LuSt:
Чем дольше гуляют свадьбу, тем дольше продлится брак, как говорят у нас в Одессе. Наше с Тристаном торжество закруглилось часам к девяти. Тоби стоял на крыльце и провожал проходящих мимо к своим машинам гостей крепким хлопком по спине. Молли шастала по дому с необъятным мусорным пакетом, сгребая туда бумажные тарелки и одноразовые стаканчики. Напоследок она заныкала в морозильник два кусочка торта, чтоб нам было чем отметить годовщину, и по-тихому слиняла. Мы с Тристаном уставились друг на друга. Сегодня я должна была переехать из кабинета в спальню. Я видела, чего ему хочется, и тоже испытывала любопытство. На что это, интересно, окажется похоже? Мне местами нравились его цемочки и обжимашки – в его руках я чувствовала себя в безопасности, ровно в гнезде.
Кстати о птичках, спасибо Владу, теперь-то я знала, что, любясь с мужчиной, можно поиметь большую приятность. Можно растаять и улететь на небо. Почему я опять подумала про Влада? Внезапно я почувствовала себя предательницей. Кончиками пальцев Тристан водил по моим рукам, по спине, по волосам, по всему моему телу, словно по книге для слепых, напечатанной рельефным шрифтом Брайля. Я дожидалась, когда же меня подхватит прилив страсти и вожделения. Его ласки не были неприятными, но не зажигали.
– Мне использовать защиту?
Я покачала головой, поскольку мы оба не хотели откладывать детишек на потом.
Тристан раздел меня и уложил на кровать.
– Вау! – воскликнул он, рассмотрев на мою грудь. – Ничего себе!
Только я начала немножко расслабляться, как он остановился и стянул с себя одежду. А затем набросился на меня, покрывая влажными поцелуями.
Ride-rode-ridden. Sow-sowed-sewn. Go-went-gone. Grind-ground-ground.
Его лихорадочные телодвижения заставили меня обратно напрячься. Я обняла его за плечи и крепко поцеловала, стремясь почувствовать желание. Засунула язык ему в рот. Он застонал и вжался в меня тазом. Я подалась ему навстречу, надеясь, что при ударе наши бедренные кости высекут искру, которая перерастет в нечто большее.
Привет тебе, бабуля, от очень счастливой молодой жены!
Вчера мы с Тристаном поженились. Как же ж мы хотели, чтобы ты тоже была здесь и разделила с нами эту радость! Я надела то самое платье, что ты для меня сшила, и на него полюбовалось много-много гостей, которые пришли пожелать нам всего наилучшего! У Тристана куча друзей, плюс смогли приехать его брат Хэл и невестка. Хэл в своих краях что-то вроде батюшки! Вот и вышло, что брат Тристана не просто поприсутствовал на церемонии, но еще и поженил нас! Скоро ты станешь прабабушкой!
Целую, твоя Даша.
Я отослала письмо бабуле бандеролью вместе со всеми красивыми открытками, что нам с Тристаном надарили, и мы отправились в медовый месяц. И пусть я никогда не ходила в поход с палаткой («перебиваться» – обходиться без водоснабжения и электричества – не слишком заманчивая перспектива для людей, для которых подобные лишения являлись частью повседневной жизни), я натурально кайфовала, топча берег Тихого океана. Море – это природы совершенство, с ним ничто не сравнится. Звук разбивающихся о песок волн. Неотвратимое постоянство приливов и отливов. Ритм матери, качающей дитя. Земля и вода, древние, как само время. Запах соли и тумана. Загадочная черта горизонта, где серо-голубое море сливается с серо-голубым небом, и кажется, что если туда доплыть, то получится дотронуться до небосвода. Если доплыть.
– Как вожак скаутов, я знаю все места, где открывается отличный вид, – похвастался Тристан, выгружая из пикапа припасы.
Затем выкопал неглубокую яму и развел костер. Мы посидели бок о бок, держась за руки и глядя на волны.
Он отошел к деревьям и вернулся с двумя тонкими веточками. Ножом срезал кору с одного конца.
– Для чего это? – спросила я, когда он подал палочку мне.
– Увидишь.
Тристан полез в корзинку и вытащил целлофановый пакет. Разорвал и достал оттуда какой-то белый комочек, похожий на губку. Насадил на веточку и приблизил к костру.
