Викинги. Властители морей

Едва рассвело, но Хельги рядом уже не было. Из большой комнаты слышались негромкие женские голоса – это Кая с рабынями готовили завтрак и говорили о том, что предстояло сделать за день.
Одевшись, я вышел в большую комнату. За столом, стуча ложкой, в одиночестве завтракал Барг. За прошедшую зиму сын вытянулся и заметно повзрослел, но всё ещё был худым и угловатым. Через пару месяцев мы пойдём в набег. Первый набег Барга.
Я сел рядом и толкнул сына плечом в плечо. Барг всегда был молчаливым и невспыльчивым, а к исходу зимы стал ещё и по-взрослому серьёзным. Хельга сказала, что это смерть девчонки-рабыни так на него повлияла. Я искоса посмотрел на Барга. Возможно сын, и правда, разглядел в девчонке женщину, в которую та должна была вырасти, возможно, она стала первой, кто разбудил его желание, я не спрашивал его об этом. С едва заметной улыбкой, Барг нехотя толкнул меня плечом в ответ. Можно было считать, что поговорили и достигли понимания. Хмыкнув, я тоже принялся за завтрак, отметив, что Хельги в доме нет.
За стол подсел Эрн, а следом за ним прибежала Асу. Хильда, наша новая рабыня, оставила Каю у очага и занялась детьми. Молчаливая, похудевшая и неулыбчивая – бесшумная, как тень. Я наблюдал за тем, как ловко и ненавязчиво она помогала и направляла детей, не нарушая ощущения, что они со всем справляются сами. Стоило ей подойти к столу, как Барг встал, буркнул что-то о том, что идёт в кузню и вышел.
Проводив сына взглядом, я доел и тоже вышел.
Холодный воздух был напоен запахом просыпающейся от зимней спячки земли и расчерчен яркими лучами долгожданного весеннего солнца. Золотой денёк. В такие улыбка сама появляется на лице, стоит открыть глаза.
Жизнь шла своим чередом: редкие реплики, улыбки, руки, готовые оказать помощь – каждый из родичей занимался своим делом. Через пару недель начнётся посев, а работы хватало уже и сейчас.
Я собирался осмотреть и разобрать забор, чтобы можно было гнать скот на пастбище. Но, даже не заметив, прошёл мимо, и только через некоторое время понял, что ноги сами несут меня к утёсу, на котором частенько бывала жена. Поднимаясь в гору, я пытался понять зачем я здесь и не находил вразумительного ответа.

Мы поженились спустя четыре месяца после развода, аккурат на праздник урожая. В это время справляют большинство свадеб, и мы присоединились к одной молодой паре, проведя лишь часть обрядов, через которые прошли они, а затем примкнули к их гостям.
Предшествовавшее этому ухаживание не раз приводило нас к глупым, на мой взгляд, ситуациям, но улыбка Хельги, а также растущее между нами притяжение, стоили коротких вспышек моего недовольства. Спустя четырнадцать лет брака я понял, что многое в нашей жизни не ценил, даже просто не замечал, считая обыденным. Было смешно желать свою жену и не прикасаться к ней. Следить за каждым её жестом, ловить взгляды, улыбки, как тогда в молодости, когда я заглядывался на неё. Оказывается, с тех пор ничего не изменилось – я всё так же хотел Хельгу и видел только её.

Вот и сейчас, поднявшись на утёс, я не заметил красоты открывшегося мне вида, но сразу выхватил взглядом одинокую женскую фигуру. Холодный ветер бросал волосы в лицо, обматывал подол платья вокруг её ног и с каждым резким порывом грозил сорвать с Хельги накидку или же столкнуть с утёса её саму. Эта мысль пронеслась в моей голове, когда я заметил как близко к обрыву стоит Хельга. Похоже она не слышала не только моего приближения, но не видела ничего вокруг. Тонкие, покрасневшие от холода пальцы зябко сжимали плечи, то ли пытаясь удержать накидку, то ли сохранить тепло тела. Её взгляд был устремлён в даль. Я тоже посмотрел на тёмные, холодные воды под нами, чистую линию горизонта и, не увидев ничего особенного, нахмурился. Ещё один резкий порыв ветра заставил Хельгу покачнуться. Я остановился за её спиной и накрыл ладонями плечи жены и её замёрзшие пальцы. Едва заметно вздрогнув, Хельга на мгновение напряглась, а затем сделала маленький шажок назад и прижалась спиной к моей груди. Я обнял её ещё крепче: прижимая и согревая. Хельга продолжала хранить молчание, но доверчиво склоненная на моё плечо голова и мягкость льнущего тела, сказали мне что она меня узнала.

– О чём ты думаешь? – наконец прервал я затянувшееся молчание.
– О том как я обманывалась. Ошибалась, – не сразу ответила Хельга.
– Всё в прошлом, – сколько бы времени ни прошло, думаю, никогда не захочу вспоминать об этом.
– Да. – В голосе Хельги снова зазвучали виноватые нотки, она повернулась в кольце моих рук и обняла. Её взгляд заскользил по моему лицу, между бровей появилась маленькая складочка беспокойства, а губы на мгновение горько сжавшись, снова разомкнулись: – Харальд, я...

Отрицательно мотнув головой, я отказался от объяснений, не желая продолжать разговор.

– Я всё знаю.

Наши глаза встретились и я увидел как быстро тает её сомнение в моей осведомлённости. Я не зря не хотел говорить об этом – злость и горечь снова поднялись во мне и застыли на лице непроницаемой маской спокойствия, которого я не испытывал. Тонкие веки, опустившись, спрятали от меня глаза Хельги, но я не дал ей спрятаться от меня. Сжав пальцами её подбородок, я приподнял лицо жены и впился в её губы не терпящим возражений поцелуем, раз и навсегда давая понять что думаю обо всём этом. Руки Хельги скользнули по моим плечам и вот я уже почувствовал её неуверенные, дрожащие пальцы на своей шее. В ответ я только крепче прижал её к себе, защищая и оберегая ото всех и даже, если надо, от самой себя.
_________________

Огромные волны перекидывали драккар, как безвольную щепку. «Морской Змей» то взлетал на очередной пенный гребень, то падал носом вниз, в пропасть между двумя водяными валами. Промозглый ветер бросал в лицо солёную ледяную взвесь, которая оседала на мехах плащей колючим налётом. Несколько человек, закрепившись верёвками, чтобы не смыло за борт, навалились на рулевое весло, с трудом удерживая драккар носом к волнам, остальные же крепили на бортах кожаный навес, чтобы избежать заливания. Воины всеми силами старались удержать корабль на плаву. Жестокий шторм продолжался уже вторые сутки, настигнув возвращающиеся из долгого похода драккары в паре суток пути от долгожданного родного берега.

Сильно перегруженный «Морской Змей» несколько отставал от остальных кораблей, когда же на горизонте показались чёрные тучи и начался шторм, они совсем потеряли их из виду пока скручивали парус и убирали вёсла. Торвальд вытер лицо от ледяной соли, перед глазами возникло встревоженное лицо его молодой жены... Ульрика... Огромная волна ударила по кораблю, сбивая с ног, с громким треском сломалась мачта, рухнула в море. Лишь крепкие верёвки не дали людям улететь за борт. Поднявшись на ноги и стиснув зубы Торвальд ещё сильнее навалился на рулевое весло рядом с братом. Тор-покровитель не оставит их, даже если сейчас временно смотрит в другую сторону. А пока главное — удержать драккар по ветру, не дать волнам развернуть его и опрокинуть, потом разберутся, куда плыть, когда утихнет буря и можно будет определить по звёздам, как далеко их отнесло.

Поход в этот раз выдался сложным и очень долгим. Три драккара покинули родные берега в конце осени, намереваясь вернуться домой до того, как снега и льды покроют землю, скуют воды на зиму. Но видимо коварный Локи подслушал их планы и вмешался, спутал, всё пошло не так с самого начала. Добыча, взятая в нескольких германских городках, оказалась сносной, но не настолько, какую они рассчитывали получить, и почти без споров командами всех трёх кораблей было принято решение не возвращаться домой полупустыми. Не смотря на начавшиеся снегопады было решено спуститься значительно южнее, к богатым землям франков. Во время зимних штормов туда ходили не часто, слишком сложен был переход. Франки — никудышные воины, да и не ожидали они нападения, сломить их сопротивление оказалось легче лёгкого и пара сонных, разомлевших городов полностью возместили славным воинам Одина время, потраченное на дорогу в эти забытые Богами земли. Больше суток они грузили воистину сказочную добычу, и наконец драккары двинулись через море в обратный путь, долгий и опасный.

***

Несколько дней понадобилось «Морскому Змею» после шторма, чтобы на одних вёслах, без паруса вернуться домой. Уставшие воины молча гребли, сменяя друг друга, и тишину нарушали только плеск вёсел, да крики чаек, кружащихся над кораблём. Когда же наконец на горизонте показался знакомый берег, все на драккаре вздохнули с облегчением. Близость родного дома, скорая встреча с семьями словно придала гребцам свежие силы. Торвальд стоял на носу драккара, пристально всматриваясь в приближающийся берег. Поднял сигнальный рог. Громкий звук пронёсся над волнами разрезая тишину, возвещая о возвращении воинов, и на берег стали сбегаться люди.

Проскрежетав днищем по обледенелым камням, «Морской Змей» остановился. Перемахнув через борт, Торвальд кинулся вперёд, навстречу тоненькой фигурке, что бежала по берегу, спотыкаясь на камнях. Поймал жену в объятия, стиснул, прижал к себе изо всех сил, не замечая больше никого и ничего. Дома!

– Как же я скучал по тебе. - Стянув с Ульрики капюшон плаща, Торвальд прижался лицом к золотистым волосам. – Да что же ты так плачешь, красавица моя. - Он поднял за подбородок вверх лицо жены, всматриваясь в её глаза. - Или не ждали?

Вернувшиеся несколько дней назад два драккара принесли весть о том, что «Морской Змей» утонул во время шторма. Раскиданные бурей мореходы искали друг друга, и натолкнувшись в ещё бурном море на сломанную мачту с порванным парусом, решили, что это всё, что осталось от третьего корабля.

«Да что со мной может случиться?!» - хотел было привычно хохотнуть Торвальд, беспечно отметая возможность своей гибели, но взглянув в полные слёз глаза Ульрики, на её дрожащие губы, промолчал. Только отцепил намертво вцепившиеся в его плащ побелевшие женские пальцы, подхватил жену на руки и понёс домой.

Много позднее, вытянувшись на мягких мехах и прижимая к себе утомлённую, задремавшую жену, Торвальд усмехнулся. В возвращении домой, когда там тебя ждёт любимая женщина, есть особое счастье. Недоступное остальным. Он ласкающе провёл ладонью по нежному стану, Ульрика тихо что-то мурлыкнула, улыбаясь сквозь сон, и сильнее обняла его за шею. Довольно ухмыльнувшись, Торвальд провёл пальцем по припухшим губам жены и перевернул её на спину, наклонился над ней, руки скользнули по совершенному, соблазнительному телу в требовательной, жадной ласке.

– Спать потом будешь, моя красавица. - Торвальд смотрел, как Ульрика открывает глаза и на её губах расцветает счастливая улыбка. – Муж вернулся.

За окнами в ночи завывала метель. Наверное, завтра из дому будет не выйти. Но какое это сейчас для них имело значение?

_________________

Когда-то, десять зим назад, в незрелые годы юности, Локи наслал видения. Неясные, смутные, сбивающие с толку, однако ставшие пророческими. Приняв свой дар, Рагнар, по прозвищу Бесстрашный, обрёл бесценное сокровище, дороже всех драгоценностей в мире, важнее, чем сама жизнь, своё солнце - Ингрид. Рыжеволосую колдунью с телом и улыбкой грешницы, с лицом, которое посрамило бы саму Идун, стоптивую, как дикую кобылицу, и гордую, как сотня воинов, и укрощать её было истинной сладостью. Поистине великие муки преодолел Рагнар, дожидаясь женитьбы. И навсегда запомнит их свадьбу и тот миг, когда Ингрид стала принадлежать ему во всех смыслах.
Стираются воспоминания о ссорах, о напастях и болезнях, о месяцах разлуки, о трудностях и неуживчивости характеров, а любовь только крепнет. Отправляясь в набег, Рагнар знает, что дома его ждёт семья. Подрастает резвый Модольв, отважный и смелый, как его отец, Рейв, его погодка, чуть более тихий, чем брат, но явно будущий воин, и маленькая Ката, рождённая совсем недавно, озорница, вся в мать. Горячо любимая семья. Незамутнённое счастье. И так было долгих десять зим.
Но видения вернулись. И в этот раз Рагнар будто кожей чувствовал, как они опасны.
Видения коварны. Их так легко перепутать со снами, фантазиями. Что есть пророчество, а что просто выдумка? Легко запутаться, легко обмануться, но непросто решить, как быть. Можно попробовать забыть, но если видение повторяется почти каждую ночь, лишает сна, мелькает в воспоминаниях даже во время битвы? Можно ли не чувствовать бликов солнца, бьющих в глаза? Не ощущать тонкие иглы холода, сковывающего члены? Обжигающие угли под ногами? Зуд под кожей? Нельзя сделать вид, что их не существует. Видения не отступали. Настал предел, после которого пришло понимание, что дорога лишь одна - снова принять снадобье и встретить знамение судьбы. Но она явилась к нему сама, в лике фармор.

