Белый камень в глубине колодца (Семейная сага, 18+)

lor-engris:

alen-yshka писал(а):

Олежа точно не ейный сын, угум! Как пить дать, в роддоме подменили))

...

Ejevichka:

...

Nile:

...

lor-engris:

...

Ирэн Рэйн:

...

khisvetlana:

...

bazilika:

...

lor-engris:

bazilika писал(а):

Светик, с первыми денечками вас- Нового года и Новой Жизни! Набирайтесь от мамы веса, иммунитета и ума!

bazilika писал(а):

Это только Владимир подстроил? Или Константин тоже в этом участвует?

...

Арвен:

...

lor-engris:

Арвен писал(а):

Поздравляю вашу семью, не только с Новым годом, но и с прибавлением.

Арвен писал(а):

По поводу спойлера, могу только сказать одно, ТЫ хитрюга. Держишь интригу, ну нам остаётся только одно, ждать главу.

...

lor-engris:

 » Глава 19. Три Тани, или «Давайте лучше выпьем!»

...первой любви, у которой так и не случилось ожидаемого продолжения...

Зима 1984 г.

Татьяна Макарова и Тата Архипова жили в общежитии, вдвоем в комнате на троих. Незадолго до летнего подселения (третья соседка как раз окончила учебу и съехала) они подарили вахтерше чехословацкую кофточку, которую Татьяна выпросила у Тани Головченко, а Таня – у своей мачехи Регины Вячеславовны, и к ним никого не подселили.
Татьяна не любила, когда её звали Татьяной. На одном её факультете учились почти сорок девушек с таким именем, поэтому она представлялась Яной или Яниной. В Москву сбежала, с горем пополам окончив восемь классов, ухитрилась с первой попытки поступить на биологический (большинство знакомых называли это везением, многие – наглостью, а некоторые – шепотом и совсем неприлично). Училась нехотя, мечтала выйти замуж за москвича или хотя бы по любви, мало знала о биологии, зато много о жизни, за словом в карман не лезла, обожала во всех смыслах дефицитную красную икру и рижскую обувь, неплохо танцевала и до дрожи боялась тараканов. Больше о Татьяне Макаровой никто ничего не знал, разве что о красоте черноглазой нахалки писали стихи и слагали легенды. Благодаря этой красоте она и получила место здесь, среди будущих музыкантов и дирижеров, и выселения почти не боялась.
Одних официальных поклонников у Яны было три штуки, и чуть ли не каждую неделю появлялся новый – неофициальный, которому иногда везло выбиться в официальные. Обжегшись на одном чересчур резвом пограничнике, Яна держала поклонников на расстоянии, не давая сорваться с крючка, но и не поощряя без особых причин. Она научилась быть расчетливой, хоть и влюблялась без оглядки и навсегда в первого симпатичного встречного, чтобы иметь повод поплакаться на Танином плече и промыть слезные каналы. Плечи Таты для медицинских целей были не приспособлены: маленькие и острые, как у мальчишки. Зато у Тани – округлые, мягкие, плачь на здоровье. «За них, наверное, цепляться хорошо», – говорила Яна про Танины плечи. Таня понятия не имела, кому может прийти в голову цепляться за ее плечи, но на всякий случай соглашалась.
Тата Архипова всю жизнь прожила в Серпухове, в семье дирижера и потомственной пианистки, так что судьба ее была предрешена: окончить консерваторию, найти себе подходящего дирижера или, на худой конец, скрипача или флейтиста и вернуться в родной Серпухов – «пленять своим искусством свет». Тата, не имея ни слуха, ни голоса, честно просидела за фортепиано семь положенных лет музыкальной школы, но после взбунтовалась. Она мечтала окончить строительный и уехать к тетке в Новосибирск, чтобы строить там мосты. Замуж если и выйти, то за такого же безголосого и обделенного музыкальным слухом работягу. Никаких дирижеров, флейтистов и скрипачей! Вот только у хрупкой Татиной мамы-пианистки оказались твердые убеждения, а у папы, которому не удавалось найти работу по специальности, – твердая рука.