– Вперед, бери зефирку, – подбодрил он, протягивая мне пакет.
Когда зефирка зазолотилась и стала пузыриться, Тристан положил ее на шоколадный батончик и добавил крекеры сверху и снизу. Я повторила за ним.
– Что может быть вкуснее? – риторически спросил он, прикончив свою порцию. – Еще хочешь? Распробовала? Их называют «ещёшки».
Я кивнула.
– Мне столькому надо тебя научить, – улыбнулся Тристан.
Он был добрым и нежным. Я сделала правильный выбор. Это моя судьба.
Так зачем же я то и дело прижимала руку к груди, щупая кольцо с брюликом, надежно схороненное под блузкой? Я надевала цепочку, едва Тристан уходил на работу, и снимала перед самым его возвращением домой. Знать бы, в честь чего я все еще ее носила. В первый раз надела, чтобы никто не увидел и не свистнул дорогое кольцо в поезде до Киева, затем не стала скидывать в аэропорту… По правильному следовало набраться пороха и распрощаться с ним. Распрощаться с той частью моей жизни, которая вконец закончилась. Ни шагу назад, только вперед!
Но чем дальше, тем чаще я забывала снять цепочку до возвращения Тристана. Тянула до момента, когда мы отправлялись спать. Она меня почему-то успокаивала. Я как вживую видела бабулю, протягивавшую мне то кольцо со словами: «Пригодится на крайний случай». Видела Влада, стоявшего передо мной на коленях.
Однажды вечером перед сном Тристан стянул с меня блузку и замер, увидев кольцо. Он еле выдавил одно-единственное слово:
– Кто?
Я похолодела.
Tell-told-told.
– Кто тебе это подарил? – спросил он.
– Что ты сказал? – Я заставила его повторить вопрос – старая одесская хитрость, – чтобы выкроить себе десять секунд на поиск подходящего ответа.
– Кто дал тебе это кольцо? – жестко повторил Тристан.
– Бабуля… когда мы с ней прощались.
Я прикусила губу. У нас в Одессе говорят: «Лучше бодяжная правда, чем чистая ложь».
Он снисходительно улыбнулся и облегченно выдохнул.
– Думаешь, оно принадлежало ей?
– А кому же еще? – применила я гениальную одесскую технику ответа вопросом на вопрос.
– Твоей маме. Хэлу досталось обручальное кольцо нашей матери.
Я кивнула. Конечно.
– Очень сексуально смотрится в твоем декольте, – заметил он. Его пальцы прочертили линию вдоль моей ключицы. – Выглядит дорогим.
– Оно бесценно, – рассердилась я, застигнутая врасплох горечью в собственном голосе.
Поначалу я не могла придумать, чем бы себя занять. Время текло быстро. Я сидела и смотрела, как оно стремительно неслось куда-то мимо. Джейн советовала наблюдать и адаптироваться. Мне оно не надо, чтобы местные держали меня за дурочку, как в тот раз, когда Тристан расписал им мой восторг по поводу автоматической гаражной двери. В основной своей массе американцы проявлялись сердечными и дружелюбными. Я с удовольствием слушала их терендеж, пока стояла в очереди на почте, гуляла по рядам в супермаркете или смотрела телевизор. Телик, если называть по-здешнему. На каждую тему в телике имеется отдельный телеканал. Гольф. Погода. Декор. Секс. Я смотрела про кулинарию, чтобы научиться готовить для Тристана настоящую американскую еду.
В Одессе у меня никогда не находилось времени просто посидеть и поприпухать. Я училась в школе, училась в институте, шустрила в транспортной компании и в брачном агентстве, выбивала с бабулей ковры, ходила на Привоз, таскала ведра с кипятком от плиты до ванной, чтобы постирать нашу одежду и постельное белье. А зараз я поимела возможность в свое удовольствие днями напролет читать книги, смотреть телик, лазить в Интернете, болтать по телефону с Молли, хотя та не могла подолгу разговаривать – постоянно срывалась за своими двойняшками. И все-таки я жалела, что в Эмерсоне не водилось конструкторских бюро, где бы обналичить мое верхнее образование.
