Симона Вилар

Ранним полднем 8 октября 1514 года группа элегантных, украшенных орденами и галунами господ заняла рыбачью лодку, придав ей шелковыми покрывалами и подушками респектабельный вид. Их целью была флотилия из пяти английских каравелл, которые со спущенными парусами, но при флагах, стояли на якоре в бухте неподалеку от берега.
Обычно спокойная и даже немного сонная гавань Сан Валери в это утро была очень оживленной. Небольшая, украшенная флагами пристань кишела носилками лошадей, солдатами со сверкающим оружием, дамами и кавалерами. Слегка испуганные «рыбаки» показывали друг другу на отряд огромных ландскнехтов с рыжими волосами, бородами, как у викингов, и в пестрых фантастических нарядах, которые король привез с собой из Италии.
Погода была плохая. В затянутой туманом бухте море слегка штормило. Молодые люди посматривали на волны, по которым им предстояло плыть, с некоторой опаской.
Это заметил самый высокий среди тех, кто сидел в лодке, двухметровый малый с красивым, смуглым, озабоченным лицом. Он рассмеялся:
– Смелее, господа… Не забывайте, что на нас смотрят дамы, особенно принцесса, которая ожидает нас на адмиральском корабле.
Вздохнув, молодые люди опустились на подушки вокруг говорящего, который казался их предводителем. Высокий дал знак рыбакам.
– Отчаливайте! И налягте на весла.
Весла одновременно погрузились в темную воду. Лодка тронулась, поднялась на гребень подступившей волны и перевалилась на другую ее сторону. Гребцы запели.
Самый высокий среди молодых людей остался стоять – изящный юноша с красивым, слегка насмешливым выражением лица. Его звали Анн де Монморанси. Он первым прервал молчание, которое воцарилось между его спутниками.
– Что означает эта мрачность, Франсуа? – спросил он, смеясь. – Нельзя оглядываться назад. Мы должны с улыбкой принять будущую королеву. Быть может, она хорошенькая.
– Мне это безразлично, – сказал Франсуа де Валуа, – хорошенькая она или нет. Но этой Марии Тюдор шестнадцать лет, и, как говорят, она здорова и энергична, она как раз из тех, кто может подарить Людовику наследника, и тогда я смогу впервые за десять месяцев, с тех пор, как умерла королева Анна, с облегчением вздохнуть.
– Ну, ну, нет ничего более неправдоподобного, чем это. Конечно, шестнадцатилетняя принцесса – а нашему доброму сиру Людовику Двенадцатому пятьдесят два… да к тому же выглядит он на все семьдесят. Немного староват для игр в постели.
Франсуа пожал плечами. Это поручение – встретить Марию Английскую и отвезти в Аббевиль, где ее ожидает царственный супруг, – было для него сплошной мукой. До сих пор он все надеялся Бог знает на что: быть может, шторм разобьет английские корабли, или Генрих VIII, ненадежный брат принцессы, передумает, или, быть может, Людовик XII заболеет, что сделает брак невозможным… Но нет, английские корабли пришли в целости и сохранности, Генрих XII рассыпался в любезностях, а его двоюродный брат Людовик отчасти вновь обрел свою жизнерадостность, которой он лишился после смерти своей супруги. Он сделался почти весел, и эта веселость бесила Франсуа. Он то полагал, что ему нужно спокойно дождаться, когда его двоюродный брат удалится и ему достанется корона Франции.
Они приблизились вплотную к адмиральскому кораблю. Лодка скользнула вдоль высокого борта, и матросы сбросили веревочную лестницу. Франсуа схватился за нее и быстро вскарабкался наверх. Для него, с его сильным, ловким телом, которое он постоянно упражнял, эта сложная процедура была просто развлечением. Анн наступал ему на пятки, но остальные господа, Флэранж, Боннивэ, Гринголь, чувствовали себя несколько стесненными из за платьев и уборов из перьев. Когда герцог Валуа вступил на мостик, трубы издали весьма почетный, но оглушительный звук. В конце длинного ряда матросов и офицеров, которые были расставлены по рангу, молодой человек заметил группу людей в пурпурных, позолоченных нарядах, с вышитыми на них леопардами – зверем с английского герба. Среди них была женщина. Вместе с адмиралом, который принимал его у трапа, он быстро подошел к ним.
