Panda-Ninja: 14.04.21 18:43
svetlan-ka: 16.04.21 22:33
Damikosha: 18.04.21 00:30
Nadin-ka: 20.04.21 08:32
LuSt: 20.04.21 12:32
В моем распоряжении имелся только адрес «Восходящей луны», предусмотрительно записанный на обороте фотографии. Его-то я и продиктовала маме. Затем, сказав друг другу «люблю тебя», мы попрощались.
Солнце выстилало улицы города золотым ковром. Совсем скоро асфальт начнет плавиться от жары. И хотя всего несколько часов назад Френчмен-стрит, несомненно, бурлила, толпы людей и сейчас продолжали заполнять тротуары.
Большие фасадные окна «Восходящей луны» казались черными и неприветливыми. Все, что сверкало и искрилось жизнью прошлой ночью, теперь поблекло и стихло, и даже погашенная неоновая вывеска стала просто пустой рюмкой. Должно быть, Лас-Вегас при свете дня выглядит совершенно уныло.
Полагая, что до обеда в бар можно даже не соваться, я уже решила вернуться во Французский квартал и приглядеть в витринах магазинов что-нибудь из легких вещей, которые могла бы носить, пока жду посылку.
Но какое-то движение за стеклом заставило меня подойти к двери и повернуть ручку, которая сразу поддалась. Изнутри пахнуло несвежим пивом и застарелым запахом табака. Я поморщилась и вошла.
— До пяти закрыто.
Давешний бармен водружал стулья на столы. Пол пестрел окурками и липкими пятнами от пролитых коктейлей.
— Я пришла не за выпивкой. — Схватив стоящую рядом щетку, я начала подметать. — Хочу устроиться на работу.
Не запнувшись и даже не посмотрев в мою сторону, бармен продолжил быстро поднимать стулья.
— Я думал, ты ищешь сестру.
— Мне надо где-то жить и что-то есть, пока я ее ищу.
Наконец он оставил стулья в покое, а я прекратила мести пол.
— Работала когда-нибудь в баре?
— Нет.
— Ты принята.
— Что? — опешила я.
— На носу Марди Гра. Нам нужна помощь. Котелок у тебя варит, разберешься.
Возможно, это был комплимент, но неточно.
— Энн, — представилась я. — Энн Локхарт.
— А я Король.
— Король чего?
— Так меня зовут.
Я хотела было спросить имя это или фамилия, но постеснялась.
Бармен улыбнулся, видя мое замешательство.
— Мама любила Элвиса.
— Ах, этот король!
— Точно, — кивнул Король. — Так тебе нужна работа?
— А разве не надо сначала поговорить с хозяином? — Не то чтобы у меня было такое желание.
— Он редко занимается текучкой. На это здесь есть я.
— Когда приступать?
— Ты уже приступила, — указал на щетку Король.
***
Собственно, мой рабочий день должен был начаться часов в восемь вечера, с появлением первых клиентов. Король заведовал баром. А я стану обслуживать столики. Интересно, насколько это сложно?
— Минимальный оклад плюс чаевые, — сообщил Король, пока вел меня наверх. — И вот еще.
Он открыл дверь комнаты: кровать, стул, тумбочка, комод и пустой шкаф без дверцы. И хотя золотисто-оливковые цвета интерьера так и кричали о середине семидесятых, здесь, по крайней мере, было чисто.
— Ванная там. — Мой спутник прошел по голому деревянному полу и включил свет.
Ярко-белая плитка и ванна на когтистых лапах, обрамленная совершенно новой, на первый взгляд, душевой занавеской.
— Сейчас на втором этаже никто не живет. Если повезет, подоспеют и другие помощники. Если же нет, придется набрать временный штат к Жирному вторнику.
— А как же вы? — спросила я. — Мне казалось, жилье входит в условия.
— Я так много вкалываю, что, когда заканчиваю, хочу убраться отсюда подальше.
Знакомая история. Я и сама обитала в квартире над своим офисом. К слову о замкнутом образе жизни.
Мне не терпелось спросить, где живет Джон Родольфо, но я не хотела, чтобы Король причислил меня к его оголтелым поклонницам.
— Вы так мне доверяете, что не боитесь оставлять здесь одну?
— А ты собралась стянуть что-нибудь, дорогуша?
Я вскинула брови от такой фамильярности.
— Э-э, нет.
— Так и знал. Да и потом, я уношу деньги с собой. Хочешь украсть выпивку — флаг в руки.
— А как насчет еды?
