Началось в колхозе утро...

Вспотели хлопцы, отплясывая задорный народный танец, раскраснелись. Едва кончился номер и снова захлопали собравшиеся, и Андрей, и Данила распрощались с бригадиром и исчезли. Как корова языком слизала. К девкам побежали, тут и гадать не надо.
Ладно. Не им одним сегодня девчат чаровать. У Лукина в мыслях были те па, о которых он так мечтал, но увы - цензура и Стародуб ни за что такое не пропустят. Где это видано - пускать коленца заморского танца под дерзкую ненашенскую музыку? Советские люди так себя не ведут.
Только в подвале и можно такими вещами заниматься. Там тепло, светло и мухи, как говорится, не кусают. Нет, иногда там еще бывают крысы, но в последний раз, обнаружив погрызенный стул, Лукин объявил подлюгам хвостатым настоящую войну: капканы, яды, петли и даже миниатюрный арбалет-самострел. И победил этих новых фашистов суток за трое-четверо. Поэтому теперь в подвале очень даже уютно стало. Там и слесарить можно в свое удовольствие, и танцевать, и даже курить кубинские сигары, которые привез после прошлогоднего Карибского кризиса двоюродный брат Никодим Лукин, офицер внешней разведки. Кроме сигар, был у брата и красивый проигрыватель с пластинками, на обложках улыбались черные радостные лица. "Джаз-бэнд", "ист-коуст джаз", "вест-коуст джаз", "синкопы", "блюзы" и прочие таинственные словечки заворожили Георгия до того, что он часами слушал эту, что ни говори, совсем не советскую музыку. Слушал и между делом покуривал те сигары, представляя победу русского ядерного оружия и мир во всем мире. Но недавно пришли вести - СССР заключило Договор о ненападении на суше, в воздухе и на воде. Оно и к лучшему. Как-нибудь без атома обойдемся, философски заключил Лукин... и услышал девичий голосок.

Клавдия уже была на сцене и представляла свой номер людям. Выслушав ее, Георгий растрогался. Вот дивчина умная, и говорит как пишет, никогда таких не встречал.


На последних нотах сердце сурового бригадира дрогнуло, и он яростно захлопал со всеми в ладоши.

Когда Клавушка сходила со ступенек сцены, он уже был там. И протянул ей руку:
- Клавдия, позвольте ручку вашу. Не оступитесь. Я тут подумал - а не пригласить ли мне вас на следующий танец? Он медленный, кажется. И хорошо, умаялся я, работая и гопак выплясывая нынче. Пойдемте?
И с этими словами бригадир улыбнулся девушке одной из тех искренних, редких для него улыбок, которые местные бабы называли "солнце в зимнюю ночь".
_________________

Шурочка не сразу поняла, что обращаются именно к ней. Задрала голову, изумленно рассматривая высокого мужчину, тронувшего ее за плечо.
Это ведь она – Александра. Ну конечно… Ее так назвали, папа выбрал для своей любимицы красивое имя. Только было оно настолько солидным, что почти никогда не использовалось в жизни с самого детства, когда девчушку ругали за проделки, называя полным именем.
А еще она иногда мечтала, что однажды вернется из города, такая вся взрослая и солидная. И звать ее будут как раз Александрой. Еще и добавлять важное: Степановна. Она обязательно выучится на инженера, и такое звучное сочетание будет как нельзя кстати.
А пока была просто Шурой, Шурочкой, Шуриком… И ее все устраивало. Но когда услышала обращение из уст смутно знакомого мужчины из бригады лесорубов, и растерялась, и обрадовалась. Девушка так привыкла, что ее в колхозе почти все считают ребенком из-за маленького росточка и просто по привычке, многие помнили, как она бегала к отцу на работу совсем крошкой. А он, кажется, думал совсем по другому. И это было волнительно, настолько, что Шура ответить сразу забыла. Так и замерла, с приоткрытым ртом, глядя на мужчину снизу вверх. Потом спохватилась, поняв, как забавно, наверно, смотрится со стороны. И заулыбалась, прислушиваясь к медленной музыке, под которую уже танцевали многие вокруг.
– Мой голос самый обычный, но я рада, что тебе понравилось. И потанцую с удовольствием, хоть и не очень хорошо это умею. Простишь, если случайно наступлю на ногу?

