Энн Стюарт, Любить темного лорда

Девочки, а кто-нибудь знает, когда будет продолжение или хотя-бы Обломова появится, вроде уже все обещанные сроки вышли...А может этот прекрасный перевод и вовсе бросили? Очень жаль, ведь книжка отличная, мне нра...очень)))

Да, очень бы хотелось почитать. Уж очень заинтересовало то, что уже переведено

Девочки, скоро (приблизительно на следующей неделе) будут выложены 4 главы. Их сейчас бетит Москвичка.
Со следующими главами пока не определились.
_________________

 » Глава 5

Ну вот, пока пятая глава. Остальные три буду выложены на следующей неделе.

Перевод - Обломова, бета - Москвичка.

Глава 5
Эмма всё ещё лежала под толстым покрывалом одна в темноте библиотеки Киллорана, и, хотя это должно было беспокоить порядочную богобоязненную молодую женщину, она обнаружила, что не может вызвать в себе сколько-нибудь значительного чувства негодования. Ей было замечательно тепло, и, несмотря на то, что её желудок до сих пор был совершенно пуст, у неё не было никакого желания отправляться на поиски пищи.
Кузина Мириам была бы в шоке, если бы увидела её, но, с другой стороны, кузину Мириам всегда было легко шокировать. Посвятив большую часть своих почти сорока лет благочестивым деяниям и приумножению страданий любого бедняги, имевшего несчастье встретиться ей на жизненном пути, кузина Мириам не обладала большой терпимостью к нравственной слабости. А Эмма определенно чувствовала себя сейчас слабой.
Она перекатилась на спину и открыла глаза, уставившись в подсвеченную огнём камина темноту. Почему печально известный своей порочностью граф Киллоран вновь спас её? Захочет ли он вознаграждения на сей раз? До крайности маловероятно, что он найдет её чересчур высокое переспелое тело желанным, но ведь она никогда не могла понять, как работает ум джентльменов. Если Киллоран хочет её, она должна уплатить свой долг. Едва ли это может быть хуже, чем Фредерик Варенн.
Эмма лежала в темноте, уверенная в том, что, по крайней мере, в настоящий момент она одна. Её тело не чувствовало изменений под толстым, подбитым мехом покрывалом - если кто-нибудь и осквернил её, ей не казалось, что она как-то пострадала. Кроме того, Эмма искренне сомневалась, что спала бы во время «этого».
У неё болела голова. Живот зловеще урчал. А жар от огня распространялся по элегантной комнате только на несколько футов.
Она не хотела снова убегать. Она не хотела закончить на ледяных улицах Лондона без плаща, без денег, без перспектив.
Но у неё не было никакого желания лежать голой в кровати графа Киллорана и ждать, когда он возьмёт её. Учитывая, что она считала графа нервирующе притягательным, опыт, надо полагать, не будет неприятным. Принимая во внимание суматоху прошедших нескольких недель её жизни, казалось маловероятным, что она закончит свои дни девственницей или найдет приличного мужа. За отсутствием этих двух завидных перспектив мрачному и опасному Киллорану следует начинать приобретать определённую привлекательность.
Она совершенно непрактична. Если она убежит, то, несомненно, закончит продажей своего тела. Однажды Эмма уже смирилась с этой мыслью, когда явилась к миссис Уитерседж.
Граф Киллоран был красивым мужчиной, гораздо красивее любого, кто пожелал бы купить её благосклонность на улицах. Почему она не считала, что ей повезло, и не позволяла себя со-блазнить?
Она села и начала намеренно неторопливо застегивать одежду, размышляя об этом. Возможно, сама его красота лишала Эмму присутствия духа. Невозмутимое веселье на красивом лице, приглушенные эмоции в тёмно-зелёных глазах. Изящество высокого, сильного тела. Она не хотела, чтобы это тело касалось её. Не хотела, чтобы эти длинные, красивые руки ласкали её. Сама эта мысль вселяла в неё ужас. Её волосы болтались спутанным клубком вдоль спины, и Эмма быстро скрутила их в узел на шее, закрепив шелковой лентой. Подойдя к окну, она отодвинула тяжелый бархат и всмотрелась в городскую улицу.
С минуты на минуту должно рассвести. Падал снег, покрывая мощёную улицу восхитительным белым одеялом. Эмма взглянула на свои тонкие туфли и вздрогнула.
Киллоран был человеком, ценившим изящные мелочи. Маленькая горка из запонок с бриллиантами и изумрудами мерцала в центре стола орехового дерева, привлекая даже близорукий взгляд Эммы. Она подошла к ним и подобрала, взвешивая их в руке.
Его камзол также был здесь. Она уставилась на него, испытывая сомнения. Это был чёрный атлас, расшитый серебром, и она будет выглядеть в таком наряде смешной. А ещё – защищённой от снега.
Камзол лежал в кресле около камина. Когда Эмма взяла его, ткань оказалась тёплой, словно одеяние только что сняли. Она просунула руки в длинные рукава, и пена кружев целиком закрыла её руки. Одежда, заключившая её потертое платье в кокон шелковистой элегантности, имела замечательный запах – кожа, пряности, виски и нагретый огнём атлас. Так пахло от Килло-рана.
Она заметила, что рассеянно поглаживает рукав. Она едва тотчас же не сорвала одеяние, чувствуя отвращение к себе. Хорошо, что она обладала определенной решимостью. Было угрожающе легко остаться в гипнотизирующем обществе её безнравственного спасителя.
Она скорее предпочтет рискнуть на улицах Лондона. Эмма бросила запонки с драгоценными камнями в карман на шёлковой подкладке, затянула просторные складки камзола вокруг себя, и направилась к двери.
В последний момент осторожность остановила её. Эмма не заметила никаких признаков слуг в этом окутанном темнотой месте с тех самых пор, как прибыла сюда, но это не означает, что они скрываются. Большинство слуг поднимается на рассвете, и если она осмелится бродить по коридорам, то может с кем-нибудь столкнуться.
И действительно, ей казалось, что она слышит звуки приближающихся шагов. В комнате не было никаких других дверей, только окна, через которые проникал снежный рассвет. Эмма не медлила. К тому времени, когда дверь в библиотеку отворилась, она уже выскользнула в оконный проём, закрыв за собой створку.
Она приземлилась в снег. Тот оказался очень мокрым, – было ещё не настолько холодно, – и всё это немедленно впиталось в её юбки, к тому же промочив её тонкие кожаные туфли. Она с трудом выпрямилась, стараясь поправить на себе камзол Киллорана. Он больше не казался таким уж удобным.
Она бросилась вперёд, и ледяной ветер ударил ей прямо в лицо, толкая обратно. На мгновение она с тоской подумала о тёплом камине и меховом покрывале. А затем вспомнила спокойные жестокие глаза Киллорана и, опустив голову, продолжила идти в начинающуюся утреннюю бурю.
***
Небрежно прислонившись к оконной раме, Киллоран наблюдал, как она исчезала в вихре снега в его новом камзоле.
Он бросил взгляд на стол. Запонки тоже исчезли, и если бы он начал поиск, то, вероятно, нашел бы и другие недостающие предметы. Он слабо улыбнулся. Кто-нибудь другой мог бы вскипеть от оскорбления. Кто-нибудь другой мог бы вызвать ищеек, или, по крайней мере, послать своих слуг за ней, чтобы вернуть украденную собственность. Киллоран ничего подобного не сделал.
