Историческое кино

в финале все умерли.

Сергей Нехамкин

Как там в анекдоте: «А умище-то куда спрячешь?» Человеку, о котором пойдет речь, пришлось жить в недобрые времена, но не получалось спрятать ни «умище», ни породистую стать, ни манеру держаться. Да он и не унижался до того, чтобы прятать. «Из бывших» – это угадывалось сразу.

Сколько их таких, с подобной судьбой, взглядами и ухватками уцелело во всей Красной (а потом и Советской) армии – сквозь все чистки, репрессии, просто войны? По пальцам можно пересчитать. Шапошников. Граф Игнатьев. Егорьев. Карбышев... Кого не назвал – извините. Такое чувство, что Сталин однажды бросил в их адрес, как бросил про Пастернака: «Не трогайте этих небожителей!» Не трогайте – потому что нужны? Мозг армии, военная аристократия, они решали задачи, за которые прощалось необщее выражение лица. Или просто – повезло?
А потом пришло время, и стало ясно: ценность этих людей не только в уровне профессионализма. Как есть эталонный метр и килограмм, так и они были эталоном офицерской чести, военной интеллигентности, личной порядочности – всего того, без чего любая армия мира рискует превратиться просто в ходящее строем вооруженное кодло.
Генерал-лейтенант Шиловский умер весной 1952 года, похоронен на Новодевичьем, с тех пор давно и прочно забыт.

Забыт?
Совсем недавно его сгоряча «приложил» кинорежиссер Юрий Кара. Длится скандал вокруг экранизации «Мастера и Маргариты». Сергей Шиловский, внук генерала и правонаследник Булгакова, опротестовал этот странной судьбы фильм, вот автор картины и заявил по телевидению: как, дескать, смеет протестовать потомок человека, который из ревности стрелял в Булгакова, этак мы и к родственникам Дантеса должны прислушиваться.
Странно, правда, что с Дантесом сравнивается тот, кого считают одним из прототипов благороднейшего Вадима Рощина из «Хождения по мукам»...
А можно еще вспомнить, что мирный сон генерала Шиловского потревожил на излете столетия то ли фальсификатор, то ли прозорливец Виктор Суворов. И что, в свою очередь, суворовские почитатели, альтернативные историки довели судьбу генерала до совсем уж фантастического финала.
В общем, путаница с этим Шиловским. Словно фото человека под деревом в солнечный день: лица не разобрать, лишь блики да тени от трепещущей листвы. Хотя кто-кто, а Евгений Александрович Шиловский заслуживает портрета нормального и четкого.

Лейб-гвардеец
– Правильно – Шиловский! – поправляет Марина Евгеньевна Шиловская-Толстая, соответственно дочка и внучка.
Вот еще одна сплетня вокруг генерала: на заре перестройки «Наш современник» опубликовал список кровавых евреев-масонов, организаторов Красной Армии – и Шиловский там. Аристократическая родня генерала была немало озадачена: Шиловские – исконный тамбовский дворянский род, предки Евгения Александровича себя именовали с ударением на первом слоге, чтобы их даже с поляками не путали.
Он родился в 1889 году. Крупными помещиками Шиловские никогда не были, а к тому времени от родовых достатков осталось лишь крохотное имение – больше дача, чем поместье. Обычная трудовая интеллигенция. Отец, Александр Иванович, избирался в Государственную думу, работал в комиссии по землеустройству. Евгений поступил в военное училище, выпустился офицером-артиллеристом. Потом – Первая мировая, награды, именное оружие за храбрость, статья «Подвиг поручика Шиловского» в газете... Он тогда увлекался фотографией, осталась целая коллекция снимков – «Из жизни и службы в 5-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде»: первый бой, переправа, однополчане на привале... Вот итоговая: красавец офицер в полной парадной форме, на груди орден. Это уже после Николаевской военной академии. Окончил аккурат в 1917-м.
Что случилось в 1917-м – известно.