– Мадам, – сказал он торжественно, – многоуважаемая королева и кузина. Ваше величество, я бесконечно счастлив быть первым среди тех, кто приветствует вас в нашем королевстве.
Мария Английская, казавшаяся очень серьезной, не могла не улыбнуться, когда французский посланник, герцог Лонгвиль, который в Гринвиче временно исполнял роль ее супруга, прошептал ей, что молодой человек – вероятный наследник престола, Франсуа д'Ангулем, герцог Валуа, прямой потомок Карла V, недавно женившийся на принцессе Клод, старшей дочериЛюдовика XII и умершей Анны де Бретань. Итак, это был тот самый Франсуа, великий соблазнитель и охотник за юбками, о котором слышали даже на том берегу пролива. Как он высок! Конечно же, гораздо выше, чем добрый Генри… во всяком случае, крупнее и красивее. Что за осанка! Неужели ему не на что больше посмотреть, кроме как на надетую на ней куртку, вышитую серебром и золотом, и плащ из белого сатина? Разве у нее не большие, живые глаза? Но Франсуа и не думал встречаться глазами с огненным взглядом своей будущей правительницы. Правда, он должен был признать, что она произвела на него впечатление: золотые волосы, лазурно голубые большие глаза, полуоткрытые губы, за которыми сверкали жемчужно белые зубы, томный взгляд и юная, но совершенно развитая фигура… Больше ничего и не требовалось, чтобы зажечь сердце Валуа. Он стоял перед ней и молчал, забыв представить ей своих спутников.
Этот безмолвный диалог вызвал неудовольствие молодого, очень высокого и очень светловолосого английского господина, который стоял рядом с королевой. Нахмурив брови и отбросив всякий этикет, он сказал громким голосом:
– Монсеньор, королева готова приветствовать вас, если вы пожелаете представить вашу свиту.
Столь жестоко сброшенный с небес на землю, Франсуа злобно посмотрел на наглеца и прикусил губу. Мари примирительно вмешалась:
– Не сердитесь на милорда Суффолка, дорогой кузен, он не знает французских обычаев. Его поспешность проистекает, собственно, из желания познакомиться поскорее с вашей страной и ее жителями. Я очень рада нашей встрече… и благодарю вас за то, что вы не испугались столь опасного пути.
Она произнесла эти слова с такой очаровательной улыбкой, что гнев молодого человека совершенно испарился. Во время этих приветствий английская каравелла вновь подняла парус и стала приближаться к пристали, которая вся была выложена коврами, предназначавшимися для нежных ножек Мари. С ослепительной улыбкой, перед которой, он знал, было невозможно устоять, Франсуа предложил девушке согнутую в локте руку.
– Сожалею, что путь был столь безопасен. За одну лишь улыбку вашего высочества я бы бросил вызов всем неподвластным стихиям… хотя, быть может, эта улыбка сама по себе – уже большая опасность.
Мари ничего на это не ответила, лишь покраснела и опустила глаза. Ее рука слегка подрагивала на его руке. Лорд Суффолк, который шел за ними на расстоянии трех шагов, разъяренно грыз свои усы.
На следующий день Людовик XII и Мария Английская под звуки органа и ликующее пение мальчиков сочетались законным браком перед Богом и людьми в высоком зале церкви святого Вульфрана.
Людовик, который стоял на коленях рядом со своей новой супругой на украшенной гербом с лилиями подушечке, не мог удержаться от того, чтобы еще раз не скользнуть по ней взглядом. Для него ее красота была радостным потрясением, он радовался тому, что вновь чувствовал себя молодым. Молодость Мари и ее любезность были столь открытыми, что ему хотелось верить: именно он является для этой молодой женщины принцем ее мечты.
