Артур Конан-Дойль
СКВОЗЬ ЗАВЕСУ
Он был огромный шотландец – буйная копна рыжих волос, всё лицо в веснушках, – настоящий житель приграничной полосы, прямой потомок пресловутого клана лидсдейлских конокрадов и угонщиков скота. Такая родословная, однако, не мешала ему являть образец провинциальной добродетели, быть вполне степенным и благонравным гражданином – членом городского совета Мелроуза, церковным старостой и председателем местного отделения Христианской Ассоциации молодых мужчин. Браун была его фамилия, и её можно было прочесть на вывеске «Браун и Хэндисайд», что висела над большими бакалейными лавками на Хай-стрит. Жена его, Мэгги Браун, до замужества – Армстронг, родилась в старой крестьянской семье в глухом Тевиотхеде. Невысокого роста, смуглая, темноглазая, с необычайной для шотландки нервною натурой. Казалось, что не найти большего несоответствия, чем этот рослый, рыжеволосый мужчина и маленькая смуглая женщина, а ведь оба уходили корнями в прошлое этой земли так далеко, насколько вообще хватало человеческой памяти [1].
Однажды – то была первая годовщина их свадьбы – они отправились поглядеть на только что открытые развалины римской крепости в Ньюстеде. Место это само по себе было малопримечательное. С северного берега Твида, как раз там, где река делает петлю, простирается пологий склон пахотной земли. По нему-то и шли прорытые археологами траншеи, с обнажённой то тут, то там старинной каменной кладкой – фундаментом древних стен. Раскопки были обширные: весь лагерь занимал пятьдесят акров, а сама крепость – пятнадцать. Браун был знаком с фермером – хозяином этого бескрайнего поля, что сильно облегчило им всю эту затею, так как тот с радостью вызвался быть им провожатым. Бредя следом за своим проводником, они провели долгий летний вечер, изучая траншеи, ямы, остатки укреплений и множество разнообразных диковин, дожидавшихся своего отправления в Эдинбургский музей древностей. Именно в этот день нашли пряжку от женского пояса, и фермер, увлекшись, принялся было рассказывать о ней, но взгляд его вдруг упал на лицо миссис Браун.
– Э, да ваша жёнушка притомилась, – сказал он. – Передохнём-ка малость, а там ещё походим.
Браун посмотрел на жену. Она и в самом деле была очень бледна, тёмные глаза ярко сверкали, во взгляде сквозило что-то диковатое.
– Что с тобой, Мэгги? Ты устала? Пожалуй, пора возвращаться.
– Нет, нет, Джон, давай ещё походим. Тут так интересно! Словно мы попали в страну грёз. Всё мне кажется здесь таким странно-знакомым и таким близким. А римляне долго жили тут, мистер Каннигэм?
– Порядочно, мэм. Сами судите: чтобы набить доверху такие помойные ямы, немалый потребен был срок.
– А отчего они всё-таки ушли?
– Как знать, мэм. Видать, пришлось. Окрестному люду стало невмоготу терпеть их. Вот народ и поднялся, да и запалил их крепость, нагло торчавшую среди местных лачуг. Вон они, следы пожара, – на камнях, сами видите.
Невольная дрожь охватила Мэгги Браун.
– Дикая ночь… Страшная… – как-то глухо проговорила она. – Всё небо было красным от огня… И даже эти серые камни тоже покраснели…
– Да уж, и они, надо думать, были красные, – подхватил муж. – Странное дело, Мэгги. Может, причиной тому твои слова, да только я словно сейчас вижу всё, что тут творилось. Зарево отражалось в воде…
– Да, зарево отражалось в воде. Дым перехватывал дыхание. И варвары истошно кричали!
Старик-фермер рассмеялся:
– Вот так да! Леди теперь напишет рассказ про старую крепость! Многих водил я здесь, показывая, что да как, а такого, честно скажу, не слыхал ни разу. Уметь красиво сказать – это не иначе, как дар Божий.
Они оказались на краю траншеи, справа зияла яма.
– Эта яма четырнадцати футов в глубину, – объявил фермер. – Что б, вы думали, там нашли? Скелет мужчины с копьём в руке, вот что! Думаю, он так и помер там, вцепившись в своё копьё. Как, спрашивается, человек с копьём попал в яму четырнадцати футов глубиной? Это ведь не могила: мертвецов своих они сжигали. Как растолкуете, мэм?
– Он спасался от варваров и сам прыгнул вниз, – сказала Мэгги Браун.
