Бастиан дю Вилль:
Париж
Парижу несколько сотен лет. И в Париже кажется, что все эти долгие годы ты прожил здесь.
Цитата:
- Что это? – уже зная ответ, спросила. Отчего-то неприятно засосало под ложечкой.
- Исповедальня, - все с той же сдержанной безразличной улыбкой ответил Бастиан.
- Ужасно.
- Не любите говорить правду?
- А вы? – с лукавством изучала лицо мужчины в темноте маленького помещения. – Но разве я могу солгать здесь? - Обвела взглядом комнату. – Я Шеридан.
За его спиной я видела, что полиция покинула церковь.
«Ты должна отвлечь его. Он твое алиби».
- Покажите мне Париж, Бастиан? Тот Париж, о котором никто не знает. Я хочу его запомнить.
Потому что возможно, завтра меня уже поймают.
- Исповедальня, - все с той же сдержанной безразличной улыбкой ответил Бастиан.
- Ужасно.
- Не любите говорить правду?
- А вы? – с лукавством изучала лицо мужчины в темноте маленького помещения. – Но разве я могу солгать здесь? - Обвела взглядом комнату. – Я Шеридан.
За его спиной я видела, что полиция покинула церковь.
«Ты должна отвлечь его. Он твое алиби».
- Покажите мне Париж, Бастиан? Тот Париж, о котором никто не знает. Я хочу его запомнить.
Потому что возможно, завтра меня уже поймают.
Замкнутость пространства исповедальни и полумрак не производят ровным счетом никакого впечатления. Не для католика, привыкшего к запаху воска и мрачной величественности месс с детства.
Тишину следом за нашими словами нарушает звонок мобильного, приложив палец к губам, отвечаю. Отойти некуда.
- К твоему ноутбуку засекли несанкционированное подключение.
- Когда? - хотя ответ все равно последовал бы.
- Сегодня 9.43-9.47, сработал защитный ключ твоей электронной почты.
Тепло поцелуя, небрежность слов, легкий, едва уловимый запах. 9.43. Прошло чуть меньше часа. Я смотрю на женщину, склонившую голову к плечу, ее лицо ничего не выражает, она старательно делает вид, что и не должна слышать мои слова.
- Я понял тебя, - завершаю разговор, вернув телефон во внутренний карман пиджака.
- Срочное дело?
- Работа, боюсь, Шеридан, я все равно не смог бы сопровождать вас немедленно. Но, - замечая то, как она отступает, - если ваш сегодняшний вечер не занят, в Париже есть пара мест, которые я мог бы с вами разделить.
Где я могу вас забрать? - впервые замечая сомнение в ее взгляде, столь явное.
Еще не покинув церковь вместе с Шеридан, я уже набираю сообщение для Кевина. Последним моим письмом было сообщение страховщикам, запросившим детали охранной системы коллекции во время транспортировки. Ошибка, достойная новичка, - вынести из офиса данные по клиенту. Париж воистину развращает своей беспечностью.
"Сообщи Левиню, это касается охраны коллекции, будьте внимательны. Алана пока привлекать не нужно".
О том, что Алан уже был в курсе и операцию разыгрывали по стадиями в то утро я знать не мог.
Вечер встречает у дома, где Шеридан снимает квартиру. Уложенные волосы и переливающиеся нити украшений, кремовое бюстье платья - одного взгляда достаточно, чтобы признать, что, возможно, из Шеридан вышла бы совсем не плохая француженка.
Она принимает раскрытую ладонь, спускаясь по ступеням лестницы. Мадам ключница переводит взгляд с Шеридан на меня, что вызывает у Шеридан недоумение, а у меня едва сдерживаемый смех.
- Еще одна особенность Парижа, - открываю для Шеридан дверцу машины. - Здесь дамы, владеющие нашими письмами и ключами, считают себя знающими о нас все.
- Откуда вы родом? - пока мы перестраиваемся в потоке машин.
- Куда мы едем?
Вопросы встречные и бесполезные по своей сути.
"Бас ее разыскивают в Англии и в Штатах, Интерполу просто пока не за что зацепиться, но как только ее поймают на горячем", - Кэвин на пределе своей способности убеждать. Порывисто сказанное "Шеридан" в исповедальне. Озябшие руки. Ее запах, заполняющий салон неотвратимо.
Д'Орсэ всегда поражает размерами. Вокзал, отданный под музей, творение Виктора Лалу под открытым небом.
Закрытое превью выставки, приглашены люди, имена которых Патрис запоминает значительно лучше меня. Ложь. Хочу я этого или нет, запоминаю, как только мы представляемся друг другу.
- Познакомьтесь, Шеридан, моя подруга.
Слова звучат так часто, что твердеют ее пальцы, лежащие на сгибе моего локтя.
Если она и устала, то не выглядит такой или не позволяет себе выглядеть.
- Нет, - качаю головой, - не думали же вы, что я собирался показать вам вокзал.
Машину оставляю на парковке до перехода в узкие улочки Холма. Шеридан следует за мной, не задавая вопросы и не выражая сомнения. С удивительным для нее, учитывая то, в чем она замешана, спокойствием человека, который доверяет.
Толкаю синюю дверь La Buvette, пропуская Шеридан вперед. Выбеленные светлые стены, нарочитая небрежность и простота, запах сыра и едва уловимый - вина.
- Бутылку Alexandre Bain 2009го и два стаканчика, - оставляю заказ у бара, получив его, оборачиваюсь к своей спутнице. Нет, здесь мы не задержимся. Дорога ведет мимо Двух мельниц, мимо улицы Далиды, Consulat - к ступеням сахарно-белого Сакре. Толпа туристов волнуется. В джинсах, майках и шортах. Мужчина в строгом костюме и женщина в вечернем платье - самая странная пара здесь.
Занимаю место на одной из ступеней, запрокинув лицо к Шеридан, оставшейся стоять надо мной. Сощурившись, наблюдаю за тем, как она выносит приговор своему платью. Белое вино наполняет два пластиковых стаканчика.
- Сейчас.
В тот миг, когда сумерки выкрасят синим даль горизонта, и Париж рассветит огнями ровные линии улиц прямо у наших ног. Внизу у ступеней Монмартра город лежит целиком, и зажегшийся маяк на Башне обрисовывает круги.
- Добро пожаловать в Париж, - соприкасается пластик стаканчиков.
Она улыбается. Только женщина. Женщина, которая меня обманула. В пиджаке с моего плеча, накинутом еще у Buvette от вечерней прохлады.
В хорошей шпионской истории сейчас я должен был бы сказать, что за сидящей рядом со мной женщиной следили с самого начала. Каждое утро. И ждали, когда же она клюнет на легкомысленного юриста, который берет с собой информацию о перевозке архивной коллекции. В итоге бюро специальных расследований предложило бы ей сотрудничество в обмен на свободу. Но это в хорошей истории. В этой истории все было совсем не так.
- Шеридан, вопрос у меня только один. Имя и контакт вашего хакера этим утром. Тогда я забуду о том, что вас я встретил в это же время. И да, - смешок, не глядя на женщину, с которой только что разделил то, что любил в Париже, - конечно же, если сейчас вы решите разбить о мою голову бутылку, я не стану вас избивать.
Кэвин счел бы это ребячеством и не изжитой сентиментальностью. Кэвин в этом жесте, вообще, не узнал бы меня. Но розыск тех, кто стоял за ними, за хакером и Шеридан, не был моей работой. Однако, мой клиент был поставлен под угрозу.
- Вы или он - меня и клиента устроит любое имя.
Ее глаза меняют цвет. Темный изумруд, холодный, бездушный, с острыми гранями. То, как женщина передо мной подбирается ощутимо почти физически. Для прыжка, удара, попытки сбежать?
И медленно выдыхает, раслабляя спину и награждая теплом еще одной лукавой улыбки - во взгляде и в уголках губ.
- Шеридан? - в ожидании ее решения.
Шеридан О`Хара:
Париж
Париж - и ты паришь!-
Над Сеной и Монмартром.
Париж - держу пари! -
ты зацветаешь в марте.
На Париж спускался вечер, окрашивая город в синий цвет.
Мужчина в смокинге поджидал у подъезда. И снова невозможно придраться к ладно сидящему на его плечах костюму. Черный деловой костюм, ну конечно, от лучшего и дорого кутюрье. Статус, который нельзя сломать и нарушить даже едва заметной кривой строчкой на рукаве. В глазах не интерес, скорее точный расчет, как в математике, раз, два и он уже знает с чего начать и чем закончить. Я улыбнулась ему, вложив свою руку в его протянутую ладонь. Как и в это утро, она была теплой, не смотря на легкую прохладу в воздухе.
- Думаю, он уже знает, кто я.
Я перебирала свой гардероб, откидывая одно платье за другим, и они мятой кучкой ложились на широкую постель.
- Не исключено, - Говард внимательно изучал какие-то записи, на своем компьютере, взятые с ноута дю Вилля, и довольно улыбался.
- Ты похож на кота, объевшегося сливок, - лукаво посмотрев вначале на Говарда, перевала взгляд на свое отражение в зеркале, прикладывая к себе очередное платье и тут же откидывая его в дальний угол комнаты. – Черт!
- Детка, ты в любом платье хороша, - не отвлекаясь от записей, произнес мужчина.
- Я должна быть не просто хороша, а что если…. – я замерла с очередной вешалкой в руках, повернувшись к Говарду, - а что если он придет не один?
- Приведет Интерпол? – подождав пока я, кивнула, продолжил. – Дорогая, расслабься. У него ничего на тебя нет. Даже если он знает, кто ты, что он может сделать тебе сейчас: обвинить в том, что ты подсела к нему утром, за его столик?
- Не знаю, но как-то не по себе, - определившись, наконец, с выбором платья, остановившись на платье на бретелях телесного цвета, удовлетворенно улыбнулась, принявшись за прическу.
Это вечер приносил удовольствие, вперемешку с легким нервозом, особенно на выставке. Я с особой жадность смотрела на стены, и висящие на ней полотна. Знала каждый непревзойдённый мазок кисти по картине Ван Гога, но не уставала любоваться их совершенством, впитывая в себя цвета, настроения и эмоции, передаваемые художником. Бастиан сопровождал меня, переходя со мной от картины к картине. Легкий разговор между нами был приятным дополнением, скрашивая вечер. Его рука поддерживала меня за талию, когда он представлял меня своим знакомым, или я брала его под руку, чувствую, с какой тяжестью моя рука ложится на сгиб его локтя, когда он в очередной раз, произносил мое имя, знакомя с очередным посетителем выставки.
В сумочке завибрировал телефон.
Я шепнула своему визави на ухо, что мне наскучило здесь, и мы тот час же покинули выставку. Через несколько минут полицейский кортеж, окрасит своим сиянием вход в музей Орсе. Но это будет потом…
А мужчина и женщина продолжали свое путешествие по Парижу, не догадываясь, что происходило за их спинами. Точнее один, как мне казалось, не догадывался. В любом месте, где бы мы не останавливались, я старалась сделать все, чтобы меня запомнили, обеспечивая алиби.
Париж восхищал меня. Особенный дух, я пропитывалась им, совершенно не думаю о следующих днях и тем, что меня ждет. Я наслаждалась каждой минутой в этом городе. В нем была только присуще Парижу, магия. Ноги, облаченные в туфли на высокой шпильке, стали ныть. Но портить вечер какими-то мелочами не хотелось.
Улыбнулась, поймав взгляд Бастиан.
- Вы замерзли, - заметил он, уловив легкую дрожь в моем теле. Накинув на мои плечи свой пиджак, и меня тут же окутал его запах. Мята, не растворившая в утре, исходила от него, обняла меня вместе с тканью пиджака, нежным холодом она щекотала ноздри, тонкими струями смешивалась с запахам кожи, искала поддержки и своего вечного спутника, сделав шаг я растревожила его, мирно спящий на лацкане пиджака аромат, потянувшись цитрусом, он древесно зевнул и рассыпался в воздухе.
Поблагодарив своего спутника, плотнее закуталась в его пиджак, пряча улыбку в его вороте.
Выбор места меня удивил. Я с любопытством и слегка неуверенной улыбкой наблюдала, как Бастиан в своем дорогом костюме, усаживался на одну их ступеней Сакре-Кёра.
Париж - и ты летишь
к ступеням Сакре-Кёра,
к распятому Христу -
и падаешь на город.
В голубых глазах Бастиана, застыла насмешка и вызов, когда он посмотрел на меня. Это было неожиданное решение, и я не могла отказать себе в удовольствии закончить этот вечер также необычно, как началось это утро. Я оглядела серую поверхность, слегка наморщив лоб, и боком аккуратно опустилась на прохладу камня.
Я рассмеялась, когда на ступеньки появились пластиковые стаканчики.
- Бастиан, вы не перестаете меня удивлять.
Его ответная улыбка, и уверенным жестом разлил вино по стаканчикам.
- Сейчас, - просто произнес мужчина, смотря куда-то вдаль.
Я вопросительно посмотрела на Бастиана, но проследив за его взглядом восхищенно ахнула. Все что раньше казалось таким неуловимым, будто в тумане, стало ярким и богатым. Будто кто-то рассыпал драгоценный камни по всему городу, свет которых слепил, но не было, сил отвести взгляда.
- Это потрясающе, - прошептала я, запоминая этот город, и раскинувшуюся панораму вокруг нас. Наклонив голову набок, вновь обратилась к мужчине. – Вы, наверное, считаете меня восторженной дурочкой? - спросила с легким кокетством.
Мужчина лишь улыбнулся, и в его голубых глазах отражалось сияние всего города.
- Добро пожаловать в Париж, - произнес Бастиан, протягивая руку со стаканчиком.
Соприкоснувшись с его стаканчиком, пригубила вино, улыбаясь мужчине поверх ободка стакана. Все было хорошо. Было, пока он не заговорил, продолжая держать стаканчик в своих руках, руках художника.
- Шеридан, вопрос у меня только один. Имя и контакт вашего хакера этим утром. Тогда я забуду о том, что вас я встретил в это же время. И да, конечно же, если сейчас вы решите разбить о мою голову бутылку, я не стану вас избивать.
Весь вечер я ждала этих слов, и была удивлена, что мужчина настолько терпелив, что ни разу не подал вида, что знал кто я. Я продолжала смаковать вино, только вечер перестал приносить удовольствие, и кончики пальцев резко стали холодными. Вздернув бровь, я прямо посмотрела на Бастиана, мне было любопытно, что он еще может сказать или предложить.
- Вы или он - меня и клиента устроит любое имя.
- Шеридан? - в ожидании ее решения.
Сменив позу, я перекинула ногу на ногу.
- Бастиан, - сделав еще глоток, улыбнулась. – Кстати очень необычное имя, вы обязательно должны рассказать мне, что оно значит. Еще вина?
Мужчина пристально следил за мной: за выражением моего лица, которое сохраняла бесстрастность смешанную с легким лукавством в глазах и уголках губ, за движением моих рук, которые крепко держали бутылку с вином, ни разу не дрогнув, разливая нектар по стаканам. Его взгляд перестал быть мягким, в нем застыла решимость и уверенность в себе и своих деяниях.
- Вам идет быть таким – таким серьезным. Только жаль, что вы испортили этот вечер. Он был прекрасен.
- Шеридан, что вы задумали?
Снова рассмеявшись, продела руки в рукава мужского пиджака:
- Задумала? Рядом с вами, я забыла обо всем, - добавила с некоторой долей лукавства.
- Бастиан, если бы вы хотели меня сдать, уже бы сдали. Вы еще в церкви, сегодня утром заподозрили неладное, не так ли? – снова глоток вина, и повернулась всем корпусом к мужчине, оперившись правой рукой о ступень выше. – А в чем вы хотите меня обвинить? Хакер? Какой? Я не знаю ни о каком хакере. Этим утром я была с вами и мне кажется, вам оно понравилось. Утро. Свидетели, если таковые конечно найдутся, скажут, что молодая пара, вела себя довольно естественно, отзываясь, на ласки друг друга. Кому придет в голову, что это всего лишь игра?
Наклонившись ближе к мужчине, так что наши лица разделяли лишь несколько сантиметров, прошептала:
- В багажнике вашего автомобиля находится картина стоимостью в несколько миллионов долларов. Помните ту, что висела на стене справа от входа в музей Орсе? Вам она еще понравилась? На ней такой же вид, как у нас с вами сейчас?* - улыбнулась, обводя взглядом его лицо. – Бастиан? Вы хотите вызвать спец. службы или это лучше сделать мне?
…прости меня, Париж,
я снова убегаю!..
* Картина Винсента Ван Гог «Вид с Монмартра»
Бастиан дю Вилль:
Париж
Человек испытывает потребность в немалом - в бесконечности и чуде.
Винсент Ван Гог
Цитата:
Наклонившись ближе к мужчине, так что наши лица разделяли лишь несколько сантиметров, прошептала:
- В багажнике вашего автомобиля находится картина стоимостью в несколько миллионов долларов. Помните ту, что висела на стене справа от входа в музей Орсе? Вам она еще понравилась? На ней такой же вид, как у нас с вами сейчас?* - улыбнулась, обводя взглядом его лицо. – Бастиан? Вы хотите вызвать спец. службы или это лучше сделать мне?
- В багажнике вашего автомобиля находится картина стоимостью в несколько миллионов долларов. Помните ту, что висела на стене справа от входа в музей Орсе? Вам она еще понравилась? На ней такой же вид, как у нас с вами сейчас?* - улыбнулась, обводя взглядом его лицо. – Бастиан? Вы хотите вызвать спец. службы или это лучше сделать мне?
Оперевшись локтем на ступень выше, с нескрываемым интересом мальчишки, столкнувшегося с неведомой игрушкой, изучаю ее лицо. Лукавую улыбку, блеск в глазах. Именно это ей нравится? Убегать и лукавить, и снова играть? Но не стоит медлить с ответом.
- С восторгом и смирением предамся в руки французского правосудия.
