Лучшее из созданного Богом (Исторический детектив, 18+)

именно так, Галина, лучше и не скажешь.... всё поглотило время!
_________________

какая прелесть, Ульяша!
_________________

Лилия, приветствую! Спасибо за продолжение!
Будто снова посмотрела фильм "Весна на Заречной улице": музыка, весна, товарищи и столичная девушка в провинциальном городке, только любовью и индустриализацией не пахнет.
_________________

 » Глава 4

Девушка растерянно улыбнулась в ответ: она не ожидала, что Виктор настолько ей обрадуется.
– Ну, пойдём же… с сёстрами познакомлю.
В доме Стрельниковых всегда было многолюдно, и сегодня здесь собралось не меньше тридцати человек. С угощением особо заморачиваться не стали. Сёстры Виктора – Варвара и Надежда – отварили большой чугунок картошки, нарезали крупными ломтями сало и колбасу, достали из погреба солёных огурцов и надёргали в огороде зелёного лука. Надежда также купила в заводской столовой множество пирожков с разными начинками. Снедь, может, и незатейливая, зато сытная. Стояла на столе и большая бутыль домашней наливки.
Правда, уже после того, как все с трудом разместились: кто за столом, а кто и на подоконниках, двое парней принесли огромный торт с воздушным кремом, разноцветными розочками и прочими кондитерскими изысками.
Молодёжь обрадованно загудела.
– Вот, Серафима Ивановна имениннику передала, – черноволосый и черноглазый красивый молодой мужчина водрузил торт посреди стола. – А это от нас с Витькой!
Стоявший позади него светловолосый приятный юноша с улыбкой протянул имениннику гитару.
– Здорово! – обрадовался Стрельников. – Спасибо, тёзка, и тебе, и Яшке.
Нарядный воздушный торт по соседству с картошкой в мундирах и шматами сала смотрелся диковинно. Но молодёжи не свойственно обращать внимание на такие мелочи, поэтому гости Стрельниковых «смели» это кондитерское чудо без остатка в считанные мгновения, а вскоре забренчала и настраиваемая умелыми руками гитара. Её струны мастерски перебирал обаятельный крепыш Пётр Шишкин. Он развлекал компанию частушками, от которых все покатывались со смеху. Будучи комсоргом завода «Серп и молот», парень пользовался ошеломляющим успехом у девушек. Хихикающие поклонницы окружили гитариста, с откровенным восхищением внимая каждому его слову.
– А почему первый секретарь райкома партии делает Виктору такие подарки? – тихо поинтересовался у товарищей кто-то неподалеку от Ольги. – Они родственники?
– Серафима Ивановна и Клара Филимоновна с детства закадычные подруги. Их отцы в своё время были первыми ронскими комиссарами. Вон висит их портрет.
Действительно, беленные стены горницы были украшены единственной фотографией – двое молодых мужчин в «кожанках», шлемах «будёновках» и с шашками наголо смотрели в объектив с неестественно застывшими лицами и вытаращенными глазами. «Как там у Окуджавы? Я всё равно паду на той, на той далёкой, на гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной, – подумала Ольга. – В этом доме сам воздух до сих пор пронизан революционной романтикой».
Между тем Виктор заботливо угостил её отвоеванным у бесцеремонных гостей кусочком торта.
– Ешь! Наверняка, он вкусный.
– А ты?
– Не люблю сладкого.
«М… бывает же какая вкуснятина, – Ольга лизнула крем. – Вот заработаю много денег и куплю себе такой же. Если попадётся».
Но в том-то и дело, что торты в Ронске не продавали – не было налажено производство. Подарок был явно сделан на заказ в областном центре.
Конечно, и сами Стрельниковы могли заказать к именинам торт, но подчёркнуто спартанский минимализм был жизненным кредо этой суровой семьи. А ведь в Ронске они занимали видное положение. И если Виктор был первым секретарём райкома комсомола, то одна из его старших сестёр Варвара заведовала учебной частью в культпросветучилище, а Надежда работала технологом на маслозаводе «Серп и молот». Сама же мать семейства Клара Филимоновна уже лет двадцать занимала должность главного ветеринара района. Про эту крупную и властную женщину в городе ходили легенды. Рассказывали, что во время войны, когда Будённый останавливался в прифронтовом Ронске, Клара Филимоновна смогла вылечить любимого коня маршала, за что тот наградил её именным револьвером.