После того, как Рагнар и Гвен обрели свои семьи, фармор, вопреки уговорам, стала жить одна. Ещё дальше углубилась она в лес и жила в палатке, пока ей не выстроили маленькую хижину. Волкири ушла в себя и в свои заклинания, и с каждым годом её состояние ухудшалось. Гостей она не любила и порой даже не узнавала близких.
Рагнар каждый раз, навещая фармор, ожидал, что найдёт её бездыханное тело, но пока она не испустила дух. И он надеялся, что застанет её в ясности ума и получит необходимое снадобье. Лес окружил его стеной. Звуки, запахи - всё было родным и звало к себе. По мере приближения к хижине фармор, расположившейся в мрачной ложбине, Рагнара охватывало непонятное волнение, даже страх вошёл в сердце бесстрашного доселе воина. С удивлением он заметил дрожь в руках, сердце билось где-то в горле. Что с ним? Какая опасность подстерегает в тиши леса? Воин затих и осмотрелся, но не заметил никаких признаков жизни. Не мертва ли фармор? Но нет. Что-то подсказывало ему, что за ним наблюдают невидимые глаза. Рагнар чувствовал связь между ним и Волкири. Наконец он приблизился к дому с покосившейся дверью, почерневшей от времени. Толкнул её. В доме было темно и сыро, безжизненно, и только тонкий запах отваров из трав говорил о том, что в этом доме теплится жизнь. Тишина оглушала, потому когда Рагнар услышал кряхтенье и увидел в темноте неясное шевеление, он вздрогнул. Прошло какое-то время, прежде чем Рагнар смог различать какие-то очертания. Из темноты показалась согбенная фигура.

- Пришёл. А я звала тебя, Рагнар. Долго же ты боролся с велением Богов.
- Фармор, здравия тебе. - На него пахнуло родным запахом трав и дыма. Иссохшая фармор зыркнула на него неожиданно ясными глазами, которые тут же заволокло привычной пеленой. Она подошла к очагу, поворошила угли, и в хижине стало чуть светлее. Теперь можно было различать убогую мебель, длинный стол с пучками трав и жестянками, тушками мелких грызунов, лягушек и змей. Рагнар поморщился и последовал за фармор, стянул с лежанки покрывало и накинул его на её худые плечи.
- Ты знаешь о моих видениях?

Старуха не ответила и стала ходить из стороны в сторону, собирая нехитрый скарб в мешок.
Рагнар вздохнул. Волкири ушла в себя, и не стоило ожидать от неё ответа на вопрос, который так его волновал. От земляного пола шла сырость, крыша прохудилась, и он пошёл её латать. Когда он спустился вниз, фармор стояла у двери и запирала её на засов снаружи.
- Фармор, что ты делаешь?
- Никто не будет жить в доме Волкири, пока я не решу отправиться в Хель.
- Куда ты собралась?
Волкири снова не ответила и пошла по направлению от хижины. Шли долго, пока фармор не вцепилась Рагнару в руку и не заговорила:
- А теперь расскажи мне свои видения. Поведай, Рагнар, поведай мне всё.
Слава Одину, Волкири временно обрела ясность мысли, и можно было попытаться выпросить снадобье.
- Видения вернулись, фармор. Десять лет они не тревожили меня. И вдруг Локи наслал их в мои сны.
- И что видишь ты, мой внук?
Если бы так просто было рассказать. Мысли были словно мелкая рыбёшка, ускользающая сквозь сети - только видишь, готов схватить, и вот уже ушли.
- Всё смутно словно утренний туман. Вижу деву на лугу. Прекрасную... Она пленяет взор. Её кожа нежна и бела словно молоко, её волосы подобны льну, её стать и походка божественны, а улыбка полна тепла и соблазна. Я смотрю на неё и чувствую, как вся моя душа стремится к ней, мне хочется защитить её ото всех тревог, уничтожить все напасти и рассказать, как найти свою дорогу в жизни. Мне хочется говорить с ней часами, узнавать её мысли, унимать тревоги. Мне просто хочется быть для неё опорой. Я бы мог сравнить это чувство с тем, что испытываю к сестре, но лишь один взгляд на неё наполняет томлением, перемешанным с болью, такой сильной, что она бьёт в грудь, как молот. Я не могу это выносить. А утром, проснувшись от дурмана, я вижу рядом Ингрид, и чувство вины наполняет мою душу, как если бы я мечтал о другой женщине, но ведь это не так! - с жаром воскликнул Рагнар, стукнув кулаком по дереву, возле которого они остановились. - Нет в моей жизни женщин более с того часа, как в неё вошла Игнрид. Я.. я и хочу, и боюсь узнать, что это за дева, что видится мне.
Как будто очнувшись, Рагнар посмотрел на фармор, притихшую, смотрящую вдаль. Слышала ли она. Слушала ли, или снова ушла в царство тьмы и забвения?
- Пошли, Рагнар. Темнеет. Надо поспеть к ужину. Буду жить у вас.
Простонав от досады, Рагнар повёл фармор к дому. Как ему объяснить жене, что фармор решила осчастливить их своим присутствием?..
Они подошли к добротному дому с большим двором. Птицы клевали зерно, Мод и Рейв сражались на деревянных мечах. Малышка Ката, завидев отца, бросилась к нему в объятия, и Рагнар, высоко подкинув дочь, прижал её к себе, вдохнув родной запах. Она была так похожа на мать, что от этого захватывало дух. Сыновья подбежали к отцу и с опаской посмотрели на фармор.
- Дети, фармор поживёт у нас. А где мама?
- Матушка накрывает на стол, - ответила Ката, искоса посматривая на Волкири.
- Я помогал освежевать кабана! - похвастался Рейв.
- Да я давно это уже делаю, - вздёрнул нос Мод.
- Ты старше сын, на один год. Незачем это подчёркивать, - с укоризной проговорил Рагнар. - Завтра пойдём ставить силки на птиц. А теперь быстро за стол.
Все вместе они вошли в дом. Везде царил уют, чувствовалась рука хорошей хозяйки. Помещение было просторным, чистым, светлым.
Полы украшали шкуры, стены - роскошные гобелены. Множество утвари, посуды, добытой в набегах, стояло по полкам. Мебель было прочной, с искусно вырезанными узорами. Пахло свежими травами и запахом готовящейся пищи. Только сегодня утром Рагнар забил огромного кабана, которого хватит надолго. Ингрид в платье изумрудного цвета и с красиво убранными волосами помешивала варево в большом котле.
Его красивая, мудрая жена. Она даже не изменилась в лице, увидев фармор, а лишь приветливо распахнула свои объятия. Можно ли любить кого-то ещё больше?.. Дождаться бы ночи, чтобы доказать свою любовь, чтобы стереть из памяти опасные образы белокурой девы..




Жена решила наполнить его жизнь муками. За тонкой занавеской она принимала ванную. Он собственноручно наносил вёдра с горячей водой, устроил на ночлег детей и фармор, так и не проронившую ни слова, и примостился на постели из шкур. Поглаживая тонкий тёплый мех, он прислушивался к звукам купания Ингрид, дивясь тому, что даже по прошествии десяти лет она волнует его кровь не менее, а даже более, чем прежде. Его волновал каждый звук, нетерпение нарастало как лавина. Становилось душно. Не в его привычках было ждать так долго, и Рагнар буквально соскочил с их супружеского ложа и откинул занавеску. Пожирая горящим взглядом жену, Рагнар стянул рубашку через голову. Вид обнажённого тела Ингрид, сверкающего в капельках влаги, заставил его чресла болезненно напрячься, дыхание сбилось. Родив трёх детей, его жена стала ещё прекраснее, более женственная, а её губы.. этот искушающий бутон страсти. Он подавил стон, взяв в руки чистый кусок полотна и раскинул его в приглашающем жесте.
- Наплескалась? Пора на шкуры, - усмехнулся Рагнар, подходя ближе.
- Подай мне рубашку, Рагнар, - игриво попросила Ингрид, поднявшись из воды. Она погладила своё роскошное тело руками, лениво, чувственно улыбнувшись. На лбу Рагнара выступила испарина. Боги создали эту женщину, чтобы свести его с ума. Определённо. - В чём же я буду спать?..
- Твой воин согреет тебя, светлоокая. Обещаю, что не замерзнешь.
Он подхватил смеющуюся Ингрид и опрокинул на шкуры. Она смеялась и шутливо сопротивлялась, а Рагнар целовал её всю. Она была нужна ему, как воздух. Стоны протеста сменились стонами желания, ласкающими слух, горячащими кровь. Он хотел растянуть любовную игру, но зверь внутри требовал своего. Пригвоздив Ингрид к постели и раскинув её бёдра, Рагнар ринулся в неё, издав рык. Склонившись, он прижался губами к губам, встретил её горячий язык, втянул его в себя. Они обменивались жадными поцелуями. Не отрывались друг от друга. Ингрид изгибалась под ласками, а Рагнар спускал дорожку поцелуев ниже по влажной коже, вдыхая неповторимый аромат любимой женщины. Она была предназначена для него. Рождена для встречи с ним. Только она. Единственная. Отблески слабого пламени от очага тенями ложились на манящие округлости груди, но Рагнара сжигал не жар в комнате, а внутренний пожар. Он сгорал ней, в этой Богине, что царапала спину, выгибаясь под ним. Острые ногти впивались в кожу, но наслаждение стократно превосходило боль. Находясь на грани безумия, Рагнар ускорил движения, неистово лаская соски Ингрид, кружа вокруг горячих вершинок языком, втягивая их в себя, обдувая дыханием и чуть прикусывая. Он едва успевал дышать в перерывах между поцелуями и ласками, что-то бессвязно бормотал.. Ингрид замерла и содрогнулась от первого всплеска страсти, но Рагнар и не думал останавливаться. Рывки стали жёстче, настойчивее. Жена раскрывалась ему навстречу, пылко отвечая на вторжения, прикусывая губу и метаясь головой по постели. А потом на него обрушился шквал из света, жара и белого марева...
После они лежали, обессиленные, утомлённые, влажные от испарины и шептали друг другу слова любви.
Ингрид заснула на полуслове, а Рагнар долго гладил её по волосам, с нежностью рассматривая любимые черты, пока не погрузился в сон.

Ему снова снилась белокурая дева. Он резко проснулся. Рядом стояла фармор и что-то шептала. Она смотрела на него немигающим взглядом и обкуривала каким-то дурманящим дымом. В её взгляде было что-то древнее, колдовское, как будто сами Боги отражались в нём. Рагнар провалился в сон. Ему открылась истина, сулящая вначале облегчение - ведь та дева была его дочерью. О, Один! Он увидел своё будущее. Прекрасная дочь, плод любви. И правда, она была так похожа на жену - вот откуда это томление, этот жар. Но почему ему так больно? Почему так замедляется шаг? Почему сердце бьётся, будто хочет выскочить наружу? Они шли к берегу фьорда. Красота здешних мест по-прежнему оставалась радостной его сердцу, вот только что за печаль сжимает его жестокой рукой? Только сейчас Рагнар заметил, что и дочь его печальна. В её глазах стояли слёзы. Она держала в руках какую-то брошь. Это же его подарок ей на день рождения. Он не радует её?
- Тебе не нравится мой подарок?
- Отчего же? Просто... - дочь закусила губу и стала так похожа на Ингрид, что стало больно. - Просто я так не люблю дни рождения. Ведь тогда умерла мама. Ты же расскажешь мне, какая она была?

И только сейчас Рагнар обратил внимание на траурный наряд дочери. Одетая во всё чёрное с ног до головы, она всё же была прекрасна, но бесконечно печальна, убитая своей виной в смерти матери.

