Эмили Гиффин "Детонепробиваемая"

Им то же большое спасибо вы умнички!!!!


И главное, тех кто хочет родить, во много больше чем тех кто не хочет. Я вообще не понимаю всех этих колыханий в СМИ. Просто нашли жаренную тему, вот и мусолят ее.

Да уж, он у меня уже большой мальчик. Ему 24 и он уже работает. Когда я была в отпуске 2 недели он как умудрился не умереть с голоду Но когда я дома..... Кстати последняя фраза совершенно верна
_________________

[color=brown]Научить готовить совсем никак? Я мужа первый год совместной жизни обучала, сейчас стряпает как заправский кулинар. [


Ласт, не подскажете секретики этого обучения?? мечтаю, чтобы муж хоть немного помогал....

Изначально в выходные за завтраками: порежь это , измельчи вот то, а я параллельнл делаю что-то еще. Потом подсадила на книги Дундука и Сталика, плюс друзья-любители вкусных мяс на природе. Теперь готовим по очереди, потому что у обоих свои фишечки) главное / увлечь, ну и собственно решает график, потому что у нас часты моменты, что муж приезжает домой сильно раньше меня, а кто первый приехал - на том и ужин, зато последниц вор убирает двор )
_________________

Ильмира, мне тоже нравится героиня.

Точно.

Я вот только что перечитала сцену их первого разговора о детях. Как только выяснилась позиция Клаудии, Бен сразу же пустился в пространные рассуждения о преимуществах бездетной жизни, о свободе. Был так же и ликующий и восхищенный тон. Клаудии оставалось только поддакивать. Создавалось впечатление, что Бен ещё больше не хочет иметь детей, чем Клаудия.

А он отреагировал так, как будто ему было важно чтобы Такер не подумала, что он поддерживает с бывшей хоть какие-то отношения.
_________________

ilmira писал(а):



Я к ней тоже отношусь положительно



Маман ... просто нет слов . Я, вообще, не могу представить себе мать, которая, догадываясь, что ее дочь разводится с мужем и явно не хочет это афишировать, будет ее при людно донимать вопросами. С другой стороны, эта ситуация очень показательна. Очевидно, что Вера хочет, во-первых, быть в центре внимания, во-вторых, показать себя проницательной и сердобольной матерью, причем все это театр одного актера, а на реальные переживания дочери ей наплевать. Возможно, отсюда и нежелание Клавы иметь детей. Подсознательный страх, что она станет такой же матерью для своих детей, как Вера для нее. В конце концов, мама - это образец для подражания, ты либо хочешь на нее походить, либо идешь от обратного, но так или иначе это начальная точка всех жизненных координат.
_________________

Вот и я о том же. А тут уж "хочу ребенка, до не могу". Я бы то же чувствовала себя обманутой.


Вполне возможно в этом и "зарыта собака". А Ви та еще штучка. Не одна нормальная мама не будет ковырять в сердце собственного ребенка, да еще при людно. Да еще удивляются, почему Клаудия не хочет быть матерью?!!!
_________________

 » Глава 11

Ну что, девочки, с первым сентября?
Перевод ЛаЛуна
Бета-ридинг LuSt
Редактирование codeburger

Вести о Такер, как и следовало ожидать, доходят до мамы, поскольку через два дня она решает неожиданно нагрянуть в гости. Вернувшись домой с работы, я слышу ее голос – высокий и оживленный, – щебечущий с Джесс о «чудесном дне», проведенном на Пятой авеню. Мама до сих пор живет в Хантингтоне, но теперь, будучи замужем за Дуайтом, может позволить себе дорогущие стрижки и спа-процедуры на Манхэттене и с завидной регулярностью наведывается в город.