Женщина редко бывала дома: не признавая ни праздников, ни выходных, она дни напролёт пропадала на фермах окрестных колхозов. Высказывалась Клара Филимоновна всегда резко и по существу. На свой внешний вид не обращала внимания и курила крепкий табак. Увы, её муж умер ещё до войны, и с тех пор Клара Филимоновна посвятила себя без остатка любимой работе. И, казалось, даже собственные дети были для неё не столь важны, как кони и коровы.
Сейчас женщина сидела на подоконнике и курила, рассеянно наблюдая за возбуждённо хохочущей беспечной молодёжью. Девушки и парни с аппетитом ели картошку с салом, пили наливку, пели песни под гитару и увлечённо обсуждали свои комсомольские дела. Всё бы ничего, но от взора Клары Филимоновны не укрылся особый интерес её Витюши к молоденькой врачихе. Сын умудрился сесть с ней рядом и всё время норовил поухаживать за соседкой, к тому же отдал ей свой кусок торта, хотя обожал сладкое. «Чересчур городская, чересчур чистенькая. Такие девицы каждую свободную минуту драят полы, украшают дом пошлыми вышитыми салфеточками, пекут пироги и любят копить деньги про запас. Их мир – болото махрового мещанства, против которого всегда боролось наше поколение».
А вот сама Ольга в тот вечер не обратила внимания на ухаживания Виктора, посчитав, что парень из простой вежливости помогает гостье освоиться в незнакомой обстановке. Зато девушка почувствовала, что чем-то не понравилась хозяйке дома. Уж больно холоден был устремлённый на неё взгляд. «Наверное, думает: вот, мол, наглая какая – впервые пришла в гости, а ест так, аж за ушами трещит».
И смущённая девушка заторопилась домой. «Час поздний, а мне ещё по темноте добираться на другой конец города». Она не стала громогласно объявлять о своём уходе, а тихонько выскользнула на крыльцо, когда Виктора отозвала на кухню сестра.
Во дворе царила темнота. Зато было слышно, как кто-то с треском ломает ветки сирени.
«Вот ведь варвар, такую-то красоту портить». Ольга предупреждающе кашлянула. В ответ раздался возмущённый шелест листьев, и всё затихло. Девушка уже спустилась с крыльца, когда внезапно вспомнила, что, машинально прихватив докторский саквояж, оставила на вешалке авоську. Буханку она отдала Варваре, когда за столом закончился хлеб, решив, что после такого сытного ужина можно позавтракать только молоком, но там ещё оставалась книга. Можно было, конечно, зайти за «Сентиментальным романом» на другой день, но Ольге не терпелось приступить к чтению.
Отругав себя разиней, она вновь вернулась в дом. Там-то в сенцах у вешалки и застал её Виктор.
– Ты куда собралась?
– Мне пора. Час уже поздний.
– Подожди ещё немного. Я тебя провожу.
– Неудобно, – смутилась девушка, – а как же гости? Да я и сама дойду. Что может со мной случиться?
– На «Серпе и молоте» зарплату выдали, – возразил парень, – пьяных на улице много. А тебе ещё в Низовую идти. Вдруг сдуру привяжется кто-нибудь?
С пьяными хулиганами Ольга встречаться опасалась и, тяжело вздохнув, вернулась в дом.
Вскоре у Стрельниковых, извиняясь за опоздание, появился Критский. Оказывается, он был на концерте культпросветучилища в Умниковке.
– Простите, но я не мог пропустить возможность насладиться божественной игрой Дмитрия Ефимовича. После концерта он повёл лектора общества Знание ужинать, а я поторопился к вам.
И тут, как по команде, перебивая друг друга, все вновь заговорили про театр и репетиции. Ольга сидела как на гвоздях – дело уже шло к полуночи. Наконец, гости Стрельниковых вывалились из дома в свежую прохладу весенней ночи.
Всей гурьбой они направились по Умниковской улице к центру. На перекрёстках кто-то отделялся, сворачивая на другие улицы, и когда Ольга с Виктором подошли к парку, с ними рядом оставался только Критский. Обычно ворота закрывались в одиннадцать часов. Однако сегодня, несмотря на столь поздний час, они были распахнуты, а также освещены все аллеи. Это было странно, потому что полную иллюминацию в Ронске включали только три раза в год: на Первомай, в День победы и на 7 ноября. У распахнутых ворот к тому же возвышалась мощная почти двухметровая фигура Ледокола, один вид которого заставлял зевак опасливо держаться в стороне. А народу вокруг собралось немало – в этот час обычно возвращались домой после вечерней смены рабочие «Серпа и молота».