И первый, и второй раз в консерваторию Тата позорно провалилась. Третий раз получился удачным, и теперь она из кожи вон лезла, дабы не подвести родителей и не отстать от однокурсников. По выходным они с Таней несколько часов кряду мучили Танино фортепиано, пока из спальни не выходила Регина Вячеславовна и не выгоняла их подышать свежим воздухом.
Таня стала связующим звеном между этими двумя противоположностями. Без нее Яна и Тата обменивались бы, в лучшем случае, четырьмя словами за сутки: «добрыми утрами» по утрам и «спокойными ночами» вечером, когда Янка убегала на танцы, а Тата садилась за учебники.
Странная получилась дружба. Яна дружить не любила. Достигнув определенного возраста, она во всех знакомых и незнакомых женщинах видела конкуренток в борьбе за личное счастье. С теми, кто заведомо сильнее, предпочитала не связываться, а подпевал на дух не переносила. Тата, мягкая и покладистая от природы, дружить не умела: все ее свободное время сначала съедала музыкальная школа, затем поступление и институт. Она привыкла работать на износ, когда на что-то, помимо труда, сил не остается. Мягкая кожа ладоней грубеет от инструмента, теплая вода замерзает на морозе. Замерзла и Тата, огрубела, замкнулась.
А Таня, фигуристая, плавная, голубоглазая, к ним как из другого мира пришла. Папой-профессором не кичилась, всем, что имела, делилась. С Татой – теплом и конспектами по ненавистному итальянскому, с Яной – предметами гардероба и редкой по тем временам наивностью. Это ж надо, до двадцати лет дожить и ни разу не целоваться!
Таня не стремилась нравиться – само собой получалось. И хоть бы с пользой для себя и общества, так нет же! Парней шугалась; когда пытались подойти и познакомиться – цепенела и мямлила. Яну это умиляло, и она взяла Таню под крыло. Учила правильно подводить глаза и не горбиться, когда с тобой заговаривает симпатичный носитель У-хромосомы.
«Она может пригодиться твоему будущему потомству», – утверждала Яна. Как в воду глядела.
Таня была коренной москвичкой и единственной дочерью рано овдовевшего профессора фармакологии Петра Викентьевича Головченко. Не зная нужды ни в чем, она всю себя посвящала учебе и музыке. Пока ее ровесницы мыкались по коммуналкам, гнули спины на двух работах и делали аборты, Таня прилежно училась, писала пьесы для фортепиано и в свободное время подтягивала по русскому языку и литературе соседского двоечника Диму. Она была добра и красива. Не так красива, как Яна, – не ярко и не броско, мужчины не сворачивали шеи, глядя ей вслед. Но если красоте Яны суждено было вспыхнуть и быстро увянуть, как увядает срезанная с клумбы под окнами общежития чайная роза, то Таню и спустя тридцать лет назовут «женщиной на все времена». Время к таким женщинам удивительно милосердно.
Дружбы трех Татьян время не пощадило. Как сошлись, так и разбежались. Первой уехала Таня, а кроме нее Тату с Яной ничто не связывало. Вернее, так они думали. Сначала одной на двоих была комнатка, потом – чужая боль, горечь и непонимание. Вместе носили в больницу куриный бульон и антоновку, вместе сидели под дверями операционной. Их не гнали.
«Родственницы мы, родственницы! Еще какие родственницы!»
А дальше жизнь развела. Но обо всём по порядку.

