lor-engris:
Привет, Наташа! Очень рада видеть в теме)
Спасибо за такие теплые слова и пожелания! И за сюрприз - отдельное спасибо
Коллаж замечательный. Удивительное попадание в саму атмосферу
и просто красиво.
Если вдохновишься и найдешь время, буду очень рада, только исходников немного (если про Костю с Таней говорить). Зато Паши с Соней - сколько угодно
Но, боюсь, долго придется объяснять, что у них к чему))) кратко я не умею)
Charisma:
спасибо солнышко))))
от всего сердца))
Ленуська опередила)))) если бы не вдохновлялась то не пообещала бы
мой папа всегда говорил пиши. всегда. с шестого класса я писала в тетрадках, ноутбук не хотела, в 21 он все же настоял купить ноут. и до последнего вседа спрашивал "ну как? пишется?". Пиши Свет. ЧТо пишется то и пиши. Если оно началось оно уже не закончится. Я когда перестаю писать начинаю с ума сходить. идей куча в голове и они требуют выхода...
lor-engris:
» "Новый год..." (автор Катя Крылатова)
Всем доброго дня!Я не могу не показать вам этот невероятно душевный рассказ, который подарила мне Катюша. В музей, однозначно
От автора рассказа: "Я очень нежно люблю роман Светы, но особенно Костю Рязанского и его Соньку. Этот рассказ – мой запоздалый подарок любимому автору и читателям на Новый год и Рождество, небольшая зарисовка-фантазия с лёгким налётом мистики в эпилоге"
От автора романа: "Практически все упоминаемые персонажи в романе появятся. Честно скажу, я Кате сюжет не пересказывала, только обрисовала Костино окружение периода нулевых-десятых, буквально по одному-два слова на человека, остальное она додумала сама, включая фамилии и прозвища – опять в мысли залезла, не иначе
"
Peony Rose:
Какой подарок симпатичный
А вот это
и это
– Вот, – торжественно объявила девочка, – это она. Очень хорошая.
– Хорошая, – мельком взглянув на женщину, согласился Костя, – но, увы, у неё уже давным-давно есть муж.
прямо зацепило ;)
Это Таня или кто-то другой?
Тарантул классный ))))
lor-engris:
Всем здравствуйте!
Я опять наскоком) 21-ую начала на коленке, это помимо спойлера. И начало получилось в прямом смысле взрывное
Дошла до портрета Дмитрича и застопорилась.
Это я к чему? Давненько в теме визуалок не было
Могу показать упоминаемых в главе героев, пока сама глава стоит.
lor-engris:
» Глава 21. Фармацевт
– Да вы что, парни?! 90-е уже давно закончились!
– А люди, застрявшие в 90-х, остались...
«Большая разница»
Наши дни
Два слова, которые написал на свободном участке безымянного документа Артем Гореславец, по отдельности были совершенно обыденные, но вместе содержали невероятную, отчасти роковую для многих присутствующих сегодня на фирме информацию:
Коршевер здесь.
Костя Рязанский не верил в призраков. В девяносто восьмом он лично прошелся по остаткам того, что было трехэтажным особняком Григория Дмитриевича Коршевера, больше известного как Фармацевт, и за пару минут превратилось не в развалины даже – груду обугленного строительного мусора и человеческих ошметков. От самого дома уцелели только фундамент и часть винтовой лестницы. Все, что еще могло гореть и тлеть, догорало и тлело.
По официальной версии, произошел взрыв бытового газа. Рязанский позаботился о том, чтобы невинных людей в убежище Фармацевта и поблизости от него оказалось как можно меньше, однако совсем без жертв не обошлось. Холеный Боря Фортуна, помнится, позеленел и отвернулся, заметив на месте, где раньше располагался пафосный холл с сусальным золотом, картинами, мрамором и прочей псевдо-художественной дребеденью, фрагмент сильно обгоревшего, но явно женского трупа. Федька Лисицын, который после гибели брата потерял всякое уважение к смерти как таковой, клацнул затвором, сплюнул в сторону и вслух выразил свое удивление, что там вообще осталось что опознавать: рвануло так, что соседние дома закачались, стекла в них повышибало и пластик поплавился.