– Что-то случилось? – спросил у кого-то из мужчин Критский.
– Говорят, в парке девчонку убитую сторож нашёл.
– Ничего себе! – изумлённо переглянулись спутники.
И тут Ледокол заприметил подошедшую троицу. Поприветствовав Критского и Виктора, он отвёл в сторону Ольгу.
– Ольга Яновна, выручайте. Сегодня дежурит Авдей Григорьевич. А ему больного с перитонитом привезли. Когда это он теперь управится! Пожалуйста, дайте предварительное заключение - удостоверьте факт смерти да отправим труп в морг.
В Ронске не было судебного медика, поэтому на любую смерть – естественную или насильственную – выезжал дежурный врач.
Ольга кивнула головой и отправилась вслед за участковым вглубь парка. Вскоре она поняла, почему включили полное освещение. Сторож наткнулся на погибшую девушку, когда после закрытия ворот в поисках припозднившейся публики обходил аллеи. Тело лежало в укромном уголке парка, где росли густые кусты белой сирени и фонари горели на большом расстоянии друг от друга – за эту интимную темноту она особенно ценилась желавшими уединения парочками.
Худенькая девчушка лежала на песчаной дорожке, и вокруг её головы расползлась лужа крови. Но не это ввергло Ольгу в ступор: мертвецов она уже повидала немало – пережившую блокаду девушку трудно напугать трупами. Но здесь… по телу были в беспорядке раскиданы ветви сирени. Одна из гроздей закрывала половину лица.
Механически выполняя необходимые действия по установлению факта смерти, Ольга вдруг уловила знакомый аромат… «Индии». Этот запах было невозможно спутать ни с каким другим.
Первичный осмотр показал, что девушка погибла из-за тяжёлой черепно-мозговой травмы, упав на невесть откуда взявшийся на дорожке крупный булыжник. «Несчастный случай или…»
– Точнее, конечно, установит вскрытие, – пояснила Ольга следователю. – По вероятному заключению смерть наступила из-за перелома костей черепа при падении с высоты собственного роста и ударе о камень.
– Падение с высоты собственного роста? Может случайно оступилась? – предположил кто-то из оперативников.
– Нет, – возразил следователь. – Здесь явно было любовное свидание: укромная аллея, букет цветов – вся атрибутика на лицо. Наверное, парочка повздорила, и парень толкнул девушку.
Изо всех находящихся вокруг трупа милицейских чинов Ольга знала только криминалиста Степана Федюнина. Он приходил к ней на приём, когда сильно простудился, вылавливая зимой утопленника из проруби.
– Судя по всему, – заметил тот, пристальное разглядывая руки девушки, – она цеплялась за своего ухажёра, пытаясь сохранить равновесие, но не удержалась и вот... Малый, наверняка, испугался и удрал.
Пока Ольга писала протокол установления смерти, вокруг копошился фотограф, снимающий в разнообразных ракурсах труп и место преступления.
Между тем девушка мучительно раздумывала: рассказать о неизвестном, обломавшем куст сирени у Стрельниковых или нет? А что, собственно, Ольга могла конкретно сообщить следователю, если понятия не имела, кто это мог быть? На дне рождения царило настоящее столпотворение: кого-то из гостей она знала, но большинство видела впервые. Весь вечер двери в доме практически не закрывались. Все присутствовавшие то и дело выходили во двор: в туалет, покурить, просто вдохнуть свежего воздуха. Кто-то потом возвращался в дом, но бывали и те, кто уходил. А может ломал ветки вообще незнакомый Стрельниковым прохожий, который просто залез в чужой двор, привлечённый сильным запахом сирени? Но если она сейчас брякнет про «Индию», под подозрение попадут все гости Стрельниковых, и она обречёт ни в чём не повинных людей на неприятные допросы в милиции.
И девушка решила промолчать. Одно было хорошо – после осмотра Ледокол довёз её на служебном мотоцикле до общежития и мгновенно поставил на место вахтёршу, попытавшуюся ворчать на припозднившуюся жиличку.
Вопреки опасениям, усталая девушка заснула, едва добравшись до кровати, но даже во сне её преследовал шум листвы обламываемой
сирени.
_________________

