Лоскутные розы (СЛР, 18+)

Лена, здравствуйте! Начало заинтересовало, принимайте в читатели!
___________________________________

Принимайте в читатели

С началом новой истории! присоединяюсь к читателям)

Вот убеждаюсь в очередной раз, работа до добра не доведет.
Всем привет!!!!! Ой сколько вас уже сдеся собралось, я опять опоздун, принимайте. Светка давай опять двигай попой, я приземлюсь.
Злому Гению респект, начало положено.
Какой моветон, начинать знакомство с лобызаний, но правила приличия барину не знакомы, что ж будем лечить.
Принимайте в читатели.
_________________

ПРИМИТЕ В ЧИТАТЕЛИ

Лена, поздравляю с началом новой темы!
Уххх, как у вас тут всё!!! Разрешите под-задержатся
___________________________________

какая Розочка славная девочка....
И Стасик этот ...прынц-мажорный....классный ,уж сильно классный, в смысле образ, а вообще как он посмел так обидеть с утра Девочку....она такая себе идет в школу и думу не думает ,а тут в раз и с поцелуями неумытыми лезут, вот за это могла спокойно ему и коленкой двинуть....она с утра тоже не выспалась наверно и не поняла сразу ... чЁ это было???
___________________________________

 » "Лепестками слез" к эпиграфу

А сколько глав поисков намечается?

Вот сидят в голове слова из песни "и лепестками слёз ты уйдешь всерьёз"

___________________________________

С новой темой!!! Прошусь в читатели!!!

Елена,здравствуйте, можно к Вам в читатели?
_________________

С новой темой Вас! Пртмите в читатели.

Лена, принимай в читатели!
_________________

Эх, студенчество - чудная пора! Надеюсь Роза даст жару самоуверенному красавцу
___________________________________