Легка улыбка тронула мои губы, когда она удивленно посмотрела на меня. Я с интересом наблюдал за мыслями Александры, которые буквально высвечивались у нее на лице. Я ждал ее ответа, наблюдая за ее лицом.
Я улыбнулся, выдавая свою страшную тайну:
- Я танцую как медведь, так что это я могу наступить на ногу. И в отличие от меня, ты это точно почувствуешь. А что касается голоса, - продолжил я, беря ее маленькую ладошку в свою руку и подстраиваясь к ритму, - то я полностью очарован. Я и не знал, что ты так красиво поешь, а жаль. Но скажи, - начал я, не в силах унять свой интерес, - у тебя так много мыслей пробежало по лицу перед ответом. О чем ты думала?
_________________

Едва Клавдия начала спускаться со сцены, как увидела Георгия. Сердечко ее отчего-то ёкнуло и забилось быстрее. Что греха таить - она, конечно, наделась, что бригадир комбайнёров пригласит её потанцевать, но вместе с тем не спокойно ей как-то было. Георгий Борисович был передовиком и фронтовиком, Человечищем, вот именно так, с большой буквы, достижениями с которым мало кто мог помериться. Особенно она. Ей давно за 20 перевалило, а полезного ничего еще толком не сделала, только пишет себе и пишет "в стол". Да и об этом-то никто пока не догадывается. А Лукин - человек строгий, партийный, получить от такого неодобрение - страшное дело. Только чего она все про это думает? Вечер сегодня чудо как хорош, и самодеятельность у всех такая, что любо-дорого посмотреть. Кто-то незнакомый вон даже на иностранном языке песни поет. Али это может иностранец и есть? Силен тогда Петр Аркадьевич, ох, силен - забугорного артиста к приезду замминстра не всякий директор колхоза раздобыть сможет, а он вот сумел!
Но сейчас не хотелось Клаве думать ни о чем, кроме танцев. Тем более заиграл вальс, который ей только в столице танцевать доводилось. А Георгий улыбался так, что бедное сердце окончательно сорвалось с цепей и пустилось вскачь. Никогда ещё она не видела у Лукина такой открытой и искренней улыбки, столь преображавшей его строгое лицо, что будто бы и человек совсем другой стал! Робко улыбаясь, Клава кивнула в знак согласия и подала ему руку. Прикосновение его отчего-то снова вызвало смущение, и она решилась занять себя разговором, дабы не выглядеть перед бригадиром глупой юной девицей, каковой давно уже не являлась.
- А что, Георгий Борисович, передали вы уже книжки батюшке вашему? Надеюсь, рад он был? Такой человек приятный Борис Федорович. Интеллигентный, начитанный... - Сказав это, прикусила Клавдия язык, хоть и говорила от души. А вдруг как подумает Георгий Борисович, что его самого она обидеть хочет? Он ведь сказал, что 7 классов образования у него, не то, что у бати... Клава закусила губу, чувствуя, как румянец проступает на щеках. Надо было срочно исправить свою оплошность. О чем же говорить с комбайнёром во время страды? Ясное дело - об урожае. И Клавдия сделала еще одну попытку.
- А бригада-то ваша, Георгий Борисович, видать, поработала сегодня убойно, раз пришли вы всё-таки на вечер? - Ох. Ещё хуже. Обидится Георгий теперь еще за бригаду свою, подумает, что Клава намекает, будто не всегда они работают на совесть, или и вовсе решит, что не рада она его видеть. Что ж ты будешь делать, что за ступор-то такой напал на неё...

Макар уверенно повел в танце, а она почувствовала тепло его объятий и на душе стало теплей, почувствовала себя женщиной, а не просто деятелем.

Брат есть, тоже старший, живет в столице. Александр женат, двое деток. Мама с ним проживает, помогает с детьми. Я иногда езжу к ним, на несколько деньков, на большее все времени не хватает.

А вот зря вы не хотели, такие вечера ведь не просто так проводятся. Я рада, что вы все-таки пришли.
Как интересно вы рассказываете, и впрямь захотелось взглянуть, я там не бывала, - она почувствовала себя неловко. Вдруг он неправильно ее поймет, может он хочет поговорить о том, что комсомол может предложить в улучшении колхоза, а она как девчонка о свидании подумала. Она же товарищ Людмила, а не простое Люда, не женщина - машина. Она знала, что неправильно так думать, что она должна думать о других, а не о себе. Но сейчас, ей хотелось побыть просто женщиной, она боялась промелькнувших мыслей, как и того, что она может быть непонятой, поэтому сделала маленький шаг назад.
- Вы ничего не подумайте, мне и с профессиональной точки зрения интересно и вообще я о колхозе должна знать все, чтобы в полной мере выполнять свои обязанности.

Я бы посмотрела на вид, а торопите или неуместно это, если вы что-то неприличное мне предлагаете. Но вы ведь ничего такого не имели ввиду, правда Макар? - Она улыбнулась лукаво. Неужели она флиртует? Мелькнула у нее мысль, прежде чем песня закончилась.