Тихо чертыхаюсь про себя и всерьез подумываю улизнуть в ближайший бар и пропустить там стаканчик пива. Но решаю, что это будет нечестно по отношению к Джесс. Да и кроме того, моя мать – полуночница, чьи повадки скорее пристали студентке колледжа, нежели шестидесятитрехлетней матроне. Она не постесняется ждать меня до последнего, может даже остаться ночевать: примется хихикать и расхаживать в тапочках-зайчиках, словно разыгрывая сцену ночевки с Сандрой Ди из фильма «Бриолин».

Делаю глубокий вдох и с вымученной улыбкой вхожу в квартиру.
– Привет, мам! – говорю я, отмечая ее идеально уложенные волосы и свежий маникюр ярко-сливового цвета на длинных ногтях. Мама всегда в форме, но сегодня превзошла саму себя. Она выглядит на редкость моложаво (в отличие от многих состарившихся женщин, которых потчуют фальшивыми комплиментами дешевые ловеласы) и действительно больше похожа на нашу сестру, чем на мать.

– Здравствуй, дорогая Клаудия! – выпевает она, вставая, чтобы наградить меня жеманным объятием из разряда тех, когда соприкасаются лишь щеки и плечи.

– Не знала, что ты сегодня приедешь в город, – вставляю я, подразумевая: «Господи Боже, ну сколько раз повторять, что я ненавижу нежданные визиты!»

– Я зашла сфотографировать тебя, Клаудия, – бросает нежданная гостья, вешая на шею через голову фотокамеру на широком черном ремешке.

Мама мнит себя художником. Я даже слышала, как она для пущей артистичности манерно растягивает слова, беседуя об искусстве. Это довольно забавно, особенно когда знаешь, что по правде она ничего не смыслит ни в керамике, ни в акварели. Но справедливости ради стоит отметить: у нее по крайней мере имеются интересы, хобби и увлечения, пусть даже порой сопряженные с неподобающими романами. Она никогда не была одной из ленивых мамочек, не отлипающих от сериалов. Нет, она, конечно, тоже смотрела мыльные оперы, но вдобавок к этому еще и устраивала свою жизнь так, что та не уступала скандальностью самым возмутительным историям из любимых маминых телешоу. Какое-то время мама была не на шутку одержима Эрикой Кейн и однажды даже позвонила на шоу «Все мои дети» чтобы узнать подробности о черной сумочке Эрики, которую та держала в руках в сцене похорон. Получив ответ, мама связалась с личным помощником по покупкам в брендовом магазине «Нордстром» и без зазрения совести заказала точно такую же сумку в качестве подарка на День матери. (Мама всегда выбирала себе подарки сама. Если отец пытался проявить инициативу, его усилия оставались неоцененными. «У тебя сохранился чек?» – первое, что слетало с губ одариваемой.)

Как бы то ни было, последним маминым увлечением стала черно-белая фотография. Я пока не видела ее работ, но Маура уверяет, что она слишком усердствует: мол, мамины снимки сравнимы с ее же тяжеловесными хокку. А еще Маура сообщила, что на сегодняшний день фотография одно из самых неприятных маминых хобби: теперь посреди разговора она то и дело внезапно выхватывает «Никон», наводит объектив на твое лицо и начинает щелкать затвором, приговаривая: «Подбородок вниз. Да. То, что надо. Ах! Чудесно! Поработай со мной». При этом мамуля с таким же энтузиазмом расходует пленку на неодушевленные предметы, будь то кофейные чашки или табуреты, а затем именует свои шедевры «Кофейный цикл» или «Табуретный цикл». Кошмарная претенциозность!

– Наверное, следовало сначала позвонить, но я хотела застать тебя а-ля натюрель.

– Что ж, это тебе удалось, – говорю я, оглядывая свой рабочий костюм: черные брюки, черные туфли на шпильках, серая блузка и полное отсутствие аксессуаров. Если у меня не запланирована встреча с автором или агентом, то я, как правило, не заморачиваюсь тщательным подбором наряда для офиса.

– Я хотела запечатлеть тебя в будничной обстановке. Никаких украшательств. Ты, как ты есть.