 » Глава 1. Детство

Роза

Роза. Ненавижу свое имя! Козье какое-то, Розочка-козочка! Нарекла же меня мамаша, будто посмеялась!
Раньше считала, что за именное извращение нужно благодарить главную героиню мексиканского сериала «Дикая Роза», который утомлял голубые экраны еще до моего рождения, кружа головы юным романтичным дурочкам вроде Лидии. Но много позже в пьяном угаре она выдаст: «Какой папаша, такое и имя!» Это все, что мне известно об отце. Я даже отчество ношу дедово, Викторовна.
Моя экзальтированная родительница с детства пребывала в вымышленном мире и, переступив пубертатный возраст, не пожелала его покидать. Но жизнь далека от вымысла, а первая любовь — от сказки «Золушка», что не помешало Лидии отстаивать право на существование своей сказочной вселенной, невзирая на жертвы. Трое моих предшественников окончили свое мимолетное существование в абортарии. Мне же, можно сказать, «повезло», биопапаша бросил мою биомамашу на четвертом месяце беременности, когда абортом уже не исправить очередную ошибку молодости.
Еще до беременности мной мать окончила училище культуры по специальности библиотекарь. Она запойный книгочей, вернее, была им до алкогольных запоев. Таинственная сила по имени «распределение» забросила её в библиотеку технического университета, где она повстречала моего биопапашу, очередного принца своих грез, но, опять же, это лишь мое предположение.
Узнав о беременности дочери, бабуля и дедуля прижали Лидию серьезным разговором. Антонина Григорьевна, как врач, прочла беспечной в связях девице лекцию, что это её последний шанс стать матерью. На семейном совете Путилины решили однозначно рожать. Ребенка они поднимут без отца. Мой дед, Виктор Дмитриевич, тогда работал главным инженером на одном из заводов города. Его предприятие переживало сложные времена, но деньги в семье еще водились, и трехкомнатная жилплощадь позволяла. Лидия смирилась под напором родителей.
Мать работала до последнего и ушла в декрет за две недели до родов. На свет я появлялась долго и мучительно и, придя в этот мир, не разбудила материнский инстинкт родительницы, возможно, из-за жесточайшей депрессии, накрывшей её после «радостного» события, которое приключилось четырнадцатого февраля, аккурат в день влюбленных, будто насмешка судьбы и над ней, и надо мной. Грудью меня кормили недолго. Изнывающая от стресса Лидия мечтала сбежать на работу, куда угодно, лишь бы подальше от меня, что и сделала спустя четыре месяца после моего рождения. Пришлось бабуле идти в декретный отпуск вместо мамули и нянчиться со мной до трех лет.
В младшей группе детсада начался мой путь вечно простуженного сопливца. Там я была редкой птицей, залетела, подхватила инфекцию, домой на больничный. В самых сложных случаях бабуля-педиатр клала меня в свое отделение, чтобы и работать, и присматривать.
В пять лет меня заинтересовал отцовский вопрос. Пополнивший нашу старшую группу розовощекий Вова в первый же день своих детсадовских будней озадачил:
— Кто твой папа?
— А кто такой папа? — удивилась я.
Вова не снизошел до объяснения, побежал приставать к другим со своим странным интересом.
Вечером того же дня, ведя меня домой из детсада, бабуля пояснила, что это второй родитель противоположного пола, который у всех есть, и у меня был, но куда-то подевался. На свое «Почему?» я получила «исчерпывающее»:
— Так вышло, — конец объяснений.
Обида на обделенность засела в моем детском сердце занозой, и даже обожаемый «Король лев», поставленный бабулей на видеоплеере, не изгнал её. Диснеевскую мультипликационною драму я смотрела далеко не в первый раз, но именно после общения с Вовой задумалась о наличии папы-льва у Симбы, которого он потерял из-за подлого обмана. Может, и меня лишили отца по схожей причине. Тогда я еще не задумывалась об убийстве, смерти как таковой для меня не существовало, но семейная драма львенка не на шутку встревожила, что повлекло за собой попытку выяснить подробности.
— Кто мой папа? — пристала я к Лидии, когда она вернулась с работы.