Командарм
Почему Шиловский пошел к красным?
Марина Евгеньевна пожимает плечами. Когда-то ответ был мгновенным: отец решил быть с народом. А сейчас?
Сам генерал никогда не объяснял. По логике характера – нет, не честолюбие, не коммунистический фанатизм... Тогда что? Поди разбери. Любая гражданская война – очень редко в чистом виде противостояние «красных» и «белых». Кого к какому берегу прибьет, в чей строй поставит, определяется множеством случайных событий, личных обстоятельств, неожиданных встреч – и далеко не всегда происхождением, предыдущей биографией. В Чечне сегодня по разные стороны баррикад бывший образцовый советский полковник Масхадов и мулла Кадыров. Кому из них, казалось бы, надлежало стать пророссийским державником, а кому превратиться в сепаратиста?
Известно, что после октября 17-го сидели в деревне два брата, Евгений и Олег, два недавних офицера-фронтовика, и спорили, спорили. Олег уехал за границу, через два года застрелился – что-то личное. Евгений вернулся в Петроград.
Послужной список Шиловского у красных: в РККА с весны 1918-го; сотрудник Высшей военной инспекции; начальник отдела штаба Народного комиссариата военных дел Украины. Летом 1919 года арестовывался ВЧК по обвинению в сочувствии белым, но 30 сентября 1919 года был освобожден. В 1919–1921 годах – начальник оперативного управления, начальник штаба и временный командующий 16-й армией. С 10 июля 1921 года занимал должность помощника начальника штаба Западного фронта. Именное оружие за храбрость.
Запомним одну деталь: Шиловский некоторое время командовал 16-й армией. Еще стрельнет.
16-я армия воевала на польском фронте. У 32-летнего командарма был заместитель, Юрий Неелов, сын великого артиста, а потом вожака московских анархистов Мамонта Дальского. У Неелова – жена, юная, прелестная Леночка-Люся. Дальше в разных источниках по-разному. Марина Евгеньевна Шиловская говорит, что в семье вспоминали какую-то «злосчастную» отцовскую командировку в Ригу. Командировка могла быть, потому что после польской войны подписывался Рижский мир, определялась новая линия границы, переговоры тянулись долго и крупного штабиста Западного фронта могли включить в состав делегации. А с ним мог поехать зам. А с замом – жена, поскольку Люся была родом из Риги, там жили ее родители... Так или иначе, Леночка Нюренберг-Неелова стала Еленой Сергеевной Шиловской.

«Так поражает молния!»
Красивая была пара. И благополучная: Шиловский после гражданской стремительно продолжал карьеру, стал помощником начальника Академии Генштаба, в 1928–1931 годах был начальником штаба Московского округа. В 1921-м у них родился сын, Женя-маленький (папа был Женя-большой), в 1926-м – второй сын, Сергей. Все хорошо?!
Из писем Елены Сергеевны Шиловской сестре Ольге, работавшей во МХАТе секретарем Немировича-Данченко:
«Ты знаешь, я страшно люблю Женю-большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете – мне... спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами!»
«Ты знаешь, как я люблю Женей моих, что для меня значит мой малыш, но все-таки я чувствую, что такая тихая, семейная жизнь не совсем по мне... При этом ты не думай, что это является следствием каких-нибудь неладов дома. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы моя личная жизнь – малыш, Женя-большой – все осталось так же при мне, а у меня, кроме того, было бы еще что-нибудь в жизни, вот так, как у тебя театр».
Это «что-нибудь» появилось 28 февраля 1929 года. На квартире художников Моисеенко отмечалась масленица, Шиловский был в командировке, Елена Сергеевна приняла приглашение, ее соседом за столом оказался мужчина с худым лицом и аккуратным косым зачесом. И все.
«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!»
В общем, вы поняли. Мужчина – Михаил Булгаков, а Елена Сергеевна Шиловская потом стала Еленой Сергеевной Булгаковой. Той самой – верной женой гения, Маргаритой, прекрасной ведьмой и прочая...
Только Шиловский при этом вроде как третий лишний... До поры до времени.
5 февраля 1931 года он узнает, что – назовем вещи своими именами – жена его обманывает. Именно тогда между Шиловским и Булгаковым происходит темная, только им двоим до конца известная история, которой ныне кто только не норовит ткнуть Шиловскому в глаза.
Повторяем: все, что известно о стычке, – из третьих уст, по пересказам. Непосредственные участники предпочли сохранить подробности между собой. Но вариаций гуляет столько (вот, оказывается, и до выстрела дошло), словно в дверях стояла толпа очевидцев...
Вот типичная. М. Чимишкиан, в то время супруга драматурга и друга Булгакова Сергея Ермолинского: «Тут такое было! Шиловский прибегал (на квартиру М. Булгакова), грозил пистолетом...»
Марина Евгеньевна считает, что все это глупости, сплетни, не такой был человек ее отец, чтобы в припадке ревности скандалить и гоняться за любовником жены с пистолетом. Мог пощечину дать, мог на дуэль вызвать – вот категории, которыми он мыслил. Не случайно все описания этого эпизода идут от булгаковского окружения, чьи симпатии явно не на стороне Шиловского.
Но между тем еще кое о чем стоит помнить...