Он обнаружил, что она его не только забавляет, но и заставляет испытывать благоговейный трепет. Она, казалось, отлично усвоила ценную науку выживать, даже если и стремилась сохранить свою добродетель до такой степени, что пошла на убийство. Она не уступила химерам, когда заколола своего дядю, и, хотя упала в обморок, обнаружив свою последнюю жертву в крови, но живой, он чувствовал, что именно его присутствие, а не воскрешение Фредерика Варенна нанесло решающий удар.
Она украла его драгоценности и камзол и, выпрыгнув из окна, скрылась в метели. Если бы только все женщины могли быть столь находчивы.
Он раздумывал, разрешить ли ей уйти. Несомненно, она была большой неприятностью. Если он притащит её назад, то она может прийти в возбуждение и попытаться заколоть его.
Идея заключала в себе некое непонятное очарование. Много лет никто не пытался убить Киллорана: с тех пор, как на дуэли он лишил жизни своего третьего противника. Считали, что он был дьявольски удачлив как в поединках, так и в картах, и в том и в другом случае большинство людей старалось избегать встречи с ним.
Такой осмотрительной была, в сущности, подавляющая часть его знакомых, которых он считал смертельно скучными, равно как и порочными, мелочными снобами. С другой стороны, плохо скрываемая неприязнь Натаниэля доставляла ему некоторое, весьма необходимое, развлечение. И, несмотря на то, что он крайне раздражал графа, юный Натаниэль с его суровым неодобрением и высокопарными манерами был вдвое больше человек, чем любой из лондонских знакомых Киллорана.
Конечно, Натаниэль далеко не так сбивал с толку, как высокая, огненноволосая убийца, которая так ловко упала прямо ему в руки. Киллоран был убеждён, что её появление в его жизни служило некой цели, а не было простой случайностью. Он нашёл эту мысль странно успокаивающей. За прошедшие пять лет только один человек сумел пробудить его от скуки, и это был Джаспер Дарнли.
Дело, которое следовало уладить, было старым. Он продолжал продвигаться к цели, шаг за шагом, до тех пор, пока объект его мести едва не умер. Но, тем не менее, Дарнли сумел прийти в себя, застав Киллорана врасплох. Эмма могла обеспечить возможность нанесения долгожданного решающего удара.
Однако это была палка о двух концах. Киллоран знал, что Дарнли бросит один взгляд на неё и будет охвачен похотью. Это именно то, на что он рассчитывал.
Единственная опасность состояла в том, что он сам, как и его враг, может пасть жертвой этой слабости.
Сейчас она была почти у границы сада, и её высокая фигура практически не просматривалась сквозь вьюгу. Её тонкие ботинки станут бесполезными в глубокой слякоти. Её одежда груба, дешева, скучна и слишком непрочна. А его атласный камзол – небольшая защита от стихии.
Замерзнет ли она до смерти, находясь ещё в пределах видимости из его дома? Киллоран рассеянно обдумывал подобную вероятность. Конечно, тогда всё станет гораздо интереснее. Он вполне мог представить, какие распространятся слухи. Люди предположат, что она была служанкой, совращённой им и брошенной. Или какой-нибудь бедной родственницей, которой отказали в корке хлеба. Люди верили худшему в нём – и по праву. Он был бессердечным ублюдком, даже хуже, чем они воображали.
Она может добраться и до сутолочных лондонских улиц. В такую ночь она долго не продержится. Если холод и метель не остановят её, это сделает один из обитателей ночи. Киллоран не мог представить, как она раньше сумела остаться в живых, но он видел её бледное лицо и обведённые тенью глаза и знал, что она находилась на пределе своей выносливости.
Если он не отправится за ней, то она будет мертва, прежде чем взойдет солнце. Это проще простого.
Злодея это бы не волновало. Бессердечное, бездушное существо, которым он был (и гордился этим), согласится с её судьбой как с заслуженной ею наградой. Он уже дважды спасал её, а ночь была холодной и сырой. Только сентиментальный дурак потащится за ней.
Киллоран отвернулся от окна и неторопливо влил в себя бокал бренди.
***
Её ноги окоченели. Конечно, Эмма мёрзла так и прежде, но сейчас она даже не могла припомнить, когда. Странно, почему её ноги продолжают болеть, когда все ощущения исчезли. Каждый шаг доставлял мучения, и всё же она продолжала двигаться вперёд сквозь слепящий снег.
Ветер распустил её волосы, высвободив из узла на шее, и они хлестали Эмму по лицу. Несколько прядей покрылось коркой льда, а на своих ресницах она чувствовала замерзшие слезинки. Солнце, должно быть, взошло, но она ничего не могла рассмотреть в круговороте бури.
Считается, что гибель от холода – неплохой способ умереть. Эмма понятия не имела, откуда ей это известно, но эти сведения таились на задворках её памяти, как и всякие бесполезные обрывки различных знаний. Однако теперь ей нужны были эти знания, поскольку смерть от холода, похоже, на самом деле была очень неприятной.
Девушка не знала, достигла ли она границ владений Киллорана, но её это не волновало. В слепом порыве найти приют она с грохотом врезалась во что-то твёрдое, железное и опустилась рядом, свернувшись калачиком. Должно быть, это была ограда, которую никак нельзя было считать приютом, дававшем хоть какой-то комфорт, но Эмма уже не надеялась на комфорт в этой жизни. Всё, чего она желала – быстрый милосердный конец.
Она не собиралась плакать. Она больше не могла мириться с мыслью о льдинках на своём лице. Эмма так сильно дрожала, что слышала стук своих зубов, и ждала, когда начнёт впадать в забытьё и блаженное одеяло приближающейся смерти накроет её. Где же эта смерть, чёрт возьми? С неё достаточно этой юдоли слёз.
Кто-то внезапно возник из ослепляющей метели, прежде чем у неё появился шанс убе-жать. Вот она была одна – ледяная принцесса. А в следующее мгновение её грубо подняла фи-гура в плаще.
Она пыталась бороться, но её движения затруднял сковывающий холод, и незнакомец просто подхватил её с почти сверхъестественной силой. Она ухитрилась слабо его толкнуть, в ответ ей полетело звучное проклятие. Конечно же, это был Киллоран.
– Если Вы не успокоитесь, – сказал он сквозь густой снег, – я брошу Вас и позволю замерзнуть до смерти.
Это едва ли ободряло. Она сделала ещё одну тщетную попытку освободиться, и его реакция была мгновенной: он позволил ей упасть со страдальческим хныканьем. А потом Киллоран ринулся сквозь бурю вместе с нею, и пространство, на преодоление которого ей понадобилось столько времени, он прошёл вчетверо быстрее.
***
На сей раз, когда Киллоран свирепо забарабанил в дверь, появились слуги. Гомон людских голосов, тепло и свет окружили Эмму, а затем он бесцеремонно сбросил её, так что она, заиндевевшая, покачнувшись, на мгновение застыла в холле.
– Бедная леди, – прокудахтал голос пожилой женщины. – Где Вы нашли её, милорд?
Ей хотелось упасть в обморок. Ей хотелось грациозно опуститься на пол, уйдя от действительности, но она была сделана из более прочного материала. Эмма распрямила плечи и посмотрела в лицо Киллорану через затвердевшие ото льда ресницы. Он уставился на неё равнодушным, непроницаемым взглядом.
– Я выловил её из снега, миссис Рамсон, – ответил он. – Заберите её и растопите, будьте добры.
– Куда бы Вы хотели, чтобы я поместила её, сэр?
Его улыбка могла бы вселить ужас в сердце агента Боу-стрит.
