kanifolka:
Судя по тому,что Таня все же не с Костей, Володе удалось их рассорить... Ждем продолжение
lor-engris:
Доброй ночи!
Нина, на здоровье!) Спасибо, что читаешь.
Володя предпримет такую попытку, и весьма гадкую. Сыграет на чужих слабостях. Только разрушит все не он. От ребят тут мало что зависело.
Володя не злодей, он избалованный ребенок, от которого в свое время откупился отец, и это вошло у обоих в привычку.
Я отдаю себе отчет, что сюжетный ход с расставанием, причины и следствия будут попахивать малореалистичной мелодрамой) но чего на свете не случается. смысл именно в этом: как порой сплетаются совершенно несплетаемые судьбы и обстоятельства.
Спасибо за комментарии!
Ирэн Рэйн:
Света, с праздником и спасибо за главу
уверена, что она пойдет и увидит то, что не должна. Жалко ее. И его.
lor-engris:
Доброе утро!
Девочки, спасибо
взаимные поздравления.
К сожалению, да, пойдет и увидит, и ситуация будет некрасивая( но решаемая.
Peony Rose:
Спасибо ) как всегда, у тебя и черновик получше иных чистовиков ;)
Очень трогательная семья у Кости, и все от родителей пошло, особенно от мамы.
Конечно, отец и мачеха в любом случае должны были обнаружить, что происходит, но тут прямо как в старых фильмах - приезжаем, ан вон они, голубки ))
Регинка и тут змея змеей, фу на нее.
Так Володин отец - в прокуратуре? Ого, какой поворотец. И с таким отцом пошел сынуля по кривой дорожке... м-да.
Жаль. Очень жаль.
Вообще в таких случаях хочется спросить у родителей - зачем было заводить детей, коли времени и сил на воспитание нет, и вы от них отделываетесь подарками.
lor-engris:
Спасибо
но это действительно черновик, который нужно вычитывать на свежую голову. Несколько режущих глаз слов-повторов уже вычеркнула.
Да, отец - поддержка и опора, мама - любовь и душевность, а Костя унаследовал и то, и другое.
Про семью можно было сказать еще много (часть этого "много" покажу, когда придет пора "заглянуть в голову" Кости), но рамки объема... и так вышла за них). Надеюсь, удалось передать впечатления Таня хотя бы частично.
Таня собиралась им рассказать, но "все произошло так внезапно". Плюс папа не от мира сего, рассеянный со знаменитой улицы,свято верит, что его дочь всегда будет милым маленьким ребенком... Костя чудом все разрулил)
Змея. Факт. Пришлось залезть к ней в голову, т.к. сцену возвращения от лица кого-то другого я не вижу.
Папа Дубровин будет раскрываться постепенно. Там все непросто, на самом деле.
Володя свои ошибки поймет, но слишком поздно, увы. Зло вернется бумерангом, ко всем.
Беда в том, что Алексей Кириллович сына ждал, любит, как умеет, желает ему добра, но ничего не смыслит в воспитании детей. Вполне возможно, что и не хочет "смыслить". Сын обут, одет, учится, ни в чем не нуждается - и хорошо. Хотя... нет, тут уж спойлер будет)))
Мама Володи - отдельная тема, к ней я еще вернусь.
Фрези:
Света, хотя и с опозданием, хочу поблагодарить за новую главу и изумительные коллажи. Я очарованна Костей и его семьёй. Сердце щемит после прочтения и в ожидании грядущих событий.
lor-engris:
Света, спасибо
Знать, что текст эмоционально цепляет, для автора очень важно. Потому что мне он иногда кажется вымученным набором букв. Выжимает досуха, а ради чего - неясно.
Сшиваю по кусочкам следующую главу. Успела всплакнуть, причем, с одного-единственного предложения. И такой мелочью кажется Танина ревность. Понимаю, что ей больно. Понимаю, что она чувствует. Вот только эта боль - слабый отголосок другой, настоящей боли.
Блин... так я всех читателей распугаю) а ведь глава еще не самая слезоточивая
Airkiss:
Не помню из какого фильма-сказки: " чем больше слез тем больше облегчение, в слезах и заключается лечение. "
Так что Света, кончай плакать в одиночку, дай и нам прочувствовать облегчение
.
lor-engris:
Доброе утро!
.Ох, Юль, грусти предусмотрено достаточно. Не уверена насчет облегчения, будет ли оно.
Ненавижу мучить героев, но по-другому эта история не пишется
Я обещала ХЭ, но, боюсь, для Кости и Тани традиционный ХЭ невозможен. Олег будет счастлив с Динкой, Паша - с Соней, Татьяна вЫходит мужа, а Костя, наконец, обретет душевный покой. Для него возможен только один вариант отдушины.
--------
Дописано.
Если попаду сегодня к ноуту, глава будет вечером или ближе к ночи по Москве.
bazilika:
Светик, привет, и спасибо за главу!
Так жаль этих отношений- Кости и Тани...
Так правильно все начиналось....