В молодости, будучи принцем Орлеанским, Людовик XII был красив и имел успех у женщин. За это время его истощили и иссушили тревоги и тяжелые заботы о своей любимой Анне. Тем не менее он сохранил королевскую осанку, а добрые глаза придавали невыразительному лицу особый шарм. Мари сразу же поняла все это и искренне улыбалась старому, больному человеку, который должен был стать ее мужем. Эта улыбка была для уставшего сердца короля подобна солнечному лучу.
Но для Франсуа, который находился на расстоянии нескольких шагов от них и не отрывал от Мари взгляда, эта улыбка была подобна удару кулаком. С горечью он смотрел на красоту Мари, подчеркнутую сиянием короны и дорогими украшениями, и после этого едва осмеливался взглянуть на сбою жену, которая стояла рядом с ним. Клод была преданным, терпеливым созданием, но она была лишена блеска и особой прелести, она не выдерживала сравнения с королевой, а в довершение всего она хромала.
Когда вечером Франсуа вместе с Монморанси, Суффолком и другими придворными провожал королевскую чету в спальные покои, он чувствовал себя необычно возбужденным.
Его друг, Флоранж, который шел рядом с ним, украдкой показал на короля, который с непривычной поспешностью шел впереди процессии, и злобно прошептал:
– Мой дорогой Франсуа, если король и дальше будет так спешить, то у нас будет наследник престола, прежде чем зацветут сливы. Все согласились между собой, что король уже наполовину мертв, но посмотри, как он бежит. Воистину, красота ее может разбудить и мертвого… во всяком случае, я бы этой ночью хотел быть королем Франции…
– А у меня самые лучшие виды никогда не сделаться им… Ты это хочешь сказать? – проворчал герцог с мрачным взглядом. – Ты полагаешь, что я не молюсь о том же каждое утро? Но что я могу сделать?
Монморанси рассмеялся.
– Ну, не драматизируй. Я знаю, что король – огонь и пламя. Но в подобных случаях недостаточно иметь только большое желание. Особенно в возрасте короля.
Когда они затем вошли в брачные покои, где собралось множество женщин у большой постели, на которой уже покоилась королева, Франсуа встретился взглядом со своей матерью, которая, казалось, была так же неспокойна, как и он. Энергичная Луиза Савойская чувствовала, как рвется нить, которую она так медленно и упорно пряла, дабы завоевать трон для того, кого она гордо называла «мой Цезарь».
Но когда он увидел золотые волосы Мари, рассыпавшиеся по подушке, он подумал о чем то совершенно отличном от французской короны.
На следующий день двор не говорил ни о чем другом, кроме как о изумительном преображении короля. Людовик ХП вышел из брачных покоев уверенными шагами, с веселым лицом и сияющей улыбкой, которая до неузнаваемости изменила его лицо. Он радостно ответил на все приветствия, и удивление на лицах подданных очень позабавило его. Затем он провозгласил громко и внятно:
– Пожелайте мне счастья, господа. Эта ночь была удивительна, и я чувствую себя великолепно. Воистину великолепно. Королева еще спит, но мы, господа, пойдем подкрепимся.
Затем он во главе толпы придворных отправился завтракать.
– Разве я не говорил, что королева может пробудить мертвого? – прошептал Флоранж.
Но Франсуа де Валуа не был расположен к шуткам. Он бросил злой взгляд на своего друга и, быстро повернувшись, скрылся в одном из коридоров. Несколько минут спустя он, оседлав коня и взяв с собой трех охотничьих собак, покинул замок. Ему понадобился целый день, чтобы диким галопом усмирить бурю, свирепствовавшую в его сердце. Впервые в жизни он чувствовал желание задушить доброго короля Людовика.
Из окна спальни за ним наблюдала только что проснувшаяся Мари, пока облако пыли не скрыло его из виду.
