Пенелопа Уильямсон "Сердце Запада"

Rusena, LuSt, codeburger, огромнейшее спасибо!!!

Роман разворачивается перед глазами как достоверное, красочное, завораживающее кино. Каждая последующая сцена заставляет сосредоточиться на себе и выбросить на время все мысли о предыдущей. Но перед глазами так и стоит сцена с Дрю, вколачивающим бур в гранит, и летящими во все стороны, на лица зрителей, брызгами крови. Дрю нравится все больше и больше, он достойный противник Зака. Ханна ни на кого больше не смогла бы обратить внимание.
Джере нравится тоже. Но по другому. Он уравновешенный, простодушный человек, без тараканов в голове. Кстати, он такой же упрямый как и Дрю, хотя эту свою особенность не замечает.

Так, они же не у друг-дружки жен и любимых выбивают, а у чужих. А Зак стоит перед выбором ударить в спину брата.

Да, они настоящие алкоголички!!! И новоявленная Эрлан тоже. Да к тому же извращенки!!!

Какой ужас!!! Ее закопали заживо! Эрлан так спокойно говорит об этом! Наверно, это в порядке вещей. Ее больше заботит бесчестье и позор, которые легли на ее плечи, чем то, что пришлось испытать ее матери. И что это за "алая петля"? Матери Эрлан надо было повеситься, чтобы избежать ужаса быть погребенной заживо? Просто поразительно, что зная что ее ждет, если правда всплывет, мать Эрлан, все-таки, пошла на этот шаг.
Мне кажется, Эрлан не простила свою мать за ее проступок и за все то, что случилось с ней самой. Особенно за то, что случилось с ней самой.

Правильно!!! Только лишь работа была бы в радость, ведь старалась бы для любимого.



Seniorita Primavera,

Девочки, всем привет!!!

Зашла с утра на форум - а ждет меня море сердечек... Я схватилась за сердце, в мыслях - уж не глюки ли у меня?
Может быть какие технические глюки с сайтом?
А это, оказывается, Ластик "скромно намекнула"...
У меня сегодня праздник...
Ну, начнем? Поскольку у нас сегодня день благодарностей и признаний... Я присоединюсь.

Девочки - всем Вам, кто поставил сердечки - низкий поклон и мой сердечный ответ!!!
А тем, кто читает мои длинные и занудные посты - еще признательности!!!

Ластик - скажу честно, неловко, но ОЧЕНЬ приятно получать медальку из рук отличного переводчика и редактора, дарящего свои труды нам, читателям!!!
Спасибо сердечное!

Не скромничай, Ластик!
Все у тебя так получается, и ничего не косноязычно! НИ-НИ!! Не наговаривай на себя!
Таким, как ты и девочки, кто берется переводить, радует нас любимыми авторами, новинками, делится с нами теплом и знаниями - всем вам памятники ставить нужно!!!
Я и названия не переведу с обложки книги...
А тут такие сладости нас ждут на сайте - глаза разбегаются!!!
Да еще и с картинками!!!

Ластик - а это влияет на рейтинг книги?
Ой-ой-ой, а я вот редко ставлю сердечки, посыпаю голову пеплом...
Наверстаю упущенное!!!

О, а это еще кто?!
Надо будет почитать! Взяла на заметку!



Присоединяюсь к вышесказанному!!! И от себя добавлю немного...
Иришка - спасибо за чудесный выбор книги!!!
Когда начинаешь читать этот роман Уильямсон, оторваться уже невозможно!
И иногда начинает казаться, что это вовсе не любовный роман, а роман о жизни, роман о мечтах и потерях, о разной любви одной женщины к двум мужчинам, любви разной, но такой выстраданной....
Роман о потерях и приобретениях, о смешном, грустном, красивом и вечном!
Я обожаю эту книгу!!
И пускай до ее конца еще немало, и впереди новые переживания, новые открытия и радость за наших героев, а их так много - я все равно скажу, что эта книга навсегда вошла в мои мысли, в мое сердце!
И имя Зака Рафферти для меня станет таким же дорогим, как Ретт Батлер, мистер Дарси и мистер Торнтон!!!
***************************************
И еще - последние лет 6 читать исторические любовные романы не получалось.
Открываю книгу, читаю первую главу, отрываюсь, снова беру - еще глава. Откладываю на сутки....
Потом спустя месяц отрываю - и не помню, где остановилась и о чем она...
После первого ляпа автора или переводчика, нелепости героев, убираю книгу на полку или удаляю из электр. книги и забываю о ней!
Приелись бесконечные герцоги, графы и виконты, ну что еще можно придумать на этом фронте?
Надоели смазливые красотки и нелепые надуманные проблемы! Надоели!...

Начав читать "Сердце Запада", была приятно удивлена - красивый язык, красивая страна, отсутствие титулованных напомаженных особ, богачей и их извечных проблем...
Здесь как-то автор увела нас от привычных стандартов так грамотно, подвела к той черте, где мы уже забыли, что это книга выдуманная...
Так переживаем за перипетиями наших героев, они такие разные, такие обыкновенные, объемные, осязаемые... такие уже любимые!!!
Единственное, что меня огорчает - что когда-нибудь конец этой истории все таки настанет...
И что потом?
Как жестоко автор с нами поступила - надо было писать сразу 2 тома, героев то много, на 11 лет растянула их драму для нас...Можно было и 2 тома!

Кстати, надо эту книгу издавать - надо вынести эту историю в массы!!! А то в книжных продают черти-что...

Ага, Иришка - так точно! Спасибо, дорогая!

Хм!!! Стоит задуматься...
Ну, друзьями - оно понятно... Хотя, нет, не понятно!
Клем-то дружит с Ханной, хотя ревнует ее к Заку. Она то понимает, что они не лепестки на цветочках обрывают наедине...
Но дружит с Ханной....

Клем жена его брата.
Он ревнует, злится. Но ведь общается с братом!

А чем Дрю отличается от Гаса?
Тем, что не брат?
Но ведь Клем-то Зак любит всем сердцем, а с Ханной спит....

Еще говорят, что женщин сложно понять...
Зак - настоящая загадка.
Неужели в самом деле не будет дружить с Дрю?! А зря...они чем-то похожи!
Хотя бы тем, что оба увлечены Ханной...

Иришка!!! Дай тебя обниму!!!
Надеюсь, это ты уже добралась до конца, и мысли... мысли, они же материальны...
И Эрлан с Джере...Они ведь тоже там, рядом, не так ли?!
А лавочник Ву распивают с Гасом...

Девочки, Вам всем, кто работает над этим произведением - мое сердечное спасибо!!!

___________________________________

Спасибо!

Гремучая смесь, однако, получается...

Да, перспектива та еще - или вешайся, или в гробу помирай. Страшно! А еще страшнее - что той же дочерью это воспринимается, как само собой разумеющееся. Думаешь, хорошо, что мы не в той стране живем... и не в то время. Интересно, Эрлан когда-нибудь пожалеет маму. Сейчас еще вспомнилось - когда Эрлан размышляла о своих ногах, то думала, что мать оказала ей медвежью услугу. Плохо ноги ей перетянули, поэтому те не такие маленькие, как у всех. Что-то с трудом верится, что ее мнение изменится

Танюш, золотые слова!!!

