IrinaAlex:
Примите в читатели!
Какими предусмотрительными оказались господа Дубровины.
И на ЭТИХ Таня променяла Костю...
lor-engris:
Всем доброго дня!
Для меня ценны все комментарии, даже самые зафлудильные
Просто так и не разобралась до конца, что считать флудом. Бывает, люди обсуждают роман и героев, но в несколько отвлеченном ключе, и им говорят: "не флудите". А бывает, что тема к роману ну никак не относится, а флуд не стоит.
Виталик и Лена - это отдельная, но очень любимая мной тема. Все события и герои романа вымышленны полностью, т.е. писала я их без отсылки к конкретным людям, а вот у Баренцевых много реальных черт дорогих мне людей. Поэтому писалось о них легко и весело... до больницы. В больнице уже включилась моя воспаленная фантазия))) Прототип героини лежал в неврологии недолго, с конкретным диагнозом и уже в зрелом возрасте. С Леной все будет хорошо, ей еще надо родить Виталику троих детей и понянчиться с внуками
У них в семье так заведено: не врать и не юлить, что бы ни случилось. От растягивания правды ему легче не стало бы. Что больнее: отхватить ногу сразу или медленно перепиливать ее тупым ножиком? (ух сравнение, брр). Изначально планировалось, что Косте все расскажут девчонки, но я сняла с них эту ответственность. Не хотелось мучить Костю еще и сомнениями: врут ему или нет.
Совершенно верно, такое бесследно не проходит. А способность ходить у своей болезни Костя буквально выгрызал, и не один год. Он и раньше был сильный, а теперь отринул все кроме своей цели: выкарабкаться.
Лучше не представлять, что с ним было бы, не окажись Виталик наблюдательным парнем и не прояви сострадание Леночка. И Янка вот доброе дело сделала, как оно аукнулось.
Финальная сцена в палате вытянула из меня все соки. Вросление для Кости стало в буквальном смысле болезненным. И родные рядом... но он не знает, что чувствовать, не может найти ответы на вопросы "почему" и "за что". И страдания Тани, о которых будет сказано в дальнейшем, несмотря на всю искренность, кажутся детскими, комичными даже.
А Володя в следующих главах снова смалодушничает. Решит проблему путем наименьшего сопротивления, считая, что теперь повод точно есть.
В такие минуты автор чувствует себя скотом и идет писать НЦу. Обычно помогает, но не в этот раз.
Я думала, что его где-то закрыли, в каком нибудь подвале, пока Таня замуж не выйдет. 
Оказываться всё намного серьёзней, даже очень серьёзно. 
Я предупреждала, что будем грустить, верили не все) Если серьезно, то такие эмоциональные кочки через главу не есть хорошо. Учитывая, что перед этим были Лаперузы с уточками... Да, взвалила я на себя и на вас.
Про подвал: заперли бы, рано или поздно пришлось выпустить. И Костя, радуясь, домой бы пошел? Как минимум заявился бы к новоиспеченным Дубровиным "в глаза посмотреть". Даже избитый, зализал раны и приполз бы. Задача была: вывести из игры на максимально длительный срок. Покалечить, но не убить.
Но после этой главы, да простит меня Втулкин, Кося стал номер один. Всё в нём есть, и трагедия, и стойкость, воля и сила духу. Настоящий мужчина. Эх, а ведь Костя - далеко не положительный герой станет. Без некоторой романтизации, конечно, не обойдется, но он будет играть без правил, в духе того времени, когда оно настанет. Но кривлю душой, сама его люблю. Больше - того романтичного мальчика, который гулял по Москве с любимой. А вот матерый волк, каким он стал... рядом была женщина, которая любила его всей душой. Любила, поддерживала, прощала, никогда и ни в чем не обвиняла, даже узнав, что он натворил и от чего бежит. Соня. Но Соня - ребенок. Равную же себе Костя так и не нашел.
Я стараюсь записывать на салфетках) Переплелось все сложно, и некоторые ниточки выскальзывают. Плюс задумка иногда меняется и дополняется прямо по ходу действия. Одну грубую несостыковку недавно выловила, переписала. Так что никакого мошенничества, все методом проб и ошибок.
тяжёлая для меня вышла.. душа болит за Костю
Катя, спасибо. Дальше будет морально легче.
Рыбка маленькая, скромная очень. Если не надо, то не будет)))
Фух, прижились) Я боялась, что не примете и закидаете нас тапками в смысле "куда ж еще".
Все будет: и мысли, поступки и все-все перечисленное. Это же роман, поэтому так просто не отделаться
Отдельная история про него меня, чего доброго, вынесет, но в Костю мы еще "влезем", когда он в Москву поедет. Хорошо так влезем, еще надоест, поэтому будем разбавлять. Столько народу не поженено
Я рада, честно. Раз цепляет, значит, живой.
У дитя уже рефлекс: раз мать ни с того ни с сего лезет целоваться, значит, где-то приветы передают))) Спасибо!
С удовольствием принимаю.
И не только они, да-да.
Таня не хотела менять. Но ситуация казалась ей безвыходной.