Королевская чета не осталась в Абвиле. Погода с каждым днем ухудшалась, кроме того, король хотел скорее оказаться в Париже. В последние дни октября весь двор был вновь в столице, и Мари завладела новыми помещениями в доме Турнель, где король проживал с большим удовольствием, чем в неуютном старом Лувре. Несмотря на мрачную близость Бастилии, он любил этот прелестный, широко задуманный ансамбль с красивыми павильонами, садами, маленькими рощами и лугами. Здесь он вспоминал о своем пребывании в долине Луары и прежде всего о своем любимом замке Блуа. И когда Мари проходила через портал, который был украшен ангелом, держащим щит с гербом, когда она затем бродила по прекрасно задуманному цветущему саду, она знала, что в новом жилище будет чувствовать себя как дома.
Два месяца в Париже были заполнены праздниками, концертами, турнирами, музыкой и пением. Каждый вечер танцевали, и Мари распоряжалась балами с таким размахом и с такой заразительной веселостью, что Людовик был восхищен ею. Ради нее он изменил своим привычкам и отказался от спокойной, строго расписанной жизни. Так, был сдвинут строгий распорядок трапез, ночные бдения затягивались… что, впрочем, не мешало королю каждую ночь навещать супругу. Двор был охвачен веселым безумием, и Людовик XII позволял, как пьяный, втянуть себя в этот водоворот, за которым со всевозрастающей тревогой наблюдал протрезвевший Франсуа. Здоровье короля долго не выдержит такую жизнь, и шалости юной королевы пробуждали у Франсуа все увеличивающееся недовольство. Когда он каждый вечер наблюдал, как королевская чета возвращается к себе в покои, он разгневанно принимал решение на следующий день уехать в свое поместье Амбуаз. Но на следующий день сама мысль о том, чтобы жить вдали от Мари, претила ему.
Здоровья Людовика XII действительно хватило ненадолго. За несколько дней до Рождества усталый король слег в постель, и каждому было ясно, что он уже не поднимется на ноги.
В это время Луиза Савойская, герцогиня Ангулемская, с возмущением оглядела своих детей. – Вы, – закричала она, – действительно ничего не понимаете! Я говорю вам, что этот Суффолк не покидает комнаты королевы!
Франсуа ограничился тем, что пожал плечами, но Маргарита, его сестра, прекрасная герцогиня Алансона, которую он в шутку называл «Маргарита маргариток», дружелюбно улыбнулась матери.
– Не будем спорить об этом, матушка, но что в том дурного? Естественно, что королева с удовольствием принимает своих земляков, а кроме того, ей трудно закрыть дверь перед носом посланника ее собственного брата короля.
Луиза Савойская насмешливо передразнила голос дочери:
– Посланника ее собственного брата короля! Ах, нет! К сожалению, этот посланник к тому же приходится ей любовником.
– Это неправда! Это абсурдная ложь!
Внезапно покраснев, Франсуа вскочил и в три шага оказался перед матерью. Герцогиня Ангулемская посмотрела на него со смесью нежности и иронии.
– Какой ты еще ребенок, мой бедный Франсуа. Да, я говорю, что он – ее любовник, и знаю это наверняка. Я тебе могу даже сказать, что я знаю это давно. Он был ее любовником еще до того, как она вышла замуж за короля. У меня есть совершенно доказательные сообщения наших посланников, но я не сочла нужным об этом распространяться. А теперь промедление опасно: король болен, а королева, очевидно, еще не ожидает наследника. Когда же Суффолк так подолгу находится у нее в комнате, мы не знаем, что там происходит. Мари не из тех женщин, кто любит одиночество.
Франсуа побледнел и взглянул в замешательстве на сестру, но та была тоже удивлена и не смогла ответить ему сочувствующим взглядом.
– Это невозможно, – пробормотал он, – Мария не…
– Мария молода и жизнерадостна, – перебила его мать. – Нужно сделать что то как можно скорее, иначе этот англичанин станет королем Франции.
Франсуа схватил берет, плащ и опоясался мечом.
– Я немедленно поговорю с ним! – воскликнул он. Он хотел убежать, но Маргарита задержала его.
– Спокойнее, Франсуа. Нет смысла убивать на дуэли английского посланника и тем самым разжигать дипломатическую войну. Мы должны… отстранить его, отвлечь. Но, конечно, крайне вежливо.