— Отстань, — получила привычное в ответ.
— Мам, ну скажи! — канючила я, вцепившись в подол её платья.
— Никто! — Она вырвала из моих рук синий полиэстер. — Сказала, ОТСТАНЬ! Я устала! — еще один конец диалога.
С тех пор так всем и отвечаю: «Никто». В анкетах в графе «ФИО отца» ставлю прочерк, однажды написала: «донор спермы». Пришлось заполнять заново.
Детсад сменила школа. Я решительно нацелилась на статус отличницы. Мама непременно заметит и похвалит, но мои успехи радовали только бабулю с дедулей. А Лидия продолжала бесплодные попытки устроить личную жизнь, однажды даже съехала на квартиру к очередной «великой любви», но через полгода вернулась белее мела после очередного аборта.
В одиннадцать я впервые столкнулась со смертью, нет, не своей, самой умирать не страшно, но потеря близких — сущий кошмар, в который меня ввергло в столь нежном возрасте, дав в полной мере познать горе.
Беда пришла в наш дом в последний день две тысячи десятого года. Накануне шел снег с дождем, в предновогоднее утро меня разбудил треск за окном, на улице будто Снежная королева дыханием прошлась, обледенело все, даже ветки клёна, испускавшие под порывами ветра тот самый, разбудивший меня, перезвон. Наряженная ёлка блестела мишурой в углу гостиной, где я тогда спала, не имея своей комнаты, следующей ночью бабуля и дедуля положат под неё подарки, в Деда Мороза я с пяти лет не верила. Оторвавшись от сказочного пейзажа, я выбежала на шум в коридоре, бабуля и дедуля собирались на большой загородный рынок купить недостающее к столу по сравнительно низким ценам. Тогда я видела их в последний раз, живыми и в сознании, но еще не знала об этом. Потом корила себя за будничное торопливое прощание, за то, что не удержала каким-нибудь капризом.
Мой дед, не нарушающий правила принципиально, дорожного движения в том числе, вел свою старенькую «Волгу» по обледенелой трассе осторожно и медленно. Навстречу ехала фура с прицепом. За ней торопился Jeep, пошедший на обгон, когда «Волга» поравнялась с фурой. Дед резко затормозил, сворачивая к обочине, но столкновения избежать не удалось. Виктор Дмитриевич Путилин погиб сразу, приняв удар на себя. Антонина Григорьевна была в коме. Виновника ДТП, Сергея Витальевича Кречетова, спасла подушка безопасности. Бабушку и его увезла скорая, а к нам вместо Деда Мороза явился дорожный полицейский.
Новый год мы с мамой провели в больнице, ожидая, что бабуля очнется. Врач сказал, надежды нет, но, возможно, она придет в себя перед смертью, что бывает по непонятным, почти мистическим причинам, будто человека отпускают некие силы проститься с близкими. Мы ждали подле неё, слушая писк медицинского оборудования, когда для всей страны били Куранты.
Бабуля умерла первого января, в полдень, так и не очнувшись. Высшие силы оказались глухи к её душе, оставив без прощания, потому я в них не верю, а еще ненавижу Новый год.
Вернувшись из больницы, мать напилась до бессознательного состояния. Со мной случился приступ истерики, хохотала до упаду, давила смех подушкой, душила его, но лишь вымотавшись до предела, остановилась.
Такой я неправильный человек, когда положено радоваться — плачу, когда плакать — смеюсь. Чтобы не портить веселье окружающим, прячу слезы, чтобы не «потешаться» над горем — смех. Моя эмоциональная инверсность проявилась в раннем детстве после сотрясения мозга. Научившись минимальному контролю эмоций еще дошкольницей, я скрываю свой дефект за маской холодности, за что удостоена клички «Роза из мороза». Моя нелюдимость — барьер, которым отгораживаюсь от нормальных. Неправильная реакция на гормоны пугает окружающих. Светлых дней в нашей жизни меньше, чем темных и серых. Угрюмые лица — норма. Живи я в Штатах, с их keep smile, сошла бы за нормальную, но в наших краях принято держать уголки губ опущенными, что для меня естественно в дефицитной радости.
Похороны прошли как в тумане. Я сдерживала нервные смешки, стараясь не отвлекаться на атмосферу общей скорби.