– Гм… Похоже на то… Профессора из Эдинбурга и те не объяснят лучше. Эх, вам бы бывать здесь почаще, чтобы отвечать на всякие такие хитрые вопросы. А вот между прочим алтарь, его отрыли на прошлой неделе. И надпись на нём. Сказывают, по-латыни, и будто значение у ней такое, что, мол, люди из этой крепости благодарят Бога, который за них заступается.
Они оглядели старый, местами выкрошившийся от времени камень. Вверху виднелись глубоко врезанные латинские буквы – «V.V.».
– Что ж это значит? – поинтересовался Браун.
– Да кто его знает? Откликнулся провожатый.
– Валериа Виктрикс [2], – чуть слышно промолвила женщина. Лицо её было бледнее прежнего, глаза устремлены в безмолвную даль, точно она вглядывалась в смутные пространства громоздящихся веков.
– Что это? – недоумённо спросил муж.
Она вздрогнула, будто очнувшись ото сна.
– О чём мы говорили?
– Об этих буквах на камне.
– Ах да… Я уверена, что это инициалы легиона, который воздвиг алтарь.
– Да, но ты, мне кажется, назвала какое-то имя?
– Да нет, что ты! Какое имя? И откуда мне знать, какие у них там имена?
– Ты сказала что-то вроде «Виктрикс», так, кажется?
– Я, наверное, пробовала угадать. Задумалась о чём-то и наугад сказала. Странное какое это место… Как-то не по себе мне здесь. Словно я нея, а кто-то ещё.
– Да, вот и мне то же чудится. Что-то здесь не то, место и впрямь жуткое, – согласился муж, и в его смелых серых глазах промелькнула едва уловимая тень страха. – Ну да ладно! Пора, пожалуй, прощаться, мистер Каннингэм. Нам надо домой засветло.
Вернувшись домой, Брауны не могли отделаться от странного впечатления, какое произвела на них эта прогулка по раскопкам. Словно ядовитые миазмы поднялись со дна сырых траншей и проникли в кровь. Весь вечер супруги были задумчивы и молчаливы, – лишь изредка обменивались замечаниями: как видно, на уме у обоих были одни и те же невесёлые мысли.
Браун спал тревожно и видел странный, но вполне связный сон, видел так живо, что проснулся весь в поту, охваченный дрожью, словно испуганный конь. Утром, когда сели завтракать, он попытался пересказать сон жене.
– Всё было очень отчётливо, Мэгги, – начал он. – Гораздо отчётливее, чем что-нибудь наяву. Мне и сейчас всё мерещится, будто мои руки липкие от крови.
– Расскажи мне… расскажи по порядку, – попросила она.
– Сперва я был на каком-то склоне. Я лежал, распластавшись на земле. Земля была твёрдая, неровная, поросшая вереском. Вокруг темнота, хоть глаз выколи, но слышал шорохи и дыхание. Казалось, что вокруг меня люди, множество людей, но я никого не видел… Временами глухо звякала сталь, и тогда несколько голосов шептали: «Т-с-с!» В руке я держал узловатую дубину с железными шипами на конце. Сердце в груди у меня бешено колотилось, я чувствовал, что близится миг великой опасности и напряжения всех сил. Раз я выронил дубину, и снова в темноте вокруг меня зашептали голоса: «Т-с-с!» Я протянул руку и коснулся ноги человека, лежавшего спереди. По обе стороны от меня, локоть к локтю, тоже были люди. Но все молчали.
Потом мы поползли. Казалось, весь склон холма ползёт вниз. Внизу была река и горбатый деревянный мост, а за мостом – частые огни – факелы на стене. Люди, крадучись, ползли к мосту. Ни шороха, ни скрипа, глубокая тишина. Вдруг в темноте раздался предсмертный вопль – крик человека, пронзённого внезапной болью в самое сердце. Длилось это одно мгновение – вопль умирающего перерос в рёв тысячи разъярённых голосов. Я пустился бегом. Все вокруг меня тоже бегут. Засиял яркий красный свет, и река превратилась в багровую полосу. Теперь я увидел своих товарищей. Дикие лица с развевающимися на ветру длинными волосами и бородами, фигуры, одетые в звериные шкуры – они походили скорее на дьяволов, чем на людей. От ярости все обезумели, то и дело подпрыгивали на бегу и неистово размахивали руками, а красные отблески плясали на лицах, искажённых криком. Я бежал в толпе и выкрикивал проклятия, как и все. Раздался оглушительный треск дерева, и я понял, что частокол рухнул. В ушах у меня стоял пронзительный свист; я знал, что это стрелы: они проносились мимо. Я скатился на дно рва и увидел руку, протянувшуюся сверху, схватил её – и меня втащили на стену. Глянув вниз, я увидел там серебряных людей, державших поднятые вверх копья. Несколько человек, те, кто бежал впереди, прыгнули вниз – прямо на копья, а вслед за ними и остальные. Мы перебили солдат прежде, чем они успели высвободить свои копья и вновь наставить их на нас. Они громко кричали на каком-то чужом языке, но пощады не было никому. Мы накрыли их подобно волне, повергли наземь и растоптали, потому что их оказалось мало, а нас – без числа.