Луиза Савойская улыбнулась дочери. Как она умна и расчетлива! Небеса воистину наградили ее детьми.
В нерешительности Франсуа мял перчатку и смотрел на сестру.
– Что ты мне посоветуешь, сестрица?
Маргарита рассмеялась, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала брата в гладко выбритую щеку.
– Ты сам знаешь лучше всех, Франсуа! Наиболее действенное средство для мужчины – это женщина!
Франсуа подумал некоторое время, и его лицо просветлело. Он взял берет и закутался в плащ.
– Хорошо. У меня есть то, что нам нужно.
Он покинул дом Алансона и в сильную вьюгу помчался верхом в Ле Турнель.
На следующее утро Франсуа пригласил с собой Суффолка в Амбуаз. В густом лесу между Луарой и Шер должна была состояться охота на кабана, и страстный охотник Суффолк никогда не мог устоять перед звуком охотничьего рога. Он с удовольствием принял приглашение, тем более что его угнетало пребывание в Ле Турнеле. Мари была уже не такой, как в Лондоне. Казалось, она забыла о своей любви к нему и иногда его не замечала. Она, очевидно, была счастлива быть королевой Франции, и у нее было одно единственное желание – навсегда остаться таковой. Сперва он верил, что сможет вновь завладеть ею, но в самые интимные мгновения молодой англичанин чувствовал, как она ускользает от него, перестает быть ему понятной.
Охота прошла отлично. Вечером в замке устроили большой пир, во время которого Валуа представил своему гостю ослепительную, прекрасную блондинку, чей шарм сразу же поразил англичанина. Он был приятно удивлен тем впечатлением, которое произвел на молодую женщину, и это и было то средство, которое позволяло связать его по рукам и ногам. Нужно сказать, что Мария де Бурдазье, которая уже некоторое время была любовницей Франсуа, в совершенстве владела искусством любви. Когда Франсуа двумя днями позже покинул Амбуаз, чтобы отправиться в Париж, герцог Суффолк был готов принять ее приглашение и провести несколько дней под кровом ее стареющего мужа.
Освободившись от большой заботы, Франсуа поспешно вернулся в Ле Турнель.
Когда он навестил королеву, она как раз позировала, сидя в кресле с прямой спинкой. Она была в розовом, вышитом серебром платье с горностаевой опушкой, которое делало ее еще красивее. Мари не шевелила ни одним пальцем. У ее ног лежала борзая, а в нескольких шагах размахивал своей кистью старый придворный художник Жан Перраль. Но когда вошел Франсуа, она подарила ему ослепительную улыбку и поднялась.
– На сегодня хватит, маэстро Жан, – сказала она дружелюбно. – Я немного устала.
Пока художник, учтиво поклонившись, собирал свои кисти, Мари пошла навстречу гостю. Без церемоний она поднялась на цыпочки и поцеловала его, затем отвела к скамье и усадила рядом с собой.
– Вы так редко бываете здесь, дорогой кузен, я вас не видела уже несколько дней. Где вы были?
– На охоте, мадам. Но я находился неподалеку от вашего величества.
Мари покачала головой и надула губы.
– Почему так формально? Вы не можете называть меня просто Мари, когда мы одни? Во всяком случае, я могу называть вас Франсуа.
– Но ваше величество… уважение… Мари вздохнула.
– Уважение, уважение. Я ничего, кроме этого, не слышу. Я умираю от скуки, Франсуа, приходите ко мне почаще, поддержите меня.
Франсуа снисходительно улыбнулся. Со своими надутыми губками и озабоченным личиком она была похожа на маленького, капризного, но прелестного ребенка. И все же она всегда была прекрасна…
Внезапно он почувствовал ее близость и не мог оторвать глаз от ее красных губ. Ее легкие, чуть пахнущие амброй духи пьянили, и его волнение росло. Он хотел подняться, но маленькая рука Мари легла на его руку.
