Фройляйн:
02.12.11 12:45
» Глава 24
Перевод - Karmenn
Бета-ридинг - Sig ra Elena
Вычитка - Фройляйн
Глава 24
Пэйтон, которую окатило волной, поднятой внушительным телом Дрейка, отпрянула, чуть не захлебнувшись. Ее потрясла, скорее, не обрушившаяся на нее вода, а то, что очутилось под этой водой, когда в озерцо нырнул Дрейк. Оказывается, та часть Коннора Дрейка, которую ей довелось только чувствовать, но видеть-то она ее не видела, была куда больше, чем Пэйтон воображала. Поэтому, по сути, ей гораздо разумнее показалось, что отступить, наверно, лучшая стратегия на сей момент. Не успел Дрейк вынырнуть, как Пэйтон устремилась к берегу.
Но далеко ей уйти не удалось. Подобие щупальца ухватило ее под водой за щиколотку и прервало стремительное бегство.
Наконец на поверхность вынырнул Дрейк: потемневшие от воды волосы залепили ему лицо, но щиколотку он не отпускал. А даже стал подтягивать Пэйтон ближе, как рыбак постепенно выбирает леску с пойманной рыбой. Сначала свободной рукой, а не той, что держала лодыжку, он обхватил ее колено, затем бедро, и, неизбежно, талию, пока не притянул ее всю поближе уже обеими руками. И все время улыбался ей так смиренно, что, на поверку, ни в малейшей степени не успокаивало ее глубочайшие чувства.
Пэйтон, у которой биение собственного сердца отдавалось в ушах, все же сохранила остатки разума, чтобы с запинкой сказать:
- Думаю, может, тебе стоит отдохнуть чуточку дольше…
- Нет, спасибо, - последовала вежливая реплика. – Я уже достаточно наотдыхался.
А затем Дрейк поцеловал ее. Впрочем, к ее удивлению, поцелуй оказался не жестким и собственническим. Нет, он был ласковым, спокойным… как его улыбка.
По крайней мере, вначале он был ласковым. Пока она не совершила ошибку – а Пэйтон поняла, что ошиблась в тот момент, когда сделала это – когда доверчиво и смело ее язычок встретился с его. И тогда поцелуй из спокойного стал просто бешеным всего за какую-то долю секунды. Вот Дрейк нежно целует ее, а в следующее мгновение своей отросшей бородой терзает нежную кожу вокруг ее рта, а ртом, кажется, поглощает ее губы.
Пэйтон обещала себе, когда утром снимала с Дрейка брюки, что ни при каких обстоятельствах не повторит то, что случилось на «Ребекке». Сейчас она понимала, что не была честна сама с собой. Коннор Дрейк - мужчина во всех смыслах, и поэтому откликнулся, как ему подсказала его природа, когда Пэйтон бросила себя к его ногам. Правда, он сказал, что любит ее… но он чувствовал себя обязанным сказать нечто подобное. Потому что она была невинна, а он, по мнению Пэйтон, ощущал тогда вину…
Хотя все это было ее рук дело. Она любила его всю жизнь и отчаянно преследовала последние несколько месяцев. Боже, он, наверно, пошел навстречу ее сладострастным требованиям из жалости или от скуки, или от убежденности, что каждую минуту ему грозит смерть, так почему бы не насладиться моментом? Он наверняка солгал, когда утверждал, что любит ее.
Или, может, не солгал?
Потому что сейчас… сейчас у него нет иных причин вот так целовать ее, совсем нет. Он мог бы не обращать на нее внимания. Он мог бы пойти своей дорогой, когда обнаружил Пэйтон купающейся в водопаде, а она никогда бы не узнала, не заметила Дрейка, пока он какое-то время стоял тут, судя по его явно возбужденной плоти.
О, ад проклятый. Конечно же, Дрейка влекло к ней. Совершенно явно влекло. И на этот раз она не предлагала себя, вообще-то, даже наоборот. Какое имеет значение, говорил ли он правду, когда сказал, что любит ее? Разве его поцелуй не достаточно убеждает, что он… ну, испытывает к ней нежные чувства?
Ее твердое решение никогда не оказываться в подобной ситуации с ним вновь рассыпалось в прах, лишь стоило его губам во второй раз коснуться ее. Ну, во-первых, Пэйтон даже не могла толком оттолкнуть Дрейка: на плаву она держалась только благодаря его крепкой хватке. А, с другой стороны, ощущение его обнаженного тела, прижатого к ней, не было похоже ни на что доселе изведанное ею: как щекотала ее соски его покрытая волосами грудь, какими прохладными и твердыми были его бедра, расположившееся между ее собственных, как к местечку между ее ног прикоснулся мягкий, пульсирующий холм – будто бы случайно, а потом еще раз, показывая, что случайности-то никакой и не было. Пэйтон положила руки Дрейку на плечи, плечи, которые только прошлой ночью пылали жаром от солнечного ожога, но уже успели покрыться бронзовым загаром. Под смуглой кожей ощущались мускулы, перекатывавшиеся, когда Дрейк крепко сжимал Пэйтон. Казалось, нельзя уже глубже целовать ее или еще крепче прижиматься к ней телом.