Тихо смеюсь, и, повторяя ее жест, тянусь к Шеридан ближе. Двое, почти любовники на ступенях Монмартра, обмениваются тайнами на ухо. Как идиллически должны мы выглядеть со стороны.
- Я думаю, Шеридан, что вы блефуете. Потому что если это не так, мне пора уволить главу своей службы безопасности. А еще я думаю, - нажимая на быстрый набор номера Кэва, - что мы скажем, что это была блестящая проверка системы безопасности коллекции. Мы ведь так и скажем, Шеридан, - прямо глядя в шальные, как зеленое море у берегов Нанта, глаза.
Подаю ей руку, помогая подняться, ее пальцы ложатся в мою ладонь так же мягко. Стаканчики и полупустая бутылка (непозволительное кощунство) летят в урну у подножья ступеней. Насколько Шеридан может быть уверена в том, что у меня на нее ничего нет. Ухмылка выходит резкой и ломанной.
Маленькая дверца в витых воротах. Предупреждающий взгляд на Шеридан, но она почему-то и не думает бежать. Служат ли тому причиной шпильки или женщины умеют сбегать и на них?
- Слева знаменитая стена Любви, - продолжая отыгрывать более приемлемую принятую с утра роль. - Желаете оставить след губ на удачу?
- Если предположить, что я все же прав, - ее насмешливый взгляд в ответ, но Шеридан снова кладет ладонь на сгиб моего локтя, - зачем вы стали бы выбирать такую жизнь?
Ее ответ, искренний или нет, порождает молчание между нами, до машины, у которой поджидает Кэв.
Картина возвращается на выставку, Кэв невозмутим, мы легкомысленно улыбчивы. Страховщики получают желаемое: повышение страховой базы от руководства музея. Левинь так же получает желаемое: возможность выдать нагоняй службе безопасности.
Мы прощаемся с Шеридан у порога ее квартиры, куда отправляемся уже без Кевина.
- Вы, правда, думаете, что при желании вас поймать, кто-то искал бы повод?
- Думаю, что этого желания совершенно нет у вас.
Она говорит все так же мягко и едва ли не смеется, хотя уверен, смеяться ей вовсе не хочется.
- Доброй ночи, Шеридан, - едва ощутимое касание губ к костяшкам ее пальцев.
Обернувшись у машины.
- Шеридан, - с усмешкой, - если вам случится вновь выпить утренний кофе в Париже, - она ждет продолжения, хотя мы оба понимаем, что с каждой минутой возможность становится ничтожно мала, - пусть он будет так же хорош.
Желание клиента выполнено. Страховая база увеличена. Все оказалось проще, чем можно было предположить. Стоило лишь воспользоваться подходящим случаем. И все же способ и средства заставляют поморщиться. Можно было сделать все это лучше, без крайностей, без таких методов. Юристы не должны так работать.
Утро встречает по-лондонски знакомой хмарью. Отпив свежий кофе, пролистываю новости на планшете.
Беспрецендентно дерзкая выходка! Фонд Винсента Ван Гога лишился знаменитых "Набросков к Автопортрету".
По не подтвержденной информации, преступление было совершено во время перевозки коллекции - еще до того, как рисунок оказался в Орсэ.
Осторожно поставив чашку кофе на подоконник, перечитываю короткие строки.
Входящий.
- Ты смеешься?! Чего ты смеешься, дю Вилль?! Ты хоть понимаешь, сколько у тебя будет проблем?!
Побороть смех так и не удается, прикладываю к ребрам ладонь. Очаровательно вероломная интриганка.
- Дю Вилль, когда ты стал смеяться над чужими преступлениями?
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - все же сдержав смех. - Обрадуй Левиня, страховую премию он получит на двадцать процентов выше.
- Дю Вилль!
- Я надеюсь, они его не сожгут.
- Левиня?
- Рисунок.
С улыбкой отпивая кофе в то время, как упрямое солнце убивает расползающиеся в стороны тучи.
Вивьен Рейнолдс:
Франция. Париж.
Прикосновения все еще щекочут россыпью созвездий нуарской ночи. Фантомное касание все еще ласкает, когда мягкое рычание автомобиля стихает. Каменные ступеньки заканчиваются слишком быстро и спрятать довольную усмешку не успеваю. Пьер встречает на лестничной клетке, сложив руки на груди. Жако гордо восседает на его плече и пренебрежительно пушит желтый хохолок. Вредная птица.
- Я уже видел это выражение лица. Ничего хорошего не вышло.
- Ты будешь читать мне нотации? - поднимаю брови в удивлении, пытаюсь погладить попугая, но тот отступает. Изменщик.
- Он мой брат. И я не знаю, за кого переживаю больше.
- Так успокойся. Мы уже взрослые люди. Как-нибудь разберемся сами, - оскорбившись на Жако, оставляю попытки привлечь его драгоценное внимание.
- И чем же взрослые люди занимались у деда в гостях? - Пьер поднимает брошенную сумку и подходит к моей двери.
- Взрослыми делами, - открываю квартиру.
- Не хочу даже слышать. Или хочу? Или все же нет? - похоже, это скоро станет единственным, что буду слышать в рамках разговора о семействе дю Вилль.
- Заходишь или нет?
- Иду. Я надеюсь, у тебя осталось еще того земляничного мороженого? У меня серьезная психологическая травма.
- Но я даже ничего не сказала.
- А тебе и не надо.
Входная дверь хлопает, замок с сухим щелчком закрывается, заглушая разговор.
Часы на квадратной башне Лионского вокзала отсчитывают последние минуты до прибытия поезда. На перроне пусто, лишь кое-где разбросаны группками туристы. Сегодня понедельник, а значит горожане с корзинками для пикника остались в жерновах обязанностей, и воздух у королевского пруда гарантированно будет свежим.
Поправив наушник, запрыгиваю в вагон. Привычный маршрут до Фонтенбло успокаивает как и плейлист от Лоренса.
Трава под ладонями острая, колючая, утром подстриженная. Солнце за закрытыми веками слишком яркое, белыми всполохами прожигающее. Мазохистское удовольствие не дает отвернуться, спрятать лицо под краем тонкого пледа. Раскинув руки, лежу у королевского пруда, жмурясь от двойственности. От жарких лучей и прохлады воды. Требовательные крики уток прорываются сквозь музыку, возмущенные безразличием. Им не под силу разорвать это странное ощущение покоя и умиротворенности. Легкую дрему, когда существуешь в двух мирах одновременно. Слышишь, что происходит вокруг, и касаешься тонких лепестков сновидений.
Уединение нарушают ленивые образы бродящих по садам замка Фонтенбло королей и придворных. Смех, эхом разносившийся среди деревьев, и щебет птиц, свысока наблюдающих за людской суетой. Кончики пальцев начинают чесаться от желания сжать карандаш, обвести прерывисто оборки дамских платьев, закрасить мягким объемные пуфы мужских рукавов, набросать тонкими штрихами легкие перья в прическах и на шляпах, а позже разлить зелень и ганзу акварели, смешивая листву и солнечный свет в единое.
Не открывая глаз сажусь, складывая ноги в подобие "лотоса", на ощупь нахожу раскрытый альбом и карандаш. Обежав пальцами края альбома, подушечками очерчиваю контуры будущего рисунка. Остановившись в предположительно середине листа бумаги, опускаю карандаш, позволяя руке свободно перемещаться, следуя только картинке перед внутренним взором.
- Вы правда нарисовали это с закрытыми глазами? - удивленный голос попадает как раз в тишину между песнями, и я вздрагиваю, позабывшая об окружающем мире.
Открываю глаза лишь для того, чтобы недовольно посмотреть на наглеца, посмевшего мешать. Отвыкшие от света зрачки несколько секунд видят только белые пятна, пульсирующие как живые.
- Вы правда задаете глупые вопросы? - вынимая один наушник смотрю на мужчину, закрывающего мне солнце.
- Такая уж моя профессия, - он пожимает плечами, и я замечаю на его шее журналистский пропуск.
- Давайте я подвезу?
- Спасибо, но нет. Привыкла уже поездом.
- Вы не кажетесь мне человеком привычки.
- Со всеми случаются исключения, - пожимаю плечами и достаю наушники. - До свиданья, Леон.
Леон пишет статьи о путешествиях. По образованию историк, счастливо женат и влюблен во Францию. Благодаря его пропуску, мы можем бродить по самым темным закоулкам замка безнаказанно. Его ремарки, факты, известные далеко не каждому гиду, раскрывают все вокруг в новом свете, добавляют красок и контурных линий.
Вечер окутывает Фонтенбло махровым покрывалом, светится далекими огнями замка, мажет жесткой кистью скорости поезда. Мягкий свет в вагоне расслабляет, опускает в состояние сонной неги, глупого счастья после продолжительной прогулки. Глаза закрываются, и только музыка удерживает от полного погружения в сон.
Когда до Парижа остается всего несколько километров, музыку прерывает звонок. Не глядя отвечаю, в ухо льется экспрессивная лексика дю Вилля младшего. Самого младшего.
- Где же ты? Гдее? Где тебя носит весь день? Устал жлать! Хотел лично сказать, но уж нет сил терпеть.
- Говори уже, - с легкой улыбкой, отодвигая от уха телефон.
- Я буду шить костюмы для Дон Жуана!! А ты - проектировать декорации в Гранд Опера!
- Когда ты успел туда встрять?
- Тебе ли не знать, что встрять я всегда успеваю.
- Может ты наконец оставишь телефон в покое и обратишь внимание на меня?!
- Да, босс, - смиренно киваю, засовывая телефон в карман комбинезона.
- Так вот, я говорил, что хочу, чтобы платье Эльвиры гармонировало с цветами на обоях в спальне Анны. Ии...
- Иии ты мне покажешь эскиз? Ткань? - если бросить попытки понять логику дю Вилля, жить становится гораздо проще.
- Для кого я тут размахивал листами и отрезами этого серебристого шелка?! Опять!! - под звук смски Пьер сокрушенно падает на стул, фонтаном разбросав вокруг себя эскизы и образцы тканей.
- Прости, - вины в моем голосе не больше, чем дождя в безоблачную погоду.
- Ты же знаешь, что тебя все ненавидят?
- Да ладно, они меня просто обожают.
- И тщательно это скрывают.
- Конечно, ты бы видела как они бегут на примерку.
Закатив глаза, пихаю ногой в бок Пьера, развалившегося на моем диване с видом победителя, поедающего брауни мадам Мерсье.
- Спасибо все равно. За работу, - улыбаясь утаскиваю последнее пирожное с тарелки. - А теперь проваливай, мне нужно обдумать сцены в аду. В тишине! Без твоего радостного чавканья.
- Неблагодарная, - с видом оскорбленной невинности Пьер поднимается с дивана, показательно отряхивает малиновые джинсы и забирает с журнального столика пиалу с засахаренными орешками. - Запомни, что языки пламени должны повторять вышивку на сорочке Жуана.
- Почему не на семейках?
- Потому что опера у нас, к сожалению, с низким рейтингом, - уже в дверях, хрустя моими любимыми орешками. Скотина.
Отношу грязную посуду на кухню, чтобы освободить еще немного дополнительного места. После раскладываю по всем доступным поверхностям наброски и планы декораций. Кто мог догадаться, что прежде чем нарисовать цветочек, придется серьезно обдумать его местоположение.
Закатываю рукава, рассеяно пытаясь вспомнить куда подевалась удерживающая его булавка. Завтра надо поговорить с техниками, узнать предел возможностей, чтобы не напороться на очередное "мы все сделаем, мисс", а после разочароваться. И в очередной раз попытаться приструнить Пьера, потому что недалеко то время, когда он выбьет рейтинг повыше просто ради того, чтобы показать какие шикарные семейки он может сшить. От плана отвлекает стук в дверь. Все еще погруженная в размышления о реальности принятых решений, открываю дверь.
- Сладкого больше нет, - поднимаю голову, ожидая увидеть Пьера, но на пороге другой.
- Отличная рубашка.
- Привет, - улыбаюсь Басу, склонив голову к плечу.
- Тшш, Жако, не шуми. Ешь свой банан, - накрыв клетку от греха куском ткани, продолжаю сборы в Оперу. Разбудивший в шесть утра Пьер преисполнен энергии и коварных планов. А с таким Пьером спорить хоть и увлекательно, но бесполезно.
Игнорируя наказ одеться презентабельно, натягиваю привычные шорты и серую футболку. Рабочий комбинезон, заляпаный красками так сильно, что синева джинсы практически не видна, складываю в холщовую сумку вместе с карандашами и альбомом.
Телефон лежит на полочке над кроватью, и чтобы добраться до него приходится перелезть через спящего Баса. Стараясь осторожно переступать разбросанные руки и ноги, дотягиваюсь до телефона. От радости удачи не удерживаю равновесия на мягком матраце. Оступившись, задеваю раскрытую ладонь дю Вилля. Пальцы моментально сжимаются и хватают за пятку. Падаю кровать, пытаюсь выдернуть ногу, пока не поняли, что боюсь щекотки.
- Почему так рано?
- Пьер решил напугать актеров, не представляю как и зачем, но это кажется неплохим развлечением.
- В единственный день, когда решил проспать, - стонет Бас в подушку и передвигает руку на лодыжку. - Останься?
- Ты же знаешь Пьера, - согнувшись, касаюсь губами костяшки, - если уж что решил, так упрямее нет никого.
- Семейная черта.
В дверь стучит упомянутый всуе и требует немедленного появления той неблагодарной, которой он выбил место главного декоратора.
- Заберешь нас в девять.
Выбравшись из теплой кровати, склоняюсь над Басом и целую в недовольно поджатые губы. Не удержавшись еще раз и еще.
- Хватит целоваться!! - негодующе из-за двери.
- В восемь. Забери нас в восемь.
Схватив сумку и кеды, выскакиваю за дверь к сопящему и низвергающему "мы же опоздаем!" Пьеру.
Для женщины нет такой проблемы, которую нельзя было бы создать.
Все там же. Все те же. И кое-то кто еще.
- Дю Вилль! Мне срочно надо с тобой поговорить! - влетаю в мастерскую великого кутюрье, но застаю только шуршание ткани и быстрое "я скоро, подожди". - Никакого сочетания с вышивкой, запомни! - уже вслед, сверкающим пайетками нашивках на джинсах.
Идти обратно на сцену не было смысла - все разбежались на обед, обсудить даже траекторию полета адского пламени не с кем. Трагедия. Усевшись в кресло Пьера, принялась ковыряться в эскизах. Оказалось, что такое неблагородное дело отличное занимает время. К окончанию второй папки уже смутно чувствовала желание сотворить что-то ужасное и подсунуть дю Виллю, чтобы потом решительно отрицать любую причастность. На поиски чистого листа уходит еще пять минут. Видимо, Пьер подозревал неладное и спрятал все возможности напакостить. Но меня так просто не лишить планов мести. Разыскав лист, карандаш и дюжину маркеров, устроилась поудобнее и принялась за рисунок.
Через несколько минут настигает понимание того, что тишина угнетает. С музыкой из телефона стало веселее, и смокинг под карандашом приобретает металлические детали исключительно под воздействием Single Ladies от Beуonce.
И когда уже дорисовываю желтую розочку в петлице, дверь открывается, а в мастерскую заходит девушка. Не из работников, вижу впервые. Решаю быть милой.
- Здравствуйте, вам помочь? Или заблудились?
- Добрый день. Ищу кутюрье дю Вилль. Сказали искать здесь.
- Все верно, - сопротивляюсь желанию назваться тем самым кутюрье, и как не печально признавать, безуспешно. - Что-то хотели конкретное?
- Да.
- Ох, прошу прощения, присаживайтесь, - указываю рукой с тремя маркерами на кресло перед столом. - И что же конкретное вы бы хотели?
Пусть разбирается сам потом с тем бардаком, который я натворила. Будет знать как игнорировать меня ради кого-то и чего-то неизвестного.
Саманта Арчибалд:
Иден-Мельбурн
Если когда-нибудь перестану попадать в неприятности это будет значить только одно- я умерла.
Очередной виток случайностей заканчивается. Выйдя из загона, в котором провели ночь, вижу дом и ...Джо?!. Оказавшись в объятиях чувствую, как весь негатив растворяется исчезая и можно расслабиться. Странное и необычное ощущение. Но это только когда док рядом.
- Ливка, спинку потри, - смеюсь, когда подруга фыркает, - ладно, не хочешь не надо. Тогда скажи, у тебя было ощущение, что все твои проблемы будут решены без твоего участия?
- Нет, - чуть подумав, - но часто было ощущение, что кроме меня некому решить все проблемы мироздания.
- Знакомо, но это мания величия, - закончив принимать душ, заворачиваюсь в полотенце, - не хочу улетать.
- Не хочешь или боишься?
- Не хочу, - вздохнув, присела на тумбочку глядя как подруга приводит волосы в порядок, - да и предложение поступившее от Эмили сыграло свою роль.
- Тогда что?
- Не знаю, - вздыхаю, - не хочу терять Джо, тебя, Мейзи.
- Допустим меня ты не потеряешь, - улыбается, - мне тут тоже нравится и если соберешься оставаться, то я тоже задержусь, а дальше видно будет, с доком сложнее. Поговори с ним.
- Не могу, - увидев удивленный взгляд, пожимаю плечами, - как ты себе это представляешь? Мне поступило предложение возглавить филиал. Не бросишь ли ты карьеру, налаженную жизнь и образование Мейз под пресс моего тщеславия. Так?
- Да, звучит не очень, - вздохнув, присаживается рядом, - но есть время все обдумать, а сейчас пошли завтракать.
- Шикарное решение, - грустно улыбнувшись, поднимаюсь, - из двух бед, выбираю обед.
- Другого у меня нет.