Затем я очутился среди домов. Один из них был охвачен пламенем, языки огня били сквозь крышу. Я побежал дальше и оказался между зданиями. Вокруг никого, потом кто-то промелькнул передо мной. Оказалось, женщина. Я поймал её за руку, взял за подбородок и повернул лицом к себе, чтобы рассмотреть при свете. И кто, ты думаешь, это был, Мэгги?
Жена облизнула пересохшие губы.
– Это была я, – сказала она.
Он изумлённо глянул на неё.
– Ты догадлива. Да, это была ты, именно ты. Понимаешь, не просто похожая на тебя. Это была ты, ты сама. Я увидел ту же самую душу в твоих испуганных глазах. Ты была бледна и удивительно красива в зареве пожара. У меня тут же возникла неотвязная мысль: увести тебя отсюда, чтобы ты была моей, только моей, в моём доме, где-то у подножия холмов. Но ты вцепилась ногтями мне в лицо. Я вскинул тебя на плечо и стал искать пути назад, подальше от этого дома, объятого пламенем – назад, в темноту.
И тут случилось то, что я запомнил лучше всего… Тебе плохо, Мэгги? Дальше не рассказывать? Боже! У тебя тот же взгляд, что и ночью, в моём сне! Ты пронзительно кричала. Он примчался в свете пожарища. Голова его была непокрыта, волосы чёрные и курчавые, в руке сверкал меч, короткий и широкий, чуть длиннее кинжала. Он бросился с ним на меня, но споткнулся и упал. Одной рукой я держал тебя, а другой…
Жена вскочила на ноги, лицо её перекосилось от боли и ненависти.
– Марк! – вскричала она. – Мой ненаглядный Марк!.. Ах ты животное! Зверь! Зверь!
Зазвенели чашки, и она без чувств упала на обеденный стол.
***
Они никогда не говорили об этом странном происшествии, случившемся на заре их супружеской жизни. Тогда, на мгновение, отдёрнулась завеса прошлого, и некая мимолётная картина забытой жизни предстала перед ними. Но завеса тут же задёрнулась, чтобы не открываться уже никогда. Жизнь Браунов проходила довольно в узком кругу – для мужа он ограничивался магазином, для жены – домом; и всё же с того летнего вечера новые и более широкие горизонты смутно обозначились перед ними благодаря посещению развалин римской крепости.
1911 г.
________________________
1 – Карл Дюпрель в «Открытии души потайными науками» говорит, что «способность второго зрения чаще всего наблюдается среди жителей Шотландии и Вестфалии», так что данная национальность у героев Конан-Дойля не случайна.
2 – Valeria Victrix – «Валериев Победоносный» (лат.), такого рода названия римляне давали своим легионам.
(из книги Артур Конан-Дойл «Топор с посеребрённой рукояткой» – М.: Гелеос – 2005)
Надеюсь, вам рассказ понравился. Сразу признаюсь, что меня заинтересовало место действия – Твид, Мелроуз… Вальтер-скоттовские места как-никак. С
Розиком, по-моему, связь ясна, потому как Рим. А ещё сны… Я тоже подобные вижу иногда, только про другие времена, поэтому к зАмкам отношусь с пристрастием
.
И получила нагоняй от своего дорогого Коннора. Он, между прочим, МакЛауд, если кто забыл. И живём мы, между прочим, в Данвегане. Не хило бы спрашивать у хозяев разрешения, вламываясь к ним такой компанией на все праздники. Коннор человек спокойный и вполне терпеливый, но не до такой же степени! Спросили бы – он бы посмеялся, а может даже и не возразил. И потом, у меня подготовлен большой материал для статьи про Данвеган. Не хотелось бы пальцем показывать, но кое-кто испортил мне всю малину, заставив участников игры уже покопаться в истории замка. И чего я теперь буду с этим материалом делать? 
с маленькой буковки? Вот, Розик говорит, что его и так все в конкурсе обижают 
. А он хорооооооший... и единственный... Пока, во всяком случае 
Готовься к штабелям, что будут лежать вокруг тебя по весне