Первые два месяца в Америке я провела словно в коконе. Мы с Тристаном кушали пиццу, зажигали камин, брали фильмы напрокат за доллар в сутки в соседнем магазинчике и в обнимку валялись на диване. Не вели серьезных разговоров за будущее. Не тусовались с другими людьми. Но меня такое затворничество не беспокоило, ведь перво-наперво я хотела получше узнать Тристана. Однако теперь, когда мы уже поженились, я ощутила позыв расправить крылья и вырваться из кокона.
Муж вечером вернулся домой, и я предложила:
– Почему бы нам не прогуляться? Или можем пригласить к себе Молли и Тоби. Или давай повидаемся с Серенити.
– О, сладенькая, я же только пришел. Хочу просто сесть, вытянуть ноги и отдохнуть с тобой одной.
– Я тут с собой одной весь день просидела. Мне выйти хочется, с людьми пообщаться. – Я улыбнулась и погладила его по руке.
– Ну, раз так, почему бы тебе не найти себе работу? Или не научиться стряпать? Вечная пицца у меня уже в печенках сидит. Между прочим, постоянно заказывать готовую еду нам не по карману.
Feel-fel-felt.
Моя улыбка увяла. Захотелось прям тут же взяться за поиски подходящей вакансии – куй железо, не отходя от кассы, – но Тристан меня придержал, сказав, что спешить некуда. Ага, а раньше он говорил, что живет недалеко от Сан-Франциско. Я надеялась поступить на работу по специальности, а в итоге оказалась у черта на рогах посреди бескрайних полей, где инженеры никому даром не нужны.
– Здесь нет конструкторских бюро.
– Так устройся в кафе или в продуктовый магазин. Жизнь, знаешь ли, недешево обходится. Многие жены работают.
– Да я бы с радостью. Только почему бы нам не переехать в город побольше, где требуются специалисты моего профиля?
Он не ответил, лишь отправился на кухню и взял пиво. В один присест выдул всю жестянку и выдал:
– Ты знала, где я живу, когда за меня выходила. Мы никуда отсюда не переедем. Здесь мой дом. Мои деньги. Мои правила.
Догадываюсь, что тетя Валя сказала бы про него и про его правила. «Дай мужику разок принять за тебя решение, и он возомнит себя самым главным. Пусть считает себя головой в доме, но мы-то с тобой знаем, кто там мозг».
Жизнь в Америке протекала поразительно… спокойно. Здесь никогда не приключалось перебоев с водой или электричеством. Компьютер завсегда работал. Фасады зданий и окна лоснились, как после ремонта. Когда оранжевые и красные листья падали на землю, мужчина в спецодежде, похожей на скафандр, сдувал их в кучу с помощью огромного аппарата, и затем эти кучи подбирал грузовик. Я тосковала по ежедневным разговорам с бабулей; тосковала по шаркающему над головой деду Володе, чья тяжелая поступь вдалбливала мне, что я не одна на свете; тосковала по доносившемуся из окна запаху пирожков Марии Денисовны; тосковала по шуму машин, несущихся по мощеным улицам. Здешняя тишина иногда казалась мне кладбищенской.
Тристан настаивал на ежедневном сексе, чтобы я побыстрей забеременела. Я тоже ничего не имела против ребенка. По ночам муж пыхтел и хекал на мне, а я горячо желала, чтоб у него поскорее закончилась сперма.
Одесситки великолепные хозяйки. Панькают своих мужчин, подают им лучшие кусочки, прежде чем усесться за стол самим. Таки да, Тристан кайфовал, когда я его обслуживала. Я же рассчитывала ощутить большее удовлетворение. Адаптация почему-то проходила нелегко. Ойц, мне же здесь хужее, чем было в Одессе. Эта мысль частенько стучалась мне в голову, но я гнала ее прочь. Никаких сомнений, мне повезло! Повезло по полной. Я из кожи вон лезла, старалась изо всех сил, но ничего хорошего не добивалась. Вот как сегодня вечером. Начистила картошки, угробив целый час, поскольку до приезда в Америку никогда этим не занималась – за стряпню у нас всю дорогу отвечала бабуля. Затем положила ломтики в глубокую сковородку и добавила чуточку масла. Жареная картошка всегда дарила мне ощущение покоя. Мне нравилось слушать ее шипение, нравился ее солоноватый запах. Она напоминала о бабуле, о доме.
– Смотреть страшно! Да тут литр масла, не меньше. Убить нас хочешь?