Но такое всегда, к сожалению, кому -то "застит свет", мешает жить спокойно, что у кого-то все складывается само собой... Это, конечно,только со стороны выглядит как везенье. Но когда кто-то ведет себя естественно, не заискивает ни перед кем, ни на кого не охотится, никем не манипулирует- к нему притягиваются те, для кого все это близко и ценно. Жаль, что знакомство Тани с семьей Кости, и наоборот - читаем сквозь призму понимания, что это все станет несбывшемися планами, разбитыми надеждами. Такие воспоминания, даже при незначительности отношений отягощают жизнь.... Придется грустить? Погрустим)))))
Ура!
lor-engris:
» Глава 24. Мы выбираем
Сдавать экзамен Таня отправилась в первой пятерке, уверенная, что потратит на все про все, в худшем случае, полчаса и успеет перехватить Костю, который в экзаменационных аудиториях тоже не засиживался. Билеты Таня знала назубок, отвечала всегда развернуто и уверенно. Дополнительным вопросами ее не мучили, а порой и вовсе отпускали с миром после первых десяти фраз: что тут спрашивать? И так все ясно.
Однако сегодня, взглянув на доставшийся ей билет, Таня с обреченностью поняла, что застрянет надолго. Буквы прыгали по листу, смазывались и упорно не желали складываться в слова, а те слова, что все-таки сложились, не имели ровным счетом никакого смысла. Впервые в жизни ее накрыл экзаменационный ступор.
«Соберись!» – приказала себе Таня, массируя виски.
Мысленные увещевания, навеянные любимой мачехой – дескать, провалившись сейчас, она сломает себе всю оставшуюся жизнь, – не помогали. Наоборот, казались несусветной глупостью.
Время уходило. Вот уже скучающий проректор потянулся за первой зачеткой, а Таня все сидела перед пустым листком. Вконец отчаявшись, она представила, как огорчится Костя. И не потому, что она неуч, а потому, что из-за сорочьих новостей придется мотать нервы себе и близким позорной пересдачей...
Проректор поправил очки, открыл зачетку и огласил фамилию:
– Головченко!
Таня поднялась со своего места и на негнущихся ногах спустилась к длинному столу, за которым восседала комиссия.
– Ну-с, Татьяна Петровна, чем вы нас порадуете?
Воспаленные глаза (уже вторую неделю она спит не больше трех-четырех часов в сутки) выхватили из пустоты номер билета. Третий! Билет не из первой десятки даже – пятерки, которую помнят практически все, а уж она и подавно.
Таня начала отвечать по памяти. Неуверенно воспроизводила зазубренный текст, но постепенно оживала. Руки перестали дрожать, холодные щеки погорячели, мысли прояснились. К концу первого вопроса она даже вошла во вкус, однако ее прервали:
– Достаточно, можете идти.
В коридоре к Тане кинулась толпа вспотевших от волнения и июньской духоты студентов: «Как, сдала? Сложно было?». Она рассеянно кивнула всем сразу, поправила на плече ремешок сумки и побежала вниз по лестнице.
Жара стояла такая, что воздух застревал в горле. Поравнявшись с памятником Чайковскому, Таня почувствовала, что в туфлю попал камешек, и присела на ближайшую скамейку, не подозревая, что за ней наблюдают и это отнюдь не бронзовый композитор.
Володя проводил Таню до метро, держась вдалеке, но так, чтобы не потерять из виду. Она шла быстрой, легкой походкой, расправив плечи.
Торопилась, глупенькая. Могла бы и не торопиться.
Машина, которую Дубровин бросил рядом с «Арбатской», долго упрямилась. Он всерьез испугался, что она не заведется, когда мотор чихнул и ожил. Володя поймал себя на том, что утирает холодный пот с висков, пробормотал ругательство и резко сдал назад.
Добраться до института раньше Тани было делом техники.
--------
Она никогда не была здесь прежде и с непривычки растерялась. К счастью, люди в полушаге от заветного диплома бывают удивительно словоохотливы, и Тане не только подсказали, в каком корпусе сдают теоретическую механику, но и любезно проводили к нему.
Таня сочла это хорошим знаком, приободрилась. Все обязательно выяснится и снова будет в порядке. И как она могла настолько себя накрутить, что чуть не завалила государственный экзамен?!
Двор был пуст, поэтому Таня прислонилась спиной к прохладной белой колонне и закрыла глаза. Адреналин отпускал, спать хотелось неимоверно. В общагу она Костю не пустит, тем более что на работе у него выходной, а отец с Региной вечером собирались пойти в театр. Звали с собой Таню – она вежливо отказалась. Приобщиться к прекрасному можно и вдвоем, а они с Костей будут отъедаться и высыпаться. Если очень повезет, то и пообедать удастся наедине: мачеха в последнее время разлюбила сидеть дома, предпочитая вести активную «светскую жизнь». А ведь когда-то Регина хотела защищать диссертацию...
Ленивые Танины мысли прервал шумный поток студентов. Гордые собой или, наоборот, понурые, все они стремились поскорее сбежать из родной альма-матер и сбивались в небольшие группки по интересам: кто-то – чтобы праздновать, кто-то – доучивать, а кто-то – прожигать сегодняшний день независимо от его итога.
Таня чудом разглядела в этой пестрой толпе знакомую фигуру.
Костя был не один. Рядом с ним семенила рыжая девица в безвкусном желтом сарафане и на неприлично высоких каблуках. Она что-то оживленно говорила, размахивала руками, словно ветряная мельница крыльями, грозя окружающим серьезными травмами. Костя умело от этих рук уворачивался, подстраивался под ее меленькие шаги. Оба смеялись. Значит, экзамен они сдали, можно поздра...