– Собачку жалко, – зубоскалил Федька, помахивая случайно найденным на земле грязным собачьим ошейником. – Человека нежалко, а собачку жалко...
– А ну-ка цыц! – прикрикнул на Федьку белый от волнения и, что уж скрывать, от ужаса Рязанский. Пальцы в черных перчатках заметно дрожали, и он сунул их в карманы, стараясь глядеть под ноги и не споткнуться. В ноздри лезли едкий дым и острый запах взрывчатки, бетонная пыль оседала на языке. Первое в жизни убийство, пускай и чужими руками, даром для Кости не прошло. – Мы здесь не за этим! Проверить тут всё, и ходу!
Люди Рязанского искали не живых – считали трупы, брали материал на идентификацию. Цифры сошлись: никто посторонний не входил и не выходил. От Фармацевта не осталось даже тела – пара пальцев с оплавившимися перстнями и окровавленная фаланга. Позже криминалисты подтвердят, что пальцы именно Коршевера, и кое-кто из Костиного окружения даже возьмет себе один на память.
А сейчас Рязанский стоял на пепелище, пинал кирпичи и смотрел в готовое пролиться дождем, не по-апрельски сизое небо. Фортуна, который курил неподалеку, видел, как шевелятся его губы, шепча навсегда врезавшиеся в память слова заупокойной молитвы.
Костя вернулся в настоящее. Олега уже увели, и Гореславец с остальными ждали дальнейших указаний. А Рязанский никаких указаний не давал, только скалился ровными белыми зубами. Картинка сложилась мгновенно, красивая и понятная. Кроме восстания из ада, понятно стало всё. Ему даже немного полегчало, отпустило, как отпускает напряжение студента, когда билет в руках и вопросы известны. А вот знает ли студент Ларионов ответы на поставленные вопросы или нет – разговор отдельный.
– Ну и кто его сюда пустил? – ласково спросил Костя.
– Через второй паркинг пролезли, там же ремонт, – тяжко вздохнул Артем, утирая платком вспотевший лоб. – Всех, кто мешал, втихую положили, за собой почистили, камеры дружно «липу» гонят. В зале такой звездец творится, все тебя ждут. Те, кому надо, Фармацевта как себя помнят, а тем, кому не надо, нашептали уже.
– Плохо, Тема, плохо. А как с настроем у нашего покойничка?
Рязанский неторопливо застегнул наручные часы. Проверил, удобно ли лежит «Макаров». Его люди топтались на месте, мало что понимающие, но готовые рваться в бой по первому слову, а он медлил.
– Улыбается, – напряженно сказал Гореславец и выдавил из себя соответствующую моменту улыбочку.
– Значит, будем улыбаться. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! – в нос тянул Костя, подражая кому-то. – Пока мы на своей территории, мы хозяева жизни... Где Руднев?
– Руднев пришел, – как по заказу, заглянул в предбанник один из «наружных».
Представительный молодой человек в костюме поправил очки и кивнул всем собравшимся. А к Бегемотику неизвестно какой по счету раз пришла мысль, что потопить миноносец «Костя Рязанский» способен лишь Григорий Дмитрич Коршевер, как и избавиться от Фармацевта суждено только Косте и никому другому.
--------
За свою головокружительную карьеру Константин Рязанский успел обзавестись тремя загородными домами: для семьи, для деловых встреч на природе и для незваных гостей, которым заведомо не рады, но принимать их все-таки приходится. В этом третьем доме, в уютном кресле перед камином и грел свои старые кости бывший ученый, бывший бизнесмен, а ныне мёртвый по всем статьям бандит Фармацевт.
Плаща он, по своему обыкновению, не снял; левая рука, затянутая в перчатку, покоилась в кармане. Одутловатая правая с выпирающими синими венами лениво поглаживала подлокотник кресла. Голова у Фармацевта была маленькая, голо-пористая, похожая на частично облетевший одуванчик. Волосы на ней торчали редкие, желто-седые, как все тот же одуванчиковый пух. Когда Григорий Дмитрич говорил, голова немного откидывалась назад.
Безобидный с виду дедушка, вот только этот дедушка уже много лет шпиговал землю людьми, с завидным трудолюбием и постоянством.
– Выпить не предложишь? – спросил Фармацевт.