– Не имею ни малейшего понятия, – проговорил он лениво. – Она потрёпанное существо, не так ли? Думаю, она может выглядеть вполне прилично, но прямо сейчас она вряд ли сумеет пробудить в ком-либо интерес. Проследите, чтобы о ней хорошо позаботились, миссис Рамсон. Несомненно, я найду ей какое-нибудь применение.
Эмма начинала вскипать. Ей не нравились неожиданные новости.
– Я не Ваша собственность, – возразила она, но эффект был отчасти погублен стуком её зубов.
Улыбка Киллорана поистине была сладка.
– Конечно же, моя, дорогая мисс Браун. Но мы не будем называть Вас «мисс Браун» – это слишком банальное имя для такого безумного существа, как Вы. Я подумаю, как называть Вас, когда Вы оттаете.
Эмма открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, затем резко закрыла. Это будет напрасная трата времени. Она должна сохранить энергию для следующего побега.
– Даже не думайте об этом, – произнес он мягко.
– Не думать о чём? – выпалила она.
– Вы не уйдете отсюда, пока я не буду готов позволить Вам уйти. Это чрезвычайно просто, а Вы производите впечатление достаточно смышлёного существа.
– Вы не можете держать меня здесь.
– Разумеется, могу. И чем больше Вы пытаетесь убежать, тем больше интересуете меня. Самый мудрый образ действий для Вас, моя дорогая мисс Браун, – стать очень уступчивой. Приложите усилия, чтобы исполнять мои приказания, угождайте мне во всём – и вскоре я зверски от Вас устану и отпущу на все четыре стороны.
– Нет.
– Нет? – повторил он, очень удивлённый. – Тогда рассмотрим варианты. Здесь у Вас есть тёплая постель, приличная еда, и я заменю эту отвратительную одежду чем-нибудь более подходящим. Ваша альтернатива – продавать тело на улицах.
– По крайней мере, у меня был бы выбор.
– Не обманывайте себя, мисс Браун. У Вас вообще не будет никакого выбора. Вы будете мертвы уже в ближайшем будущем, от ножа в живот или сифилиса – это не слишком существенно. Один путь займет чуть больше времени, чем другой, но в любом случае Вы умрёте.
– Я не боюсь смерти.
– Очевидно, нет, поскольку при случае Вы охотно доказываете это. Ну же, дитя, Вы глупы. Успокоило бы Вас, если бы Вы знали, что я не питаю абсолютно никакого интереса к Вашему ча-рующе роскошному телу?
Она осторожно посмотрела на него.
– Не питаете?
– Совсем нет, – подтвердил он спокойно. – Я могу получить почти любую женщину, которая заинтересует меня, – из тех, кто, к сожалению должен сказать, намного красивее Вас, какой бы миленькой Вы ни были. Я потерял интерес к делам страсти, дитя моё. Меня более интригуют вопросы коварства.
– В таком случае, чем я могу быть полезна?
– Вы мне необходимы, мисс Браун. Я рассчитываю на Вашу помощь в одной маленькой проблеме касательно некоего моего знакомого. Как только дело будет сделано, я прослежу, чтобы Вам надлежаще заплатили и отпустили отсюда. У Вас не такой уж большой выбор, моя голубка. Вы можете помочь мне и получить щедрое вознаграждение. Или найти быстрый конец на улицах Лондона. Доверьтесь мне, дитя. У меня нет никаких намерений трогать Вас. Вы верите мне, не так ли?
Она подняла на него глаза. Её тело было измучено холодом, ноги – словно глыбы льда, а кожа фактически кричала от боли. Она должна бежать, но знала, что наконец-то достигла пределов своей выносливости. Он смотрел на неё, немного скучающий, слегка удивленный, и Эмма верила ему. Как и любой другой она понимала, на что похожа, и в своём наполовину заледеневшем, наполовину оттаявшем положении она едва ли могла помыслить, что он желает её. Кроме того, она видела его нынешнюю любовницу, леди Барбару. Мужчина должен быть сумасшедшим, чтобы предпочесть Эмму ей.
– Я верю Вам, – сказала она, и её голос был не намного громче хриплого шёпота.
На миг ей показалось, что она увидела вспышку триумфа в его холодных зелёных глазах. Но если что и было, то тотчас пропало.
– Я знал, что Вы умное дитя.
– Я не дитя.
– По сравнению со мной – да. К этому времени миссис Рамсон уже должна была приготовить Вам ванну.
Эмма медлила.
– Милорд... – начала она.
– Зовите меня Киллораном. Только слуги обращают внимание на этот ирландский титул, – сухо произнес он.
– Вы уверены?..
– Не будьте утомительной. Мисс Браун. Боже, какое гнусное имя. Почти столь же сквер-ное, как Поттл.
– Поттл? – растерялась она.
– Как Вас зовут, дитя?
Эмме не любила, когда её называли «дитя», но она не собиралась называть ему своё имя. Мириам де Винтер ничего бы так не хотела как вернуть свою кузину в лоно семьи.
– Браун, – сказала она твёрдо. – Эмма Браун.
– Эмма, – повторил он. – Как неутешительно. Вам лучше бы зваться Боудикка . Вы намного больше похожи на какую-нибудь мифическую деву-воительницу, чем на скромную Эмму Браун. Встретимся после ванны, Эмма. Вы выглядите так, как будто собираетесь растечься лужей посредине моего обюссонского ковра, а мне это не понравится, знаете ли.
Эмма посмотрела себе под ноги. Она стояла на очень мокром пятне, и дрожь всё ещё со-трясала её тело.
Лестничный пролёт выглядел очень длинным, и она задавалась вопросом: как же преодолеть его без чьей-либо помощи?
Один шаг за раз, напомнила она себе. Эмма медленно отвернулась от него и начала восхождение по лестнице, надежно защищённая верой в то, что в холодных зелёных глазах, следящих за её продвижением, нет абсолютно никакого интереса.
Смешное создание, лениво думал Киллоран. И настолько легковерное, что приняла за чистую монету его отъявленную ложь. Он использует её, чтобы уничтожить Джаспера Дарнли. Он использует её для собственного удовольствия, если – и когда – захочет. А затем без лишних мыслей отпустит её, и если она, в конце концов, закончит на улицах, то это будет не его забота.
И плевать ему на тех, кто проведёт свою короткую жизнь на улице. Он до сих пор не понимал, почему решил, что она способна помочь ему, почему с неблагодарной скоростью осушил кубок с бренди и вышел за ней в бурю. Было, конечно, бессмысленно спасать её всего лишь на случай, что она может способствовать осуществлению решающей мести.
Ах, но, возможно, это было частью игры. Само её нежелание быть спасённой от последствий своей же опрометчивости забавляло его. Отсутствие реакции на него, когда Киллоран уже устал от впечатлительных молодых женщин, желающих пасть к его ногам и в его постель, задевала самолюбие. А её изумительная бледнокожая красота пробуждала в нём такую страсть, о силе которой он даже не мог подозревать.
Она поверила его обещанию, бедное дитя. Поверила, что он не больше интересуется ею, чем она им. Она не узнает, что у него на уме, пока не окажется лежащей на спине в его постели: её ноги плотно обовьют его бедра, её сильные ладони зароются в его плечи, из её горла будут вырываться звуки удовольствия и освобождения.
Ах да, у него в запасе имелось ещё кое-что – наука, которую у неё не было возможности даже начать изучать. Он совратит её медленно, со вкусом и так основательно, что она не будет бодрствовать ни часа, не думая о нём.
И, кроме того, он будет являться ей во сне.
Ах, он был плохим человеком. Очень, очень плохим человеком. Со слабой улыбкой на лице он направился к библиотеке – воздать должное своему французскому коньяку.
_________________

