blackraven:
» Глава 15 (Часть 1)
Дорогие дамы, прошу прощения за столь длительный перерыв и предлагаю снова ненадолго окунуться в тайны Нью-Орлеана.
Перевод: blackraven
Редактирование: codeburger
Часть 1
Тем июньским вечером, во время бдения у гроба папочки Реми Лелури, стояла почти звенящая жара, казалось, сам воздух задыхался и истекал потом. Люди вокруг – с лицами цвета вареной свеклы –обмахивались веерами, какие обычно выдают в ритуальных залах, и изнемогали от духоты в своих траурных одеяниях.
А вот лицо ее мамы, отметила Реми, было серым. Почти таким же серым, как у мертвеца, что лежал перед ними в гробу.
Ее папочка.
Ну, папочка в том смысле, что однажды ночью он засунул свою штуку маме между ног и оставил ей кое-что в знак признательности. В Новом Орлеане мясник или бакалейщик, у которого постоянно покупаешь, дает тебе небольшую скидку и пустяковый подарочек, как благодарность за приверженность его магазину: вроде пучка петрушки или леденца на палочке. Вот чем-то таким они с Белль и явились – пустячком для их мамы от папочки. «Спасибо, дорогуша, бывай».
Он умер, отравившись порченым гамбо, папочка-то. Ну, по крайней мере, так сказал доктор, хотя Матушка Ра, пожалуй, рассудила бы по-другому. Будь воля Реми, они бы и на пушечный выстрел к этому бдению не подошли, но мама хотела… Непонятно, чего же хотела мама. Сначала думалось, что позлорадствовать, но потом, видя, какими глазами мама смотрит на мертвого мужчину, лежащего в гробу, Реми в этой мысли разуверилась. Такие глаза бывают у женщин, пристрастившихся к лаудануму.
Реми Лелури огляделась и позволила себе усмехнуться. Зеркала и картины на стенах завешены траурным крепом, часы остановлены. На двух стульях покоится папочкин черный лакированный гроб. В изножье большая подкова из подкрашенных красных гвоздик, в головах горит лампада. Скорбящих набралось немного. Несколько деловых партнеров, сама Реми, Белль и мама. Ах, ну да, еще хозяйка, конечно. Миссис Маэва Рурк. Папочкина любовница, владевшая его домом и сердцем последние шестнадцать лет. Боже всемогущий, языки об этом до сих пор не устают чесать.
Несмотря на ароматические свечи и щедрые разбрызгивания одеколона и сиреневой воды, в комнате начинало попахивать. Да к тому же с марта по ноябрь в Новом Орлеане с провожающих в последний путь всегда сходит семь потов. А эта женщина не только взопрела, словно паровой локомотив, но и выглядела в конец загнанной, прям на последнем издыхании. Что ж, теперь ей не требовалось потрафлять папочкиным вкусам.
Реми была так занята разглядыванием всего вокруг, что не заметила, как вошел тот парень. Он попался ей на глаза, когда уже стоял перед гробом со шляпой в руках и смотрел свысока на ее мертвого папочку.
Последний раз она видела его лет семь или восемь назад еще мальчишкой. Тогда он чуть не целыми днями слонялся возле их дома, шпионя за ней и Белль. Реми ненавидела его, ненавидела саму мысль о его существовании на этой земле, и решила, что причинит ему наихудшие мучения, полностью его игнорируя. План удался лишь отчасти. Она так действенно его не замечала, что мальчишка перестал появляться, лишив ее возможности себя изводить.
Сейчас он полностью сосредоточился на ее мертвом папочке, так что ей не было смысла игнорировать старого знакомого. Реми знала, что он лишь на год старше ее, то есть, получается, ему еще девятнадцать, но у этого парня было тело взрослого мужчины. Раньше его лицо казалось ей слишком миленьким и наивным, как у ангелочков на церковных открытках. Теперь, с резкими угловатыми чертами, оно нравилось ей еще меньше. Особенно не приглянулся рот – слишком самоуверенный.
Видимо, почувствовав ее пристальное внимание, он вскинул голову, и их взгляды встретились. С ней случилось точь-в-точь то же, как когда она сунула палец в патрон лампы, чтобы испытать, каково это. Физическая встряска, оставившая ее потрясенной и с пустотой в животе, испуганной и, как ни странно, обрадованной. Реми опустила глаза, но потом глянула на него снова. Парень превзошел ее в дерзости, и не подумав отвернуться.
Он изучал ее на бесконечное мгновение дольше, чем она способна была вынести, и вдруг посмотрел куда-то ей за спину.
Фарфор грохнулся на пол, оглушительно прозвенев в приличествующей смерти тишине. Все повернулись посмотреть, в чем дело. В дверном проеме стояла Маэва Рурк, у ее ног в луже чая громоздились осколки сервиза. На секунду грохот, казалось, остановил не только разговоры и дыхание, но и само время.
– Дэй, – голос хозяйки дома тоже прозвучал хрупко и ломко.
А затем она двинулась к нему, протягивая руки, словно хотела прижать к своей груди, как ребенка.
– Не надо, – сказал он.
И все. Крутнулся на пятках и ушел. Весь из себя свободный и самоуверенный, даже посторонний, будто просто мимо проходил.
Реми Лелури последовала за ним, почти дождавшись, пока не стало поздно. Когда выскочила из коттеджа, ей пришлось пробежать половину Конти-стрит, чтобы нагнать его.