«А то я стала бы ради тебя наряжаться!» – думаю я, но вслух говорю:
– Иди ты! – именно это я, конечно, и думаю, но стараюсь подчеркнуть шутливую интонацию. Не хватало только, чтобы матушка затаила обиду.

– Я серьезно. Хочу отснять пару пленок. Это не займет много времени.

Достаю из холодильника бутылку воды, подхожу к креслу, стоящему напротив оккупированного фотографом-любительшей, и плюхаюсь в него с преувеличенным вздохом.
– Я слишком устала, ма.

За спиной нашей гостьи, перебирая пачку корреспонденции, маячит Джесс. Она прерывает свое занятие и изображает расхожий жест младших школьников, означающий, что у кого-то не все дома: крутит пальцем у виска и указывает на ничего не подозревающую «жертву». А далее комично скашивает глаза, добавляя сумасшедшинки в образ.

Я хихикаю, и мама оборачивается посмотреть, что меня так рассмешило.

Джесс тут же принимает серьезный вид, проявляя недюжинный интерес к какому-то рекламному проспекту.

Мама поворачивается обратно ко мне и продолжает:
– Я уже отщелкала целую пленку с Джесс, пока мы тебя ждали. Но это не для задания, а просто так, от нечего делать. Джесс очень фотогенична, не правда ли?

– Угу, – соглашаюсь я. Джесс действительно великолепно смотрится почти на всех снимках, что я видела. Вероятно, тут дело в симметрии ее лица: я однажды читала, что именно симметрия черт делает человека красивым. В статье утверждалось, что даже младенцы охотнее тянутся к людям с симметричными лицами.

– Твой портрет – вот мое задание, – говорит мне мамуля.

По ней заметно, что она жаждет услышать от меня вопрос о сути этого задания. Капитулирую и спрашиваю:
– А в чем состоит твое задание?

– Я ведь говорила тебе о фотокурсах?

Киваю, а сама думаю: «Всего-то с десяток раз».

– Так вот, сейчас мы работаем над портретами.

– Звучит интересно, – замечаю я.

Мама не улавливает сарказма в моем голосе и продолжает:
– Да. Это очень весело. Только довольно трудно ухватить мимолетные эмоции на лице модели.

– Еще бы! Не сомневаюсь.

– Поэтому я пришла к тебе. Я выбрала тебя своей моделью.

Полагаю, ожидается, что я приду в дикий восторг от оказанной чести, но я протестую:
– Почему бы не снять детвору Мауры? Или того же Дуайта?

– Потому что... – она запинается, словно скрывая неприглядную правду.

Джесс энергично кивает и изображает новый жест – что-то вроде: «Внимание!».

– Нам задали сфотографировать страдание, – вздыхает мама и хмурится, словно несет тяжкое эмоциональное бремя на собственных плечах.

Чувствую, что непроизвольно прищуриваюсь.
– И ты решила, что для демонстрации страдания тебе могу пригодиться я?

– Клаудия, дорогая, пожалуйста, не выставляй колючки.

– Я и не выставляю, – огрызаюсь я, прекрасно сознавая, что ухожу в глухую оборону.

– Я хочу запечатлеть твою боль.

– Нет у меня никакой боли.

– Разумеется, есть, Клаудия. Ты страдаешь из-за Бена. Я все знаю о Такер, – шепчет она.

– У меня все хорошо, – отпираюсь я.

– Нет, юная леди, не хорошо. Совсем не хорошо.

Джесс делает такое лицо, словно на нее надвигается грузовик, затем поднимается и уходит – вероятно, звонить Трею.

– Сейчас тебе очень больно, больно вот здесь, Клаудия, – причитает мама, нежно прикладывая обе ладони к своему сердцу. – Я твоя мать. Я все чувствую.

– Мама, мне действительно сейчас не до фотографий.

