Олега, пожала пальцы, как бы говоря: я с тобой. Не бойся.
Клюка опустилась. Обреченно, как совсем недавно – пистолет Рязанского.
– Что ж ты делаешь, дура? – горестно охнула Надин.
Потом развернулась и поковыляла на кухню. Динка потянула Олега в комнату.
– Дин, послушай. – Он чуть придержал ее ладонь. – Спасибо тебе большое, но я должен поговорить с твоей бабушкой. Она права, не надо было приходить, просто больше некуда...
Олег оглушительно чихнул. Его начинало конкретно «ломать», голова сосредоточенно куда-то ехала.
Надин, как почуявшая дичь охотничья собака, выглянула из кухни.
– Простыл?
– Не... а-апч! А-апч!
Ему потрогали лоб, заставили высунуть язык. Больно щелкнули по лбу.
– Руки мой и дуй в комнату, – хмуро велела бабушка. – Деньги есть?
– Есть. – Он полез в карманы, достал все деньги, что были с собой. – Забирайте.
– Шутник. – Надин взяла две тысячи, остальное сунула обратно Дубровину. Сняла с вешалки облезлую лисью шубу. – Динара, чайник поставь и супу нагрей. Этого – в носки и под одеяло, пускай тоже греется. Я в аптеку... Еще и ноги натер, окаянный?
Олег не успел возразить, как Надин уже хлопнула дверью. Пришлось хромать в ванную, сдирать и стирать носки.
На кухне гремела посудой Дина и мяукали котята, ошибочно решившие, что кормить будут их.
– Давай помогу, тебе же неудобно.
Она повернула голову, строго посмотрела на его босые ноги и снова отвернулась.
– У меня в комнате есть комод. В комоде, в нижнем ящике, лежат носки. Возьми.
Дубровин подошел ближе и, протянув руку, убрал мешавшие девушке длинные волосы. Та дернула плечом, пытаясь вернуть волосы обратно.
– Ты что, сердишься на меня? – недоуменно спросил Олег.
– Да. Мне стыдно за это, но я на тебя сержусь.
Она помешивала остатки супа в кастрюле. Дубровин боялся, что Динка случайно толкнет эту кастрюлю и обожжется, поэтому молча взял дело в свои руки.
Динка сходила в комнату и принесла ему носки. Добротные, шерстяные. Отцовские, наверное. Ну просто день секонд-хенда!
– Надевай, пол холодный.
Он и сам это чувствовал. Дождавшись, пока закипит суп, выключил конфорку и кое-как натянул носки.
– Я обидел тебя?
Динка уже сама была не рада, что призналась. Меньше всего ей хотелось ссориться с Олегом.
Олег плохо себя чувствует. Нельзя обижать человека, который плохо себя чувствует.
– Пойду, поищу второе одеяло, – пробормотала она.
– Подожди. Иди сюда.
Подошла. И негромко вздохнула, когда он ее обнял.
– Что случилось, Дин? Ты ведь не стала бы злиться просто так.
Какая же она маленькая! Хрупкая. По-детски мягкие волосы, нежная кожа. Маленькая, маленькая. И все-таки женщина, со своими женскими закидонами. Сама придумала, сама обиделась. Очень, блин, вовремя.
На любую другую Олег бы наорал и забыл. Но эта не «любая».
– Пойми, у меня сейчас такая хрень творится – врагу не пожелаешь. Вертят, как хотят, а кому оно надо, зачем... Страшно мне, Дин, – он прижался горячей небритой щекой к ее волосам, – за родителей, за вас. Вычислить могут. Я бы не пришел, если бы другой выход был. К чему это говорю? Не хочу зря ссориться, жизнь тебе портить не хочу. Не усложняй, очень прошу! Раз надо поговорить, давай поговорим, пока у нас время есть. Мне, наверное, уехать придется, пока всё не уляжется...
Адреса в списке Сони плавно подводили Дубровина именно к этому решению.
– Я поеду с тобой.
– В Сибирь? – усмехнулся он, поежившись. – Как жена декабриста?
– Всё равно. Я без тебя не смогу. Я... люблю тебя, Олег.
Просил ведь не усложнять! Куда уж больше, Дина?
– Не любишь, – возразил он, лишь бы что-нибудь сказать, – это только кажется. Любовь – это... это другое, не из романов. Ты себе придумала. Всё не так просто, как ты считаешь. Не заставляй меня объяснять, пожалуйста!
– Не объясняй. Не хочу, чтобы тебе было плохо из-за меня. – Она неуклюже погладила его по спине. – Просто скажи, в чем я ошибаюсь. Разве, когда любят, не хотят всю жизнь провести рядом? В горе и радости. Растить детей и знать, что где-то в мире есть место, где тебя всегда ждут. Что бы ты ни натворил, встанут на твою сторону. Если споткнешься, помогут подняться. Отдадут последнее, что имеют... Ты не хочешь так жить?
– Да хочу я, хочу. Но, пойми, не бывает так, чтобы всё сказочно, шоколадно и хэппи-энд! И вообще у меня сейчас голова другим забита. Не до счастливой семейной жизни. Прости.
Он разжал руки, и Динка отстранилась. Невидяще посмотрела на кастрюлю, разрисованную клубничками. Подошла к ней, приподняла крышку.
– Не остыл, кушай. Я пойду поищу одеяло. Поздно уже.
