Ми-ми:
05.10.09 02:39
Собиралась написать кратенько о войне в сюжете романа, но опять возобладала всеобщая болезнь Остапа, ну никак не остановиться, тем более, что книга располагает. Писали и о героине, и о герое, и обо всех остальных, но глаз выхватывал удивительно красивые и выразительные места и пришлось расширить тему до беспредела...
Но сперва - о самом авторе, по-моему, такой краткой биографической справки не было, она в нашей клубной странице писателя. Может, кто не знает.
Цитата:Решад Нури Гюнтекин родился 25 ноября 1889 года в Стамбуле (Турция). В 1912 году окончил литературный факультет Стамбульского университета, в 1913-1931 годах преподавал французский язык. Занимался политической деятельностью, был депутатом меджлиса в 1938-1943 годах, служил атташе по делам культуры в посольстве Турции в Париже. В 1917 году Гюнтекин опубликовал свою первую повесть "Старый друг", в 1918 году вышла повесть "Цветок развалин", пьесы "Настоящий герой" и "Кинжал". Широкую известность получил роман "Птичка певчая" (1922). В своих произведениях писатель одним из первых в турецкой литературе реалистично и всесторонне изобразил Анатолию, провинциальные города и турецкую деревню. Он также обращался к проблемам семьи, взаимоотношений личности и общества, роли духовенства. Ему принадлежат также романы "Зеленая ночь" (1928), "Клеймо", "Жалость" (1928), "Листопад" (1930), "Последнее убежище" (опубликован 1961); сатирические романы "Мельница" (1944), "Обитель дервишей" (1946); монография "Лев Толстой" (1933). Решад Нури Гюнтекин кроме того переводил произведения Ж. Ж. Руссо, М. Сервантеса, Э. Золя, А. Камю. Умер в Лондоне.
А теперь о Фэриде.
Впечатление от книги и впечатление от просмотра сериала всегда настраивают на лирический лад, потому что мелодраматическая история Фэриде затмевает собой все. Но с возрастом, перечитывая вновь и вновь, начинаешь обращать внимание на строки, которые раньше пробегала глазами, спеша добраться до счастливой любви. Вот сцена, которой начинается история: Фэриде пишет сочинение и иронизирует по поводу того, что напишут примерные ученицы: «Первое, что я помню в жизни, — это златокудрая нежная головка дорогой мамочки, склоненная над моей маленькой кроваткой, и ее голубые, небесного цвета глазки, обращенные ко мне с улыбкой и любовью…» Свою мать Фэриде плохо помнила, та серьезно болела и рано умерла. Девочка пишет сочинение о том, что ей запомнилось в детстве: о своей кормилице, о местах, где жила семья военного, скитаясь по отдаленным провинциям огромной Оттоманской империи, - это так далеко от «голубых глазок золотоволосой мамочки», что ее подняли на смех. Но пройдет несколько лет, и в самый трагический момент жизни – бегства из дома - Фэриде вспомнит о матери, любви и сочувствия которой ей не хватало:
Цитата:«Я помню мать как то очень смутно. Неясный образ ее, всплывающий в моей памяти, можно сравнить, пожалуй, со старым запыленным портретом, где краски потускнели, а контуры стерлись, — с портретом, который давно уже висит в забытой комнате. И до того дня этот образ не пробуждал во мне ни грусти, ни чувства любви. Но когда бедная, старая Гюльмисаль калфа закричала: «Моя Гюзидэ!» — со мной произошло непонятное: перед глазами вдруг возник образ матери, защемило сердце, и я заплакала навзрыд, приговаривая: «Мама!.. Мамочка!»
Очень проникновенно и удивительно образно сравнение памяти с забытым пыльным старым портретом, который вдруг ясно всплывает перед глазами. Вся книга наполнена такими крохотными эпизодами и описаниями, которые делают роман не просто любовной историей, а литературным произведением. Причем, ведя повествовании от первого лица, автор награждает литературным талантом Фэриде.Появляются время от времени описания природы, делающие повествование реалистичным, лишенным особых красот, но подлинно достоверным.
Цитата:«По одну сторону дороги тянулись сады, огороженные плетнями, изредка попадались полуразвалившиеся стены когда то стоявших здесь домов; по другую — простиралось безнадежно пустынное море без парусов, без дымков, дышавшее молчаливым отчаянием.
В садах уже хозяйничала поздняя осень. Зелень, обвивающая плетни и заборы, поблекла. Изредка попадались увядшие полевые цветы. На пыльную дорогу ложились дрожащие тени чахлых грабов, выстроившихся вдоль обочины, с ветвей уже слетали первые листья.