--------
В тот судьбоносный февральский вечер Яна вертелась перед зеркалом и красила губы новой алой помадой, на которую откладывала деньги с ноября. Похудевшая после гриппа Таня готовила Тату к зачёту по итальянскому. Сама она сдала итальянский ещё в прошлом году: Тата училась на той же специальности, что и Таня, но курсом младше.
– Бесаме, бесаме му-учо, – тянула Яна, плавно покачивая бедрами. Отложив в сторону помаду, она взяла тушь. – Только ради этого и стоит учить итальянский! Зря стараешься, – сказала она Тане, – Татка с первого раза все равно не сдаст. Тем более бесаме мучо.
Тата вздохнула. Яна права: итальянский давался ей хуже, чем остальные предметы. И тот факт, что пресловутое «мучо» не имело отношения к итальянскому, для нее лично ничего не менял.
– Надо настраиваться на лучшее, – не согласилась Таня. – Читай вот отсюда...
– Ну уж нет! – Яна спрятала тушь и, выхватив из Таниных рук потрепанный учебник, решительно его захлопнула. – На сегодня хватит. Шагом марш на стул красоты, буду готовить вас к культурному отдыху. Мы идем на день рождения!
– К кому? – полюбопытствовала Таня.
Не то чтобы она пришла в восторг от Яниного заявления, но слышать из уст подруги «мы», когда дело касалось культурного отдыха, было непривычно и необычно.
– А, ты его не знаешь, – отмахнулась Яна. Глаза её при этом предвкушающе блеснули. – Мы познакомились вчера, когда я ела мороженое напротив центрального входа М**И. Он подъехал ко мне на белых «Жигулях» и спросил: «Милая девушка, вам не холодно?» А я... – Она мечтательность вздохнула. – Ну, вы же меня знаете. Слово за слово, познакомились, разговорились, и Володя позвал меня на день рождения. Разрешил взять с собой подруг. Там будут его друзья, вместе веселее и всё такое... Девочки, это определенно мой вариант!
– Что ты забыла около М**И? – спросила Тата, не отрываясь от конспекта. – Мало тебе военных?
– Ой, да ну этих военных! Не для того я из деревни уезжала, чтобы в каком-нибудь Новохолодайкине от медведей отбиваться. А у Володи квартира в Москве, машина своя. Весь из себя такой интеллиге-е-ентный. – Яна закружилась по комнате и рухнула на кровать, обняла Татину плюшевую подушку-черепаху. – Короче, надо брать, пока тепленький!
– Интеллигентный москвич, и до сих пор свободен? – усомнилась Тата. – Может, наркоман какой? Или маньяк? Скажи, Тань.
– Нельзя судить о человеке только по наличию у него квартиры.
– Прекрасно можно, – заверила Яна. – Сейчас, конечно, с квартирами попроще, не то, что двадцать лет назад. Жилье в Москве уже не повод продаваться в рабство и потом всю жизнь смотреть в рот, но парень с прoпиской – чем плохо? Значит, пристроен заведомо, по коммуналкам таскаться точно не будем. А у маньяков отцы в прокуратуре не служат. Выкуси!
– А ты, я гляжу, всерьез замуж собралась за этого Володю.
– Я взяла его в разработку, – важно сказала Яна. – Так вы собираетесь или нет?!
– Я не пойду, – отказалась Тата, – уже половина пятого, а завтра рано вставать.
– А ты, Танька?
Таня покачала головой и запахнула теплую кофту. В общежитии ратовали за здоровый образ жизни, и выше плюс восемнадцати в комнатах зимой отродясь не бывало.
– Извини, Ян, но я тоже не пойду. Кому я нужна такая, сопливая? Только праздник испорчу.
– Предательницы! Эгоистки! – картинно всплеснула руками Яна. – О себе они подумали, а как же я? А вдруг меня там изнасилуют?
– Есть отличный выход: остаться дома и подтянуть биохимию, по которой у тебя, между прочим, «хвост».
– Ой, зануда, что с тебя взять, – фыркнула Яна. – Танюха, на тебя одна надежда. Подумаешь, нос немного шмыгает. Температуры нет? Вот и славно. Сходим, развеемся... Ну, Та-ань! Ну, Танечка! Ну, Танюша, по-жа-луй-ста. – Она молитвенно сложила ладони. – Откуда ты знаешь, вдруг прямо сейчас моя судьба решается? И, если мы не пойдём, я навсегда останусь несчастной...
Настала очередь Таты фыркать.
– Свежо предание, да верится с трудом.
– Хорошо, давайте сходим, – обреченно согласилась Таня, и Яна с радостным воплем стиснула подругу в объятиях, – но только ненадолго. И мне надо позвонить Регине.
– С вахты позвонишь, – неугомонная Татьяна потянула Таню к «стулу красоты» и, одним махом разворошив аккуратный пучок, принялась сооружать локоны. – Татка, бросай свои мучи! Доставай мой подарок на Новый год, будем делать из тебя человека.
– Ой, – спохватилась Таня. – А у нас подарок-то есть?
– Хорошие гости – сами по себе подарок. Володя сказал, ничего не надо. В гастрономе торт купим, и хватит с нас. Не вертись!
Пока Яна, высунув от усердия кончик языка, рисовала ей «стрелки» на глазах, в последний момент согласившаяся пойти Тата сопела, как мрачный ёжик, и прижимала к груди конспекты.
– Я похожа на проститутку, – с отвращением сказала она, посмотрев на себя в зеркало. – Сотри немедленно!
– Зря, отлично выглядишь. – Яна еще разок мазнула кисточкой румян по бледной Татиной щеке и залюбовалась делом рук своих. – А валютные проститутки, между прочим, сейчас входят в моду. Завалишь итальянский – пойдешь покорять столицу... Эй-эй-эй, не надо размазывать, я пошутила! Тебе правда очень идет.
– Вляпаемся мы, девочки, – неожиданно печально сказала Тата. – Как пить дать вляпаемся. Может, пока не поздно?..
Яна испугалась, что подруги передумают, и буквально выволокла их из комнаты.
С девчонками было не так страшно идти в неизвестность. И поддержат, и прикроют, и, кто знает, вдруг себе кого-нибудь найдут.