А дальше, как в замедленной съемке, его рука легла на стянутую ремнем талию. Немного неуверенно, но все же по-хозяйски. Так обнимают люди, еще не до конца привыкшие к новому статусу пары, но уже готовые всячески его демонстрировать.
Таня медленно отступала к белым колоннам. Забыв, как дышать. Не чувствуя земли под ногами. Отказываясь верить.
Она спит. Это какой-то идиотский сюрреалистический сон.
Нужно подойти ближе. Может быть такое, что она обозналась? Ну, разумеется, может. Глаза уже подводили ее сегодня. Мало ли по двору технического института разгуливает молодых парней с похожей прической? Фигурой?
– Ко-ость, а пошли в кино?! – кричит эта рыжая обезьяна, беззастенчиво и вульгарно повиснув на Косте. На ее, Танином, любимом и единственном человеке!
Ларионов поворачивает голову, и Таня даже из своего укрытия видит родную, немного вымученную, но полную безграничного терпения улыбку. Костя что-то отвечает рыжей, и та бросается ему на шею. Ее кудряшки-пружинки задорно подпрыгивают. Парочка целуется, никого не стесняясь.
За Таниной спиной кто-то одобрительно улюлюкает.
– А наш Костян, оказывается, тот еще плейбой, – тянет сутулый хмырь в кепке с повернутым к затылку козырьком. – Видать, с прошлой совсем тухло было, раз он на Шунечку позарился.
– Да-а, конкретно прижало пацана...
Таня шла по дорожке, срываясь на бег и обнимая себя за плечи. Посреди жаркого летнего дня ей вдруг стало зябко, как осенью. Сумка с конспектами издевательски шлепала по бедру. Все планы рухнули, умиротворение от сданного на «отлично» экзамена вытеснили горечь предательства и обида.
Она старалась дышать глубже и не дать подступившему к горлу комку прорваться слезами. Слезы текли молчаливые, и Таня вытирала их рукавом выходной блузки, пачкая тушью легкую светлую ткань. Можно было остаться и закатить истерику, но какой смысл? Костя все сказал, поцеловав эту... эту... Не в шутку! По-настоящему! На глазах у доброй сотни людей! Костя, который стеснялся лишний раз приобнять Таню на улице, не говоря уже о поцелуях на публику!
Костя, который клялся, что она единственная. Говорил, что любит. Любил ее! Познакомил с родителями...
«Разумеется, познакомил, – пищал в голове чей-то гадкий голосок. Кому он принадлежал, уязвленной гордости? Обиде? – У тебя папа профессор и московская прописка, а она кто? Лимита, как и он. С такими не знакомят. Квартира – это неважно, ага! Для тебя, может, и неважно, а для него – лишний шанс выбиться в люди...»
Уродливые мысли и домыслы, которые периодически озвучивали при Тане знакомые, ворвались в голову и предстали в совершенно ином свете. Она не хотела так думать, гнала их от себя, но все равно думала.
«Я же люблю его. Я умру без него... Почему, Костя? За что?!»
Яна говорила, что в современных реалиях это нормально: любить одну, жить с ней, заводить детей, а спать с другой. И та, первая, обычно принимает правила игры.
Таня спрашивала, в чем причина. Янка только пожимала плечами. Так уж, мол, устроены мужики. А мы, бабы, терпим, потому что любим, и прощаем. Открываем дверь, когда они приползают обратно со слезами раскаяния, а иногда и без слез – небритые и воняющие чужими духами. Кормим их, укладываем спать, обхаживаем со всех сторон, пока снова не загуляют. Суровая правда жизни, от которой не спрячешься. И хотя Яна твердо решила бороться с системой, совсем исключить этот вариант она не могла.
Реальность, куда деваться?
«Не хочу такой реальности, ясно?! Это не любовь, это вранье и свинство!»
Уже у самых ворот Таню окликнули, но она не стала оборачиваться. Не замедляя шаг, побежала через дорогу. Автомобили огрызались вслед.
На тротуаре она беспомощно завертела головой, не помня, в какую сторону идти к метро.
– Таня! Танька, да стой же ты!
Она метнулась в сторону и угодила прямо в руки Володи.
– Ты чего помчалась? Я из-за тебя машину не закрыл... Тань?
Таня усиленно отворачивалась, пряча зареванное лицо. Тогда ее, особо не церемонясь, развернули за плечи. Вздохнули шумно.
– Видела, да? А я предупреждал. Оно к лучшему, Танечка, – успокаивающе бормотал Дубровин. – Веришь, удавил бы урода вот этими вот руками! Мурло он самое натуральное. И лизались, небось, опять перед главным входом? Ну конечно, мы же лучшие студенты, гордость курса...
Злополучный комок разбух настолько, что уже нельзя было нормально дышать. Таня завыла в голос.
– Т-ты б-был прав, а я...
– Тише, тише. – Володя ткнул ее носом себе в грудь и незаметно показал кулак высунувшемуся из кустов Дохлому. Дохлый вернулся на позицию. – Поехали отсюда, Танюш. По дороге расскажешь.
--------
Рассказывать в итоге пришлось Володе. В глубине души Таня была благодарна ему за то, что обошлось без злорадства и грязных подробностей, но испытывать какие-то эмоции на тот момент не могла: ее с головой накрыла незнакомая прежде апатия.