Так быстро закончился танец, подумалось ей, когда его объятья исчезли.
_________________

Разве она красиво поет? Шурочка рассмеялась, услышав такое заявление. Просто Павел пришел позже многих и не слышал, какие чудесные песни здесь уже прозвучали. Но если ему понравился ее номер, то это просто замечательно. Так приятно, что у нее никак не получалось перестать улыбаться. А когда задумалась о том, что он сравнил себя с медведем, развеселилась еще больше. Нисколечко Павел не походил на этого хищника. Совсем не был злым или опасным, как раз наоборот, от него веяло каким-то уютом и очень хотелось, чтобы музыка подольше не заканчивалась.

- Я и думала о многом. О папе, который очень любил ту песню, что я пела. О том, что ты назвал меня Александрой, а я всегда считала, что до этого имени еще не доросла. Вот когда выучусь... - она снова мечтательно обратилась в своих мыслях к тому будущему, что так отчетливо рисовалось в голове. - А еще о том, как я рада, что пришла сюда сегодня. Хоть и устала за день, но пропустить такое событие просто невозможно! И не думала, что буду танцевать, а вот ведь как получилось!

Я искренне недоумевал, почему же она смеется над моими словами, но мне нравился этот смех. И нравилась ее улыбка. Открытая, яркая, на нее невозможно было не улыбнуться в ответ. Моя рука, лежавшая на ее талии, казалось чужой, лишней. Но в тоже самое время я чувствовал, что мне нравится держать ее за талию и поглаживать большим пальцем внутреннюю сторону ладони, рисуя круги. Удивительно, но я чувствовал себя в гармонии с Александрой, что редко бывало раньше. И пока эта мысль проскальзывала в моей голове, следом за ней последовала другая, не мене удивительная для меня: я еще не наступил Александре на ногу.

- Песня действительно очень красивая, и имя твое такое же. Мне кажется нельзя дорасти до имени. Оно либо идет, либо нет. Тебе оно очень идет. А кем ты хочешь стать, Александра? - я был готов целую ночь напролет перекатывать ее имя на языке, такое неожиданное удовольствие оно мне доставило. - Я тоже не думал, что буду танцевать, - ответил я с улыбкой на последние ее слова, - но я изначально не хотел сюда приходить. И был бы дураком, если бы не пришел, - добавил я, внимательно смотря на Александру. В какой-то момент я задумался о том, что в моих руках она выглядит очень маленькой, хрупкой. Именно из-за этим мыслей я все же оступился и наступил Александре на ногу.
- Я же говорил, что неуклюж наравне с медведем. Извини меня, - тихо сказал я, придерживая за локоть Александру. Ну что за растяпа, - пронеслось в моей голове. Эта мысль билась во мне, отражаясь в моих глазах каплями печали. Я был уверен, что испортил Александре вечер, и эта мысль сильно расстраивала меня.
_________________

Завершив дела, Беленький направился прямиком к клубу, где вечером должен был состояться смотр художественной самодеятельности для начальства. Самого начальства, правда, в поле зрения не наблюдалось. А им-то что? Они своё дело делают, с них спросу никакого. Когда явился в клуб со своей бригадой, тут же поймал себя на том, что высматривает среди одноколхозников определённое лицо. И лицо это красивое, уж больно в душу запавшее, да так быстро, что не разберёшь сразу ничего толком.
- Бригадир, очередь наша за комбайнёрами сразу. - Высоченный, три сажени в плечах, Шестаков, недовольно крякнул.
- Да не беда, Федя. Значит, за ними.
Оставив бригаду готовиться, Беленький пробрался к Надежде, которая как раз прихорашивалась перед выступлением, глядя в большое зеркало.
- А ты, Надя, помаду бы не стирала, а наоборот... Мазала бы, - начал издалека Беленький, сам теряясь от собственного косноязычия. Нашёл кого учить щи варить. Да ещё слово-то какое нашёл. "Мазала". Наверное, у них, женщин, это всё как-то иначе называется - так далеко знания о женском прихорашивании у Беленького не простирались. - Давай помогу. По-товарищески, конечно.
И он без спросу, пока Крестовская не успела возмутиться, забрал у неё платок и начал осторожно, будто вазу какую хрустальную перед собой видел, стирать помаду с губ Надежды. Заодно и пригляделся к ней получше. Уж больно волновал его вопрос: такая ли она на самом деле, какой он себе её нафантазировал? Выходило, что даже красивше.
- Танцевать сегодня после смотра будешь? - спросил невпопад, когда губы Крестовской заалели и без помады. Перестарался, видать. Убрав руку вместе с платком в карман, Беленький обругал себя по чём свет стоял и уточнил: - Со мной.