— У нас нет кухни. Безалкогольные напитки и кофе предоставляются бесплатно. Но никакого алкоголя во время работы.
— Отлично. — Я не особая любительница спиртного, поскольку так и не смогла оценить его вкус.
— Но опять же, — продолжал Король, — мы в Новом Орлеане. Здесь покупают еду на улицах и в продуктовых магазинах. Тут куда не плюнь, всюду кто-нибудь стряпает.
— Наслышана.
— Тебе надо поспать, потому что придется работать, пока бар не опустеет. Рано это произойдет или поздно зависит от того, насколько клиенты любят музыку.
Идея лечь в кровать, задернув шторы и на время отрешившись от проблем, была столь же заманчивой, как и желание принять душ и сменить одежду.
— У вас каждый вечер выступают новые музыканты? — осведомилась я.
— Как правило, местные, — кивнул Король. — Играют за чаевые.
— И только?
— Музыкантов в Новом Орлеане не в пример больше, чем денег.
— А кто из них больше привлекает клиентов?
— Народ валит на Джонни.
Джонни? Родольфо меньше всего походил на известных мне Джонни.
— Если он решает играть, — продолжал Король, — люди заходят с улицы, как только он берет первые ноты, потом слух разносится по округе, и соседние бары пустеют...
— Он настолько хорош?
Король выгнул густую черную бровь.
— А ты разве не ощутила?
Если бы я не слышала игру Родольфо прошлой ночью, то не поняла бы, о чем идет речь. Но я слышала и ощутила. Со щемящим чувством внутри я отчасти поддалась этому ритму и хотела большего, испытывая чуть ли не возбуждение. Не удивительно, что женщины устремляются за Родольфо в служебное помещение, чтобы перепихнуться по-быстрому.
— Иногда кажется, что он одержим музыкой, — проворчал Король, — а может быть, это музыка овладевает всеми вокруг.
Какая странная фраза.
— Кажется, вы хорошо его знаете, — предположила я.
Король метнул на меня быстрый взгляд, и я вновь поразилась необычайно светлому цвету его глаз.
— Мы с Джонни два сапога пара.
***
Проснулась я в такой непроглядной тьме, что потерялась в пространстве. Но тут послышался смех, грянул барабан и заиграла труба. «Восходящая луна» открылась. С таким шумом вряд ли поспишь в темное время суток. Однако нищим выбирать не приходится, и к тому же к следующей неделе у меня все равно день поменяется с ночью.
Видимо, именно по этой причине мой предшественник повесил здесь настолько плотные шторы, что через них не приникал ни один лучик света. Должно быть, в этой комнате долгое время спали днем.
Я приняла душ, радуясь хорошему напору воды, затем достала смену одежды, которая по большей части была такой же, как прежняя, только более чистой. Потом заплела французскую косу и на том завершила приготовления. Я никогда не делала макияж, да и косметики не имела. Красить мое лицо — все равно, что двухэтажный колониальный дом, который как был, так и останется старым под слоем краски. Капелькой цвета суть не изменишь.
Лестница располагалась неподалеку от задней двери, которая сегодня оказалась открытой. От запаха чего-то пряного и зажаренного почти дочерна мой рот наполнился слюной. Последний раз я ела в «Кафе дю Монд».
Я торопилась, но, задержавшись на мгновенье, все же вдохнула этот аромат, такой манящий, что почти осязаемый, и с трудом удержалась, чтобы не пойти на него, как мультяшный пес за сарделькой.
Музыканты играли спокойную размеренную мелодию, и я раскачивалась в такт с ней: глаза закрыты, сквозь проволочную сетку двери сквозит ветерок, прохладный и теплый одновременно, пахнущий солнцем, водой и ночью.
Но тут раздалось шуршание, я резко распахнула глаза и стала всматриваться в темноту за дверной сеткой, хотя разум кричал отступать к шумному людному бару. К сожалению, одной из лучших (и худших) черт моего характера всегда было любопытство.
Что там такое? Крыса? Собака? Или более опасное существо?
Вспыхнул огонек сигареты, к небу потянулся белый дымок, и две луны отразились в солнцезащитных очках Родольфо, когда тот поглядел в мою сторону.
— Что вы тут делаете в темноте? — выпалила я.
— В темноте?
Ладно, глупый вопрос. Что ему та темнота, и к тому же я прекрасно видела, что он курит. Но...
Откуда он пришел? На первый взгляд, вокруг не было ничего кроме ночного мрака.