Огромное всем спасибо за комментарии! И отдельное - за то, что вы есть
Ejevichka:
Доброе утро!
Мы все разные. Кто-то вообще не помечает флудом. Кто-то и не знает, что надо) Авторы тоже разные: кто-то не желает терять ни слова из читательских отзывов, даже если они ни о чем и даже не о произведении, кто-то удаляет все. Ты сама реши, что для тебя ценно, как для автора и хозяйки темы.
Свет, это ведь твой роман. Ты сама решаешь, еще или не еще. И у тебя замечательно получается! Не часто случается читать такие произведения не только в СТ, а и вообще. Вот правда! Так что успокойся и твори дальше!
Mira g:
Доброго дня всем.
Вторая половина главы тяжелая конечно, эмоционально выматывающая. Костю очень жаль, и как повезло что рядом оказались люди которые смогли помочь, не прошли мимо.
Мне очень понравились Леночка с Виталиком, надеюсь у них все сложиться хорошо.
Мучает меня только один вопрос - кто и зачем? Будет ли это ясно в дальнейших главах?
Спасибо большое за проду)
Костя конечно как главный герой очень мощная интересная фигура. И как только о нем заходит речь - он собой двигает всех остальных и выходит на первый план.
Арвен:
Всем привет.
Я наверное пропустила это предупреждение.
Ничего ни хочу знать. Ну хорошо, пусть не положительный, но я всем сердцем переживаю за него. С учётом что уже знаем какой он был в начали своей истории, и каким он стал теперь. Безумно хочется почувствовать какой он в средине.
А он ее? Знаю, знаю бегу впереди паровоза.
Очень жаль
Не дождёшься от нас никаких тапок, даже и ни жди.
lor-engris:
Невольно вспоминаю СИ, где через километры сообщений ни о чем не продерешься, и мудрые мысли тут, которые к произведению вроде не относятся, а удалять не хочется совершенно...
Давайте так: флуд - это нечто совсем уж бессодержательное. Все, что для автора, про автора и о героях оставляем) Их ведь можно по-разному обсуждать. Хотя, повторюсь, желание черкнуть пару строк в моей теме, неважно, какими будут эти строки, для меня уже ценность.
Снимаю галку) Распечатаю твои слова и повешу на стену в качестве мотивации. Приятно
Спасибо!
Про "куда ж еще": опираюсь на свой опыт как читателя. Уже не помню, какой автор (читала давно и не дочитала, не запомнилось) долго мусолил в начале произведения биографию главных героев. И вот, когда я знаю про этих героев уже практически все, на меня, как из мешка, вываливают десяток новых персонажей - "одинаковых с лица", и про них ничего толком не говорится, ни портрета, ни характера. Профессия - и ладно, причем половина из них вроде одной профессии было. И вот заговаривает с главным героем Вася - я пытаюсь вспомнить, кто это. Потом оказывается, что с героем уже битый час беседует Сережа, а я до сих пор ищу в тексте упоминание, who is Вася
К чему говорю?))) Не хочу, чтобы в романе были "проходящие" герои для массовки и в то же время сомневаюсь, не перегрузила ли излишними деталями. Как-то так)
Хочется верить, что неравнодушные люди были, есть и будут. Косте повезло настолько, насколько это вообще возможно. Добра он не забудет.
Я рада, что понравились) Если судить по роману в целом, у них будет лучше всех)))
Будет, конечно, а иначе зачем поднимать эту тему? Другое дело, что назвать конкретную главу не могу. Что-то разрешится сразу, что-то - уже ближе к концу романа.
На здоровье!
"Серый кардинал", да) Его не всегда видно, но он всегда здесь. Костя, к сожалению или к счастью, не из тех, кто может спрятаться за фикусом)
Спасибо!
Я обмолвилась перед 23-ей главой вроде, но мельком. Следующие главы будут более-менее жизнеутверждающими
Бальзам на мои раны
Но эта середина как раз самая сложная. Нить между двумя совершенно разными людьми.
Такую фразу красивую приготовила, но спойлерноооо...
Жаль, но иначе бы не вышло.
А я все жду, что когда-нибудь спихнут с небес на землю)))
ishilda:
Долго обходила историю стороной, боялась, что не понравится. Ошиблась. Второй день читаю не отрываюсь. Огромное вам спасибо
Пошла читать дальше)))
bazilika:
Света, спасибо за новую главу!
Начало было таким сочным и вкусным... кориандровый мед и Леночка, объедающаяся зелеными яблоками и сползающая с глининистых склонов на пятой точке, семейство с достославной фамилией Гриневы, Петя и болезный Виталик - все были так очаровательны,что я долго тупила и не могла вспомнить, о чем же говорит мне фамилия Баренцев)))))
И только когда появился бессловесный, поломанный, но все же хоть разумно моргающий Костя, до меня дошло, то Виталик - будущий кудрявый и широкий владелец Афины-Паллады в галстуке с оливками.
И это помогло пережить с Костей его слезы.