Завтрак, в начале которого наступает неловкая пауза и, приходится сглаживать ситуацию, прошел в нормальной обстановке. Включив весь свой оптимизм, рассказываю, как мы шли на ощупь и ночевали в сарае глядя на звезды. Нам, не менее бодрым тоном, повествуют о поисковой операции и поставленных на уши спасателях. Все это весело с огоньком. Ведь приютившие нас люди не виноваты, что мы заблудились и в лесу, и в отношениях. Поэтому бравада с широкой улыбкой и судорожными попытками вспомнить, где моя сумка, в которой остались таблетки.
- Джо, а где мои вещи?
- В коридоре, - улыбается, - говори что нужно, я принесу.
- Не надо, - поднимаюсь, - сама. Прошу прощения.
Главное не сорваться. Шаг, ещё шаг. Надеюсь - двигаюсь прямо и со спины не видно как перекосило лицо. Полумрак коридора, сумки на полу. Твою мать! Закусив губу опустилась на колени и слепо зашарила по карманам. Только бы никто не вышел. Круглая баночка удобно легла в ладонь. Вода из крана смочив горло помогает протолкнуть маленькую капсулу. Упираясь лбом в прохладную поверхность зеркала, веду обратный отсчет. Сейчас будет лучше, все пройдет, ещё тридцать секунд и можно будет разогнуться. Ненавижу это состояние беспомощности и до одури боюсь, что однажды оно не закончится и наступит мой личный ад, но в этот раз обошлось и таблетки, на всякий случай, спрятаны в карман шорт.
Прощание с гостеприимными хозяевами, поездка в такси до города, аренда новой машины, небольшая прогулка, обед и вот снова серая лента змеится под колесами. Иногда кажется - моя жизнь черно-белый сон с редкими вкраплениями цветных, радостных пятен. А сейчас дорога идет по грани между серостью и многоцветьем, и никак не вывозит ни туда, ни сюда. Наверное пора перестать думать, планировать, анализировать, взвешивать и начать жить одним днем, но не получается. Пока не получается. Видимо нужно перестать себя обманывать, ведь, скорее всего никогда и не получится. Так и буду пытаться просчитать хоть на пару шагов вперед, а в итоге его величество случай, с кривой улыбкой опытного каталы, будет путать все карты. Обидно.
« Мельбурн» - написано на указателе и в салоне автомобиля возникает напряжение. Кажется, ещё немного и электрические заряды затрещат, побегут, вспыхивая синими искорками, по пластику торпеды. Джо нужна моральная поддержка, а я эмоциональный банкрот. Что тут сделаешь? Но стараюсь подбодрить, легко сжимая лежащую на руле руку и улыбаясь
- Все будет хорошо, - очень хочу поверить в то что говорю
- Да перестаньте нагнетать, - Лив улыбается в зеркало заднего вида, - встреча с родителями, а не с крокодилами в вольере.
- Дедушка на крокодила точно не похож, - вставляет свои пять центов ерзающая, от нетерпения, Мейзи.
Странно, но совершенно не волнуюсь, а по идее должна. Ведь должна же? Черт! Видимо нормальность это вообще не моё. Так, нужно выдохнуть, постараться не испортить Джо встречу с родителями и выпить таблетку, причем чем быстрее тем лучше. Машинально коснувшись кармана шорт, выдыхаю, и тут на крыльце показалась невысокая симпатичная женщина, которая поспешила к Джо.
- Миниатюрная у дока мама, - Лив встав за моей спиной тихо шепчет, не забывая приветливо улыбаться, - и перестань так широко растягивать губы, а то я боюсь у тебя кожа на щеках лопнет.
- Отвали паразитка, - глядя, как Оливер подхватывает Мейзи на руки, - как думаешь, через сколько будет прилично свалить?
- А ты разве не здесь ночевать будешь?, - в голосе подруги удивление, - я то уже речь заготовила, в которой ты жестокая женщина, а я брошенная на произвол судьбы в незнакомом городе. И тут раз и она не пригодится?
- Ты, когда в отель приедем, запиши, - фыркаю в ответ, стараясь встать так, чтобы слегка облокотиться на Лив, - не пропадать же. Потом по случаю зачитаешь мне ее по бумажке или вместе вечером зачтем под виски.
В этот момент Руби поворачивается к нам, и мы синхронно стараемся придать лицам невинное выражение.
- Очень приятно, - подруга, поняв, почему я к ней прижимаюсь, незаметно поддерживает, - всегда было интересно узнать, из каких мальчиков вырастают такие шикарные мужчины.
- И мне очень приятно, - с трудом вклиниваюсь в разговор, чувствуя как стальные клешни боли медленно, но верно охватывают спину, - а где у вас дамская комната?
- Пойдемте, покажу.
Приглашающий жест в дом и два изучающе-врачебных взгляда смотрят так, что хочется провалиться сквозь крыльцо.
- Саманта, ты в порядке?, - Оливер идущий мимо нас к машине не выдерживает.
- В полном, - улыбаюсь, но увидев взгляд Лив, понимаю, что переигрываю, - просто устала намного.
- Бабушка, Сэм боится врачей, представляешь?!
Трагический шепот Мейз несется по коридору вслед и я едва сдерживаюсь чтобы не начать крушить все вокруг рыча и подвывая от боли. Щелчок замка, как гарантия приват зоны и можно больше не сдерживаться и немного побыть наедине с собой. Дорожная пыль, водоворотом уходит в сток, капсула прилипнув к влажной ладони раздражает, когда, губами, пытаюсь ее снять. Пять минут и все будет нормально, мне нужно пять минут. Растянувшись на полу, смотрю на потолок. Снова обратный отсчет и единственная мысль « сейчас все пройдет»
- Сэм, - голос Джо за дверью, вырывает из кокона, - с тобой все в порядке? Открой дверь, пожалуйста.
- Конечно в прядке, - перевернулась на бок и потихоньку поднялась. Посмотревшись в зеркало, пригладила волосы и открыла дверь, - а что случилось?
- Ничего, - обняв прижимает к себе, - просто соскучился .
Ужин, разговоры, просмотр фотографий и видео, а душе что-то скребет и в какой-то момент отстраняюсь, глядя на посиделки со стороны. Так, наверное, чувствует себя заноза в пальце. Тепло, уютно, но не та плотность к которой привыкла. И даже если врастет, то ткани потом все рано вдавят ее чуждую для них и уже загноившуюся. Мне очень хочется чтобы они стали частью моей жизни, но увы не складывается пазл. Темнота опускается за окнами и посмотрев на часы понимаю- пора прощаться.
- Мы с Лив поедем в отель, - смотрю на Джо, - вызови такси пожалуйста.
Переждав хор протестующих голосов, выдыхаю.
- Вам есть о чем поговорить, - смотрю доку в глаза, - и наше присутствие будет некстати. И потом, не могу же я Ливку одну в незнакомом городе бросить, - улыбаюсь, - тем более у нее речь о моей черствости заготовлена. Нельзя давать ей такой козырь в руки.
- Саманта, вы нас не стесните, - Руби пытается нас остановить, но я вижу что ей хочется побыть наедине с сыном и внучкой, а мы тут явно лишние.
- Отвезу, помогу устроиться, а потом вернусь, - Джо поднимается, а я останавливаю жестом.
- Мы завтра увидимся. Как приедем в отель сразу позвоню, - потянувшись касаюсь губ, - все будет хорошо.
- Я присмотрю за ней, - подруга улыбается, - обещаю не пускать ее в лес, в парк, в зоопарк, вообще никуда.
- Торжественно обещаю никуда не лезть
- Не верю, - Джо обнимает и мелькает мысль остаться.
Вот прямо сейчас сказать « никуда не поеду, не хочу» и прижавшись, никогда не отстраняться.
- Пап! Дедушка обещал показать анатомический атлас, который ты любил рассматривать в детстве, - Мейзи подлетает к нам, - пойдем, ты должен мне сам его показать.
Малышка тянет отца за руку, и приходится улыбнувшись отпустить. Руби внимательно следя за нами, кажется, облегченно выдыхает. Вот и девочке уже не до меня. Оно и правильно, нафига ей чужая женщина, когда есть и бабушка, и дедушка, и папа. Твою мать! Мне тут действительно нет места. Вызов такси, круговерть прощаний и обещание позвонить. Огни ночного города упав на капот, пробегают по машине и исчезают. Глядя на вязь улиц, вкрапления светофоров и черточки туристов, снова наблюдаю будто со стороны.
Разместившись, позвонила Джо. На заднем плане слышались веселые голоса, а ледяной ком, появившийся в груди, стремительно разрастался. Чтобы не сорваться пришлось быстро закруглить разговор, и бросив мобильный на кровать направится в душ. Не думать ни о чем.
Теплая ночь охватывает со всех сторон, а мы с Лив чинно сидим на балконе и, сломав систему, пьем чай глядя на залив, за которым открывается безбрежная гладь океана. Круизные лайнеры издалека похожие на елочные игрушки отражаются в темной воде.
- Я остаюсь, - тихо, скорее для себя, - сейчас позвоню Эмили и скажу пусть готовит бумаги.
- Не торопишься?, - подруга смотрит на огни, - и как же док? Жалеть потом не будешь?
- Слишком много вопросов и ни одного ответа, - закидываю в рот конфету, - сегодня находясь у него дома, почувствовала себя инородным телом и позавидовала. Наверно хотела бы так жить. Дом, любящая семья и все такое.
- И какие проблемы? Выходи замуж за Джо и все это будет твоим.
- Проблема в том, что не хочу замуж, да и не звал никто, - улыбаюсь, - придется как есть. Ты останешься?
- Разумеется, - смотрит вдаль, - мне тут нравится. Океан, тепло, кенгуру и коалы, а какие тут серфингисты. Ммммм…
- Ливка, - смеюсь, - у меня нет слов. Сначала коалы, а потом серфингисты?
- Что ж поделать, если коалы мне милее, но!, - поднимает вверх указательный палец, - без последних тоже нельзя. Не переживай, мы тебе таких доков сотню найдем.
- И что я с ними делать буду?! Нет. Сотня это явный перебор.
- Зануда, - машет на меня рукой, - потом с количеством разберемся. Ладно, пошли отдыхать.
- Иди, я посижу чуть- чуть. Доброй ночи.
Остаться? Не остаться? Наверное, нужно взять и поменять свою жизнь. Резко, не думая. Но по ту сторону останется Джо. Лед в солнечном сплетении, растаявший пока мы разговаривали с Лив, снова собрался в ком и выпустив иголки больно впился в сердце. А что Джо? Ему нужна хорошая женщина, без вредных привычек, любящая детей и готовая создать уют и потом он детей любит. А что могу предложить я? Перепады настроения, тяжелый характер, посттравматический стресс, неумение вести домашнее хозяйство и нежелание иметь детей. Лед разрастаясь, сковал грудь. Док слишком хорош чтобы так над ним издеваться. Судорожно вздохнув, уставилась вдаль, невидящим взглядом. Главное не сойти с ума, когда он улетит. Выдох и уже леденеет все тело. Останется Лив и работа, заведу кошку, большую такую или коалу. Точно.
Воспоминания вечера прокручиваются в голове, но от этого ещё больнее. Стиснув чашку так, что побелели костяшки. Мне нет места в их мире. Они семья, а я одиночка. Осталось смириться с этим. Телефон ложится в ладонь, пластик холодит кожу, когда пролистываю записную книжку. Палец дрогнул на «док в синем», и непроизвольно улыбнулась. Так и не переименовала после первого свидания. До одури хочется позвонить, сказать что дико соскучилась и больше всего на свете хочу оказаться рядом с ним, обнять и не отпускать, но вместо этого пролистываю дальше до «Эмили». Мосты сжигать нужно сразу, одной спичкой. Туда –сюда, номера мелькают перед глазами, выдох, и сигнал пошел в Лондон. У них плюс десять часов и …
- Доброе утро, - бодро рапортую, когда, после второго гудка, мне отвечают. Еще есть шанс отступить.
- Доброе утро, - голос кузины предельно собран, - если вы с Лив снова в кутузке, то можете там и оставаться.
- Нет мы на свободе, - сказать, что позвонила узнать как она себя чувствует и нажать отбой.
- Вот это новость, так новость, - слышу, как усмехается, - только не говори, что деньги закончились, аванс не дам.
- Что? Нет я не поэтому, - в трубке напряженная тишина и либо туда, либо обратно. Выдохнув, как перед прыжком в воду, - Эм, твое предложение в силе?
- Если ты о том чтобы возглавить филиал в Сиднее, то да.
- Согласна, я остаюсь, - вот и все,- сможешь переслать мои вещи?
- Разумеется, - тон становится деловым, - бумаги подготовят и вещи соберут. Ты уже выходишь из отпуска?
-У меня ещё неделя, так что я отдыхаю.
- Хорошо, - слышу, как стучат клавиши ноута, - все скину тебе на почту. Просмотри, когда отдыхать устанешь.
- Когда отпуск закончится.
- Хорошо, - хмыкает, - но учти, буду следить. И заканчивай уже отдыхать.
- И тебе хорошего дня, - гудки ударяют в барабанную перепонку.
Лежа на кровати смотрю в потолок. Нужно привыкнуть к мысли, что я снова одна. Телефон вспыхнув подпрыгивает. Джон. Нет уж, его крики и ругань слушать не буду. Сбросив вызов, убрала звук и сунув телефон под кровать, закрыла глаза. Усталость, обрушившись лавиной, отключила способность мыслить. Полу сон, полу явь. Серая полоса жизни.
Эдвард Джейсон Филдинг:
Нью-Йорк
Перелет с Лондона в Нью-Йорк, прошел неплохо. Отчасти из-за бесконечной болтовни моей спутницы. Как в этой женщине могли совмещаться качества неудержимой болтуньи и абсолютной тихони. Хотя… второе за ней водилось крайне редко.
Шумный нью-йоркский аэропорт, приветливо встречал путников с разных концов мира. Если подумать, последнее время, я очень часто провожу время в аэропортах. Нужно с этим что-то делать.
Мое предложение отвезти Рианну домой к родителям, было любезно отклонено.
- Не переживай, не последний, - пожала плечами и продолжала улыбаться, - Позвоню тебе, спаситель мой! До свидание, Эд. – она приподнялась на цыпочки поцеловала в щечку и пошла в сторону выхода в город.
Провожая девушку взглядом, я был уверен, что это не последняя наша встреча. Настолько уверен, как в том, что небо голубое.
Подхватив свою сумку, широким шагом вышел из аэропорта.
Такси, которое удалось поймать у аэропорта, остановилось у невысокого здания, увитого плющом. Каменное строение, отличалось от ютившихся рядом лачуг, словно яркий бриллиант в пригоршне камней. Ухоженный фасад, вымытые до блеска окна.
Протянув таксисту двадцатидолларовую купюру, вышел с авто, подхватив свою поклажу. Разумней было бы сначала остановится в гостинице, а затем ехать на встречу. Но меня разбирало любопытство. Любопытство порой бывает не самым лучшим другом, потому что приводит к самым неожиданным последствиям. Вот и сейчас, у меня было предчувствие, что произойдет что-то неожиданно-неприятное. А вот чтобы узнать исполнится оно или нет, нужно было войти в дубовую дверь.
Сняв очки и запихнув их в карман куртки, решительно поднялся по лестницам и, толкнув тяжелую дверь, вошел в пустынный полутемный холл. Удушливый запах старинных книг, витал в воздухе, а стоявшие у стены часы, равномерно выбивали каждую секунду. Дом не походил на офис адвоката: ваза с цветами, пушистый ковер на полу, и фото в рамках, расставленные на всех горизонтальных поверхностях.
- Здравствуйте, мне нужен Том Кавендиш. – Прочистив горло, громко объявил о своем присутствии. – Надеюсь, я не ошибся адресом, - но никто не вышел на мой зов.
Бросив сумку у входной двери, не спеша пошел по длинному коридору, на звук работающего телевизора где-то в глубине дома. Почти подойдя к приоткрытой двери, опять громко позвал хозяев.
- Я получил письмо от мистера Кавендиша. Он просил приехать по этому адресу… – ладонь надавил на дверь, заставляя ее отворится по шире - … чтобы сообщить что-то об Ульяме Картере. – последние слова были выдохнуты почти шепотом. На полу, в луже алой крови, лежал мужчина. Рядом с ним, словно клочки белого снега, валялись листы бумаги. Подойдя к мужчине, прижал к месту на шее где должен был биться пульс, пальцы. Но, не почувствовав ни единого толчка, вытащил сотовый и набрал «911».
- Здравствуйте, Берген Стрит 10125, убийство, приезжайте скорее. – Все еще прижимая пальцы к шее бездыханного мужчины, нажал на кнопку отбоя.
- Итак, мистер Филдинг, вы хотите сказать, что не знаете, с какой целью мистер Кавендиш, попросил вас приехать в Нью Йорк. – Этот вопрос был задан мне в третий раз. Офицер в старом потертом пиджаке, сжимавшего в руке чашку с остывшим кофе, и который с плохо скрываемой враждебностью взирал на меня.
Коронеры, спрятав труп адвоката в черный пакет, вывозили его из дома. Равнодушно взглянув им вслед, ответил на вопрос офицера.
- Мой ответ на ваш вопрос не изменился за эти несколько минут, офицер. Мне не известна причина по которой, мистер Кавендиш связался со мной и попросил приехать. Он сказал, что мой старинный друг умер и просил приехать.
- И когда вы приехали и вошли в дом, то никого не заметили? – глаза офицера прищурились.
- Повторюсь, опять же, что нет – не заметил.
-Простите, офицер Льюис, можно вас на минуту? – человек в черном костюме, позвал офицера в сторону, что-то ему рассказывая и поглядывая в мою сторону. Льюис кивнул мужчине и вернулся ко мне.
- Вы свободны, мистер Филдинг. Но прошу не покидать предел города несколько дней.
- Почему же? Вы меня в чем-то подозреваете? – вопросительно поднял бровь.
- Нет, – неохотно пробурчал офицер, - время смерти мистера Кавендиша, около часа дня, в это время ваш самолет находился еще в воздухе. Но нам необходимо будет с вами еще поговорить, вдруг вы вспомните какие-то детали.