– И как же жареная картошка нас убьет?
– Это сплошной холестерин. В свидетельстве напишут: «причина смерти – закупорка артерий».
Я готовила один в один как моя бабуля. Ее жареха всегда получалась нежной и хрустящей. Одесситки – наилучшие поварихи в мире. Это всем известно. Каждый встречный-поперечный от Калининграда до Владивостока скажет то же самое.
Тристан снял сковородку с плиты и вывалил картошку в дуршлаг. Промыл ее и высыпал обратно на сковородку.
– Без масла подгорит, – предупредила я с ухмылкой, как только раздалось шипение. Пусть я в стряпне не шибко разбираюсь, но это-то знала точно.
– Тебе действительно надо многому научиться, – вздохнул муж. – Сковорода с антипригарным покрытием. И у меня есть в запасе секретное оружие. Тебе понравится.
Он достал из шкафчика какой-то аэрозоль и принялся пшикать на картошку.
– Ты что творишь? – завопила я. – Зачем распыляешь химикаты на нашу еду?
– Это «Пэм». Обезжиренный, – с расстановкой произнес Тристан, будто с адиёткой разговаривал.
Жареху я съела, потому что продукты выбрасывать грешно. Но на вкус она не удалась.
В выходные я позвонила бабуле и доложила о нашем кухонном споре, ожидая получить хоть капельку сочувствия, но она сказала:
– Ну, деточка, не хипеши, мужчины завсегда считают, что во всем подряд лучше нас разбираются. Пусть твой и дальше так думает, какой от этого вред? Все люди разные и расходятся во мнениях, зато имеют, об чем поговорить. Муж тебя любит. Старается помочь приспособиться к его образу жизни. Зараз ты убедилась, что американцы и вправду химичат со стряпней. Ну так возьми глаза в руки и тоже так научись.
– Но ты не понимаешь, ба…
– Эй, теперь ты против меня выступаешь? И что за шмакодявку я вырастила? Брак, знаешь ли, как море: редко когда штиль, редко когда шторм, а чаще всего просто волнение. Семейная жизнь требует от женщины терпения, уступок и мудрости.
Тристан принес домой поваренную книгу, которую позаимствовал у Молли – «Обезжиренное – вот что я люблю». В ней предлагалось готовить овощи на пустой водичке. Я попробовала, и та же картошка получалась абсолютно безвкусной, но Тристану нравилась. По крайней мере, мне так казалось, пока месяц спустя он не спросил:
– Да что ты к этой картошке привязалась, а? Неужели никогда не слышала о рисе или спагетти?
Я гордилась тем, как навела порядок в его доме. В Одессе я даже стол после еды не вытирала – бабуля всегда настаивала, что приберется сама. В Одессе чистящие средства выпускались в скучных коричневых упаковках и назывались «чистящая жидкость» или «чистящий порошок». Не слишком аппетитно. То ли дело «Комет». Или «Фантастик». Может, я и вправду немножко с ними переборщила, но они приятно пахли и действительно все подряд чистили до блеска и скрипа. До кучи я не знала, чем бы еще себя занять. В Эмерсоне не имелось ни толковой библиотеки, ни книжного магазина. Ушло всего полдня на то, чтобы изучить городок вдоль и поперек. Я уже по сто раз перечитала захваченные с собой романы и исследовала почти каждый доступный уголок киберпространства. Намаявшись бездельем, я хотела принести пользу и поэтому драила и шкрябала как заведенная. Сдается мне, это послужило для меня своего рода покаянием. Искуплением моих беспутных, скаженных мыслей.
Вернувшись с работы домой, Тристан открыл нараспашку все окна и проворчал:
– Ты чего? Уморить меня хочешь?
Потом правда обнял и успокоил:
– Все нормально, ты ведь ничего лучшего не знала.
В душе я взвилась, но взяла себя в руки и удержалась от резкого ответа – в голове прочно засели слова Джейн, что обруганный, даже справедливо, человек обидится, но не изменится. Таки нет, Тристан по любому не сделается другим. Единственный, кто должен подстраиваться – я сама…
Он работал неполный день, поэтому, когда я после обеда пыталась цивильненько почитать книгу и послушать музыку в гостиной, тоже там маячил. И врубал по телику какую-то убойную игру в мяч, да так, что рев трибун и комментатора заглушал моего возвышенного Баха. В результате открытая планировка, которая по первости мне крайне понравилась, вышла боком.