--------
Новый знакомый Яны жил неподалеку от Котельнической набережной, что не могло не радовать Таню: не придется возвращаться на метро, можно пешком дойти. Номер дома она запомнила и сразу забыла. Вернуться сюда ей предстояло нескоро и при не самых приятных обстоятельствах. А пока она, ежась от мороза, притопывала на месте и ждала, когда Яна разберется с тяжелой дверью.
– Надо же, лифт работает, – сказала Тата даже с некоторым уважением.
– Ещё бы, такая бандура, – пробормотала Яна, нажимая кнопку десятого этажа.
Открыли им прежде, чем Татьяна успела стянуть перчатку и прикоснуться к звонку. Кудрявый улыбчивый парень в футболке с олимпийским мишкой, заметно выпивший, но еще не пьяный, кинулся обнимать Яну. И Янка не просто позволила – сама закинула ему руки на плечи и поцеловала прямо в губы! Таня почувствовала, что краснеет.
– Ух, холодная какая!
– Какая есть. Осторожнее, торт раздавишь, – хихикнула Яна.
– Торт – это хорошо, нам как раз... чай пить не с чем. Молодцы, что пришли. Заходите!
Он помог им раздеться. Как уже сейчас, с высоты жизненного опыта, понимала Таня – без всякой задней мысли, а тогда становилось неловко от одного прикосновения чужих рук.
Тата сразу вывернулась, скинула сапоги, буркнула: «Это ты именинник? Тогда поздравляю!» – и прошмыгнула в гостиную, где было весело и шумно. А Таня, встретившись взглядом с Володей, увидела в чайного цвета глазах нечто такое, что сразу стало понятно: её оценивают, как кожаный дипломат или докторскую колбасу. И оценивала сама.
– Володя, познакомься, – вмешалась Яна, почуяв неладное. – Таня, моя подруга. То невоспитанное, лохматое чудовище, которое наверняка распугало всех твоих гостей, зовут Татой.
– Владимир. – Он уверенным жестом взял Танину ладонь в свою и поцеловал тыльную сторону. – Очень приятно.
– Мне тоже, – сказала Таня, хотя больше всего на свете ей хотелось удрать. – Я... поздравляю тебя с днем рождения и...
– Проходите к столу, – перебил Володя, одной рукой приобняв за талию Яну, а другой притянув к себе Таню. – Ребята, у нас снова есть повод выпить!
Все смешалось: люди, лица. Парни и девушки, заполонившие квартиру, лезли знакомиться и забывали спустя пару минут. Гремела музыка, алкоголь лился рекой, часто мимо бокалов, прямо на белоснежную скатерть сервированного стола. Тосты звучали символические, гости все чаще повторялись и ржали, как лошади. Именинник тоже повторялся: «Давайте лучше выпьем!». Тане наливали – она отпила совсем чуть-чуть, чтобы не обидеть. Зато Яна налегала на всё подряд, от шампанского до пива, и вскоре уже ничем не отличалась от бесшабашной толпы гостей.
Какая-то длинноногая блондинка, поколдовав над магнитофоном, объявила белый танец и отцепила Володю от Яны. Они закружились в дикарском танго, совершенно не попадая в такт. Яна, скрипя зубами и не выпуская из виду своего ненаглядного, вальсировала с долговязым прыщавым парнем в джинсовой рубашке, показавшимся Тане знакомым. Позже она опознала в нем соседа по подъезду – то ли Тёму, то ли Тиму.
Хотелось домой. Таня поставила на скатерть недопитый бокал и поискала глазами Тату. Подруга сидела с каменным лицом, покачивала в бокале остатки шампанского и жевала бутерброд с осетриной. К ней периодически подплывал какой-то начинающий донжуан, но проходил мимо, бросал якорь неподалеку, любовался и уплывал вновь. Таня его понимала: маленькая, хрупкая Тата с большими, по-детски чистыми карими глазами вызывала у окружающих, независимо от половой принадлежности, желание спрятать и защитить. Однако Тата отлично защищалась сама, доставалось от нее всем, и незадачливым защитникам в первую очередь.
Уже сейчас Татьяна Петровна была уверена: Кости среди гостей не было. Но где же он тогда был?