- Я задержусь на день и не более, надеюсь до этого времени, вы, перестанете тратить время, свое и мое, и займетесь расследованием.
Кивнув офицеру на прощание, взял свою сумку и пошел к распахнутому выходу из дома.
- Самонадеянный, богатый сукин сын, - это были слова Льюиса, брошенные мне в след, которые вызвали усмешку. Это не самые худшие слова, сказанные в мой адрес.
Около дома толпились патрульные и любопытные зеваки. Поймать в этом районе такси, это было бы просто фантастической удачей. Подняв воротник своей куртки, я зашагал по тротуару подальше от дома адвоката. В доме Кавендиша я не вспоминал об Уильяме, теперь же мысли роились вокруг его гибели и того что было в завещании. Завтра нужно будет связаться со своими адвокатами, чтобы они достали копию этого документа.
Прохладный ветерок пробирался под тонкую куртку, заставляя зябко поежиться. Пройдя квартала три, я наконец-то смог поймать такси. Назвав адрес гостиницы, откинулся на потертое сиденье, равнодушно созерцая проносящиеся за окном кварталы, решая, чем заняться в оставшееся время до отъезда. Знакомых в Нью Йорке у меня было не много: тетя и дядя - в Лондоне, Роуз неизвестно где, с Ри мы только распрощались, и она будет проводить время в кругу семьи. Мозг услужливо напомнил о письме которое пришло пару дней назад: Элен сейчас в Нью Йорке. Покопавшись в телефонной книге мобильного, набрал ее номер. После нескольких гудков, мелодичный голос произнес:
- Алло…
- Привет, Элен. Это Эдвард Филдинг. Я сейчас в Нью Йорке, и был бы рад с тобой увидеться.
Роксана Никсон:
Монако
Приятно просыпаться не по звонку будильника, а посмотрев все сны. Приятно, открывая глаза, видеть полоску моря и яркое небо с редкими облаками. Солнечное позднее утро. Ленивое. Ни единой мысли, мозг только пытается собирать данные и обрабатывать информацию. Старается, но не может игнорировать навязчивое ощущение, что я не одна в своей спальне, на своей кровати. Переворачиваюсь на спину и поворачиваю голову. Чутье не подвело. На второй половине постели поверх покрывала лежит Жан-Поль. Нагло, в своей манере, смотрит, как сплю. Наши взгляды встречаются, он улыбается.
- Ты предпочитаешь правую сторону, я люблю левую. Мы идеальная пара, не находишь? – он жизнерадостно делится своими умозаключениями. – Не думал, что мы встретимся так скоро.
- Я думала, к нашей следующей встрече ты женишься, - почему-то сразу обратила внимание на отсутствие обручального кольца.
- Я дождусь тебя, - напомнил без былой легкости в голосе.
- Жан..
- Знаю, помню, - качает головой из стороны в сторону, не хочет, чтобы продолжала, и сам переводит тему, вновь беззаботно воркуя, - Все как обычно: кофе с карамелью и круассаны с апельсиновым джемом. Внизу на кухне. Вставай.
- Не отвернешься? – спрашиваю с улыбкой.
- Я видел картины откровеннее шелковой пижамы.
Жан-Поль неисправим. Не меняется. Ни внешне, ни в плане привычек. Иногда мне кажется, что время не властно над ним. Не удивилась бы, если у него на чердаке или в подвале спрятан портрет, как у Дориана Грея. Это многое объяснило бы.
Франко-итальянец, как он сам себя характеризовал, внешностью пошел в папеньку, владеющего небольшой винодельней в Тоскане, а характером в маменьку, утонченную, творческую натуру из сердца Франции. Отношения его родителей не доросли до брака. Наотрез отказавшаяся переезжать в провинцию женщина осталась в Париже, где и родился Жан-Поль. Учебный год он жил с матерью, а лето проводил у отца с младшими братом и сестрой от второго брака. Со временем Монако стал для Жана золотой серединой, где он обосновался, сначала став моим соседом, потом другом.
После пары минут в ванной я спустилась на кухню. Жан-Поль сидел в плетеном кресле. Рядом на стеклянном столике ждали горячий кофе в пластиковых стаканчиках и выпечка из бумажного пакета. Все как раньше, когда мы часто завтракали вместе, часами гуляли по городу и не могли наговориться. Иногда я вспоминаю те дни и жалею, что ничего нельзя вернуть назад. С тех пор утекло слишком много воды.
- Я не знала, что ты здесь, - звучало, как оправдание.
- Творческие люди странные, нас тянет туда, где мы были счастливы или несчастны, - Жан отпил кофе и потянулся за круассаном, - Ты еще рисуешь?
- Нет, - сладкий джем таял на языке, - только наброски простым карандашом, если есть время, но его мало.
- Он не дал тебе развить свой талант, - выплюнул мужчина, сколько помню, обвинявший Никсона во всех смертных грехах.
- Это было моим выбором, - я поставила стаканчик на стол и накрыла его ладонь своей. – И мне нравится работать архитектором.
- Но ты несчастлива, иначе не приехала бы, - он захватил мою руку в плен своих, будто делясь теплом и силами. - Давай прогуляемся по твоему любимому маршруту.
Мой маршрут – это путь от дома через все княжеств с остановками у Японского сада, в «Старом городе» Монако-Вилль и на пристани, куда приплывали яхты. А оттуда мимо пафосного пляжа к серпантину на территории Франции, чтобы найти тихий, укромный уголок берега, где не будет никого кроме нас двоих. Как приятно, что он помнит это. Не только предпочтения в отдыхе или еде. И любимые цветы, фильмы, книги, улавливает настроения.
Легкая белая туника и купальник в бело-голубую полоску под ней, удобные сандалии, солнечные очки и вместительная сумка для самого необходимого. Жан-Поль за рулем красного кабриолета. Неизменный Кадиллак Эльдорадо с салоном из белой кожи. Утренняя неловкость улетучилась. Я охотно рассказывала о своих архитектурных достижениях и новых проектах. Спрашивала о его картинах и выставках, в глубине души жалея, что отказалась от этого в пользу работы в строительной компании Никсона.
- Помнишь это место? – он указал на утес.
- «Силуэт Жасмин на закате», - я улыбнулась, еще одно приятное воспоминание.
- Но ты не Жасмин, ты Снежная Королева, - усмехается и замолкает, будто обдумывая, стоит ли задавать вопрос - И все же, почему ты здесь?
- Я устала, запуталась в себе, - ответ предельно честный, происшествие на дороге не настолько весомая причина, чтобы оставлять свои проекты без присмотра. Скорее дополнение.
Миновав все остановки, кабриолет добрался до последней во владениях княжества. Вдоль берега тянулись яхты. Жан-Поль вышел из автомобиля. Обойдя его, открыл мою дверь. Галантно предложил руку. Ладонь так и не выпускает, успокаивающими движениями обводит окружности подушечкой пальца. Он больше ничего не говорит. В тишине идем между рядами с яхтами. До самого конца причала. До края, где темнеет вода и воздух кажется более свежим. Бриз и запах соли. И море до горизонта.
- Я думал, что к нашей следующей встрече ты выйдешь замуж. Рад, что это не так.
Не помню, когда в последний раз держала в руках кисть. Ощущение, что в другой жизни. Наверное, так и было. Потому что, то время разительно отличалось от лондонской жизни последних лет, начавшейся в тот день, когда я получила диплом архитектора. Когда пришла с этим самым «красным», если так можно выразиться, дипломом в кабинет крестного. И вышла оттуда дизайнером низшего звена.
Кисть в руки мне дал Жан-Поль. Он буквально заставил рисовать. И сейчас наблюдал за процессом, сидя позади меня в плетеном кресле. Радует, что молча, никак не комментируя до завершения пейзажа. Подошел ко мне только тогда, когда сама позвала его, чтобы показать итог усилий. Вручил бокал красного вина и принялся за критику.
- Цвета депрессивные, - покачал головой, поднял руку, чтобы указать, не дотрагиваясь до свежей краски, - переход слишком резкий. Нужно растушевать, и чем дальше, тем светлее.
- Виноградники твоего отца? – спросила я, сделав глоток сладкого с тонкими нотками черешни вина.
- Да, и привкус ягод из сада, - подтвердил Жан. – Посмотри на линии, они должны быть более плавными.
- Просто скажи, что тебе не нравится, - пожимаю плечами и отхожу к перилам террасы.
- Не нравится мне другое, - тоже оставляет природно-морской пейзаж. – Расскажи, что ты оставила в Лондоне?
- Люди вокруг меня – акулы. А если не акулы, то пираньи, - оборачиваюсь через плечо, ловлю на себе взгляд. – Жутко.
- Но ведь и ты не золотая рыбка, - легко нашел ответ. – Продолжай.
- Он хочет оставить все мне, - опускаю ресницы, изучая пол перед собой. – Я не справлюсь. Не настолько хладнокровна.
- Я очень хотел бы, чтобы ты осталась, но это невозможно. Ты умрешь в этом аквариуме без своего океана, – он коснулся моего плеча, успокаивая. – Позволишь сохранить шедевр?
Я не стала возражать, картину Жан-Поль оставил себе. Не знаю зачем. В ней нет ничего примечательного. Скопление недостатков, явно свидетельствующее о нехватке тренировок.
- У меня есть кое-что для тебя, - произносит Жан-Поль.
Давно не была в его квартире, не рассматривала собранных в алфавитном порядке винилов, картин в гостиной, одна из которых «Силуэт Жасмин на закате», рисованная им с меня. Отвыкла от творческого беспорядка мастерской. От того, как солнце играет на стеклянных поверхностях кухни. В целом забыла, что это – доверять.
Я отвлеклась от декораций комнаты и посмотрела на мужчину в дверном проеме. Для меня единственный друг, превратность судьбы – я для него безответные чувства, причиняющие боль. Ту боль, к которой стремится, только бы быть рядом. Я вижу, понимаю, но чувствую в ответ лишь пустоту.
- Я купил тебе билет на самолет. Как ты любишь. Первый класс и у иллюминатора, - в голосе грусть. – Тебе пора домой.
- Отдашь мне эту картину? – спрашиваю с улыбкой и беру билет.
- Нет, - он не уступит, Жасмин его.
Жан-Поль провожает в аэропорт. Везет на своей машине по серпантину, чтобы простилась с морем. Я любовалась синевой, а он молчал. Обнимал на прощание, говорил какие-то глупости, просил не сдаваться, как бы тяжело ни было золотой рыбке с хищными обитателями океана, уверял, что могу звонить в любое время суток, если понадобится поддержка. Предлагал приезжать в квартиру Никсона, чтобы отдыхать в Монако от лондонского тумана и суеты рабочих будней.
- Женись на мне, и я останусь в Монако, - произнесла я, глядя, как за стеклом в небо взмыл самолет.
- Не проси, - ответил, отведя глаза.
- Почему? – я разыграла недоумение, хотелось его слов.
- Потому что хочу, чтобы ты была счастлива, - поясняет, - а счастлива ты будешь только с тем, кого полюбишь сама.
Жан-Поль прав, останься я, все было бы прекрасной ложью. Ненастоящее, искусственное, холодное. Греют лишь эмоции.
- Позвони мне, как долетишь, - просит он прежде, чем ухожу на регистрацию.
- Конечно, - вру с полными честности глазами.
Я не стану набирать его номер. Увидев его имя на дисплее, не подниму трубку. Не хочу мучить, причинять боль. Нам не быть друзьями, ему нужно забыть.
- Роксана, у меня совещание, говори по существу, - крестный поднял трубку после второго гудка.
- Отдай мне «Небесную лестницу», - как и просил, к делу.
- Строительство этого моста очень сложный и ответственный проект, работа не только в офисе, поездки в другую страну. Ты справишься? – с неуверенностью.
Объявлена посадка, для долгих пламенных заверений нет времени.
- Не сомневайся. И подготовь документы – «Небесную лестницу» должен вести твой первый заместитель.
Морган Никсон давно этого хотел. И неважно, чего хочу я.
Джиоия Кендалл:
остров Суматра - Лондон
Я закрываю глаза и вижу множество светящихся точек на какой-то таинственной карте - карте моей памяти, на которой навечно запечатлен сегодняшний день.
Отсюда не хотелось уходить. Это было удивительное место, прекрасное в своей первозданной красоте. Здесь чувствовал себя спокойно и умиротворенно, наслаждался уединением с природой. А еще если рядом любимый человек, так другого рая не надо.
- Да, тут действительно хорошо, - мы вышли на берег, оделись и устроились под пальмой. Просто молчали, наслаждаясь теплотой объятий, смотрели на красоту водопада и задремали.
- Черт, - прозвучало резко под ухом, и Тодд дернулся, нарушая идиллию сна.
– Что случилось?- легкая дремота сразу прошла.
- Вот что!- он протягивает мне банан, - прилетел сверху. - Мы оба подняли глаза вверх и встретились с парочкой заинтересованных обезьян.
- Ты им наверное не понравился, - смеюсь, - раньше такого не было. Минуту они смотрели на нас, а потом снова бросили в нас банан, - его мы уже поймала. - Хорошо, что не кокосы. – Хочешь? - взялась снимать шкурку с банана.
- Не хочу,- отмахнулся Тодд, а ты кушай – и замер, когда мои губи обхватили фрукт.
- Соблазняешь, - сглотнув, не отводя взгляд.
- Кушаю – глаза играют озорством. От продолжения игры нас отвлекли все те же обезьяны. Казалось, они утратили интерес к нам, сидели спокойно, но вдруг встревожились, начали галдеть, перепрыгивать с ветки на ветку и показывать что-то.
- Странные они.
- они чем - то встревожены. И это что – то в стороне водопада. - Встав с земли, мы раскрыли заросли трав и увидели тигра с другой стороны, что ходил вдоль воды.
- Какой красавец, - восхитилась животным.
- Красавец! Но не хотел бы я столкнутся с таким вблизи, - Тодд посмотрел на меня.- И как ты сюда ходила одна!
- Но они же ходят, - пожала плечами я. - И что мне было делать там в селении. Я изучала местность.
- Они! они местные жители, они с пеленок все опасности тут знают. А ты. Разве можно быть такой беспечной, - заводился Тодд.
- А может, мы лучше будем убираться отсюда, пока он нас не заметил, чем читать мне нотации, - фыркнула я.
- Ты права, - легко отпустив заросли,- надо поскорее забираться отсюда. Не хочется в последний день стать ужином такому красавцу, - пошутил он. Мы тихо повернулись, не издавая и звука, вышли на тропинку, быстро пошли в сторону селения.
- Но ты всегда такой была, все делала по-своему – его слова заставили остановится.
- Откуда ты это знаешь? Ты что- то вспомнил? – искра надежды зародилась в душе.
- Не помню,- лицо выражало задумчивость, потом пожал плечами, - просто знаю. - что вызвало вздох разочарования у меня.
Мужская рука обнимает за талию, притягивает ближе, - хочу сам на ужин какую - то дичь, - переводит разговор на другое. - Проголодался я. И от красивой незнакомки не отказался бы, - шутит, но глаза выдают страсть. Обнявшись мы вошли в селение и устроили себе прощальный ужин на берегу моря.
Тодд уснул, а мне все не спалось. Я сидела, обнявши коленки, смотрела на спящего мужчину и думала. Что мозг мог позабыть, руки Тодда помнили. Он так же умело мог разжечь огонь страсти во мне и сам окунутся в него. А память… память со временем вернется,- Джи свято верила в это. А если нет, тогда мы создадим новые воспоминания. Мы столько раз расставались и встречались снова. Это было сильнее нас, чувство рождается и перерастает в нечто большее, чем просто нравится и хочу тебя. Это потребность человека в другом человеке, его присутствии, его улыбке. Дарить свое тепло и ласку, себя, и получать это взамен. Чувства, которые нельзя выдать по велению, они рождаются глубоко и с каждым днем поглощают тебя настолько, что ты готов говорить, кричать об этом, или бережно хранить, как самое ценное сокровище мира.и чувства помогут справится со всем.
Последняя ночь на острове.
Радость от того, что скоро будем дома, сменялась грустью, и смятением, мыслями о настоящем и будущем.
До Чейза я так не дозвонилась. это меня беспокоило и бесило. Столько времени он не брал трубку. Конечно, он не мог знать, что это я звоню, но все же. Неужели не беспокоится о сестре. Такого я даже представить себе не могла. А вот Тодда память была избирательна, она выдавала фрагменты воспоминаний, не давая на них ответы. Он вспомнил номера телефонов, не знаю, кому они принадлежат. И какая это была удача, когда на другом конце провода нам ответили. Женский голос! И она сразу узнала Тодда. Это оказалась его сестра. Поток радости из трубки поставила Тодда в ступор, было видно как ему тяжело, что он ничего не помнит. Моя рука легко сжала его руку, поддерживающее и успокаивающе. Глаза с надеждой смотрели в его. Все будет хорошо – говорили они.
Сестра. Я ее видела только один раз, и этого хватило, чтоб увидеть, как сильно они любят и дорожат своими родственными чувствами. и только она может помочь ему вернуть память. Кто, как не она знает все о нем, о его жизни, детстве, юности, родителях.
Самолет шел на посадку, и Лондон встречал нас весь в своей туманности. А мы такие, не по погоде одеты - в мешковатых одеждах выделялись с толпы. Впервые тогда на острове я взбунтовалась и закатила скандал, что в таком виде я не поеду!
- Мало того что у меня нос обгорел, - сетовала я. Так еще и ехать, как ободранцы.
- очень милый у тебя носик, - щелкнул шутя по нему и поцеловал Тодд.
- Тооодд. Не выводи меня,- злилась уже я.
- А мы оденем очки и шляпы и будем играть шпионов, - все также шутил он, тем самым выводил меня еще больше из себя.
Но тут он был непоколебим. Никакую помощь, кроме, как возвращение домой он не принял.