Какой сюрприз! Продолжение!
ДЕВОЧКИ, БОЛЬШОЕ СПАСИБО!
Перевод замечательный!
_________________

Огромное спасибо за новую главу и за надежду что перевод будет переведен

Спасибо. Люблю Стюарт за ее "плохих" героев

Спасибо огромное.

Шикарный роман

Боже какой мужчина! От одной этой фразы я уже растаяла!))
"Ах,он был плохим человеком.Очень,очень плохим человеком" Ну как оставаться равнодушной к такому замечательному персонажу?!Он играется как мальчик..и всё то,что он себе внушает в итоге окажется противоположным тому что он чувствует!Ну и кто из них детя?)
_________________

Большое Спасибо за продолжение!!!
_________________

Обломова, Москвичка, спасибо огромное за новую главу.

Спасибо за возобновление перевода

 » Глава 6

Получайте следующую главу

Глава 6

Перевод - Обломова, бета - Москвичка.

– Что Вы собираетесь сделать с нею?
Киллоран лениво поднял взгляд от своего завтрака, состоявшего из тёплого эля и филея. Близились сумерки, и он обнаружил, что проснулся с меньшей головной болью и большим аппетитом, чем за многие годы до этого. Он не забыл почему. Соблазнительная мисс Эмма Браун находилась где-то в необъятном пространстве его лондонского дома, и унылое холодное место внутри Киллорана, казалось, на время ожило. Он не сомневался, что она всё ещё здесь. Прислуга должным образом им запугана. Они не позволят ей сбежать, а если случайно она перехитрит их, все без исключения слуги лучше предпочтут исчезнуть, чем предстать пред лицом графского гнева.
К сожалению, он оказался не способен подавить праведное негодование Натаниэля. Действительно, молодой человек его весьма раздражал. Если бы юноша не был столь сильно увлечён леди Барбарой, Киллоран поспешно отослал бы его назад к отцу.
Но пылкая, благоговейная страсть Натаниэля к печально известной распутнице была почти так же занимательна, как и Эмма Браун. Кроме того, его осуждение, несомненно, шло на пользу погружённой во мрак душе Киллорана. Если предположить, что она всё ещё у него имелась, относительно чего Киллоран сильно сомневался.
– Я не планирую с ней что-либо делать, дорогой мальчик, – протянул он, откидываясь назад на стуле. – Ваши подозрения ранят меня. Она бродяжка, нуждающаяся в защите от суровых зимних ветров. Хотя, по правде говоря, я не считаю, что она очень уж похожа на бродягу, – добавил он.
– Я не могу одобрить...
– Вы и не должны одобрять подобных вещей, Натаниэль. Мне бы вряд ли хоть сколько-нибудь было интересно совратить бедную девочку. В конце концов, я ведь могу обладать леди Барбарой в любое время, когда пожелаю, не так ли?
Удар попал в цель, но Киллоран удивился, почему он не получил никакого удовольствия от несчастного румянца Натаниэля.
– Я не в том положении, чтобы указывать.
– Раньше это никогда Вас не останавливало, – произнёс Киллоран лениво. – Вы не испытываете угрызений совести, вынося приговор моим планам насчет мисс Инкогнито. Почему бы Вам не высказать своё мнение по поводу моих отношений с леди Барбарой?
– Мисс Инкогнито, – повторил Натаниэль, решительно игнорируя провокацию. – Я думал, её зовут мисс Браун.
– Это существо – не больше мисс Браун, чем мисс Поттл, – Киллоран решил позволить себе уклониться от более волнующей темы своей предполагаемой любовницы. – Фактически, наша маленькая бродяжка – моя родственница.
Он обдумал эту идею, а затем улыбнулся:
– Моя сводная сестра.
– Что?
– Конечно, мы не признаем этого открыто. Мы просто назовём её свойственницей по браку, хотя, к сожалению, брак не имеет никакого отношения к ситуации. Кто бы мог подумать, что мой правильный отец на поверку окажется столь распущенным?
– Она Вам не сестра! – огрызнулся Натаниэль.
– Нет? Ну, я сомневаюсь, что Вы сможете доказать это. Особенно, потому что у меня нет никаких намерений открыто заявлять родство. Просто слово или два, намёк, и известие весьма стремительно разнесётся по обществу.
– Я буду отрицать это.
– Конечно, будете. Я тоже. Всё будет бесполезно. Свет поверит, потому что захочет поверить. Но они примут её, понимая, что у неё приличная родословная. Теперь посмотрим, кем должна быть её мать. Скажем, некая титулованная английская леди? Дочь герцога, которая попалась на удочку удалого ирландца и пала жертвой мгновения страсти?
– Вы ублюдок.
– По сути дела, нет, – ответил Киллоран. – Вы предпочитаете, чтобы я выставил её на улицу? Ваши понятия о христианском милосердии расходятся с действительностью, Натаниэль.
– Я не...
– Подумайте об этом, мой мальчик. Если я буду развлекаться со своей новообретённой родственницей, то менее вероятно, что я проведу время с леди Барбарой, предоставив Вам шанс воспользоваться её щедрой благосклонностью.
– Леди Барбара не игрушка, чтобы передавать её от одного к другому! – яростно возразил Натаниэль. – Она не шлюха!
Киллоран наклонился вперёд и позвонил в хрустальный колокольчик у его левой руки, вызывая Джеффриса.
– Почему Вы не спросите её сами? – предложил он. – Вам может не понравиться ответ.
Если бы Джеффрис не появился так быстро, то Киллоран готов был держать пари, что Натаниэль бросится на него, прилагая все усилия, чтобы избить. Киллоран счёл свое избавление досадным. Рано или поздно у них с Натаниэлем дойдет до рукопашной, и он с большим нетерпением ждал этого. В особенности, потому что совершенно не был уверен, кто выйдет победителем. Натаниэль был приблизительно на десять лет моложе, и одержим огнём юности и принципов. Все, что мог предложить Киллоран, – мудрость возраста и вероломство. В справедливой схватке победил бы Натаниэль. Но, с другой стороны, Киллоран и не собирался драться честно.
– Джеффрис, – сказал он, игнорируя взбешённого Натаниэля, – найдите мою сестру и приведите её ко мне.
– Вашу сестру, сэр? – переспросил ошеломлённый Джеффрис. – И где бы Вы посоветовали мне искать её, милорд?
– В зелёной комнате.
– Прошу прощения, Ваша светлость. Юная леди – Ваша сестра?
Киллоран сладко улыбнулся – зрелище получилось совсем не ободряющее.
– Конечно, мы не признаём родство. Возможно, нам следует называть её моей кузиной. Я знаю, что могу рассчитывать на Ваше благоразумие, Джеффрис. Мне не хотелось бы, чтобы другим слугам стало известно об этом.
– Безусловно, милорд, – сказал Джеффрис. – Я найду юную леди и приведу её сюда.
Как только за слугой закрылась дверь, Киллоран повернулся к Натаниэлю.
– Вы видите? Это так просто. Мне не нужно говорить ни слова. Завтра утром каждый будет знать, что я взял под своё крыло незаконнорождённую сестру, и общество будет сгорать от любопытства, выжидая момент, чтобы взглянуть на неё. Это должно быть презабавно.
– Поэтому Вы привезли её сюда? Для развлечения?
– В числе других причин, и ни одна из них не особенно безнравственная. Ах, Натаниэль, Вы начинаете понимать меня. Если бы я хотел это существо, то вряд ли решил бы навязать обществу, не так ли? Из неё выйдет восхитительная сестра.
– И до каких пор?
Киллоран подмигнул.
– Я не загадывал об этом так далеко. Пока она не перестанет служить полезной цели. Полагаю, как только она мне надоест, я отошлю её. Как обычно и поступаю. Поэтому ведите себя, как следует, Натаниэль. Я точно также могу обойтись и без Вашей компании, если Вы будете и впредь столь утомительным.
– Это доставило бы мне безмерное удовольствие.
– Разумеется. И именно поэтому я не намерен отсылать Вас. Враждебность развлекает меня.
– Вы мастер по части её внушения.
Киллоран снова подмигнул.
– Ба! Спасибо, дорогой мальчик. Полагаю, это первый комплимент, которым Вы меня наградили.
***
Эмма не хотела снова его видеть. С её стороны это не было необоснованное или сентиментальное желание: когда она выбралась из ванны, её одежда исчезла, а атласный халат глубокого чёрного цвета с блестящими серебряными пуговицами мог принадлежать только одному человеку.
Ткань хранила тот же самый неуловимый запах, что и камзол, – кожа, виски и специи. Если бы Эмма была храбрее, то посчитала бы ниже своего достоинства пользоваться этим одеянием.
Но альтернатива – разгуливать, в чём мать родила, – была неприличной и заставила её поёжиться, поэтому Эмма закуталась в халат и попыталась притвориться, что тот принадлежит решительному юноше, который привёл её в этот странный дом в первый раз.
Она беспокойно переночевала на широкой мягкой кровати. Она съела всё, что принесла ей миссис Рамсон, затем уселась, свернувшись клубочком, на скамью у окна, подоткнула халат вокруг своих длинных ног и уставилась на выпавший снег. Сидеть так в комнате с тёплым камином должно было казаться приятным. Но всё, о чём Эмма могла думать, – жизнь на улицах Лондона и непролазные сугробы. Она сильнее закуталась в атласный халат и вздрогнула. Почему, чёрт возьми, конец этой зимы должен быть таким суровым?