А ведь Костя будет ждать на Патриарших, уверенный, что Таня ни о чем не догадывается. Она вдруг ясно, но совершенно равнодушно представила, что не ходила ни к какому институту, а спокойно сдавала экзамен. Справившись, как всегда, блестяще, летела бы к скамейке, которую они выделяли среди прочих и давно считали своей. Они бы немного поговорили об испытаниях и провели остаток дня в свое удовольствие, наслаждаясь свободой. Возможно, поужинали бы у Тани, чинно вальсировали под хрипение раритетного граммофона или, нацепив Регинины пафосные шляпы с перьями и резиновые перчатки до локтей, фехтовали бы на венике и швабре, кидались бы подушками (они часто развлекались подобным образом, когда отца и мачехи не было дома). Или, лежа на животах, рассматривали бы фотографии, доставая их одну за другой из большого прозрачного мешка, хранившегося на шкафу родительской спальни, и смеялись бы над черно-белыми маленькими Танями всех возрастов.
Косте нравились ее детские фотографии. Вернее, это она думала, что нравятся.
Неужели человек может так искусно притворяться?
Перед глазами до сих пор стояли худые руки неизвестной девицы, лианами обвившие Костину шею. Его руки, которые обнимают в ответ. Губы, прижавшиеся к ее губам.
Самые нежные на свете руки, самые мягкие губы... Таня едва удержалась, чтобы не зажать рот ладонью.
– Есть пожелания, куда поехать? – участливо поинтересовался Володя, закончив рассказ, из которого она не запомнила и половины.
– Отвези меня домой, – попросила Таня. Ей хотелось забиться в нору и никого не видеть.
Дубровин удивился, но докучать вопросами не стал. Доехал до набережной, остановил машину напротив подъезда и галантно открыл пассажирскую дверцу, когда Тане не удалось сделать это самостоятельно.
– Спасибо.
– Может, зайти к вам? – с надеждой выпалил он.
Таня покачала головой.
– Прости, – тихо сказала она, не до конца осознавая, за что извиняется.
– Да чего уж там? – дернул плечом Дубровин. – Я точно ничем помочь не могу? Ты не отказывайся, скажи. Это же из-за меня...
– Не надо, Володя. Ты и так... – Таня сглотнула. – Сделал все, что мог. До свидания.
Он не дал ей уйти просто так. Положил руку на плечо.
– Танюш, серьезно. Если что-то понадобится, любая помощь: деньги, машина, просто поплакаться в жилетку, – не стесняйся, звони в любое время. – Володя улыбнулся краем рта и сунул Тане в руки листок, косо выдранный из записной книжки. – Или приходи. Адрес я там же на всякий случай записал, вдруг забудешь.
– Спасибо, – безучастно повторила она и, вжимая голову в плечи, пошла к дому.
Бумажка с адресом жгла руку. Мир, еще вчера казавшийся простым и понятным, прижимал к земле ужасной правдой: людям верить нельзя.
Регина была дома. Столкнувшись с Таней в дверях гостиной, она внимательно пригляделась к падчерице, к темным разводам на опухшем от слез лице и насупила тонко выщипанные брови-ниточки.
– Провалилась, – сказала полуутвердительно.
Таню затошнило, но она сдержала злость и ответила:
– Нет, сдала. «Отлично».
Регина заметно расслабилась, заулыбалась.
– По кому тогда поминки? С Костей своим поссорилась?
Таня не собиралась хлопать дверью, однако мачеха этим глумливым вопросом подвела черту. Всему – мечтам, надеждам. Сумка с конспектами стекла по плечу на пол, скомканный листок выскользнул из холодных пальцев. Таня прислонилась спиной к кровати, спрятала лицо в ладонях. В ее сознательной жизни, где самой ужасной бедой становилась схваченная по невнимательности «тройка», пропущенная из-за простуды репетиция или досадная «стрелка» на новеньких немецких колготках, это было первое настоящее горе.
В дверь настойчиво заскреблись.
– Татьяна, ты меня слышишь? Не вздумай травиться или прыгать из окна! Все мужики – козлы, смирись и живи дальше. У тебя три экзамена впереди, не забывай об этом!
Таня заткнула уши, зашевелила пальцами.
– Другого себе найдешь! – не унималась Регина. – Этот щенок еще локти кусать будет, вот увидишь...
«Увижу. Я пойду на Патриаршие, – внезапно решила Таня, – и посмотрю ему в глаза. По-честному, без посторонних обезьян. Если ему хватит смелости попросить прощения...»
Мысли путались, она слишком устала и измучилась. Кое-как залезла на кровать, утонула щекой в подушке. Время есть, она только приляжет. Всего пять минут.
...Таню разбудила заливистая трель дверного звонка. Кто-то нажал на кнопку и не убирал палец. Регина не торопилась впускать настырного гостя.
Который час? Почему так сильно болит голова? Где Костя? Костя...
Звонок умолк на мгновение и заверещал снова. Таня поплелась открывать. В любимом Регинином зеркале мелькнула растрепанная чумазая девица в мятой блузке да еще и с синяками под глазами, а сами глаза краснючие, как у кролика.
«Только людей пугать», – мрачно подумала Таня и потянулась к замку.