Рагнар выпутался из оков сна, дыша, как загнанный зверь. Игнрид ещё спала. Дикие, беспорядочные мысли хаотически теснились в голове. Нет! О, Один! Нет! Он не позволит ей умереть. Она больше никогда, никогда не будет рожать. Он вцепился руками в волосы и стал бездумно осматривать комнату. В горле пересохло. Жажда выжигала внутренности. Обернувшись полотном, он прошёл в кухню и опрокинул в себя ковш воды.
- Поздно, Рагнар. Она уже зачала.
Ковш выпал из рук и с громким плеском упал в чан с водой. Фармор сидела как сыч в углу, поражая очередным прозрением.
Рагнара охватил безумный страх. Он не должен, он не может потерять Ингрид! Никогда! Если она носит его дитя, есть средства, чтобы избавиться, чтобы игзнать этот плод, который убьёт её. Нет! Он не потеряет свою жену. Он упал на колени перед бабкой и обхватил её хилые предплечья, зашептал горячо:
- Мы сделаем так, что она даже не узнает. Пара капель, и Ингрид даже не поймёт, что в ней была жизнь. Я не могу, не могу её потерять.
В его глазах была мольба, губы дрожали, он готов был выбить из Волкири снадобье, чтобы спасти жену.
- Так предначертано, Рагнар. Так повелели Боги.
- Нет! Они показали мне будущее, чтобы я мог изменить его!
- В твоих словах есть капля мудрости, Бесстрашный. Дай мне подумать. - Волкири уставилась в одну точку, и как бы он не тряс её, не издала больше ни звука. Он уронил голову на её колени и зашёлся в беззвучном плаче, пока измождённая рука на опустилась на его голову:
- Вверься Богам, Рагнар. И старой Волкири. Ингрид родит дитя и останется жива. Я вижу её будущее.

Скрепя сердце, Рагнар доверился фармор. Прошло два месяца, и стало ясно, что Ингрид носит под сердцем дитя. Как бы ни было сложно, он ничего не показывал своей жене. В течение всего срока беременности он не говорил о своих страхах, ни словом не обмолвился о видениях, ни взглядом не выдал своих чувств.
Прошло ещё семь месяцев. И однажды под утро начались схватки. Дитя просилось на свет. Всё уже было готово к этому моменту. Гвен забрала к себе детей, чтобы не мешались под ногами, пришли женщины, чтобы помочь Ингрид в этом радостном событии. Рагнар не находил себе места, и только уверенность фармор успокаивала его. Однако вскоре стало ясно, что роды затянулись. Ребёнок неправильно лежал в утробе, и никак не мог выйти. Прошли уже сутки, и Ингрид теряла силы. Ничего уже не помогало. Фармор, вначале помогавшая принимать роды, вдруг уселась в свой любимый угол и не отвечала ни на какие вопросы. Почему она бездействует? Снова впала в безумие? Сдалась? Рагнар просил, молил, требовал, но Волкири молчала, а глаза были подёрнуты белёсой пленкой. Предсказание сбывалось, но, видимо, Боги за что-то наказывали его - может, за желание убить ребёнка? Он потеряет обоих! Ингрид, такая цветущая, стала походить на труп... Обессиленная, вспотевшая, с опухшим от слёз глазами, она была исполнена страдания. Жена протянула руку к мужу, и Рагнар упал на колени, готовый убить себя за то, что поверил старой безумной старухе.
- Рагнар, - прошелестела Ингрид, - наш ребёнок умрёт?
- Мой свет, моя жизнь, как бы я хотел, чтобы было иначе, - прохрипел он, убирая со вспотевшего лба волосы, поднося чашу с водой с пересохшим губам.
Прошло ещё два часа. Наступили сумерки, но никто не разжигал огня. Из дома медленно уходила жизнь.
Рагнар был в отчаянии и молил Богов забрать его жизнь в обмен на жизнь Ингрид, проклинал себя и не давал никому приближаться к жене. Он и только он должен был проводить её в мир иной и каким-то образом не потерять рассудок. Неожиданно фармор поднялась из своего тёмного угла и заголосила:
- Все вон! Все! И ты, Бесстрашный, позорящий своё имя! Все вы бесполезные создания! Одна Волкири может помочь.
Женщины, притихшие в своём горе, вздрогнули и попятились, испугавшись безумной старухи, а после и вовсе покинули дом.
- Я останусь! - твёрдо заявил Рагнар. - Ты не заставишь меня уйти.
Старуха промолчала и опустилась у ног Ингрид.
- Держи её плечи! - приказала она и стала что-то шептать. Её руки возились под влажной рубашкой его жены. Фармор была старой, измождённой, но в её существе была такая сила, которая пугала даже самых отважных мужчин. Неужели в этой болезненной старой вёлве сейчас заключается вся его жизнь?
Ингрид изогнулась от боли, застонала, а Рагнар пытался не поддаваться страху. И тут послышался писк, перешедший в крик младенца. На этот звук отозвались все женщины, ворвавшиеся в дом, окружившие их с водой, чистой тканью. Они обвернули ребёнка, дали напиться жене, суетились вокруг, наконец положили дитя на грудь жены.
- Боги улыбнулись нам, муж, - прошептала Ингрид. Лицу вернулись краски. - Какая она славная.
Рагнар гладил обеих и улыбался, пораженный чуду. Он кинул взгляд в угол, куда вернулась фармор. Она застыла как изваяние. Та, что спасла жизнь его жены и их дочери. Спасла и его. Через час они поймут, что фармор отправилась в Хель, выторговав свою жизнь за жизни дорогих ей людей, а пока счастливые родители радовались красоте своей дочери. Они назовут её Волкири, в честь той, что подарила жизнь.



За визуальное оформление огромное спасибо Танюшке.
_________________

Эпилог...

Через несколько дней.

Серое до горизонта море седело светлыми барашками, наливалось свинцовым туманом, дыбилось непокорной рябью, потревоженное стылым северным ветром. По берегам от края до края тянулись гряды темных грифельных скал, упрямо противостоящих бьющимся о них волнам. Низко нависшее небо клубилось серыми тучами, готовясь разразиться дождем. Тревожно кричали чайки.
Ингвар стоял у самой кромки воды, вглядываясь в хмурый горизонт. Где-то далеко был другой, похожий на этот берег. Те же скалы и низкое небо, но более родные, знакомые взгляду с детства. Туда ему предстояло привести в скором времени свою невесту и, глядя на здешний пейзаж, мужчина мысленно сравнивал его со своим, невольно пытаясь представить, каким увидит Раннвейг место, где она обретет новый дом.
Сзади послышались осторожные шаги и, мгновенно насторожившись, Ингвар оглянулся. И тут же расслабился, узнав неожиданную гостью. Раннвейг шла осторожно, выбирая между камнями такие, на которые безопасно было ступать. Взгляд мужчины потеплел и губы тронула едва заметная улыбка. Худенькая фигурка казалась еще более хрупкой на фоне каменистого берега и вызывала безотчетное желание оберегать и защищать ее. Хотя, как он уже успел заметить, под этой внешней хрупкостью скрывался довольно сильный характер.

- Отец сказал, что отвезет нас, - сообщила Раннвейг, подойдя ближе, и застыла на расстоянии пары шагов, кутаясь в меховую жилетку. - Он говорит, ты просил его об этом.
Ингвар кивнул и ответил на незаданный вопрос:
- Пешком идти далеко, тебе с непривычки будет сложно.
Девушка быстро взглянула на него, видимо ища в глазах насмешку, но, не найдя, немного успокоилась и отвела глаза.
- Дождь собирается, - помолчав, заключила она, глядя на море.
- Да, - согласился он и спросил:
- Когда Арне планирует поездку?
- Через две недели, - ответила Раннвейг и снова замолчала.

Казалось, ее что-то тревожит, словно какой-то вопрос незримо повис в воздухе. Но девушка не спешила спрашивать и, раздумывая, молчал и он. Ее золотистыми волосами играл ветер, бросая пряди на лицо, опутывая ими одежду. Ингвар протянул руку, чтобы их убрать, но она его опередила, привычным жестом заправив локоны за уши. Потом вздохнула, собираясь с духом и, подняв на него глаза, задала тревожащий ее вопрос:
- А что если я откажусь?
- А ты откажешься? - тут же, не задумываясь, отреагировал Странник. Ему не надо было пояснять, что она говорит о свадьбе, но вопрос его озадачил.
Раннвейг нахмурилась и с досадой произнесла:
- Почему ты все время отвечаешь вопросом на вопрос?
Ингвар пожал плечами и посмотрел на скалы за ее спиной. Странно, никогда раньше за собой такого не замечал. Но она заметила, а значит ей он отвечал так не в первый раз? Наверное. И наверное это действительно было нехорошо, неправильно. Ведь она будет его женой, и он поклянется хранить и оберегать ее, в том числе и от внутренних сомнений, неотвеченных вопросов.
Вот только сейчас ее вопрос был таким, искать на который ответ ему не хотелось. Наверное потому, что он даже мысленно не хотел допускать, что такое возможно.

- Ты чего-то боишься? - спросил скальд, внимательно наблюдая за девушкой, и теперь уже Раннвейг отвела глаза, пожимая плечами. Может и боится. Но вряд ли сможет поведать ему о своих запутанных ощущениях, часть из которых вызывали тревогу, а другие наоборот - что-то похожее на радостное предвкушение. Неизвестность всегда порождает беспокойство, а тут еще подружки вчера напугали рассказами. Засомневаться было легко. Хотя и пути назад, как она понимала, в общем-то не было. Раннвейг задумчиво закусила губу, не понимая зачем ей вообще пришла в голову такая идея, пойти его искать и задавать странные вопросы.

Ингвар исподволь наблюдал за той, которой надлежало в скором времени стать его женой. Очередной порыв ветра сорвал с его головы капюшон, но он этого даже не заметил погруженный в свои мысли и пытающийся проникнуть в ее. Почему она об этом спросила? Не выйти замуж теперь было уже невозможно, она должна была это понимать. Случай в лесу, потом поцелуй на свадьбе - всего этого было слишком много, чтобы она могла остаться безмужней, сохранив при этом достоинство и честь. Но может быть ей предложил защиту и замужество кто-то другой? - мелькнула в его голове мысль, вызывая внутри странное и непривычное чувство ревности.

- Раннвейг? - позвал он, привлекая ее внимание. Девушка подняла глаза. Ее легкая одежда явно не годилась для долгих разговоров на холодном ветру. Она терла друг о друга ладошки и пыталась их спрятать за полами жилетки. Заметив ее движение, Ингвар шагнул вперед.
- У тебя руки замерзли, - с беспокойством произнес он, беря ее ладошки в свои, и поднес их к губам, согревая дыханием. Пальчики у нее были тонкими и сами руки казались такими маленькими по сравнению с его, но в то же время он знал, какие они у нее сильные и умелые, не привыкшие быть без дела. Словно маленькое чудо. Она вся была чудом, сотканная из противоречий, но при этом удивительно цельная. Он только начал узнавать ее за эти несколько дней, но уже чувствовал настоятельную потребность знать больше, узнать о ней все. Что она любит и чего боится? Отчего грустит и как выглядит рано утром, только проснувшись, когда кожа еще хранит тепло, а в глазах отражаются отблески снов.
Он почувствовал, что она дрожит и, решив, что это от холода, притянул девушку к себе, обнимая и закрывая полами плаща. Она не сопротивлялась и это его порадовало. Но кроме радости было что-то еще, что-то, чему он никак не мог дать определения. Наклонив голову он прикоснулся губами к ее волосам. Она была его, она нужна ему, он знал это точно. Неужели она думала, что он так легко бы смог от нее отказаться? Девушка шевельнулась, чуть отстраняясь, и, заглянув ей в глаза, Ингвар понял, что теперь может ответить на заданный ею вопрос.
- Если ты откажешься, я тебя украду, - делая вид, что шутит, произнес он, внимательно глядя на нее, стараясь не упустить ни малейшего намека на то, как она к этому отнеслась бы. И именно благодаря этому сумел заметить тот миг, на который мелькнуло в ее глазах какое-то чувство. То ли радость, то ли надежда, но явно что-то хорошее. Кажется какую-то часть ее страхов ему развеять все-таки удалось.
Девушка спрятала лицо у него на груди и он скорее почувствовал, чем услышал, ее ответ:
- Я не откажусь.


Через несколько лет.

День клонился к вечеру, но небесное светило не спешило уходить за горизонт. Здесь, в северном краю, летом солнце не садилось совсем, что неизменно удивляло тех, кто жил южнее. Некоторые даже не верили, когда он рассказывал им о том, как ходит оно кругами по небу, день и ночь освещая их суровый скалистый край.
Ингвар поднял глаза к небу и, прищурившись, оглядел небосклон. Над головой было ясно, но чуть подальше, ближе к горизонту суетливо кучковались белые, похожие на вату, облака. В воздухе висела полупрозрачная, тонкая дымка, придающая отдаленным холмам какую-то призрачную нереальность.