«Весна» красна
У Шиловского в феврале 1931 года были все основания для нервного срыва. Елена Сергеевна, возможно, в пылу романа не замечала, а над мужем-то топор зависал. Ведь «Весна» расцветала!
Историк Ярослав Тинченко дело «Весна» назвал «Голгофой русского офицерства 1930–1931 гг.».
Все знают, что в конце 20-х годов в Москве прошли шумные процессы «буржуазных спецов» – «Шахтинское дело», дело «Промпартии». «Весна» замышлялась, как столь же масштабный процесс, но уже военных специалистов. Предполагались три категории обвиняемых. Первая – те бывшие белые генералы и офицеры, которые, измученные ностальгией и нуждой, подписали пропагандистско-покаянные письма и вернулись в СССР (Слащов, Гравицкий, Секретев и др.); здесь они, морально надломленные, ходили на унылую службу да смертно пили под плотным «колпаком» ОГПУ. Вторая – бывшие военспецы гражданской войны (этих всегда недолюбливали командармы «от шашки и тачанки», которым хотелось выглядеть единоличными победителями белых). Третья – просто военная интеллигенция, осевшая во всевозможных академиях (в том числе и Генштаба). Волны арестов катились по Киеву, Москве, Ленинграду...
Шиловский по материалам дела «Весна» проходит, как один из фигурантов.
В конце 1930-го, под самый Новый год, взяли очередную группу военных специалистов – преподавателей Академии Генштаба. В числе арестованных был и его непосредственный начальник в годы гражданской (командовал Западным фронтом) бывший царский генерал Дмитрий Николаевич Надежный. То есть снаряды легли совсем рядом.
Понимают ли дома, что происходит? Вряд ли! Марина Евгеньевна в нашем разговоре не раз подчеркнет: в самые трудные моменты отец дома никогда не говорил о служебных проблемах. Берег близких, не хотел, чтобы волновались. Если так было во второй семье генерала – наверняка так же было и в первой. Люся, его радость, щебечет, веселится, она ухожена, одета, отличная квартира, дети – и замечательно, и не надо ей ничего знать!
Но тут выясняется – у Люси-то роман. С драматургом Булгаковым. Удар под дых. Ситуация по-мужски оскорбительная сама по себе, для Шиловского, невероятно самолюбивого, оскорбительная вдвойне. Но ведь и Булгаков в контексте событий – не просто любовник жены. Он автор «Дней Турбиных» – пьесы, сегодняшним языком, культовой в кругах военной интеллигенции. Его с уважением, как своего еще недавно приглашали на чай те, кого арестовали (сейчас или чуть ранее), при нем открыто велись все разговоры. Очень может быть, что сейчас кто-то на допросе, не выдержав, называет имя модного литератора в лубянских кабинетах. Как повернется дело? Не потянется ли цепочка: военспецы – Булгаков – Люся? При том, что сам Шиловский наверняка знает, что уже обречен... А дети – с кем они останутся?
Схватишься тут за пистолет!