Она поджимает губы, сверлит меня взглядом и качает головой. Потом заправляет новую пленку в фотоаппарат, прикручивает чудовищных размеров объектив и нацеливает его на меня.

Я выставляю руку перед лицом в защитном жесте.
– Перестань, мам.

Щелк. Щелк.

– Мама! – негодую я. Потом вдруг понимаю, что матушка только того и хочет, чтобы заполучить страдающую, разгневанную Клаудию, беру себя в руки и куда более спокойно добавляю: – Почему бы тебе не сфотографировать Дафну?

Чувствую себя слегка виноватой за этот совет, но затем догадываюсь, что именно Дафна, скорее всего, разнесла слухи. И, кроме того, Дафна более терпимо относится к матери. Они общаются чуть не каждый день.

– Ты намекаешь на ее бесплодие? – озадаченно спрашивает мама, словно бесплодие не более чем легкая напасть по сравнению с разводом. – Это не годится. Нет горя сильнее, чем от разбитого сердца.

Хочу опровергнуть ее утверждение, но не могу, поэтому коротко огрызаюсь:
– Мое сердце совсем не разбито.

– Ну да! Конечно же, разбито.

– А как же Маура? У них со Скоттом постоянно что-то не ладится, – не унимаюсь я, понимая, что с тем же успехом могла бы толкнуть свою вторую сестру под автобус – хотя, а вдруг это она проболталась про Такер?

– Маура не любит Скотта, – парирует мама. – Между ними никогда не было того, что чувствовалось между тобой и Беном. Вы с Беном действительно любили друг друга. И полагаю, ты до сих пор его любишь, – заявляет она, опять наводя на меня объектив. Прищурившись, легким движением запястья она настраивает свою пушку.

Щелк. Щелк.

– Мама, довольно!

Щелк. Щелк. Щелк.

– Я не шучу, мама! – кричу я, и когда она встает, чтобы снять под другим углом мой скорбный профиль, я ощущаю невероятную печаль пополам с гневом. Я прячу лицо в ладони, призывая себя не плакать, призывая себя не служить доказательством маминой правоты. Подняв глаза, вижу в дверном проеме Джесс, которая смотрит на меня с немым вопросом: «Нужна помощь?» Трясу головой: мне никто не поможет. Джесс с обеспокоенным видом уходит. Между тем мама заправляет новую пленку и опять накидывает ремешок камеры на шею.

Меня снова захлестывает чистый гнев, и я цежу:
– Не смей больше меня снимать. Я твоя дочь, а не подопытный кролик.

Мой голос жутко спокоен, но есть в нем нечто такое, что меня саму почти пугает. Интересно, а мама заметила? Если она вообще меня слушает.

Внезапно я понимаю, что если эта женщина, которая волею судеб произвела меня свет без малого тридцать пять лет назад, сейчас щелкнет затвором и постарается извлечь выгоду из моего горя, я навсегда вычеркну ее из своей жизни. Не стану с ней больше разговаривать. Не соглашусь с ней встретиться ни при каких обстоятельствах, включая прощание у смертного одра.

Конечно, меня и раньше искушали подобные мысли, но я никогда им не следовала. В конце концов я всегда уступаю. Не из дочернего долга, не из любви к матери и не потому, что нуждаюсь в ее участии, а потому что не хочу, чтобы мама ставила мне диагноз. А если я перестану с ней разговаривать, она непременно припечатает меня чем-нибудь жутким. Всякий раз, читая о знаменитостях, отдалившихся от своих матерей (Мег Райан, Дженнифер Энистон, Деми Мур – помню их наизусть), я думаю, что такое поведение во многом характеризует не только дочь, но и покинутую мать. Но какой бы жестокий поступок не совершила мать, именно дочь выставляют непримиримой, категоричной, бесчувственной особой.