ППКС! Когда столько всего перечитал, становишься избирательным. Мало что может удивить и порадовать, а уж чтобы и запомнилось, и так душу тронуло - и того меньше. Поэтому полностью соглашусь. Увы, книг хороших сейчас очень мало....

Прочитали бы два тома, уверена, захотели бы и третий!
У меня вот реальный депрессняк начинается, я к концу книги подхожу и уже скучаю по героям Что будет потом.... даже боюся думать.

Красявая концовка получилась бы... Жаль, что в загадайки с Уильямсон не поиграешь. Проверено на себе
_________________

Эт точно! у Уильямсон каждая глава - загадка и открытие! каждая наполнена такими эмоциями, что хватило бы на целую книгу...а как она за душу берет переживаниями героев! это ж невозможно оторваться! вот так и живешь - от главы к главе и не хочется думать, что книга когда-то закончится...
_________________

Какая замечательная, реалистичная и атмосферная история) как всегда у Уильямсон, нет плохих героев и хороших, а есть обыкновенные люди, способные испытывать необыкновенные чувствавведение в канву истории новых героев и китайского колорита во второй части стало, конечно, полной неожиданностьювсе образы чем-то симпатичны...
А еще хочу отметить суперкачество перевода..Девочки, вы просто молодцы!!
Жду с нетерпением продолжения истории)

Фурия, рада, что и вам книга пришлась по душе. Добро пожаловать в темку

Продолжение скоро будет
_________________

Еще как нравится

 » Глава 20

Дорогие наши, мы очень хотели сделать вам приятное на празднички, поэтому и решили не разбивать эту громаднючую главу(хотя первоначально так и планировалось), которая и станет нашим подарочком всем вам! От меня огромное спасибо Танюше, Ластюше и Таше за проделанную колоссальную работу!!! Всех-всех люблю!

Глава 20

Перевод: Rusena
Редактирование: LuSt, codeburger
Иллюстрации: Nata Nata


Эрлан казалось странным, что китайцы Радужных Ключей привнесли в этот американский праздник свои национальные музыкальные тарелки, гонги, расписные шелковые фонари, флаги с изображениями драконов и корзины вареных яиц, окрашенных в красный цвет на счастье. Странно и грустно отмечать День независимости на земле, где человек – из-за того, что является китайцем, – не имеет права обрабатывать землю, добывать серебро в шахте или взять себе иную жену, кроме рабыни, купленной у бандитов из тонга.
Китайцы заняли дальний угол поля подальше от чужеземных дьяволов. Воздух вокруг них полнился постукиванием и щелканьем фан-тан бобов[1] и костяшек маджонга и запахами запеченной в арахисовом масле утки, заваренного зеленого чая и подогретого рисового вина. Если бы Эрлан закрыла глаза, то, пожалуй, смогла бы поверить, что находится во внутреннем дворе своего лао-чиа.
Стайка детей – дьявольских детей – внезапно обступила её, заключив в хоровод.
– Китаеза, китаеза, в смолу перья окунем, он из города бегом! – вопили они, вприпрыжку мельтеша вокруг нее. – А индеец вслед пойдет, мигом скальп с него сдерет!
Смеясь и крича, они протанцевали еще один круг и умчались в поисках новой жертвы.
Дрожа от всепоглощающего страха, Эрлан стояла там, где озорники ее оставили.