_________________

Очень рада видеть. Как раз собиралась написать письмо с приглашением в тему. Спасибо за отзыв о "сказках". Мне очень приятно было его прочитать. Надеюсь, новая книга вам понравится не меньше. Спасибо за отзыв.
Это ещё впереди. Правда, будет коллективизация, но без любви куда же?
_________________

Как видите. Но кое-что было ещё, правда, это обнаружится при вскрытии
_________________

Прочитала вначале три главы, с нетерпением ждала четвертую. Дождалась .
От главы к главе все больше погружаешься в атмосферу мирного (казалось бы) небольшого городка, жители которого счастливы уже тем, что закончились ужасы войны, что можно спокойно жить и работать. Но оказывается, что это спокойствие обманчиво : уже положено начало веренице убийств, причем первой жертвой становится юная девушка, почти девочка... "Почерк" убийцы необычен: часто приходилось читать о том, что серийные убийцы оставляют на месте преступления какую-нибудь "визитную карточку", но чтобы это были свежие цветы... Причем только что наломанные ветки сирени, и Ольга, главная героиня, слышала (к ее счастью, не видела!) убийцу!
За Ольгу уже тревожно, слишком близко она оказалась к беспощадному злодею... Тревогу усиливает контраст с предыдущей сценкой празднования дня рождения Виктора Стрельникова, описанной, к слову, настолько ярко, что, читая, ощущаешь вкус и картошки с салом и торта с кремом! Осматривая тело убитой девчушки, Ольга, в силу как своей профессии, так и волею обстоятельств попадает в эпицентр происходящих в городе страшных событий...
Все исторические детали прописаны так убедительно, что им безоговорочно веришь, и это, по моему мнению, увеличивает ценность произведения.
Спасибо автору, буду ждать продолжения!

Здравствуйте, очень рада видеть на своей странице новую читательницу.

В таких городках всегда царит внешнее спокойствие, но под ним бушуют такие страсти! В больших городах маленький человек не виден. Живет и живет себе. Кому он нужен? А вот в маленьком городке пороки и преступления, человеческие трагедии и страсти видно как через увеличительное стекло.
Почему именно цветы мы узнаем только в конце романа.
Ольга будет находится в самом центре событий и буквально ходить по краешку.
Спасибо, я стараюсь изо всех сил, получая консультации от своего большого друга Колпаковой Тамары Яковлевны - фельдшера с сорокалетним стажем работы. Ей 77 лет и она хорошо помнит конец пятидесятых и медицину тех лет.
_________________

Добрый вечер!
Стефания, спасибо за главу и ретро фотографию - последнее особенно мило и вызывает непередаваемую ностальгию, хотя те времена я почти и не застала, младенцем разве что. Очень приятно смотреть на открытые симпатичные лица.

Итак, маньяк проявил себя. Насилие не очевидно, но, может,это просто первый случай. Человек убил впервые, нечаянно, и только после этого будоражащего факта его переклинило?
_________________

Добрый вечер.
Вот что произошло на самом деле нам и предстоит теперь выяснить.
_________________

Здравствуйте, Лилия! Позвольте присоединиться к числу читателей вашего нового романа! Хочется поймать и обезвредить этого недоловленного маньяка! И очутиться в не таком уж далеком времени, когда отношения между людьми и они сами были гораздо более искренними и настоящими, тоже было бы здорово.. Атмосферы тех лет, и людей, которые окружали тогда, всё ощутимее недостаёт..