Голубые глаза его потускнели от начавшейся катаракты, однако не потеряли своей живости и цепкости. Разменяв восьмой десяток лет, Григорий Дмитриевич Коршевер мог дать сто очков вперед многим молодым.
– А ты рискнешь?
Выпить Костя ему действительно не предлагал и себе не наливал. Ходила среди своих поговорка, дескать, пить с Фармацевтом – только чертей дразнить. Коршевер, где бы ни сидел, с кем бы ни встречался, ничего не брал из чужих рук. На сходках и торжественных мероприятиях мог переворошить всю тарелку, прикладываться к своему бокалу после каждого тоста, но так ничего не съесть и не выпить. Покойный Фортуна, когда искал информацию на Фармацевта по своим запутанным адвокатским каналам, утверждал, что Дмитрича в бурной молодости не раз пытались отравить. Травил ли кого-то сам Коршевер, доподлинно неизвестно, однако забавные порошочки собственного изготовления на людях испытывал часто и охотно, за что, по официальной версии, и получил свое прозвище.
Рязанский, знавший правду, официальную версию не оспаривал. Как дань уважения тем славным временам, когда официальные версии еще имели под собой хоть насколько-то реальную основу. Да и сам Коршевер в прошлое лезть не любил, предпочитая добротную, хорошо сработанную легенду. Легенду, которую они когда-то вместе сочинили под коньяк с шоколадкой. Тогда Костя и представить не мог, что на самом деле скрывается под маской безобидного ученого.
– Времена меняются, Костя, – добродушно заметил Фармацевт, – и мы меняемся. Давай выпьем... за встречу. В этом доме еще не перевелся хороший коньяк?
«В этом доме хороший коньяк кому попало не наливают».
Рязанский сделал знак трущемуся неподалеку Федору, и тот ненадолго исчез в кухне. Вернулся с двумя высокими бокалами и бутылкой грузинского вина (Костя навскидку не помнил, какого именно, а бутылка опознавательных знаков не имела).
– Коньяк кончился, извиняйте. – Федька виновато вздернул правый уголок рта.
– Ты ведь не против, Григорий Дмитрич? – Рязанский коротко кивнул Лисицыну, вынул пробку и разлил вино по бокалам. Попробовал: самое кислое выбрал, гаденыш.
Федька и не думал прятать хитрые лисьи глаза. Алкогольные запасы он наизусть знал, перепутать бутылки не мог... Фармацевт перехватил Костин взгляд и усмехнулся.
– Что поделать, подберем остатки, но в следующий раз, будь добр, закупись, как полагается. Ну, за встречу?
Пили, не чокаясь. После двух бокалов без закуски перешли непосредственно к цели визита. Костя взвешивал каждую фразу. Он догадывался, что шмон возможных Олеговых лежек положительных результатов не дал, иначе Дмитрич бы не поднял голову так скоро, а к появлению Руднева в актовом зале проявил бы куда больший интерес. Значит, одной точкой опоры меньше и вес перенесут на все оставшиеся. Тут у Кости все схвачено и просчитано, однако расслабляться не стоило. Не тот человек Фармацевт, чтобы так просто его обдурить. Дерьмо еще всплывет: за столько лет да не раскопать нужную кучу...
В глубине души Рязанский был даже благодарен своему врагу. Когда привык иметь на каждый ход противника два-три своих, проиграть практически невозможно. Вот только Коршевер сам использовал ту же схему. Следовательно, исход игры зависит не от качества маневров, а от первой ошибки.
– Ты как уйти-то сумел, Григорий Дмитрич? – с неподдельным интересом спросил Константин. – Через окно или через подвал?
Фармацевт крутил в пальцах бокал с остатками вина. Сказал сухо:
– Я к тебе, Константин Николаевич, не исповедоваться пришел, для этого у меня есть люди специально обученные и более надежные. А, впрочем, – добавил он после небольшой паузы, – раз уж такой интерес, изволь. Кое-чем поделиться могу, но потом, когда мы с тобой обо всем договоримся. Делу время, потехе час.
– Излагай.
– Как ты, наверное, помнишь, расстались мы на очень напряженной ноте. Ты хотел меня убить, я тебя за это не виню. Личные разногласия не имеют никакого значения, когда страдает главное – наше общее дело. Дело, Костенька, слабости не прощает, оно на сильных нацелено, а сильные кто? Те, кто не размениваются на мелочи вроде дочкиных выпускных балов-шмалов, когда буквально в ста километрах севернее идут на корм рыбам твои люди. Преданные твоему делу...