Леночку жаль, но уже прочитала в комментах, и поняла, что и Виталик- младший ее сын, и еще двое отпрысков будут в наследниках кудрявого ресторатора. Света, расширяющаяся спираль новых действующих лиц у тебя получается абсолютно естественно, оправдана ходом повествования, да еще и, как сейчас, например - выстраивает таким способом тяжелую главу, что оплетает всю ситуацию с Костей кружевами жизни уже засветившихся в современности персонажей, и смягчая ситуацию, и подчеркивая его белую боль. Помню и фразу о том, что на ситуацию Леночки под другим углом помогла посмотреть история Кости- об это будет подробнее?
Светик, еще раз спасибо!
lor-engris:
На здоровье! Старалась.
И только когда появился бессловесный, поломанный, но все же хоть разумно моргающий Костя, до меня дошло, то Виталик - будущий кудрявый и широкий владелец Афины-Паллады в галстуке с оливками.
И это помогло пережить с Костей его слезы. Начало главы - как ударная доза витаминов перед эпидемией гриппа) Не хотелось голимой печали, вот и разбавила "приключениями" Леночки, муками любви Виталика и простыми радостями обычных людей, у которых распланирована жизнь на двадцать лет вперед. Опознать громогласного Витю Амундсена в робком болезненном Виталике довольно сложно
Но Виталик в своих оливках доволен и счастлив, чего не скажешь о Косте.
Костя выкарабкается. Поплачет и выкарабкается, ведь терять ему нечего, отступать некуда.
Света, обожаю тебе плюсовать
Лена иначе уже взглянула, Виталик в процессе, но я надеюсь к этому вернуться.
Новые персонажи еще будут: окружение Кости (наработки есть по ним, и солидные), окружение обоих антагонистов (тут все будет очень кратко, вполне возможно, что без фамилий, не люблю о сволочах писать), хирург Дементьев, персонал одного нужного, но не очень приятного госучреждения, шумное семейство из Мелехова, один не в меру инициативный дедушка и тетенька-которой-больше-всех-надо оттуда же, Человек с автоматом (их будет несколько, но этот особенный) и Катя Лужина. Хирург Дементьев и Катя Лужина стоят особняком, причем, судьбу Кати я не могу решить до сих пор. Это к вопросу о "равной женщине"
Марина, добро пожаловать!
Mira g:
Доброго дня всем.
Ну, конкретную главу называть и не надо) Главное что маски будут снят)
Не требует еще наш "серый кардинал" себе отдельную историю?)
lor-engris:
Всем здравствуйте и с наступающей весной!
Любаша, Лиана, спасибо. Очень рада видеть в теме, буду стараться не разочаровать)
Для этого мы здесь и собрались, разве нет?
Я обещала "додать" всем экранного времени: и Олегу с Динкой, и Паше с Соней, и Косте (перечисляю не по степени важности, а по порядку появления в романе, так привычнее), но отдельную историю про каждого не потяну. Это ж придется заново погружаться
Возможно, появятся бонус-рассказы о тех или иных героях, потому что охватить все нереально.
В любом случае, до конца еще далеко. Может, они еще успеют приесться)))
lor-engris:
» Глава 27. Есть ли жизнь после свадьбы
Зима 1985 г.
Лифт снова не работал. Таня неуклюже ползла на шестой этаж, подолгу останавливаясь после каждого лестничного пролета, чтобы унять одышку и бешено колотящееся сердце. Путь, который прежде занимал у нее от силы три минуты, казалось, растянулся на целые часы.
Наконец, лестница осталась позади, и Таня, отдышавшись, полезла в сумочку за ключами. Пальцы после крепкого мороза слушались неохотно – не спасали даже неприлично толстые шерстяные перчатки. Для московского января такие пришлись бы в самый раз, а тут лишь позволяли не отморозить руки. Тане еще предстояло убедиться, что температура, всю зиму стабильно держащаяся у отметки минус двадцать семь, и снегопад в двадцатых числах апреля – для ее новой родины в пределах нормы. Зато снега на зимние праздники выпало столько, что до сих пор расчистить не могли: постоянно сыпался новый.
Ребенок в животе нетерпеливо толкнулся, намекая, что пора бы уже нырнуть в тепло и перекусить. Таня почувствовала такой волчий голод, что от неожиданности выронила ключи. Кряхтя и держась за гладкую, выкрашенную в светло-зеленый цвет стену, наклонилась за ними, медленно подняла, за что удостоилась еще одного нетерпеливого пинка изнутри.
– А мы с тобой не лопнем? – поинтересовалась она у живота.
Ребенок, видимо, считал, что не лопнут, и толкнул мать в третий раз, а есть захотелось уже нестерпимо. Это при том, что, выходя из дома час назад, Татьяна плотно пообедала.
– Нет, дорогой. Чаю с вареньем я нам организую, но вот остатки рулета и макароны – уволь. Они на ужин. Не знаю, как тебе, а мне за декабрьскую прибавку до сих пор стыдно.
Вечно заедающий замок в конце концов поддался, и Таня очутилась в полутемном квартирном «тамбуре». Ей предстояло сражение с еще одной, на этот раз собственной дверью.