Человек из 16-й армии
Итог разговора был жестким. Шиловский потребовал, чтобы Булгаков порвал с Еленой Сергеевной навсегда.
Дальнейшее описано многократно. 20 месяцев никаких встреч не было, потом осенним днем 1932 года Елена Сергеевна вышла из дому и...
«Все-таки это была судьба. Потому что когда я первый раз вышла на улицу, то встретила его. И первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «Я тоже». И мы решили соединиться, несмотря ни на что».
Они соединились, Шиловский не протестовал. Елена Сергеевна переехала к Булгакову вместе с пятилетним сыном Сережей. Старший сын Женя остался с отцом. 3 октября 1932 года Евгений Александрович и Елена Сергеевна развелись, на следующий день Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна зарегистрировали брак.
Стоп. Все очень красиво, но... Почему, например, Шиловский не протестовал? Из благородства?
Благородство – само собой, но не только. За 20 месяцев изменилась ситуация. Дело «Весна» было остановлено.
Имя человека, пресекшего «Весну», назвал в одной из публикаций начальник пресс-службы ФСБ генерал А. Зданович. Это Ян Ольский, член коллегии ОГПУ. Как говорят – жесткий «законник», противник лишних арестов, у которого и предыдущее «Шахтинское дело» вызвало негодование. Летом 1931 года Ольский затребовал материалы «Весны», провел повторные допросы арестованных, после чего опротестовал выводы, сделанные следователями. Его поддержал еще ряд крупных чекистов – Воронцов, Мессинг, Трилиссер... Это было прямое столкновение с Ягодой, которое «бунтарям» обошлось дорого, но факт есть факт: «Весну» потихоньку свернули. Кого-то расстреляли, кому-то дали без лишнего шума сроки, часть арестованных выпустили и больше по крайней мере по этому делу не брали.
Между прочим, в гражданскую Ян Ольский был сослуживцем Шиловского, начальником особого отдела той самой 16-й армии. Что тоже дает простор для версий – если поверить словам Марины Евгеньевны про удивительное свойство генерала располагать к себе всех, с кем сводила судьба.
А Евгений Шиловский вскоре после развода напишет недавнему тестю Сергею Марковичу Нюренбергу: «Я бесконечно благодарен Люсе за то огромное счастье и радость жизни, которые она мне дала в свое время. Я сохраняю самые лучшие и светлые чувства к ней и к нашему общему прошлому. Мы расстаемся друзьями».
...Человек, который еще толком и не знает, вырвался ли он из петли, крупный военный (есть чем рисковать), пишет за границу (!) – кому? – отцу своей недавней жены – зачем? – просто сказать, что он не держит на нее зла за измену, что между ними все осталось хорошо, не волнуйтесь. Это к вопросу о благородстве.
Завершая тему. Елена Сергеевна с бывшим мужем постоянно виделись (общий сын), но Булгаков и Шиловский никогда больше не встречались. Правда, странная фраза есть в воспоминаниях Елены Сергеевны. Уже в 1940-м умирающий, измученный болезнью Булгаков попросил ее: «Ты можешь достать у Евгения револьвер?»
Дантес, говорите? Интересно, Пушкин у Дантеса попросил бы пистолет, чтобы избавиться от мук?