Ему не надо было доставать карту, чтобы прикидывать, сколько осталось пути. Он знал эти места, потому что сотни раз проходил тут и раньше. До дома оставалось идти около суток и, посмотрев на знакомые очертания скал вдалеке, он принял решение не останавливаться на ночлег, а идти всю ночь, чтобы днем следующего дня выйти к дому. Почти месяц заняло у него нынешнее путешествие и сейчас, когда оно должно было вот-вот завершиться, ему не терпелось увидеть Раннвейг. Может быть он и сам себе не признался бы, но он отчаянно скучал по ней всегда, когда они расставались. Душа звала его в дальние страны, тело радовалось привычным нагрузкам пути, но сердце.. сердце всегда оставалось с ней.

Завернув остатки еды и спрятав их в заплечный мешок, Ингвар покинул место стоянки, отправляясь все дальше на север. Здесь уже все реже попадались леса, и взгляд наслаждался простором, беспрепятственно скользя по бесконечным сопкам, поросшим разноцветным мхом и низким редким кустарником, едва достигающим ему до колена. Идти приходилось то вверх, то вниз, то взбираясь на горки, то опускаясь к низинам. В низинах росли деревья, и периодически попадались озера, прозрачные до самого дна. И реки, стремительно сбегающие по скалистым руслам. Озера приходилось обходить, а реки переходить вброд, выискав предварительно местечко помельче.
А на скалистых вершинах не утихая ни на миг гулял ветер. Иногда он дул в спину, словно подгоняя, иногда - в лицо. То сильно и зло, стремясь вызвать слезы, то легко и приятно, почти нежно лаская. Но здесь, вблизи родных мест, даже ветер казался страннику каким-то особенно близким и родным.

Дом, где Ингвар жил с семьей, располагался в низинке, на берегу длинного узкого залива, упрямо прорезающего скалы и теряющегося затем где-то в горах. Когда-то дальний предок скальда обосновался здесь, в закрытом от ветров и спрятанном от чужого взгляда лесами месте, и не зря. Сколько раз уже потомки благодарили своих предков за то, что те так удачно выбрали место, сколько счастливых поколений выросло здесь и скольким это еще только предстоит.

За деревьями показался просвет и Ингвар ускорил шаг, мечтая поскорее увидеть родных. У края леса он привычно задержался, любуясь открывающейся ему картиной, родным домом, по которому в походах всегда скучал. Но сейчас здесь было нечто еще, то, о чем несколько лет назад он мог только мечтать, то, что привиделось ему однажды в лесах рядом с одалью викингов, где он тогда гостил. На полянке перед домом игрались дети. Две светлые головки склонились друг к другу, рассматривая что-то на земле, но не прошло и минуты, как один из них вскочил на ноги и с победным криком кинулся в сторону. Тут же послышался обиженный плач. Дверь дома распахнулась и из нее вышла Раннвейг и, взглянув на нее, скальд почувствовал, как сердце застучало быстрее. Он стоял довольно далеко и почти не слышал звуков, но это и не требовалось, он и так знал, что там происходило. Эйвинд опять отнял что-то у сестры и Уна как обычно была сильно этим возмущена. Раннвейг тоже хватило минуты, чтобы оценить обстановку. Повернувшись к сыну она что-то крикнула и выпрямилась, строго наблюдая, как он виновато плетется обратно. Вожделенный предмет перекочевал из рук Эйвинда в руки матери, а потом и сестры, и, продолжая что-то высказывать детям, женщина обняла их за плечи и повела к дому.
Ингвар хотел уже крикнуть, привлекая ее внимание, но тут Раннвейг обернулась сама, то ли по привычке, то ли что-то почувствовав. И увидев знакомый силуэт, замерла. А потом улыбнулась счастливой улыбкой, а дети со всех ног кинулись к нему.

Вообще-то, если подумать, ему и незачем было до сих пор ходить в эти походы. Далеко он уже не ходил, не хотел надолго бросать семью. К тому же Раннвейг все время переживала, что с ним что-то случится. Но эти моменты встреч, когда после недель скитания ты приходишь домой и вновь видишь тех, кого любишь больше всего, дарили такое острое чувство радости, счастья, что уходить стоило хотя бы ради них.
Большое всегда видится на расстоянии, и оценить тех, кто нам дорог, в полной мере можно лишь на время с ними расставшись. А встреча невозможна, если не было перед нею разлуки.

Поймав на полпути детей, Ингвар подхватил дочку на руки, а сына обнял за плечи, и пошел к дому, где его ждала женщина, которую он любил.
_________________

День свадебного празднества уже начал сменяться вечером, и пир был в самом разгаре. Во дворе был сложен огромный костер, на котором зажаривались большие туши, сочащиеся жиром. Мелкая дичь готовилась прямо в доме на очаге, пенное пиво и медовуха разливались рекой по стопкам, дабы с готовностью гости поднимали свои чарки за счастье молодых. В дальнем углу уже было перевернуто пару столов, большие кувшины с медовухой валялись по полу вместе с мисками да едой, а со двора доносился шум и подбадривающие крики. Какая же свадьба без хорошей драки?

Пришлый скальд во всю глотку распевал шуточную песню о проделках Локи, развлекая слушателей непристойными словечками да жестами. Те ревели от восторга, порой догадливо подпевая, и хохотали до слез. Рассказ о брачной ночи троллей тоже добавил монет в кошель скальду, а уж намеки на таковую сегодня, да с наставлениями не забывать о рассвете, а то тролли вот забыли, и подавно
Вскоре скальд завел традиционные висы о доблести жениха и красоте невесты, слушателей сразу поубавилось, кто-то из гостей завел круговую с радостью подхваченную музыкантами.

Рыжий заматывал разбитые костяшки какой-то рваной тряпицей да перебрасывался шутками с Лейфом, придерживавшим рукой припухшую челюсть, и уже привычно смотрел на свою невесту, которая выплясывала посреди зала круговую. Его женщина притягивала множество взглядов: золото волос, ладная фигура, манящие движения и лукавая улыбка. Не то чтобы Рыжий был не доволен тем, что каждый в зале сейчас ему завидовал. Хотя, да, он и был не доволен, что каждый мог пялится на его невесту безнаказано. Хакон решил, что он и так слишком долго не видел свою женщину, пока учил разуму усомнившихся в доблести воинов дома Молота, потому встал, с намерением пойти к кругу танцующих, Лейф тут же увязался за ним:
- Хакон, ты невесту воровать? Возьми с собой..
- Невесту, - согласился Рыжий, - а ты вызвать что ль кого надумал, пацан?
- Надумал, - буркнул Лейф и отвел взгляд.
- Перед бабой покарасоваться аль обидел кто? Да и что за разница, коль повод есть... - Рыжий усмехнулся и кивнул в сторону главного стола, жениха как раз отвлекли иль сам отвлекся, чтобы гостям скучать не приходилось, - что встал? Иди уже, воруй.
- Так ты ж хотел... - замялся Лейф
- Да по что мне чужая невеста, коли своя есть? Вот свою и украду...

Хлопнув пацана по плечу, Рыжий кивнул в сторону заскучавшей уже невесты, дал пару наставлений и пошёл к танцующим. По пути ему, как и обычно бывало, все мешали: то рог на голову вылить пришлось, то подножку поставить, то в ухо дать, ну а как иначе-то? Чья-то рука легла на плечо, и Хакон тяжело вздохнул. Ну неужто комнату спокойно не пройти, снова кому досадил? Резко развернувшись, он привычно занес кулак, благо остановиться успел, Арне Гром смотрел на сына:
- Рыжий, не дури...
- Так поди не знал, что ты, отец, - хохотнул Хакон, - да и словно испугался бы глава дома Молота драки?
- Не первый год на земле живу, не одну шкуру стёр. Вижу, как на невесту свою смотришь... Не дури, Рыжий, ей детей твоих рожать, не позорь девку...
- Да я ж, - Хакон замялся на минуту, кашлянул и нашёлся, - поговорить решил.
- Не умеешь ты разговоры говорить, Рыжий, - расхохотался отец и хлопнул сына по спине, - к девке сходил бы, а то как сговорили дочку Смелого, так и дворовые заскучали.
Рыжий хмуро кивнул и пожал плечами, отца крикнул Одноглазый: кажись, украл-таки Лейф невесту, вон и шкуру тащат. Отпихнув с дороги особо любопытных, Арне Гром пошёл смотреть на бой, а Рыжий продолжил путь к невесте. А она словно бы и дожидалась, смотрела на него с улыбкой, что не только наставления, но и все мысли из головы выгнать могла бы. Привычно Рыжий взял свою женщину за руку и быстро пошёл к выходу, благо сейчас все на хольмганг спешили, никому и дела нет, что Рыжий с невестой в другую сторону со двора свернули.

Ночь выдалась хорошая: звезды светили да воздух прозрачный словно вода в ручье, внимательно Хакон на свою невесту смотрел, как глаза прячет, как улыбается смущенно. С первого дня, как выросла, себе её хотел, да вот и получит скоро... Только долго ждать того "скоро", а уж терпением Рыжего боги обделили... Он притянул женщину к своей груди, а жесткие губы накрыли её губы, словно метку ставя, что ему она принадлежит уже сейчас, и всегда его будет.

***

После хольмганга гости, всё ещё немного взбудораженные, громко спорили честным ли бой был да монеты выигранные подсчитывали. Невеста уже с женихом за столом была, вернули девку. Скальд снова висы сказывал, музыканты брынчать что-то начали, скоро и танцы по новой выплясывать молодые станут. Добрая свадьба, счастливая.

Рыжий со своей женщиной неприметно, как им казалось, в дом вошли. Да и не сказать по ним нечего, разве что рубаха примялась, да волосы чуть растрепались, дак то вполне и просто так могло бы статься, на стену облокотились, пока бой смотрели. А кто что скажет, тому и в глаз прилететь может.

Правда Арне Рыжего явно не опасался, он быстро подошёл, расталкивая окружающих, и со смехом хлопнул по плечу Хакона:
- Лейф-таки победил, на него и ставил..
- Я ж тебе говорил, что не в возрасте дело, - хохотнул Рыжий.
- Уж надеюсь.. Как и на то, отец, что я с женой, как и вы с мамой, на свадьбе детей шкуру мять бегать буду...

Проворно отскочив, Арне увернулся от подзатыльника Хакона, правда мать успела поймать сына за ухо. И Арне бы следовало ожидать суровой кары за своё веселье, но боги благоволили к среднему из сыновей Рыжего. Музыка стихла, взгляды на главу дома Молота обратились, пора уж и провожать. Хакон всё-таки отвесил подзатыльник сыну и велел на глаза не показываться. Подняв рог, он обвел взглядом гостей и традиционно произнёс:
- Обряд произведен, мечи в ножнах, невеста украдена и возвращена, а свадебный эль распит... Но свадьба ещё не состоялась. Несите факелы, пора пришла молодых в постель проводить!

Провожание гости любили ни чуть не меньше, чем драки да попойки, советы молодым загодя придумывались, порой даже скальду приплачивали, чтобы сочинить помог. Шумная и пьяная толпа с зажжёнными факелами двинулась провожать молодых, уже по дороге выкрикивая чересчур полезные советы, которые никак не могли уместиться в головах и обождать.

Рыжий привычно взял жену за руку и удержал позади других, она обернулась с лукавой улыбкой и вопросительно посмотрела на Хакона. Даром, что скальд ему втолковывал сказать про красоту, что подобна красоте Фрейи, про то что голос её словно зов валькирии для сердца, да и ещё такого же странного много. Да и не понять Хакону, какие слова бабам нужны - жена его единственная хозяйка в доме, не завел Рыжий себе наложницу да и дворовых только сыновья обхаживали, во всём ей почёт и уважение, любое желание исполняется. А что любовь, то всё бабьи выдумки, слова для трепачей да скальдов. Рыжий ещё немного поразмыслил, а затем вытащил замотанный в ткань комок и протянул его жене:
- Мармеладу у франков добыл тебе... - Задумавшись на секунду о том, что и слова порой нужны, добавил всё же, - Астрид.
_________________

Лето догорало, вечерами напоминая о приближающейся зиме холодным ветром с моря. Его лето.

Лето, когда Рыжий мог перехватить по дороге домой с покоса и утянуть за собой. Касаться твердыми ладонями щек, целовать, пока ласка не станет слишком горячей, громко выдохнув, разворачивать к себе спиной и держать в руках, прятать усмешку в волосах в ответ на мои вопросы, что бы я ни спрашивала и ни хотела сказать ему.
Лето и осень, когда я, кажется, так и не увидела ни один хольмганг на пирах.