***
_________________

Услышав предложение Лукина, Клава взмахнула своими чудными ресничками, слегка зарумянилась и стала так хороша, что где-то внутри бригадирова сердца екнула неведомая до сего вечера эмоция. Потом она открыла алый ротик и с мягким полувздохом ответила согласием.
А когда ее ручка легла в его натруженную ладонь, Жора Лукин мгновенно взмок. Нервно поправив воротник рубашки, он повел партнершу на танцпол. Под мягкие звуки вальса они закружились среди других пар, бригадир уверенно вел, а Клавушка скользила, чутко отвечая на каждое его движение. И до чего это было приятно - словами не передать.
Разомлев от такого непривычного ощущения, Лукин хотел было спросить у девушки кое о чем, но она его опередила.


Задав вопрос, она как будто смутилась и румянец покрыл щечки полностью. Залюбовавшись снова, бригадир ответил:
- Передал. Был рад, велел передавать вам поклон и благодарность за такие книжки полезные. И уму, как говорится, и сердцу, Клавдия. И спасибо за похвалу бате. Как маслом помазали мне душу.
Еще круг, потом поворот, и оба скользнули мимо другой пары: юноша прижимал к себе невесту, они танцевали щека к щеке, никого не стесняясь. А что стесняться - все вокруг уж давно занялись своими делами, станичники веселились от души и старались провести время с толком.

Тем временем партнерша склонила головку к плечу и задала следующий вопрос.


Заметив такой интерес к своим делам, Георгий очень обрадовался. Уж о работе он мог говорить часами. Но вовремя одернул себя: не на собрании совета колхоза, чай. Напротив такая дивчина красивая и влекущая, а женщинам длинные беседы о зерновых и обмолотах могут быть не особенно интересны. Поэтому бригадир ограничился коротким:
- Как положено, выполнили план, Клавушка. Иначе у нас не бывает. Мои знают - дневную норму кровь из носу сделать надо. Но что все обо мне да обо мне. Давайте вот я вас спрошу: как вам живется у нас после большого города? Наверное, хотели там остаться после учебы. Там хорошо, это верно, бывал и в Москве, и в Нижнем, и в Екатеринбурге. Да и за границей побывал, хотя было то военное время и многое было в руинах. А все ж разницу знаю. Станица - не столица.
И он ловко повернул ее чуть в сторону, чтобы не столкнуться с соседями, выписывавшими какую-то мудреную фигуру танца.
_________________

Надя так увлеклась, что не услышала тихих шагов за спиной. А у Константина Палыча никак новая привычка появилась – заставать Крестовскую в деликатных ситуациях. Да что ж она к губам этим привязалась. Смешно вздернув нос, Надя крутнулась на каблуках и повернулась к Беленькому, комкая платок весь в красных разводах в повлажневшей ладони. В обществе Беленького, она пуще прежнего разволновалась. Некстати в голове родилась мысль, что зря она так внимательно бригадира лесорубов разглядывает. Еще интерес заподозрит, чего доброго. За ним видать самые красивые девки станицы вихрем увиваются. Избалован поди женским вниманием, насмехаться начнет.
- Да что-то места себе не нахожу нынче, Константин Палыч. Переживаю, как все пройдет. Вроде, не первый год выступаем, а все же боязно перед начальством, - Пролепетала скороговоркой, удивленно глядя, как Костя забирает из ее руки платок с целью оказать товарищескую помощь. Второй раз сегодня, между прочим. Крестовская особо упираться не стала, хотя со стороны такое участие товарища выглядело неуместным. Пальцы Константина надавили на губы осторожно, но сильно. И неумело как-то. Знать, не каждый день бригадиру доводится с женщинами, тобиш с женской помадой дело иметь.
- Я вообще-то сама могла справиться, но спасибо за помощь, товарищ бригадир. – Странный он, но хороший. По всему видать. Жаль только видит в ней исключительно товарища.

Губы слегка покалывало, а щеки пылали под внимательным взглядом товарища Беленького. Надя недоверчиво прищурилась, а потом выпалила:
- А как же. Танцевать я любительница и мастерица. Гляди, как бы не утомила тебя, а то завтра вставать с рассветом и трудиться до сумерек.
Костя отчего-то не отдал ей платок, а в карман спрятал. Может, случайно. Но Наде хотелось, чтобы он сделал это намеренно.
- Ой, нас зовут. – Помахав рукой заведующей клубом, Крестовская несмело улыбнулась и взяла Беленького под руку. – Пойдем, Константин Палыч. Уж больно хочется мне ваш номер посмотреть. Жаль только из-за кулис за всем наблюдать придется. Мне аж в самом конце выступать.