Она не слышала, как открылась дверь, но знала, что он здесь. Он появился совершенно бесшумно, что нервировало бы Эмму, если бы у неё не развилось шестое чувство, подсказывающее ей о его присутствии. Она привыкла к шуму. Дядя Хорас был буйным и крикливым, а голос кузины Мириам довольно часто повышался в резкой критике или молитве. Даже за закрытыми шторами дома де Винтеров не было никакого спокойствия, никакой тишины.
Спокойствие окружало Киллорана тревожным облаком. Эмма уже глубоко спряталась в халат; она сдержала желание плотнее запахнуть одеяние, когда обернулась, чтобы посмотреть на графа в собирающихся сумерках.
– Вы напоминаете мне сороку, – неожиданно сказала она.
Он стоял в дверном проеме, наблюдая за нею с редким выражением интереса в глазах.
– Я заставляю Вас думать о шумной болтливой птице? – спросил он. – Как это унизительно.
Она осторожно развернулась так, чтобы её длинные ноги остались прикрытыми. Буйно вьющиеся рыжие волосы окружали её спутанным занавесом, но у Эммы никак не получалось закрепить их так, чтобы они не мешались, и поэтому она решила просто не обращать на них внимания.
– Сороки – это не один только шум, – сказала она строго.
– Признаю свои ошибки. Я никогда не был знатоком птиц. Вы намерены просветить меня?
– Это очень красивые птицы, знаете ли... Чёрно-белые, с нарядным оперением.
Он поклонился.
– Вы меня утешили.
– Они также питают слабость ко всему, что сверкает. Если они видят что-нибудь блестящее, они попросту крадут это и уносят в своё гнездо.
Если бы Эмма не была настолько близорукой, она знала бы наверняка, вспыхнул ли огонёк веселья в его тёмно-зелёных глазах.
– Правильнее считать, что это именно Вы подвергались обвинению в воровстве, – его голос был холоден, как металл. – Маленькое дельце о бриллиантовой галстучной булавке того юноши.
– Но Вы же знаете, что это неправда.
– Я вообще ничего не знаю о Вас, дитя, кроме Вашей необычной жажды насилия, – он придвинулся поближе, но выражение его лица, как всегда, оставалось сдержанным. Эмма понятия не имела, о чём он думал, пока его взгляд путешествовал по её странно одетой фигуре. – И затем тот бесспорный факт, что Вы воспользовались моим камзолом и моими бриллиантовыми запонками. Подозреваю, что вдобавок в Вашем характере присутствует в значительной степени и доля воровства.
– Полагаю, Вы вернули их, – сказала Эмма, подавив мгновенно вспыхнувшее чувство вины.
– Да. Но это не обязательно дарует Вам прощение грехов или освобождает от ответов на мои вопросы. Думаю, у Вас нет желания просветить меня насчет того, кто Вы?
– Вас и в самом деле это заботит?
Он улыбнулся в ответ на это.
– Нет.
– Я тоже думаю, что нет. Подойдет и «мисс Браун».
– Напротив, «мисс Браун» нисколько не подойдет. Я не потерплю, чтобы под моим покровительством жил кто-то с таким скучным именем. «Эммы» будет достаточно. Вы больше похожи на Эмму, несмотря на Вашу экзотическую внешность. В имени «Эмма» есть что-то определенно упорядоченное. Спокойная и рассудительная, участливая и великодушная.
– Вы считаете, что я спокойная и рассудительная? – она была изумлена. Несмотря на то, что это звучало чуть более лестно, чем она обычно привыкла думать о себе, он воспроизвёл довольно точный портрет настоящей Эммы. Организованная, благоразумная, добрая и тихая, несмотря на бури, окружающие её. Но как он узнал об этом?
Он присел рядом с ней на скамейку у окна, тщательно, чтобы не помять, расправляя чёрно-серебряную парчу своего камзола. Он был слишком близко к ней, и она попыталась потихоньку улизнуть. Она не сомневалась, что он знал о каждом её шаге, не сомневалась, что смогла отодвинуться так далеко только потому, что он ей позволил.
– Я немного знаком с человеческой натурой, – ответил Киллоран.
– И не питаете к ней большой любви.
– Ну а какой разумный человек питает? Но я не чудовище. В отличие от сороки, в похожести на которую Вы меня обвиняете, я не собираюсь тащить Вас в своё гнездо и держать там как новую блестящую игрушку. Если желаете уйти, Вам нужно сказать только слово, и Вы свободны. Ступайте, куда хотите.
Едва ли это было очень привлекательное предложение. Шёлк был мягким на её голой коже, обжигающе теплым.
– А если я предпочту остаться?
Его глаза не вспыхнули победным блеском.
– Тогда Вы будете твёрдо придерживаться моих указаний. Вы будете носить то, что желаю я, есть то, что желаю я, ходить туда, куда желаю я. Вы станете моим творением, и будете вести тот образ жизни, который я для Вас выберу.
– Я буду Вашей шлюхой?
На это он рассмеялся – вряд ли ободряющий звук.
– Не нужно произносить это таким испуганным тоном. Большинство женщин почли бы себя польщёнными. Вы же, дитя, продолжаете надоедливо толковать об этом. Думаю, я ясно дал понять, что не собираюсь умирать от страсти к Вашему бесспорно прекрасному телу. У меня намного более интересные планы насчёт Вас.
– Какие планы?
– Ну что за подозрительный ум! – пробормотал он. – Ничего, о чём Вам следует волноваться в настоящее время. Мы должны посмотреть, как пойдут дела. А пока я собираюсь представить Вас обществу как мою подопечную. Ах, да... мы вряд ли столкнемся с каким-нибудь настоящим членом Вашей семьи, не так ли?
– Нет.
– Хорошо. Вы очаровательно выглядите в этом моём халате. Чёрный идёт Вам. Думаю, мне следует позаботиться о подходящем гардеробе. Ваши манеры весьма благородны, возможно, лучше, чем мои, поэтому нет никакой необходимости их исправлять. В конце концов, чего можно ожидать от ирландцев? Мы соответствующим образом оденем Вас и сводим в оперу. Для начала.
– Мне нравится опера, – сказала она, и слабая нотка надежды прокралась в её голос.
– Вы не будете слушать, – ответил он. – Вы будете наблюдать и сами станете объектом наблюдения окружающих.
– Зачем?
– Зачем я что-то делаю? Потому что это развлекает меня. Но одну вещь Вы должны сделать совершенно определённо. Убедитесь, что донесли до внимания каждого, что Вы не моя сестра.
– Ваша сестра? Почему кто-то должен верить подобной нелепости? – горячо спросила она, потрясённая самой этой идеей.
Он прикоснулся к ней. Протянул изящную бледную руку и дотронулся до её подбородка, наклоняя её лицо к своему. Он внимательно смотрел на неё – тёмно-зелёные глаза излучали только поверхностный интерес.
– Не могу представить, – произнёс он через секунду. – Но люди действительно приходят к самым странным заключениям. Пока Вы отрицаете это при каждом случае, который Вам представится, всё будет прекрасно. – Убрав руку с её подбородка, он поднялся, высокий, изящный, отстранённый.
Она ощущала одновременно и холод, и тепло там, где он дотронулся до неё. Никогда прежде в жизни она не желала прикосновения мужчины. И уж конечно не желала прикосновения этого красивого, бессердечного, жестокого лорда, так ведь?
Она не хотела так легко сдаваться.
– Вы уверены, что это и в самом деле мудро с Вашей стороны? – окликнула она его, когда он выходил из комнаты.
Он остановился, оборачиваясь, чтобы посмотреть на неё.
– Возможно, сегодня я плохо соображаю, – сказал он. – Не то, чтобы меня когда-либо особенно беспокоила мудрость моих действий, но почему бы Вам не объяснить, что Вас так тревожит?
– Вы берёте в свой дом женщину, которая уже убила одного человека и почти убила другого. Разве Вас не волнует, что я могу вдруг ощутить к Вам неприязнь? – спросила она своим самым приятным голосом.
Он ни в малейшей степени не был сражён этим ударом.
– Вдруг ощутить неприязнь? – повторил Киллоран. – Это означает, что в настоящее время Вы лелеете нежность к моей ничего не стоящей персоне? Весьма ободряет. Положитесь на меня, моя дорогая Эмма. Я буду хранить острые предметы и дуэльные пистолеты вне досягаемости. Если Вы обнаружите, что Ваши кровожадные наклонности вдруг стали брать над Вами верх, примените их к Натаниэлю, а не ко мне. Боюсь, меня очень трудно убить.
– Кто-то уже пробовал?
– Многие, – сказал он очень мягко. – И среди живых их больше нет. Помните об этом, моя лапочка. – И очень спокойно закрыл за собой дверь.
***
– Он дьявол, – горько произнёс Натаниэль.
Леди Барбара подняла взгляд, осторожно, чтобы выражение лица осталось сдержанным. Разрисованный веер из кожи цыплёнка идеально подходил для этого: она могла обмахиваться и похлопывать им, отвлекая внимание от любой случайной эмоции, которая могла бы промелькнуть на её лице. Она была не в состоянии состязаться с Киллораном в способности скрывать свои чувства. Несомненно, у него их больше не было. Если бы только она могла достичь такого же блаженного состояния.