Он снова затянулся длиной тонкой сигаретой, которая своим старомодным видом напоминала те сигариллы, что курили плантаторы, наблюдая за рабами на табачных плантациях.
— Вам вредно курить, — произнесла я.
Родольфо издал лающий смешок, не показавшийся мне веселым.
— Мне и жить вредно, чика.
Он продолжал глядеть в мою сторону, нервируя плоским отражением луны в очках.
— Что ты делала наверху?
— Там я живу, здесь — работаю.
Родольфо отбросил сигарету ленивым щелчком, и ее зажженный кончик проплыл в воздухе, подобно падающей красной звезде.
Несмотря на неспешный звук шагов, он так быстро оказался у двери, что я не успела скрыться. Не то чтобы мне было, куда бежать.
— С чего это ты вздумала устроиться сюда?
— Из-за денег? Из-за жилья? Из-за вашего обаяния?
Попытка пошутить не удалась. Впрочем, и попытка была так себе.
— Тебе лучше вернуться домой.
— Мой дом здесь. В данное время.
— Я хотел сказать, вернуться туда, откуда ты там явилась.
— Не желаете, чтобы я тут находилась?
Я собиралась изобразить сарказм, но вопрос прозвучал как угодно, только не саркастично. За ним крылась маленькая испуганная девочка, а такие девочки часто пропадали.
Родольфо сделал глубокий вдох, словно принюхиваясь. Возможно, таким образом он всего лишь пытался обострить чувства. Он не мог меня видеть, поэтому пытался учуять? Такое поведение должно было настораживать, а оно, как ни странно, возбуждало.
— Чего я желаю... — глухо сказал Родольфо и приблизился.
Я отступила. Он поднял голову и замер, а потом произнес уже нормальным голосом, насколько это возможно с его сексуальным тембром:
— Я желаю, чтобы ты ушла.
Забавно, но я не считала, что Родольфо желал именно этого, и тоже не хотела уходить, несмотря на его странные повадки. Все в этом мужчине казалось мне привлекательным.
— Король сказал, он тут за главного, — начала я.
— Серьезно? — Родольфо быстро преодолел короткое расстояние до двери, открыл ее и прошел мимо меня в бар. Толпа при виде него разразилась приветствиями. Он пожал чью-то руку, однако не остановился, а сразу направился к стойке и Королю.
Родольфо сказал несколько слов, Король что-то ответил. Я подошла ближе.
— Она нужна нам, — огрызнулся Король.
— Нет, не нужна.
— Поверь мне, Джонни, эта девушка будет полезной.
— Ты сбрендил, — пробурчал Родольфо, затем повернулся и направился к импровизированной сцене под одобрительные крики и похлопывания по плечу.
Я не понимала, что происходит. Родольфо как будто тянулся ко мне и одновременно опасался. Почему? Ведь он меня даже не видел. Может, я пахла как-то не так?
Король подозвал меня, и я подошла к концу барной стойки.
— Что ты ему сказала?
— А он что сказал?
Король покосился на Родольфо.
— Сказал, что слышит твой голос.
— Это плохо?
— Для Джонни — да. — Бармен с тревогой взглянул на Родольфо, когда тот начал играть на фортепиано.
— Почему?
Король отошел, ничего не ответив.
Я посмотрела на Джона Родольфо и вспомнила события прошлой ночи. Он в темноте по ту сторону двери, а я стою в коридоре и слушаю, как он говорит сам с собой.
Возможно, он слышит множество голосов. Возможно, они велят ему делать то, о чем и подумать страшно. Например, убивать людей.
Внезапно мысль о том, чтобы убраться отсюда, показалась не такой уж плохой.
Король сунул мне в руки блокнот и карандаш. Поглядев на них какое-то время, я подняла взгляд:
— Я думала, что уволена.
— Даже не приступив к работе?
— Но... — Я бросила взгляд на Родольфо, который теперь играл так, что у меня возникали мысли о смятых простынях и душных ночах Луизианы.
— Джонни, может, и владелец этого бара, но мне он не хозяин, — пожал плечами Король. — К тому же, кроме тебя, желающих не нашлось.
— Ну спасибочки, — сказала я. — Что делать?
— Принимать заказы. Я готовлю напитки. Ты их относишь клиентам.
— И все?
— Я сообщаю тебе сумму счета. Ты берешь деньги. И запоминай, где чья выпивка. Они это любят.
Вечер переставал быть томным. Я полагала, что с легкостью запомню, кто что заказывает, но когда пытаешься записать одно название, а тебе уже диктуют второе, и при этом люди смеются, гремит музыка, а из-за трех столиков уже машут руками... тут немудрено все забыть.