– То, что Фортуненко не без твоей помощи ласты склеил, я уже понял. – Рязанский смежил веки, откинулся в кресле. – Клонишь к чему?
– Ты в шаге от полного краха, сынок. Ни сил, ни авторитета уже нет, остались только спесь и нежелание делиться. А я все эти годы сложа лапки не сидел, и люди за мной стоят, поверь, серьезные. В тени руки развязаны: тебя никто не видит, зато ты видишь всех. Есть время подумать, покрутить – глядишь, и чего нового придумаешь... Короче, у тебя есть два пути. Первый: ты возвращаешь мне каналы, мою долю в аптеках и оплот всего сущего...
Костя некстати вспомнил, как еще в начале карьеры фарм-магнатов им крупно досталось за партию поддельных диуретиков. Сейчас про «оплот всего сущего» мало кто помнит, а тогда знатная байка гуляла. Пацаны на первое апреля даже табличку хотели заказать. Шутники хреновы.
– ...взамен я оставляю в покое тебя и твоих братцев-кроликов. Заметь, с голой задницей по морозу скакать не будешь: магазины мне без надобности, а твоя доля – по-прежнему твоя доля.
Рязанский промолчал, только потрепал по макушке сидящего по правую руку от него лохматого тибетского мастифа Гуню. Он знал, как бесит Дмитрича, когда собак пускают в комнаты, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Гуня шумно втягивал носом воздух и подозрительно косился на незваного гостя: от того нестерпимо несло лекарствами.
Пес был здоровенный, добродушный, но трусливый до крайности. Не оставлять же было малыша во дворе с десятью чужими, враждебно настроенными дядями, которые вот-вот вцепятся в глотку твоим пятнадцати? А Гуня в последнее время нервный, цепь его уже не держит. Недавно шикарную, но бесполезную будку – подарок Вити Амундсена, из земли вывернул, шельмец...
Коршевер понимающе осклабился. Костю Рязанского он знал как облупленного.
– Путь второй: ты идешь в отказ, шлешь меня подальше и спокойно служишь по себе панихиду. Я ведь все эти годы не цветочки нюхал, обложили мы тебя на славу. Шаг влево, шаг вправо – расстрел, прыжки на месте – провокация, так что не выплыть тебе, Костя, без моей поддержки, все твои телодвижения через меня идут.
– Сколько у меня времени?
– До дня рождения. В Москву съездить успеешь, – подмигнул тусклым глазом Григорий Дмитрич. – Только учти, Дементьев – отец Анатолий – теперь в моей лодке. Грехи отпустить он тебе отпустит, но дури лечебной не даст. Не положено в церкви-то, – зацокал языком Фармацевт, – ой, нехорошо.
В гостиной повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени в камине и сопением Гуни. Рязанский согнал с лица все эмоции, кроме мрачности. Ему сейчас полагалось быть мрачным. Много раз выручавший голос интуиции молчал. О Дементьеве знали единицы, и для того, чтобы как-то связать его с Костей, требовалось вспахнуть солидный и не самый податливый информационный пласт. Ладно, допустим.
Допустим, Палыча действительно нагнули. Хреново получается. Достать в Москве и где-либо еще нужную дурь, которую нельзя приобрести официально, не проблема, но это долго плюс лишний повод трясти контакты, которые ему жизненно важно сохранить незасвеченными как можно дольше. А время, как назло, поджимает, боли начинаются привычно – с ног и ползут все выше. Скоро он ляжет бревном и будет лежать... Ага, щас! Разбежались.
– Кстати, – вновь подал голос внимательно следивший за Рязанским старик, – те двадцать пять фотографий до сих пор у тебя? На чистой рамочку пририсовать не забудь. Традиция, как-никак.
– Уже. Пририсовал. – Костя не удержался и схватил Гуню за ошейник.
Шипы впились в кожу ладони, сам Рязанский при этом и бровью не повел. Ему впервые приходилось изображать изображение равнодушия, и ощущение было интересным.