Костя не испугался. Ввалился в квартиру мокрый, запыхавшийся, плохо соображающий, что происходит и кто стоит перед ним. Темные волосы липли ко лбу, Костя убирал их непослушными пальцами. Узнав Таню, он издал странный звук – что-то среднее между ахом и всхлипом – и шагнул вперед, намереваясь прижать к себе.
– Таня... Таня... – повторял он, как заведенный.
Не говоря ни слова, она вывернулась и отступила на шаг.
– Танюшка, маленькая моя, что? Куда ты пропала? Почему не пришла? Я везде был: в институте, у твоих в общаге, думал, свихнусь на хрен. Никто не знает, где ты. Звоню – вы молчите... Тань? Что с тобой? – Он вдруг ужасно побелел. Увидел все: и зареванное лицо, и мятую одежду, и сбитую коленку (Таня споткнулась, когда бежала прочь от М**И) – Кто?! Скажи: кто?! Не молчи! Это они, да? – Костю затрясло. В его взгляде читался приговор самому себе. – Таня... п-прости...
Страшно любить по-настоящему. Когда страдает любимое существо, из тебя вместе с сердцем выдирают душу и нет спасения ни в слезах, ни в молитвах.
Таня скорчилась на пыльном коврике перед дверью, привалившись плечом к мягкой обивке. Костина голова лежала у нее коленях, она гладила его волосы и роняла слезинки на выбритые щеки. Когда горячая капелька касались кожи, он мелко вздрагивал.
– За что ты так со мной, Костенька? – сбивчиво шептала Таня. – За что? Неужели совсем нельзя без этого? Скажи, что я неправильно делаю? Чем она лучше? Кость, я научусь... все-все, что захочешь, хороший мой, только не ходи к другим, пожалуйста...
Он молчал, вцепившись в ее юбку. Долго думал о чем-то.
– Шурка, – выплюнул недоверчиво.
– Ш-што?
– Дубровин и Шурка. Они же нарочно все подстроили! – Костя вскочил в полном смятении. – А я, как дурак, повелся. Как идиот... Вот сука!
Он выложил ей все как на духу. Совершенно невероятную историю, однако Таня поверила.
Староста Шура Свиридова, или, как ее ласково звали ребята, Шунечка, была единственной девчонкой в их группе, но своей в доску и вообще «реальным пацаном». В том смысле, что никому из одногруппников в голову бы не пришло воспринимать лопоухую конопатую Шурку как девушку. Видела бы Таня, что эта конопушка творит на практиках! С закрытыми глазами может разобрать и заново собрать «Жигуль». На время, как автомат Калашникова.
Но вчера, в перерыве между парами, Шунечка подкараулила Костю в коридоре и со смущенно-несчастным видом затащила в пустую аудиторию. Кинулась с места в карьер, заламывая руки и слезно прося о помощи. «Ты же у нас такой серьезный, такой ответственный, не то, что эти орангутанги. Они же на смех поднимут, только заикнись». Сколько раз Свиридова выручала Костю, на свой страх и риск прикрывая его на парах, – не сосчитать, так что он был обязан ее выслушать и постараться помочь хотя бы советом.
Пока воодушевленная Шурка излагала предысторию, Костя ненавязчиво пересел на парту правее, ближе к выходу, чтобы иметь возможность сбежать, потому как несла активистка горячечный бред. Якобы достал ее вконец какой-то «левый дятел». Приходит, зажимает в углу, прохода не дает, мямлит. Псих полный!
За свое «Шур, а может, это судьба?» Костя получил тряпкой для доски. Шура обиделась. По ее мнению, отвадить психа могло только одно: наличие другого психа в радиусе полуметра от щуплого Шуриного тела. Надо показать, что место занято. Ну не тупи, Ларионов! Стоит изобразить, что у Шунечки есть серьезный парень, и псих отлипнет, как банный лист от...
Костя поднял руку и внес пускай не самое гуманное, зато самое рациональное предложение: позвать пару «орангутангов», зажать психа в углу и поговорить по душам. Если с первого раза не дойдет, дать в морду. Осторожно, чтобы не травмировать и без того слабую психику.
Свиридова испугалась: «Ты что?! А вдруг он того... Он же такой ранимый!». Костя аж крякнул. Тут Шурка совершенно гадским и подлым образом начала ныть.
Помоги, ну помоги! Сердца у тебя нет! Трудно, что ли? Всего-то за ручки при всех подержаться, за талию солидно обнять. Если не поможет, тогда без вариантов, позовем друзей на помощь. Ну, Костя, ну, Костенька...
Никто в М**И, кроме, разумеется, Володи, не знал, что Ларионов не свободен. Услышав о невесте, Шурка изобразила мимический этюд «Ах, какая досада», но от своих планов не отказалась. Они же не собираются целоваться – так, чисто символически по двору погулять. Невеста и не узнает ничего.
– Я не собирался тебе врать, – угрюмо сказал Костя, – и целоваться меня никто не уговаривал. Сама полезла. Я растерялся: не отталкивать же ее у всех на виду! Говорю ж, идиот... А тебя там не должно было быть. Прости.
– Значит, в твоей группе обо мне не знают?
Он помотал головой.
– Тогда откуда знали те двое?
Костя вздохнул. Он считал это очевидным.