«Это игра, – убеждала она себя, – просто детские дразнилки. Ребятишки не имели в виду ничего дурного». Тем не менее, Эрлан продолжала дрожать. Ей никогда не стать частью этого места. Даже если проживет здесь тысячу лет, даже если ее кости пролежат вечность в этой красной почве, пока не истлеют и не рассыплются прахом, как плавняк, она не сроднится с этой землей. Именно поэтому приехавшие в Америку китайцы, даже те, кто остались здесь навсегда, говорили о себе как о пришлых чужаках.
Наконец Эрлан заметила лавочника Ву. Тот сидел отдельно от других на выступающих корнях старого дерева и курил кальян. Сэм Ву не походил на остальных сородичей, поскольку отчаянно стремился подражать американцам своей резкой и грубой манерой речи и черным варварским костюмом с приколотым к лацкану цветастым флагом. Но он тоже лишь бередил озеро в поисках луны, поскольку даже не мог владеть лавкой, которой так гордился, – право собственности по бумагам принадлежало Ханне Йорк.
Ву поднял глаза на приближающуюся жену. На его морщинистом лице цвета тика не отразилось никаких эмоций.
– Вот ты где, – произнес он не на своем лающем кантонском диалекте, а на английском, на котором заставлял говорить и ее. – Где ты была?
– Гуляла.
Он хмыкнул.
– Прогулки, прогулки, прогулки. Ходьба – это все, чем ты вообще занимаешься, похлеще буддийского паломника, да? Удивительно, что твои золотые лилии не болят.
– Они становятся сильнее.
Лавочник Ву снова хмыкнул и пожал плечами. Вытряхнул из кальяна прогоревший табак, взял из коробки щепотку свежего и засунул в чашу.
– Я хочу заключить... – Эрлан попыталась подобрать подходящее американское слово, – сделку. Я хочу заключить с тобой сделку.
Муж поднял голову и прищуренными от дыма глазами посмотрел на неё.
– Ха. Теперь ты собираешься перерезать мое горло вместо своего. Вместо того чтобы утонуть в позоре, я буду просто мертв.
Эрлан чуть было не улыбнулась. Сэм достаточно стар, чтобы годиться ей в отцы, и совсем некрасив, но если это что-то для неё значит, то она глупа и недалека. По правде говоря, чем-то он ей даже нравился.
Эрлан опустилась перед Ву на колени и села на пятки. Муж и жена посмотрели друг на друга, глаза в глаза, почти соприкасаясь коленями.
– Вот мое предложение: ты будешь платить мне доллар в день, чтобы я работала в лавке, готовила и убирала комнаты.
Эрлан была довольна этой частью своего почина. Она представляла, как привнесет в жизнь лавочника гармонию. Сейчас в лавке царил хаос, что частенько случалось, когда господствовал дух ян. Сэм Ву был из тех людей, что никогда не выбросят старую метлу и не потратят впустую даже зернышка риса. Эрлан же составит опись товаров в лавке и рассортирует их по назначению. Выметет из-под кровати комья пыли и сверху донизу отдраит кухню. И очень сильно постарается так готовить рис, чтобы он не слипался, и каждый день будет ставить плошки этого рассыпчатого риса в качестве приношения кухонному богу – долг, которым прежде постыдно пренебрегали, что, без сомнения, чревато всяческим невезением.
– Я буду работать, а ты будешь мне платить, – сказала Эрлан. – Один американский доллар в день.
Лавочник Ву сделал вид, будто взвешивает ее слова, поглаживая колючую бородку, но Эрлан подозревала, что тайком он смеется над ней.
– А что от этой сделки получу я, а? – спросил Сэм. – Помимо болей в животе и пустых карманов?
Она поджала губу, чтобы скрыть еще одну улыбку, и скромно потупилась.
– Мои проступки действительно серьезны, муж мой. – Эрлан пригладила ханьфу на коленях, сорвала травинку, бросила ее и, не поднимая глаз, сказала: – Для меня будет огромной радостью подарить тебе сына.
Вот, слова уже произнесены, но они не вызвали нестерпимую горечь на языке. Эрлан подумала, что ей, по крайней мере, выпадет честь стать матерью сына – а ведь это, в конце концов, предназначение, для которого она родилась женщиной. Она подарит лавочнику Ву сына, и через него будет удостоена почитания.
Эрлан ожидала, что муж обрадуется этой части соглашения, ведь без потомков мужчина обречен скитаться в мире теней. Но, сохраняя спокойствие, Ву ничего не сделал и ничего не сказал.
Вдалеке Эрлан слышала странный неблагозвучный шум, издаваемый фон-квейскими медными рогами. Хлопнули петарды, и вблизи четы Ву какой-то китаец проклял богов и фан-тан бобы.
– И что ты будешь делать со всеми этими деньгами, которые я тебе заплачу? – наконец произнес Ву.
– Буду складывать в коробку под нашу постель, где должна лежать тыква, защищая нас от призраков. И когда соберу достаточно, верну тебе весь выкуп за невесту и куплю себе билет на корабль до Страны цветов. – Билет стоит шестьсот американских долларов, а Сэм Ву заплатил за нее больше восьмисот. Потребуется много дней, чтобы заработать столько денег. И много, очень много ночей.
Лавочник Ву аккуратно обернул трубку кальяна вокруг чаши. Они оба наблюдали за движением его пальцев, коричневых и морщинистых от возраста. Ву посмотрел на жену, не моргая за толстыми, круглыми стеклами очков, резко отвел взгляд и набрал полную грудь воздуха.
– Я знаю, что ты думаешь обо мне – чеснокоед из Кантона, который говорит с грубым тамошним акцентом. А ты... – Он махнул рукой в ее сторону. – Айя, такая вся из себя гордая, благородная и высокомерная со своим мандарином. Ты появилась на свет для красного атласа и серебряных палочек для еды. А я – для конопли и деревянной лачуги с грязными стенами и соломенной крышей. Мать родила меня, четвертого сына, на старом рисовом коврике утром, а в обед уже вернулась в поле. Ха, я сказал «в поле», однако язык не повернется назвать его даже квадратным моу – наделом.
Внезапно Ву рассмеялся резким лающим смехом, какого Эрлан прежде от него не слышала.
– Всего одна из твоих золотых шпилек кормила бы мою семью целый год – в день мы довольствовались единственной чашкой водянистой рисовой каши или, если улыбалась удача, лепешками из просовой муки. Не могу вспомнить ни дня из своего детства, когда мой живот не был раздут от голода как у снулой рыбы. – Взгляд китайца снова вернулся к лицу жены, и та горечь, которую Эрлан услышала в голосе Ву, сейчас отразилась в его глазах. – Ты тоскуешь по тому, чего лишилась. А мне так все равно, увижу ли я когда-нибудь снова желтую землю Китая. – Муж будто о чем-то просил ее, но Эрлан не понимала, о чем именно. В любом случае, это было не важно, ведь ей нечего ему дать.
– Я не могу изменить свои чаяния, – сказала она. – Но могу выполнить и выполню свой долг чести. Я подарю тебе сына.
Сэм Ву наклонился к ней так близко, что она ощутила запах его дыхания – не чеснока, а табака и американского пива. Увидела ямки на его коже, где росли жесткие усы, и глубокие складки вокруг рта, появившиеся от улыбки.
– Ты будешь заниматься со мной любовью? – спросил он.
– Я... – Эрлан казалась себе акробатом, пытающимся пройти по бамбуковому шесту. На мгновение ее захлестнули темные мысли о слюнявых ртах и терзающих пальцах, о пронзающей твердости, толкающейся между бедер, врывающейся в нее… Она закрыла глаза, пытаясь остановить пронесшийся сквозь нее ужас и зарождающийся в горле крик.
«Все жены это делают, – подумала китаянка. – От этого я не умру, а может, и вообще больше не захочу умирать». Лавочник Ву был добросердечным человеком, и если она попросит, он постарается быть нежным. И все будет не так ужасно, как с теми другими.
Эрлан заставила себя открыть глаза и перестать дрожать. Она снова сорвала травинку нервными пальцами.
– Ты должен кое-что знать. После того, как отец продал меня, я... меня покрыли позором.
Она ожидала, что Ву нахмурится или разозлится, узнав, что купил испорченный товар. Но вместо этого он лишь похлопал ее по руке, словно вымученное признание ничего для него не значило.
– Это не такая уж новость, – сказал он снова на английском. – Ты напоминала побитую собаку, съеживающуюся от страха при виде палки. – Ву легонько провел по ее щеке кончиками пальцев и улыбнулся. – Я не причиню тебе боли, Лили.
Она отыскала его глаза и увидела в них до сих пор пугавший ее голод, но также и успокаивающую ее прирожденную доброту. Эрлан опустила взгляд и, встав на колени, наклонилась и трижды коснулась лбом земли, выражая этим жестом покорность и верность, которые будет проявлять как жена Сэма Ву и мать его сына, с настоящего момента и до того дня, как покинет мужа, чтобы вернуться в свой лао-чиа.
Он мог бы остановить ее. Эрлан думала, что он так и сделает, поскольку американским женам не пристало кланяться мужьям. Но лавочник Ву не стал препятствовать ей.

* * *

Поставленный на деревянный помост стол на козлах прогибался под весом сладостей: пирогов с яблоками и корицей, миндальных пирожных макарун, ореховых тортов, причудливой слоеной выпечки и сметанников.

На этом же помосте чуть ранее покалечил руку Дрю Скалли, но кто-то сообразил засыпать кровавые пятна опилками.
Дамский клуб Радужных Ключей собирался пустить сладости с молотка. Человек, купивший пирог, получал – помимо вкуснятинки – возможность провести в компании испекшей его дамы все время запланированного на поздний вечер фейерверка. Вырученные деньги должны были пойти на школу: покупку учебников, тетрадок и парт и оплату жалованья мисс Лули Мэйн, составлявшего двадцать пять долларов в месяц. И конечно же, десерты ради такого важного дела приготовили все уважаемые леди Радужных Ключей.
«Вот в этом-то, – подумала Ханна Йорк, – она и сглупила, ведь не являлась ни уважаемой, ни леди, и никогда за таковую не сойдет».
Она поднялась задолго до рассвета, чтобы испечь собственный кулинарный шедевр – пирог с черной патокой и изюмом без косточек. Единственная сласть, которую она умела готовить, – что-то подобное варганили на скорую руку жены шахтеров, когда не было денег на сахар и цукаты. И сейчас, видя искусную выпечку, принесенную другими женщинами, Ханна думала, что ее пирог – бугорчатый, кривобокий и опавший в центре – вписывался в общий ряд, как гремучая змея на состязание по вязке узлов.

А падшая женщина, испекшая его, – и того меньше.
Облаченными в белые кружевные перчатки руками Ханна так сильно сжала свое китайского фарфора блюдо с пирогом, что чудом не расколола надвое. Миссис Йорк чуть не стошнило от сладкого аромата выпечки. Между нею и помостом выстроились все дамы Радужных Ключей, все уважаемые дамы в нарядах, чопорно застегнутых до подбородков.
Но прежде чем Ханна сделала шаг вперед, путь ей преградил Зак Рафферти.
В руке он держал полупустой ковш пива, а на лице застыло угрюмое выражение.