– Говорят, у вас хороший голос, кузен, и вы знаете множество любовных песен. Не желаете ли иногда петь их для меня?
И она тут же, как птица, вспорхнула со своего места и принесла из какого то угла лютню.
– Попробуйте, – ободряюще сказала она. – Несправедливо, что я являюсь единственной, кто еще не слыхал вашего пения.
Молодой герцог взял инструмент, механически настроил его и, улыбаясь, посмотрел королеве прямо в глаза.
– Королева желает?
– Королева приказывает… а Мари просит об этом. Франсуа опустился к ее ногам на подушки, сыграл прелюдию и запел.
Он не заметил, как Мари одним жестом отослала своих придворных дам, которые хотели послушать.

* * *

С того дня Франсуа день за днем навещал королеву, как мотылек, который кружится вокруг луча света. Между ними возникла нежная доверительность. Они пели, играли или болтали. Иногда они закрывали двери из за болезни короля и танцевали павану, и Франсуа все теснее прижимал к себе королеву. Когда он находился у Мари, она старалась избавиться от своих дам, чтобы побыть с ним наедине. Ради него она наряжалась, была нежна и вкрадчива, словом, пускала в ход все средства женского кокетства. И Франсуа поддался напору своих чувств, которым он не мог сопротивляться, и всевозрастающему желанию, которое, он знал, она разделяет. Иначе почему ее рука так горяча, когда лежит в его ладони, ее глаза излучают желание, когда он подходит к ней, а губы дрожат, когда он их целует?
Он охладел к Гринголю, причем без видимой на то причины. Однажды вечером тот дождался его у королевских покоев и проводил через заснеженный сад до его дома.
– Я должен поговорить с вами, монсеньор, – сказал он. Немного волнуясь, герцог следовал за ним. Он очень ценил Гринголя. Тот был старше и был почетным рыцарем королевы Анны. Но к тому же он немного боялся его откровенности. Если он просит о частной беседе, значит, за ним стоит Луиза Савойская.
Гринголь заговорил сразу о главном:
– То, что я должен вам сказать, крайне неприятно мне самому, монсеньор, но перед Богом я должен это сделать. Вы понимаете, что вас используют?
– Я не понимаю…
– Нет? Тогда я должен вам об этом сказать: вы понимаете, что плодите соперников престола? Если вы еще не стали любовником королевы, то скоро это произойдет.
– Гринголь! – воскликнул Франсуа, покраснев до корней волос.
Но тот продолжал с воодушевлением.
– Неужели вы не видите, что эта хитрая женщина хочет остаться королевой Франции и заманивает вас к себе с тем, чтобы зачать от вас ребенка, чего она не смогла сделать от короля? Вы молоды, и кровь у вас горячая, поэтому вы доставите ей это удовольствие… вы уже попались, как рыбка на крючок. Вскоре вы сможете сказать: «Адью, мое прекрасное королевство»! Когда она родит на свет ребенка, вы потеряете для нее всякий интерес… всякий.
Жестокость подобной атаки поразила Франсуа. Он остановился, как будто окаменел, посреди заснеженной аллеи.
Гринголь продолжал несколько мягче:
– Подумайте об этом, монсеньор. Вам придется поступать вопреки вашим желаниям, и это прискорбно. Простите, что я был столь откровенен, но поймите, что моя откровенность есть лишь следствие преданности вам. За Людовиком XII должен последовать Франсуа I.
Молодой герцог положил своему другу руку на плечо.
– Я подумаю об этом, – прошептал он сдавленным голосом. – Я обещаю вам. Спасибо, друг мой…
Но вопреки обещанию, наутро после бессонной ночи он возвратился к Мари. Она притягивала его как магнит, и он был не способен бороться с этим. Вместе с тем он увидел, что ничего не может поделать со своей матерью. Она поклялась сделать его королем, даже вопреки его собственному желанию. Когда он вошел к королеве, он испытал потрясение, увидев там среди женщин свою мать и свою жену. Поскольку его взгляд выдавал, насколько он был поражен, герцогиня Ангулемская подошла к нему, протянула руку для поцелуя и произнесла, улыбаясь:
– Я пришла, чтобы ввести Клод к королеве. Со времени болезни нашего господина она так одинока, что надо ей помочь. Я надеюсь, вы не разозлитесь на меня, если я на некоторое время похищу у вас вашу супругу. Пока король не выздоровеет, она останется с королевой, и будет спать в ее спальне.