Лилия, доброго времени суток! Спасибо за главу!
Эх, мужчины, мужчины! Никто, кроме Ольги, не обратил внимания на разные сорта сирени, а ведь они даже по цвету отличались: во дворе Стрельниковых росла пурпурно-фиолетовая Индия, а в парке, где нашли убитую, белая. Хотя, я думаю, Ледокол скоро заметит это несоответствие и выяснит, у кого растет уникальный для Ронска сорт сирени. Интересно, какими цветами покроют следующую жертву. А еще, когда ломали сирень у Стрельниковых, до убийства или после. Может, цветы были призваны переложить вину на другого, к примеру, на именинника или кого-то из гостей. Но пока картина преступления выглядит такой, какой её обрисовал следователь: парень шел на свидание с букетом, в пылу выяснения отношений толкнул подругу, девушка фатально для жизни упала, цветы случайным образом рассыпались. Если у парня есть изъян психики, то это событие может пробудить маньяка-серийника. Кстати, в подозреваемые первым напрашивается припозднившийся на сабантуй Критский, но вряд ли все так просто.
_________________

Здравствуйте!
Очень рада вас видеть среди своих читателей. Маньяка будем изобличать вместе И попутешествуем по нескольким эпохам жизни нашей страны.
Фиолетовой сирени тоже немало, у Индии уникальный запах, а вот в этом ни один мужчина разобраться не смог. Увидим.
Все ваши версии заслуживают внимания. Кое в чем вы угадали, но единственное, что не вызывает сомнений - убийца имел какое-то отношение к празднику в доме Стрельниковым.
_________________