Моя мать – неприятный, докучливый человек, но ведь это не достаточно существенный повод, чтобы совсем списать ее со счетов. В душе я хочу избежать окончательного разрыва, но сейчас я оказалась на распутье. На этот раз я настроена очень решительно. Если я смогла развестись с любимым мужчиной, то смогу порвать и с этой женщиной.

Мать хмурит брови и окидывает меня заученным сострадательным взглядом – ее лучшее траурное выражение лица. «Я знаю, каково тебе. Я здесь, чтобы помочь» и прочая подобная ерунда. Несмотря на явную нехватку искреннего сочувствия (даже для собственных дочерей), мама в совершенстве овладела искусством притворяться, будто наши проблемы ее беспокоят. Но это не так. Люди, не состоящие с ней в родстве, могут счесть ее обаятельной, прямодушной, отзывчивой. Но я-то знаю, какая она на самом деле.

Мало-помалу гнев сменяется любопытством. Насколько плоха моя мать? Рискнет ли она снова нацелить на меня объектив, даже видя, что я вот-вот расплачусь? Даже вопреки моему недвусмысленному запрету? Я почти хочу, чтобы она нажала кнопку фотоаппарата в последний раз. Почти хочу расставить все точки над «i» в нашей игре в «дочки-матери». Но она замирает, затем опускает фотоаппарат и кладет его на колени. Никому никогда не удавалось помешать маме делать то, что ей хочется, и я не могу сдержать ликования. И безграничного удивления.

Она крепко сжимает губы, затем говорит:
– Прости.

Ее извинение приносит и облегчение, и разочарование. Не могу припомнить, чтобы мама хоть раз попросила прощения, хотя обид мне нанесла предостаточно. Точнее, она произносила формальные извинения, но всегда перекладывая вину на другого или добавляя оправдывающее ее «но». Мне не хочется так легко спускать ей обиду, но я совершенно опустошена. Поэтому сдаюсь.
– Хорошо, мама.

– Действительно хорошо? – уточняет она.

Закатываю глаза и говорю «да».

Обе молчим, пока она неуклюже складывает фототехнику. Когда все уложено в сумку у ее ног, она глядит на меня и тихим, но искренним голосом повторяет:
– Прости меня.

Я отвожу взгляд, но все равно чувствую, как она не сводит с меня глаз. Чувствую, как сильно она желает, чтобы я ответила ей. Простила ее. Обняла ее.

Но я ничего такого не делаю, а просто сижу и молчу.

Спустя какое-то время мама произносит:
– Я хочу тебе кое-что сказать, Клаудия.

– И что же? – интересуюсь я, ожидая услышать какую-нибудь очередную чепуху. «Завтра проглянет солнце. Тьма сгущается перед рассветом. Жди, и забрезжит лучик надежды». И почему так много банальностей зиждется на небесных явлениях?

Но мама прокашливается и предупреждает:
– Я хочу сказать тебе нечто такое, о чем никогда не говорила.

– Давай, – соглашаюсь я, замечая тень Джесс возле двери. Подруга, в сущности, не подслушивает, а всего лишь избавляет меня от необходимости впоследствии пересказывать ей наш разговор.

– Ты была случайностью, – произносит моя мать. – Я не планировала беременность.

– Я знаю.

С малых лет я была наслышана об этом факте, который мама никогда не скрывала. Не стесняясь моего присутствия, она часто откровенничала с другими людьми: «Я уже думала, что с меня хватит. Появление Клаудии стало случайностью». Слово «случайность» она произносила шепотом, но, конечно, я все прекрасно слышала. Даже если бы ее перешептывания меня и миновали, мне никак не удалось бы пропустить это слово, когда мама крикнула его мне в лицо в ответ на объявленный бойкот ее пышной свадьбы с Дуайтом и заявление, что она может засунуть мое лавандовое платье подружки невесты туда, где не светит солнце (мое любимое изречение с участием небесных явлений).

– Пожалуйста, – просит она сейчас, – позволь мне закончить.