Ближе к началу концерта, Крестовской удалось взять себя в руки, а потом и вовсе думать забыла о всех своих глупых волнениях. Осторожно выглянув в крохотный просвет между кулис, Надежда заметила стариков Крестовских в третьем ряду и заулыбалась. Не осталась Лизавета дома, как собиралась, не захотел Федор без жены в клуб идти. Повсюду вместе, весь век душа в душу. Люси только не видать, рядом с Иваном и девчонками место пустует. Неужто решила не идти? Али обиделась? Да вроде, Кристовские никогда слова худого невестке поперек не сказали, зря что четвертый год никак понести не может. Скорее всего с сестрами свиделась и решила новостями поделиться. Лизавета ободряюще кивнув внучке, шикнула на несмолкающую рядом Никифориху. Знала, какое это дело непростое и ответственное концерт закрывать. Поди волновалась бабка не меньше самой Надежды.
Девчата и хлопцы так душевно пели сегодня, аж до мурашек пробирало. А когда комбайнеры под предводительством Лукина с казачьей удалью гопак отплясывали – самой было трудно на месте устоять. Что ни говори, а главная гордость благодатной земли кубанской - станичники. Хоть всю Родину от края до края пешком пройди, а людей таких нигде больше не встретишь. Но больше всего, конечно, демонстрация от бригады лесорубов впечатлила и не только потому, что бригадиром Крестовская еще раньше впечатлилась, и теперь при всяком удобном случае посматривала на статного красивого мужчину, особенно когда думала, что никто не видит.
Под стихающие аплодисменты, адресованные удалившейся со сцены молодой учительнице вечерней школы, из-за кулис появился Кузьмич с фронтовой гармонью, а следом и сама Крестовская. Остановилась аккурат посреди сцены, где свет поярче и сверкнула белозубой улыбкой. Песню они с Кузьмичом веселую выбрали, всеми станичниками любимую, чтоб закончить смотр художественной самодеятельности на высокой, так сказать, ноте и народ в зале подпевать мог. Развернул тракторист гармонь. Мозолистые пальцы ласкою прошлись по черно-белым кнопочкам, и полилась в зал задорная мелодия. Открыла было рот Надежда… и обмерла. Слова, что собиралась ладно вплести в мотив, вмиг в горле застряли. От парадного входа, где молодежь столпилась, по проходу навстречу ей летящей поступью шла мать. В любимом платье цвета морской волны. Блестящие темные волосы короной на голове уложены, на шее нить янтаря тускло поблескивает. Широкая юбка вихрем вьется вокруг стройных ног. Сердце зашлось щемящей тоской, а на глаза соленая роса упала.Едва не сорвалась с места и навстречу не выбежала. Надежде стало не по себе. Ведь вчера только сорняки на холмике Татьяниной могилы прополола, калину подвязала, мохнатые красные георгины на свежие заменила. А мать ей грустно с черно-белой фотографии улыбалась, словно извинялась, что так рано ушла.
Кузьмич кашлянул громче, вскинув густую седеющую бровь на онемевшую Надежду. По залу пронесся ропот. Люда Крестовская, присев рядом с мужем и двойняшками, отмахнулась от говорливой кумушки и обеспокоенно посмотрела на застывшую посреди сцены золовку.
Стыдно-то как. Надя закрыла глаза, сожалея, что не может сквозь землю провалиться. Сорваться бы сейчас со сцены и бежать, бежать, пока сил хватит, упасть в высокую траву, мокрую от прохладной росы, пылающим лицом в нее зарыться. Не слышать никого. Не видеть.
И без того низкий голос слегка охрип и задрожал. Пальцы до боли впились в цветастую шаль. Когда в зале вновь воцарилась тишина, Кузьмич подхватил хорошо знакомый мотив.

Глаза Надя открывала с большой неохотой. Аж не верилось, что вслепую пела, не для зрителя Впервые в жизни для себя, в память о самом дорогом и светлом. И каково было ее удивление перво-наперво увидеть перед собой улыбающееся лицо Люды . Подхватив побледневшую золовку под руку, не позволила сразу со сцены сбежать.
- Надь, давай нашу напоследок, любимую. Вы не против, товарищи станичники? – У Крестовской аж нос от удивления зачесался. Неужто это их Люська, красивая, смелая, со сцены петь собирается.
- Ну… - Замешкалась Надя, не зная, куда глаза девать, - Если только товарищи не против.
На Кузьмича уговоры растрачивать не пришлось, а зрители бодро зааплодировали такому неожиданному повороту, не жалея ладоней. На втором куплете уж вовсю новоиспеченному дуэту подпевали.