--------
Таня вызвалась поставить чайник и разрезать торт, втайне надеясь, что после торта гости, как полагается воспитанным людям, начнут прощаться и потихоньку разойдутся. Она бы давно ушла, но оставлять Татьяну среди этого сборища было опасно: подруга уже танцевала со всеми без разбору, а возвращаясь в гостиную за десертными ложками, Таня застала ее в полутемной прихожей, прижатой к пестрому вороху курток, пальто и шуб и целующей незнакомого парня.
– Яна, нам домой не?..
Не отрываясь от своей жертвы, Янка замахала рукой. Иди, мол, куда шла. Парень забросил Янину ногу к себе на бедро, и Таня запоздала сообразила, почему подруга так рьяно отнекивалась от юбок: в брюках это делать удобнее. Звуки от поцелуя получались влажными и чмокающими. Противными. Как такое вообще может кому-то нравиться?
«Будто съесть ее хочет». – Таня прижала ладонь к пылающей щеке и, забыв о десертных ложках, вернулась на кухню. Плотно прикрыла за собой дверь, и наступила относительная, но тишина. Кто захочет торта, пусть приходит сам.
Она налила себе чаю, обхватила ледяными пальцами запотевшую кружку. Целая гора грязной посуды громоздилась в раковине. Посуду, что ли, помыть? Помочь бедной Володиной маме и заодно согреться.
На стене тикали часы – домик с кукушкой. Мамочки, половина двенадцатого! Метро же скоро закроется. Это ей отсюда два шага, а Тата с Яной как? В общежитие их не пустят.
– …на кухню отнеси, – донесся из прихожей голос Володи. – И не отсвечивай тут. Фу, ну и вонь от тебя, опять всю хату провоняешь. Потерпеть не мог?.. Ладно, на кухне оставь и проваливай. Деньги завтра отдам… Дохлый, не зли меня! Сказал же, завтра.
Дверь распахнули пинком. Первым в дверном проеме появился большой ящик пива, а за ним и сам Дохлый. Бледный до синевы, взъерошенный, пропахший потом, дешевыми сигаретами и чем-то незнакомым, но не менее гадким. Таня невольно зажала нос.
– О-о, какие люди. – Мутный, «плывущий» взгляд Дохлого кое-как сфокусировался на Танином лице. Ящик жалобно звякнул, ударившись об пол. К мерзким запахам прибавился еще и запах пива. – Скучаем? Давай скучать вместе.
Огромные зрачки Дохлого, казалось, вот-вот разорвут радужку и растекутся по белкам.
– Чего молчишь, красотуля?
Таня медленно встала и попятилась к балкону. Никогда больше она сюда не придет! И Яне не позволит. Скажи мне, кто твой друг…
– А ну, стоять!
Ее схватили за руку и грубо потянули, едва не выдернув сустав. Она закричала, и рот зажали грязной ладонью. Буркнули: «Харэ кусаться» и приложили затылком о холодильник. Перед глазами полыхнуло, и Таня обмякла. Вожделенная тишина сыграла с ней злую шутку: никто не слышал, что происходит на кухне.
– Ммм, какая ты…
Хлопнула балконная дверь, и Дохлый взвизгнул, захрипел, будто его душили. Таня, которую больше никто не держал, сползла вниз и попыталась спрятаться под стол.
– Слышь, Дохлый, ты совсем опух?! Тебе кто разрешал, торчок ты...
Дохлый что-то испуганно сипел в ответ.
– А ну пшел отсюда! Двигай, двигай.
Снова хлопнула дверь, на этот раз входная, и всё стихло. Таня неуклюже выбралась из-под стола и, держась за гудящую голову, села на табурет. Ее подташнивало от запоздалого страха и омерзения. На блузке не хватало нескольких пуговиц, юбка измялась там, где он ее трогал. Как же гадко... Какой кошмар...
Танин спаситель вернулся быстро. Брезгливо отряхнул ладони, посмотрел на съежившуюся Таню. У него были острые скулы, упрямый подбородок, крупный нос и почти черные от злости глаза. Снежинки, осевшие на куртке, в тепле растаяли, и шуршащая ткань покрылась мелкими каплями.
– Ты как? Сильно ударилась?
Она покачала головой, мечтая поскорее встать под душ, чтобы смыть с себя чужую вонь и липкие прикосновения.
– Спасибо.
– Да на здоровье.
Он пододвинул другую табуретку и сел рядом с Таней. Она машинально отодвинулась.
– Да не трону я тебя, успокойся. Чего одна на кухне делала? Торт втихаря лопала? – Парень улыбнулся. Глаза миндалевидной формы перестали быть злыми. – Можно было и в открытую, им всё равно не до торта. Дохлый, может, и польстился бы, а эти – не.
– Ты его... прогнал?
– С лестницы спустил, – без малейшей гордости ответил Танин спаситель. – У Володи мозги в другое место утекли, раз он этого урода в квартиру пускает. Хотя правильно, кто-то ж должен за пивом ходить, а что потом ложки серебряные пропадают, – дело житейское.
– Ты Володин брат? – робко спросила Таня.
– А что, похож? – Он достал из кармана зажигалку, почиркал колесиком и убрал обратно.– Не, я его однокурсник, сосед по парте. Создаю массовость. А ты?
– Я тоже... создаю.
Парень протянул ей узкую ладонь с обломанными ногтями.
– Костя.
– Таня. Очень приятно, – впервые за сегодняшний вечер она сказала это искренне.