– Дейман Рурк! – крикнула она, произнеся это имя впервые. Прежде она даже в мыслях называла его лишь «сын той женщины».
Он остановился и медленно повернулся, теперь заметно напрягшись. Она распознала эмоцию на его лице, которую сама не раз переживала: глотай свою кровь, но не дай врагам увидеть, что тебе больно.
– Куда идешь?
– Хочу прокатиться, – он махнул рукой на мотоцикл, прислоненный к фонарному столбу на углу.
– Возьми меня с собой, – сказала она, а потом добавила: – Ты же не против?
Вообще-то для двоих на сиденье места не было, так что она пристроилась у него на коленях, высоко задрав юбку, и чувствовала урчание двигателя, шедшее в нее через его тело. Бедра у него были крепкими, а летний ветер влажным и горячим, и к тому времени, когда они завернули за угол Вильер и направились к Конго-сквер, она уже знала, что будет любить этого парня и никого другого по гроб жизни.
Подкатив к Черному мосту, где канал пересекали железнодорожные пути, они слезли с мотоцикла. Дейман забрался на стальной мост, предоставив ей самостоятельно карабкаться за ним. А там они сели на краю лицом к озеру, свесив ноги, будто цветные мальчишки, удившие оттуда рыбу. На западе клубились грозовые тучи, небо приобрело странный цвет запекшейся крови. Было так жарко, что воздух потрескивал.
Внизу по воде шлепнул выметнувшийся лещ. Дейман наклонился вперед, чтобы посмотреть, и тут Реми заметила, что его руки сплошь покрыты порезами: свежими и уже зарубцевавшимися.
– Твои руки! – воскликнула она, схватив его кисть. – Что ты сделал со своими руками?
Пораженный ее горячностью, он уставился на нее, а потом рассмеялся.
– Какая ж ты неженка. Что, никогда не видела, как лущат устриц? Я этим летом нашел себе работенку на устричном люггере.
Дейман попытался высвободиться, но Реми не отпустила, а повернула его руку, чтобы получше рассмотреть ладонь. Увидев синюю восьмиконечную звездочку на внутренней стороне запястья, она чуть не вскрикнула от пронзительного чувства утраты. Он уже чей-то.
Реми перестала за него держаться и натянула юбку на колени.
– Зачем ты пришел на бдение?
– Хотел увидеть его мертвым, – ответил Дейман как ни в чем не бывало, без извинений или объяснений. Просто восхитительно.
– Говорят, он кричал до самой смерти. – Она улыбнулась, чтобы исключить возможное заблуждение касательно ее чувств по этому поводу.
Какое-то время Дейман смотрел на нее, не столько шокированно, сколько оценивающе.
– Это же был твой отец, – сказал он наконец.
– И что? Почему меня должно заботить, что с ним случилось? Вот ты сам разве о ней беспокоишься?
– Да, – отрезал он.
Ее разозлило, что он не стал этого скрывать, что ему хватило храбрости признать правду.
В небе полыхнула зарница. Услышав грохотание, Реми сначала подумала, что это отдаленный раскат грома, но потом поняла, что приближается поезд. В следующее мгновение показался паровоз: светящаяся фара, скотосбрасыватель, труба, изрыгающая пар. Рельсы под ними задрожали и загудели.
– Так ты у нас очень храбрый, да, Дейман Рурк?
Его губы сложились в слово «Что?», но все звуки заглушил рев гудка. Снова сверкнула молния, заставив мир на мгновение побелеть.
– А ты когда-нибудь пробовал бежать впереди паровоза?
Он не стал подымать ее на смех или объявлять сумасшедшей, как любой другой на его месте. Глянул на махину, катящую на них, потом – на дальний конец моста, прикидывая.
– Нет, никогда.
– Слабо?! – крикнула она, вскакивая на ноги, и побежала по путям.
Рельсы пели и тряслись, щебенка между шпалами крутилась и брызгала из-под ног. Краем глаза Реми заметила рукав его рубашки и засмеялась, а потом решила поберечь дыхание – паровоз летел на них во весь дух, ревя, шипя паром, стуча поршнями; дышла ворочались туда-сюда, колотясь, словно сердце дракона.
Вдруг зацепившись каблуком своего полуботинка за край шпалы, Реми грохнулась на колени. Гудок надрывался; весь мир дрожал.
Инерция пронесла Деймана Рурка мимо, но он вернулся за ней, и по его лицу она видела, насколько уже близко паровоз.
Он схватил ее за руку и вздернул на ноги, рванул вперед и сразу в сторону, с путей. Вопль гудка поглотил взрыв ее смеха. Реми ощутила поток воздуха от проходящего мимо поезда, вихрь ударил по ушам. Полыхнула молния, выжимая небо до капли.
Они упали на насыпь, ударившись о землю, и покатились вниз по заросшему травой склону, а внизу сплелись в теснейшем объятии, словно любовники. Через грубый хлопок его пропотевшей рубашки Реми чувствовала твердые и тугие мышцы, за которыми стучало сердце.
Оттолкнувшись от нее, Дейман откинулся на спину, его грудь вздымалась и опускалась в тяжелом дыхании.
– Черт, ну и дурь, – произнес он наконец, – полное идиотство.
Но в его глазах Реми видела радость, буйную и несусветную.
Продолжение следует... ...