После свадьбы, если случалось свидеться девушкам за работой (с семьей свободного времени уж совсем не осталось), вспыхнув и рассмеявшись, они могли едва слышно передать те слова, что срываются у мужей по ночам. Рыжий не говорил ничего. Рыжий обнимал крепче, целовал грубее, забываясь. Рыжий был рядом. Хотя, если быть честными, жизнь его, казалось, вовсе не изменилась. Охота, братья, семья, вечные стычки с кузнецом. Даром, что сестру за него отдал.
Значила я для него хоть что-то? Да и должна ли я значить больше, чем то, что в его взгляде, когда он смотрит.

Волк ушел в ту зиму после свадьбы. Рыжий только хмыкнул, что давно волчат пора. Странной была сама мысль, что волк доверил меня другому, такому же Рыжему.
Я училась у Рыжего мудрости. Хитрости, лукавству, с ним же - открытости, силе, честности. Каждый день той первой зимы и многие зимы после я училась у него. Всегда зная, что если только я буду рядом, буду с ним и он позволит греть, Рыжий убережет от всего. Всего, что в его силах.

По зажившим отметинам на его теле - изучать на касание пальцев, сколько раз Валькирии задевали его крылами и сколько же раз выносили живым из битвы.
Целовать. Легко. Когда спит, отвернувшись спиной или прижав к себе. Просто касаться плеча, ладони, ощущая его кожу под губами - загрубевшую, теплую.
Каждый раз тянуться к нему ближе, безвольно, бездумно отвечая на ласку, на его движение, на его близость.
Давить в себе слова, рвущиеся с губ, давить в себе эгоистичное, упрямое и жадное "Вернись ко мне". И не имея сил задавить еще и чувство, выдыхать ему в шею, стараясь обнять, прижаться, обвиться вокруг него сильнее.

Нельзя, чтобы он думал о чем-то в битве. Да пусть знает, что его ждет дом. Но ни одна мысль, ни одно сомнение пусть ни на секунду не лишит его руки силы, его взор меткости.

Знала точно, и Венди подтвердила. Только сказать ведь надо как-то правильно. Но и таить больше нельзя, чего доброго сам заметит, с Рыжего станется, отругает, что не сказала.
Не нахожу ничего лучше, как обнять его ногами и руками, когда он натягивает рубаху утром.
- Хакон...
Шепотом на ухо. Надо сказать нормально это было, не так.
Рыжий оборачивается резко, придержав за спину. Смотрит в глаза пытливо своими светлыми.
Киваю, что точно знаю.
Никогда бы не подумала, что настолько рад будет.
Ладонь его так крепко сдавливает затылок, когда он целует в губы. Для него, его сын, наш.

***

В ту весну Гвен слишком часто тревожно оглядывалась на море. Но к словам ее муж не прислушался, предпочел не увидеть.
Мужчины Топора и Молота ушли по весне на охоту. Первая охота старшего. Мы ждали третью неделю, скоро мужчины должны были вернуться.
Двор Молота стоял ближе других к заливу.
Крик оставленного в дозоре мальчишки и рев вражеского рога разорвали утро почти одновременно. Старшие вместе со мной были в поле у леса.
- Арне! Лейф! - десятилетних мальчишек еще надо погнать прочь, чтобы не лезли в битву, вместе с другими, с рабами - в лес, к сестрам, к братьям - они совсем близко в соседней одали, мы успеем.
Быстрее, быстрее! Не слушайте лязг стали за спинами, их остановит дозор, задержит хоть на немного.
- Бегите!
Ульф, младший, в деревне с малолетней девкой-рабыней.
- Ульф!! - меня, бегущую на двор, хватает одна из женщин.
- Стой, куда! Оставь! Малохольная!! - еще несется мне вслед, когда отталкиваю женщину так сильно, что едва не сбиваю с ног.

- Ульф!! - метаюсь по комнатам опустевшего длинного дома. Крики воинов холодят кровь, так что сердце бьется в гортани, не вздохнуть. - Ульф!! - если она увела его и я вернулась зря, я погибну здесь. Тех других больше оставшихся, и звуки битвы совсем близко.
Всхлипывание и плач.
- Хозяйка, хозяйка, - спрятавшаяся в шкурах девчонка держит мальчика моего на руках. Дура! Глупая, как могла не бежать.
Хватаю сына у нее из рук и только успеваю выбежать во двор.
Поздно.
Воин уже на дворе, озирается в поисках добычи. Завидев меня скалится, осклабившись. Отступаю на шаг. Как быстро я могу побежать...как далеко унести сына...отсрочить смерть.
"Иголку бы поднаточила" - насмешкой надо мной слова из прошлого.
- Эй, - грязные имена германцев, он зовет на подмогу - грабить.
Срываюсь с места раньше, чем он успевает схватить за волосы, толкаю сына в руки девчонке.
- Беги!!
Твердая ладонь сжимает мои волосы, с диким животным ревом варвар опрокидывает на землю. Клинок ножа всаживается в его руку по рукоять, убей, не беги за ними, меня убей.
Мужчина заносит руку, сжимаюсь ожидая удара. Рычание оглушает, крупный рыжий волк кидается на воина, повалив его раньше, чем тот стряхивает его с себя.
Отползти, бежать, а я смотрю, как волк рвет когтями по лицу мужчины. Не вижу, как близко другой из нападавших. Не достаточно быстро, чтобы испугаться раньше, чем молот сшибет врага на землю.

Рыжий...не сразу доходит до сознания. Пока мужчина добивает воина, вспоровшего брюхо волку.
Рыжий...лязг оружия стихает по всей деревне, вместе с девкой на двор выходит еще один мужчина. В покрытом кровью воине я едва узнаю Клеппа.
Все закончилось. Рыжий еще смотрит вокруг глазами, сверкающими от жажды крови. Пугает так же, как враги, сейчас.
Рыжая шкура в пятнах крови, волк вернулся спасти моего сына.
Прижимаю Ульфа к груди. В тишине раздражающий звук - всхлипы плачущей рабыни.
Крепче обнимаю младшего, прижавшись лбом к ноге мужа, Рыжий сделал шаг ближе.

Рыжий - глава дома. Все на нем. Сжечь врагов, проводить в путь наших погибших. Помощь раненым, помощь тем, чьи дома разграблены. С ним сыновья, тени своего отца.
На мне все то же, что берут на себя женщины.
Проходит три дня прежде, чем у меня есть время для короткого сна. Но спать я не могу. Меня заставляет держаться на ногах только его взгляд, изредка, через головы других. Я не вижу других, я не слышу ни сестру, ни подруг. Но я могу держаться за него.
Пять дней прежде, чем я позволяю себе свернуться и попытаться задавить в себе дикий, так и не выплаканный, страх, поселившийся внутри.
Он заходит в наш закуток. Садится рядом.
Сколько потерь, я едва не потеряла твоего сына, нашего.
То как быстро муж сгребает к себе в руки, злится сжав крепче, выдыхает уткнувшись в волосы лицом.
И то, как я начинаю мелко вздрагивать в его руках.

Люди выжили, дворы отстроили, стихла и притаилась боль. И даже деревья по весне затянули соком срубы от чужих топоров.
Мы встретили лето, за ним осень, зиму, весна подарила нам ребенка. Светловолосую девочку, с синими, темнее оттенком, чем у ее отца, глазами.
Мы дали ей имя Кельда.

***

Кто-то скажет, наша жизнь - сражение друг с другом.
С неугомонным Рыжим, которому совести не хватает хотя бы на свадьбе собственного сына не утащить меня, как много весен назад, на двор - подальше от других.
- Женщина, мармеладу у франков добыл тебе...
Смотрю в его глаза, жена главы дома, мать его детей, только слов все равно нет...не помогают годы.
Взять его за руку, притянуть ладонь к своей щеке и уткнуться лицом, коснуться губами в сердцевине и видеть, как снова загорается его взгляд.

Он редко зовет по имени. Очень редко. Будто думает, что подслушают темные духи и заберут у него жену.
Крепче обнимаю, пригревшись в его руках. Не приведи боги, увидит, что жена еще не так устала, чтобы заснуть. Прячу улыбку, прижавшись губами к плечу.
На самом деле, наша жизнь - битва друг за друга.

Мы живы. Фрейя хранит его, и словно сговорившись о перемирии с Фригг, не спешит звать прочь от меня к себе.
_________________

Спустя три года, после описываемых событий. Нуук. Гренландия
Клепп возвращался домой. Наконец-то, путь его долгий и изможденный подходил к концу. Как долго он ждал этого момента?! Как часто он представлял, как его встретит жена. Его Мэва! И хотя прошло уже довольно много времени с момента свадьбы, когда Мэва по настоящему стала его, он по-прежнему, так же сильно любил её. Не было ни одного дня, чтобы он не думал о ней. Там в разлуке, это ощущалось еще сильнее. Тоска по ней снедала душу, и Клепп подгонял время, обращался к богам, чтобы они ускорили время. Предполагалось, что Клепп вернется сразу после похода на франков, на одно из побережий. Он специально так расчитал время, чтобы как можно быстрее приехать домой, чтобы успеть к рождению первенца. Но жизнь внесла свои коррективы. Они напоролись на рифы и лодку раздробило на щепки. Часть драккаров сумело спасти викингов и выплыть из скопления рифов. Многие из потерпевших чудом остались жить. Среди них был и Клепп. Когда произошло крушение, он находился у самого носа, у того места где и произошла пробоина и не удержавшись на ногах, свалился в воду, стукнувшись головой о каменный риф. Его спас амулет, подаренный когда-то Мэвой на свадьбе у Бьерна Безбородого. Шнурок, на котором он висел, зацепился о край камня и не дал Клеппу погрузится в воду с головой. Так и нашли его без сознания у самого рифа, безвольно плавающим около каменной глыбы. Злые, уставшие и мокрые викинги кляли все на свете, ведь часть добычи и припасов оказались на дне морском. А так как уцелевшие драккары были переполнены им пришлось делать привал у первого попавшегося острова. Так один месяц растянулся на три, лето сменилось осенью. Клепп третьи сутки взирал на горизонт, пытаясь первым увидеть родные берега. Да, за три года они стали для него родными. Потому что там была его земля, его дом, там ждала его жена, его Мэва. Там билось сердце стремительнее и дышалось свободнее. Он сжал в ладони амулет и прикрыл глаза, вспоминая лицо Мэвы, когда она его ему дарила. Озорная улыбка, округлый подбородок слегка поднят вверх, и глаза, цвета морской глади, смотрящие в самую душу. Тогда она еще не знала, что предназначена ему судьбой. Он вспомнил день, когда он дал ей клятву всегда любить её, в печали и в радости, в болезни и здравии. Он помнил её глаза. Большие, просто огромные. Ни у кого он не видел таких глаз. Цвета стали, грозовой тучи и серебра. Тогда ему больше нравилось именно сравнение с серебром - самым дорогим металлом на земле. Сейчас же.. Сейчас ни одна вещь, сделанная из серебра не могла сравниться с цветом ее глаз. Он помнил их вторую ночь брака. Когда её тело познавало его ласки. Он любовался её красивым телом, с волнующими округлостями, в то же время натренированное, восхитительное. Созданное богами в точности для него. И пусть коленки были слишком острыми и грудь не так полна, но ее тело все равно было наточено лишь под него. Она магнитом притягивала Клеппа, ему постоянно надо было касаться её. Даже когда она была в одежде, и в доме было полно народу. Даже когда он был на одном конце комнаты, а она на другом. Проходя мимо, он нет-нет, да задевал её. Он перестал обращать внимание на шуточки друзей, когда те собирались на берегу и обсуждали какие-нибудь события. Он лишь улыбался на все подколы и шел к жене, чтобы снова любить её. Мэва никогда не отказывала ему в этом. Наоборот, Клепп видел, с какой охотой она отдавалась ему снова и снова. Каким пламенем горели её глаза, когда она испытывала оргазм и как кричала его имя в пылу экстаза. Но слова любви из её губ он так и не услышал. Он сам себя успокаивал, что это само собой разумеющимся, что ему и не надо их слышать. Ведь она показывает ему свою любовь каждый день. Когда засыпала рядом с ним, утыкаясь носом в его грудь или когда готовила ему самую вкусную в мире кашу, или когда Клепп заболел выхаживала его и день и ночь, ни на минуту не отходя от его постели. Всё это было.
Клепп облокотился на деревянную мачту и почувствовал как его тело напряглось. Три месяца он не видел её. Три долгих месяца его тело не касалось её. Какая она сейчас? Помнит ли о нем? Здорова ли? Каким родился их первенец? Кто это девочка или мальчик? Он заскрежетал зубами, еще сильнее сжав кулаки. Никогда.. больше никогда он не покинет её, перед родами. Клепп знал, что у них будут еще дети, не один и не два. Чем больше, тем лучше. Но он будет чувствовать вину вечно, от того, что не смог присутствовать при рождении их первенца. Как он посмотрит в глаза Мэве?
Клепп воззрился вдаль и увидал маленькую точку на небе. Он не поверил глазам. Не может быть. Он подошел ближе к корме и громко произнес:
- Смотрите!!! Земля.
И все разом поднялись и подошли к правой корме. Драккар накренился и Клепп ругнулся.
- Вы что хотите и эту посудину потопить!
Часть викингов пересела на противоположную сторону и весла заработали мощнее и быстрее. Викингам придало силы то, что земля близко. Сердце Клеппа стучало сильно и гулко. Он считал гребки весел, которые приближали его к берегу. Постепенно полоска земли стала увеличиваться и уже были различимы силуэты людей, которые получили весть от дозорного о приближающихся драккарах и прибежали на берег, чтобы встретить варваров.
Клепп увидел её сразу. Она стояла у самой кромки моста в гуще людей и пристально смотрела в сторону приближающихся драккар, глазами высматривая ту, где был её муж. Первым порывом было помахать ей рукой, но Клепп не стал этого делать. Он знал, что она итак увидит его. Лишь только привыкнет глаз. И он оказался прав. Она его заметила. Нет она не стала ни кричать, ни махать, лишь напряглась слегка и пристально смотрела в сторону Клеппа, уже не отводя взгляда. Клепп уловил это изменение в ней. А еще он увидел, как она исхудала за время его отсутствия. Черты лица заострились и что-то изменилось во взгляде.
Когда драккара причалила, Клепп легко, не потеряв ни доли прежней ловкости, перемахнул через борт и спрыгнул на мост, прямо перед Мэвой. Они долго смотрели не отрываясь друг от друга, пытаясь передать всю гамму чувств, охватившие их. Клепп читал в глазах Чайки упрек, перемешанный с радостью от его возращения. И еще что-то, чего Клепп не мог понять.
- Здравствуй! - голос его осекся и он сгреб её в охапку и впился в жадном поцелуе, словно они не виделись сотни лет. Мэва отвечала с такой же страстью. И в какой-то момент Клепп почувствовал солоноватый вкус на ее губах и слегка отстранился. Они оба дышали часто и прерывисто. Клепп увиде слезы в глазах Мэвы и снова почувствовал угрызения совести.
- В следующий раз мы поедем вместе, обещаю. Поедем навестим своих родных. Ты Сигвальда, я - Торвальда, Ингрид и Астрид. Только не плачь. Пожалуйста. - его пальцы погладили ушко, скользнули по щеке к подбородку, вернулись обратно.
Мэва улыбнулась и тихо произнесла.
- Не буду, - одним движением смахнула слезы со щеки и повернулась назад.
Клепп проследил за её взглядом и увидел Старую Геду, которая стояла чуть поодаль Мэвы и держала в руках маленький сверток. Только тут Клепп вспомнил о ребенке. Он неуверенно посмотрел на Мэву, а потом медленно перевел взгляд на сверток, в руках Геды. Одним шагом преодолел расстояние между ним и рабыней, Клепп опустил взгляд и окунулся в голубые, как чистое небо глаза. Девочка! Мелькнуло в голове и Клепп улыбнулся, разглядывая свою дочь. Только глазами и линией рта девочка отличалась от своей матери, чьи глаза были туманно-серыми. Его дочь же унаследовала от него светлые, ярко-голубые глаза. Геда передала дочь в руки отца и отошла. А Клепп с дочкой в руках вернулся к Мэве. В одной руке удерживая ребенка, другой он обнял за талию жену и опустил губы на её макушку, едва слышно прошептал:
- Люблю тебя.