***
Утомленная дневным зноем кубанская земля дышала густым ароматом уходящего лета. На улице было гораздо тише и прохладней. Легкий ветерок приятно холодил покрытую испариной кожу. Подбежав к старому битому молнией клену, накренившемуся над плетнем, Крестовская сердито швырнула туфли и шаль под скамейку, а сама прислонилась спиной к шершавому стволу в тени густых ветвей и дала волю слезам. Она всех подвела. Всю бригаду. Что теперь товарищи о ней подумают. Гордячка, заноза в одном месте, которая три шкуры с подчиненных снимала, оказалась ни на что не пригодной пустышкой. Правильно Семеныч говорил, от Крестовских – одна фамилия. Завтра же заявление напишет, а еще лучше – прямо сегодня. Чем занимать должность не по годам и уму, лучше подаст документы на поступление и за книжки засядет. Чем раньше из станицы уедет – тем лучше. Кому она здесь такая нужна. А самое страшное, Константин теперь в ее сторону и не взглянет.
_________________

Клава удивленно взмахнула ресницами и в конец зарделась. Не ожидала она, что угодит таки речами своими бригадиру. Хотя и цели такой не преследовала - говорила от души. Борис Федорович Лукин действительно выделялся среди многих. И вроде человек простой, а с любым аристократом, про каких в книжках пишут, тягаться бы смог в достоинстве своем внутреннем.

Как про урожай речь зашла, так у Георгия Борисовича аж глаза загорелись. И так отрадно было Клаве это видеть, что хотела она продолжить было тему, да Лукин сам разговор переменил, о ней самой спросил неожиданно. Выписав очередную фигуру танца, поняла Клавдия, что как-то мало он походит на вальс, но ей было все равно. Вел Георгий в танце умело - также, как и делал все остальное. И танцевать с ним было до того приятно, что аж невыносимо. Клаве одновременно хотелось кружиться так всю ночь и сбежать немедля. Общество Георгия Борисовича странно волновало ее. Ей казалось, что лицо ее так горит, что удивительно, как она еще не сгорела дотла и не обратилась в пепел. А то, что Лукин жизнью ее поинтересовался, и вовсе привнесло в душу девичью смятение и вместе с тем отчего-то так хорошо стало Клавдии, тепло внутри. Решила она ответить на вопрос искренне:
- Слукавлю я, Георгий Борисович, если скажу, что не хотела в столице остаться. Но не случилось. Распределили меня туда же, откуда пришла - в родную станицу. - Клавдия с удивлением поняла, что впервые говорит об этом без сожаления. Вот осталась бы она в Москве - и не танцевала бы сейчас с завсегдатаем Доски Почета...
- А как живется... да многое в жизни дело привычки, Георгий Борисович. Сначала к столице привыкла, потом снова к жизни деревенской. И, руку на сердце положа, грех мне на жизнь жаловаться. - Последнее было правдой. Она еще вполне молода, здорова, родители, слава Богу, живы, и это тогда, когда едва ли не в каждой семье после войны, чьи отголоски еще не смолкли, да и никогда наверное не смолкнут, потеряли близких. А их вот Бог миловал. Хотя не одобряли коммунистические власти упоминания Господа, но Клава с детства привыкла в него верить - мать приучила. И молитва обычно покой в душу ее привносила, будто часть горестей и страхов своих переложила она на чьи-то неведомые плечи.

При упоминании о загранице уже Клавдины глаза невольно загорелись интересом, и не сдержала она любопытства своего:
- А как оно там, за границей, Георгий Борисович? Расскажите! Пожалуйста. - Клава взглянула в глаза бригадира просительно, уж больно ей хотелось послушать про то, как там за бугром все устроено. Хотя о чем она просит? Вряд ли видел Лукин что-то хорошее. Война - это ведь не прогулка увеселительная. И ведь слышала же Клава, как и все, про то, что многие немецкие города в руинах лежат, и все равно глупость очередную ляпнула. Про что может рассказать ей Георгий? Про чужие страдания? Нет, не хотела она о них слушать.
- Можете не рассказывать, если вспоминать тяжело, Георгий Борисович. - Тихо проронила Клавдия и в пол взглядом потупилась.

Галя, конечно, болтала много и часто не по делу, и толмач явно не всё понимал и лишь частично доносил сказанное Адриано. Это стало понятно, когда на её слова тот посмотрел отчего-то на потолок, а потом стал возмущаться, не забывая сопровождать свои речи активной жестикуляцией. Галя уже начала привыкать к такой манере разговаривать и размышляла о том, свойство ли это всех итальянцев или только самому певуну присуще.