Пожимаю плечами, думая, что она определенно «знает толк» в извинениях.

– Так вот, ты явилась незапланированным ребенком, – продолжает мама и поднимает вверх указательный палец, словно готовится сделать серьезное заявление. – Но буквально на днях я прочитала благодарности в одной из твоих книг. В той, где главный герой – парень с заячьей губой.

– Волчьей пастью, – уточняю я. Мама имеет в виду мемуары Джона Скварлы. Врожденный дефект Джона был столь незначительной деталью его биографии, что мне становится интересно, осилила ли мама текст дальше первой страницы. Она позиционирует себя заядлым книгочеем и постоянно скупает тома в твердом переплете, но все они, как правило, прямиком отправляются на книжные полки в ее гостиной – так ни разу и не раскрытыми. Лишь бы пустить пыль в глаза.

– Не важно, – отмахивается она. – Дело не в книге. Дело в том, что я прочитала раздел с благодарностями – ту часть, где автор выражает признательность тебе за то, что ты его редактор и друг. И меня вдруг переполнила гордость за то, что ты моя дочь.

Я знаю, что мамину душу греет любая форма общественного внимания. Она любит рассказывать друзьям, что воспитала успешного редактора престижного нью-йоркского издательства, и глазурью на торте является демонстрация имени дочери в самом начале книги. Тем не менее меня глубоко удивляют ее слова. Подобных откровений я прежде не слышала.

– Я горжусь тобой, Клаудия, – продолжает она. – Не только потому, что ты умная и успешная. А потому что ты такой человек, которого благодарят на первых страницах книги. Тебя любят и уважают. Ты необыкновенная, – тихо произносит она. Опускает взгляд вниз, на свои ноги, и плавно сводит вместе оранжевые мокасины. Ее руки лежат на коленях. Она выглядит кроткой, смущенной и искренней.
– Ты – лучшее из того, что я сделала в жизни, – завершает она свою речь.

Не хочу чувствовать себя ни растроганной, ни благодарной, но отчего-то чувствую. Да так сильно, что опять готова расплакаться. Интересно, как этой женщине удается вызвать во мне такую бурю эмоций, да еще за такой короткий срок? Приказываю себе успокоиться. Напоминаю, что мама в немалой степени ставит себе в заслугу то, кем я стала, хотя на самом деле почти не имеет к этому отношения. Она всегда твердила: мол, хватит читать, иди погуляй. И была безутешна, когда в шестнадцать лет я, вместо того чтобы устроиться спасателем в загородный клуб, пошла работать в библиотеку. Я стала той, кем стала, вопреки своей матери. Но я ничего не могу поделать – знаю, что никогда не забуду слов, которыми она только что меня огорошила. Знаю, что буду снова и снова прокручивать их в голове. Я уверена в этом так же твердо, как и в своем нежелании признавать, что мама для меня важна.
– Зачем ты все это мне говоришь? – спрашиваю я.

– Говорю из-за недавно принятых тобой жизненно важных решений.

– А что с моими решениями? – спрашиваю я. Понимаю, теперь она завела речь о Бене и детях, но не могу взять в толк – как это согласуется с ее нежданно-негаданным комплиментом.

Она задумывается, словно пытается подобрать слова.
– Я не самая лучшая мать в мире и никогда ею не была, – медленно произносит она. – Но запомни раз и навсегда, Клаудия, ты – не я. Ты многое значишь для многих людей. Но ты совершенно не такая как я.
_________________

спасибо за новую главку!!

да, мама героини - это что-то...хотелось сделать с ней что-то нехорошее

но в этой главе именно она говорит гениальную фразу, которая, я думаю, перевернет ход этой истории. и в принцие, я уже понимаю идею автора (если не ошибаюсь, конечно)

Ты – лучшее из того, что я сделала в жизни, – завершает она свою речь.