Как подумаю, что меня могут увидеть в таком виде и узнать… Пресса не пройдет мимо, чтоб такие сенсационные снимки не поместить на полосах газет.
И теперь шагаю по полупустому зданию аэропорта, взвинченная и чувствую себя, как преступник, оглядываюсь по сторонам. очки надеты и пол шляпы закрывает мое лицо.
Но и в таком виде нас узнала сестра Тодда, и поспешила навстречу с радостными возгласом.
Тодд опешил, минуту разглядывал незнакомку, а потом легко обнял сестру. Я только со стороны смотрела на встречу родных людей и не мешала им. Самое верное, что я могла сейчас сделать, это оставить их вдвоем. Им есть о чем поговорить.Но все же заметила, что девушка как -то странно на меня смотрит, отводит взгляд, если наши взгляды встречались. Странно. Но думать и анализировать почему так, мне не хотелось сейчас. Сейчас мне хотелось по- быстрее скрыться в салоне автомобиля и попасть не узнанной домой.
С Тоддом мы распрощались у двери, он не хотел уходить, я не хотела отпускать, но двое понимали, что так надо. Пообещав, завтра созвонится и решить, что будем делать, все таки расстались.
Милый дом, столько радости я не испытывала уже давно. Мое, все мое. Ванна с пеной и постель. не успела дотронутся до подушке, как уснула мертвым сном. А завтра будет новый день, спа, салоны и куча всяких процедур для возвращения привычной светской леди Джи Кендалл.
Бастиан дю Вилль:
Все тот же Париж
Elle te fera changer la course de nuages.
Sound: Fink - Blueberry pancakes
Осень принесла в Париж долгожданную прохладу, смыв дождем жар и пыль уходящего лета. Впервые среди сутолоки дней и непрекращающейся работы нашлось время для мимолетной мысли об оставленном Лондоне.
Вивьен не запирает двери, что не так уж и удивительно, и что-то рисует, в моей, в чем нет сомнений, украшенной всевозможными пятнами рубашке.
- Отличная рубашка.
Она поднимает на меня взгляд.
"Почему ты пришел", - повисает в воздухе невысказанным. Почему не пришел раньше, если быть точнее. Делаю шаг к ней, бросив пиджак на высокую спинку стула, не заботясь о том, что он будет безнадежно испорчен - все вокруг в краске, включая хозяйку квартиры.
- Твой отец заявил, что отрежет мне все, что есть.
Она смотрит неверяще и качает головой. Но мне удается сохранить серьезность на лице, и ее светлые глаза расширяются в секундном сомнении, не могу ли я говорить правду.
- Не может быть.
- Конечно, не может.
- Вы еще и врун, мсье дю Вилль?
- Ходят слухи, что патологический, мисс Рейнолдс.
Ладони ложатся на узел ее рубашки.
- Может вернуться Пьер.
- Давай научим тебя запирать дверь?
Первое утро, запах ее волос на подушке и отсутствие самой Вивьен рядом. В руках у нее крохотная черная коробка с лентой.
- Прощальный подарок?
- Нет, прощальные подарки от Тиффани, - раньше, чем я успеваю сдержать лишнюю информацию.
- Буду иметь в виду, - с улыбкой и уничижительным взглядом.
- Не стоит.
Она садится рядом, подогнув под себя ногу, и так и не выпустив коробку из рук.
- Что там?
- Открой.
- Она просто выпала на пол, поэтому я...
- Открой.
Часы старые и крохотные, на цепочке, украшенные рукой ювелира специально для женщины.
- Но откуда?
О мадам, явно, сомневается в моей способности ходить по блошиным рынкам. Правильно делает.
- Мы сопровождали торги. Я подумал, что это может тебе понравиться.
- Когда?
- Три недели назад, до Нуара.
Она смотрит на меня, я же, усмехнувшись, убираю прядь волос от ее лица, чтобы только отвлечь ее от этого внимательного разглядывания.
- Ты не опоздаешь на работу?
- Вы потерялись в днях, мисс Рейнольдс, сегодня суббота.
- Ты не работаешь семь дней в неделю?
- Только когда не хочу этого, - притягивая ее к себе, чтобы провести носом от плеча вверх к шее.
- Ты умеешь делать черничные блинчики? Даже Пьер не умеет делать черничные блинчики!
- Если ты сдашь меня ему, мне придется убить вас обоих.
Как начинается жизнь двоих не на двоих, а "вместе"? Без соглашения? Предупреждения и согласия? В нашей случилось именно так. Достаточно было прийти и не оказаться выгнанным.
Утром воскресенья Вивьен поднимает при поддержке Пьера ураган и, урвав два поцелуя на прощание, исчезает вместе с младшим за дверью.
Я же выхожу на балкон ее окна покурить и подумать о том, что из всего этого выйдет дальше.
Джонни Эллиот:
Мельбурн.
Словно ожившая мечта: семья снова в сборе и нет ссор, смех и веселье, непринужденные разговоры и вкуснейший ужин. Все так, как будто не было той бездны в несколько лет и десятков тысяч миль, не было обоюдного молчания и абсолютно детской обиды. Все это в прошлом и, кажется, вспоминать никому и не хочется. Что еще нужно для счастья?
Саманта тоже рядом, но отчего-то не покидает ощущение того, что она где-то не здесь, замечаю в её взгляде проблеск… тоски? Наверное, им с Лив совершенно не интересно здесь, а мне так хотелось поделиться с Самантой той частью своей жизни, которая была у меня здесь. Нужно ли это ей?
Нам не удалось поговорить наедине с того момента, как они утром вышли из загона для кенгуру, что если она вообще не хотела ехать и знакомиться с моими родителями? Вдруг все еще не хочет ничего серьезного и это только я стремлюсь сблизиться и раскрыться перед ней? Глупости… Она просто устала, слишком много эмоций, впечатлений, и травмы после катастрофы еще не зажили. Мне хотелось поговорить с ней о том, что было, хотелось рассказать, как безумно переживал и едва не сошел с ума. Хотелось устроиться на заднем дворике, лежа на лужайке смотреть в бескрайнее небо, усыпанное звездами и просто говорить. Хотелось остаться наедине и рассказать все, что чувствую.
Но не менее сильно хотелось наговориться с родителями, узнать все, что произошло в их жизни за эти годы, чтобы Мейз получше познакомилась с ними, хотелось видеть как находят они общий язык и чувствовать, что все налаживается. Хотелось снова почувствовать себя частью семьи.
Перепутье. Шаг в старую жизнь – общение с родителями, которых не видел столько лет, или же шаг вперед, навстречу будущему, которое хочется строить с Сэм? И когда появляется мысль о том, что все вполне можно соединить, Саманта решает уехать в отель. Ей настолько скучно и не интересно, или она понимает все гораздо лучше меня, решая оставить наедине с родителями? Хочется спросить, но нам так и не удается остаться наедине.
Обнимаю, легко касаюсь губ, абсолютно не смущаясь. Она моя. И так не хочется отпускать, но не могу быть эгоистичным. Только отчего-то кажется, будто Сэм совсем прощается. Глупости – пытаюсь прогнать нехорошие мысли и снова целую. Может у нее не быть настроения общаться с незнакомыми людьми, в конце концов, в этом нет ничего странного. Такси приезжает, мы прощаемся, и в тот миг, когда за ними закрывается дверь, дико хочется чтобы завтрашний день наступил поскорее.
Мейз тянет наверх, не замолкая ни на минуту рассказывает бабушке с дедушкой все-все-все, веселится, разглядывая анатомический атлас, морщит носик, потому что ей совсем не по душе медицинская тема. Смеюсь, обнимая дочь, а мама, кажется, облегченно выдыхает.
- Еще один медик в семье явно перебор, - смеется.
- Но может я еще передумаю, - улыбается малышка, закрывая книгу.
Звонок Сэм обрадовал и заставил напрячься одновременно, но ведь все в порядке, она просто устала и поэтому голос звучит чуть глуше, чем обычно. Снова прощаюсь, с надеждой выдыхая «до завтра», и слышу короткие гудки.
Вечер продолжается разговорами, и когда Мейз засыпает у отца на руках, становится понятно, что пора и нам отдохнуть. Слишком много всего еще не сказано, но первые шаги сделаны и так легко становится на душе.
Но не смотря на эту легкость, я никак не могу уснуть. Слишком много впечатлений за короткий промежуток времени, слишком много мыслей. Нужно расслабиться, просто выдохнуть и перестать продумывать каждый шаг, прикидывать чем обернется действие, и попытаться просто прожить этот момент. Оказывается, я не такой смелый, как всегда думал.
Бессонница, устроившись рядом, уходить, кажется, не собирается, поэтому я встаю и, заварив себе чай, выхожу на задний дворик. Между двумя деревьями, еще в годы моего детства, отец сделал диван-качели, где так любил я проводить время. Прошло столько лет, и каркас уже поменяли, но сама идея жива, словно привет из далекого детства.
Устроившись на качелях, слушаю музыку и пью чай, глядя в звездное небо. Когда-то давно, сидя здесь, я пытался сверить созвездия по звездной карте, чтобы потом, в наше первое свидание, рассказывать о них Саманте. Простая мысль рождает понимание проблемы – я не могу уснуть, потому что скучаю по Сэм. Хочу, чтобы она была рядом, прямо сейчас оказалась здесь и мы бы смотрели на звезды вместе. Просто молчать и быть рядом, мягко обнимать и чувствовать её присутствие. Скучаю.
И до умопомрачения хочется это сказать ей, вынув наушники, набираю номер Сэм, искренне надеясь, что звонок ночью она расценит, как легкое безумие, а не издевательство. Задержав дыхание, улыбаюсь слыша первые гудки, но вскоре улыбка гаснет. Гудки идут, но никто не отвечает. Второй раз, повтор через пару минут. Тишина. К бессоннице добавляется разочарование.
- Можно присоединиться?
Оборачиваюсь на голос и вижу маму с подносом, на котором чашки с чаем.
- Конечно, - улыбаюсь подвигаясь и освобождая подольше места.
- Твой любимый чай, - улыбается, подавая чашку.
- Спасибо, - выдыхаю, делая глоток, - мне очень не хватало его в Лондоне. Почему ты не спишь?
- Не знаю, слишком много впечатлений, никак не могу уснуть, - отставив поднос устраивается поудобнее, - а ты?
- Тоже, - дернув уголком губ, делаю еще глоток.
- Мне показалось, ты стал немного растерянным, когда Саманта и Оливия уехали.
- Да? – пожимаю плечами, - мне неуютно, когда Сэм не рядом.
- Оливер рассказал, что она была на том самолете, - я непроизвольно вздрагиваю, но чуть расслабляюсь, когда теплая ладонь касается моего плеча.
- Не хочу вспоминать, - честно признаюсь глядя в глаза.
- Понимаю, - выдыхает и потянувшись, поправляет волосы, - вы давно вместе?
Выдыхаю, делая глоток и улыбаюсь уголками губ.
- Кажется, что всю жизнь. Но на самом деле совсем недолго.
- А как познакомились?
Смеюсь, вспоминая тот день.
- Я устраивал утренник для детского отделения, и понадобились спонсоры. Пришлось обзванивать, и вот кое-кто согласился, а на встречу, чтобы обговорить подробности, пришла Сэм, - улыбка не сходит с губ, - я ожидал увидеть женщину средних лет с пучком на голове и в строгом костюме, а встретил красивую девушку, которая с тем придуманным образом совсем не вязалась. Я так переживал из-за встречи, надеялся понравиться спонсорам, чтобы нам помогли устроить этот утренник… В общем, в итоге запорол собеседование, нес какую-то чушь, а потом и вовсе сделал самый странный комплимент в своей жизни.
- Какой? – мама улыбается, с интересом слушая.
- Сказал, - смеюсь, - что у нее красивые глаза…
- Ну это ведь…
- И туфли, - заканчиваю фразу.
- Туфли? – удивляется мама, - А причем тут туфли?
- Хороший вопрос, - смеюсь, - Мейз посоветовала так сказать, если спонсор молодая, то про глаза, а если средних лет, то про туфли. А я так растерялся, что все сразу и выпалил.
- Малышка явно больше понимает в комплиментах, - смеется, - и что же дальше?
- Дальше я позвонил и пригласил обсудить все еще раз, заявился в кафе в разрисованной Мейз футболке, откровенно повеселил Сэм, но в итоге мы все таки обсудили нюансы и все получилось, - делая глоток, выдыхаю.
- И с тех пор вместе?
- Да, можно сказать и так.
Приятная беседа, воспоминания, и я расслабляюсь, рассказывая обо всем: как думал, что у Сэм есть бойфренд, как пытался пригласить её на свидание, как мы играли сказку, как она меня отшила, думая, что я женат. А вот продолжение того дня ей знать не обязательно. Но на губах играет предательская улыбка, в внутри все переворачивается от эмоций, всколыхнувшихся от воспоминаний.
- Расскажи, какая она?
- Она… - улыбаюсь, - настоящая. Такая живая и веселая, мне нравится, когда она разыгрывает меня, выводя на эмоции. Совершенно невозможно предугадать её, она абсолютный сюрприз. Но так нравится, когда она становится нежной и ласковой, сразу кажется такой хрупкой и ранимой, что хочется закрыть её в объятиях от всего мира. Чтобы была только моей, - тихо смеюсь, - самое забавное в том, что она сама может постоять за себя, - выдыхаю, - а самое страшное, в том, что как бы ни было сильно желание оградить её от всего плохого – я не могу этого сделать.
- Не кори себя за это, мы просто люди, и не можем многого, - ласково касается моих волос, гладит по голове, совсем как в детстве, - но нельзя думать об этом постоянно, нужно просто жить и наслаждаться, - помолчав пару минут, продолжает, - И что вы планируете дальше?
Легкость постепенно стихает, и возвращается ощущение тяжести в груди, которое сковывает каждый раз, когда я начинаю задумываться о будущем .
- Не знаю, - честно выдыхаю в ответ, - я хотел бы жить здесь, но чтобы и она была рядом.
- Но она не хочет? – теплая ладонь легко скользит по плечу, поглаживая.
- Я не знаю. Не могу с ней поговорить, - закрываю глаза, - мне страшно, что она откажется и тогда пути назад уже не будет. Слишком эгоистично с моей стороны просить её отказаться от брата, подруг, хорошей должности, чтобы сорваться на другой конец света в неизвестность с малознакомым мужчиной и его ребенком.
- Если она любит тебя, то правильно поймет.
- Этого я тоже не знаю. Любит ли? – выдыхаю, - я сам до сих пор ей еще не сказал этого…
- И что тебя сдерживает? - улыбается, - я полюбила твоего отца в то самое мгновение, как увидела, но упорно продолжала игнорировать, пока он добивался меня. Потому что знала, стоит ему ответить взаимностью сразу, и это ловелас поскачет разбивать новые сердца! Пришлось подключать старые методы, которыми пользовались все женщины во все века.
- Предлагаешь мне игнорировать Сэм? – смеюсь, глядя в глаза.
- Нет, предлагаю подумать и решить что для тебя важно, и ни в коем случае не поступаться своими желаниями. Ты ведь сам доказал это, уехав.
- Доказал, - выдыхаю, потирая виски, - но здесь другое. Тогда было упрямство, а сейчас… Я не знаю, как назвать то, что чувствую к Сэм. Я просто очень сильно боюсь её потерять, и дико скучаю. Даже сейчас.
-Это заметно, - улыбается, - но ты все-таки поговори с ней, узнай, что она испытывает к тебе. Чем раньше ты определишь для себя приоритеты, тем легче будет решиться.
Напрягаюсь, улавливая в словах матери то, чего надеялся избежать.
- Ты не веришь, что у нас может что-то получиться. Не веришь, что я могу встретить достойную женщину?
- Совсем нет! – качает головой, - но Саманта показалась мне… Недовольной. И ей как будто совсем не хотелось познакомиться с нами, и почему с вами в отпуск поехала её подруга?
- Перестань, - нахмурившись, смотрю в глаза, - ты её совсем не знаешь. Она не была недовольна, просто усталость, после катастрофы прошло мало времени, у нее травмы, и – выдыхаю, - ты не права. А Лив поехала с нами, потому что это не семейный и даже не романтический отпуск, мы приехали одной большой компанией и в этом нет ничего странного! Саманта потрясающая женщина, которая делает меня счастливым. Так бывает.
- Прости, - идет на попятный, - я перегнула. Конечно, я не знаю Сэм, и была бы рада ошибаться на её счет. Надеюсь, мы с ней еще успеем познакомиться получше.
- Надеюсь, - выдыхаю, стараясь унять раздражение.
- Я не хочу больше ругаться, - обнимает, - безумно рада, что, наконец-то, ты здесь и я снова могу обнять тебя.
Еще несколько минут сидим в тишине и я постепенно успокаиваюсь, обнимая маму в ответ. Забытое ощущение, словно прыжок в прошлое. Но все заканчивается.
- Может спать? – мама прерывает молчание.
- Ложись, я еще немного посижу, - целую в щеку и улыбаюсь, - поразмышляю.
- Хорошо, не засиживайся, - поднимается и забрав чашки, скрывается в доме.
Настроение стремительно портится и вроде бы пора пойти спать, но не хочется. А хочется поддаться порыву и наконец совершить безумный поступок.
Решительно поднявшись, направляюсь в дом, чтобы захватить ключи и бумажник, пробираясь под покровом темноты, стараюсь не шуметь, чтобы не разбудить никого и не спалиться. Надо же, никогда не сбегал из родительского дома ночью, воистину все бывает в первый раз.