В мае состоялся суд, на котором мне не довелось присутствовать в силу малолетства. В тот день, перебирая бабулины и дедулины вещи, складывая их в коробки, я ждала маму. Мыла, скребла, наводила чистоту в доме, находя в этом странное успокоение. Раньше я помогала бабушке в кухонных делах, деду — с уборкой, но первое мне нравилось больше. После их гибели мое мнение поменялось. Драя полы и окна, метя пыль, ты будто отскребаешь душу, сметая пепел скорби.
Лидия вернулась поздно вечером, подшофе. Прямо с порога она запустила сумку в стену и взревела:
— Сволочи! Ненавижу!
— Мам, что случилось? — робко поинтересовалась я, собирая с пола содержимое её сумочки.
— Они во всем обвинили отца! Он слепой, глухой и ущербный, раз не уступил дорогу джипу на собственной полосе! Суки! Это их Фемида слепа, глуха и нечиста на лапу! Кто больше дал, в ту сторону весы и перевесили! Меру вины определяет бабло, а не закон! Запомни это, дочь, запомни! — Исчерпав запал, она бессильно опустилась на тумбу трюмо, стоящего в прихожей. — Все Розовские! Всегда эта поганая семейка!
Игорь Розовский, или Папа Игорь, как его еще называют, истинный хозяин города. У нас есть мэр, официально избранный, но власть у Розовского. Папа Игорь — владелец заводов, газет, пароходов и местной футбольной команды, сталелитейный магнат, олигарх и прочее, прочее, прочее.
— Мам, причем здесь Розовские? — осмелилась я озвучить недоумение.
— Притом! — Она сверкнула недобрым взглядом. — Кречет — правая рука Папы Игоря. И раньше ад замерзнет, чем консильери Розовского упекут за решетку! Тем более по такому ничтожному поводу, как двойное убийство!
В тот момент я поняла, что справедливости не существует. Законодатели пишут законы, общество вроде обязано их соблюдать и исполнять, но, как глаголет народная мудрость, закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Лучше не скажешь.
Лидия перебралась в спальню родителей, я заняла её комнату. Она допоздна задерживалась на работе, забросив быт. Пришлось мне тащить лямку уборки и готовки. Стирку взяла на себя стиральная машинка, подарок деда бабушке на её последний день рождения.
Спустя год жизни на мизерную зарплату библиотекаря наш порог переступил Иннокентий Петрович Бельский, мамин друг, философ-автослесарь. Он окончил МГУ, но в философии себя не нашел. Поработав в столице таксистом, вернулся в родные края и пошел в помощники к отцу, автослесарю, потом унаследовал его мастерскую. Иннокентий Петрович велел называть себя Кешей, ко мне был настроен доброжелательно, даже ласково, что настораживало.
Через две недели Лидия, сияя счастьем, объявила о решении расписаться, она наконец-то встретила свою «великую любовь». Несмотря на скоропалительность помолвки я радовалась за неё до слез.
Дорогие вещи, меха вместо старого пуховика, золотые украшения, деликатесы и прочее добро потекло в наш дом как из рога изобилия. Откуда у Кеши деньги на такую жизнь? Сильно сомневаюсь, что его малый бизнес настолько рентабелен. Одно из двух, либо он — бог предпринимательства, что вряд ли, либо работает на криминал, что скорее всего. Ослепленная влюбленностью мать вопросом источника дохода мужа не задавалась. Я же плыла по течению её семейного счастья, воспринимая Иннокентия и его щедрость как данность.
Отчим стремился со мной подружиться, разговорить, расшевелить, приручить обновками, с учебой помогал — то сочинение проверит, то объяснит непонятное по физике, к примеру, принцип двигателя внутреннего сгорания — но доверия не вызывал.
На мой тринадцатый день рождения мать загорелась желанием организовать грандиозное застолье с большим заказным тортом, сердечко в алых розочках, дань дню влюбленных. Она пригласила подруг с работы. Мне разрешено было позвать одноклассниц, желательно, с мамашами-одиночками. Ей хотелось похвастаться привалившим семейным счастьем, пусть и по такому ничтожному поводу, как годовщина моего рождения.
Возможно, повод и был ничтожен, но так уж вышло, что четырнадцатое февраля две тысячи двенадцатого года стал для меня не просто очередной отметкой в календаре жизни, именно в этот день начался мой персональный дамский роман.