 » Глава 5

Утром весь город возбуждённо гудел: только и было разговоров, что об убитой девушке. Сидя на приёме, Ольга услышала от словоохотливой медсестры подробности разыгравшейся трагедии. У пожилой Анны Михайловны была удивительная способность «вынюхивать» скандальную информацию, и она всегда была в курсе всех городских сплетен.
– Лизку Супонину кто-то из ухажёров камнем по голове приложил, – докладывала она терапевту. – Хотя о мёртвых плохо не говорят, я так и знала, что дело плохо кончится. Слишком уж покойница любила хвостом вертеть.
Медсестра осуждающе поджала губы и понизила голос до шёпота:
– Говорят, на вскрытии обнаружилось, что Лизка беременная – на третьем месяце. Позорище-то какой для матери!
– Да откуда вы знаете? – возмутилась Ольга.
– Кое-кто случайно услышал, как Авдей Григорьевич об этом по телефону с милицией разговаривал.
«Язык вырвать бы «кое-кому»!»
Авдей Григорьевич был в ронской больнице и хирургом, и травматологом, и патологоанатомом одновременно, начав свою биографию ещё земским врачом.
– Вам лучше об этом помалкивать, а то как бы неприятная ситуация не получилась, если информация недостоверна.
Но Анна Михайловна только отмахнулась от предупреждения молоденькой докторши. Да оно и понятно. Всю жизнь переливаешь из пустого в порожнее, судача обо всякой чепухе, и вдруг появляется возможность ошарашить знакомых по-настоящему захватывающей новостью. Как уж тут промолчать?
Советское общество не приветствовало внебрачные связи, хотя официально не клеймило позором «оступившихся» девиц. Однако в маленьких провинциальных городках были свои порядки, мало отличающиеся от дореволюционных. И как бы впоследствии не сложилась жизнь «гулящих», каких бы профессиональных успехов они не добились, обыватели их брезгливо клеймили потаскухами.
Старший терапевт Ирина Дмитриевна Крайнова заглянула к молодой коллеге уже после окончания приёма. Пожилая женщина выглядела расстроенной.
– Как вы оказались на месте преступления?
Ольга рассказала про день рождения Виктора Стрельникова.
– Хороший парень, – рассеянно заметила Ирина Дмитриевна и тут же вернулась к вчерашнему происшествию. – Анна Михайловна болтает на каждом углу, дескать, Лизу убил её ухажёр, потому что она была беременна.
Ольга раздражённо пожала плечами.
– У этой женщины больная фантазия. Там если и было убийство, то по неосторожности. Криминалист предположил, что кто-то девушку просто толкнул, а она не удержалась на ногах. Больше похоже на несчастный случай.
– Но беременность-то всё-таки была, – тяжело вздохнула Ирина Дмитриевна. – И какой же это негодяй девчонку с пути сбил? Мы с Супониными соседи. Мать у неё всё время болеет, отец погиб. А помимо Лизы там ещё двое детей. Вот, думали, выросла матери помощница. Она на последнем курсе культпросветучилища училась – хорошо на баяне играла и пела неплохо. У баяниста ведь всегда кусок хлеба в кармане будет: на свадьбах можно подработать или на днях рождениях. Вся надежда у Супониных только на Лизу и была. А теперь… несчастье-то какое.
Она немного подумала.
– Лиза с моей дочерью дружила, и Машка сегодня призналась, что бедняжка замуж собиралась. И даже хвасталась: дескать, когда узнают имя её жениха, весь город ахнет. Вот и ахнули!
Ольга сочувственно посмотрела на удручённую коллегу. А что тут скажешь? Горе оно и есть горе.
Прошло несколько дней. Не было ни одного дома в Ронске, в котором не судачили бы об осыпанной цветами погибшей красавице. Все сходились во мнении, что растлил её какой-то солидный мужчина, а потом убил, чтобы скрыть от жены и парторганизации свои похождения. Строились разные предположения и назывались имена предполагаемых соблазнителей.
Ольга с умеренным интересом прислушивалась к сплетням, которые каждый день обрушивала на неё Анна Михайловна, несмотря на настойчивые призывы говорить только о работе. Уж она-то знала, что Лиза Супонина встречалась в тот вечер с каким-то молодым человеком и, судя по букету сирени, убивать её тот не собирался.
Как-то в магазине Ольга столкнулась со Степаном Федюниным и, увлеченные разговором, они дошли до общежития. Разумеется, коснулись молодые люди в беседе и погибшей Лизы Супониной. Степан также придерживался версии об убийстве по неосторожности.
– Под ногтями девушки остались следы волокон шерсти, из которой шьют мужские куртки (кстати, шерсть дорогая). Но, то ли девушка сама не удержалась на ногах, то ли неизвестный резко стряхнул её руки – конец оказался трагичным. Приземлилась она неудачно.
– Неужели никто не видел входившего в парк мужчину с букетом сирени?
Криминалист пожал плечами.
– Ледокол кое-кого расспрашивал, но вы можете представить, сколько сейчас мужчин и женщин ходят с букетами сирени? Можно сказать, весь город утопает в ней, да и в самом парке растет предостаточно. Даже на месте преступления есть несколько кустов.