Австралийская ночь приветствует теплом и как будто заодно с самыми безумными идеями. Стараясь не превышать скорость, мчусь к отелю, прокручивая в голове информацию, которую Сэм называла по телефону. Наконец, добираюсь. Название отеля в поисковик – чтобы узнать внутреннее расположение и найти карту эвакуации при пожаре, пара минут поисков оптимального пути, ведь посреди ночи, без согласия жильца, никого в номер не пустят, а я хочу сюрприз. Выхожу из машины, оставляя её на парковке и сам, как есть, в шортах и футболке, обхожу здание отеля, выходя к пожарной лестнице. Все-таки не скупятся отели на хорошую противопожарную защиту, это огромный плюс. Номер Сэм, по всем подсчетам, должен оказаться на двадцатом этаже, но долгий подъем совсем не пугает, наоборот, переполняет азарт и предвкушение. Никогда ведь не поздно для безумия.
Этажу к десятому начинаю немного уставать, все-таки тренировки проходят не даром, но посреди ночи взбираться по лестнице – то еще удовольствие. Но я ведь могу, совсем, как подросток, которому море по колено и хватает одного желания, чтобы преодолевать любые трудности. Шестнадцать, семнадцать, восе… Или девятнадцать уже? Сбился. Забравшись на этаж повыше, вижу, что балкон открыт и решаю проверить, правильно ли посчитал или все-таки ошибся. Аккуратно ступив на балкон, пробираюсь к приоткрытой двери, ведущей в комнату и вдруг слышу стон. Вполне себе такой брутальный мужской стон, непременно означающий удовольствие. Сердце пропускает удар, а я до одури хочу, чтобы это была ошибка и совсем не двадцатый этаж, совсем не номер Сэм и совсем не она бы сейчас была там… не со мной.
Снова стон и характерные звуки, разум отключается и я не нахожу ничего лучше, чем громко спросить:
- Сэм?
Стоны стихли. Кажется, они прислушиваются, поэтому повторяю, как можно более грозным тоном.
- Сэм!
- Какой Сэм, вали отсюда, мать твою, - грубо несется мне в ответ.
- Сэм? Это твой бывший?! – к первому грубому присоединяется второй, чуть менее брутальный, но явно мужской. Упс.
Пока они там выясняют отношения, я быстро добираюсь на этаж повыше и прыгнув на балкон, почти влетаю в комнату, закрывая дверь. Остается надеяться, что сейчас я не ошибся. Посветив телефоном, добираюсь до кровати и выдыхаю – Сэм спит, обняв подушку и немного хмурясь во сне. Одна.
Улыбаюсь, сбрасывая с себя одежду и негромко сообщаю о том, что пришел, потому что получить сейчас в глаз не особенно хочется.
- Это я, не дерись, - шепчу, забираясь под одеяло и обнимаю Сэм.
- Ты? – сонно шепчет, - опять снишься?
- Опять, - улыбаюсь, прижимаясь всем телом, - соскучился и пришел к тебе.
- Ух ты, - отставив попку, трется о пах, провоцируя, - это хорошо.
- Ты ждала? – шепчу, касаясь губами плечика и сдерживая рык предвкушения.
- Надеялась, - тихо смеется.
И безумие накрывает, все теряется в вихре желания, которое вспыхивает в один миг. Стоит только коснуться её – тело уже реагирует, сердце срывается на безумный ритм и кажется, весь мир перестает существовать. Скользя ладонями по коже, поворачиваю Сэм на спину, нависая над ней, любуюсь отражением собственного безумия в её полусонном взгляде. Она тянется ко мне, обнимает, заставляя опуститься и коснуться её губ своими. Целую, выгорая в ощущениях, выплескивая горящую внутри страсть, и она отвечает столь же страстно, безмолвно выдыхая в губы свою тоску. Нежность перехлестывается со страстью, и совершенно невозможно противостоять этому влечению, поглощающему с головой. Все не важно, где-то далеко остаются сомнения и размышления, им сейчас просто нет места здесь. Пока бушует страсть, весь мир просто не существует, сожженный огнем безумия.
Поцелуями по коже, пальцами скользнув под футболку, чтобы стянуть её прочь, позволяю себе по полной насладиться, лаская грудь, сходя с ума от того, как пальчики Сэм, зарываясь в волосы, сжимаются. Её негромкий стон словно провокация, и хочется ринуться навстречу удовольствию, но еще сильнее хочется растянуть каждое мгновение, прочувствовать и преобразив ощущения, с лихвой отдать их ей. Трусики прочь, одежда совершенно не нужна, обнаженные тела горят в предвкушении, окруженные огнем страсти и вселенная сжимается до размера этой комнаты. Сбитое дыхание, сердце пропускает удар, когда она, простонав в губы, ерзает, обхватывая талию ногами. И не сдержаться больше, выдыхая хриплый рык прямо в губы, подаюсь навстречу, окунаясь в наслаждение. Замирая на мгновение, тут же продолжаю, постепенно срываясь на все более насыщенный ритм, выгорая в собственных ощущениях, следую, обгоняя ритм сердца. Целую, яростно и властно, перехватив руки, завожу за голову и наслаждаясь своим внезапным доминирующим положением, замедляюсь. Она стонет, крепче сжимая ножками и пытается навязать свой ритм, а я не выдерживаю. И снова насыщенный, дикий темп, снова огонь полыхает со всех сторон, подбираясь все ближе и вот уже мы в нем – в адском пламени сгорая, стремимся навстречу наслаждению. Все ближе пропасть, за которой плещется омут безумия, несколько мощных движений и ловя губами её стон, удерживаю, выгибающуюся в истоме удовольствия, чтобы через пару мгновений присоединиться к ней, сорвавшись в бездну.
Огонь как будто еще пляшет вокруг, но не обжигает, наоборот, кажется ласковым, едва теплым. Мир где-то там, далеко, за пределами этой комнаты, а здесь мы одни и это самое правильное, что может быть сейчас.
- Я так соскучился, - шепотом в губы, касаясь их поцелуем.
Молчит, улыбается, прикрыв глаза. Поцелуями покрываю лицо, отпускаю руки, позволяя обнять себя. Дрожь по коже от её пальчиков, скользящих по шее и зарывающихся в волосы.
- Ты реальный, - выдыхает, как будто только что понимая это, - откуда ты здесь?
- Сбежал из дома, - тихо выдыхаю и вижу мелькнувшее во взгляде удивление, - к тебе.
- Сумасшедший, - смеется, - мне нравится.
- Мне тоже, - отвечаю, снова целуя.
Все мысли, решения, попытки выяснить что-то – не сейчас. Сейчас лишь нежность и несколько мгновений абсолютного счастья. Крепко обнимаю Сэм, прижимая к себе и утыкаюсь в волосы, ласково поглаживая.
Не отпущу.
Элен Стоун:
Нью-Йорк – Париж
Сколько людей проходит через твою жизнь! Сотни тысяч людей! Надо держать дверь открытой, чтобы они могли войти! Но это значит, что они могут в любую минуту выйти!
Джонатан Сафран Фоер
– Привет, Элен. Это Эдвард Филдинг. Я сейчас в Нью-Йорке, и был бы рад с тобой увидеться, – голос, неожиданно прозвучавший в трубке, вызвал кучу воспоминаний. Господи, как давно это было, словно вообще в другой жизни – Клермонт-Хаус, работа на Сэба, Сидней, катастрофа, наше с Филдингом возвращение, и тот странный поцелуй, который почему-то не могу забыть, хотя никакого влечения к этому мужчине не испытываю. Просто старый добрый друг, почти родственник, можно сказать, а тогда он, пожалуй, целовал не меня-Элен, а меня-женщину, как поцеловал бы любую другую, чтобы почувствовать, что жив… и тем не менее… – куча мыслей пронеслась в моей голове прежде чем я ответила собеседнику.
– Рада слышать и рада буду повидаться, – улыбнулась собственному отражению в зеркале. – Если через час на Манхеттене, там есть один ресторанчик, – быстро объяснила, как найти заведение и попрощалась.
За час надо было успеть кучу дел – привести себя в порядок, найти платье, вызвать няню для Джона и …добраться до ресторана. Со всем удалось справиться в рассчитанный срок, и ровно через час я входила в зал ресторанчика.
Филдинга увидела сразу, он, похоже, тоже меня высматривал, потому что поднялся навстречу.
– Здравствуй, Элен, хорошо выглядишь, – голова наклоняется к моей руке, легкий поцелуй и лукавый взгляд, Эд в своем репертуаре.
– Не могу того же сказать о тебе, – приподнявшись на цыпочки, целую его в щеку, – просто устал или что-то случилось?
– И то, и другое, сядем? – мы выбрали столик в уголке, чтобы не привлекать ничьи взгляды, заказали ужин, а Филдинг все молчал, делая вид, что рассматривает город за окном.
– Знаешь, у меня все хорошо, но я рада, что ты приехал, хотелось знать, как твои дела, и, в то же время, вероятно, мне нужна будет помощь, – решила начать разговор. – У меня все сложилось тут достаточно удачно благодаря финансовой помощи герцога и его связям. Я пою, у меня хорошая квартирка, Джон с няней. Милая старушка так привязалась к нему, что частенько забирает к себе домой. Особенно, когда у меня концерты и много репетиций. Недавно мне предложили контракт в Париже, в театре Шатле…
– Я влип, Элен, и, кажется, крупно. – Филдинг залпом выпил бокал коньяка и вдруг заговорил, глядя прямо мне в глаза, и по ощущению – он и половины не слышал из того, что я говорила, – я приехал сюда по письму одного человека относительно наследства и попал на убийство. Вернее, он был мертв, и полицейские хотели повесить это на меня. Не получилось. Я обещал задержаться в городе на день, хоть они и требовали больше, но дело не в этом – кто его убил, и зачем меня вызвали? – он говорил это мне и не мне, а словно самому себе, размышляя вслух.
– Кто-то решил тебя подставить, – выдала я свою версию, – вопрос опять же один – причина. Кому и чем ты мог насолить, Эд?
– В этом и вопрос. А что ты там говорила про Париж? – он словно решает сменить тему, полагая, что и так слишком много мне сказал.
Разговор продолжается дома, а утром Филдинг сообщает, что ему тоже страсть как нужно в Париж, и он с удовольствием составит мне компанию, да и вино у них там неплохое.
Париж
Прямо из аэропорта поехали в гостиницу, где Филдинг заказал для нас апартаменты – двухкомнатный номер с общей гостиной. И качество французского вина мы проверяем в тот же вечер столь усердно, что утром Эдвард не в состоянии не то что сопровождать меня куда-то, но и голову от подушки оторвать. Впрочем, утро это тоже достаточно относительное… а у меня столько дел. Во-первых, в Шатле, туда, собственно, я могу съездить и без Филдинга, да и не только туда, впрочем. Я до сих пор прекрасно без него обходилась, так что…
Заказываю в номер завтрак на двоих и прошу принесли графин апельсинового сока, чтобы проснувшегося Эдда не так мучила жажда. Оставляю ему на тумбочке около кровати стакан воды и блистер с аспирином и покидаю гостиницу.
В театре удается быстро решить все проблемы и получить имя некоего или некой кутюрье П. дю Вилль, который может помочь со сценическим образом.
Беру такси и еду в Гранд Опера, где путем расспросов удается, наконец, найти кабинет мастера.
Стучу и просунув голову в дверь. Обнаруживаю рыжеволосую немного растрепанную девицу примерно моего возраста.
– Здравствуйте, вам помочь? Или заблудились? – спрашивает она, глядя на меня довольно дружелюбно.
– Добрый день. Ищу кутюрье дю Вилль. Сказали искать здесь, – отвечаю тоже улыбаясь.
– Все верно. Что-то хотели конкретное?, – рыженька смотрит в упор, и не понять. То ли она та таинственная П. дю Вилль (Полин? Пьетра? Пенелопа?), то ли она подмастерье. А сам или сама дю Вилль куда-то вышел. Впрочем, сейчас, наверное, все выяснится, поэтому отвечаю утвердительно.
Меня приглашают присаживаться, показывая рукой на ближайшее кресло, и спрашивают, что именно меня интересует.
– Платье, вернее, костюм для выступления, сценический образ, – отвечаю через паузу. – Мне рекомендовали кутюрье как человека, который может не просто сшить платье, а создать образ. Дело в том, что я приехала из Нью-Йорка, где вступаю на Бродвее, буду выступать в Шатле. Меня пригласили участвовать в нескольких концертах, но мой стилист внезапно заболел, а для парижской публики, более утонченной и изысканной, не подойдет мой нынешний гардероб. Да и репертуар здесь слегка другой. Мне нужно несколько платьев, которые подошли бы как моим песням, так и залу, в котором я буду выступать. Вы могли бы мне помочь?
Девушка внимательно меня выслушала, потом начала копаться в эскизах и что-то неразборчиво бормотать.
Через некоторое время рыженькая подняла на меня взгляд:
– Сейчас, сейчас, где-то видела чудесные варианты. Но, уверена, у Пьера появится новые идеи, как только увидит вас. Он у меня обожает Бродвей. Не так как Гранд опера, но тем не менее. Ах, простите, я – Вивьен Рейнолдс, ассистенка дю Виля, – девушка протянула руку для пожатия.
– Элен, Элен Ст..Стейдж. Певица. То, что буду исполнять в Шатле – отрывки из мюзикла «Призрак оперы», – я улыбнулась девушке, стараясь, чтобы она не догадалась, что это мой первый ангажемент такого высокого уровня, что я ужасно трушу. И никакого стилиста в Нью-Йорке у меня нет.
Вивьен встала из-за стола, разбросав случайно половину эскизов, и пригласила пройти к небольшому подиуму:
– Пока мсье дю Вилль в отключке, простите, в отлучке, мы снимем мерки и побалуемся фасонами. Как вам такой вариант? – она смотрела на меня так радостно, словно я – ее большое счастье.
– Конечно, конечно, – ответила, вставая и поднимаясь на подиум. – Мне просто стоять или что-то делать? – ее оговорка меня слегка насмешила, тем более, что Филдинга я тоже оставила в отеле в полной отключке. Надо будет их познакомить, почему-то мелькнула мысль, что мужчины точно сойдутся харакатерами.
– Просто постойте, да. Только снимите жакет, водолазки будет достаточно, – заявила рыженькая, со знанием дела разворачивая портновскую ленту и примериваясь с какой стороны лучше начать.
Примерно полчаса меня крутили, вертели, заставляли поднять руку, согнуть ногу, снять юбку. Потом в итоге и водолазку. А потом Вивьен стала с глубокомысленным видом прикладывать ко мне разные образцы тканей. И это было здорово, потому что в один я успела вовремя завернуться, как раз тогда, когда в комнату вошел худощавый мужчина, насвистывая Бель из Нотр-Дама. Очень люблю эту вещь, и в голове моментально зазвучали слова «C'est un mot qu'on dirait invente pour elle Quand elle danse et qu'elle met son corps a jour», а мужчина осмотрел представшую его взору мизансцену и с усмешкой произнес:
– Мисс Рейнолдс, преркатите немедленно предварительные ласки с этой мадемуазель. Это моя работа…
Вивьен Рейнолдс:
— Что вы с Молли делаете сегодня вечером?
— Идем на «Макбета». Ей нравятся парни в колготках! (с) Призрак
Все там же. Все те же. И кое-то кто еще.
Как натура быстро увлекающаяся я мгновенно вживаюсь в роль ассистентки дю Вилля и даже весьма лихо изображаю полное владение профессией. Или же мисс Стейдж так мила, что с удовольствием подыгрывает моей комедии в двух действиях. Некоторое время мы сосредоточенно думаем каждая о своем, а потом незаметно для себя Элен раздевается до белья. И тут Пьер может мной гордиться и сказать спасибо за проделанную работу. Но он является по обыкновению неожиданно и в хорошем настроении, потому что "Бель" выходит почти без фальши.
– Мисс Рейнолдс, прекратите немедленно предварительные ласки с этой мадемуазель. Это моя работа.
За насмешливым тоном прячется вопрос, и вполне справедливый, "какого черта ты развела бардак на моем рабочем месте?". Пожимаю плечами и отхожу от закутанной в синий бархат Элен. Вешаю дю Виллю на шею портновскую ленту и отбираю обделенный вниманием бумажный пакет с выпечкой.
- Если это взятка, то она слишком мала, - заявляю обворованному Пьеру и снова с удобствами устраиваюсь в его рабочем кресле. Дю Вилль только закатывает глаза и окружает притихшую мисс Стейдж профессиональным вниманием, в ходе которого выясняется, что лучше него никто не подберет ей образ для выступлений, и пусть она сразу увольняет своего стилиста из Нью-Йорка.
Наблюдаю за Пьером, болтающим всякую чушь пополам описанием посещающих его идей. Решаю не напоминать о том, что он бессовестно халтурит. Гульфик Дона Жуана сам себя не пошьет и не вышьет стразами. Закинув ноги в рабочих кроссовках на стол, принимаюсь за пирожные. Игнорирую оскорбленный взгляд и остаюсь ждать, когда дю Вилль будет в состоянии обсудить сочетание цветов на обоях и на шляпке Анны.
Тихий смех Элен разбавляет болтовню Пьера и служит фоном для рассеянных размышлений о пресловутых обоях и фонтане Севильи. Пальцы автоматически находят круглую коробочку часов в нагрудном кармане комбинезона. Мысли меняют направление, и теперь меня занимает не работа, а то как отвратительно мило выглядит сонный Бастиан. До того мило, что желание обнять и не отпускать перевешивает желание схватиться за карандаш. Странно было видеть перед собой его мельтешащую копию, понимать насколько они разные и одновременно пытаться представить что было бы, если бы они оба носили малиновые джинсы. Или отглаженные до ранящей остроты стрелок Хьюго Босс.