Я выключала проигрыватель и перебиралась с книгой в кабинет. Тристан шел следом и начинал играть в компьютерные игры. Под стрекот пулемета особо не почитаешь, но я по опыту знала, что если вернусь в гостиную или отправлюсь в спальню, он обратно за мной увяжется. Спрятаться негде. Ни уголка, ни норки.
– Ты не мог бы сделать потише? – однажды попросила я.
Муж посмотрел на меня, задержав угрюмый взгляд на моей блузке цвета слоновой кости и на брюках из приличного ателье.
– Сладенькая, зачем тебе нужно постоянно быть при полном параде? Давай-ка прошвырнемся по магазинам и заодно где-нибудь поужинаем.
Я обрадовалась шансу хоть ненадолго выбраться из этой деревни, сменить обрыдлую обстановку.
Он отвез меня в магазин «Уолмарт» и там подобрал мне кое-какие шмотки. Когда я вышла из примерочной в мешковатых джинсах и крикливой футболке, одобрительно кивнул:
– Вот теперь ты вписываешься, теперь ты как все.
Одесситки нацелены выглядеть особенными, а не как все.
Я оглянулась на других покупательниц. Таки да, теперь я с ними под одну гребенку.
– Спасибо, Пигмалион, – поблагодарила я с легкой долей сарказма.
– Кем ты меня только что назвала? Пигмеем?
– Нет-нет! Пигмалионом. Это такой учитель из пьесы Джорджа Бернарда Шоу. Этого писателя очень любили в бывшем Советском Союзе. Все школьники зачитывались его книгами.
Я пристально рассматривала свое отражение в высоком зеркале. Терпимо. Даже где-то неплохо. Но ничего особенного. А одесским девушкам нравится выглядеть шикарно и неповторимо. К тому же я терпеть не могла разбазаривать деньги на тряпки, которые не собиралась носить. Что же делать?
«Мужчина, может, и голова в доме, – сказала бы тетя Валя, – но женщина – это шея. Куда захочет, туда мужиком и вертит. Включай одесское очарование. Не забывай про реснички – тушь нам дана не для просто так, спасибо тебе Господи. Полупай глазами. Улыбочку. Говори с ним ласково. Так доходчивей, чем обухом по голове. Он и не заметит, что его сгубило».
– Тристан, – я взяла его за руку, – спасибо, ты выбрал мне прекрасную одежду, но я думала о чем-то… – «Говори на его языке». – Более сексуальном. Как насчет блузки? Или свитерка?
– Конечно… да, все, что пожелаешь.
Он выглядел немножко пришибленным, будто и вправду получил по кумполу. Дальше мы рылись в вешалках, пока я не выбрала несколько подходящих вещичек. Вдогонку меня мучила совесть, будто я применила оружие против беззащитного существа.
Одним субботним утром Тристану вдруг загорелось отправиться в очередной поход. Он привел меня к машине, сгреб рулоны туалетной бумаги с пассажирского сиденья и перебросил на заднее. Я проследила взглядом их траекторию и увидела на коврике швабру и железное ведро. В кабине пахло хлоркой.
Я уселась, и он закрыл за мной дверь. Зачем учителю возить с собой туалетную бумагу? «Не выдумывай, не суди со своей колокольни», – напомнила я себе. Опустила стекло и глубоко вдохнула. Запах сосен, мха и ясной погоды дарил умиротворение. Крутя баранку, Тристан насвистывал. Я вспомнила, как Джейн рассказывала, что у каждого в Америке есть машина и что вместе с машиной человек обретает свободу. Внезапно мне захотелось попробовать этой свободы.
– Можешь научить меня? – спросила я, указывая на рулевое колесо.
Муж улыбнулся. Открытой, беззаботной улыбкой. На природе он казался счастливым – совсем как я когда-то в каменных джунглях большого города.
– Хорошо. Просто сложи губы трубочкой, вот так.
– В смысле?
– Чтобы свистнуть, надо сложить губы вот так. – Он как будто собирался меня поцеловать.
Ха, да он меня неправильно понял. А скажи я ему об этом, наверняка заявит, что это я неправильно попросила. Я хотела, чтобы он научил меня водить, а он хотел научить меня свистеть. Я вздохнула.