«Но не Индии», – Ольга уже сожалела, что сразу не рассказала о сирени во дворе Стрельниковых.
– Но кто же был кавалером Лизы?
– Никаких более или менее правдоподобных версий у следствия пока что нет. Зато от предположений сознательных граждан телефон раскалился. Каждый донос приходится проверять, но пока все обвинения оказываются огульными. Самим же Супониным какая-то доброжелательница нашептала, что, мол, в смерти Лизы виноват её преподаватель Вербицкий. Пришлось проверять, хотя, сама понимаешь, каково нам было соваться в этот дом. К счастью, у Дмитрия Ефимовича оказалось железное алиби. Парк закрывается в одиннадцать часов, а до полдвенадцатого у Вербицких за ужином засиделись не только приезжий лектор общества «Знание», но ещё и два преподавателя училища. Хорошо, что ни у кого ума не хватило обвинить в этом саму Серафиму Ивановну, – Степан невесело рассмеялся. – Кстати, где она была в столь поздний час – никто так и не поинтересовался. Гостей развлекал только хозяин дома. Но в эту сторону мы даже дышать боимся, не то что наводить справки. Да и зачем ей какая-то сопливая девчонка?
– Неужели Серафима Ивановна такая страшная?
– Ну, как сказать… железная комиссарша из тех, что без страха и упрёка. Ей бы революции в развивающихся странах делать, а не нашим районом управлять. Ронск для неё, как корыто для крейсера.
Степан угрюмо фыркнул, видимо, вспомнив что-то неприятное, связанное с «железной комиссаршей».
– А вот сам Вербицкий – очень интеллигентный и порядочный человек. Мне рассказывали: когда его допрашивали, он настолько переживал, что в полуобморочном состоянии находился. А Дмитрий Ефимович, между прочим, герой войны – орден Красного знамени имеет.
– Может выпьем чаю? – предложила Ольга, когда они подошли к двери общежития.
Степан покровительственно улыбнулся.
– Да я-то, Олечка, хоть всю жизнь с тобой чаи распивал бы, но сразу видно, что ты жительница большого города. В Ронске никогда не поймут, как можно девушке и молодому человеку наедине пить чай. Это ханжеский (куда там викторианской Англии!), недоброжелательный городок. Он тщательно хранит свои неприглядные тайны, зато с удовольствием роется в чужом белье, попутно пачкая его грязью.
– Откуда такой пессимизм, Степан? Здесь живёт немало хороших людей, а сам Ронск сейчас такой красивый: везде цветущие яблони и вишни, в палисадниках тюльпаны.
– Увы, в силу своей профессии мне часто приходится видеть Ронск, так сказать, с изнанки. Криминальный городишко: воровство, хулиганство и убийства - здесь далеко не редкость. Впрочем, скоро всё сама поймёшь.
Ольга и предположить тогда не могла, что это «скоро» наступит уже на следующий день.
С утра у неё был вызов к Вербицким. Наслышавшись про «железную комиссаршу», Ольга не без внутреннего трепета открыла калитку в слегка покосившемся заборе на перекрестке улиц Умнииковской и Павших комиссаров. Однако за столь непритязательной оградой в глубине двора скрывался от посторонних глаз симпатичный двухэтажный особнячок, окруженный цветущим садом.
Дверь открыла хмурая женщина в белом накрахмаленном переднике и не по-местному повязанном платке. Смерив изучающим взглядом молодую девушку с докторским саквояжем, она не скрыла недовольства.
– Пани, вас не надо. Нашу семью лечит Ирина Дмитриевна, – голос женщины прозвучал с заметным акцентом.
Ольгу неприятно резанул её пренебрежительный тон, но, сняв летнее пальто, она строго приказала:
– Проводите меня к больному! Ирина Дмитриевна уехала на курсы в область.
Клара Филимоновна с Серафимой Ивановной были подругами, но их представления об устройстве домашнего быта оказались диаметрально противоположными. Можно было без преувеличения сказать, что в особняке Вербицких царила роскошь: дорогая антикварная мебель, ковры, а главное – от всего исходила особая аура достатка. Приятно пахло чем-то вкусным. Продолжавшая ворчать женщина привела Ольгу в столовую с огромным дубовым столом под кружевной скатертью. На старинном буфете из красного дерева стоял серебряный самовар, а за стеклом виднелась красивая фарфоровая посуда.
Из этой комнаты вела на второй этаж лестница из резного дерева.
– Якоб! – крикнула женщина, задрав голову вверх. – Пани доктор к Виктору пришла! Проводи её – у меня пирог в духовке доходит.
Навстречу Ольге выбежал тот самый черноволосый молодой мужчина, которого она уже видела у Стрельниковых.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он. – Пройдёмте.
На втором этаже был небольшая площадка, на которую выходили двери четырёх комнат. Одна их них принадлежала занедужившему парню. В отличие от нижних помещений здесь всё было обустроено очень скромно: конторский письменный стол, книжная полка преимущественно с учебниками за десятый класс. На стене висели боксёрские перчатки и теннисные ракетки. У стены стояла узкая кушетка, с которой при виде врача подскочил Виктор.