Как не печально было признавать, но моя квартира не привыкла к тому, что мужчины остаются в ней на ночь. Или даже на все выходные. Пьер не считается, у него четыре шкафа со шмотками за стенкой. А вот во что субботним утром одеть Баса я не имела понятия. Был вариант оставить все как есть, но тогда существовал огромный риск, что обещанных черничных не дождусь вовсе. Поэтому была предпринята героическая вылазка в соседнюю квартиру. Поначалу Бас всячески упирался и пытался убедить меня, что оранжевые джинсы и синяя рубашка совсем не его стиль. Пустил в ход запрещенный прием, в результате которого мы оказались на полу перемазанные в муке и замотанные в кухонные полотенца и мой халат. Но длительное общение с дю Виллями оставило свой след и не сломило мой дух. Пока Бас ходил в душ, я быстро и бесшумно, насколько позволял богатырский сон Пьера, отковыряла относительно простую(всего лишь безобидная черная надпись "f*ck me now" поперек груди) футболку и темно-зеленые домашние штаны.
Вернувшись к себе, ответственно заперла дверь на все три замка, неизвестно откуда взявшихся. Нарисовала в блокноте, прилепленным к холодильнику, левой рукой, правой придерживая добросовестно украденную одежду, схематично брюки, футболку и значок евро. Если мужчина собирается готовить тебе черничные блинчики, то есть вероятность, что задержится он надолго.
На закате выбрались поужинать в ресторанчик на соседней улице. Лето не совсем покинуло Париж и все еще пригревало последним теплом, будто бы прощаясь до следующего года. Столик под полосатым зонтом скрыт от ветра за огромной доской с меню, наспех набросанным мелом. Не заметила, когда моя босая ступня оказалась на его бедре, бесцеремонно грея замерзшие пальцы. Бас положил ладонь поперек икры, и ее тепло ощущалось даже сквозь джинсы. С улыбкой поправила часы, приятным весом осевшие на шее. Мне никогда не нужно было знать точное время. Но и правда красивые. И от него.
- Так значит, вы декоратор?
- Да, простите, что соврала. Но ведь было весело? - шутливо задеваю девушку плечом уже почти на выходе из Оперы.
- Было, - она усмехается, заправляя волосы за ухо.
- Что ж, добро пожаловать во Францию. Здесь легче дышать, чем в Америке, но и врут не меньше. А иногда и больше. Главное...
- Попадать на приятную ложь?
- Совершенно верно, - киваю и поднимаю руку, чтобы остановить машину для Элен. - Мы с Пьером обязательно будем на вашем выступлении. Смотрите в ту сторону, где будут громче всех одобрительно свистеть.
- Спасибо, что проводили.
- Не за что. Не забывайте нас, заходите в гости даже без примерок. Счастливо, - махаю рукой уже севшей в такси девушке.
- Так и что ты придумал для леди Кристины? - бесцеремонно вваливаюсь в мастерскую дю Вилля через пару дней. Пьер не отзывается сразу, начинаю подозревать неладное. И все же не зря. Дю Вилль обнаружился под объемными юбками стоящей на подиуме Эльвиры. И если судить по благодушному выражению порозовевшего лица, можно сказать, что он там не обручи поправляет. Единственное, что умудряюсь сказать это:
- А как же дон Жуан?
Эльвира непонимающе смотрит и отпускает плечи уже выпрямившегося Пьера. Он простодушно улыбается и одергивает свой кожаный жилет.
- Мадам прибывала в уверенности, что я гей. Не мог же допустить, чтобы такая мадам и ошибалась.
- Я тоже вообще-то пребывала в уверенности!
- Шеричка, прости, не думал, что для тебя это так важно.
Склонив голову, внимательно разглядываю ничуть не раскаявшегося Пьера. И отчетливо понимаю, что дю Вилль будет любить всех крепко и долго вне зависимости от пола. Остается закатить глаза и пойти на мировую:
- Та что там для Элен?
На премьеру Дон Жуана тащим Баса в четыре руки, у него просто нет шансов. Дю Вилль безэмоционально выражает восторги актерам, согласно кивает на ювелирно подогнанные костюмы и декорации, и страдальчески морщится на совместные арии Эльвиры и дона Жуана. Единственное, что сдерживает его от того, чтобы встать и с облегчением покинуть камеру пыток на несколько тысяч мест, это моя мертвая хватка на локте и склоненная голова на плече. А также плеер с лекцией, название которой не то, что запомнить, даже произнести без запинки не в состоянии.
Пьер с другой стороны громким шепотом пересказывает удивительные истории закулисья своей соседке слева, не разбираясь в степени ее интереса. Стоит признать, что после того, как я долгое время ежедневно крутилась в быту театра, опера сама по себе теряет свою привлекательность. Остается лишь такая маленькая, истинно женская радость надеть новое платье и возможность немного поиздеваться над своим мужчиной.
К концу первого акта прихожу к выводу, что в чем-то Бас был прав. Этот вечер можно было бы провести с большей пользой и удовольствием. Вслух, разумеется, я этого не признаю, но поднимаю голову и целую в шею, не задевая отглаженного воротничка. Выдергиваю наушник и шепотом предлагаю:
- Сбежим в антракте?
Бас воздевает глаза к утопающему в темноте потолку в безмолвном "наконец-то" и кивает. Усмехаюсь и, коротко поцеловав в ухо, снова укладываю голову на плечо. До антракта остается не больше пяти минут.
До площади Шатле добираемся на такси, с водителем которого Пьер спорит о важности вклада Гару в современную музыкальную культуру. Тактично не вмешиваюсь, занятая раздражением Баса посредством смсок.
Пользуясь пропуском Элен и своей безграничной наглостью, вваливаемся в гримерку к нервничающей мисс Стейдж. Дю Вилль тут же ненавязчиво нападает на ее спутника. Только прикладываю ладонь, ко лбу, он в своем репертуаре.
- Вивьен Рейнолдс, очень приятно, - внимательно смотрю на Пьера, чтобы вел себя прилично. Он в ответ только хитрее улыбается.
- Эдвард Филдинг.
Эдвард галантен и легко целует мою протянутую руку. Улыбаюсь и сдерживаю желание показать дю Виллю язык.
- Поддерживаете Элен?
- Конечно, она моя давняя подруга, - он растягивает губы в широкой улыбке, так что глаза кажутся еще светлее, и я понимаю, что можно и забрать руку из его ладони.
- А мы сделали ее еще красивее, - Пьер гордо ведет по линии плеча и цепляет пальцами бахрому из бусин. Элен улыбается и, кажется, расслабляется.
- Хвастун, - фыркаю, наконец вручая мисс Стейдж букет нежных, персикового цвета роз. - С премьерой.
- Поздравляю, - дю Вилль целует ее в щеку и разворачивается в танце. Юбка колоколом вьется вокруг и блестит в тусклом свете настольных ламп.
- Спасибо, - девушка смеется, и волнение уходит. Остановившись, тяжело дышит и подносит в лицу цветы.
Выступление Элен трогательное и звенящее противоречиями. Она призрачная в своем бледно-сером платье, мерцающем серебряной вышивкой. Тонкий голос наполнен эмоциями, бьется в стеклянный купол театра. Маска из прозрачных стразов захватывает лишь половину ее лица, как знак принятия его любви. Красная роза сжата в кулаке, и ни один из зрителей не знает, бутафорская ли кровь стекает по ребру ладони. Когда замолкает последняя нота, зал взрывается аплодисментами. Мы с Пьером подскакиваем и, не обращая внимания на струящиеся слезы, хлопаем в ладоши изо всех сил.
- Нет-нет, подождите, Призрак любит музыку. Кристина - просто его инструмент.
- Какой ты неромантичный, дю Вилль. Мы с Элен голосуем за драматичную историю любви, - для верности пристукиваю кулаком по столику.
От театра Шатле до набережной всего пять минут. И мы вчетвером решаем прогуляться вдоль Сены, переполненные энергией после концерта. Но прохлада вечера быстро загоняет нас в уютное кафе на берегу. Посетителей мало, что позволяет нам чувствовать себя хозяевами теплого зала и улыбчивого официанта.
- Да, он был один столько времени. Забыт всеми, кого знал, а Кристина заставляет снова поверить его в то, что существует целый мир помимо музыки.
- Выкуси, дю Вилль.
- Женщины, - вздыхает, - с их романтичностью доведут до гроба. А когда сведут, скажут, что по любви.
Эдвард согласно кивает, не пряча усмешки, а после отвлекается на коротко звякнувший телефон. Мы продолжаем спорить, бессовестно повышая количество бургундского и градуса в кофе по-ирландски. Спор постепенно переходит в разговор о Париже, Франции, тянется дальше через Ла Манш и останавливается в Англии. Там он цепляет Шекспира и Глобус, вьется вокруг Лондона и ужасных минут на Глазе.
- Да ладно! Сколько ты еще будешь мне припоминать?!
- Вечно!
- Сейчас я начну кое-что припоминать, - щурюсь, предупреждая, что пора бы забыть про чудесный вид на Темзу. Пьер закатывает глаза и поднимает руки.
- Кстати говоря, о Лондоне. Шеричка...
- Попробуй только ошибиться со словами после, - откидываюсь на спинку стула, отчетливо понимая, что сейчас последует просьба. И состоять она будет, скорее всего, в промышленном шпионаже в Ковент Гардене.
- Шеричка, а ты не могла была сходить в оперу. В Лондоне и...
- И посмотреть на их костюмы? - догадливо продолжаю.
- Какая же ты у меня умная!
- Почему сам не посмотришь?
- Вообще-то Лондон я не люблю не только из-за погоды, - обманчиво небрежно пожимает плечами Пьер.
- Дю Вилль, иногда я просто удивляюсь, как умудряешься оставаться живым.
- Магия вне Хогвартса.
- А я скучаю по Лондону, давно не была, - Элен подпирает щеку кулаком и мечтательно смотрит в окно.
- Так почему бы нам туда не съездить? - Эдвард прячет телефон и улыбается, будто бы в голову пришла великолепная идея, и все будут просто идиотами, если немедленно ею не воспользуются.
Элен Стоун:
Мы все свободны делать все, что мы хотим делать.
Ричард Бах «Иллюзии»
Париж
Мужчина высок и худощав, светлые волосы чуть вьются, руки быстро крутят меня, что-то измеряя, закалывая, попутно объясняя. Голос веселый, с шутками. Которые и меня заставляют смеяться. Не пошлые и милые. Быстро уговорив меня, что он – самый лучший на свете дизайнер. И моего американского (которого, как вы понимаете, нет и в помине) надо гнать в шею, Пьер предложил мне несколько эскизов, которые очень точно передавали настрой моего номера.
Рыженькая Вив заметно скучала или мечтала о чем-то своем, поглощая пирожные со стоявшей на столе тарелки. Было забавно наблюдать за ней, одновременно отвечать и улыбаться Пьеру, смеяться его шуткам, слушать идеи и кивать, соглашаясь, потому что это было в самом деле гениально и ни на что не похоже.
Не заметила, как пролетело время. Прощаясь, мило поговорили с Вив – меня ничуть не обидело ее лукавство, даже обманом нельзя назвать наше общение в начале встречи, просто девушка выдала желаемое за действительно – почему нет? Я же тоже никому не сказала, что это практически мой дебют, и никакого импресарио, тем паче стилиста у меня нет, да и неизвестно, останусь ли я на свете в качестве певицы. Чувствую, что не хватает знаний, даже не только постановки голоса – вокалом я как раз занималась, а просто знаний – по истории, литературе, живописи, вообще истории искусств – это мне интересно, но в основном нахватано по верхам – что успела услышать в галереях и в общении с Ленгстоном, прочесть сама или почерпнуть из разговоров с окружающими. Мне надо учиться, и лучше всего было бы поступить в киношколу в Лондоне, Нью-Йорк слишком не для меня, я больше привыкла уже к размеренной неторопливой английской жизни, и торопливый ритм Большого Яблока пугал тем, что я в него не вписывалась. Все-таки Нью-Йорк разительно отличался от Далласа…
Все это я успела передумать, пока доехала на такси до нашей гостиницы, где обрела отсутствие в номере мистера Филдинга. Записки тоже не обнаружила. Правда, ближе к вечеру Эд позвонил и позвал ужинать, а потом в Мулен-Руж. Это было незабываемо. Мы смотрели представление, восторгаясь танцовщицами, потом бродили по ночному Монмартру, заходя в какие-то барчики и кафе, где что-то пили крепче, чем кофе, танцевали и смеялись. Я никогда раньше не видела его в таком состоянии бесшабашной какой-то юношеской удали, хотя я вообще мало что знала о нем, наблюдая в редкие визиты в поместье Ленгстона. Больше всего мы общались в последний приезд Филдинга перед катастрофой и потом – мимолетно в Сиднее. А эти несколько дней в Париже – вечер на Монмартре был только началом – словно приоткрыли для меня Эдварда, и это было интересно. Говорить и слушать, танцевать и пить вино, петь для него и вместе с ним – у него оказался неплохой голос и умение играть на инструменте – а иногда просто молча бродить по городу. Я поняла, что мне не хватало общения с таким человеком, при этом не могу сказать, что именно нас связывало, как долго продлится наша дружба, и сколь глубокой она будет. Впрочем, сейчас о чем-то думать и делать выводы или прогнозы было безумно рано и совершенно не хотелось…
При этом у Филдинга – при всей кажущейся беззаботности – были какие-то важные дела в Париже, порой он пропадал на целый день или запирался на своей половине, много пил виски и кофе, куда-то звонил. Слышно было, как стучит клава компьютера, работает принтер и факс. Несколько раз, когда я была дома, приходили какие-то странные личности, но работа у Сэба приучила меня не задавать лишних вопросов и не замечать того, о чем меня не ставили в известность, поэтому и Филдинга я ни о чем не спрашивала.
Пару раз он возил меня на примерки или репетиции, легко целуя в щеку и прощаясь «до созвона», а иногда я не видела его целый день…
И вот – мое выступление. Из-за кулис смотрю на переполненный зал, и сердце сжимается. Впервые пою совсем одна, да еще в таком театре. На Бродвее было почему-то проще, может из-за репертуара, может вообще американский менталитет – совсем не то, что театральная богема Парижа.
Серое платье с серебряной вышивкой выгодно подчеркивает хрупкость и призрачность моей героини, и эта маска, закрывающая только половину лица – красивая находка стилиста. Она точно перелает эмоции Кристины. Как потом скажет Вивьен, она принимает любовь призрака и заставляет его поверить в то, что любовь существует. А дю Вилль не согласится с ней, предполагая, что Кристина – всего лишь инструмент, а любит призрак только музыку. Забавно смотреть за пикировкой этих двоих, они так мило спорят, каждый уверенный в своей правоте и не желающий уступить. Наконец, Пьер сдается, понимая, видимо, что двух женщин ему не переспорить. Потому что я, естественно, принимаю сторону Вив, и даже не из женской солидарности, а потому что тоже верю в любовь моей героини и призрака.
Вообще появление Вивьен и дю Вилля в моей гримерке – как гром среди ясного неба. Нет, я помнила, что они обещали быть на премьере, но когда не увидела их в начале, расстроилась лишь отчасти – хотелось, чтобы Пьер видел, как я выгляжу в его творении, чтобы почувствовал, что он сотворил идеальный костюм, и в тоже время, страшно было не оправдать надежд, спеть не так, как того достоин такой роскошный наряд, оказаться невкусной начинкой красивой обертки. Филдинг подбадривал и опекал, и я верила ему, но все равно было очень страшно…
Занавес поднят, вхожу в свет софитов и замираю в волнении, первые аккорды, голос сначала звучит тихо, потом крепнет, я поддаюсь музыке, тексту и забываю обо всем, кроме того, что должна рассказать зрителям. И я уже не я – не Элен, поющая со сцены, я Кристина, очарованная призраком, очаровавшая его и полюбившая. Сможет ли он полюбить – вот главное, что волнует ее, главное, что я должна передать своим голосом – любовь и страсть, трагедию и счастье, если оно возможно… Красная роза зажата в руке, по которой стекает капля алой краски, словно капля крови – не ее, моей… С последним аккордом наступает тишина, она оглушает. И я уже готова убежать за кулисы, как зал взрывается аплодисментами, но я все равно еще скованная, и только в гримерке. Получив букет от дю Вилля и его одобрение, легкий поцелуй в волосы и шепот Эдварда «ты умница» и услышав восторги Вив, немного прихожу в себя и обретаю способность соображать и смеяться. Я сделала это, но еще очень подумаю, станет ли пение моей профессией.
Прогулка по ночному Парижу, посиделки в кафе, где разговор с моего выступления и обсуждения призрака плавно переходит на Англию и Лондон, и я снова понимаю, как соскучилась по этому туманному городу, как мне не хватает Темзы и серой пасмурной погоды, абсолютно другого, чем в Америке, выговора настоящих лондонцев, чая с пирожными, Сэба и Алекс с малышкой, и даже Чипа. Да, я скучаю, и не только по городу, но и по людям, которые стали для меня и Джона родными.
Филдинг отвлекается на телефон, бодро с кем-то переписываясь, судя по складке на лбу – что-то серьезное и деловое, и ему это не очень нравится. А разговор продолжается, и Пьер как раз предлагает Вивьен съездить в Лондон.
– Шеричка, а ты не могла была сходить в оперу. В Лондоне и... – начинает дю Вилль
– И посмотреть на их костюмы? – перебивает его на полуслове Вив.
– Какая же ты у меня умная! – он словно и не удивлен.
– Почему сам не посмотришь? – в вопросе явно звучит подвох.
– Вообще-то Лондон я не люблю не только из-за погоды, – пожимает плечами кутюрье.
Они продолжают пикировку, и тут я не выдерживаю
– А я скучаю по Лондону, давно не была, – подперев кулаком щеку, смотрю куда-то сквозь окружающих.
– Так почему бы нам туда не съездить? – неожиданно подает голос Филдинг, и я понимаю, что решение им уже принято, и по какой-то причине ехать в Лондон нам просто необходимо.
На следующий день на вокзале Ватерлоо нас встречает Чип собственной персоной. Вот уж истинно по пословице – помяни черта, и он появится.
Вивьен Рейнолдс:
— Ну что ты в нём нашла?
— Я его люблю. Это я нашла не в нём, в себе. (с)
Франция. Париж.