– Уф... знаешь, иногда я даже жалею... что твой дедушка... от нас съехал. При нем... хотя бы двери... нормально... откр-рывались. – Она толкнула дверь плечом, и замок наконец-то провернулся. – Да неужели?! Неужели есть люди, которым не приходится с боем ломиться в собственный дом, как думаешь? Все, завтра вызову слесаря. Надоело.
Беседуя с животом таким образом, Таня включила свет, повесила на крючок новое пальто (старое на ней уже не сходилось) и принялась снимать сапоги. Узкое зеркало в полный рост отразило ее во всей красе: отекшую, расплывшуюся в талии, с неряшливым после шапки пучком на голове и уродливым пигментным пятном над верхней губой. Она поспешила отвернуться от своего отражения и пройти на кухню.
За время беременности у Тани, которая никогда прежде не переживала о собственной внешности, проклюнулись все мыслимые и немыслимые комплексы. Ей чудилось, что люди на улице только и делают, что смотрят вслед и показывают пальцем, в транспорте все беззастенчиво пялятся на ее живот, а место уступают жалостливо, как инвалиду Великой Отечественной войны. Будто у нее на лбу выведена вся подноготная: какой на самом деле отвратительный человек Татьяна Петровна Дубровина – предательница, тунеядка, ужасная жена и в перспективе ужасная мать, которая даже не в состоянии сшить ребенку пеленки. Все выходит вкривь и вкось...
Таня вытерла слезы с холодных щек, шмыгнула носом. Ее настроение менялось со скоростью света: слушая по радио юмористическую передачу, она могла вспомнить увиденного на тротуаре мертвого воробья и разрыдаться, чтобы через минуту снова улыбаться, глядя на детскую кроватку, которую взялся было собирать Володя.
Взяться-то взялся, но практически сразу угодил себе деревяшкой по пальцу, разозлился, плюнул и решил дождаться Алексея Кирилловича. Тот, по хвастливому утверждению сына, мог при необходимости спаять из груды металлолома небольшой самолет. Насчет самолета Таня сильно сомневалась, но кроватка у свекра получилась очень даже хорошенькая. Тане нравилось гладить деревянные прутья, скрести их ногтем и украдкой вдыхать слабый запах лака.
– Как думаешь, твой отец сегодня объявится? – спросила она, наливая воды в чайник и осторожно опуская его на плиту. Слезы на щеках успели подсохнуть и теперь неприятно стягивали и без того сухую кожу. – Или у него опять «безумно важные дела», после которых рубашки от чужих духов не проветришь?
Заметив на клеенке утренний кофейный «круг» от чашки, взяла с раковины влажную тряпку и принялась оттирать. Таню передернуло, когда по столешнице пробежал жирный таракан и скрылся в щели между подрагивающим холодильником и стеной.
– Хотя нам с тобой и лучше, правда? – продолжила Таня, заставив себя отвернуться от холодильника. – Можем до вечера слушать пластинки, съесть весь рулет и лечь спать на полу. На кровати ведь жарища, а наш папа не верит.
Малыш завозился в животе, но активно выражать свою общественную позицию не спешил. Он еще до рождения был дипломатом и старался, чтобы хорошо было всем. Словно догадавшись, что давит маме на поясницу, перекатился чуть вперед, и напряжение пусть ненамного, но ослабло. Большой уже, скоро ему совсем будет негде развернуться...
«Он» – не потому, что мальчик. Ребенок. И хотя все приметы указывали, что родится именно сын, в глубине души Татьяна мечтала о дочери. Хотела назвать Олей, Олюшкой, в честь мамы. Заикнулась было при муже, но Володя не на шутку рассердился: «Какая еще девчонка? Сказано же тебе, будет пацан!»
Больше на тему имени и пола будущего ребенка Таня с ним не заговаривала.
Какая разница, сын или дочь? Она любого будет любить, только ради этого малыша и живет. Встает по утрам, сует отекшие ноги-тумбы в тапочки, идет умываться и готовить завтрак. Будит мужа, гладит ему рубашки и костюмы, кормит, поит, с улыбкой желает удачного дня и подставляет щеку для ставшего дежурным поцелуя. Медовый месяц продлился ровно столько, сколько потребовалось Таниному животу, чтобы полноправно заявить о себе. С тех пор все искренние поцелуи только животу и доставались. Таню, в лучшем случае, небрежно клевали в щеку. Или трепали по волосам, как треплют по холке любимую овчарку.
Не то чтобы ее задевала собственная непривлекательность (да она только радовалась, что больше не интересует Володю в этом смысле), однако острая нехватка банального человеческого тепла заставляла ластиться к мужу, буквально моля о прикосновении, объятии, поцелуе – не в живот, а хотя бы в щеку. Только без принуждения!
Володя же приходил домой морально убитый. Проглатывал заботливо приготовленный и разогретый к его приходу ужин, минут десять пытался поймать крохотные Серегины (это он незаметно для себя и окружающих решил, что его сына будет звать Сергеем) пятки, сопровождая поимку глуповатым воркованием, и заваливался спать, отвернувшись к стене.