– Молодец. – Коршевер порылся в потайных карманах плаща (ребята, на входе изъявшие оружие, доложили, что там какие-то бумажки) и достал конверт, а оттуда – фотографию, сделанную буквально пару недель назад.
Воздух на очередном вдохе ожег гортань, и выдох получился хриплым. Рычащим.
– Вот тебе двадцать шестая в коллекцию.
«Настолько тупая провокация, что даже злость не берет», – подумал Костя, пряча фотографию дочери обратно в конверт.
Худшие опасения не подтвердились, однако позволить себе расслабиться он не мог. Разогнул сведенный судорогой палец, и все.
Соню он защитит, куда сложнее будет удержать тайны в тайне. Он удержит.
– Не надоело в людей играть, а, Григорий Дмитрич?
– Пока есть кем играть, почему бы нет? – философски заметил тот.
Что ж, если все карты розданы, пора начинать игру. Реванш.
И пускай на этот раз действительно будут карты, а не шахматы.
--------
Правильно говорят: не было бы счастья... Но можно ли назвать счастьем свою новую «должность» доверенного лица Сони Суворовой, Втула не знал. По-хорошему, надо было сразу сваливать, когда выяснилось, что она – дочь Рязанского. Паша остался, и вот результат: он летит по первому звонку, потому что мадам хриплым от недосыпа голосом попросила его приехать. Прямо сейчас, можешь? Может-может, хоть и ждет к ужину свою старую знакомую Машусю, решив, что блюсти целибат в ожидании манны небесной нетрудно, но делать это лучше не в одиночестве... Ладно, побоку. Машуся все равно осталась дома.
А он, сбрехав ей про выпившего друга и приставучих гаишников, едет туда, где ему точно ничего не обломится: голосом мадам можно забивать сваи.
Зачем едет, спрашивается? Всего четыре слова «Прости, сегодня я занят» решили бы проблему. Однако Паша едет.
После знаменательного ужина в «Афине Палладе» и не менее знаменательного пробуждения Соня будто переключила канал «Скептик ТВ» на «Серьезный плюс» со встроенным пакетом «Слегка доверяю». Нет, она не перестала его подкалывать, не делала попыток научиться готовить и называла, не считая того единственного раза, по-прежнему Лаперузом или по фамилии. Но Паша тем самым падким на приключения местом чувствовал: что-то изменилось. То ли мадам позволила себя приручить, то ли он настолько к ней привык, что процеживает яд чисто машинально. Дело было за малым.
А потом из Германии вернулся Олег, при весьма загадочных обстоятельствах.
– Я не могу тебе всего рассказать. – Соня неумело смолила сигарету и морщилась от дыма.
Втула сигарету забрал, глубоко ею затянулся и вдавил остатки в приспособленное под пепельницу блюдце.
– Не умеешь, не берись. Рассказывай уже что-нибудь. Роща мне друг, чем смогу – помогу.
Они сидели на широком белом подоконнике в Сониной квартире. Суворова – в джинсах и модном бежевом свитерке, не успев переодеться; Втула – в застиранной футболке и спортивных штанах, но уже не с чужой задницы. Между ними стояло прозрачное блюдце-пепельница, а за окном постепенно укладывался спать заснеженный город.
– Как же все смешалось! – сказала Соня с досадой. – Опять та же песня: никому не верь, лишний раз не светись, звони поменьше, но при этом дыши полной грудью. В смысле, образ жизни не меняй. Да еще этот... свалился на наши головы.
Она выглядела усталой. Морально забитой. Испуганной. Пожалеть бы, да хуже будет.
– Хватит ныть, Чингачгук! Дело говори. – Паша достал из новую пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. – Твой личный пионер всегда готов, только свистни. Из ресторана забрать, мозги промыть – как два пальца об асфальт. Мне же делать больше нечего!
Она запустила пальцы в волосы, которые со вчерашнего дня стали вдвое короче и гордо звались «каскадом».
– В общем, Олегу нужно залечь на дно. Костя вроде убедил их, что с ним все, покончено. Кому он вдруг понадобился, зачем – не спрашивай, не знаю. Но с этими людьми шутить нельзя, нелюди они. Если узнают его, плохо будет всем, в том числе нам с тобой... В город один бандит вернулся, кличка у него Фармацевт. Слышал про такого? – Соня дождалась Пашиного недоуменного кивка. – У них с отцом в конце девяностых разборки были – туши свет, бросай гранату.