Отъезд в Лондон намечен на выходные, и у меня в распоряжении остается несколько дней, чтобы завершить дела в Гранд-опера и навести еще больший беспорядок в делах Бастиана. Поэтому в пятницу вечером я оказываюсь перед сложнейшим выбором. Стоя напротив кровати с разбросанной на ней одеждой, пытаюсь решить что надеть. С одной стороны привычный набор разномастных вещей: легкой платье, тонкий свитер и высокие гольфы, с другой стороны кожаная куртка и строгое однотонное платье с узким воротничком, неизвестно как попавшее в мой гардероб. Не иначе как проделки пьяного шопинга. После мучительных размышлений хватаю платье из стопки привычных вещей. Деловыми нарядами дю Вилля впечатляют и на работе.
Дефанс напоминает мне нью-йоркский Манхеттен, или же лондонский Сити. Деловой район Парижа стремится в небо шпилями высоток, поглощает последние солнечные лучи. Расплачиваюсь с таксистом и выхожу из машины. Задрав голову пытаюсь отсчитать нужный этаж. Получается с третьей попытки. Интересно, куда выходят его окна?
Прозрачные лопасти офисного здания беспрестанно вращаются, обеспечивая обмен работниками и клиентами. Толкаю толстое стекло и оказываюсь в просторном холле, сразу у стойки охраны. Напротив сурового мужчины стоит, облокотившись на высокий стол, женщина, узнаю ее по голосу. Хотя в нашем с Патрис телефонном разговоре не было таких дразнящих ноток. Она вовремя оборачивается и замечает меня. Выпрямляется и делает несколько шагов навстречу.
- Приятно наконец увидеть вас вживую, - Патрис протягивает руку и внимательно осматривает претендентку на внимание босса. Видимо, тест я прохожу, потому что она слегка разворачивается и указывает рукой на лифты. - У месье дю Вилля как раз перерыв между клиентами.
- Спасибо, Патрис, что встретили. Небоскребы вызывают у меня священный ужас и ассоциации с лабиринтом для мышат.
Механические двери лифта открываются с характерным звуком, а мы расходимся в стороны, чтобы пропустить выходящих. Уже в полупустой кабине, глядя как Патрис нажимает кнопку, не сдерживаюсь:
- Любопытство победило профессионализм? - намекая на ее согласие подвинуть расписание дю Вилля и освободить ему вечер.
- Профессиональное любопытство, мисс Рейнолдс, исключительно оно и Париж виноват в том, что предала доверие босса.
- Уверена, он простит. Если узнает.
На нужном этаже выходим. Стена коридора с одной стороны полностью состоит из окон. На минуту прилипаю носом к стеклу, разглядывая Париж с высоты. Усмехаюсь, нарочно ли Бастиан выбирает места для офиса так, чтобы младший даже не попытался нос сунуть?
Патрис плавно опускается в свое кресло и нажимает кнопку селектора. Тишину приемной прерывает сухое:
- Патрис, зайдите ко мне. И прихватите папку дю Руа.
- Хорошо.
Она отпускает кнопку и двигает серую папку в мою сторону. Понятливо забираю документы, а на их место кладу два билета на Дон Жуана. Патрис указывает на нужную дверь и прячет билеты в сумочку.
- Приятного просмотра, - улыбаюсь и осторожно ступаю по тонкому ковру. Короткий ворс с легкостью заглушает глухой стук замшевых ботинок на танкетке.
Одного беглого взгляда хватает, чтобы оценить обстановку. Лаконичная, точная, правильная. Такая же как и сам дю Вилль. Только небольшой кактус в расписанном разноцветными точками горшке одиноко приютился на подоконнике.
- Патрис, мне нужно, чтобы вы... - Бас наконец отрывается от бумаг на столе и поднимает голову. - Вивьен.
- Я, - подхожу ближе и устраиваюсь на краешке стола, предварительно положив папку на одну из бумажных стопок, оставляя на ней раскрытую ладонь. - Пришла забрать тебя с работы. Или хотя бы отвлечь от нее.
- И как же вы собрались меня отвлекать, мисс Рейнолдс? - тон ни на йоту не изменился, столько же скупой на эмоции, как и короткое указание Патрис. Он откидывается в кресле и внимательно смотрит. По спине бегут мурашки, его столь очевидная холодность только цепляет сильнее.
- Может быть так, - подвигаю ладонь, и стопка бумаг распадается, съезжает в сторону. - А может быть?
Бесцеремонно опускаюсь боком на стол, подпирая голову одной рукой, второй переворачивая стаканчики с мелкой канцелярией.
- Нет?
Дю Вилль качает головой и демонстративно вытаскивает за серый край дело дю Руа. Прячу улыбку за нахмуренными бровями, задумчиво чешу нос. Хмыкнув, спрыгиваю на пол, обхожу стол и со всей присущей мне наглостью усаживаюсь на его колени. Папка вновь оказывается на столе, а мои руки - на его плечах. Придвигаюсь ближе, втираясь, снимая чужое дыхание как пенку с капучино. Бас придерживает за поясницу, чтобы не сползла медленно и эффектно под ноги. Касаюсь губами острой скулы, легко, мимоходом. Сжимаю в кулак волосы на затылке и тихо на ухо:
- Твой деловой тон не оставляет выбора...к черту кабаре и Монпарнас, поехали домой. К кому ближе? К тебе?
Телефон жужжит под подушкой почти неслышно, но все равно просыпаюсь, подавив желание вскочить в ту же секунду. Вытаскиваю телефон и отключаю будильник. Крупные цифры отсчитывают половину четвертого утра. Вопреки логике, спать не хочется, нетерпение щекочет изнутри. За окном еще ночь, в квартире кромешная темнота – приглушенный свет фонаря слишком слаб. Осторожно вытаскиваю из-под Баса ногу, каждые две секунды замирая, прислушиваясь к размеренному дыханию. В голове проносится в сокращенном варианте музыка из Розовой пантеры.
О том, чтобы включить свет не может быть и речи. Но пробираться в темноте – еще опаснее, в его квартире не ориентируюсь не настолько хорошо, как хотелось бы. Освещая себе путь телефоном, аккуратно избегаю столкновений с коварной мебелью на пути в ванную.
Дверь кухни, к счастью, закрывается. С чистой совестью включаю свет и осторожно вынимаю из обожаемой огромной сумки все содержимое. Пустой термос и рулон запечатанной пищевой бумаги. Сложенные вчетверо джинсы и два шарфа. Джинсы надеваю сразу, заправив за пояс басову футболку. Не рискую включать музыку, мурлычу под нос смесь адскую Гару и Бейонсе, доставая из холодильника продукты, а из шкафчиков посуду. Кулинарным талантом с дю Виллями мне не сравниться, но соорудить сэндвичи и сварить кофе вполне по силам.
В ту же сумку пакую чашки, завернутые в бумагу бутерброды, термос с кофе и пачку галетного печенья. Сверху накрываю стянутым с дивана гостиной пледом. Сверившись с карманными часами, с удивлением понимаю, что уложилась в запланированное время. Разрушительное влияние дю Вилля.
Возвращаюсь в спальню, прихватывая и натягивая по пути брошенный на пол свитер. Бас спит, завернувшись в одеяло. Застываю в сомнениях. Будить его слишком бесчеловечно. Но минутная слабость проходит, и я бесцеремонно стаскиваю с него одеяло:
- Просыпайся! Вставай!
- Что такое?
- Дю Руа в панике за дверью!
- Не может быть. Мы закончили с ним вчера, - сонно в подушку, машинально дергая одеяло на себя. - Ложись. Ночь же.
- Нет. Вставай, это важно, - отпустив одеяло, иду к шкафу и бросаю на кровать теплые вещи. Джинсы падают Басу на поясницу, серый свитер - на голову, носки и футболка завершают композицию, тревожа развалившегося на моем месте кота.
- Вивьен, - о, этот строгий голос, - Что случилось?
Бас выбирается из-под завала одежды и включает светильник на прикроватной тумбочке. Смотрит серьезно, наверняка прикидывая способы убийства и одновременно пытаясь донести, что веду себя как пятилетний ребенок.
Почти произношу: мне пять с половиной, но беру себя в руки.
- Ничего. Просто хочу сделать одну из тех романтичных вещей, что показывают в кино.
Дю Вилль удивленно поднимает брови и осматривает меня, уже одетую и едва не подпрыгивающую от нетерпения. Моргает и поднимается с постели. Одеваясь, бурчит, что гораздо более романтичным было бы дать ему выспаться в субботу утром.
От шарфа он предсказуемо отказывается, мотивируя тем, что у свитера высокий ворот. Но мне все же удается замотать ему шею однотонной шерстью в обмен на его куртку на моих плечах. В итоге пока я забираю сумку с кухни и открываю дверь, дю Вилль незаметно избавляется от шарфа, оставляя его на крючке в прихожей. Я же замечаю это только тогда, когда выходим
в круг фонарного света, когда поднятые борта пальто не могут скрыть отсутствие шарфа.
- Не пойму, почему ты так не любишь шарфы, - даже не возмущаясь, потому что возвращаться и спорить нет времени.
- Куда мы идем?
- Кататься по Сене, - утаивать дальше нет смысла, он все равно поймет направление. Мы уже почти пришли. На пустом причале было видно лодку, блестящую горящей гирляндой из обычных лампочек.
- Ночью?
- Скоро рассвет.
***
- Будь осторожна.
- Постараюсь.
Бастиан недоверчиво и скептично смотрит. Не верит, что могу не вляпаться в очередную историю. И честно сказать, правильно делает, но попытаться ведь я точно могу.
- Буду ответственной молодой леди. Вернусь сразу же как добуду доказательства того, что Пьер - Великий Мастер.
Он смеется, не веря ни единому слову и целует на прощание. Епик вертится под ногами, а задний карман джинсов оттягивают ключи от его лондонской квартиры.
- Телефон его светлости Себастьяна Ленгстона, герцога Клермонт.
- Чип?!
- Мисс...?
- Рейнолдс. Вивьен Рейнолдс. Мне стоит оскорбиться?
- Неа, извиняться не буду.
- Хам, - с улыбкой, не подозревая до этого момента как соскучилась по нему. - Как поживают зеленые волосы и почему ты отвечаешь на телефон Була?
- Он снова угробил операционку, не представляю как так можно. Я, блин, крутейший хакер современности, а вынужден раз в две недели обновлять винду какого-то герцога!
- Если тебе станет легче, могу привезти свой мак и ты будешь согласен ковырять винду Була ежедневно.
- Все так серьезно?
- Просто ужасно, все что мой ноут может выдержать - это две вкладки браузера и фильм с Фертом.
- Может он просто не любит Ферта?
- Такого просто не может быть!
- Собираешься в Лондон? - снисходительно, не начиная спорить о неотразимости Ферта.
- Угу, как раз складываю вещи, думала заехать к Булу в гости, попить чайку, закусить пудингом. В общем, провести время максимально безопасно.
- Вы ошиблись номером, мисс. Максимально безопасно - это к старушке Филдинг, уж ее светлость, вдовствующая герцогиня Атертон, знает толк в приличиях и скуке.
- Тебе доставляет удовольствие издеваться над многовековыми устоями англичан? - усмехаясь, чуть не роняю упомянутый ноутбук мимо сумки, потому что Жако решил, что будет скучать и уселся на плечо.
- Неописуемое. Так что? Записывать тебя на прием к леди Клариссе?
- Нет, благодарю. Какие варианты у тебя?
- Стритрейсинг.
- Встретишь на вокзале?
В конце концов я пока не в Англии, а о "быть осторожной" в Париже речи не было.
Адель Ховард:
St_Adele: У меня сегодня выходной!
God: Выходной? За какие заслуги? Вы хоть там вообще когда-нибудь напрягаетесь?
St_Adele: Сегодня прекрасный день и у меня отличное настроение, потому я пропущу твой сарказм мимо ушей.
Золотые мягкие лучи солнца беспечным светом озаряли верхушки дубов и каштанов, создавая над головами лондонцев настоящую осеннюю сказку. Было приятно прогуливаться по мощеному плиточному тротуару и вглядываться в безоблачное голубое небо. Удивительно, но это, пожалуй, единственный день в текущем месяце, когда Лондон не пленили в свои объятья туманы и проливные дожди. Остатки вчерашней непогоды еще напоминали о себе в виде небольших луж, заставляя жителей города ценить данный им солнечный светлый день еще больше. Ховард остановилась возле невысокой стойки на колесах, где мужчина не европейской внешности предлагал прохожим фаст-фуд. Как любая современная девица Адель читала множество модных статей о том как полезно и правильно здоровая пища, но...
- Два хот-дога с кетчупом и горчицей, - молвила брюнетка продавцу. - И две колы. С собой.
Вспоминая ехидные слова, написанные пару минут назад ее другом, прищурившись, добавила:
- Во второй горчица побольше, пожалуйста.
Сунув несколько купюр продавцу, девушка забрала объемный бумажный пакет со своим заказом. Пара кварталов и перед прохожими величественно раскинулся медицинский центр Harley Medical Group, внутри здания - привычная медицинским работникам суматоха: интерны кропотливо проходят стажировку, медсестры поочередно пациентам ставят системы и иньекции внутривенно и внутримышечно, а пациенты надеяться на скорое выздоровление. Целью Ховард был третий этаж - отделение Хирургии. Выходя из лифта брюнетка заметила плачущую молоденькую девушку в форме медработника, что скрылась за одной из дверей, и поняла что двигается в правильном направлении. Постовая медсестра не обратила на новую посетительницу никакого внимания, потому Адель, спрятав лакомство в объемную дамскую сумку, без препятствий пересекла холл и нашла нужный ей кабинет. Брюнетка поднесла кулак к деревянной двери и услышала со спины:
- Мисс, Вы что! - завопил женский голос. - Туда нельзя!
Пройти незамеченной до конца не удалось, одна из медсестер заметила незнакомку, которая явно не родственников пришла проведывать.
Уголков губ коснулась улыбка, а рука все же совершила предназначенный ей маневр.
- Я же сказал не беспокоить меня! - раздался знакомый голос изнутри небольшого кабинета.
Ни на секунду не замешкавшись, Адель все с той же улыбкой толкнула дверь, входя внутрь, и плотно затворила за собой на глазах у зеленеющей от страха медсестры.
- Зачем ты так с ними, Виктор? - осведомилась девушка, вешая свой кремовый плащ на железную вешалку.
В ответ послышалось лишь невозмутимое фырканье от лежащего на кушетке для осмотра высокого мужчины в белоснежном халате. Ховард еще раз улыбнулась, удобно устраиваясь в кресле врача и доставая из сумочки принесенную еду. Характер у Виктора был и правда не простой: прямолинейный и своенравный - так можно описать его коротко. Они познакомились в интернете, по началу Адель даже очень обижалась на мужчину, но потом поняла, что все его слова нужно воспринимать буквально, не ища скрытых под текстов, и с долей иронии, что присуща собеседнику.
- Да ладно, хватит делать вид что ты спишь! У тебя вся ночь была для этого, - снова обратилась к мужчине Ховард.
- Что-о? Да ты знаешь сколько раз меня вызывали интерны? И из-за всякой чепухи! - недовольно молвил тот, подымаясь с кушетки для того, чтобы сесть и отведать угощение.
Работа медика - одна из самых сложным в мире и девушка это прекрасно понимала, Виктору приходится и днями и ночами работать, находясь в полной собранности и концентрации, ведь если ты медик, то медик всегда и во всем. Она гордилась его работой, с восхищением думала о том, что он делает для своих пациентов. Но как тут не подшутить над мужчиной, видя как он недовольно морщится?
Взгляд девушки скользнул по письменному столу, за которым она сидела, и набрел на интересную находку.
- У тебя есть шашки? - с интересом осведомилась она.
- Да, но играть не охота, - пожал тот плечами.
- А если на желания? - закусила губу Ховард, открывая резную коробку и доставая фигуры.
Брюнетка была уверена, что в кабинет Виктора Кэмерона никто не посмеет войти, уж такая у старшего ординатора была репутация.
- Ладно давай, - согласился тот, подсаживаясь ближе. Несколько разыгранных ходов и победа оказалась в женских цепких руках.
- Это все по тому что ты меня разбудила, - проворчал Виктор. - И каким же будет твое желание?
- М-м... Дай подумать, - сладко улыбнулась Ховард. - Я хочу в поход! Настоящий. С рюкзаками, палатками и зефирками!
Тяжело вздохнув, мужчина обреченно согласился.
- Тогда давай выпьем за мою победу! - молвила девушка, подымая свой пластиковый стакан колы.
И не важно, что когда Виктор отвернулся Адель забрала с его поля пару фигур и положила в свой карман, главное - что в скором времени они пойдут в поход.
Две недели спустя. Лейк-Дистрикт.
- Вик, посмотри как здесь здорово! - восхищенно протянула Адель, наслаждаясь речным пейзажем. - Давай дальше не поедем!
- Конечно, не поедем, - хмыгнул тот. - Больше остановок через каждые полчаса я не выдержу.
- Ты сам перед поездкой предложил угостить меня кофе, а теперь возмущаешься!
Осталась Ховард без костра и зефирок жаренных, ведь в Национальном парке не будешь палить костер, но зато взору открывались потрясающие виды.
- Что ты мне взяла покушать? - поинтересовался Виктор, снимая рюкзак и устраиваясь на выбранном месте.
- Я? Тебе?
- Ну да, ты же женщина, - протянул тот.
- Не-ет, мой дорогой, сегодня в походе два суровых мужика, - хитро молвила Ховард. Перспектива быть кухаркой не сильно воодушевляла девушку.
- Хорошо, - пожал плечами Вик. - Тогда палатку каждый ставит сам себе. А что? Все по честному, - с улыбкой протянул он, видя недовольную мину на лице Адель.
Доставая из широкого рюкзака спальник и свернутую палатку, брюнетка надеялась что здесь водятся хоть воинственные кроты. Тогда один из них непременно выползет ночью и укусит Кэмерона за нос.