Снова между иностранцами произошли какие-то переговоры, в которых Галя тщетно пыталась понять хоть одно словечко. А ей до того хотелось услышать ответы на свои вопросы, что аж досада брала. А когда Адриано резко направился к сцене, Галя чуть не схватила его за гриф гитары. Ведь обещал дуэт! Вот она, капиталистическая сущность и проявилась. Не умеют иностранцы, как русские, обещания сдерживать. Хотя… Галя подумала немного и решила сменить гнев на милость. Толмач виноват как есть! Будь он профессионалом, то Адриано ответил хотя бы на один вопрос, а так паренёк только глупо кивал головой и что-то мямлил. Ах, скорее бы научить Адриано русскому языку или ей научиться изъясняться на ненашенском, тогда бы они с итальянцем всласть наговорились бы. Галя заулыбалась, с благоговением любуясь красавчиком Адриано, возвышающимся над ней на сцене. Воспоминание о том, как он ей подмигнул перед тем, как взобраться по скрипучим ступенькам, грело душу. И тут он взял первый аккорд, с силой ударив по струнам. Мысли Гали разбежались как муравьи.

Вот это был танец так танец! Галя пожалела, что сидит. Ноги так и норовили пуститься в пляс. Она глаз не могла оторвать от человека на сцене. Но вдруг её за руку схватила узловатая сухая рука. А Галя и забыла, что рядом люди. Всё забыла. Посмотрела направо, а это старик Павел Акакиевич Семёнов, бывший егерь, что-то хочет ей сказать. Она с досадой оторвала взгляд от сцены и наклонилась к соседу.
- Галка! Зови фельдшера!
- Плохо вам, Павел Акакиевич? – всполошилась она, вскакивая с места.
- Да что ты? Я ещё десяточек лет проживу, - возразил старик. – Иностранцу твому плохо. Смари, как кочевряжится. Током, верно, шибануло. Электрики чтоль не рассчитали напряжение?
Прыснув в кулачок, Галя не смогла удержать смеха. Села рядом и приобняла заботливого старика.
- Это танец такой туземный… Ой, я хотела сказать иноземный. Не переживайте, Павел Акакиевич. – А потом засмущалась: - И вовсе не мой он, иностранец этот. Он так, ничейный.
Махнув рукой, пунцовая от смущения Галя снова уставилась во все глаза на сцену. Старый егерь улыбался в усы, бормоча под нос:
- Ничейный, как же! Вона как глазюгами подмигивает нашей Галке. Смари, Василий, какой хамажёр нарисовался у птахи. Не сотрёшь!

Галя и не думала, что Адриано окажется возле неё так быстро, обхватывая своими большими и сильными руками, от которых шёл жар и распространялся от спины по всему девичьему телу. Какое удивительное непривычное ощущение. Галя хотела даже растеряться, но подумала, что потом очень пожалеет, что в такой волшебный момент потратила время на стеснение и ненужные сомнения. Надо ковать железо пока горячо! Подняла голову и… замолчала. Ведь что она скажет, то иностранец не поймёт. Так и танцевали, перемигиваясь и обмениваясь улыбками. Галя чувствовала себя принцессой из сказки. Из какой конкретно, она пока не выбрала, поэтому просто наслаждалась танцем, а когда тот закончился, повела наконец иностранного гостя к столу, где были разложены пирожки на блюдах. Угощения оставалось всё меньше. Песни и пляски отнимали у жителей станицы много энергии. Блюда с пирожками опустошались практически молниеносно. Дабы ухватить свою долю, Галя схватила двумя руками ароматные пирожки и один предложила Адриано, а толмач уже взял себе русский деликатес сам и с подозрением к нему принюхивался.
- Ешьте, не бойтесь, - рассмеялась Галя, откусывая небольшой кусочек. Любимый, с капустой. Свежая ароматная сдоба пробуждала аппетит, а запивали всё вкусным смородиновым компотом из гранёных стаканов. Не жизнь, а сказка. Настоящий праздник получился. А где же сама замминистра? Галя стала выглядывать проверяющую, но пока не находила. Ну и ладно. Авось без её маленькой персоны разберутся. Лишь бы иностранца не отобрали. Галя ощущала странное чувство, как будто бы Адриано принадлежал ей. И если её с ним разлучат, то она почувствует, что лишилась чего-то важного. Ощущение пугало, ведь они знакомы несколько часов, а она уже со страхом глядит в будущее, в котором неизбежна их разлука. Тяжко вздохнув, Галя украдкой смотрела, как Адриано лакомится русскими пирогами.
- Вкусно? – спросила она наконец. – А моя бабушка ещё вкуснее печёт. Правда-правда. Никто с ней не сравнится.
Сейчас бы сказать, что и Галя – отличная кухарка, да разве же хорошо обманывать?