Будь на месте Динки Лаура, Олег бы решил, что та ломает комедию. Набивает себе цену, вымогает извинения. Но Дина Кудряшова простила ему необдуманные, обидные слова. Вот так взяла и простила, лишь бы самой не обидеть и не задеть. Его благополучие для нее важнее.
– Я не заслужил такой любви. – Дубровин не осознавал, что говорит это вслух. Ощущал только досадную боль в горле. – За что, Дина? Когда? Хоть убей, не понимаю!
Она посмотрела на него и слегка-слегка улыбнулась. Впервые. Улыбнулась!
– Когда я подумала, что ты умер. Ты стоял под окнами больницы, а я читала тебе стихи.
Он целовал ее – в виски, острые скулы, подбородок. Торопливо и совсем неромантично. Терся щекой о щеку, неся околесицу. Рук не распускал, поглаживая то затылок, то лопатки. Это ведь Дина, а он и так уже достаточно накосячил.
Динка подставлялась под торопливые поцелуи и жалела только об одном: что не может обнимать Олега второй рукой.
Вокруг них разгуливали котята и задумчиво нюхали суп.
--------
Забытая всеми бабуля сидела в прихожей, гладила Марсика и покачивала за «хвост» кулек с лекарствами. Она давно уже никуда не спешила, а этим двоим нужно побыть наедине. Пока оно действительно есть, это время.
Дубровину Надин верила и теперь точно знала, что никого Олежек не убивал.
Всё вышло с точностью до наоборот.
--------
Татьяна Петровна шарила по карманам сумочки в поисках ключа от номера. Выходить из гостиницы не хотелось, но никого не интересовало, чего хочет Татьяна Петровна. Она должна идти к мужу. Спектакль окончен, худшее позади, и даже небо над Мюнхеном перестало плакать очень кстати. Вчера лило как из ведра, а сегодня солнечно.
Она волновалась за сына. Хоть Костя и дал слово, что с Олегом ничего не случится, а Рязанский слов на ветер не бросает, всё равно волновалась. Ее не спрашивали, просто поставили в известность. Согласие Татьяны требовалось чисто формально: раз Костя что-то задумал, он это сделает. Бесполезно ему мешать, только навредишь себе и близким.
Куда сложнее было объяснить Володе, куда подевался сын. Жизнерадостно улыбаться мужу, зная, что происходит за пределами палаты. А уходя от него, снимать улыбку, как не очень чистую одежду, и надевать еще более противную – фальшивую скорбь.
Да где же этот проклятый ключ?!
Татьяна проверила даже потайные карманы, где ключа не могло оказаться в принципе. Исписанные ровным круглым почерком листки вернули обратно, карманы тщательно застегнули. Однажды ей хватит сил избавиться от этих пожелтевших, косо выдранных тетрадных листков – единственного, что осталось от старого дневника. Если бы не выдернула в глупом порыве, и их бы не осталось. Но что толку, если она помнит каждое слово?
17.08.1984
Сегодня звонила Яна. Я была так рада слышать ее голос, что даже не подумала спросить спросить, откуда у нее этот номер.
Яна ругалась. Кляла меня, на чем свет стоит, обзывалась... по-всякому. Но я слышала, что она чуть не плачет.
Понимаю, что подруги не могли одобрить мой поступок, но слова Яны звучали так, будто я не замуж вышла, а человека убила.
Я пыталась что-то сказать, спросить, что произошло, но она прошипела: "Знать тебя больше не хочу!" – и бросила трубку.
***
Весь день хожу как умалишенная. Испортила сковороду, разбила сахарницу. Не знаю, что и думать. Звонила домой, но трубку взяла Регина. Опять та же отповедь: сиди и радуйся, Танька, что хорошо устроилась.
Я радуюсь, но не поэтому. С отцом всё в порядке. Один камень с души.
Стараюсь не вспоминать разговор Володи и А.К. Это не может быть правдой! Мы обязательно вернемся в Москву, когда они разберутся с делами тут. Володя мне обещал. Но почему на сердце так неспокойно?
***
Володи нет, я волнуюсь. Уже не помню, когда в последний раз мы ужинали вместе.
А.К. закрылся с кем-то у себя в кабинете. Слышу, как звенят бокалами и смеются. Празднуют что-то? Надо спросить у В.
Он может знать и про Москву, но мне страшно произносить при нем это слово. У него сразу щека белеет, глаза дикими становятся. И... приходится доказывать, что я теперь его жена.
***
Не могу уснуть. А.К. ругается, что в последнее время я как сонная муха. Но я не могу... Мне всё время снится...
Кто решил, что воспоминания должны приходить ночью? Больно. Ничего не могу с собой поделать - реву в подушку.
Я так скучаю. Вернись ко мне, прошу, вернись за мной. Приди... Где ты? Где ты?! Вернись...
Завтра нужно найти в справочнике номер Архиповых, иначе я сойду с ума.
Надеюсь, Тата уже вернулась из Новосибирска и согласится поговорить.
Восемьдесят четвертый год... Больше тридцати лет прошло. Нет ощущения, что это было только вчера, а вот что было не с ней – очень даже. Потому что та, другая Таня, Таня из прошлого, никогда бы не натворила того, что ее пятидесятилетняя тезка.
Шел февраль восемьдесят четвертого, когда Таня Головченко, тогда еще студентка выпускного курса Московской консерватории, впервые влюбилась.