_________________

Они покинули родные края едва в воздухе запахло весной. Бьёрн и Клепп с жёнами отправились в Бирке, чтобы продать шкуры, кое-что из награбленного, а главное, найти корабль, направляющийся к берегам Гренландии. Именно там они решили строить свою новую жизнь.
Путь был неблизкий, а его тяготы сближали не хуже родственных уз. Они учились доверять и полагаться друг на друга, строили совместные планы и верили в их осуществление, считая что их ничто не остановит. Но норны уготовили им разные судьбы. Пути Бьёрна и Клеппа разошлись в лагере под стенами Бирке.
Казалось, тут царит полное смятение, но в то же время чувствовался железный порядок, ощущение общности и целеустремленности. Повсюду воины: варят еду, разговаривают, работают или сидят над игорными досками. Во всех направлениях холщовые палатки, оттяжные веревки которых создают невероятную путаницу. Но тропа между ними свободна. Она тянется прямо, в несколько шагов шириной, и даже лужи аккуратно заполнены гравием, на истоптанной земле видны следы телег. «Эти люди умеют работать» одобрительно подумал Бьёрн.
Они медленно пробирались через толпу, не собираясь задерживаться, пока у дальней ограды, немного в стороне от других, не увидели наспех сколоченное сооружение, открытое с обращенной к ним стороны, а внутри знакомые принадлежности кузницы: наковальня, глиняная печь, трубы и меха.
Словно влекомый неведомой силой, Бьёрн сменил направление и пошёл к кузне. Руки, узнавая, скользили по знакомым предметам, взгляд находил и подмечал каждую мелочь, даже такие, которые бы не заметил другой. Мозолистая ладонь прошлась по поверхности наковальни, смахивая тонкий слой пыли, и привычно сжалась на древке лежащего рядом молота. Пыль? На его наковальне она успевала собираться только когда он уходил в набеги, но развить эту мысль дальше он не успел. Направленный за его спину взгляд Гвен и её тихое «Бьёрн», заставили его обернуться.
Богатая одежда и надменный вид коренастого немолодого мужчины просто кричали о том, что он тут главный. И его изучающий взгляд был прикован к Бьёрну. Он едва ли заметил Клеппа и Мэву, всего лишь скользнул по лицу и немного округлившемуся животу Гвен, но задержался на сжимающей молот руке Бьёрна и снова вернулся к лицу кузнеца. Гвен шагнула к мужу и прижалась к его боку. Обняв Гвен одной рукой, Бьёрн поудобнее перехватил кузнечный молот, приготовившись защищаться. В ответ в глазах незнакомца мелькнула одобрительная усмешка и он предложил путникам быть его гостями.
Кузнец погиб вот уже три недели назад, а его подмастерье не обладал ни достаточной силой, ни умением, рассказывал ярл о их положении. И он не просто предлагал деньги за работу, но просил о помощи, предлагая кров, стол и хорошую оплату. В поселении такого размера всегда находилось множество людей, у которых ослабло лезвие на топорище, щиты нуждались в заклепках, копья требовали нового наконечника или же был нужен новый меч. Всего несколько недель, пока не найдётся другой кузнец. Если бы не сочувствующий, полный понимания взгляд Гвен... Бьёрн обещал подумать, и на рассвете согласился остаться до летнего набега.
Клепп с Мэвой дальше пошли одни, но и сейчас они верили, что это всего лишь на несколько месяцев и скоро они встретятся на земле Гренландии.

Много дней Бьёрну некогда было думать ни о чём, так много у него было работы. Он вставал на рассвете и работал до темна: ковал, подпиливал, закалял. Иногда у кузницы выстраивалась очередь человек в двадцать от самой наковальни до ограды и дальше по дороге. Были простые и более сложные работы. Несколько раз приносили кольчуги, порванные и окровавленные, просили починить их. Каждое звено кольчуги нужно было тщательно соединять с четырьмя другими, а те, в свою очередь, каждое еще с четырьмя. Для кузнеца это самое трудное. И Бьёрн не отходил от святилища Тора – горна, работая и слушая рассказы о жизни на западе и новых землях, вернувшихся из плавания воинов.
Рядом с кузней – спальная палатка, за ней глубокая выгребная яма, все это окружено нитями и ягодами рябины, развешанными Гвен для защиты их временного пристанища.
Шло время, и Бьёрн всё реже вспоминал о том, что их ждут новые земли и собственная одаль, такая большая, что земли её не обойти за день. Трудные, особые и спешные заказы не оставляли времени на размышления или строительство планов. Он вкалывал от рассвета до заката, а закончив работу, падал как подкошенный. Но была в этом и хорошая сторона – деньги, так необходимые им для жизни на новом месте. Они шли к нему в руки и множились так быстро, как если бы Бьёрн сам ковал монеты. Уже совсем скоро он смог нанять рабов для постройки квадратного, городского дома, всё-таки решив остаться тут до следующей весны, дождаться рождения ребёнка, перезимовать и подзаработать.
Первые недели Гвендолин не находила себе места и большую часть времени проводила в их палатке, выжидая и надеясь, что скоро они отправятся в путь. Наверное, так продолжалось и дальше, если бы однажды она не подсказала раненому как ухаживать за раной. Вскоре весть о её умении врачевать облетела не только весь лагерь, но и просочилась за его пределы и люди стали обращаться к ней за помощью. А когда они перебрались из лагеря в свой городской дом, посетителей стало ещё больше.

Шли дни, промелькнуло лето и уже близилось время празднования урожая. Их дом, усилиями Гвен, стал местом, в которое хотелось возвращаться. Уютным и родным. Сама Гвендолин всё реже покидала его стены, готовясь стать матерью. Так было и в то утро.
Убирая со стола, она почувствовала на себе взгляд мужа и улыбнулась. Но эта улыбка не скрыла от глаз Бьёрна усталость на её лице, не отвлекла от руки на пояснице и мелькнувшей в глазах боли.
– Гвен?
– Нет, ещё не время, – не глядя на него, мотнула головой Гвендолин и продолжила убирать со стола.
Наблюдая за её осторожными, сдержанными движениями, Бьёрн нахмурился, но Гвен продолжала хранить молчание и он встал, чтобы уйти.
– Вернусь поздно, – сказал он уже от двери.


– Бьёрн! Бьёрн!
Крик прорвался в его сознание одновременно с возникшей на пороге запыхавшейся Эрной. Прижимая руку к груди, а другую уперев в бок, женщина пыталась восстановить дыхание после быстрого бега. Бросив на неё взгляд через плечо, Бьёрн тяжело опустил молот на раскалённый металл.
– Что случилось, Эрна?
– Гвен... – всё так же задыхаясь, выдавила соседка, - роды начались.
– Дело житейское, – перевернув меч, он снова ударил по нему молотом. – А почему ты здесь?
– Она в лесу, у заводи. Сказала, что ей нужна... – по лицу женщины было ясно, что она пытается что-то вспомнить, – для отвара. – Махнула она рукой, так и не вспомнив названия растения. – Я пошла с ней, хорошо, что пошла, – торопливо рассказывала Эрна, – мне ещё дома показалось, что у неё уже началось, но Гвендолин отрицала. – Бьёрн почувствовал руку женщины на своём предплечье и обернулся. – А теперь она лежит там и мы не можем вернуться обратно.
Молот с громким стуком лёг рядом с наковальней и Бьёрн потянулся к лежащей в стороне рубахе. На ходу натянув нижнюю, а затем и верхнюю, он ещё раз переспросил где соседка оставила Гвен и заспешил через лагерь. Быстрый шаг сменился бегом. Он бежал по заполненным людьми тропам, перепрыгивая через оттяжки палаток, подбежал к ограде, ухватился обеими руками за острые концы бревен, одним мощным рывком перелетел через неё. Пробежав пролесок, Бьёрн оказался на равнине, усеянной пасущимися лошадьми и упражняющимися воинами, тропа под деревьями вела к заводи в миле отсюда. Хотелось бы знать чем она думала, отправляясь сегодня в лес, злился Бьёрн и одновременно боялся чего-то неизвестного, но, казалось, вселяющего в него силу и ведущего через лес. Если Эрна и следовала за ним, то отставала так сильно, что он её не видел и не слышал. Он резко остановился и огляделся по сторонам. Гвен должна быть где-то здесь, заводь уже виднелась сквозь поредевшие к берегу деревья.
– Гвен! – рискуя переполошить всех лесных троллей, громко окликнул Бьёрн жену, – Гвен!
Лес жил своей жизнью, дышал и переговаривался голосами птиц, шелестел листвой, но голоса Гвендолин не было...
– Я здесь, – услышал он слабое откуда-то справа и, ругаясь на чём свет стоит, ломанулся через кустарник на голос жены.
– Гвен! – чуть не наступив второпях на её ногу, наконец, нашёл он скорчившуюся
фигурку у коряги. Не смотря на прохладу, её кожа блестела от пота, глаза были закрыты, а черты лица исказила боль. – Ты же сказала, что время ещё не пришло, – грубый, недовольный тон не вязался с заботой в его жесте, которым он отвёл влажные пряди с лица жены.
– Бьёрн, – словно на мгновение забыв о боли, радостно улыбнулась Гвен и, подавшись вперёд, обняла мужа за шею.
И только сейчас, обняв жену, он понял, как был испуган тем, что с ней может что-то случиться. Грубо и коротко прижавшись своими губами к её, он подхватил её на руки и выпрямился. Бьёрн старался не замедлять шаг, но каменеющее от накатывающих схваток тело жены, заставляло его вглядываться в её лицо и спрашивать себя «А не лучше ли остаться здесь?». Но Гвен только качала головой и он продолжал идти обратно, в город.
Эрна суетилась в их доме, словно и не сомневалась, что они вот-вот будут здесь. В углу сидела незнакомая женщина и, опустив жену на шкуры их ложа, Бьёрн вышел на улицу.
Осеннее солнце ещё дарило земле своё тепло, но в воздухе уже чувствовался запах приближающихся холодов, спелых плодов и влажных листьев. Бьёрн вдохнул полной грудью, гоня прочь все мысли, и зашагал в сторону кузни, намереваясь заняться более нужным делом, чем сидение под дверью роженицы.
– Бьёрн! – Он обернулся так резко, что глаза замершей на бегу Эрны испуганно распахнулись. – Мальчик, – поняв, что Бьёрн не собирается хвататься за оружие, без лишних слов выдала женщина и улыбнулась, – Гвен только что родила тебе сына.
Облегчение захлестнуло его, разгладило хмурую складку между бровями. Бьёрн благодарно улыбнулся и заспешил домой, к своим жене и сыну.
_________________