Такой вот замкнутый круг.
– Глупости все это. Мы счастливы! – в сердцах сказала Таня, замирая посреди кухни. – Мы очень-очень счастливы! У нас замечательная квартира, своя машина, кооператив в центре города, мы ни в чем не нуждаемся. Мой муж не пьет, не играет и любит нашего будущего ребенка. Мы живы и здоровы, в конце концов! Скажи, разве этого мало?!
Она обняла живот левой рукой, улыбнулась печально. Ребенок притих. Видимо, ждал, когда мать закончит ораторствовать и, раз уж на кусочек рулета с мармеладом рассчитывать не приходится, можно будет сунуть в рот палец и подремать.
– Господи, что я несу... Квартира? Машина?! Что со мной стало, малыш? В кого я превратилась?
Таня выключила закипевший чайник, но чай наливать не стала. Плеснула в кружку кисловатого ягодного морса и ушла в гостиную.
Она долго перебирала в шкафу грампластинки, не зная, какую поставить первой.
– Ты кого предпочитаешь, Рахманинова или Бетховена? – Таня вытянула гудящие ноги, рассматривая обложки пластинок в своих руках, будто не выучила наизусть, как выглядит каждая, а видела их впервые. – Или все-таки рулет?
В животе жалобно заурчало. Таня хихикнула и, не глядя, взяла из высокой стопки третью пластинку.
– Могу предложить только яблоко. Маргарита Ивановна сказала не переедать. Это вредно для здоровья, а мы с тобой хотим быть здоровыми, верно? Но, честно говоря, я бы тоже сейчас не отказалась от рулета, – виновато призналась она после небольшой паузы и потянулась к проигрывателю, по-прежнему не догадываясь, какая пластинка им досталась. – Ох!
И как только рука не дрогнула, когда Таня опускала иглу?
Раритетный патефон, подарок отца на двадцать второй день рождения, застрекотал, принимая пластинку, и по комнате разлились первые нежные ноты «Лебединого озера». Таня всхлипнула.
– Я тебе раньше не рассказывала, – подступившие слезы душили, напрасно она сглатывала и моргала, – «Лебединое озеро» любил слушать Костя. А я слушала вместе с ним эту пластинку, хотя играла адажио на экзамене, и оно мне настолько приелось, что потом долго не могла вспоминать без содрогания. Мы сидели рядом, обнявшись, и я чувствовала, как у Кости по спине ползут мурашки... совсем как у меня сейчас. Он... он мечтал увидеть этот балет вживую, и мой папа, твой дедушка Петя, пообещал достать нам билеты. Но мы... мы уже никогда не сходим куда-нибудь вместе. Он... он далеко, он очень далеко отсюда, и... если бы я верила в рай... я бы сказала, что он...
Таню испуганно толкали изнутри маленькими кулачками и пяточками, а она бездумно гладила живот и выла на одной ноте, впав в непонятный транс.
В таком состоянии ее и нашел Володя, приехавший за какими-то бумагами, которые хранил дома в сейфе. Не сумев достучаться до жены – та смотрела в пустоту и беззвучно шевелила губами, – Дубровин выдрал из патефона злосчастную пластинку и, приложив значительное усилие (крепкая оказалась, зараза), разломал пополам, швырнул обломки на пол.
– Таня, ты слышишь меня? – обеспокоенно спросил он, взяв Танино лицо в ладони.
Она вздрогнула и очнулась.
– Извини, я... немного задумалась. Все в порядке.
– Не пугай меня так больше! Вон Сергуня уже канкан пляшет, никак дозваться не может.
Володя, наплевав на легко мнущиеся брюки делового костюма, опустился на колени и, чуть приподняв растянутый свитер, приложил ухо к круглому Таниному животу.
– Ну, все, все, не прыгай там, все хорошо, просто у нас очень впечатлительная мама, принимает близко к сердцу всякую ерунду. Творческие люди, сынуля, они такие... Таня, мне повторить мою просьбу? – спросил он резко изменившимся тоном. – Знаешь, я думал, что со второго раза мы точно друг друга поймем.
– Да... нет... то есть не надо повторять, я все поняла, – забормотала она, дрожа. – Извини.
Дубровин поцеловал ее в живот и поднялся с колен. Заговорил убежденно, блестя карими глазами:
– Малыш, это ребенок. Наш любимый, самый лучший, но ре-бе-нок. Он не понимает, что мы ему говорим. Он откликается на наши голоса и твое настроение, только и всего. Не грузи дитё своими душеспасительными беседами! Честно, лучше бы ты с ним сюсюкала, как другие беременные! Если не с кем поговорить – сходи к соседям, в магазин, в парк сходи. Поговори со мной, наконец. Только не сейчас, сейчас я тороплюсь. Давай как-нибудь на выходных, а? – добавил муж, подумав. – Ты же знаешь, мне для вас ничего не жалко...
– Я знаю, Володя, но...