В то утро за завтраком отчим одарил меня четвертым iPhone, чем заработал кредит доверия. Этот тип смартфона вышел два года назад, но даже у крутых старшеклассников таких не было.
На празднике одноклассницы завидовали мне, их мамаши — Лидии, но лишь до конфуза. Мать, хватив лишку с алкоголем, начала посвящать присутствующих в подробности своей интимной жизни. Заботливый Кеша тут же выпроводил гостей, обеспокоившись репутацией супруги и своей заодно.
Лидия отправилась почивать. Я взялась за уборку, желая смыть с души неприятный осадок, оставленный её пьяными откровениями. Кеша вызвался мне помогать, что удивило, раньше он по дому ничего не делал.
Все прибрано, посуда вымыта, вытерта насухо, ожидает отправки в сервант.
— Розочка! — Отчим нависает надо мной. — Ты теперь уже совсем взрослая, настоящая красавица. — Его перегар бьет мне в нос, заставляя морщиться и отклонять голову подальше от дурного запаха. — Тебе же понравился мой подарок? — сладенько у самого уха.
— Конечно, дядя Кеша. Большое спасибо. — Продолжаю отворачиваться.
— Перестань называть меня дядей! — раздраженно. — Зови папой! Ты же хочешь, чтобы я был твоим папой? — возвращает он сладость в тон.
— Не знаю. — Не хочу его обижать. — Наверное. — Пытаюсь отступить.
Бельский притягивает меня к себе:
— А папу надо любить, — шепот в губы. — Тогда он чаще будет делать тебе дорогие подарки. Хочешь их получать, Роза?
— Спасибо, дядя Кеша! — Вздрагиваю от щипка за мой слабый намек на грудь. — Обойдусь!
Бельский впивается мне в губы, грубо и властно. Мой первый поцелуй! И с кем? С отчимом-педофилом!
Меня сковывает ужасом. Педофил! Не где-то там, на страницах криминальной прессы, в кино или книжках про маньяков. Здесь, рядом, в моем доме! В моей семье!
Чудом выпрастываю руку из его захвата, сметаю стопку тарелок на пол. Отчим, испуганный грохотом, отрывает свой слюнявый рот от меня. Отскакиваю к двери, где сталкиваюсь с помятой Лидией, проснулась-таки, на что и был мой расчет.
— Что здесь происходит? — Мать хватает меня за плечи.
— Ничего страшного, дорогая, — отвечает педофил, усмиряя дыхание. — Роза нечаянно уронила тарелки. Слишком много взяла, не смогла удержать. — Сальный взгляд на меня, хихикающую от страха и отвращения.
— Прекрати! — От матери прилетает пощечина. — Натворила дел, убирай!
Прикрываю щеку ладонью, давя смех кашлем.
— Лида, ну что ты! У Розочки сегодня день рождения, будь снисходительна. Девочка устала. А сервиз я тебе новый куплю. — Кеша движется к нам, неторопливо, как хищник, загнавший добычу.
Меня уже трясет от хохота. Еще одна оплеуха обжигает щеку, другую, для баланса румянца. Надо признать, материнской «любви» Лидия не пожалела в своей садистской ласке. Моя голова дергается от удара, на ногах не устоять, падаю на осколки. Ладони в кровь — хохот как ветром сдувает. Оказывается, боль — панацея от коварных эмоций, простая физическая боль.
Руки за спину, стиснуть осколки. «Лишь бы они не заметили кровь. Лишь бы ушли к себе. Лишь бы оставили меня одну», — мысленно молю высшие силы, в которые не верю.
— Поднимайся и убирай! — кричит мать, вырываясь из объятий мужа.
— Лидочка, зайка, идем в постель. Не стоит нервничать в такой день. Давай отметим его как следует. — Отчим тащит бушующую супругу в спальню.
Пока они там, за звукопроницаемой дверью, стонут, пыхтят и прочее, смываю кровь перекисью, перевязываю ладони, поверху медицинские перчатки, хранящиеся в аптечке еще со времен бабули. Драю рот мочалкой до жгучей красноты, будто перцем натерла. Осколки в ведро, кровавые пятна замыть отбеливателем, как учат криминальные сериалы. Затем прячусь у себя.
Вернувшись в отчий дом после учебы, Лидия потребовала врезать замок в дверь своей комнаты, стремилась оградить личное пространство от родительского надзора. Оградила и от них, и от меня. Когда я хотела с ней поиграть или просила почитать книжку, она запирала дверь. Сколько себя помню, ненавидела этот замок, но сейчас благодарна матери, что он есть.