– Подожди. Фармацевт же вроде того, у себя дома подорвался? Взрыв газа, все дела. Еще в газетах писали. Гнеша тогда чуть ли не на спиртовые горелки перешла, она ж мнительная.
– Как видишь, недорвался, – измученно улыбнулась Соня. – Восстал из мертвых и решил мстить. Да и бизнес неплохо бы прибрать к рукам, пока у отца... проблемы. Они же вместе поднимали на ноги фирму, которую предыдущие хозяева угробили фактически. А доли Фармацевта давно уже нет: Костя эти каналы, людей и деньги сам раскручивал. Но попробуй объясни.
– Путана Ангелина, прямо как в кино, – недоверчиво буркнул Втула.
Его интуиция запускала красные сигнальные ракеты. Вместо маленького безобидного ларчика перед Пашей открывали здоровенный такой сундук с какашками. Еще и Роща в этом вонючем деле как-то замешан. Бежать надо, бежать, пока самого не засосало.
– Если ты откажешься, я пойму. Олег, уверена, тоже.
– Сонь, не тяни кота за то самое! Говори уже.
– Нужно документы передать и деньги. Костя от себя сейчас за сигаретами лишний раз послать не может, а я «чистая», на меня не подумают. Даже сделок липовых не заключала... до сих пор.
– Тебе не страшно так жить? – без намека на шутку спросил Паша.
– Страшно, конечно, – очень тихо. – Но это моя жизнь, моя семья.
Он спустил босые ноги с подоконника, пошевелил пальцами.
– Когда ты такая, страшно становится мне.
– Какая «такая»? – прищурилась Соня.
– Баба в худшем смысле этого слова. – Втула поскреб небритую щеку. – Передам я твои документы. Когда надо?
– Послезавтра.
– Договорились. Ну, я поехал тогда? Поздно уже.
– Может, останешься? – небрежным тоном, не веря, что говорит это, предложила Соня.
Спрыгнула с подоконника, чуть не уронив пепельницу. Сунула руки в карманы джинсов. Гляди, мол, какая я независимая. Хочу – приглашаю остаться на ночь, хочу – не приглашаю. Мне совсем не нужны твоя поддержка и опора, нет-нет.
«Ничем хорошим это не закончится, – кисло подумал Паша, стараясь не встречаться с Соней взглядом. – У нее же на лице написано «Люби меня нежно», а начинать с этого – все равно, что добровольно засунуть себя в брак! На фиг, на фиг».
– Сонь, да я бы рад, но тебе завтра на работу. И потом, знаешь, настроение как-то не особо после всего этого. Надо переварить, подумать...
Она кивнула, прикрыв глаза. Ему даже немного жалко ее стало.
– Ясно. Тогда до послезавтра.
– До послезавтра. Не провожай.
Чего он хотел, залезть к ней в трусы и в душу? В душу залез, в трусы – добровольно отказался, причем второе почему-то вытекло из первого, хотя должно быть наоборот.
Соня перестала быть загадкой. Обычная одинокая женщина, которой хочется, чтобы ее любили, утешали, решали проблемы, не предназначенные для женского ума. Такими темпами она скоро захочет ребенка, и тогда уж точно – туши свет, кидай гранату.
Паша детей не хотел ни под каким соусом. Боялся конкуренции. Дети – убийцы родительской независимости и свободного времени. Женщина после родов превращается в машину по уходу за ребенком, а на мужа у нее сил не остается. Не говоря уже о том, что после родов большинство «мамшин» резко перестают следить за собой. Типа мы свою функцию выполнили, теперь любите нас такими, какие мы есть. А о мужьях они подумали? Перед глазами у Паши немало печальных примеров, тот же Дубровин чуть было не попал в эти коварные сети под названием «Законное супружество»...
Да уж, Олегу не позавидуешь. Соня ситуацию ни капли не прояснила, только сильнее запутала. С какой стати Фармацевту понадобился Дубровин? Неужели из-за отца? Паша остановился на светофоре и потер глаза. В мутную историю о Рязанском и Дубровине-старшем он особо не вникал, да и мозги под другое заточены. Начнешь копать – утонешь...