Франсуа чувствовал, как он побледнел, но страшный взгляд матери остановился на нем. Он увидел беспокойный, просящий взгляд жены, который был настолько печален, что он внезапно ощутил свою вину перед ней. Он поклонился, как полагалось, королеве, и отошел к Клод.
– Я сожалею, мадам, что мне приходится отказаться от вас. Но наша матушка права. Конечно же, надо позаботиться о королеве.
Он взял дрожащую руку жены и задержал ее в обеих своих руках. Мари гневно отвернулась.
В тот вечер он ненадолго оставался в кругу королевы. Он удалился как можно раньше и отыскал своего друга Монморанси.
– Прогуляемся немного по городу, – сказал он ему, смеясь, – Суффолк у моей любовницы, а моя жена у королевы. Я должен либо сделаться монахом, либо искать приключений…
– Король умер! Да здравствует король Франсуа!
15 января 1515 года. В этот день, который был так холоден, что Сена покрылась льдом, а по утрам на улицах находили замерзших людей, в этот день умер Людовик XII. Молодой герцог Валуа стал королем Франциском I. На самом деле прошло еще несколько недель, прежде чем он стал королем. Сперва необходимо было увериться, что королева Мария не беременна.
Мари была отвезена в Клюни, где она находилась под присмотром духовных особ. Она носила белое покрывало, которое было частью королевского траурного платья. Она чувствовала себя покинутой и подавленной. Вот уже месяц, как умер король, и с тех пор она живет в этих комнатах, где окна заклеены и помещение освещается факелами и огнем в камине. Ее общество состоит из двух дам – де Амон и де Невер которые не спускают с нее глаз, ибо им дано указание присматривать за ней. Ее бесило, что к ней не допускали ни одного мужчину. Она так хотела остаться во Франции! Ей так нравилась роль королевы, но теперь она, кажется, ускользнула от нее.
Если бы она забеременела, все было бы спасено. А теперь она могла провести во Франции лишь два предписанных трауром месяца и затем должна отправляться назад в Англию.
Она приказала передать Франсуа, что он может навестить ее, но он из соображений приличия отказался. Мари было ясно, что он боялся ее. Он боялся стать жертвой страсти, которую она столь часто читала в его темных глазах. Пусть так…
Внезапно шестнадцатилетней вдовой овладела столь безумная идея, что она должна была сдержаться, чтобы не рассмеяться. А то стражники в нижних юбках насторожились бы.
В этот раз Франсуа быстро примчался. Пораженный и возмущенный, он смотрел на свою молодую мачеху, которая с потупленным взором стояла перед ним. До него дошел слух, что королева беременна, и он посчитал нужным лично в этом убедиться. Действительно, она сильно пополнела, и под глазами появились темные круги… Глухой гнев поднимался в нем, но он еще владел собой.
Спокойно он взял Мари за руку, подвел ее к креслу и опустился, как прежде, у ее ног.
– Мария, – тихо сказал он, – вы должны сказать мне правду. Я всегда был вашим другом…
– Да, – прервала его молодая женщина, с горечью подчеркивая последнее слово. – Моим другом и никем более…
– Вы ставите мне это в упрек? Но мы не можем поступить иначе: вы были королевой, король умер… Но вы знали Мари, как я вас любил… и люблю до сих пор. Мое сердце разрывается и я схожу с ума от ревности, когда вижу вас в таком состоянии. Имею я право узнать, кто был столь близок с вами?
– Что? Конечно, король. Кто же еще?
– Это вы можете говорить кому угодно, но не мне. Я хочу знать правду. Я умоляю вас, скажите мне правду, какой бы она ни была. Неужели вы не видите, как меня мучаете?