– Слышал, твой новый ухажер только что выиграл двадцать долларов, – сказал он. – Присоветуй, может мне ограбить банк, если захочется купить кусочек твоего... пирога?
От охватившего ее чувства вины щеки Ханны вспыхнули.
– Мистер Скалли не мой ухажер. Он лишь... он никто для меня.
– Угу.
Губы Рафферти язвительно скривились, но в его глазах Ханна видела страдание. Казалось, ревность Зака должна была облегчить ноющую боль в ее собственном сердце, но этого не случилось. И слова выскользнули изо рта прежде, чем она сумела их сдержать:
– О, Рафферти, тебе не приходило в голову, что влюбленность, возможно, не должна приносить столько печали?
Он отвернулся от нее к реке и тополям.
– Так вот что ты чувствуешь, Ханна? Печаль?
Она закусила губу, качая головой.
– Ничто никогда не мешало тебе уйти, – произнес Зак.
– Нет. В том-то и проблема, верно? Нам обоим ничто никогда не мешало уйти.
Ханна видела, что сейчас они расстаются и оба это понимают. Только ни один из них пока что не готов это признать.
Боже, ей была невыносима сама мысль о том, чтобы потерять Зака и остаться одной. Одинокой и нелюбимой.
Ханна прижалась к мужчине и изобразила свою самую похотливую улыбку. Улыбку, которой прежде всегда удавалось возбудить его.
– О, дорогой, зачем нам подобные разговоры? Может, мы оба просто немного не в своей тарелке из-за жары и толпы, а? Давай-ка лучше возьмем этот пирог, отправимся домой и устроим там собственный фейерверк, пойдем?
Рафферти приподнял шляпу и ответил Ханне улыбкой, больше похожей на горькую усмешку.
– Нет, спасибо, дорогая. Мне вдруг неожиданно расхотелось сладкого.
Горячие слезы застилали ее глаза, пока Ханна наблюдала, как он уходит. Она лишь самую чуточку пофлиртовала, а Зак сразу же решил, что мальчишка окажется в ее постели прежде, чем закончится ночь. Как и весь остальной мир, Зак Рафферти, похоже, думал, что если женщина когда-то была шлюхой, то наряду с добродетелью утратила и всякую совесть.
Как и весь остальной мир... Ханна осознала, что собравшиеся возле помоста леди наконец-то заметили ее. Одна за другой их головы повернулись в ее сторону, и веселая болтовня стихла. Миссис Йорк вздернула подбородок и направилась к стае.
Она почти дошла до Клементины, когда между ними протиснулась женщина с круглым, испещренным пятнами лицом. Она бросила на Ханну уничижительный взгляд и обратилась к Клементине.
– Я очень надеюсь, миссис Маккуин, что вы не пригласили эту распутницу принять участие в нашем кулинарном аукционе.
Клементина ничего не сказала, лишь горделиво приподняла бровь в знак удивления, что кто-то осмелился поставить под сомнение ее благоразумие, и Ханна почти улыбнулась.
Еще одна женщина присоединилась к их маленькому кругу. Эта особа с поджатыми губами выглядела сморщенной, как прошлогодняя слива.
– Миссис Маккуин, когда рассматривалось предложение пригласить вас в наш клуб, некоторые выступали против вашего членства из-за вашей дружбы с этой проституткой. Нас убедили закрыть глаза на этот ваш моральный огрех ввиду весомого положения мистера Маккуина в обществе и ваших собственных связей в Бостоне. Однако...
– Если вы продолжите упорствовать в этом безумии, – торжественно и монотонно зачастила затеявшая разговор миссис Мартин, – боюсь, мы будем вынуждены не только сместить вас с поста президента клуба, но и полностью лишить членства.
Клементина посмотрела на кумушек с высоты своего бостонского носа с наисладчайшим презрением, доселе виденным Ханной.
– Вам следует поступить так, как считаете нужным, миссис Мартин, миссис О'Флэррэти, и то же самое сделаю и я. А сейчас, если позволите... – И Клементина повернулась к женщинам спиной, тем самым объявляя им бойкот.
– Полагаю, меня больше ни разочка не пригласят ни на чаепитие, ни на церковную ярмарку, – легко улыбнулась Ханна. Миссис Йорк увидела мисс Лули Мэйн, топчущуюся на месте на расстоянии слышимости. Та держала шафрановый кекс – коронное блюдо корнуэлльцев, – а на её лице был написан самодовольный триумф. – Возможно, Клем, тебя тоже больше не будут приглашать. И все из-за меня.
– Оно и к лучшему. – Разрумянившаяся Клементина надела перчатку, разглаживая ее на суставах пальцев. – Больше не придется придумывать всякие вежливые оправдания отказам. – Она оттянула байроновский бархатный воротник своего наряда, пытаясь впустить под ткань немного воздуха. – О, святые угодники. Я так нервничаю, что потею почище конокрада перед толпой вешателей.
Из горла Ханны вырвался сдавленный изумленный смешок.
– О, Клементина. Где это ты подцепила такое выражение?
– У Энни-пятак. Серьезно, Ханна, я чуть не помираю от страха. Никогда не вступила бы в этот дурацкий клуб, не говоря уж о том, чтобы стать его президентом, если б знала, что мне придется стоять на помосте перед людьми и выставлять себя на посмешище.
Ханна похлопала подругу по руке.
– Ты справишься, – убежденно сказала она, хотя понимала причину нервозности Клементины. Уважаемые и хорошо воспитанные леди не выступают с речами и не проводят аукционы.
Клементина глубоко вдохнула и расправила плечи, словно и впрямь была конокрадом, которого собирались вздернуть.
– Ладно... Пожалуй, нужно наконец пойти и покончить с этим.
Ханна сжала рукав подруги.
– Начни аукцион с моего пирога.
Клементина окинула взглядом толкущуюся толпу.
– Но Рафферти не...
– Я знаю, что его здесь нет. И не жду, что он придет. Давай, объяви мой пирог первым. Пожалуйста. Если не появится другой мужчина, достаточно храбрый, чтобы сделать ставку, надеюсь, с предложением выпрыгнет твой Гас.
Гас только сейчас подошел к ним. Он держал за руку сына, а в выражении его лица и устремленном на жену взгляде читались гордость, привязанность и капелька благоговения, будто он до сих пор не мог полностью поверить в то, что даже спустя четыре года этот образец женской добродетели безраздельно принадлежит именно ему.
– Не так ли, Гас? – спросила Ханна, послав новоприбывшему улыбку, достаточно яркую, чтобы расплавить свинец.
Он моргнул и посмотрел на нее, словно заметил ее присутствие только что.
– А, да, конечно, Ханна, – сказал Гас, по-видимому, не имея ни малейшего понятия, на что соглашается. В любом случае миссис Йорк не боялась, что Гасу придется спешить ей на помощь. Она видела стоящего на задах толпы Дрю Скалли и знала, чего тот хочет. И если этому мальчишке придется купить кривобокий бугорчатый пирог с патокой и изюмом, чтобы получить желаемое, то он так и сделает.
Клементина забрала пирог Ханны и поднялась на помост.