Мысли кружились от Сони к другу, огибали Олега и возвращались к Суворовой.
Жутко захотелось водки, и Втула свернул к знакомому алкомаркету. Не удержавшись, открутил крышку и хлебнул с горла. Один глоток, другой. Что тут такого? До дома всего ничего, а гаишники в этом районе – явление редкое. Доедет потихоньку.
--------
А Соня ходила по гостиной, обняв себя за плечи, и мучилась извечными вопросами «кто виноват» и «что делать».
Завтра день рождения Алисы, и Суворова обещала приехать. Алиса будет ее ждать. Рязанский, навестивший дочь сегодня утром, ничего против не имел. Как он сказал, менять привычный образ жизни смысла нет, до двенадцатого марта Коршевер открыто на рожон не полезет. А если полезет, ему же хуже. «Возьмешь сопровождение, Шурик поможет – ну, не мне тебя учить. Только будь осторожнее, береженого бог бережет».
Да, дело действительно дрянь, раз Костя зовет в защитники высшие силы.
Она, дура, хотела взять с собой Втулкина. Зачем? Думала, что есть смысл. Что может ему довериться. Да, ей ни с того ни с сего вдруг захотелось ему довериться! Вылезти из своего панциря. Рассказать, показать, чтобы не заблуждался, ведь это – неотъемлемая часть ее, которая всегда будет. Из песни слова не выкинешь. Это, черт возьми, для нее важно!
Сонька схватилась за голову, застонала тихонечко. Какая же она дура... Дура, дура, дура.
Он, сто процентов, так же на нее смотрел, когда она спала, пьяная. Вроде жалостливо, понимающе, а на глазах – свинцовая заслонка от чужой слабости. Поэтому-то Паша ни с кем надолго не задерживается: блондинки на одну ночь показывают себя только с положительной стороны. А Соня... Он, наверное, решил, что она теперь вечно такая будет – слабая. Испугался, тут много чего можно испугаться, она понимает, что заставлять его права никакого нет... Да кого она обманывает?!
Софья пнула ни в чем не повинный пуф, и тот откатился к телевизору. Не будет она слабой! Не дождется! И вообще, зря она Втуле позвонила. Знакомых мало, что ли? Найдется, кому документы передать. Так даже лучше. Решено.
Она нашла свой забытый на диване телефон и недрогнувшей рукой набрала номер.
--------
Мобильник заверещал совсем некстати. Назойливый писклявый звук. В кармане его не оказалось, и Паша выматерился от души. Пошарил по сиденью, зацепив ябеднически звякнувшие бутылки. Одна из них уже опустела на треть.
И то ли водка попалась паленая, то ли он давно не пил без закуски, но, когда верещание мобильника почудилось где-то в районе педали газа, Паша, недолго думая, нырнул под руль. Остановиться, конечно, ума не хватило, и все поиски совершались на полном ходу старенького «фольксвагена».
Втула успел выбраться и схватиться за руль, когда в глаза ему ударил свет фар встречного автомобиля. «Баранка» с противным хрустом провернулась до упора, и наступила темнота.
Ejevichka:
Ну как всегда! На самом интересном месте! (С)
Действительно, кое-что прояснилось. Далеко не все, конечно, но хоть что-то. Надеюсь с нашим кумиром Втулой все будет хорошо?
Ирэн Рэйн:
Огогошеньки! Ну дела! Надеюсь, Втула не сильно пострадает. А Соню по-женски очень жаль. Винит себя в том, в чем ее вины нет. Про мамашек - правда. И возвращение прошлого некстати.
Спасибо, Света. Ушла переваривать. Прости за сумбур.
Peony Rose:
Спасибо ))
Так, злые ветры все крепчают. Недобитая гадина щелкает клыками, Рязанский, похоже, сильно болен и сидит на обезболивающих, почему-то еще и священник сюда припутан, а Соня и Паша из-за своих барьеров-комплексов допрыгались до крупной аварии.
Я все думаю, почему Костя и Володя стали в девяностые компаньонами, они же соперники и конкуренты. Если только Костя хотел хоть так не уходить из жизни Тани (романтическое объяснение) либо хотел во что бы то ни стало подняться и стать самым крутым, могучим и так далее (практическое объяснение).