И я начала делать пометки к напиткам. Водка-тоник: красная рубашка. «Миллер лайт»: голубые тени. Этот метод сработал.
Что не сработало, так это демонстрация фотографии Кэти. Некоторые посетители смотрели на нее лишь мельком, другие и вовсе отворачивались. Люди приехали отдыхать и накануне Марди Гра не желали слышать о пропавших сестрах.
Laissez les bons temps router! Что в примерном переводе с каджунского диалекта французского означает «наслаждайтесь жизнью».
Во всяком случае, этой ночью никто в «Восходящей луне» не стал рассматривать снимок Кэти. Чем больше я думала об этом, тем больше убеждалась, что идея с его демонстрацией была не самой блестящей. Какова вероятность, что мне попадется человек, который встречал мою сестру?
Почти нулевая. Конечно, это не означало, что я собиралась бросить поиски.
Родольфо играл долго, сначала на пианино, потом на саксофоне. К нему присоединялись то одни, то другие музыканты.
А люди все прибывали. И всех мучила жажда. Мои старые кроссовки, выбранные больше для удобства, чем для поддержки стопы, не подходили для этой работы. Ноги гудели так сильно, что отдавалось в глазах.
Я так закрутилась, что даже не заметила ухода Родольфо. Но внезапно толпа поредела, и когда я глянула в угол-сцену, на пианино играла женщина, а саксофон куда-то исчез.
Natali-B: 20.04.21 12:42
Кьяра: 20.04.21 20:36
nice Girl: 21.04.21 07:23
Ани: 21.04.21 08:25
Stella Luna: 21.04.21 15:06
mada: 21.04.21 15:48
lanes: 21.04.21 20:02
LuSt: 23.04.21 12:17
Nadin-ka: 27.04.21 08:56
LuSt: 27.04.21 11:35
Этой ночью я так устала, что рухнула в кровать и уснула, едва голова коснулась подушки. И все для того, чтобы проснуться, хватая ртом воздух, в самый темный предрассветный час.
Сердце стучало так громко, что, напрягая слух, я различала только его удары.
Что могло меня разбудить?
В Филадельфии я жила одна. Мне ли бояться того, что я единственная живая душа в «Восходящей луне»?
Только Филадельфия была моим домом, а Новый Орлеан — довольно странное место, причем «странное» здесь ключевое слово.
В комнате наверху что-то скреблось. Я села, вскинула голову к потолку, хрустнув шейными позвонками, и прищурилась. Сама не знаю, что рассчитывала увидеть, не обладая рентгеновским зрением.
Затаив дыхание, я ждала, но больше ничего не слышала.
Однако что-то меня разбудило и растревожило даже во сне. Я не была трусихой, но вряд ли смогла бы уснуть снова, не удостоверившись, что слышала всего-навсего мышку, распахнувшийся ставень или гуляющий по карнизам ветер.
Несколько мгновений спустя, одетая и босая, я кралась по черной лестнице, отчаянно мечтая о фонарике, которого не нашлось в моей комнате.
Звук, напоминавший царапанье когтей по дереву, раздавался прямо по курсу.
— Эй? — позвала я.
Что-то ринулось вниз по лестнице, что-то черное, маленькое и визжащее, как пресловутые баньши из сказок.
Я прижалась к стене, когда существо пронеслось мимо.
Только когда оно скрылась в черном проеме, я смогла опознать издаваемый им звук.
— Кошка, — с трудом произнесла я. — Всего лишь кошка.
Бум.
— Или нет, — распахнула я глаза.
Холодный ветер налетел словно из ниоткуда, превращая выступившую на теле испарину в лед и принося с собой шепот, очень похожий на человеческий.
Я никогда не верила в призраков, будучи слишком приземленной особой. Конечно, мне и не доводилось с ними встречаться. А я верю только в то, что вижу.
Салливан назвал «Восходящую луну» проклятым местом, дескать, по слухам, здесь водятся привидения, хотя сам он, похоже, не верил в такие явления. Впрочем, как и я.
Однако, оказавшись одна в шепчущей темноте, я была вынуждена пересмотреть свое мнение.
Намереваясь выяснить правду, я осторожно шагнула к двери наверху лестницы, повернула ручку и вошла.
Невзирая на пристальный взгляд широко раскрытых глаз, я ничего не увидела. Кромешная тьма окутывала меня бархатным покрывалом. В глубине комнаты раздавались гортанные звуки.