– Ты обещала мне, что тема закрыта. Говорила, что все, отпустила. Я тебе поверил, а ты продолжаешь нервничать и грызть себя. Его нет, Таня, понимаешь?! Нет его! – Муж схватил ее за плечи и несильно встряхнул. – Я не осуждаю тебя за те чувства, но надо жить дальше.
Татьяна закусила губы. Сейчас, в далеко не ласковых руках человека, с которым она связала свою жизнь, ребенка которого носила под сердцем, она чувствовала себя как никогда одинокой.
– Обними меня, пожалуйста.
– Ну, все, все. – Таню полубоком, чтобы не придавить маленького, прижали к себе. Она коснулась щекой сильного плеча, успокоенная чужим теплом. – Проехали. Танечка... Я очень сильно тебя люблю. Мне жаль, что мы так мало видимся и ты обижаешься на меня за это, но, Тань, осталось совсем немного. Ты только представь! У нас будет монополия. Крамаров говорит, что вовремя начали и, если дальше так пойдет...
Дальше можно было не слушать. Вот уже полгода, как ей чуть ли не ежедневно скармливали байку о Крамарове, «вовремя начали» и «дальше так пойдет». Таня может цитировать по памяти избранные места. На словах все звучит правильно и логично, однако время идет, а лебеди, раки и щуки все никак не могут оттянуть свой воз в сторону монополии или хотя бы финансовой независимости. Деньги варились в котле бесконечно, выручка покрывала расходы, однако ни о какой прибыли речи не шло. Если бы не «черные схемы» Дубровина-старшего, им троим (почти четверым) не на что было бы жить.
Не пора ли угомониться и признать, что капитализм – дело проигрышное и для честного человека в чем-то даже позорное?
– Поступай, как знаешь, Володя. Я буду тут. Где еще мне быть?
Она не хотела, чтобы это прозвучало скептически. Правда, не хотела.
Дубровин закатил глаза.
– Ой, вот только, пожалуйста, не начинай!
Таня высвободилась из Володиных рук. Иллюзия доверительных отношений между мужем и женой снова развеялась. У нее никого нет, кроме ребенка.
Отец? Тот в Москве работает, как проклятый, и не на благо науки, а ради несчастной прибыли. Подруги? После... всего, что случилось летом, Яна и Тата больше не хотят с ней знаться, а подружиться с кем-то еще Таня не успела. Она целый день находилась дома, выбираясь только в поликлинику, в магазин или в парк. Готовила, стирала, убирала, шила, боролась с тараканами – мерзкими живучими тварями, которых не было разве что в спальне.
«Не понимаю твоих претензий, – щебетала по телефону Регина. – Сиди и радуйся, что хорошо устроилась!».
После этой фразы Таня обычно прощалась, ссылаясь на важные дела, и клала трубку.
Устроиться-то она устроилась, вот только хорошо ли?
Лето 1984 г.
Таня постаралась уложить в голове те события максимально компактно, лишив их красок и эпитетов, чтобы не сойти с ума и не сделать того, о чем потом будет сожалеть.
Правда, кое-что все-таки вышло за узкие рамки путевых заметок.
Замуж? Согласилась. Что ей оставалось делать?
Условия? Владимир ничего не должен знать о нашей сделке. Супружеская верность, взаимоуважение – уверен, вы умная женщина и вам не надо разжевывать элементарные вещи.
Ее условия – «Разузнайте, что стало с одним человеком» – приняты тоже.
Володя, когда Таня сообщила ему о своем решении, очень обрадовался. Ему и в голову не пришло копаться в ее желаниях и мотивах. Главное, что она с ним. Может, решил, что выгорела афера с Шурочкой. Однако об аресте и чудесном спасении профессора Головченко муж до сих пор ни сном ни духом: Татьяна Петровна свое слово держит и на опасные темы не заговаривает.
Расписались через день после сделки. О какой «торжественности» могла идти речь? Никаких открыток Таня не посылала. Она нескоро узнает, что их выслали за нее.
Зайдя попрощаться с девочками, Таня получила оплеуху от Яны, стерпела молча.
Больше три Тани не виделись. Рассыпалась дружба в пыль.
На свадьбе их было четверо: она, Володя, Алексей Кириллович и Регина, выписавшаяся по такому случаю из больницы. Все прошло до тошноты формально, без всяких «согласны ли вы». Поставила подпись, и уже замужем. Правда, поцеловать невесту жених не отказался. Она сжалась вся, но, чувствуя спиной взгляд свекра, ответила на поцелуй.
Новая ячейка общества была официально создана.
За всеми тревогами и формальностями Таня как-то забыла, что брак – это не просто штамп в паспорте. Что в браке есть и супружеский долг, и рождение детей.
Забыла? Ей заботливо напомнили.
А Яна ничуть не преувеличивала, говоря, что между мужчиной и женщиной невозможного нет. Убедительно врать Таня тогда не умела, ее наивные отговорки никого не интересовали. Ребенок дорвался до желанной игрушки. Почти не было больно. Стерпела, вроде бы ничем себя не выдала.
«Лопух твой Ларионов! Не знал бы, что у вас с ним все уже было, – решил бы, что ты у меня до сих пор девочка. Не умеешь же ничего...»