– Не будьте утомительны, Натаниэль, – ответила она. – Он такой же мужчина, как и все. Вполне себе человек под этими его манерами.
Натаниэль вспыхнул. Она не должна была говорить этого, подумала Барбара. Ей не следовало делать его более несчастным, напоминая о своих отношениях с четвёртым графом Киллораном. Насколько знал Натаниэль, она была любовницей Киллорана.
Но ему необходимо напоминать. Когда он смотрел на неё этими обожающими синими глазами, заставляя задумываться, на что могла бы быть похожа эта жизнь, у неё не оставалось выбора, кроме как давать ему отпор. Для её же собственной пользы – так же как и для его.
Не то, чтобы она была на самом деле любовницей Киллорана. И она могла вполне согласиться с тем, что Натаниэль называет его дьяволом. Было не понятно, почему он сопротивляется ей. Несмотря на свои насмешки, она отлично знала, что Киллоран не интересуется представителями своего пола, а его амурные подвиги были хорошо известны. Он уже более года не содержал любовницы, но это можно было отнести на счёт скуки, а не иных интересов.
Она поиграла с идеей, что он может быть болен – вероятно, пострадал от какой-нибудь серьёзной раны в последнем поединке. Но он не дрался на дуэли более четырех лет, а всему обществу было известно, когда его поймали на месте преступления с женой, невесткой и гувернанткой лорда Мальборо одновременно. Те, кому не удалось избежать встречи с ним, пребывали в благоговейном трепете перед его мастерством, и Барбара намеревалась всячески испытать то мастерство. В конце концов, кто более всего заслуживает самого убежденного распутника Лондона, как не одна из его самых развратных шлюх?
Она поглядела на своё отражение в зеркале над головой Натаниэля. Она всегда предпочитала сидеть там, где могла видеть себя. Так она точно не рисковала забыть, кем и чем является.
Ей следует использовать чуть больше косметики. Прошедшие несколько недель Барбара испытывала странное желание одеваться не так скандально, менее ярко краситься, и она ужасно боялась, что за это ответственно смущающее общество юного кузена Киллорана. Она достаточно часто видела обожание в глазах молодых людей, чтобы узнать его. Она никогда прежде не позволяла, чтобы её это трогало. Но Натаниэль почему-то тронул её.
Это всё вина Киллорана. Если бы он просто взял и использовал её, как делало столько других мужчин, то она не мучилась бы от невыносимого искушения чистой юной любви, не сводившей с неё глаз.
И эта чистая юная любовь была безупречна. Натаниэль Хепберн был абсурдно красив – с широкими плечами, длинными ногами, плоским животом, и сильными, загорелыми руками. Когда он не связывал свои каштановые волосы в хвост, то носил простой парик, а его одежда, хотя далеко не такая элегантная, как у Киллорана, была скромной и хорошо пошитой, облегая сильное молодое тело, пожалуй, даже слишком хорошо.
Он был умён, он был добр, он был честен, горяч и благороден. Совершеннейший образец с одним единственным серьёзным недостатком.
Он оказался достаточно глуп, чтобы влюбиться в неё.
Должно быть, он знает про неё. В Лондоне сплетни были безудержными, а она никогда не предпринимала ни малейшего усилия быть осторожной. По своим причинам она, фактически, добивалась дурной славы, и её усилия не пропали даром. В девятнадцать она уже дала отставку пятерым любовникам, один из которых был королевским герцогом втрое старше неё. Она вращалась в свете с яркой, казалось бы, весёлой безнравственностью, получая удовольствия везде, где находила, не заботясь о последствиях, и, уж конечно, никак не интересуясь одурманенными деревенскими юношами, которые хотели избавить её от всего этого и наплодить ей младенцев.
Барбара не сомневалась в том, что именно это и хотел сделать Натаниэль. Если она даст хоть малейший намёк на поощрение, он опустится на одно колено, предлагая своё сердце, руку, состояние и будущее в дебрях Нортумберленда, далёкого от магазинов, театров и цивилизации.
Она вообще никак его не поощряла, не считая случайной прохладной улыбки. Она пока не была жестокой по отношению к нему, хотя такое время, несомненно, настанет. Рано или поздно она должна будет прогнать его, до того как сама прельстится чем-то, чего никогда не сможет иметь.
Наверное, ей нужно соблазнить его. Мальчик, возможно, девственник, хотя Барбара в этом сомневалась. Пожалуй, если она уложит Натаниэля в постель и покажет вещи, которым научили её некоторые из наиболее пресыщенных её любовников, этого будет достаточно, чтобы он наконец-то разглядел истину.
Истина заключалась в том, что леди Барбара Фитцхью была шлюхой. Заслуживающей не больше и не меньше такого дурного повесы, как Киллоран, который использует её, а затем выбросит, будто никчемную тварь, каковой она и была.
За исключением того, что Киллоран, казалось, не хотел иметь с ней дело. Обеспокоенная, Барбара вновь бросила взгляд в зеркало. Её красота по-прежнему отражалась там – золотистые локоны, прозрачная кожа, огромные глаза и нежный рот. Она еще не начала увядать – у Киллорана не было никаких причин отталкивать её.
– У него дурные намерения по отношению к ней, я это знаю, – продолжал Натаниэль ожесточённым голосом. – Я не доверяю ему ни на миг. Он никогда в жизни не действовал из добрых побуждений, и, конечно, приютил девушку не из великодушия.
– Вы говорите о сестре Киллорана? – лениво спросила Барбара, подавляя в себе иррациональную ревность.
– Она не больше его сестра, чем Вы, несмотря на то, что он хочет, чтобы общество так думало. Вам это известно также хорошо, как и мне. Хоть убейте, я не могу понять, зачем она ему понадобилась.
– Это имеет значение?
– Я не могу стоять в стороне и позволять ему совращать невинную девушку.
– А почему бы и нет?
Натаниэль уставился на неё, на мгновение лишившись дара речи.
– Вы не понимаете, что говорите, леди Барбара.
– Конечно, понимаю. С какой стати Вас касается, соблазнит он девушку или нет? Она довольно симпатична, я признаю это, хотя и не совсем в общепринятом роде. Почему Вас должно беспокоить, уложит ли он ее в постель? Вы питаете к ней tendre (1)?
Вряд ли это было слишком легко – наблюдать, как краска заливает его лицо, а в удивительно синие глаза проникает выражение страдания.
– Нет, – ответил он.
И, конечно, это было всё, что он сказал. Его кодекс чести не позволял ему объясняться в чувствах любовнице хозяина дома. Его кодекс чести не должен был, вероятно, позволять ему даже переживать что-либо подобное, если уж на то пошло, но Барбара не заблуждалась на его счёт. Она узнавала этот тоскующий взгляд. Узнавала, потому что необъяснимо как, но испытывала ту же жестокую хрупкую тоску. Она обладала достаточным опытом, чтобы быть осторожной, но, тем не менее, это неразумное, опасное чувство проявляло стойкость.
– В таком случае я предлагаю Вам держать Ваше участие и Ваше мнение при себе. Я уже несколько лет знакома с Киллораном и знаю его характер. Он сделает именно то, что желает сделать, и никакой решительный молодой герой не сможет ему помешать.
Как она и думала, Натаниэль вспыхнул. Барбара поднялась и проследовала через комнату, позволяя своему телу слегка покачиваться, только чуточку, так чтобы можно было наслаждаться сомнительной смесью боли и удовольствия от созерцания его застывшего в тоске взгляда. Она должна переспать с ним, подумала Барбара снова. Напомнить себе, что он точно такой же, как и все другие мужчины, которые обладали её телом и верили её стонам удовольствия.
Он взглянул на неё, и Барбара подняла руку, чтобы дотронуться до него, затем опять позволила ей упасть – мудро в кои-то веки.
– На Вашем месте, Натаниэль, я нашла бы пухлую молодую любовницу, чтобы занять себя. Тогда бы Вы не тратили впустую время, беспокоясь о делах Киллорана.
Он не пропустил её мягко сформулированное предостережение.
– Меня не интересуют пухлые молодые любовницы, миледи, – сказал он. И поймал руку, которую она опустила.
Он был сильным. Его ладони были жёсткими, в отличие от мягкой, холеной плоти мужчин, которые дотрагивались до неё. Она смотрела на него, и у нее почти появлялась надежда.
Но надежда не для таких, как леди Барбара Фитцхью. Она перешла эту черту много лет назад. Барбара отдёрнула руку.
– Ого, сэр, – сказала она, беспечно рассмеявшись, – Вы обнаруживаете настоящий талант к флирту. Не позволяйте Киллорану поймать Вас на этом – он недостаточно ревнивый любовник, но следит за тем, чем владеет.
– Он владеет Вами, леди? – голос Натаниэля был низким, напряжённым, и тембр его дрожью прошёл через тело Барбары.
– Мною, сэр? Мною никто не владеет. И никто никогда не будет, – и без лишних слов она почти бегом оставила его.