действительно, мы много делаем в жизни всего разного - и работа у нас любимая, и увлечения, и путешествия...но по прошествии времени, многих лет, вдруг понимаем, что самое лучшее, что мы сделали - вовсе не это. и действительно, сколько бы я не смотрела на детей в школе, именно они - это лучшее, что есть у родителей, хотя некоторые их родителей и богаты, и успешны, и интересны...а уж у тех, кто середнячки и хуже, это - точно лучшее. большего они в жизни не смогли добиться - а может, и не хотели. с каким характером получилось это "Лучшее", конечно, это отдельный вопрос, нужно говорить о том, как воспитывали родители самих себя и своего ребенка

с первым днем осени, кстати.и меня тоже с Первым сентября.... завтра пойду учить это "лучшее, что есть в жизни".

Спасибо за новую главу!!!!


И вот эта женщина позиционирует себя заботливой матерью. Да застрелите меня если это так.....

Единственное, что хоть как то обеляет ее в моих глазах, так эта фраза:

надеюсь это хоть как то поможет Клаудии.
_________________

Мама красавишна )) вынос мозга, внос и последующая кремация останков ))

Знаете, вот если б мне с рождения твердили, что я случайность (то есть ошибка), я бы стопроцентов не хотела никаких детей. Да что там, я б при одном слове "дети" хваталась бы за валерьянку. Наконец мы дошли до корня клавиной проблемы.

Читай: "ты можешь рискнуть и стать по-настоящему хорошей матерью, если захочешь"

Да, сильная глава. Спасибо большое за перевод, девочки!

Всех с Днем Знаний! Учителям терпения, ученикам того же, и не терять чувства юмора - оно спасает )))
_________________

Не путайте! Случайность и ошибка - разное. Мой сын случайность, но никак не ошибка. Тут мать больше подразумевает, что рождение Клавы было никак не запланировано.
_________________

Даже мама поняла, что Клаудиа эмоционально самая уязвимая и незащищенная из сестер, самая ранимая.

Надеюсь, что последняя фраза матери идет от чистого сердца.
_________________

Девочки, спасибо огромное за перевод
Конечно мамочку прибить хотелось. Это ещё Клава терпимая, мне кажется будь я на её месте , то полетел бы мамин фотик далеко и навечно. Или я бы из квартиры вылетела. Но ведь мать не изменить , она именно такая и такой к сожалению останется. Но за последнюю фразу ей можно многое простить .
А вообще мне кажется матерям мы можем простить практически всё .
Поздравляю всех с Днем знаний
___________________________________

Большое спасибо за главу.

Много всякого вертится на языке, но помолчу )
Тут сегодня вышла книга Дмитрия Глуховского новая, "Будущее"
Краткий синопсис от автора (из интернета): наступило недалекое будущее, в котором успешно побеждены предполагаемые "гены старения". Человечество стало практически биологически бессмертным. Зашибись.
Естественно, так как почти никто не помирает, стоит вопрос о перенаселении. Новых вроде индивидов особо рождать нельзя. Ну а если кто-то хочет завести ребенка - кому-то из пары, на выбор, делают инъекцию, которая-таки делает его стареющим и смертным. Чтобы место освободить, так сказать.
Очень хочу почитать.

Вот это смайлы у тебя

А она через раз

Мне кажется, отношения с матерью - это краеугольный камень, но явно не единственная причина.

А об этом обязательно всем вокруг рассказывать? Я бы тоже на месте Клавы чувствовала себя не очень.

Наташ, а мне показалось, что бесплодие Дафны и измены Скотта уже обсуждены от и до, а тут новая жареная тема.

Плюс сто!

Если попросят прощения и искупят. А просто так прощать человека, который так ничего и не понял, не чувствует себя виноватым и не раскаялся - смысл?
Вообще правильно Клаудия в главе говорит, что даже в случаях со знаменитостями, которые не общаются с матерями, все на автомате винят дочерей, а матери святые по умолчанию. С чего бы?..
_________________