– Дубровин подговорил, других версий у меня нет. Сама посуди, насколько все удачно сложилось, как в сценарии. Ну не бывает так!
– Не бывает, – обреченно согласилась Таня, шмыгая носом.
– Выходит, не померещился мне Дохлый в кустах. Вот уроды!
– Прости меня.
– За что, Тань?!
– Что поверила ему. Дура.
– Эй. – Костя прислонился к двери рядом с Таней, вытер слезинку с ее щеки кончиком пальца. – Ты не виновата. Это я дурак, что повелся. Дон Кихот хренов. Но она просила, даже жалко стало. Он ей, наверное, денег дал. Или запугал. В голове не укладывается! Чтобы Шунечка...
– Я тебя почти ненавидела. – Она укусила себя за руку. Щеки пылали от стыда.
– Я сам себя ненавижу. – Он стукнул кулаком по стене, а потом неожиданно тепло улыбнулся. – Сейчас не самый подходящий момент, но завтра мы идем подавать заявление. Хватит гусей дразнить, задолбали.
– Гуси?
– И они тоже.
Оба нервно хихикали, потом, не сговариваясь, захохотали в голос. Они могли потерять друг друга так глупо, из-за чужой прихоти. Из зависти. Чужое счастье глаза режет? Как так можно, а? Костя себе не льстил: он, бывало, завидовал людям с вещами лучше, чем у него, но ведь человек – это не вещь! Он живой, ему больно.
– Почему Володя такой жестокий? – прочла Костины мысли Таня. – Что мы ему сделали?
– Он не может тебя купить, вот и бесится. Я Дубровина не первый год знаю, и, не поверишь, он в любой мало-мальски ссовой ситуации сразу за кошелек хватается. Условный рефлекс, как у собаки Павлова. Думает, можно купить себе все, как машину: уважение, друзей, любовь, а оно не покупается. Видела мелких истериков в магазине? Раз мама не купила игрушку, я упаду на пол, буду орать и бить ногами, пока не купит. И не потому, что я сволочь, а потому, что решать проблемы по-другому меня не научили.
Таня прижалась к Косте, такому не по годам мудрому, доброму, отзывчивому. Как она могла подумать?..
– Жалко его.
– А мне нет. Хочешь, тайну расскажу? – серьезно предложил Костя.
– Какую тайну?
– Мы с тобой уже три часа валяемся на коврике, грязные, как черти, а последнее, что я съел сегодня, это бутерброд с сыром в шесть утра. Только ты никому не говори.
Она никогда не любила его так сильно, как в тот вечер. Когда уплетал наспех пожаренные гренки, потому что Регина забыла убрать в холодильник куриный суп и тот прокис. Когда они бросались подушками, слушали старые пластинки и смотрели по телевизору «Спокойной ночи, малыши». Когда жизнь обоих еще не успела разделиться на «до» и «после».
– Кость, а кто такие «они»? – спросила Таня, засыпая.
– Какие «они»?
– Ну, про которых ты спрашивал: «Это они?..».
– Я теперь уже сам не уверен... Не бойся, все у нас будет хо-ро-шо. Ты мне веришь?
– Верю. – Она зажмурилась, когда он поцеловал ее в нос. – Я тебя люблю.
– Ты – моя семья. Жена моя.
– Будущая?
– Настоящая!
– Хочу большую семью, – пробормотала Таня. – Чтобы как в сказке: четыре сыночка и лапочка-дочка...
Косте не хотелось этого говорить, но время шло, и оттягивать дальше не имело смысла.
– Танюш, мне идти надо. Скоро твои из театра вернутся, сама понимаешь.
Таня вздохнула: да, понимает. Пока они не женаты, приходится подчиняться чужим правилам.
– Я за тобой зайду. Часам к одиннадцати, хорошо?
– Хорошо. – Она поцеловала его на прощание, как настоящая жена целует мужа. – Тогда до завтра?
– До завтра, родная.
А на следующее утро Костя пропал.
--------
Телефонный справочник накалился докрасна, от трубки болело ухо. Таня второй день подряд обзванивала больницы и морги. Все без исключения, по десятому кругу, но ответ слышала один и тот же: «Не поступал».
Она запретила себе плакать. Заявление о пропаже человека можно подавать на третьи сутки, то есть уже завтра. Как всякий законопослушный идеалист Таня Головченко верила в силу государства. Костя обязательно найдется.
Он не мог умереть. Не мог умереть. Не мог уме...
Он просто исчез, испарился!
Таня ходила в общежитие – никто ничего не знал. Близких друзей, у которых он теоретически мог бы залечь, у Кости в Москве не было. Ниточка оборвалась.
Тогда она заглянула в деканат, не питая особых надежд, но вдруг?..
И как гром среди ясного неба: студент пятого курса такого-то факультета Ларионов К.Н. со вчерашнего дня в институте больше не числится.
Исключили? Нет, забрал документы через доверенное лицо.
Через кого?! К сожалению, мы не имеем права предоставить вам эту информацию.
Таня приказала себе успокоиться. Здесь наверняка ошибка, а любую ошибку можно исправить. Чтобы Костя и забрал документы? Через «доверенное лицо»?!
Она попросила Яну, у которой имелась прорва московских знакомых обоих полов, бросить клич. Мир тесен, кто-то наверняка что-то знает.