______________
(1) tendre (фр.) - нежность, нежная любовь.

Продолжение следует...

СПАСИБО Замечательный перевод, и великолепная глава

 » Глава 7

Ну вот, ещё одна

Перевод - Обломова, бета - Москвичка.

Глава 7

Прошло три дня, прежде чем Эмма снова увидела Киллорана. Ей следовало находить это обстоятельство утешительным. Её простая одежда гувернантки так больше и не появилась, хотя прекрасное нижнее батистовое бельё добавило сомнительной скромности халату Киллорана. Она хорошо питалась: у Киллорана был не только талантливый повар, другие слуги также оказались внимательными и проворными. Стоило Эмме почувствовать лишь слабый холод, и в камин без просьб и напоминаний подкладывались дрова. Чай приносили за мгновение до того, как она понимала, что хочет пить, вместе с пирогами и лепёшками, обильно политыми маслом. И Эмма, которая всегда была неравнодушна к еде, после того как в первый же день объелась как поросёнок, решила, что лучше бы найти способ отвлечься от предложенной ей щедрости. В доме кузины Мириам пища была замечательно спартанской даже в праздники.
Эти три дня она провела не совсем в одиночестве. Натаниэль, весь вежливое участие и непосредственное очарование, учил её играть в карты. Здесь имелся некоторый пробел в её знаниях, так как Мириам полагала, что карты являются орудием дьявола. Основательно разгромив Натаниэля уже на второй день, Эмма продемонстрировала бесспорный талант к этому занятию.
– Мне это нравится, – бесхитростно объявила она. – Думаю, у меня несомненные способности.
Натаниэль с негодованием посмотрел на неё.
– Только не играйте на деньги, кузина Эмма. Для мужчины достаточно тяжело проиграть женщине большего мастерства, чем у него. Если же в этом будет замешана какая-нибудь денежная сумма, то последствия окажутся катастрофическими.
Она с любопытством подняла взгляд от карт.
– Почему Вы упорно продолжаете называть меня «кузина Эмма»? – спросила она. – Мы ведь не родственники. – Действительно. Но Киллоран иногда оказывается непреклонным, и он настойчиво утверждает, что Вы его незаконнорождённая сестра. Мы оба знаем, что это не так, но я с трудом могу звать Вас «мисс Браун», поскольку это точно так же маловероятно, а Вы, кажется, не стремитесь поделиться со мной Вашим настоящим именем. И называть Вас просто Эмма – слишком преждевременно.
– Вы не считаете, будто тот факт, что Вы бездельничаете, играя со мной в карты, в то время как я одета в халат Вашего хозяина, должен немного смягчить правила приличия?
– Вы желаете их смягчить? – спросил он, став вдруг напряжённо-внимательным.
Она посмотрела на него через стол. По правде говоря, он был очень красивым молодым человеком, но это было то, чего она не торопилась замечать. Её никогда не могли сбить с толку красивые лица – да, нашлось несколько даже при её уединенном образе жизни у кузины Мириам, но, тем не менее, Эмма ими просто не интересовалась. Она проводила почти всё своё время за чтением, предпочитая вымышленных героев этим, имеющим слишком много недостатков джентльменам.
Натаниэль Хепберн был, без сомнения, красивейшим молодым человеком, которого Эмма когда-либо видела. Его ясных синих глаз, румяного лица, густых каштановых волос и твердой челюсти должно было быть достаточно, чтобы растопить её равнодушное сердце.
Но ничего подобного не произошло. И как раз, когда Натаниэль пристально глядел на неё, Эмма поняла, что и не хотела бы этого.
– Нет, – призналась она. – Я просто хочу, чтобы нам было удобно друг с другом.
– Мы, кузина Эмма, – сказал он, и в его твердом голосе слышалась только легчайшая ирония, – мы связаны нашей зависимостью от гостеприимства Киллорана.
– И я лучше Вас играю в карты, – бодро добавила она. – Может быть, я решу зарабатывать этим на жизнь. Разве не так содержат себя некоторые джентльмены?
– Так Киллоран достиг своего нынешнего благосостояния, – откровенно признался Натаниэль.
– Он жульничает?
– Боже, не позволь ему услышать, как Вы говорите подобные вещи! – в ужасе воскликнул Натаниэль. – Даже не думайте об этом, и тем более не произносите по возможности вслух. Я сомневаюсь, что принадлежность к женскому полу защитит Вас от его гнева.
Эмма и сама в этом сомневалась. Несмотря на всё его невозмутимое, отстранённое обаяние, она подозревала, что Киллоран мог быть очень опасен, если его рассердить.
– Пожалуй, Вам стоит предупредить меня, – сказала она, с недавно приобретенной ловкостью перетасовывая карты, – о чём ещё мне не разрешается думать? – Вероятно, было бы лучше, если бы Вы вообще не позволяли себе думать, – посоветовал ей Натаниэль. – Свет осуждает умных женщин.
– Думаю, вряд ли я буду проводить много времени в обществе, несмотря на то, что сказал Киллоран, – она мельком взглянула на украшенный вышивкой халат. – Хотя с удовольствием побываю в опере.
– Вы любите оперу? Сам я терпеть её не могу. Множество толстух, которые только суетятся и визжат, – содрогнулся Натаниэль. – Хотя, если призадуматься, Киллорану, кажется, нравится. Я не могу представить, почему.
– Я вообще её не слышала, – сказала Эмма. – Дома нам не очень разрешалась музыка. Если бы отец поставил условие, что мои уроки должны продолжаться...
– И что это был за дом? – Голос Киллорана прозвучал мягко, спокойно и совершенно неожиданно.
Возможно, он и не думал, что она ответит на вопрос. Зато она подскочила на милю, сильнее стянув халат у горла, когда поворачивалась, чтобы посмотреть на него. Натаниэль поднялся, на его щеках горел слабый румянец вины. Она не совсем понимала почему. Но знала, что и сама чувствовала себя немного виноватой.
– Дом моего отца, – спустя секунду произнесла Эмма, ощутив, как её заливает краска стыда. Она всегда краснела, когда лгала.
– И как звали Вашего отца?
– Мистер Браун.
От этого дерзкого ответа в его глазах появился намёк на веселье. А затем он оставил тему, хотя Эмма не сомневалась, что рано или поздно он вернётся к этому разговору. Вероятно, когда она менее всего будет в состоянии иметь с ним дело.
– Я учил кузину Эмму играть в карты, – сообщил Натаниэль почти защищающимся тоном.
– Да что вы! И она проявляет хоть какие-нибудь способности?
– Слишком большие, – проворчал расстроенный Натаниэль. – Она решила стать профессиональным игроком.
Киллоран опустился на освобождённое Натаниэлем место.
– Думаю, Вы прекрасно с этим справитесь, – сказал он. – Мужчины будут так заняты, любуясь Вашей красотой, что оставят без внимания свои карты.
– Не будьте смешны, – неловко проговорила Эмма.
– Меня в этом редко обвиняют, – пробормотал он. – С чем Вы не согласны?
– Прежде всего, я отлично понимаю, что вовсе не красива. Не так, как леди Барбара. Возможно, моя жизнь была... уединенной, но я знаю, кто сегодня в моде, и они не такие, как я.
– Прошу Вас, поведайте, кто же сегодня в моде? – спросил он вежливо.
– Миниатюрные брюнетки, – искренне ответила Эмма. – И хрупкие блондинки. Я слишком высокая и к тому же... здоровая, чтобы считаться модной, а цвет моих волос достоин сожаления.
– Напрашиваетесь на комплименты, дорогая моя?
Она фыркнула, получая удовольствие от этого неженственного звука.
– Едва ли, милорд. Я сторонница честности и прямоты.
– А я и не знал. Тогда почему бы Вам не рассказать Натаниэлю и мне о Вашем детстве? Доставьте нам немного удовольствия от честности и прямоты.
Она посмотрела мимо него на пустой дверной проем.
– Натаниэль ушёл.
Киллоран не потрудился повернуться и проверить правдивость её слов. По правде говоря, он, видимо, раньше неё узнал о дезертирстве Натаниэля.
– Ну да, – без всякого выражения произнес Киллоран. Он откинулся назад, вытягивая свои длинные ноги перед собой. Его чулки были украшены крошечными бриллиантами, твёрдыми и холодными, как его сердце. – Идите в свою комнату, дитя. Миссис Рамсон ждет Вас.
– Зачем?
– Прибыла Ваша одежда. Ваш дебют в свете уже близко.
Эмме вдруг представилась отвратительная картина: её простая фланелевая одежда, которая и на четверть не занимала её шкафа в доме кузины Мириам.
– Какой одежды? – хрипло спросила она.
– Ну, что-то, чтобы оттенить Ваши... как Вы назвали свои ослепительные черты? Слишком высокая, слишком здоровая, с достойным сожаления цветом волос?
Она не смогла как следует возразить. Она впилась в него взглядом – на сей раз более открыто.
– Если Вы не вернёте мне одежду, в которой я пришла, чего-нибудь простого будет достаточно.
– Я подумывал о розовом и абрикосовом, – сказал он мягким голосом. – Вам следует видеть свое лицо, дорогая Эмма. Я похож на мужчину, который одел бы Вас в розовое и абрикосовое? Разве мой дом похож на жилище человека с отвратительным вкусом? Ступайте к миссис Рамсон. Я приду через минуту. Сегодня вечером мы отправляемся в оперу. «Орфей и Эвридика». Я лишь надеюсь, что зрелище будет достаточно кровопролитным, чтобы порадовать Вашу жестокую душу.