--------
Костя вызвался проводить Таню до дома. С ними прицепилась Тата. Яна, которую пытались увести, встала в позу и заявила, что остается. Ее поддержали дружным гоготом и одобрительным улюлюканьем. Володя, кажется, и вовсе не заметил, что гостей стало меньше. Он так смотрел на Яну, что сомневаться в исходе праздника не приходилось. Тем более что кто-то из мужской массовки уже достал из-под стола пустую бутылочку и готовился раскручивать, а девицы, пьяно хихикая, нарезали бумажки для игры в фанты.
– Тата, тебя в общежитие пустят? – обеспокоенно спросила Таня, когда они втроем вышли из подъезда. – И метро не работает.
– А тебе куда? Далеко?
Тата назвала адрес. Костя присвистнул.
– Да уж, не ближний свет. Может, вызовем такси? Вон будка телефонная.
– У меня денег нет, – призналась Тата. – Думала, успеем на метро. А с вахтершей Янка договорилась, пустят... Ну, Татьяна Семеновна, получишь ты у меня, только попадись!
Все трое пошарили по карманам, но даже совместными усилиями едва наскребли на половину проезда.
– Что делать будем, товарищи?
– Можно половину сразу отдать, сумку в залог оставить и вторую половину из общаги вынести, – предложила Тата. – Но кто в здравом уме на это согласится?
Костя хмыкнул и, бросив: «Щас вернусь», скрылся в подъезде. Вернулся он спустя пару минут с деньгами, сунул их Тате.
– Выклянчил?
– Долги стряс. Бери, пока дают.
Такси ждали в подъезде, дышали на замерзшие руки. Таня ловила на себе задумчивый взгляд, то и дело поправляла капюшон и теребила пуговицы пальто. Украдкой поглядывала в ответ. Костя внушал ей доверие, но эти его глаза...
«Шоколадные» – внезапно нашла нужный эпитет Таня. Горький шоколад с миндалем.
Костя не оценивал, как Володя, не выбирал удобный угол для атаки. Он... любовался?
– Такси приехало, – деликатно кашлянула Тата.
Водитель был немолодой, чем-то похожий на профессора Головченко, и ребята спокойно отпустили с ним Тату.
– Тебе куда? – спросил Костя, едва они с Таней остались одни.
– На Котельническую, в сторону высотки.
– Ясно, элита советских войск. Ну, пошли.
– Постой! – Таня схватила его за руку и смутилась своего порыва. – А-а... тебе далеко? Может, зря мы такси отпустили...
– Ничего не зря, я близко живу. Пошли уже.
На самом деле Костя жил в общежитии при М**И, и в час ночи его, конечно же, не пустили. Остаток ночи он бродил по набережной, сильно замерз и только под утро постучался в квартиру Дубровиных. Обо всем этом Таня узнает потом и будет сильно ругаться. А Костя обнимет ее и скажет: «Оно того стоило. Я твои окна искал и нашел».
Она сразу определила в нем приезжего, как и он в ней – москвичку. Еще до того, как Таня назвала адрес. До того, как открыла рот. Он соврал, что живет с родителями недалеко от Китай-Города, и не признавался долго. Костя боялся быть неправильно понятым: что примут за приезжего, мечтающего заполучить постоянную прописку. А Таня ни о чем таком не думала.
...Костя не стал просить номер телефона, не попытался поцеловать на прощание, только быстро пожал руку и умчался. Таня не знала точно, обрадовало это ее или огорчило.
Она на цыпочках прокралась мимо дремлющей вахтерши, поднялась на лифте на свой этаж и открыла дверь своим ключом.
Регина спала в кресле, склонив красивую голову на спинку, но проснулась от звука шагов. Она всегда спала очень чутко.
– Это ты, Татьяна?
– Я. Мы были у...
– Завтра раскажешь, – махнула рукой Регина. – Спать иди. На будущее: вздумаешь шляться – противозачаточные в тумбочке.
– Я не шлялась. Мы были на дне рождения. Я тебе звонила, но ты не брала...
– Завтра расскажешь, – повторила Регина. – Я спать хочу.