Поставила кулинарный шедевр на стол-верстак к остальным блюдам, оттянула воротник и кашлянула. Ханна изучала подругу, испытывая за нее гордость. В сшитом по последней моде платье из оливково-зеленого фуляра[2] миссис Маккуин выглядела настоящей светской дамой. И по свойственной ей привычке Клементина – в то время как складки на талии скрывали ее деликатное положение – в своей нервозности снова и снова потирала ладонями округлившийся живот, так что его было невозможно не заметить.
– Образование, – начала Клементина с дрожью в голосе, но с каждым произнесенным словом заметно успокаиваясь, – это залог успеха цивилизации. Мы не можем допустить, чтобы наши дети выросли варварами из-за нехватки необходимых учебных материалов...
Она замолчала и посмотрела на Чарли, и почти отчаянная любовь к сыну, отразилась на лице Клем и пронзила сердце Ханны. Та вспомнила, что сказала ей Клементина, несколько лет назад, когда бедная Сафрони потеряла свою малышку: «Она также мать. Как бы вы обе не согрешили, вы женщины. Как и я».
– Мама что, сама собирается съесть все эти пироги? – громко спросил Чарли.
– Тсс, – откликнулся Гас. – Она будет продавать их, кнопик. – Чарли потянул отца за руку, указывая на жалкий торт, который с утра пораньше собственноручно испекла Ханна Йорк.
– Хочу этот пирог. Купи мне его, папа.
Гас приструнил сына, положив на его плечико два пальца, все в мозолях от веревок и вожжей, затем усмехнулся Ханне:
– Если моему сыну найдется что поставить, сегодня вечером ты будешь смотреть фейерверк вместе с ним.
Ханна закусила губу, не решив, улыбнуться ли ему в ответ, хотя чувствовала, что ямочки на щеках углубляются сами по себе. Последние пару лет они с Гасом гораздо лучше ладили друг с другом. Он по-прежнему не одобрял ее, и никогда не одобрит, но хотя бы перестал выступать против ее существования.
Закончив свою речь и подняв молоток аукциониста, Клементина начала расхваливать пирог Ханны, будто тот прибыл прямиком из кухни удостоившегося наград парижского кондитера.
Ханна подтолкнула Гаса локтем в ребра.
– Ставь.
– Да?
Она снова пихнула его.
– Ну, давай же, ковбой. Ты обещал.
Маккуин в замешательстве покосился на беспокойную соседку и внезапно расплылся в улыбке. Он поднял палец в воздух, словно проверяя направление ветра.
– Один доллар.
– Двадцать долларов! – выкрикнул Дрю Скалли.
Ханна ощутила удовлетворение, услышав, как все уважаемые леди Радужных Ключей удивленно ахнули, и увидев, как лицо мисс Лули Мэйн вытянулось от разочарования. Ее пирог наверняка оценят ниже двадцати долларов, к тому же училке не удастся строить глазки Дрю Скалли во время фейерверка.

– Продано! – Клементина стукнула молотком так быстро и сильно, что шафрановый кекс мисс Лули Мэйн чуть не соскользнул с другого края стола.
Дрю Скалли протиснулся к помосту, положил свою с таким трудом выигранную двадцатидолларовую золотую монету на стол, взял пирог и подошел к Ханне Йорк.

Ханна шагнула ему навстречу и взяла Дрю под руку.
– Не хочешь объяснить, что собственно происходит? – изумился Гас.
– Нет, – бросила она через плечо и рассмеялась.
Ханна не смотрела на мальчишку, пока они не вышли из собравшейся вокруг помоста толпы, хотя все время чувствовала на себе его пристальный взгляд.
– Разве твой брат не будет возражать, что ты потратил все выигранные деньги на пирог из патоки? – спросила она и вовремя подняла глаза, чтобы заметить его мягкую медленно расползающуюся улыбку.
– Я растолкую брату, что деньги пошли на благое дело.
И снова в горле Ханны запузырился смех.
– И какое же?
Дрю округлил глаза в бесполезной попытке представиться невинным.
– Как какое? Школьные учебники, доски и все такое прочее. Говорилось же, вся выручка пойдет на учебные материалы для школы.
– Как благородно с вашей стороны, сэр. И в качестве вознаграждения вы получаете всего-навсего мой пирог и час или два моего общества.
– Для начала.
Ханна попыталась отстраниться, но он удержал ее руку на месте.
– Не сердись. Я не про то, что ты подумала, можешь быть уверена, что пока я буду вести себя прилично.
– А потом?
– А потом тебе придется положиться на удачу, моя красавица, – протянул Дрю, чрезмерно подчеркивая свой корнуэлльский акцент.
Ханна снова рассмеялась, и внезапно ее перестало заботить, что о ней думают все эти уважаемые клуши. Она была Ханной Йорк, хозяйкой борделя и падшей женщиной, и этот чертов пьедестал респектабельности, с которого она грохнулась много лет назад, мог отправляться прямиком в ад вместе со всем, что ее тревожило. Возможно, ей и хотелось стать другой, но сейчас слишком поздно желать чего-то такого.
Выбрав местечко под сенью тополей у реки, Дрю снял пиджак и расстелил его на траве, чтобы Ханна села. Сам же растянулся на земле рядом с ней и поставил между ними двадцатидолларовый пирог.
– О чем думаешь, Ханна Йорк?
Она повернула голову и нахмурилась.
– Сколько тебе лет? И не вздумай врать.
– Я и не собирался. Мне почти двадцать.
Она раскрыла веер и принялась энергично обмахиваться, гоняя душный воздух.
– Боже, совсем ребенок.
Пальцы Дрю сомкнулись на ее запястье, останавливая руку, а его кривая улыбка была наполовину мальчишеской, а наполовину дьявольской.
– Не такой уж и ребенок там, где это важно, Ханна. Хочешь проверить?
Она вырвала запястье из крепкой хватки. Однако ощущение его пальцев осталось, теплое и покалывающее.
– Ты должен обращаться ко мне «миссис Йорк»! Я тебе в матери гожусь!
Скалли усмехнулся.
– Ты не похожа ни на одну знакомую мне мать. К тому же, ты недостаточно стара, чтобы быть моей матерью.
– Самую малость не дотягиваю.
Между ними лежали тринадцать лет разницы, целая жизнь во всех отношениях, имеющих значение. Ханна знала, чего Дрю хочет от нее и что возьмет, если она позволит. Он будет развлекаться с ней, пока не созреет, чтобы остепениться и завести семью. И тогда станет высматривать себе в жены правильную девушку – молоденькую и покладистую. И нетронутую.
И кто-то наподобие мисс Лули Мэйн получит золотое колечко.
Если уж на то пошло, на кой Ханне вообще сдалось это кольцо? Преуспевающая миссис Йорк не из тех женщин, что выходят замуж. Разве она раньше не думала об этом сто тысяч раз? Слишком поздно чего-то хотеть. Лучше просто принять то, что можно получить.
Дрю согнул одно колено и облокотился на него локтем так, что ладонь свесилась. Кровь начала просачиваться сквозь повязку. Другую руку, здоровую, в ту минуту неподвижно лежавшую на траве, покрывали шрамы от рассекавших плоть после взрывов осколков породы и других сбившихся с пути молотов, оставивших свои отметины. Руки отца Ханны выглядели так же.
Внезапно эта мирно лежавшая ладонь потянулась к ее лицу. Ханна не шевелилась, пока Дрю пропускал сквозь пальцы тяжелые локоны, ниспадавшие ей на плечо. Он наклонился к ней. Воздух пах дрожжами из-за пива, которое он пил весь день, и его собственным ароматом.
– Позволишь поцеловать тебя? – спросил он.
Ее губы набухли и разгорелись под мужским взглядом, словно он уже это сделал. Ханна облизнула их.
– Нет.
– А мне кажется, ты ждешь не дождешься, чтобы я тебя поцеловал.
Ханна резко отвернулась и сделала глубокий, умеряющий остроумие вдох.
– А мне кажется, ты ждешь не дождешься, чтобы я дала тебе пощечину.
– Неужели мне никогда не вытащить вас из корсета, миссис Йорк?
– Полагаю, это навряд ли вам удастся, мистер Скалли.
Дрю хитро улыбнулся.
– Брошенный вызов всегда будоражит мою кровь. Кровь и другие места.
Ханна ударила его по руке веером, достаточно сильно, чтобы оставить след.
– Вы, сэр, пошлите.
– А вы, леди, подзуживаете, – парировал он, откидывая голову назад, и хохотнул. Мужской смех, глубокий и чувственный.
Ханна втянула в себя воздух и, как если бы одного вдоха было недостаточно, сделала второй. О, Боже, Боже, Боже, какая же она дура. Ей вовсе не следовало сидеть здесь, смеяться, улыбаться и подтрунивать над Дрю, зная, что всего лишь вопрос времени, когда они возлягут наверху в ее большой мягкой постели, заставляя матрас стонать, а пружины – скрипеть, и создавая воспоминания, которые спустя годы лишь причинят новую боль. Нужно бежать от этого мальчишки так быстро и так далеко, как только удастся.
Именно его Ханна могла бы полюбить в мгновение ока и всем своим сердцем.