Разумеется, Шурочке и раньше приходилось танцевать на клубных вечерах. Не очень часто, но все-таки это случалось. Только все было как-то совсем по другому. И чувствовала себя она по другому. Мальчишек, бывших одноклассников, что приглашали ее на танцы, хорошо знала с самого детства, почти наверняка представляя, когда и что скажет каждый из них. Это были друзья, приятели, с которыми нравилось проводить время, забавляться, шутить. И ни один из них не относился к ней с такой серьезностью, как сейчас Павел. И не только серьезностью. В глазах мужчины Шурочке виделось что-то еще, но понять смысл этого незнакомого взгляда она не могла. Просто радовалась тому, как проходит вечер, слушала музыку и наслаждалась красивым танцем, в котором сама (ну разве такое можно представить!) оказалась участницей.



У Шурочки даже в носу защипало от удовольствия. Значит, ей идет взрослое, красивое имя? И для этого совсем не обязательно сначала закончить институт? Девушка снова заулыбалась.
– Спасибо тебе. Так приятно это слышать. А стать я хочу инженером.
Она мечтательно прикрыла глаза, вспоминая большое, просторное здание института, мимо которого они с тетей не раз проходили, когда гостили в городе у родственников. Шура тогда не могла оторвать глаз от важных молодых людей и девушек, спешащих на занятия. И завидовала им, конечно, по-хорошему. Когда-нибудь и она обязательно станет одной из них.
– Мне очень хочется выучиться и вернуться сюда. У нас ведь в Красном богатыре мало своих инженеров, а они ой как нужны! Столько изобретений напридумывали, а до нашей станицы они так медленно добираются. А я мечтаю, чтобы наш колхоз на всю большую страну прославился!

Шура так увлеклась собственным рассказом о будущем, которое непременно наступит, что забыла вовремя правильно передвигать ноги. И Павла запутала. Он даже оступился, чуть-чуть задевая ботинком носок ее туфли. Шурочка смутилась. Вот ведь болтушка какая! Нет бы думать о танцах, так она опять в мечты свои погрузилась, еще и Павла отвлекла. А он растерялся, кажется, и виноватым себя почувствовал.



Шурочка торопливо замотала головой.
– Никакой ты не неуклюжий! Это я столько болтаю, что про танцы и думать некогда, пришлось меня слушать. Не расстраивайся, мне не больно совсем. И очень нравится с тобой танцевать…
Девушка резко умолкла, понимая, что сболтнула лишнего. Павел точно подумает, что она совсем невоспитанная. Хорошо, что как раз в этот момент музыка стихла, они остановились, и Шурочка начала усиленно соображать, как же правильно выйти из такой неловкой ситуации.

Тяжелый выдался день у Евдокии. Столько новостей, столько новостей! А рассказать некому! Все спешили закончить дела, чтобы успеть в клуб. Вечером будет большой концерт. Молодежь и не только, все готовили номера. Евдокия тоже порывалась спеть, но директор и товарищ Стародуб лично просили этого не делать. Зря. Голос у Могучей громкий, зычный, на все окрестности слышно. И поет она от души. А эти выдумали, что слуха нет (да как же не быть, когда слышит все приотлично?), еще и в ноты не попадает (а где эти ноты и как по ним попасть, не объяснили). Ну нет, так нет. Им же хуже. Глупые куры и утки отказались слушать сплетни, поэтому Евдокия аж чесалась от нетерпения.
Но вот дела закончены и надо быстренько домой. Могучая никогда не рвалась в передовики производства и на доску почета. Работы итак хватало, а взваливать на себя еще больше ей очень не хотелось.
Как на зло, по дороге её несколько раз остановили любители и ценители самогона - магазин-то водку не продавал! Пришлось послать всех огородами, а вдруг директор нагрянет? Влетит же. Вот замминистра уедет (а желательно, чтобы и Димку с собой прихватила), тогда из тайного места можно будет достать бутыли.
Быстро переодевшись в красивое платье в крупный горох и праздничные туфли, накинув на голову платок, Евдокия поспешила в клуб. Очень не терпелось и других посмотреть, и себя показать. И новости обсудить, не без этого!

Тут еще надо заметить, что местные к Дусе хоть и были привычны, но все же им иногда казалось, что женщина находится в десяти местах одновременно. Все видит и все слышит. Большинство ее слов всерьез не воспринимали, но не переставали удивляться фантазии птичницы. На приезжих же Могучая производила воистину неизгладимое впечатление. Непривычные еще долго ходили, как пыльным мешком стукнутые, и пытались понять, что было сказано и к чему. А уж поводов Евдокия находила массу, один рассказ о полете в космос в пересказе женщины чего стоил!
_________________