А вдали, в глубине запущенных садов, горели красноватыми пятнами заросли ежевики. Без сомнения, аллах создал эту ягоду для того, чтобы мои тезки — чалыкушу — лакомились ею.»
И в своих скитаниях по Анатолии , по глухим деревням и уездным городкам по направлениям отделов образования, Фэриде попадаются хорошие люди. Она не чванилась происхождением и образованием, с удовольствием знакомилась поближе с уборщиками гостиницы, старыми бедными женщинами по соседству, с уважением относилась к коллегам. И они тоже ее ценили, а иногда относились как к дочери. Таков служитель гостиницы Хаджи калфа, поучающий ее в премудростях жизни, искренне беспокоившийся о ее судьбе.
Цитата:«— Эх, знала бы ты, чего только не повидал в жизни Хаджи калфа! Видел людей, которые, точно каллиграфы, почерком «сюлюс» пишут. Но писанина их и ломаного гроша не стоит. А есть такие, что пишут криво да косо, закорючками, как муравьиные ножки. Вот из них то толк и получается»
«Ты ведь, как птица в клетке, томишься одна в этой комнате…»
Неужели, вырвавшись наконец навсегда из клетки, я все таки кажусь кому то птицей в заточении? Это, конечно, не так.
Для меня в слове «птица» заключен особый смысл. Для меня птица — это прежняя Чалыкушу, которая хочет расправить свои перебитые крылья и разжать сомкнутый клюв.»
Очень трогательна сцена, когда Хаджи с женой и дочерью провожают Фэриде к месту назначения, горной деревушке Зейнилер и девочка при прощании плачет, а Фэриде дарит ей на память жемчужные сережки. Хаджи выговаривает за дорогую вещь и поясняет, что памятный подарок не должен стоить денег.
Автор не выбирает особых трудностей для героини, не придумывает для нее и принца на белом коне, чтобы скрасить трудную жизнь. Не выискивает благородного героя на замену неверному жениху. Фэриде живет в реальной стране в реальном времени и это прекрасно описывается, создавая картину провинциальной Турции с ее бюрократической системой государственного управления. Словно в калейдоскопе сменяются мужчины, облеченные властью, которые пальцем не шевельнут, чтобы облегчить положение одинокой учительницы. На них (к счастью) не действует женская красота и они не стремятся сделать жизнь Фэриде приятной. Но среди массы мужчин, словно пчелы, слетающихся на розовое варенье, вырисовываются удивительные типы мужчин, которые задерживают внимание: они искренни в чувствах к девушке и оценивают ее не столько за красоту, сколько за спокойное достоинство и сердечность. Это Хаджи, это старый доктор, встретившийся ей в горной деревушке, который позднее спасет Фэриде от злых сплетен и поможет достойно устроить судьбу. Это и умирающий Шейх Юсуф эфенди, и Исхан, чья любовь постепенно из навязчивых преследований молодого офицера, не знавшего отказа, преображается в глубокое чувство, достойное восхищения.
Страдания и душевные раны Фэриде старается не выставлять напоказ, жизненный принцип, которому она следовала с детства: чем хуже, тем больше это надо скрывать за шумной веселостью, никто не должен догадываться, что на сердце. Так она поступала в детстве, устраивая шумные проказы, когда случалось что-нибудь неприятное или трагическое, так продолжала вести себя и потом, скрывая чувства за веселостью. Редко случалось, что она позволяла им выйти наружу.
Цитата:«Прислонившись пылающим лбом к прохладному надгробью, я зашептала тихонько, не столько губами, сколько своим израненным сердцем:
— Мой дорогой Зейни баба, я всего навсего только маленькая невежественная чалыкушу. Не знаю, как с тобой разговаривать, как тебя умолять. Извини, меня не научили ничему, что могло бы тебе понравиться. Слышала, что ты семь лет провел в этом подземелье, не видя солнечного света. Может, и ты убежал от неверности людей, от их жестокости. Мой дорогой Зейни баба, хочу попросить тебя о великой милости. В течение этих семи лет были минуты, когда ты тосковал по солнцу, по ветру. Пошли и мне этого ангела терпения, который помогал тебе в твоем одиночестве. Я тоже хочу без стонов и слез переносить свою пытку.»