* * *

Одинокий пыльный смерч, кружась, промчался по улице, повернул за угол и исчез в бледном свете заходящего солнца. Гас следовал за ним к выстроившимся в ряд вдоль южной границы «Уголка Дублина» салунам и борделям. Странно было видеть этот район города таким безлюдным. Но ведь все жители собрались наверху на большом лугу, ожидая начала фейерверка.
Маккуин остановился перед «Шпалоукладчиком». Салун представлял собой новостройку, как и большинство зданий в Радужных Ключах, но выглядел достаточно древним, чтобы утолить жажду Льюиса и Кларка[3]. От непогоды бревна стали серыми, как старые кости буйвола, а грязь, которой заделали щели, потрескалась. Вывеска качалась на ветру на единственной петле и была так густо изрешечена пулями, что сгодилась бы в качестве сети для ловли форели.
В основном непьющий, Гас нечасто захаживал в салуны, а если б даже и захотел промочить пересохшее горло пивом или сарсапарелью, уж точно не выбрал бы «Шпалоукладчика». Зато это заведение пришлось по душе его младшему брату. У них с Ханной, должно быть, случилась размолвка, поскольку весь день парочка избегала друг друга, а затем миссис Йорк ушла с тем долбежником камней, который отдал свою двадцатидолларовую монету за ее пирог. И сейчас, как и следовало ожидать, Зак заполз в самую паршивую дыру Радужных Ключей, чтобы зализать раны.
Вот только прежде Зак никогда не искал себе компанию, погружаясь в раздумья. Тревога мурашками побежала по спине Гаса, когда он оглядел пустынную улицу. Его брат не стал бы просто так платить старому индейцу четвертак, чтобы тот разыскал Гаса и направил сюда.
Маккуин распахнул качающиеся створки дверей и моргнул, защищая глаза от едкого сигарного дыма. Внутри салун выглядел именно таким, каким Гас его и представлял: воздух вонял виски и табаком, пол усеивали опилки, впитывающие пролитую выпивку и плевки, на выщербленных пулями стенах висели оленьи рога и загибающиеся от влаги плакаты с рекламой пива, лак на стульях облез, а на столах виднелись круги от мокрых стаканов.
Он нашел Рафферти у конца стойки рядом с группой мужчин, что подобно коровам у соляного источника толпились, следя за напряженной игрой в покер. Зак приподнял свою рюмку, показывая, что заметил брата. Виски уже затуманило его глаза.
– Геморрой, – сказал он, – снова среди нас.
Гас проследил за взглядом брата. «Геморрой» был прямо перед ними – сидел в новомодном наряде с иголочки за игорным столом с большой кучкой серебра и банкнот у локтя. Одноглазый Джек Маккуин откинулся на стуле и зажег длинную тонкую сигару, пока сдающий тасовал карты.
Свет от лампы отражался от длинных напомаженных волос старика, гладко зализанных назад. Перламутровая булавка размером с ноготь большого пальца выглядывала из белоснежных складок шелкового галстука. Через красный атласный жилет тянулась тяжелая золотая цепочка часов. Из кармана черного сюртука выглядывал платок из тонкого льна, а на подлокотнике стула висела трость с рукояткой из черного дерева.
– Что, черт возьми, он сделал – ограбил банк?
Зак залпом выпил свое виски, скривившись, когда ядовитое пойло обожгло горло.
– Скорее всего, просто обмишурил какого-то богатенького дурачка.
Гас с трудом поборол яростный порыв долбануть кулаком о стену. Он действительно верил, что наконец-то избавился от старика, и вот сейчас тот снова вернулся. В течение двух лет приходилось терпеть стыд перед друзьями и соседями, пока преподобный Джек Маккуин оставлял следы из опилок от своих религиозных выступлений и палаточных собраний по всей Западной Монтане, используя свой данный Богом дар убеждения, чтобы выманивать деньги у неимущих, больных и отчаявшихся.
К сожалению, вспышка разветвленной молнии случившаяся как раз во время вдохновенной проповеди убедила не имеющее пастуха стадо распахнуть свои карманы вновь прибывшему пастырю. Но преподобному Джеку не потребовалось много времени, чтобы вернуться к своим старым грехам: выпивке, дракам, шлюхам и азартным играм. В конце концов даже самые доверчивые овцы взялись за ум, и доллары перестали звенеть в потрепанном стетсоне. Однажды осенью 1881 года папаша просто взял да исчез, и Гас подумал, что наконец-то его молитвы были услышаны.
И вот старый Маккуин снова вернулся, столь же неизменный и досаждающий, как блохи в летнее время. Судя по всему, на сей раз он отказался от душеспасительных проповедей и нашел другой способ отбирать у дураков их тяжким трудом заработанные деньги.
Последняя партия быстро завершилась, и колода для раздачи перешла к Одноглазому Джеку. Гас наблюдал, как изящные длинные пальцы сдвигают и тасуют карты. В детстве ему казалось, что карты оживают в руках отца. Как по волшебству тот мог заставить их появиться и исчезнуть, превратить двойку в туз или переместить короля снизу колоды на самый верх. Джек Маккуин учил этим трюкам обоих своих сыновей, но лишь у Зака обнаружился талант к подобным фокусам. Гас вспомнил о часах, которые проводил, наблюдая, как Зак практикуется, пряча карту в рукаве и усваивая другие шулерские приемы.
Впервые Гас обратил внимание на остальных игроков – доктора Корбетта, Змеиного Глаза, Поджи и Нэша. Их лица пылали от виски, как от света внутренней лампы.
– Они играют без лимитов и без джокеров в стрит стад покер[4], – сообщил Зак и сделал знак бармену, который налил ему еще одну рюмку и поставил маленький стакан пива в качестве закуски. Из кармана расстегнутого жилета Рафферти вытащил принадлежности для самокрутки. – Большие ставки, и пусть проигравшие плачут.
– Большие ставки?
Конюшня Змеиного Глаза представляла собой замаскированный монетный двор, да и у дока, поговаривали, водились деньжата на Восточном побережье. Но у двух старых старателей имелся лишь доход от сдачи внаем консорциуму шахты «Четыре Вальта», которого хватало на виски и покер с шагом ставки долларов в пять, но никак не на игру по-крупному.