И почему у Ларионовых нет телефона? Таня послала телеграмму, но ответ пока не получила. Если завтра до вечера ничего не выяснится, она сама поедет в Мелеховку.
Это же Костя, он не мог вот так взять и пропасть! Неизвестно кто забрал его документы, а это уголовное дело!
Папа считал, что она слишком рано подняла шум, однако обещал поискать через своих знакомых, среди которых тоже кого только ни было.
Костя не мог умереть. В очередной больнице сказали, что не поступал. Отсутствие новостей – тоже новость. Она будет звонить дальше...
Тем же вечером, словно для того, чтобы окончательно добить Таню, в дверь позвонили. Регина отмокала в ванной, папа засел у себя в кабинете, поэтому открывать пришлось ей.
Таня посмотрела в глазок и оторопела: на пороге стояли два милиционера при полном параде, а за ними маячили еще двое в штатском. Оторопь на секунду сменилась радостью (вдруг выяснилось что-то насчет Кости). Интуиция кричала: «Не открывай!», но разве она могла?
Замок повернулся с глухим щелчком.
– Здравствуйте, – холодно кивнул тот милиционер, что был постарше. – Головченко Петр Викентьевич здесь проживает?
– Да, а что слу?..
– Старший лейтенант Базаркин. – Под нос Тане ткнули раскрытую «корочку». – Разрешите войти?
Не дожидаясь ответа, старший лейтенант двинулся прямо на девушку, и той волей-неволей пришлось посторониться. За Базаркиным потянулись остальные.
– Что случилось? – Таня тревожно заглядывала в глаза то одному, то другому.
– А вы, я полагаю, Головченко Татьяна Петровна? – спросил молодой человек в официальном сером костюме таким же официальным тоном. – У нас есть ордер на обыск вашей квартиры. – Пугающего вида бумажка с печатями ей ни о чем не сказала. – Ваш отец дома?
Вышедшего на шум профессора и благоухающую земляничным мылом Регину ждал неприятный сюрприз. Правда, Танина мачеха и тут оказалась в своем репертуаре.
– А по какому, собственно, праву? – промурлыкала она, строя глазки всем стражам порядка сразу и каждому в отдельности. – Нас в чем-то обвиняют, товарищ милиционер?
– Пока только подозревают, – уклончиво ответил человек с ордером. – Лейтенант, сбегай за понятыми, а вы начинайте. Заранее просим прощения за беспорядок. – Он вернул Регине ее сногсшибательную улыбку.
Если опустить подробности неприятной процедуры обыска, в кабинете Петра Викентьевича нашли наркотики.
--------
В жизни Тани начался сущий ад: отца заключили под стражу, конфисковав все, что могло так или иначе относиться к «делу». Регина загремела в больницу с нервным срывом. Потянулась бесконечная череда дней под дверями родной милиции. Срок папе грозил немалый, обстоятельства складывались не в его пользу по всем статьям. Никто не хотел верить, что профессора оговорили. Требовалось нанимать адвоката, да и тому вряд ли бы удалось существенно облегчить участь Петра Викентьевича.
Таня виделась с отцом. За неделю тот постарел на годы.
– Танечка, доченька, я ни в чем не виноват! Меня подставили!
– Я знаю, папа, знаю. Кто мог это сделать?
Но Петр Викентьевич лишь беспомощно качал головой.
Все влиятельные знакомые в одночасье ушли в тень. Несмотря на всю любовь и уважение к профессору, пачкаться не хотелось никому.
Единственный человек, который мог что-то знать – коллега по работе и довольно близкий друг отца Григорий Дмитриевич, – внимательно выслушал Таню, но тоже умыл руки.
– Понятия не имею, кому это может быть выгодно. Петр – мирный человек, мухи не обидит. Скорее уж мне бы что-нибудь подбросили, – мрачно пошутил Григорий Дмитриевич. – Я очень сочувствую вам, Татьяна, но боюсь, что ничем не смогу помочь. Деньгами? Хорошо, допустим, вы наймете адвоката. Могу с уверенностью сказать, что без доказательной базы дело вы проиграете. Если ставили цель именно упечь за решетку, то так просто они не сдадутся.
– Что же делать? – беспомощно спросила Таня.
– Как выражается определенный контингент, отмазывать. Искать противодействие, других влиятельных людей...
Танюш, серьезно. Если что-то понадобится, любая помощь: деньги, машина, просто поплакаться в жилетку, – не стесняйся, звони в любое время. Или приходи, адрес я там же на всякий случай записал, вдруг забудешь...
Спустя несколько часов Таня стояла у двери, за которой все началось, еще не подозревая, что здесь для нее закончится старая жизнь и начнется новая. Оценить эту иронию судьбы Татьяна Петровна сумеет потом, по прошествии многих лет, а тогда она, напуганная студентка Танечка, готовилась ползать на коленях, просить, умолять...
Если бы только Костя был здесь! Но Костя бесследно исчез, осталась одна Таня, уже потерявшая всякую надежду на его возвращение.
Дверь открыл представительный седоволосый мужчина, в котором Таня без труда признала Володиного отца: эти двое были очень похожи.
– Здравствуйте...
– Добрый день, – прохладно поздоровался Дубровин-старший, оглядывая ее с головы до ног. Наверняка привык к обивающим пороги девицам всех мастей. – Чем могу помочь?
– Мне очень нужно поговорить с Володей. Он дома?