Почему никто не рассказывал ей, какое это чудо: чувствовать своей кожей мужское тело? Мэй Лин никогда не упоминала ни о чем подобном. Джорджиана ни словечком не обмолвилась. Почему Пэйтон до сих пор даже не попробовала? Ей стоило украсть одежду Дрейка той ночью на «Ребекке». Но Пэйтон была слишком переполнена другими чувствами, чтобы думать об этом…
Затем Дрейк оторвал от нее свои губы и, подхватив под голые ягодицы, – почти так же, как он это проделал в саду давным-давно той ночью - поднял ее над водой, держа над собой, скользкую и мокрую, пока рот его не оказался перед ее грудью. И тогда поймал губами в ловушку и крепко зажал сосок.
Пэйтон застонала. Она не могла удержаться: контраст между прохладной водой и жарким языком был восхитителен. А от ее стона, кажется, с Дрейком что-то произошло. Он отнял губы от груди, опустил Пэйтон и чуть не задушил в неистовом жадном поцелуе. Неожиданно твердое мужское бедро, теревшееся об нее, легко, как рыбка, но настойчиво нажало между ее ног. И Пэйтон, как распутница, каковой, по ее мнению, она и являлась, откликнулась, задвигавшись, словно в любовной горячке.
И следующее, что она почувствовала: он снова поднял ее над водой. Только в этот раз вместо его рук, она почувствовала под ягодицами что-то твердое и прохладное. Посмотрев вниз, она увидела, что он усадил ее на естественную отмель, образованную одним из плоских валунов, окружавших озерцо. Пэйтон не понимала, зачем это Дрейку, пока не увидела, что он встал между ее бедер в мелкой воде, выставив ей на обозрение часть своего тела, которой она касалась без излишней смелости, когда та была под одеждой; тот орган, отсутствие коего она проклинала из-за тех разочарований, преподнесенных ей жизнью, самым недавним из которых была потеря «Константы».
Только сейчас ей пришлось вознести небольшую благодарственную молитву во славу того, что она родилась женщиной. Потому что в ином случае у Дрейка не имелось бы повода раскрыть ее так нежно пальцами, как он потом сделал, пока сам терзал ее рот губами и языком, действуя так успешно на всех фронтах, что Пэйтон была бессильна оказать хоть какое-то сопротивление. А могла только мурлыкать в знак признательности и шире разводить ноги…
Что явилось для Дрейка убедительным приглашением заменить пальцы чем-то куда большим.
А потом Пэйтон не смогла говорить, не смогла даже думать, потому что его губы оказались снова на ее шее, его руки на ее бедрах. И вот он медленно выходит из нее, когда уже совсем был в ней, и это было так здорово - чувствовать его внутри, так что это он надумал улизнуть?
Пэйтон двинула бедрами, с жадностью забирая его обратно. И почувствовала, как Дрейк втянул воздух.
А потом любимый произнес ее имя голосом, который был нечто средним между рычанием и стоном, и обрушил на нее свой рот, вцепился руками в ягодицы и задвигал бедрами с безумной настойчивостью между ее ног. Она понимала эту настойчивость, потому что тоже ощущала потребность в нем. Все ее существование в этот момент сосредоточилось на Дрейке, на его хриплом дыхании, на грубой щетине, царапавшей ее рот и шею, и, прежде всего, на силе каждого удара, каковым Дрейк глубоко вгонял себя в нее.
И освобождение, когда оно настало, не было похоже ни на что, испытанное ею прежде в тюрьме Дрейка. Показалось, будто в какой-то момент каждый ее нерв натянулся в неудовлетворенности, а в следующее мгновение ее уже несло потоком лавы – да, именно лавы, хотя вулкан на Сан Рафаэле давным-давно потух. Пэйтон сгорала в море огня и света, волна за волной золотой поток омывал ее. Хотя она и не осознавала, но изданный ею крик был настолько же рыданием, насколько визгом, и, услышав его, Дрейк растерял все подобие самообладания. Он сделал один, последний, выпад, глубоко войдя в нее, насколько смог, не отдавая себе отчета: делает ли ей больно или нет, ища только одного – освобождения.
И оно не заставило себя ждать, омыв его стремительными потоками, мощными спазмами облегчения, и он возвестил воплем о своем наслаждении с такой силой, что спугнул стаю попугаев, которую ранее потревожила своими шумными возгласами Пэйтон. Дрейк рухнул на нее, и какое-то мгновение Пэйтон сознавала лишь грохочущее биение его несущегося вскачь сердца, тяжесть его тела и вдруг подувший с моря нежный бриз, обдавший холодком ее разгоряченное тело.
И тогда она поняла, с чем-то сродни благоговению, что это – это, прямо сейчас, прямо в сей момент – было тем, чего она всегда желала, что ждала, кажется, всю свою жизнь. Держать в объятиях Коннора Дрейка, чувствовать, как бьются рядом их сердца… она никогда не просила ничего большего, ни разу.
И ощутила потребность вознести краткую благодарственную молитву. Пэйтон надеялась, что не святотатствует, молясь обнаженной. Ведь поскольку такой ее сотворил Господь, она полагала, что сильно он бы не возражал.
Всем чудесных выходных! ...