Санаторий «Узкое»
Перелистнули страницу. Комбриг Шиловский преподавал в Академии Генштаба, жил один, воспитывал сына. Летом 1935 года поехал в отпуск в элитный подмосковный санаторий «Узкое». В обеденном зале его соседкой по столу оказалась милая молоденькая аспирантка Ленинградского радиевого института. Очень серьезная – занималась биохимией, ставила опыт, надышалась какой-то гадостью. Отец выхлопотал ей возможность подлечиться в том же «Узком».
Девушку звали Марьяна, проще – Маша, а полностью Марианна Алексеевна Толстая. Ее отцом был Алексей Николаевич Толстой – тот самый.
Когда говорят, что Шиловский, расставшись с Еленой Сергеевной, женился на дочке Алексея Толстого, невольно возникает мысль о вхожести в литературные круги, отсюда, дескать, и... На самом деле после своего горького развода комбриг чурался любой богемы, тоску глушил работой, весьма далекой от изящной словесности. Все вышло вот так – случайно. И, может, наоборот, окажись Марьяна какой-нибудь поэтессой или художницей, Шиловский бы от нее шарахнулся и ничего бы дальше не случилось.
Но она была человеком строгой науки, при этом одного с Шиловским воспитания, одного восприятия жизни, да и – чего там! – происхождения тоже. Умница Святослав Федоров не зря сказал как-то, что любовь есть подсознательный поиск человеком адекватной пары. И хотя Шиловский был старше Маши на двадцать один год, за плечами имел нерадостный опыт первого брака, хотя жила она в Ленинграде, а он в Москве, начался их полуторалетний роман, который закончился по всем правилам: решением не расставаться.
Как определились в отношениях тесть и зять (между ними было шесть лет разницы)? Да выпили по-мужски и определились. Толстой в то время сам переживал тяжелый разрыв с Натальей Крандиевской, а на горизонте уже маячила его будущая новая жена, между прочим – недавняя дочкина подружка... И вообще в дела детей Толстой вмешивался в самых крайних случаях.
Потом Толстой с Шиловским вообще крепко подружились, виделись практически еженедельно – благо Толстой переехал в Москву и жил на Спиридоновке. До Большого Ржевского, где жили Шиловские, – метров двести.

Рощин
– Да, отец был прототипом Рощина! – Марину Евгеньевну тут не сбить.
В принципе родственники писателей всегда убеждены, что прототипы героев великих романов (особенно если речь идет о семейных хрониках) – кто-то из окружения автора. Татьяна Сухотина считала, что с нее писалась Наташа Ростова, в Ясной Поляне все знали, что Николенька Ростов – дед Льва Николаевича. Говорят, что Скарлетт О’Хара – бабушка Маргарет Митчелл. Все это и так, и не так. В том же «Хождении по мукам», например, есть эпизод с анархистом Бройницким. Его рассказал Алексею Толстому Валентин Трифонов, отец известного писателя (Ю. Трифонов пишет про это в «Отблеске костра»). Но видим-то мы эту сцену не глазами железного большевика Трифонова, а глазами того же Рощина, психологически совсем другого человека. Зато каждый день Алексей Толстой наблюдал типаж, который ему был нужен, – кадровый русский офицер, в дни великой смуты примкнувший к большевикам. А уж в какие обстоятельства его поместить, как привязать к прихотливому сюжету – это уже дело толстовских мозгов (что ни говорите, писателем Алексей Николаевич был хорошим).
Рощинская судьба угадывается и за рамками романа: он уже твердо у красных, будет служить в Красной Армии и дальше. Правда, в жизни впереди 1937 год.

Дом на Ржевском
Это был дом Генштаба. Заповедник. Даже в Доме на набережной публика была поразношерстнее. А тут 22 квартиры – и сплошь военная аристократия: комбриги, комкоры, командармы... Квартира № 1, где жили Шиловские, сначала предназначалась Уборевичам, но Шиловский тогда был еще женат на Елене Сергеевне, которой квартира очень глянулась, и Елена Сергеевна обволокла очаровательными улыбками, ущебетала, уломала милейшего Иеронима Петровича (а это она умела блистательно!) – и скомандовал командарм Уборевич тащить свои шкафы на третий этаж.
В 37-м их начали брать одного за другим – комбригов, комкоров, командармов... Шиловские спали не раздеваясь. У дверей стоял арестный чемоданчик. Пыхтели моторы «воронков» в ночном дворе, за одно лето в доме полностью сменился состав жильцов. А Шиловского все не брали – и мучительное ожидание рокового стука в дверь отравляло каждую минуту жизни.
Но однажды зимой стук раздался. «Ну вот и все!» – комбриг поцеловал молодую жену и пошел к дверям. Швейцар Глеб Иванович приплясывал на пороге: «ЕвгеньСаныч, сил нет, мороз на дворе лютый, можно ли чаю горяченького?» Шиловский посмотрел на него в упор: «Маша, налей чаю!» Глеб Иванович убежал со стаканом. Через пятнадцать минут в дверь загрохотали снова. «А вот сейчас точно все, – сказал комбриг. – Они хотели убедиться, что я дома». И не спрашивая, кто, рывком распахнул дверь. «Стаканчик ваш возвращаю!» – радостно сообщил швейцар.
Марианна Алексеевна вспоминала, что такого яростного, бесконечного, многоколенного мата из уст своего интеллигентного мужа она не слышала ни до, ни после. Это было что-то вроде истерического припадка.
Дома считают, что именно в то время генерал Шиловский, никогда ничем не болевший, бессменный чемпион Академии по лыжам, лихой кавалерист, бравший призы за вольтижировку, заимел лютую, несбиваемую гипертонию, загнавшую его в конце концов в гроб.
Стоит, однако, добавить, что, когда сын женился, Евгений Александрович Шиловский, не колеблясь, поселил у себя невестку Дзидру – выгнанную отовсюду, бездомную дочь репрессированного дипломата.