– А Володи нет, – с какой-то издевательской улыбкой сообщил мужчина. – Он улетел и обещал вернуться только к вечеру. Ему что-нибудь передать?
Таня догадалась, что Дубровин-старший уже не первый раз играет роль секретаря и это его даже забавляет, но ни сил, ни времени ломать комедию у нее не было. Она пробормотала: «Извините, до свидания» – и пошла обратно к лифту.
– Подождите! – окликнул ее отец Володи. – Вас, случайно, не Татьяна зовут?
Палец замер на кнопке вызова. Таня обернулась.
Мужчина посторонился и сделал приглашающий жест.
– Проходите, поговорим.
При свете дня квартира Дубровиных выглядела иначе. Не хватало шумной ватаги молодых людей, звона бокалов и громкой музыки. Таню проводили в гостиную, небрежно кивнули на кожаное кресло.
– Присаживайтесь, – скорее приказал, чем пригласил следователь прокуратуры. – Дубровин Алексей Кириллович, рад знакомству и, что греха таить, наслышан. На сегодняшний день вы единственная девушка из компании моего сына, имя которой он упоминал.
Таня закусила губы. Ей следует чувствовать себя польщенной?
– Впрочем, он говорил, что вы можете прийти сюда только в крайнем случае. Что же стряслось? Вы беременны?
Она поперхнулась. Алексей Кириллович улыбнулся до дрожи знакомой улыбкой.
– Вам нужны деньги?
– Мне нужна помощь.
– Какого рода помощь? Да вы не стесняйтесь, говорите как есть. Этот разговор останется между нами, – уже без улыбки добавил он.
– Мой отец... – Таня умолкла, подбирая формулировку поточнее, и решила не мудрствовать лукаво. – В нашей квартире нашли наркотики, на отца заведено уголовное дело, но я уверена, что его подставили...
Расслабленный до этого Дубровин подобрался в своем кресле.
– А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.
Бледная от недосыпа и страха, совершенно разбитая Таня рассказывала – Алексей Кириллович изредка задавал уточняющие вопросы. Скрывать ей было нечего, собеседник это видел, и к концу невеселого рассказа обоим было значительно проще общаться друг с другом. Во всяком случае, у Тани впервые за эту ужасную неделю не возникло ощущения, что ее тщательно препарируют в допросной, цепляясь к каждому слову.
– Да уж, непростая ситуация, – подвел итог Алексей Кириллович. – Говорите, в вашей квартире им взяться неоткуда?
– Мой отец – уважаемый человек, он ни за что не стал бы...
– Ясно, не продолжайте.
Седые брови (вроде нестарый, не больше сорока пяти, а даже брови седые) недоверчиво приподнялись, пальцы на массивном, гладко выбритом подбородке слегка сжались. Последовавший за этим жестом вопрос прозвучал не просто неуместно – дико:
– Вы что пьете, чай или кофе? Правда, кофе придется варить. Терпеть не могу растворимый кофе и в своем доме его не держу.
– Но...
– Разговор предстоит долгий, Татьяна Петровна. Основной расклад мне понятен, однако это лишь верхушка айсберга. Ваша ситуация сложная, но вполне решаемая. На определенных условиях. – Он подчеркнул последнее предложение.
– Так вы поможете? – вырвалось у Тани. Она и не надеялась на благоприятный исход.
– Скажем так: постараюсь пойти вам навстречу, если вы, в свою очередь, пойдете навстречу мне.
– Но что я могу сделать?!
– Прежде всего определиться: чай или кофе?
Чашка с чаем обжигала кончики пальцев. Таня сделала символический глоток и поспешила поставить чашку на стол. Ее движение не укрылось от собеседника.
– Давайте говорить как взрослые деловые люди на заре эпохи капитализма, – предложил Дубровин. Свою чашку он держал спокойно, будто налил туда не кипяток, а лимонад. – Вы отдаете себе отчет, что я не смогу просто так помочь девочке с улицы, насколько бы сильно ни был влюблен в нее мой сын?
– Отдаю. Но я ведь... – Она запнулась. – Я действительно чужой человек, и...
– Буду откровенен, Татьяна Петровна. Спасение вашего отца из лап «правосудия» потребует от меня определенных затрат как морально-этического, так и материального толка. Чем вы готовы компенсировать эти затраты?
Несмотря на горячий чай и приближающийся июль, Таня похолодела.
– Все зависит от того, какая компенсация вас устроит.
– Хорошая формулировка, – похвалил Дубровин-старший. – Рад, что мы поняли друг друга. Предлагаю очень простую взаимовыгодную сделку: я помогаю вашему отцу, а вы выходите замуж за моего сына.
Конец первой части.
Airkiss:
Света
мерси! конец меня убил! Кто засланец? Володя или Костя? Если Володя подбросил наркоту, то когда и как успел - или папа помог все рганизовать? А если Костя, то как на него нажали, чтобы он пошел на это? Вторая часть главы прольет свет на эти события?
marmelade:
Да...
Слов нет. По мере того, как роман обрастает слоями, восхищаюсь все больше. Очень красиво, сильно, стройно и по-настоящему.
NinaVeter:
Светочка ты меня поразила окончанием. Как?!
Спасибочки огромное за долгожданное продолжение)
Жду с нетерпением вторую часть)