Обещали научить и не стали откладывать в долгий ящик. Ей повезло, что предусмотрительный Дубровин-старший не ночевал дома.
Первое брачное утро. Завтрак для мужа, плавно переходящий в продолжение первой брачной ночи. Она узнала о себе и жизни много нового. Например, что губы у женщины есть не только на лице, но и южнее.
Костя, прости меня, где бы ты ни был!
Вскоре – новость: они продают квартиру и уезжают из Москвы. Как? Куда? Она не хочет! Солнышко, это не предложение – это факт. Твое мнение, мягко говоря, не учитывается. Ну, прости, так получилось. Экзамены, защита? Какая ерунда! Считай, что ты уже специалист. Не стоит благодарности.
Сунулась к свекру: мы так не договаривались! Обстоятельства изменились, Татьяна Петровна, но вы вольны выбирать. Завтра выпускают вашего отца... Продолжать нужно?
Прощание с папой. У него точно такие же больные глаза, как у Кости в их последний вечер. Страх и вина, вина и страх. Она не заплачет.
Таня не плачет в поезде, не плачет в новой квартире. Она замерзла, буквально видит вокруг себя эту ледяную корочку. Но когда мужчины бросают ее на неразобранных чемоданах, оставляют денег на продукты для обеда и уходят «осматриваться», Таня пробирается в кухоньку, видит там тараканье полчище, и у нее случается истерика. Она орет благим матом, пока не срывает голос. Затем умывается, берет деньги и идет искать магазин.
Она не будет работать: на домработницу в семейном бюджете средств нет, а в доме должно быть тепло и уютно, иначе зачем нужна женщина? Таня в одиночку гнет спину, приводя квартиру в порядок. Учится искренне улыбаться. По ночам ее, обмякшую и равнодушную, любят долго и нежно. Шепчут на ушко, какая она сладкая. А Тане, девочке из культурной семьи, тупо хочется сдохнуть. От невыносимой жары, усталости, безысходности и нелюбимого человека рядом. Вернее, от отсутствия любимого.
Если Володя утром просыпается недовольный, значит, она снова звала во сне Костю.
Если Алексей Кириллович пристально смотрит на нее и хмурит брови, значит, надо срочно бежать в ванную и стирать с лица выражение обреченности.
Она всегда должна быть свежа и весела. Она – хранительница домашнего очага.
Прошел только месяц, а жизнь Тани изменилась до неузнаваемости. Новоиспеченная госпожа Дубровина училась подстраиваться под чужих людей, молча глотать несправедливые придирки, хранить треклятый очаг, экономить деньги. И не плакать по Косте. Никогда не плакать в присутствии мужчин: женские слезы их раздражают.
Нет, Володя по-своему любил жену и, в отличие от отца, придирался к ней только по делу. Оказывал знаки внимания, водил и возил гулять по городу, после неугомонной столицы казавшемуся медлительным и сонным. Пытался любить душой, а не только телом. Ему самому не хватало этой любви: Тина Дубровина, мать Володи, ушла навстречу приключениям, едва переступив порог роддома и вручив счастливому отцу орущий сверток.
Получается, они оба – и Таня, и Володя – слишком рано лишились самого близкого человека. Вот только ее несчастная мать, прежде чем угаснуть и сгореть, как свечка, за несколько коротких месяцев, успела услышать первые слова своего ребенка. А его – просто не захотела их слышать. У Тани остались фотографии красавицы-мамы еще до болезни, ее любимая чашка, книги, дымка младенческих воспоминаний... Володе не досталось и этого.
Муж клялся, что у их детей будет все лучшее, а в самые интимные минуты прикусывал Танино плечо и умолял не бросать. Сколько ни занимайся самообманом, а сердцу не соврешь: чувствовал Володя, что не от счастливой жизни и не от большой любви с ним Татьяна. Однако на перемены или хотя бы откровенный разговор с женой его смелости так и не хватило.
Она не бросила. Не бросила, не бросилась. В какой-то момент перестала грести против течения и покорилась. Немного привыкла, уже не шарахалась от мужа, но инициативы по-прежнему не проявляла. Завела дневник, куда записывала тоскливые мысли и страхи, но больше от недостатка живого общения. Очень скучала по отцу и мечтала когда-нибудь вернуться в Москву... Глупая, глупая.
Утром семнадцатого августа Таня впервые почувствовала себя плохо. Встала с кровати гораздо позже чем обычно: муж не стал ее будить и позавтракал сам. Прокравшись в ванную, Таня посмотрела на себя в зеркало. Поморщилась. Грудь налилась и болела, как перед менструацией, которая должна была вот-вот начаться. Любое случайное прикосновение или неосторожное движение вроде поднятия рук вызывало дискомфорт.
Володя, уже полностью одетый, застал Таню в ванной, медленно тянущейся к полке с чистыми полотенцами. Помимо всего прочего, у нее сильно кружилась голова, и, хотя роста немного не хватало, Таня боялась подставить стул.
– Ты не видела лейкопластырь? – Дубровин снял полотенце и подал жене. – Я палец порезал... Эй, ты чего?