В общем, интересно, что там далее будет.
lor-engris:
Ну так сериал - он на то и сериал
Следующая глава поспокойнее будет, хоть кое-кто и получит по шапке.
Да что с ним станется, он же ж в рубашке родился))) но за распитие спиртных напитков за рулем отхватит.
Я уж не знаю, как Пашу на путь праведный толкнуть. Может, хоть такая возможность свернуть шею его немного образумит...
Беда Сони в том, что рядом больше нет человека, с которым можно поделиться своими страхами и сомнениями. Даже просто поплакать на плече. Задушевная подруга, которой можно выложить все без утайки, при таком образе жизни не предусмотрена. Много приходится в себе держать, как и Косте. Маска язвительности не спасает, только любовью и вылечить. А Втула на роль "обнять и утешить", несмотря на свои минувшие заслуги, подходит еще меньше, чем Костя - на роль подружки-слушалки. Кто-то вроде Олега, может, и справился бы, понял этот дефицит благодарных ушей. Паша рос в холе и неге, Олег - при вечно занятом отце и достаточно закрытой, холодной матери. Рыбак рыбака...
Про мам и детей мысли не мои. Пытаюсь представить, что думает по этому поводу Паша
Но доля правды есть, наверное. Не зря говорят, что до детей надо морально дорасти. Пашик пока не дорос, все в игрушки играет.
Напряжение нарастало, и вот он, бабах, зато теперь маски сорваны, можно не разрываться на 10 фронтов, отвечая всем возможным противникам одновременно, а играть против конкретного. Что бы там ни говорилось про авторитет, а без боя Костя не сдастся. Есть еще порох в пороховницах и верные люди. Но решающий выстрел Фармацевта будет подлым, впрочем, как и первый, развязавший эту войну.
Священник не всегда был священником. Про обезболивающие - правда. После того, что случилось с Костей, выживают редко, а он выжил. Но за все приходится платить.
Лаперузы - дуньки-тонкопряхи. Видят же, что все не так просто, а в открытую говорить не привыкли. Но автор против пьянства за рулем. В любой форме. Близко там или далеко, а ты в ответе за себя и окружающих.
Костя и Таня не зря вспоминают, что не виделись 20 лет. Не 30. Встреча имела место быть, и исход этой встречи в какой-то степени определил судьбы всех троих, Володи в том числе. Костя войны не хотел - хотел справедливости. Но кто из нас не обманывался? После их разговора навязываться было бы унизительным.
Почему именно так, объясню текстом. Причины есть.
Дальше постараюсь все объяснить правильно и логично
На здоровье!
Только спокойствие))) он отделается малой кровью.
Всем огромное спасибо за отзывы!
bazilika:
Светик !
Спасибо за продолжение, и за спойлер, от которого полегчало на душе,
нет в том, что Втула выживет, я не сомневалась, но уж такого страху и безысходности нагнал восставший злодей...
Люблю Лаврова, и не помню абсолютно темных персонажей среди его ролей.
Но здесь он очень убедителен.
Остальные мужичины тоже ничего себе))))
Но лучше всех песик... А что, они правда могут быть трусливы, или Костя пошутил?
lor-engris:
Света, взаимные
Втулу просто так не сломить
Но, надеюсь, мозги после такого на место встанут, потому что подушки действительно могли не сработать. Там фифти-фифти.
Не хочу нагнетать, но это еще не безысходность, к сожалению. Что-то же должно было толкнуть Костю на заказное убийство. Костю, который даже человека, его фактически на смерть обрекшего, пощадил.
Ну и финальный выстрел, когда Фармацевт поймет, что игра проиграна...
Плюсую. Но мне почему-то в этой роли именно Лавров увиделся, очень на Фармацевта похож. Такой благонадежный с виду, а на деле ничего святого нет (это я про образ)))
и попадания в авторские образы почти 100%-ное. Они еще появятся по ходу повествования.
Собаки как люди, все разные))) Конкретно в этой породе - не знаю, не сталкивалась, но сенбернар с характером зайца мне встречался) дрессируй, не дрессируй, а натуру не убьешь.
Если бы Втула, открыв глаза, начал каяться во всех грехах и искать смысл жизни, это был бы не Втула
хотя тряхнуло его конкретно.
А я что говорила?)))