Легкий характер позволял находить радость во всех простых мелочах жизни, когда возраст и положение учительницы уже не позволяли совершать детские выходки. Оставалось тайное удовольствие от беготни с Мунисэ и мечты о своем домике, когда закончатся скитания, да сладости, которыми можно заесть горечь жизни.
Цитата:«Без всякого труда и совсем даром я получила от нее рецепты для варки варенья и подробно записала их в книжечку, где уже имелись рецепты блюд, которые меня научила готовить старая черкешенка Гюльмисаль. Теперь ведь мне самой придется заботиться о сластене Чалыкушу.
Если аллах захочет и мои дела наладятся, у меня тоже будет маленький домик, где я смогу отдохнуть. Прежде всего я куплю себе буфет специально для варенья. Как и Хаджи калфа, я застелю его полки бумажными кружевами, заставлю разноцветными баночками, которые будут отливать яхонтом, янтарем, перламутром.
Как чудесно, ни у кого не спрашиваясь, когда тебе взбредет в голову, полакомиться вареньем! И нет никакой надобности «совершать набеги» на буфет. Если аллаху будет угодно, у меня даже не заболит живот.»
Редко она облекала в слова то, что было на сердце, да и то, слова эти были скрыты на страницах тайного дневника, узнать, что там написано, почувствовать с героиней тоску и одиночество можем только мы:
Цитата:«Бедная Чалыкушу! Словно осенний листок, подхваченный порывом ветра…»
«Ах, эти мужчины!.. Все такие самодовольные, самоуверенные. Никто из них и не подумает, что и у нас тоже есть сердце, в котором живут свои сокровенные мечты.»
«Чтобы скрыть слезы, я отвернулась к окну и стала глядеть на горы, которые казались легким клубящимся туманом на фоне светло голубого вечернего неба.
Чалыкушу смотрела на эти горы, и ей опять чудился запах чужбины.
Запах чужбины!.. Бессмысленные слова для тех, кто не жил вдали от родных мест.
В моем воображении уже рисовались дороги, бесконечные дороги чужих краев, которые убегают вдаль, превращаются в тоненькую, едва заметную ленту, унылую, нагоняющую тоску. Мне слышался печальный скрип крестьянских телег, грустный плач колокольчика.
До каких пор, господи, я буду кочевать, до каких пор? Для чего? Для какой цели?»
Любовь к Мунисэ, такой же одинокой душе, как и она, позволила проявить чувства, которых она была теперь лишена. За изменой любимого человека стояло не просто предательство, а более серьезная драма. Удивительно, как редко в любовных романах за внешними эффектными сценами раскрывается истинная драма брошенной в одиночестве женщины, но Гюнтекин в нескольких сдержанных словах раскрывает ее сердце и дает взглянуть на подлинную причину.
Цитата:«Господи, как я буду счастлива, если мне ее отдадут! Тогда в моей душе не будет страха ни перед ночью, ни перед бурей, ни перед нищетой. Я воспитаю ее, сделаю счастливой. Некогда я вот так же мечтала, тогда я думала о других малышах… Но однажды под вечер они сразу, все вместе, умерли в моем сердце.
Я опять помирилась с жизнью, я снова люблю весь мир.
Кямран, это ты в тот вечер убил бедных малюток, похороненных в моем сердце. Но сегодня я уже не испытываю к тебе ненависти, как прежде.»
Удивительно, что разглядел все, что Фэриде скрывала глубоко в себе, мужчина, и этот мужчина, как светлый ангел, послан ей за все страдания. Хотя трудно представить светлым ангелом доктора, за нарочитой грубостью, сквернословием, скрывающего золотое сердце. Оно не дает пройти мимо молодой одинокой девушки в трудных условиях делающей свою благородную работу.
Ведь в село Кушадасы, где они снова встретились со старым доктором, Фэриде поехала ради детей, хотя имела возможность работать в спокойной обстановке филиала ее детского пансиона при женской католической миссии.
Цитата:«Минуты шли, а я все размышляла, что выбрать: тихую жизнь или, возможно, опять нужду и лишения? В трудностях есть своя прелесть. Я подумала о наших заброшенных малышах школьниках, чьи жизни калечатся в грубых руках. Эти несчастные, словно цветы, побитые морозом, ждут хоть немного солнца, немного ласки, чтобы согреться. Тому, кто дает им это тепло, они дарят любовь и признательность своих прекрасных сердец. Я чувствовала, что, несмотря ни на что, полюбила этих маленьких нищих. Разве Мунисэ не из их среды?