--------
Он ей приснился. До этого Тане Головченко никогда не снились парни. Хотя, может, и снились, она не помнила. Вскочила с бешено колотящимся сердцем. Во сне за Таней кто-то гнался, но внезапно появился Костя и ее спас.
Таня ворочалась в кровати почти до утра, а когда прозвенел будильник, оделась, собрала в сумку книги и бутерброды и пошла в институт. Во дворе ее ждал Костя. Ходил туда-сюда, дул на озябшие пальцы, хлопал себя по плечам. Вид у него был... морозный. Сумки или хотя бы пары тетрадей под мышкой не было. Значит, на учебу Костя сегодня не собирается.
– Привет, – сказала Таня, подойдя ближе. – Ты что, всю ночь тут караулил?
– Не, только пришел. Привет! Тебя проводить?
– Тут рядом есть кафе, надо кофе выпить... Ох, у тебя же все лицо обветрено!
– Ерунды не говори. – Он натянул на нос колючий шарф. – А на кафе денег нет, извини.
– У меня есть.
– Обидеть хочешь? Еще за твой счет я по ресторанам не расхаживал, – рассердился Костя. – На той неделе зарплата, и пойдем.
– Дурак, да? – вздохнула Таня. – При чем здесь зарплата? Ты заболеешь, а я виновата буду.
– Я о тебе всю ночь думал, ты меня грела. Дурак, да.
– Вот как я тебя такого на морозе брошу?
– А ты не бросай, – серьезно сказал Костя.
В институт Таня попала только к третьей паре. Они гуляли по Москве, заходили во все магазины подряд и грелись. В универмаге бродили меж полупустых полок и надолго застряли в отделе с игрушками.
– У меня дома такой же слон, Веня зовут.
– Не, это явно слониха. Как будет Веня-женщина? Виолетта?
– Валентина, Виктория, Венесуэла...
– Вспомнил! Венеция.
Говорят, что не бывает первой любви в двадцать лет, но как иначе назвать чувство, когда, только повстречав человека, ты внезапно понимаешь: мой, жить не смогу без него. Да что там жить – трудно просто вдохнуть поглубже. Не тот воздух, совсем не тот. Кружится голова, холодеет в желудке, и отчего-то хочется плакать.
Первая любовь налетела на них, как вихрь, сбила с ног, закружила и понесла за собой. Куда? Ни Костя, ни Таня этого не знали. Тогда это не имело никакого значения, ведь они были вместе.