– На что играют Поджи и Нэш?
– Папаша подкинул им наличных. Пять тысяч долларов за их восемьдесят процентов в «Четырех Вальтах». Они уже проиграли ему большую часть.
– Проиграли! – Руки Гаса сжались в кулаки. – Проиграли? Бог мой, ты же знаешь его, знаешь, какой он. Как ты мог просто стоять здесь и допустить такое?
Зак зажег сигарету, свисающую с губы.
– Да потому что я не набиваюсь в сторожа брату моему, в отличие от тебя.
Гас низко зарычал и принялся было протискиваться к столу, но Зак придержал его за руку.
– Ты не можешь встревать в игру другого мужчины, – весомо произнес Рафферти.
– Могу, если он подтасовывает карты.
– Он не подтасовывает.
– Как такое может быть? Ты знаешь Джека – он изворотливый и пронырливый, как змея, и всегда таким был.
Поля шляпы Зака слегка приподнялись, когда он глянул на Гаса.
– Я стоял здесь и позволил этому случиться, помнишь? Он играет честно.
– Вот черт! – Гас метнул взгляд в сторону отца и потер затылок. Конечно же, обличить негодяя может только такой же негодяй, поэтому если кто-то и мог наверняка сказать, жульничает ли старик, то только Зак.
При всем при том доверия Гаса к чувству справедливости брата и на плевок не хватило бы, поэтому он прищурился, чтобы получше рассмотреть происходящее за столом.
Преподобный Джек глубоко затянулся сигарой, заставив ее кончик ярко светиться, и кивнул Поджи, чья очередь была уравнивать или повышать ставку, или пасовать. Перед каждым мужчиной лежала одна закрытая карта и три открытые.
– Снова возвращаемся к тебе, старина. В игре?
Поджи постучал корявой костяшкой пальца по закрытой карте.
– Слабое сердце никогда не наполнится до краев. Я в игре.
После торгов все продолжили игру, и у каждого в открытых имелась пара, за исключением Поджи, у которого собрались три карты трефовой масти. У Нэша были две десятки к королеве, у Змеиного Глаза – пара вальтов к четверке, у дока – тройки к шестерке. А у преподобного Джека – пара двоек к восьмерке.
Он начал сдавать пятую карту.
– Вот идет поезд, господа, катится по рельсам. Королева подходит к королеве, получаются две пары. Пятерка к вальтам с четверкой – толку никакого. Черва к трефам обламывает флэш[5]. Еще одна тройка, и док теперь с тремя картами одного достоинства. А сдающий получает... двойку. – Преподобный положил колоду и посмотрел на Нэша. – Ваша ставка, сэр.
Поджи скинул свой несбывшийся флэш.
– Я продул.
– Аминь, – буркнул Змеиный Глаз, переворачивая свои карты.
– Три паршивые тройки не могут тягаться с двумя открытыми парами, – вздохнул док, – но я, пожалуй, подержу их немного. Накидываю сотню.
Нэш добавил мятую пачку банкнот к куче в центре стола.
– Отвечаю и подымаю до пятисот.
По бесстрастному выражению лица Нэша можно было сравнить с сидящей на заборе совой. Но его ставка выдала то, что скрывало лицо. Старик собрал фул-хаус[6]: либо три королевы и две десятки, либо три десятки и две королевы.
Преподобный Джек прищурился на обуглившийся кончик сигары. Тремя двойками с восьмеркой он не мог перебить фул-хаус Нэша, если только его закрытой картой не была четвертая двойка.
– Принимаю и поднимаю до полутора тысяч, – сказал он.
– Блефует, – прошипел Гас. – Всегда умел лгать и заставлять других верить этой лжи.
Губы Зака дрогнули в полуулыбке.
– Братец, никогда не стоит недооценивать блеф.
Док скривился и махнул рукой.
– Знал же, что эти тройки продержатся не дольше, чем дерьмо у гуся. Я пас.
Нэш посмотрел на свои карты большими влажными глазами.
– Сколько там получается?
– Пятнадцать сотен, – отозвался преподобный Джек
Лежавшая у локтя Нэша сумма была немногим меньше ставки. За столом воцарилась тишина, насыщенная, как сигарный дым. Поджи посчитал свою наличность и передал Нэшу большую часть, оставив себе лишь несколько банкнот.
– Принимаю, – сказал Нэш, и остатки серебряного рудника «Четыре Вальта» отправились в банк.

Джек Маккуин выпустил еще одну струю дыма над столом, а затем медленно, разыгрывая из действа целую драму, перевернул свою закрытую карту. Четвертая двойка.
Стулья царапнули по грубому полу, когда игра закончилась, и игроки со зрителями потянулись к стойке, спеша наверстать упущенное всухую время. Гасу показалось, что Зак собирается допить свою последнюю рюмку виски, но уже в следующее мгновение брат чуть не исчез за дверью, и Маккуину пришлось поспешить, чтобы догнать его.
Гас схватил Рафферти за плечо.
– И куда это ты направился?
Когда Зак повернулся, его лицо было белым, как свежий сугроб.
– Думал пойти посмотреть на фейерверк.
– Ты послал за мной, чтобы я своими глазами увидел это... это непотребство, а теперь собираешься свалить отсюда, будто ничего не случилось?
– И что ты хочешь, чтобы я сделал – сыграл на пианино похоронный марш? Говорю тебе, он не жульничал. Эти два старых дурня свалились Джеку прямо в руки как пара спелых персиков в жаркий летний день, и он умял их, оставив одни косточки.
– В таком случае ты можешь пойти и выиграть все назад.
– И как же, черт подери, я могу это сделать? У меня на ставку наберется от силы десятка. И моя доля ранчо.
– Ты мог бы сжульничать. – Губы Гаса вытянулись в напряженную улыбку. – Я слышал, что тебя научил передергивать самый лучший из катал.
Темные брови Зака издевательски подпрыгнули.
– Не могу поверить, что слышу такое предложение из уст старшего брата, который не сказал бы дьяволу даже «бу!»...
– Проклятье, Зак!
– Как ты говорил, меня учил передергивать самый лучший из катал, равно как и тебя, хотя ты никогда не проявлял способностей к этому делу. Может, я и освоил несколько незнакомых папаше трюков. Но ведь и он тоже может знать какие-то уловки, которые никогда мне не показывал. Желаешь поставить ранчо, чтобы выяснить, кто из нас лучший мошенник?