Да и два года самостоятельной жизни меня кое чему научили. Свет причиняет страдание больным глазам, счастье приносит боль раненому сердцу. Тьма — лучшее лекарство как для больных глаз, так и для разбитых сердец.»
Вот так рассудительно, не раздумывая о героизме, а просто отправляясь в очередную школу, где были необходимы ее знания и доброе сердце, Фэриде приблизилась к решающим событиям своей жизни. Как знакомо содержание записей в дневнике, такие дневники могли писать и в 14 году под Вильно, и в 41 году в городках на границе с Украиной, занятой немцами, и в Польше, и в Чехии, в Германии, - по всей Европе:
Цитата:«Полмесяца, как идет война. Каждый день в местный госпиталь прибывают раненые. Моя школа в трауре. Почти у каждого ученика кто нибудь в армии, или отец, или брат. Бедные ребята, конечно, не понимают по настоящему всего ужаса происходящего, но, как взрослые, сделались тихими, грустными.»
Мы понимаем ту тревогу, которая поселилась в сердцах, понимаем растерянность Фэриде, ведь пришел приказ закрыть школу и устроить в ней госпиталь. Но тут есть один нюанс, о котором забываешь, сжившись с жизнью и проблемами Фэриде. Забываешь, что Турция воевала на другой стороне. Глядя из 21-го века, мы воспринимаем все, связанное с войной, как старое черно-белое кино, свои и враги смешались, объединились в Евросоюз, но разве тогда мы бы воспринимали Фэриде как врага? Мы так привыкли к этой девушке, сжились с ее историей, что начинаем воспринимать раненых, за которыми она начинает ухаживать, как своих, которых привозили в Петроград с Западного фронта в госпиталя, срочно оборудованные в помещениях бывших гимназий, в заботливые руки сестер милосердия. Но Фэриде тоже становится сестрой милосердия, и оказывается, что милосердие везде одинаково, везде найдется старый доктор, который называет раненых и прооперированных солдат
Цитата:«— Вай, крошка, опять ты?
Увидев его, я тоже не удержалась и закричала:
— Доктор бей! Вы же были в Зейнилер!
Я не преувеличиваю, это был настоящий крик.
Опрокидывая на своем пути пузырьки, доктор подошел ко мне, схватил за руки, притянул к себе мою голову и поцеловал в волосы сквозь чаршаф.
Мы виделись только один день, даже меньше, всего несколько часов. Но какая то внутренняя обоюдная симпатия связала нас. Через два года мы, как закадычные друзья, вернее, как отец и дочь, бросились друг к другу. Что делать? Человеческое сердце — такая непостижимая загадка…»
«Ну, а теперь будешь мне помогать? Да и разница небольшая: у тебя маленькие мартышки, у меня — мои дорогие медвежата. Душой они очень похожи друг на друга. И те и другие искренние, простодушные, чистосердечные. Время то сейчас какое! Война. Помогать моим медвежатам более благородное дело.
Он неожиданно улыбнулся, и мне стало радостно и легко на душе. Да, да, пусть у меня будет дело, которому я смогу отдавать свои силы, свою любовь.
— Я согласна, доктор бей. Приступлю, когда скажете.
— Да хоть сейчас. Посмотри, что здесь натворили. Будто работали не руками, а…
Последовало грубое, неприличное слово. Я смутилась и сказала:
— С одним условием, доктор бей: вы не будете при мне выражаться, как солдафон.
— Постараюсь, крошка, постараюсь, — улыбнулся доктор. — Но если иной раз вдруг не сдержусь, ты уж извини меня.
Мы с доктором до самого вечера приводили в порядок госпиталь и готовились к приему раненых, которые, как нам сообщили, должны были прибыть на следующий день.»
Ну, разве есть отличия в том, как относятся к последствиям военных действий люди, готовые залечивать раны солдат, облегчать страдания, принесенные войной? Как самоотверженно не отходят от раненых, засыпая от усталости у койки прооперированного солдата? Мне кажется, везде все так же, везде слезы потерявших в сражении близких, везде трагедия молодых и сильных, получивших тяжелые раны и увечья, везде молитвы к своему Богу или Аллаху об окончании войны. и все просят о победе своей страны, как будто это может произойти и все победят одновременно. Странный у нас мир, создающий сам себе проблемы, как будто без войны мало проблем в жизни, самые главные из которых – счастье, дети, верность и любовь. Старый доктор был из тех, кто понимал это. Это удивительный человек, о нем много уже было сказано хороших слов, но меня покорила нежность к «своим медвежаткам», которую я помню с детства, когда читала книгу впервые.
...