– Грудь болит, – призналась Таня, морщась. – И плохо как-то. Голова кружится, тошнит.
– Может, ты отравилась?
Таня уставилась на свои голые коленки.
– Вряд ли. Наверное, «эти дни» скоро придут.
– Женские, что ли? – по-детски смешно вздохнул Володя, но сразу оживился: – Еще не пришли?
Она не успела ответить: он схватил ее в охапку и потащил в спальню.
– Время есть, давай по-быстрому. Я осторожно.
– Костюм помнешь, – напомнила Таня. Напоминать о плохом самочувствии было бесполезно, к сожалению.
Володя насупился, однако потянул вверх Танину белую хлопчатобумажную майку, задирая ту до самых подмышек. Огладил грудь, задев подушечкой пальца правый сосок.
– Тогда просто поцелую. Не могу, когда ты такая красивая...
– Не трогай! Мне больно!
Она вывернулась и, зажав рот рукой, побежала в ванную. На ночь Таня не наедалась, позавтракать не успела, так что вырвало ее сухо. Пустой желудок скручивали спазмы, голова продолжала кружиться. Таню трусило, как в ознобе.
– Надо вызвать врача. Ты вся зеленая!
Она испуганно вскинула на мужа голубые глаза.
– Мне просто нужно отдохнуть. Согреюсь, выпью чаю...
– Я сделаю. Обними меня за шею – в кровать отнесу. Приставать не буду, обещаю.
Лежа одна на широкой кровати, в пустой квартире, Таня прихлебывала остывший чай и готовилась к мучительным «дням», проходившим у нее тяжело и болезненно, особенно летом.
А потом зазвонил телефон, и Танина жизнь сделала очередную «мертвую петлю».
Выносив свою злость, взрастив ее, как следует, навещая Костю и видя, насколько тому плохо, Янка набрала новый номер бывшей подруги спустя три недели. Ее просили: не звони, но она не выдержала и позвонила.
«Весь день хожу как умалишенная, – записала Таня в своем дневнике. – Не знаю, что и думать. Ничего не понимаю. Звонила домой... Стараюсь не вспоминать разговор Володи и А.К... Мы обязательно вернемся в Москву...»
--------
Тата согласилась. Неохотно, с хорошо различимым презрением, но она рассказала Тане все, что знала.
Трубка повисла на проводе, кричала голосом Таты: «Алло! Алло!», но Таня, споткнувшись по пути, кинулась в спальню, где в секретере, в белой сумке, как она помнила, хранились паспорта и деньги.
Денег не было. Ее паспорта тоже. Таня снова и снова перетряхивала сумку, тщательно обшарила шкаф, но паспорт не нашла. Куда он мог подеваться?
– Не это ищешь?
Мертвая от страха, Таня обернулась к двери. Дубровин-старший при полном параде улыбался очень неприятной улыбкой, обнажив тонкую полоску пожелтевших от курения зубов. Кончиками пальцев, за уголок, точно гадкое насекомое, он держал новый Танин паспорт.
Ей хватило ума промолчать, а не бросаться к нему с благодарностями.
– В Москву не пущу. – Алексей Кириллович сунул паспорт в карман. – Нечего тебе там делать.
– Откуда вы знаете про Москву?
– Ради безопасности приходится прослушивать телефоны. К слову, твоя вчерашняя беседа с гражданкой Макаровой здорово обогатила наш словарный запас.
Он откровенно потешался над ее глупостью.
– Ваша... монополия постаралась? – через силу спросила Таня.
– Не делай из меня злодея, Татьяна, я желаю тебе только добра, – внезапно сменил тактику Дубровин-старший, превратившись в самого доброго и участливого свекра на свете. – Нужен паспорт – забирай, да только, повторюсь, нечего тебе делать в Москве. Я узнавал про Ларионова: ему гарантируют инвалидность. Всю оставшуюся жизнь пролежит на печи, будет ходить под себя и пускать слюни, если кто-нибудь сердобольный не прикончит раньше.
– Почему вы не сказали?!
Свекор равнодушно пожал плечами.
– А кому от этого легче? Тебе? Или ему? Не думаю, что он придет в восторг, увидев тебя. Он и не человек-то, в сущности. Кусок мяса.
– Не смейте так говорить! – взвизгнула Таня. – Я знаю, это все вы!..
– Конечно, я. И Кеннеди убил тоже я, и в космос первым выходил тоже я, и наркоту твоему отцу подбросил я. Чего мелочиться? – хмыкнул он. – Ты сама-то в это веришь?
Она не знала, что ответить. Слишком многое на нее давило. Сплошная ложь, «черные схемы». Телефоны, которые прослушиваются...
Костя никогда не сможет ходить. Костя, который наверняка считает ее предательницей.
И никого, кто мог бы помочь.
– А, впрочем, почему нет? – Дубровин без предупреждения швырнул под ноги Тане документ. – Хочешь унизить вас обоих и нас заодно – поезжай. Только Володю с собой возьми. Одну он тебя все равно не отпустит.