Гвендолин ступила на родной берег, с радостным трепетом вглядываясь в людей на пристани, выискивая родные и знакомые лица. Столько времени прошло с их отъезда в Гренландию, до которой они так и не добрались, целая жизнь, жизнь их детей. Как хорошо, что они приехали навестить родных. Обратно собирались с этими же ладьями вернутся домой, в Бирку. Сыновья стояли рядом с матерью, а муж уже сцепился с Хаконом, шутливо захватив того в свои медвежьи объятия. Ничего не меняется со временем и меняется всё…
Родина…
– Фармор, я за ягодами! - Звонкий девичий голос ещё звучал в ушах старой Волкири, а девушки и след простыл. Старуха стукнула посохом по полу, пробормотав во след своей любимице: «Фрейя хранит тебя, llys!» А Венди, схватив лукошко, уже мчалась к
границе их с Астрид одалей. Остальные девушки, наверное, давно собирают лесную малину, но они с Атти всегда друг друга дожидались.
Тонкая девичья фигурка солнечным лучиком мелькала среди высоких деревьев, растущих у самой кромки леса. Серебристые, словно подсвеченные белой луной длинные волосы свободно развивались за её спиной, так она торопилась. Он, любуясь ею сейчас, специально поджидал Венди, надеясь перехватить и, когда выскочил перед ней из-за дерева, девушка испуганно ойкнула и остановилась.
– Погоди, Венди.- Узнав того, кто занимал её мысли и о ком они вот уже месяц шептались с Атти, Гвендолин несмело улыбнулась, успокаивая дыхание. Конан… Ему было семнадцать и о его ухаживаниях за ней уже поговаривали и в их одале. Хакон даже подрался с парнем пару раз, а Астрид сказала по секрету, что Конану, её родичу, очень нравится Венди. Да и сам Конан при любой встрече глаз с неё не сводил. Вот и сейчас говорил, глядя на неё горящими глазами. - Жди сватов после сбора ягод. Я поговорил с отцом. Он рад породниться с домом Арне Грома. – Девушка прислонилась спиной к дереву и, лукаво улыбаясь, спросила.
– А ты не боишься моей фармор? – Конан подошёл совсем близко и, опершись ладонью о ствол, наклонился к ней, вдыхая её запах, любуясь нежным румянцем. – Ради такой красавицы как ты, я и с драконом сражусь, милая моя! - Он уже два года ходил в походы, не страшась врага, наравне с более опытными воинами, добывал богатство, чтобы жениться на Гвендолин. Ей скоро исполнится пятнадцать, самый возраст для брака. Девушка расцветала нежной, словно волшебной красотой и парни начали заглядываться на внучку вёльвы, но не у всякого хватало смелости просто приблизиться к ней. Конан наклонился ещё ближе, пытаясь завладеть так и зовущими его губами, но Венди нырнула под его руку и, отбежав, весело рассмеялась, счастливая от того, что такой видный парень выбрал её в жёны. – Ну что ж, попробуй, сейчас мой «дракон» в доме, варит снадобье для смельчаков. – И убежала, завидев невдалеке Атти, которая махала ей своим лукошком. Тихий девичий смех, секреты про самое-самое важное, пытливые вопросы, «а тебе кто?» «Да?! А как он…» Они не слишком часто встречались, работ по хозяйству у каждой хватало. И вот уже с полными лукошками они разбегаются по домам. Надо же, он и правда не побоялся и выходит из дверей её дома прямо навстречу. – Конан!- радостная улыбка сходит с её лица, когда она пытается поймать его потухший взгляд. Будто не замечая Венди, он идёт прямо на неё. Рассыпанные ягоды и горечь обиды, косые взгляды и перешёптывания за спиной… Он ушёл в поход и не вернулся, её так и не случившаяся любовь.
– Что ты ему сказала, бабушка?
– Правду.
Она знала. Даже мечтая о свадьбе с Конаном, Гвендолин знала, что ей суждено стать такой, как старая Волкири, она с рождения была предназначена для этого. Попытка изменить судьбу закончилась потерей надежды. И если бабку все в их селениях боялись, то к Венди, за её светлый нрав, наоборот тянулись и дети, и всякая живность. «Тебе не спасти весь мир, llys …» И всё же мечты о доме, добром муже и главное - о детях, не хотели покидать воспротивившуюся судьбе Гвендолин. Боги ведь могут изменить предначертанное, пусть не просто так, а для своих целей но могут. Ничто не происходит просто так…Тогда она сильно рассердилась на бабку и только брату, Рагнару, сразу почуявшему неладное, удалось найти нужные слова, ободрить подарить крошечный лучик надежды. И всё получилось. Брат отдал её замуж, как и обещал, когда она рыдала на его плече. И сам женился. Её брат Рагнар…
Рагнар…
Ей было шесть, а ему десять, когда между ними установилась неразрывная связь. Маленькая девочка шла в лес за братом. Она знала, где он, что случилось с отцом, и мысленно звала родичей за собой. Она нашла их в своём лесу… умершего отца и в миг повзрослевшего брата. Волки, две огромные туши, серой кровавой массой лежащие возле фигурок мальчика-воина и его младшей сестры. Рагнар, выкопавший укрытие и спасшийся от смерти, убив самку и добив раненного самца, перегрызшего горло их отцу… Венди сидела рядом с ними в яме и мысленно звала Арне и Харальда и они пришли за детьми, потерявшими кормильца, в одночасье ставшими сиротами.
И вот теперь, спрятав детей и недавно родившую Ингрид в домике Волкири и выставив защиту, она встала лицом к лесу. Зная, что надо торопиться, зная, что торопиться нельзя.
«Бьёрн, они слишком близко!» Она "видела" ладьи ворогов, с красными парусами у их берегов. И вздрогнула, когда в тишине утра раздался страшный рёв вражеского рога. "Нападай! " Сейчас бесполезно ругать себя за то, что слишком долго пришлось скрывать ей свою силу, заснула она в ней сном глубоким и только сейчас пробуждалась, черпая мощь родной земли и святого леса. Ой, как нужна ей та сила… Они задержались у родни не по своей воле. Ушла Волкири… Для Гвендолин невосполнимая потеря, боль её души, фармор. Они с братом похоронили с положенными обрядами старую вёльву, спасшую две жизни, Ингрид и новорождённой малышки. И словно этого было мало, снедала молодую женщину тревога. Мужчины ушли на охоту, оставив спокойные прежде берега и не ведая, что сила старой вёльвы надёжно защищала их дома от напасти. Нет больше Волкири. Только дух её остался.
Окутанная туманной утренней дымкой напряжённая, сосредоточенная женская фигурка у кромки леса. Гвендолин звала мужа и братьев, вся уйдя в себя… «Бьёрн!» Зашумели листья под влиянием мощной волны энергии молодой женщины. Всполошились птицы и лесные звери, стремясь спрятаться, дать дорогу воинам, уже вовсю спешащим домой. Новая волна неслась за первой, вселяя в бесстрашные сердца волнение и беспокойство, жажду скорее вернуться домой. «Бьёрн!» Она звала, всей своей силой торопя воинов, «Тебе не спасти весь мир, llys…» Но Гвендолин упорно звала своих мужчин, ушедших далеко в лес на охоту. Её род услышал, муж услышал. Они уже идут, она знала это, но вот успеют ли… «Тебе не спасти весь мир…» «Фармор, помоги!» И чертила в воздухе руны, шепча заклинанье: «lapu… s1alu…fo1s1alu… ha1g alu… Ungandiz…»
«Бьёрн, любимый…» десять лет, так много для их трудного счастья. Для их сладкого счастья. Она на это и не рассчитывала, но получила новый дар судьбы – мужа и детей, которых любила больше жизни… О, Фрейя всемогущая! Муж был её наваждением, с самого первого дня свадьбы. Его прикосновения, его молодая безудержная страсть. Его крутой нрав и умение веселиться. Его руки и губы и весь он, словно для неё созданный… Медовый месяц они практически не расставались. Разве что только кузнец вдруг не вспоминал, что надо бы намять бока Рыжему. Или уведёт её вдруг на кузню, в свой собственный мир. Потом началась такая для неё желанная семейная жизнь, всю зиму даря и получая тепло огня, её кузнеца. Там же на кузне они зачали Рольфа. Гвендолин восхищало умение мужа создавать из обычного куска железа то, от чего загорались глаза суровых воинов, за что они готовы выложить все свои богатства. Ещё больше - его умение, от которого загорались её глаза, как только она бросала взгляд на мужа, встречая его ответный взгляд. Слов не нужно.… Гвен понимала его, наверное, как никто, и знала, что скоро жажда позовёт его в другие земли. И они уплыли. Бьёрн и Клепп со своими жёнами и товарами. Им пришлось долго плыть мимо чужих берегов, но боги были милостивы. Попав в Бирку, Гвендолин возненавидела это шумное, полное чужих людей и мыслей место, их не всегда понятную речь и косые взгляды. Выгребную яму за палаткой, её первым домом. С тоской она прощалась с Мэвой, зная уже, что никогда они не свидятся больше… Прощалась с прошлой жизнью, и начинала по камушку строить новую, вместе с мужем. За эти годы он стал старше, серьёзней, выдержанней, ещё дороже. Её опора, её отчаянная страсть, её вечное беспокойство, её мучительная любовь. Он подарил ей детей... Подарил десять зим и вёсен… Но как же хочется ещё хоть немножко… Ней! Ей хочется ужасно много дней и ночей! Увидеть, как Рольф и Халльбьёрг вырастут и навсегда они уплывут за моря. Но она вырастит их, убережёт. Рольф, их первенец. Рольф, никогда не отступающий и не уступающий, уверенный в себе и знающий, что за его спиной нерушимой скалой стоит брат. Ради него Фрейя вернула Гвендолин старой Волкири и оберегала её. Всё, ради того, кто завоюет землю и будет править далёкой страной, а его потомка назовут Вильгельмом. Пусть и дадут ему прозвище Незаконнорождённый, но он будет Великим и прославится на все века. Фрейя, защити наших детей!
«Знаю третье я также, которым возможно
Врага волшебством оковать:
Иступиться заставлю оружье противника,
Не сможет разить его меч.
Мне известно четвёртое — если мне свяжут
Гибкие члены враги:
Прошепчу я заклятье и буду свободен —
Узы снимутся с рук
И верёвки с ног.
Знаю пятое я против стрел легкопёрых,
Что недруг направит на рать;
Как бы живо не мчалась
— стрелу задержу я,
Едва лишь увижу её.»
—Дай мне немного, ещё немного времени, Фрейя!
—Мама! Сзади! — Вырвал её из мира заклинаний крик старшего сына. Рольф, с мечом и топором под его руку, которые выковал для него отец. Он мчался наперерез огромному замахнувшемуся для удара германцу. За ним, как было всегда и как будет всегда, мчался Халльбьёрг. Мальчишки налетели на воина по бокам и вонзили топоры в незащищённые подколени, как учил их отец. Отступив и готовясь снова рубить и колоть защищая мать. Но из леса с диким рёвом уже бежал её медведь, сметая всех на своём пути. Она успела выхватить из ножен старинный клинок, так и не дочитав и обернулась, выбросив руку вперёд, сквозь звенья кольчуги вонзая его в живот врага. Так близко... так поздно...
«Всех ценнее то знанье, что знаешь один ты…»
Ней!... Бьёрн! Он столкнулся с грязным захватчиком, отшвырнув покалеченное и принявшее смерть от его руки тело, и принялся рубить, защищая семью. Двое маленьких воинов встали перед матерью мечи наголо, но трусливые псы уже бежали, захлебнувшись в собственной крови. Бежали под напором мощной волны воинов, хлынувших на берег из леса и соседних одалей. Они одним махом смели всех напавших в море, рубя и калеча, спасая и очищая свою землю.
И злые, жгучие глаза, схватившего её за плечи мужчины и оторвавшего от земли в бешеном порыве: "Жива!" И губы, родные губы на её губах и стон: "Жива..."