– Лежите, больной.
Ольга сразу поняла, что дело плохо. Юноша разболелся не на шутку: глаза лихорадочно блестели, язык обметало, дыхание было жёстким.
– Нужна госпитализация, – сказала она Якову.
Тот кивнул головой и вышел, но вскоре позвал её к телефону. Вот тогда-то Ольга и сподобилась в первый раз услышать резкий голос «железной комиссарши». Она даже по телефону умудрилась указать девушке на её «место».
– Неужели госпитализация столь необходима? У Виктора скоро начинаются выпускные экзамены. Возможно, всё дело в отсутствии у вас необходимой компетентности? Почему не пришла Ирина Дмитриевна Крайнова?
Ольга вспыхнула от обиды, но всё же нашла в себе силы спокойно возразить:
– Она в отъезде. И если вы сочтёте нужным дожидаться приезда Ирины Дмитриевны, у вашего сына может развиться двусторонняя пневмония. Надо срочно сделать рентген, сдать анализы и начать лечение пенициллином.
– Дайте трубку Яше.
А потом врач терпеливо выжидала, пока на другом конце провода отдадут все необходимые (с точки зрения Серафимы Ивановны) распоряжения.
– Всё в порядке, – сказал ей Яков по окончании переговоров. – Сейчас Серафима Ивановна пришлёт свою машину, а я соберу сумку.
– Ваш брат может готовиться к экзаменам и в больнице. Положите ему с собой необходимые учебники, – посоветовала Ольга.
– Виктор – не брат мне, – сдержанно пояснил молодой мужчина. – Я сын домработницы Вербицких – Алиции. Это она впустила вас в дом.
Ольга невольно удивилась. Неужели этот подчеркнуто вежливый, уверенный в себе молодой человек – сын грубоватой прислуги?
– Мама бывает резкой, – правильно понял причину её замешательства Яков, – но только потому, что сильно переживает за Виктора. Она его вынянчила с первых дней жизни.
Ольга дождалась приезда машины и, отправив младшего Вербицкого в больницу, продолжила обход участка. Ей ещё нужно было навестить нескольких лежачих больных. Всю дорогу девушке казалось, что её преследует вкусный запах пирогов неприветливой домработницы. И лишь когда в доме следующего больного девушка открыла саквояж, то увидела завёрнутый в белоснежную салфетку изрядный кусок мясного пирога. «Неужели его засунула Алиция? И когда только успела? Ох, плохо же я ещё разбираюсь в людях».
Во второй половине дня девушка заступила на дежурство по больнице.
Вечер прошёл на диво тихо, и они с фельдшером Екатериной Фёдоровной уютно чаёвничали в комнате отдыха. Увидев, как докторша аккуратно ест хлеб, стараясь не уронить даже крошки, пожилая женщина сочувственно вздохнула.
– Блокадница?
Про блокаду Ольга говорить не хотела – слишком это была болезненная тема, поэтому перевела разговор на Вербицких.
– Откуда у них такая странная домработница?
– Так они вообще странная семья, – хмыкнула Екатерина Фёдоровна. – Будучи дочерью героя революции, Серафима долго не могла найти себе пару. Она рано вступила в партию и, поработав в райотделе Наркомзема агрономом, в 1937 году попала на курсы ВПШ, а оттуда её направили в только что присоединённую Западную Украину – помогать устанавливать советскую власть. Серафиме было тогда уже около тридцати. Где уж они познакомились с Дмитрием Ефимовичем, что свело столь непохожих друг на друга людей – знают только они. Между прочим, Вербицкий тоже не из простых, и ходят разговоры, что эта самая Алиция была у него в прислугах.
– Почему тоже? – удивилась Ольга.
Женщина смерила её испытывающим взглядом.
– Это не тайна, но в Ронске как-то не принято упоминать, – предупредила она, – что Умников-то Иван, пока не увлёкся революционными идеями, был одним из богатейших помещиков Ронского уезда. Да, он отдал всё состояние партии большевиков, но, как говорится, из песни слов не выкинешь.
Ольгу эта информация отнюдь не потрясла. В конце пятидесятых в советском обществе уже гораздо проще относились к «бывшим», и принадлежность к дворянству сама по себе не казалась преступлением.
– В своё время я часто бывала в доме Умниковых, – продолжала рассказывать Екатерина Фёдоровна. – Мать Серафимы Ивановны – Евдокия Степановна умерла лет пять назад, а до этого тяжело болела, и я по нескольку раз на дню забегала к ним, чтобы сделать уколы. Эта женщина до конца жизни очень любила своего мужа: так и умерла, прижимая к сердцу его портрет. С трудом потом руки разжали. Я хоть и молоденькая была, но хорошо его помню. Иван Матвеевич отличался красотой: чернобровый, глаза синие, пронзительные. Как взглянет, аж сердце заходилось. А Евдокия Степановна против него, что воробышек против павлина: невзрачная, худенькая. Зато ума великого была, а как себя держала! За версту несло настоящей барыней. Правда, бедной женщине пришлось такое пережить, что врагу не пожелаешь. Тот мартовский промозглый день 1930 года я не забуду никогда, хотя в войну раненных с поля боя выносила и много чего страшного повидала. Тогда в Выдрихе взбунтовались кулаки…
_________________