Мари пристально посмотрела на него. Он, казалось, действительно был очень возбужден, и она чувствовала тепло его сердца, когда видела боль на его лице. Франсуа любил ее, он сам признался в этом, быть может, еще не все потеряно… Разве Людовик XII не отверг несчастную, безобразную, но благочестивую Жанну Французскую ради прекрасной Анны де Бретань?
– Франсуа, – прошептала она и нагнула к нему свое прелестное личико. – Мой дорогой Франсуа, позвольте мне остаться у вас. Не отсылайте меня назад в Англию.
– В данный момент речь идет не об этом, – вспылил он. – Я заклинаю вас, не отклоняйтесь от темы. Если вы когда нибудь испытывали хоть раз какие нибудь чувства ко мне, Мари… скажите мне, кто… скажите мне…
Он выглядел столь несчастным, что молодая женщина не смогла устоять. Она засмеялась… весело, радостно, задорно.
– Никто! Клянусь моей честью, что подпускала к себе только своего мужа. Я не жду никакого ребенка… довольны?
– А круги под глазами?.. А тело?..
– Чуть чуть грима… пара платков на нужном месте. Вы представить себе не можете, как меня позабавили лица моих дам. Они были вне себя! Господи, как это было весело!
Франсуа сперва лишился дара речи, но затем поддался заразительному хохоту Мари. Когда он успокоился, взял молодую женщину за обе руки и повернул ее так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.
– Что за детство, – смеялся он. – Что означает эта комедия, Мари?
Она внезапно сделалась серьезна и ее лицо омрачилось.
– Я сама не знаю. Сперва я хотела заставить вас приехать сюда… затем я хотела продлить, по возможности, мое пребывание во Франции. Франсуа, я так грущу при мысли, что мне придется покидать вашу страну, которую я полюбила.
Он тоже сделался серьезен, взял ее лицо обеими руками. Но он не нашел слов утешения.
– Так должно быть, Мари. Никто не сожалеет об этом больше меня. Когда вы уедете, я буду скорбеть, ибо вы возьмете солнечное сияние и радость моего сердца с собой. Но вы принцесса, дочь и сестра королей, и я тоже король. Оба мы должны поступать так, как от нас того требует титул, а от всего остального мы должны отречься. Я не имею больше права думать только о своем сердце. Игра окончена. Я люблю эту прекрасную Францию и буду жить для нее. Я будут приумножать ее славу и ее богатство… но мы должны расстаться.
По щекам Марии катились слезы.
– Что станет со мной? При этом тоскливом дворе моей золовки Катарины я просто умру со скуки.
Король усмехнулся.
– Что вынуждает вас поехать туда опять? Меня недавно навестил ваш лучший друг Суффолк. Он просил меня добиться от вашего брата, моего двоюродного брата Генри, согласия на ваш брак. Он утверждает, что давно любит вас.
На этот раз густо покраснела Мари и рассмеялась. Во всей этой суете она совершенно забыла о Чарли. Но теперь он всплыл в нужный момент… титул герцогини Суффолк был не так уж плох, и, наконец, Чарли очень любил ее.
– Что же ответил мой брат?
– Что он с охотой согласится на ваш брак. Мне действительно это кажется лучшим решением. Что вы сами об этом думаете, Мари?
Бывшая королева отошла на три шага назад и склонилась перед ним в учтивом, церемонном поклоне.
– Я – покорная слуга вашего величества, – сказала она, улыбаясь.
31 марта 1515 года Мария Английская и Чарльз Брендон, герцог Суффолкский, в присутствии короля и всего двора были обвенчаны в Клюни. В то время, как молодая пара отправилась в Англию, Франсуа поехал в совершенно противоположном направлении в Реймс, где подготавливался обряд его посвящения, и ему еще предстояла всемирная слава, которую он снискал в битве при Мелегано. Им не суждено было никогда увидеться вновь.
Мари не обрела желаемого счастья в Суффолке. Она часто вздыхала, вспоминая о навеки прошедших днях во Франции…