Быстро вытянув руку, я нащупала пальцами стену. Один щелчок, и крошечную комнату озарил свет единственной голой лампочки под потолком.
Возле плотно занавешенного окна стояла кровать; метавшийся в ней человек стонал и издавал невнятные звуки.
Джона Родольфо, похоже, мучил кошмар. Спящий сбросил одеяла, открыв взору свою наготу.
Я просто не могла отвести глаз от этого мужчины — я же не слепая. Не могла не восхищаться — и не мертвая.
Тело Родольфо блестело от пота, тонкий слой которого лишь подчеркивал рельефные мышцы и гладкую оливковую кожу. Для музыканта он обладал весьма развитой мускулатурой и внушительными кубиками пресса. Он что, жал от груди пианино?
Ощущая неловкость из-за того, что вломилась сюда таким образом, я начала отступать к двери, но Родольфо продолжал стонать и корчиться, словно от страшной боли, и я замешкалась.
Я не могла оставить его в таком состоянии. Мне часто снились кошмары после исчезновения Кэти. И я знала, что лучше проснуться, чем досмотреть один из них до конца.
— Родольфо?
Ответом мне был только стон.
— Джон? — уже громче позвала я и сделала робкий шаг к нему.
— Нет! — крикнул он и судорожно прогнулся, словно вырываясь из цепких рук.
И что теперь? Звук моего голоса, похоже, только навредил.
Я стояла и не знала, что предпринять. Потрясти Родольфо, чтобы он проснулся? Это было бы смело, даже для меня. Закусив губу, я переминалась в дверях и вздыхала. Неожиданно он перестал метаться и повернул лицо к двери.
— Энн?
Мне хотелось тихо слинять в свою комнату, но это был бы трусливый поступок, и я решила остаться.
— Простите. Я услышала шум. Не знала, что вы здесь.
Родольфо сел и накинул простыню на колени. Это движение лишь принудило меня скользнуть взглядом по белому хлопку и заметить нечто весьма интересное. Нет, надо возвращаться в кровать, пока я не наломала каких-нибудь дров.
— Я... Ох... — Родольфо приложил руку к голове. На нем не было черных очков. Я впервые видела его без них, и он казался моложе, даже с закрытыми глазами.
Странно. Почему же они закрыты? Разве что...
И не успела я унять воображение, как оно нарисовало картину: вот Родольфо поднимает веки, а под ними пустые глазницы. Я моргнула и отвернулась. То, что этот мужчина не мог видеть меня, не давало мне права беззастенчиво глазеть на него, раздетого и сонного.
— У меня разболелась голова, — произнес он. — Поэтому я поднялся сюда и прилег.
— Мигрень? — Я снова взглянула на него, нашарившего на тумбочке очки и водрузившего их на нос.
— Мм.
Пора было убираться. Бедняга приходил в себя после мигрени. Я никогда не страдала от этой болезни в отличие от мамы. Если та не принимала лекарства, то всегда просыпалась с затуманенным от боли сознанием.
Тем не менее я и сама не заметила, как подошла ближе.
— У вас часто бывают мигрени?
— Нет, — горестно скривил губы Родольфо. — С недавних пор.
Динь-дон! Травма головы могла вызвать слепоту, а также объяснить головные боли.
— Вы потеряли зрение в результате травмы?
Родольфо фыркнул удивленно и вместе с тем... весело?
— Травмы? — повторил он. — Что ж, можно и так сказать.
Когда ожидаемых подробностей не последовало, я спросила сама, потому что просто не могла не спросить:
— Что произошло?
— Ничего, что поддается объяснению, — проворчал Родольфо.
Я было открыла рот и снова его закрыла, не в силах заставить себя продолжать допрос. Всякое любопытство имеет свои пределы.
— Но головные боли прекратятся со временем?
— Нет, если они — расплата за грехи.
— Что?
— Шутка. Не обращай внимания.
Родольфо встал и заученным быстрым движением дважды обернул простыню вокруг бедер. Затем подошел к раковине, поплескал в лицо холодной водой и откинул назад волосы, взметнув кучу брызг, которые подобно дождю забарабанили по старым деревянным половицам.
— Тебе неловко оставаться со мной наедине? — спросил он.
Оторвав взгляд от пола, я посмотрела в его скрытые за темными очками глаза. Тот, кто придумал фразу о зеркале души, знал, о чем говорил. Невозможность видеть глаза Родольфо начинала меня утомлять. С этими зеркальными стеклами возникало ощущение, что он напрочь лишен души.