Почему его не взяли
Есть две версии. Одна домашняя и, видимо, верная: зять Алексея Толстого. Вторая – сомнительная, но уж больно красивая, нельзя не привести.
Я уже говорил, что генерала упоминает Виктор Суворов. Его идея: Шиловский был одним из создателей сталинского военно-стратегического плана «Гроза». Предполагался не просто упреждающий удар по Гитлеру. Стремительный захват румынских нефтяных месторождений в Плоешти 6 июля 1941 года с ходу блокировал обеспечение гитлеровских армий топливом – а дальше бросок советских дивизий на Европу...
Параллельный довод «за». Именно в 1937 году кафедру армейских операций Академии Генерального штаба РККА реорганизовали в кафедру оперативного искусства. На нее возлагалась разработка теории армейских и фронтовых операций, она стала ведущей, ее начальниками и преподавателями в предвоенный период были лучшие представители советской военной науки – Маландин, Кирпичников, Штромберг, Карбышев, Злобин... Шиловский – в том числе.
У Суворова есть почитатели. И вот Кирилл Коликов опубликовал как-то материал в «Огоньке»: расклад на тему «как было бы, если бы» план «Гроза» осуществился. Расписан весь ход событий: захват Европы, экономические, научные, политические, идеологические перемены, военный прорыв к американскому континенту... Генерал Шиловский по этой версии вместе с Жуковым и маршалом Шапошниковым – в тройке основных разработчиков плана. После смерти Сталина становится наместником Бразилии. Приглашает бывшего лейтенанта, а ныне молодого актера Владимира Басова сниматься в латиноамериканском сериале «Белая гвардия»...
Советский генерал Рощин, который по заданию Сталина обдумывает планы войны с Гитлером, – такое Алексей Толстой еще может и придумал бы. Но Рощин – красный диктатор Рио-де-Жанейро?..
Покинем поскорее зыбкую почву альтернативной истории!