--------
Когда на следующий день после праздника Тата вернулась в общежитие, Яна лежала с мокрым полотенцем на лбу, стонала и призывала к себе смерть.
– Может, лучше аспирину? – спросила Тата ехидно.
Она была не в духе: итальянский предстояло пересдавать.
– Изыди, – промычала Яна. – Мне пло-охо!
– Меньше пить надо было. Или хотя бы не мешать пиво с коньяком. – Тата бросила сумку на кровать и взяла из тумбочки припрятанное печенье. – Как Володя? У вас с ним было что-нибудь?
– Три раза: в прихожей, в ванной и в спальне. Ну и утром разок... попытались.
Тата прыснула в кулак.
– И как?
– Утром? Паршиво.
– Утром всем паршиво. А вообще? Можно брать в разработку?
– Уже взяла, – призналась Яна, морщась. – Но надо на трезвую голову проверить... Ой, как голова-то боли-ит...
– Вот она любовь, большая и чистая.
– Вот только не надо, не надо! – сказала Макарова капризно. – В Танькины проповеди на эту тему я бы поверила, а в твои... Кстати, ты Таньку не видела? Как она после вчерашнего?
– Как Танька? – переспросила Тата и улыбнулась. – А в Таньку влюбились.

...

NinaVeter:

...

Peony Rose:

...

kanifolka:

...

Ирэн Рэйн:

...