Эмма поднялась, разрываясь между стремлением сообщить ему, что её не интересует ни новая одежда, ни опера, и очень естественным желанием побаловать себя столь редкими удовольствиями. Она выпрямила спину, и роскошный халат собрался складками вокруг неё. Она хотела сказать ему, что её душа нисколько не жестокая, но недавняя история опровергала это. Кроме того, в этот момент она была одержима довольно сильным желанием бросить что-нибудь в своего хозяина.
– Как Вам угодно, – натянуто произнесла она, выметаясь из комнаты.
Она почти ожидала услышать, как её будет преследовать его издевательский смех. Но пока она закрывала за собой дверь, не раздалось ни единого звука.
***
Дом Киллорана находился менее чем в миле от дома де Винтеров в Кроуч-энд, но вполне мог бы оказаться и на другом континенте. Мириам де Винтер предпочитала серые цвета, жёсткую мебель, целесообразность во всём и педантичное соблюдение этикета. По сравнению с той строгой атмосферой дом Киллорана походил на гарем – все эти яркие, как у драгоценных камней, цвета, шелка и подушки. Спальня Эммы на третьем этаже была мечтой сибарита: под ногами толстые персидские ковры, кровать столь мягкая, что Эмма чувствовала себя спящей на облаках, и шёлковые портьеры на высоких окнах, выходящих на заснеженные лондонские улицы.
Её комната у кузины Мириам была монашеской кельей с узкой твёрдой кроватью, голыми полами и грубыми шерстяными одеялами. Немного странно, но Эмма с трудом заставляла себя вспоминать, что для неё этот дом ничем не лучше особняка де Винтеров.
Ей нужно уехать. Она так и сделает, обещала себе Эмма, как только разыщет какую-нибудь приличную одежду. К сожалению, мерцающий чёрный шёлковый газ, который почтительно держала миссис Рамсон, казалось, не очень подходил под определение «приличный».
– Его светлость сказал, что Вы должны будете надеть это сегодня вечером, мисс, – сказала пожилая женщина, когда Эмма сняла халат, оставшись только в белом кружевном льняном белье.
– Откуда Вы знаете? – возразила она, глядя на кучу новой одежды на кровати. – Все эти платья выгладят одинаковыми, кажется, здесь не очень большой выбор.
– Распоряжения его светлости. У него очень развито чувство прекрасного, да. Вы должны одеваться только в чёрное, белое и серебристое.
– Почему?
– Спросите его сами, мисс. Он будет здесь через минуту.
– Конечно же, нет! – воскликнула Эмма, затем схватила чёрное платье и стала натягивать его на голову, отмахиваясь от неуклюжих попыток миссис Рамсон помочь ей. Платье прикрывало только её плечи, когда дверь без всякого стука отворилась. Под ярдами тонкой, как паутинка, ткани Эмма позволила себе тихое рычание.
– Снова спорите с миссис Рамсон, ангел мой?
Эмма дернула платье вниз, почти надеясь, что оно порвется. Этого не произошло, и льнущий чёрный шёлковый газ идеально облёк её фигуру.
– Я не привыкла одеваться в присутствии зрителей, – ответила она серьёзно.
Киллоран уже расположился в самом удобном кресле и, казалось, готов был хорошо провести время.
– Привыкайте, Эмма, – произнёс он. – Это довольно модно. У знаменитых красавиц есть чичисбеи, которые руководят выбором драгоценностей и макияжа. Считайте, что я просто слуга Вашего изысканного очарования.
Она нахмурилась.
– Я не знаменитая красавица, – прошипела она, шагая к нему, в то время как позади неё миссис Рамсон изо всех сил старалась застегнуть несметное число крошечных чёрных пуговиц, – я не пользуюсь макияжем, и у меня нет никаких драгоценностей.
Она остановилась, гнев завёл её и так довольно далеко. Она находилась уже опасно близко к нему, а он просто смотрел на неё с этим холодным, оценивающим выражением на лице. Долгие секунды он молчал, просто позволяя своим векам опускаться, пока осматривал её сверху донизу.
– Возможно, Вы правы, – проговорил он, наконец, – Вы не обычная красотка. Однако Вы и в самом деле... великолепны. – В его словах был скрытый жар, испугавший её, но, мгновение спустя, всё исчезло, и Киллоран откинулся назад, наблюдая за нею с бесстрастным интересом. – Вам пока не нужен макияж, только мушка или две. Что касается драгоценностей, я намерен исправить этот недостаток.
Она отошла назад, совершенно расстроенная и его жаром, и его холодностью.
– Я не могу принять от Вас драгоценности, – сказала она.
– Почему бы и нет? Вы приняли одежду, пищу, постель и мою скромную помощь в некоторых... ах... других делах. Нет причин, почему Вам с таким же успехом нельзя принять и драгоценности. Поверьте, дитя, о расходах можно не переживать. У меня больше денег, чем я могу потратить, как бы сильно не пытался.
– Нет.
Он поднялся, и она отошла ещё дальше. Миссис Рамсон, нахалка, исчезла, закрыв за собой дверь и оставив Эмму наедине с Киллораном. Он, крадучись, подступал к Эмме, но она сказала себе, что пугаться нечего. Однако продолжала отступление.
Стена слишком скоро оказалась у её спины. Киллоран продолжал подходить ближе, и ещё ближе, так что его одежда слегка задевала её, и Эмма почувствовала, как в неё проникает жар его тела. Странно, она никогда бы не подумала, что в этом мужчине есть хоть унция тепла.
– Вы будете носить то, что желаю я, делать то, что желаю я, – произнес Киллоран вкрадчивым голосом. – Вы ведь знаете это?
Она хотела согласиться. Она хотела сделать что-нибудь, чтобы заставить его отодвинуться от неё, освободить её от его пронзительного взгляда. Эмма чувствовала себя затравленным кроликом, пойманным в ловушку и встретившим неумолимую смерть в глазах охотника.
Но она не могла. Она не могла сжаться и начать лепетать, позволив ему узнать, насколько он её запугал.
– А если я откажусь? – её голос немного дрожал, но, по крайней мере, Эмма не сдавалась.
Платье было с очень низким декольте, выставляя на обозрение слишком много её обнажённой плоти. Спутанные рыжие волосы покрывали её плечи, и он взял одну прядь, пропустив между своими длинными, усыпанными драгоценностями, пальцами, словно торговец, проверяющий шёлк. А затем медленно провел локоном по незащищённой выпуклости её груди.
Она не могла справиться с шоком, вызванным этой утончённой лаской. Это не должно было так подействовать на её – это были всего лишь её собственные прискорбно рыжие волосы, но прикосновение к её мягкой коже было потрясающим, возбуждающим, и она издала испуганный тихий звук.
– Вы не откажетесь, Эмма, – мягко произнёс он, повторяя ласку. – Вы очень умная девочка, слишком мудрая для Вашей же собственной пользы. Вы знаете, когда можно выиграть сражение, а когда цена драки слишком высока. Вы наденете то, что я хочу. Так ведь? – Третий раз локон скользнул по её груди, опускаясь к декольте, чтобы нырнуть за лиф платья. Эмме хотелось закричать.
Вместо этого она прикусила губу.
– Пока что, – выдавила Эмма, поражённая тем, что её голос не дрожал. Она хранила каменно-неподвижное выражение лица, но он был слишком наблюдательным, чтобы не заметить, как быстро поднимается и опадает её грудь, приливает цвет к щекам. Он, несомненно, подумает, Бог знает что.
Секунду он не двигался. А затем выпустил прядь. Эмма лишь успела перевести дух, когда вместо этого его пальцы коснулись её кожи, пройдясь по краю корсажа – лёгкая, разрушительная ласка.
– Бриллианты, – произнес он задумчивым голосом. – Гарнитур из белого золота. И Ваши волосы – распущенные и ненапудренные.
Она ахнула:
– Я буду выглядеть, как шлюха!
– Вы будете выглядеть экстравагантно. Никто не посмеет назвать мою сестру шлюхой.
– Я не Ваша сестра.
Киллоран всё ещё касался её груди. Тёмная улыбка, которая осветила его лицо, была далеко не ободряющей. Он наклонился ближе, так близко, что она могла ощутить теплоту его дыхания у своих полуоткрытых губ. Она почувствовала, что сдается. Если бы за её спиной не было стены, она не смогла бы стоять. Действительно, Эмма оставалась совершенно неподвижной, не осмеливаясь дышать, и видела только его тёмно-зелёные глаза, смотрящие в её, чувствовала его дыхание на её губах, его руки на её груди.
– Помните об этом, – прошептал он так близко, так отчаянно близко. А затем внезапно отодвинулся, освобождая Эмму от своих прикосновений, взгляда, своей силы, и ей едва удалось не рухнуть на пол.
Но всё же она была сделана из более твёрдого материала. Эмма не двигалась, просто ждала, пока он не окажется у двери.
– Почему Вы одеваете меня так? – спросила она обманчиво спокойным голосом, полная решимости не позволить ему узнать, насколько он её взволновал.
– Моя прихоть.
– Вы хотите, чтобы люди думали, что я Ваша собственность.
Он улыбнулся.
– Ну что за безжалостно откровенная манера выражаться, любовь моя. Скажем просто, что я хочу распространить моё покровительство и на Вас. Никто не предположит в Вас объект нападок, если Вы будете одеты в чёрное и серебряное.
– Я ненавижу чёрный.
– Как не стыдно! На Вас он выглядит великолепно. Кстати, так уж случилось, что Вы в трауре. Или Вам удобнее забыть о злосчастной кончине Вашего дяди?
Вздрогнув, Эмма уставилась на него.
– Вы очень плохой человек, – сказала она.
Его улыбка стала блаженной.
– Благослови Вас Бог, дитя. Я не был уверен, что Вы заметили.



Продолжение следует...