_________________

Пора урожая

Наклонившись, Ульрика помешала кашу, и устало стерла со лба пот, выступивший от жары. Неожиданный толчок маленькой ножки,  а может быть ручки, заставил ее присесть на лавку и опустить ладонь на округлившийся живот.
-Мой маленький мужчина, ты чего дерешься?- ее рука продолжала ласково поглаживать уже успокоившегося малыша, а сама девушка окунулась в воспоминания…
Тот день когда Ульрика поняла, что ждет ребенка… После шутки мужа, о том, что для такой малышки, она слишком много ест, слезы сами покатились из глаз, а сама девушка расстроенная убежала из дома, не понимая, почему стала такой нервной в последнее время.  Тор нашел ее у реки, заплаканную, но уже совершенно спокойную. Она сидела на берегу и задумчиво грызла камышовый  стебель. Мужчина сел сзади нее и обнял, положив руки на ее живот и крепко прижимая к своему телу. Ульрика откинула голову ему на плечо, с нежной улыбкой смотря на воду, где заметила небольшой выводок утят вместе с мамой. И вот так пока она глядела на это чудо, ее осенила мысль о том, что женские проблемы не посещали ее очень давно.  От этой неожиданной мысли, она прикусила губы и начала напряженно считать.  А потом счастливо засмеялась и, резко развернувшись в объятьях мужа, припала к его губам…
Ульрика мечтала подарить Торвальду сына, такого же крепкого, сильного и справедливого, как сам муж. Девушка наслаждалась своим положением, считая каждый прожитый день до рождения ребенка и сетуя на то, что они тянуться так долго…
А потом настала весна и льды освободили реки из плена.  Мужчины, засидевшиеся за зиму дома, прибывали в радужном настроении,  с шутками и весельем готовя свое оружие к новому походу. Ульрика старалась не показывать своего страха и печали, но ей казалось, что Тор все видит, не смотря на ее улыбку. Он стал еще более ласковым с ней и старался уделить ей больше времени. А она хоть и очень хотела, чтоб он остался, никогда не произносила этого вслух. Лишь в день его отплытия ей не удалось сдержаться, слезы сами покатились из глаз. Она бросилась в его объятия, прося  Одина о том, чтобы он вернул его домой живым.  Один раз она уже чуть его не потеряла, и совсем не хотела чтобы это повторилось.
- Я вернусь к рождению…- услышала она сквозь слезы его последние слова. Корабль уже давно скрылся в водной дали, а Ульрика все еще стояла на берегу и молила богов об удачи. Он обещал… А свои обещания он выполнял всегда!
Рядом что-то загромыхало, и девушка вынырнула из своих воспоминаний, оглядываясь по сторонам. Рабыня принесла воды. Ульрика поднялась с лавочки и продолжила готовку. Мужчины должны были скоро вернуться, и она  с нетерпением ждала этого дня.
Девушка открыла глаза, пытаясь понять, что ее разбудило среди ночи. Снаружи не раздавалось ни звука, да и в доме тоже было достаточно тихо. Вдруг резкая боль охватила живот и Ульрика замерла. Боль отпустила на некоторое время, но потом все повторилось снова. Осторожно поднявшись с постели, девушка подошла к  Тордис, их рабыне и, разбудив ее, приказала поставить  чан с водой, а также позвать повитуху. Похоже ее время пришло…. А Торвальд еще не вернулся…
Ульрика не знала, сколько прошло уже времени, но ей казалось что вечность. Она устала... Ее волосы и рубашка были мокрыми от пота, а силы на исходе, а малыш все еще не появился на свет. Когда боль была совсем невыносимой, ее крик оглашал весь дом, а пальцы вцеплялись в шкуру под ней. Но она старалась слушать, что ей говорит повитуха и следовать ее советам.
- Еще чуть-чуть, девочка, давай помоги нашему сыну, ты же сильная,- услышала она сквозь пелену тумана, окутавшего ее сознание, а перед глазами возник образ мужа. И Ульрика, собрав все свои силы, напряглась еще раз… Долгожданный крик младенца вырвал из ее груди облегченный вздох, уже через секунду она провалилась в глубокий сон… Ты не успел…
Девушка проснулась… опять ночью, в горле было сухо и очень хотелось пить, но еще больше ей хотелось увидеть ребенка, ведь она даже не знала кто родился…
- Тордииис, - прохрипела она, пытаясь подняться с постели. – Принеси воды и… где малыш?
Где-то сбоку послышались шаги и Ульрика, повернулась в ту сторону… К ней медленно шагал ее мужчина, а за ним семенила рабыня с маленьким свертком на руках. На глазах девушки появились слезы,  и она смахнула их рукой, нежно улыбаясь Тору.
- Ты вернулся, - прошептала Ульрика, чувствуя, как счастье переполняет ее. – Ты вернулся, викинг…
_________________

- Моему сыну сейчас девять...- Она делала вид, что спит, но при этих его словах затаила дыхание. Предрассветный час, когда тишина полна неслышных голосов. Когда мир, кажется, открыл все двери, а ты стоишь перед ними и не знаешь в какую войти. Где тебя примут с распростёртыми объятиями, а куда не пустят, как не стучись... Час, когда признания готовы сорваться с уст, не пожалеть бы о них... Он уткнулся подбородком в рыжие локоны на её макушке, укрыв в своих объятиях худенькую, горячую строптивицу. Дочь Эрманариха не разочаровала его, её тело пело в его руках, отзываясь даже против воли на его прикосновения. У него самого полыхал тот же огонь в крови, но терпелив был Эйнар, настойчив. Укротить, приручить такую женщину, как Фрида, не сломать её, вот его цель. Пусть сейчас она отвернулась и лежит тихонько так, возможно привыкая к нему. О чём думает его медноволосая валькирия. Вспоминает ли его ласки или плачет о своём прошлом слезами души.
- Говорили забрали германцы выживших в полон, тогда, пять лет назад. Искал я его на чужих берегах, потом наёмником стал и снова искал. Последний след привёл меня в городок один на берегу Рейна, Андернах.- Напряглась вдруг спина женская, рванулась рабыня развернуться лицом к нему, но прижал её Эйнар ещё крепче к себе. - Тихо лежи. Дождь потушил пожары, мало чего осталось к утру. Не было там сына моего, не было Вигге. Всё обошёл я. Караваном по Рейну плыли мы из столицы за кораблём отца твоего. Чуть опоздали, приплыли в разграбленный город, на пожарище.- Замолк Эйнар... Тогда, в Андернахе, всколыхнулось в нём неожиданной болью воспоминание о сгоревшем доме своём за холмом, на его родной земле... Накатило отчаяние, никогда уже не найти ему сына, убили почти всех дворовых и жену...
- Объявил он награду за тебя, приказал нанимать людей для поисков, только где искать и кому. Не нужна ты жениху своему трусливому. А я не собирался возвращаться. Все поиски и работа у меня там закончились. Плыву я на золотой берег, на землю богатую, в Исландию. - Затихла девушка, текут слёзы горькие по её щекам, капают на руку его. - Узнал я родича своего. В кузне за горном лежал, мальчишка совсем, чуть старше сына моего. Похоронил его вместе с вашими, а сам в путь отправился.- Забилось, заколотилось под его рукой сердечко девичье, но молчит она, только слёзы старается утереть и сдержать, вся в слух превратилась. - Не тебя я искал, дела у меня тут были, но видно Норны любят пошутить. - Эйнар отодвинулся от Фриды, сел, прислонившись к камню и глядя задумчиво на реку. Прозрачная утренняя дымка таяла, скользя по траве и исчезая в водах реки. Тихо плескалась вода у берега. Просыпалась природа, солнце всходило и вот уже зашумела жизнь в одале. И решил для себя Эйнар, что возместит он свою потерю, забрав дочь Эрманариха себе навсегда. А чтобы не было у неё сомнений, в жёны возьмёт. Сыновья ему нужны законорожденные, продолжатели рода его.
- Поедешь со мной по своей воле.- Уже не вопрос, а утверждение. Но отпустило в груди что-то, когда кивнула почти незаметно, молчаливая, притихшая. Она, осторожно поглядывая на него, одевала платье и возилась с волосами. Что ещё сказать, не привык к болтовне он с бабами. А эта к тому ж рабыня пока. - Дом построим, хозяйство заведём. Есть надел у меня там от края земли до края и люди свои работают. Семьи тех, что на вёслах драккара моего сидят. Дети пойдут, забудешь о плохом. - Встал Эйнар, не одеваясь пошёл к реке, окунулся и натягивая штаны и рубаху стал решать, что в первую очередь делать будет.
- Стой!- Схватил за руку, направившуюся было к одалю, Фриду. - Вместе пойдём. - А сам, как коснулся её так снова уложить на землю захотел, глаза загорелись, тело заныло, да что же это за напасть-то такая... Прижал накоротко к себе. Поцеловал нежно губы припухшие. - Ты как? Не болит нигде? - Отвёл кудряшки с лица, в глаза прозрачно-карие старается заглянуть, душу её увидеть. - Фрида... Не обижу. - Поцеловал ещё раз, словно запечатал уста её. Со временем разговорится дева молчаливая, со временем всё пройдёт и боль забудется, если не будет её больше, боли этой. И повёл её за собой.
С утра предстояло много дел. Он отправил обещанную за рабыню плату на двор Хальвора Смелого, для Торвальда. Тому не до рабыни было, скорей всего. Столько сговоров в селениях после похода,суета, медовый месяц да празднование свадьбы продолжается. С Атли долгий разговор не получился. Он со слова первого понял всё. Жаль родичей терять, но у каждого своя дорога. Вон брат всё о Зелёной стране нет-нет, да поговаривает. Молод ещё, а туда же. Развеселила его прижимистость Неуязвимого, с выгодой отдал он девку, хороший хозяин у сестры будет. Жалел только, что не останется Хромой на свадьбу Рыжего, и не видать ему, как шапку свою родич съест. Посмеивась, вспомнил Эйнар времена былые. Но пора. Фриду он оставил в доме родича, приказав помогать по хозяйству и ждать его возвращения. Сам же к Волкири отправился с дарами. Вытащила его старая вёльва с того света двадцать лет назад, не болит больше нога его. Теперь для жены ему зелье нужно. О будущем чего спрашивать, сам он его добудет себе, а вот девку жалко, молода ещё, а столько боли. И нога неправильно болит. Поворчала на него Волкири, но не отказала, дала мешочек и другой с чем-то. Наказала, как принимать. Не будет больше боли, а хромота скорей останется. Спрятал зелье он на груди и дальше пошёл.
За утро сделал всё, что запланировал, разобрался с насущным и не стал задерживаться. Посадив впереди себя дочь Эрманариха, отправился Эйнар на своём гнедом в соседний одаль за холмом. Туда, где дом был его построен и жил он с семьёй своей когда-то давно, в другой жизни... Там ждал его крепкий испытанный в дальних морях, драккар. Драккар, готовый плыть на Север, в страну Исландия, где земля богата лесами,а леса дичью. Где родятся его сыновья и дочери. Там, где начнут они с Фридой новую жизнь.

_________________

В игре принимали участие:

• Астрид - Croshka
• Атли Одноглазый - Электра
• Брунхильда - Муза
• Бьёрн Безбородый - Фройляйн
• Гвендолин - froellf
• Ингвар Странник - Leleta
• Ингрид - Missis Cullen
• Клепп Большой - anel
• Мэва - Solnyshko
• Рагнар Бесстрашный - Virgin
• Раннвейг - Топаз
• Сигвальд - happy girl
• Торвальд Неуязвимый - Танюшка
• Ульрика - nikulinka
• Фрида - НАЙТОН
• Хакон Рыжий - Электра
• Харальд Гордый - Фройляйн
• Хельга - masik
• Эйнар Хромой - froellf
_________________