Мгновение Зак смотрел брату в глаза, а затем развернулся на каблуках, распахнул дверь и исчез в сумерках.
– Похоже, мы с тобой теперь партнеры по серебряному руднику, сынок. Хочешь сигару?
Гас с презрением посмотрел в открытый серебряный портсигар на дорогие сигары, обвязанные шелковыми ленточками, а потом в хитрый голубой глаз отца.
– Ты бросил проповеди и полностью переключился на азартные игры? Неужто вышняя сила оставила тебя посреди ночи?
Преподобный покачал головой и прищелкнул языком.
– Густавус, Густавус. Несмотря на все твои мечтания, у тебя никогда не случалось видений. «Я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу». Вот только пустыни больше нет. Ее уничтожили правительственные комитеты со своими строительными фондами и кампаниями по привлечению членов в партии. Пришла организованная религия и выхолостила из проповедей и развлекуху, и деньги. Поэтому я последовал знаку Господа нашего и снова серьезно занялся картами. – Джек закусил кончик сигары и оглядел себя, его глаз недобро поблескивал. – Судя по видимому положению вещей, я бы сказал, что нашел-таки истинное призвание на излете моей насыщенной жизни.
Гас покачал головой. Хотя за целый день он не выпил даже пива, тем не менее чувствовал себя слегка опьяневшим. Отец не раз делал это с ним – запутывал до тех пор, пока Гас уже не разбирал, где правда, а где ложь.
– Единственным призванием, которому, по моим наблюдениям, ты когда-либо следовал, – сказал он, – было постоянное смутьянство ради какой-то извращенной радости, что, кажется, ты получаешь, наблюдая, как портишь людям жизни.
– Полагаю, ты, сынок, предпочел бы видеть меня целыми днями пялящимся в зад мулу на пашне, или застегнутым на все пуговицы в крошечной конуре над книгой счетов, пачкающим чернилами манжеты и напрягающим единственный уцелевший глаз. Да если бы ты мог выбирать...
Гас гулко хмыкнул.
– Если бы я мог выбирать, то постарался бы, чтобы тебя в смоле и перьях вынесли из Радужных Ключей на шесте.
Джек прижал руку к сердцу:
– Ты ранил меня, сынок – тяжело, очень тяжело ранил. И чем я это заслужил? Что такого я сделал вам, мальчики, кроме как позволил найти свою собственную приятственную дорогу в ад? – Его рот растянулся в лукавой улыбке. – Если ты бродишь в поисках света, Густавус, то должен быть готов столкнуться и с тьмой.
Гас тяжело вздохнул.
– Не думаю, что тебе когда-либо приходило в голову зарабатывать на жизнь честным путем.
– «Кто ходит в непорочности, тот ходит безопасно». – Преподобный вынул сигару изо рта, осмотрел ее и бросил в ящик с опилками для плевков. – Может, я так и поступлю сейчас, завладев серебряной шахтой. Кстати, не хочешь избавиться от своих двадцати процентов? Если да, то я готов купить.
Гас водрузил шляпу на голову и положил ладонь на дверь.
– А вот тут несостыковочка вышла, поскольку я продать не готов.

* * *

Восторженные лица обратились к небесам, и рты открылись в хриплых охах и ахах, когда ракеты шумно расцветили темно-синее ночное небо Монтаны.

Гас пробирался сквозь сидящие на траве темные фигуры. Он отыскал Клементину, расположившуюся на одеяле рядом с его братом. Чарли лежал между ними – мальчик настолько устал, что спал даже при таком шуме. Согнув ногу в колене и положив на нее запястье, Зак прислонился к стволу тополя. Клементина опиралась на вытянутую руку, сидя лицом к Рафферти. Однако они не разговаривали, а лишь смотрели друг на друга.
– Вот ты где, Гас, – сказала она, когда муж подошел к ним, и приветливая улыбка смягчила ее лицо. Клементина казалась удивительно красивой: волосы блестели, а в глазах сверкали вспышки разлетающихся в стороны цветных огоньков.
Гас сел и обнял жену за талию. Огненный шар с пронзительным свистом взмыл в небеса и взорвался множеством искр. Свет рассыпался по одеялу прерывистыми красными, белыми и синими отблесками. Зак повернул голову, и их с братом глаза встретились. Лицо Рафферти озарила лучезарная улыбка, которая была ярче любой ракеты.
И все же, и все же... Мысль пришла к Гасу, больше напоминая дурное предчувствие, давящую боль в груди. Ему вдруг подумалось, будто что-то витало в воздухе между ними, между его женой и его братом.
Что-то, что он сию минуту разрушил, шагнув на заколдованный участок, образованный одеялом, на котором эти двое сидели. Будто ударил молотком по тонкому льду.
Но мысль ускользнула и была им напрочь забыта, когда Клементина положила руку на его колено и наклонилась к нему, и Гас глубоко вдохнул запах диких роз и почувствовал тепло её тела.
– Посмотри на нашего Чарли, – сказала она. – Спит, как маленький ангелочек, пока с неба сыплется огонь. – И жена рассмеялась таким привычным смехом, мягким и чистым, как свежий снег. И вместе они взглянули на своего сына, и вместе улыбнулись.

__________________
1. Фан-тан – китайская игра с бобами, по своей сути напоминает игру «наперстки».
2. Фуляр – шелковая ткань полотняного (тафтяного) переплетения, основой и утком для которой служат пучки вареных сырцовых нитей (некрученых), что придает ткани особенную мягкость.
3. Экспедиция Льюиса и Кларка (1804-1806 гг.) – самая первая организованная Соединенными Штатами трансконтинентальная экспедиция на тихоокеанское побережье, преследующая как научные, так и коммерческие цели: изучить флору и фауну изучаемого района, а также выяснить, как можно использовать эту землю для извлечения прибыли.
4. Стад Существует несколько разновидностей стада, например 4-х, 5-ти, или 7-карточный стад. Автор описывает 5-ти карточный.
Стрейт или Стрит (англ. straight – «порядок»): пять карт по порядку любых мастей.
5. Флеш (англ. Flush) – комбинация в покере, состоящая из пяти карт одной масти в любом порядке.
6. Фул-хаус / Полный дом / Три плюс два (англ. full house, full boat – «полный дом», «полная лодка») – три карты одного достоинства и одна пара.

Смотри-ка, и у этих 13 лет разницы в возрасте, совсем как у Ти-Джея и Анны из "Острова"
Ух главища! Потели долго ))
Таша, картинки бесподобные!
_________________

Спасибо за продолжение!!!!

Девочки, огромное спасибо за чудесный перевод и великолепные иллюстрации!

Спасиибо!!!

Rusena, LuSt, codeburger, Nata Nata спасибо вам большое за такую большую и красивую главу


моя не верит своим глазам..

пипец, она предполагает оставить своего сына с папашей??? Странная женщина.

читаю про Зака и Клем, и сердце кровью обливается, очень переживаю за этих двоих. А Заку наверно в двойне тяжело.
___________________________________

сейчас, когда никакого сына ещё нет, она считает его не своим, а Сэмовым.
Взяткой.
_________________