Кувшин, пробитый осколком
Война, что бы там ни было, началась 22 июня. Шиловский стал начальником кафедры оперативного искусства, исполнял обязанности начальника Академии. Постоянно прикомандировывался к Генштабу. Сын был на фронте, жена с дочкой в эвакуации. «Устраивать» близких Шиловский не умел, потому эвакуация Марине Евгеньевне запомнилась бесконечной, мучительной дорогой и постоянным голодом. Через много лет, когда в конце перестройки в магазинах было шаром покати, она зашла в гастроном, увидела вдруг на прилавке банку с желтоватой массой – и сначала сама не сообразила, отчего рвотный позыв заставил выскочить на улицу. А это извлекли из неведомо каких стратегических госзапасов яичный порошок – такой же, каким мать в 41-м ее кормила два месяца подряд, поскольку больше из еды ничего не было. Еще запомнилось, как ждущие отправки на фронт отцовские коллеги – полковники и генералы – пытаются из камней и битого кирпича сложить подобие печурки в их насквозь промерзающей комнатке.
Шиловский слал из Москвы короткие письма: за меня не волнуйтесь, все хорошо. После битвы за Москву похвалился: гипертония наконец отпустила, сейчас всего лишь 180 на 120. О том, чем он занимался в войну, можно судить по фамилиям людей, с которыми тогда сдружился: Шапошников, Василевский, Захаров, Говоров...
Это, кстати, интересный вопрос: о ком Шиловский говорил хорошо, о ком плохо. Вернее, плохо он не говорил ни о ком, но само неназывание имени было критерием. Например, никак не вспоминался Жуков. Bидимо, «группы крови» были разные. Зато очень симпатизировал Рокоссовскому. Между прочим, искренне отмечал стратегический талант Сталина.
Вообще те, кто прослушивал генеральскую квартиру (такая возможность никогда не исключалась), наверняка оставались разочарованными. Ничего интересного. Трудоголик. С утра на службу (после войны вернулся в Академию), к 18.00 вернулся, ужин, обсудили домашние дела, потом Шиловский уходил в кабинет – и до 22.00 снова за работу, писать очередную книгу. В таком же ритме жила и жена (Марианна Алексеевна с годами стала доктором наук, заведовала кафедрой в МАДИ).
Но, простите, ведь после войны накатили новые страсти – копали под Жукова, арестовывали генералов и адмиралов, «дело артиллеристов», «дело авиационников», борьба с космополитами, «дело врачей»... Что же Шиловский? Ничего: работа – дом – кабинет. Изо дня в день. Один только раз пережил шок – когда наглядно столкнулся с послевоенным генеральским мародерством. Арестовывали соседа, очень крупного военного, Шиловского пригласили понятым, он вернулся пораженный: открыли рояль – а там золото, драгоценности... С брезгливостью повторял: как же можно? Существует же офицерская честь!
Все он, видимо, давно понимал – и про страну, и про время, и про жизнь. Но знал также, что с колеи не свернуть, и если повезло ему ехать не в самом жестком вагоне, то это тоже надо ценить как подарок судьбы и честно делать свое дело. У него была семья, было доброе имя и уважение тех, кого в свою очередь уважал он. Что еще нужно? Веди себя достойно – а там будь что будет. Закапсулировался. Ушел в свое дело, в свою науку. Тоже, можно сказать, внутренняя эмиграция.
Кто-то хмыкнет: Рощин, Рощин... Продался когда-то большевикам, вот и доживал, прячась в панцирь. Знаете, не нам судить. Шкуро или Краснов большевикам не продавались, а кончили службой у Гитлера. Шиловский же, между прочим, свою страну от немцев защищал.
...Сам он с войны привез лишь пробитый осколком металлический кувшин. Подобрал в 45-м в берлинских развалинах. Материальной ценности никакой, просто память.
Этот кувшин и сейчас стоит в комнате Марины Евгеньевны. Одно из немногих материальных напоминаний об отце (письма и фотографии не в счет). Потому что после того, как 27 мая 1952 года генерал-лейтенант Евгений Александрович Шиловский умер от инсульта в служебном кабинете, другие серьезные признаки жизненного статуса начали постепенно исчезать из обихода. Дачу и машину Марианна Алексеевна просто передала в ХОЗУ Академии, про компенсацию ей сказали: «Не положено». Ходить же куда-то, скандалить в семье посчитали недостойным – мы как-никак Шиловские. Квартиру со временем поменяли. А там – день за днем, год за годом, оглянуться не успели – уже совсем другая жизнь на дворе...
Для полноты портрета генерала Шиловского добавим, что маленькой дочке он каждый вечер перед сном рассказывал новую сказку. Что с друзьями был весел, с прочими – доброжелательно-корректен, а явных недругов вроде и не имел. Что отличался хлебосольством и к организации застолья подходил по-военному серьезно: лично делал наливки, лично ходил в Елисеевский выбирать закуски. Что французский знал как родной, немецкий – свободно. Что маршалы, стоявшие в почетном карауле у его гроба, не прятали слез...
А впрочем, чего там – портрет, портрет. Вот он – портрет генерала, на странице. Вглядитесь еще раз в это лицо. Таких лиц сегодня нет, куда-то их унесло временем.
Появятся ли вновь?

Мне многие фильмы тех годов нравятся. Джин Харлоу - .