Я саркастично усмехнулась в ответ на свои мысли и прозвучавший вопрос.
— Нет. Но даже если и так, вы хозяин этого дома и можете оставаться тут, сколько угодно.
— У меня есть квартира на Сент-Энн, но я редко ей пользуюсь. Так проще... — Голос Родольфо стих.
Я понимала. Он работал здесь, так зачем же идти несколько кварталов, тем более, когда для него это не так-то просто? Преимущества комнаты на третьем этаже должны были перевесить все доводы в пользу похода домой.
— Наверное, мне надо поблагодарить вас за то, что разрешили остаться, — сказала я.
— Грядет Марди Гра, — пожал плечами Родольфо, и мышцы на его руках и груди плавно заиграли, словно волна прокатилась под кожей. Я надеялась, что не пустила слюни, а если и пустила, он хотя бы не увидел. — Нищим выбирать не приходится, oui?
Я слегка удивилась, услышав, что он перешел на французский.
— Мне казалось, у вас испанские корни.
— Я такой, какой есть. Родители мои давно умерли. — Родольфо отвернулся. — Все, кого я знал, мертвы.
Меня тронула грусть в его голосе. Я знала, что такое боль и утрата, знала, что ностальгия помогает и вместе с тем ранит. Только по этой причине я пересекла комнату, протянула руку и коснулась Родольфо.
Он предупреждал, что этого делать не стоит. Почему я ему не вняла?
Стоило нам соприкоснуться, как Родольфо развернулся с такой скоростью, что я увидела лишь размытое пятно. Его руки сомкнулись на моих локтях, и я вздрогнула то ли от жара его ладоней, то ли от слегка чрезмерной силы, с которой он сомкнул пальцы.
— Джон, — начала я, и он чертыхнулся на смеси испанского и французского, однако речь его была слишком невнятной, чтобы я могла ее разобрать, даже если бы хорошо владела этими языками.
Я рассматривала свое отражение в его очках. Страх, который я испытывала, не проступал на моем лице. К тому же я казалась более привлекательной, чем была на самом деле, этакой роковой обольстительницей. Неудивительно, что Родольфо меня поцеловал.
Ахнув, я распахнула рот, когда он поставил меня на цыпочки и накрыл мои губы своими. Он не мешкал, а шел напролом. И мне это нравилось.
Я была не из тех женщин, которые привлекают мужчин. По крайней мере, до этого дня. Сегодня Джон Родольфо целовал меня так, словно ждал этого всю свою жизнь. Смаковал мой рот с таким упоением, будто хотел запомнить каждый его уголок. Когда он царапнул зубами мою нижнюю губу, я испытала сладкую боль, которую он слизнул языком. Сила, с которой он сжимал мои руки, постепенно смягчилась. Но я не сбежала, наоборот, вздохнула и уступила.
Короткие аккуратные усики и бородка Родольфо казались колкими и вместе с тем мягкими. Движимая новым ощущением, я потерлась щекой о его лицо и не только.
Простыня соскользнула на пол, а я и ухом не повела, сосредоточившись и телом, и разумом на точках касания наших тел. Кожу покалывало, словно в меня вливался источаемый Родольфо поток электричества. Еще никогда я не чувствовала себя настолько живой.
Вкус его отдавал полночью, запах напоминал летний дождь, волосы были гладкими, влажными и довольно короткими. Не в силах сдерживаться, я скользнула рукой по его шее, плечу и груди, а затем двинулась ниже.
Но стоило мне добраться до живота, как Родольфо отпрянул и завернулся в поднятую с пола простыню, хотя ничто не могло скрыть холмик на белой хлопковой ткани, свидетельствующий о его возбуждении.
— Зря я это сделал, — сказал Родольфо, прочистив горло.
— Я была не против.
— Это плохая идея, — вскинул он голову.
— Какая идея?
— Мы с тобой.
— А по-моему, идея превосходная.
— Есть вещи, о которых ты не знаешь... — Родольфо провел пальцами по волосам, замедляясь при столкновении со спутанными прядями.
Я хотела было спросить «какие?», но тут же закрыла рот, когда свет лампочки упал на поднятую руку Родольфо.
Тонкий белый шрам прорезал его запястье.
Я метнула взгляд на его левую руку, прижимавшую простыню к талии, и ничего не увидела, да это и не имело значения. Одного шрама вполне достаточно, чтобы узнать правду.
Однажды Джон Родольфо пытался покончить с собой.