Спешно отыскав ключ в недрах письменного стола среди безголовых подделок Барби и прочего хлама, я заперлась и обессилено сползла на пол.
Через неопределенный промежуток времени, потерявший хронологию среди страхов и мыслей, холод заставляет перебраться в постель. Подушка привычно принимает мои смешки, рвущиеся совершенно бесконтрольно.
Дверную ручку пару раз дергают — педофил Кеша, больше некому, мать бы уже голосила под дверью, а этот скребется тихонько, чем вызывает новый приступ хохота. Уткнувшись в подушку, давлюсь смехом, чтобы не быть услышанной.
Рано утром, пока они спят, снимаю бинты. Порезы уже покрылись струпами, но мочить не стоит, дольше заживать будут. Бежевый пластырь скрывает багровые полоски и прячется под синевой медицинских перчаток. Если хирурги в этих резиновых оболочках умудряются делать операции, то и я смогу почистить зубы и умыться.
За завтраком мать воркует с Кешей, даже мне улыбается, будто ничего не случилось. Я запихиваю в себя бутерброд, не почувствовав вкуса. Пара глотков чая — все, на что хватает выдержки под жадным взглядом отчима, от третьего глотка есть риск захлебнуться. Вымыв после себя чашку и тарелку, сбегаю к себе, пусть сами за собой посуду убирают.
Кожаные перчатки, обновка от Кеши, на заклеенные пальцы даже пытаться натягивать не хочу, варежки, бабулино произведение, лучше подойдут, и рукам удобнее, и душе приятнее. Вязание было излюбленным хобби Антонины Григорьевны, она и меня пыталась приобщить, но дальше шарфика я не продвинулась. Хохотнув над варежками в память о человеке, растившем меня с любовью, собираю обновки от отчима в пакет, запихиваю в дальний угол шкафа. Ни одной больше не одену, никогда!
В школу сбегаю раньше обычного. Дорогой подарок педофила «забываю» на видном месте. Пусть знает, что мне от него ничего не нужно!
Весь день варюсь в собственных страхах, всем улыбаясь, как пришибленная. Прячу руки, специально надела толстовку со сквозным карманом на животе. Уроки проходят мимо меня, не зацепившись ни за одну извилину.
Дома в прихожей натыкаюсь на отчима. Бельский не пошел горбатиться в свое СТО, в квартире меня поджидал, хочет закончить начатое, пока жена на работе. Выскакиваю в еще не закрытую дверь, вниз по ступенькам со всей возможной скоростью.
Беги, Роза, беги — звоном в ушах, набатом пульса в висках. Беги — хлопок двери подъезда. Беги-беги — встречает улица шумом. «Беги!» — кричат во дворах мальчишки. Беги-беги-беги — скрип снега под ногами. Беги — в бликах света, в дрожи теней — беги!
Я мчу два квартала, будто за мной адово воинство гонится. Останавливаюсь, когда понимаю, что «папа» Кеша не преследует. Куда ему, сорокалетнему старикану, к тому же курильщику, за мной, первой в школе по бегу, угнаться. Отдышавшись, иду к остановке, к маме на работу ехать. Поговорю с ней, объясню, более искать защиты не у кого.
Тетя Ира, мамина коллега по отделу, призывает мою родительницу из недр книгохранилища учебной литературы.
— Ты чего здесь? — Недовольная Лидия выталкивает меня за дверь, подальше от любопытных ушей сослуживиц. Библиотека, по её словам, рассадник сплетен.
— Мам, я не могу домой.
— Почему? — Брови сходятся крыльями хищной птицы.
— Там Иннокентий.
— И что? — грозно.
— Он приставал ко мне вчера, когда ты спать пошла. Потому и столкнула тарелки, чтобы ты проснулась и не позволила ему… — Умолкаю пристыжено, взгляд в плитку пола.
— Что за чушь? — восклицает она, всполошив проходящих мимо студентов. — Роза, твое желание оправдать свою неуклюжесть переходит всякие границы! — злым шепотом. — Хочешь своими бредовыми фантазиями лишить меня последней радости в жизни! Это ж надо было такое придумать!
— Мама, послушай, я не вру! — Предательский хохот снова лезет наружу. — Он педофил! — Давлюсь смехом. — Почему ты мне не вер… — Закончить не дает оплеуха.
— Ступай домой, идиотка! Вечером поговорим! — Хлопок дверью вместо точки.
Нет, мама, домой я не вернусь! Ухожу от вас! Мое детство кончилось.

_________________

Люблю сказки принимайте в читатели