Тристан нахмурился.
– Разве нельзя просто проехаться и получить удовольствие от отличного денька? Одну минуту ты улыбаешься, а на следующую уже дуешься. Я тебя не понимаю. Господи, терпеть не могу, когда ты вот так выдыхаешь. Прям как надувная лодка, когда я спускаю из нее воздух.
Я на сто процентов чувствовала себя сдутой. Непонимание за непониманием. В чем, собственно, проблема? В моем характере? В моем английском? Эта мысль заставила меня замкнуться и замолчать свой рот. Я отвернулась к окну.
– Не куксись, – велел муж.
Я посмотрела на него. Непроизвольно на ум пришли строки Сергея Есенина: «Мне осталась одна забава: пальцы в рот – и веселый свист». Есенин был великим русским поэтом, хотя на западе прославился скорее как муж танцовщицы Айседоры Дункан. Конечно же, она с ним развелась, а он, по слухам, потом перерезал себе вены и собственной кровью написал стихотворение. «Мне осталась одна забава…»
Убийственные горести и трудности Есенина не шли с моими ни в какое сравнение. Йокаламене, я же среди здесь, в этой шикарной стране, и все, на что я способна – жалеть себя? Да что со мной такое?! Мне же повезло! Полное счастье в сплошном шоколаде. Я сунула пальцы в рот и попробовала свистнуть. Вышел лишь воздух. Я попробовала обратно.
– Убери пальцы. Просто вытяни губы и дуй.
Нулевой эффект.
– Дотронься языком до верхних зубов и дуй.
Получился тихий звук.
– Вот видишь! Теперь продолжай практиковаться.
Тристан припарковал машину, и мы вышли на стоянку среди деревьев.
– Надо бы тебе нормальную обувь прикупить, – произнес он, глядя на мои балетки.
Мы шагали и шагали. Свистели и свистели. В вышине щебетали птицы, а в зарослях близ тропинки шуршала мелкая живность, вероятно, белки или ящерицы.
– Что это за цветок? – поинтересовалась я, показывая на нежно-розовое соцветие.
– Лиза Джейн.
Я улыбнулась.
– Серьезно, как он называется?
– Без понятия, – признался он.
Несколькими минутами позже мы проходили мимо другого неизвестного мне растения.
– А это как называется?
– Я не уверен.
– Тогда просто скажи мне его латинское название.
– Не знаю.
– Но ты же учитель. И вожак скаутов.
Муж уставился на землю.
– В Одессе все школьники изучают флору и фауну Украины. Это часть грамотности, часть культуры. Как ты можешь не знать растений, среди которых живешь?
Он не поднял глаз.
– Просто не знаю.
– Почему ты возишь в машине туалетную бумагу?
– Я скаут – всегда готов, – попытался отшутиться Тристан. Его явно плющило и колбасило.
Смотрелось это подозрительно.
– Идем дальше. – Он снова зашагал.
Я схватила его за руку.
– Нет. Я с тобой никуда не пойду, пока не расскажешь мне правду.
Долго мы там простояли. Ему, по всей видимости, хотелось смыться, но я уперлась. Одесситам нет равных в гляделках. Техника такая: выставляешь подбородок пистолетом, задираешь одну бровь и прожигаешь противника взглядом, пока тот не сдастся. Успех гарантирован.
– Я главный по техническому обслуживанию.
– Что это означает? Ты учитель или нет?
– Не совсем. Я убираю и слежу за школой.
Цирк и атас! Вот это я попала. По самое не горюй. Живу в глухой деревне за много часов езды до Сан-Франциско и замужем за уборщиком. Дыши, Даша, дыши. Что еще он держит за пазухой? Что еще я с собой наделала? Где была моя голова, когда я улетела в чужую страну и выскочила замуж за незнакомого человека?
Он попытался взять меня за руку, но я ее отдернула.
– Прости, – проблеял он. – Я думал, ты не полюбишь меня, если будешь знать правду.
– Никто не любит, когда его обманывают, – сказала я, ненавидя себя за то, что так глупо облажалась.
– Я не совсем обманывал. Я действительно работаю в школе. И действительно вожу отряд скаутов.
– Почему ты не преподаешь?
– Я не закончил колледж.
– Что ж, сколько тебе осталось до диплома? – Возможно, он еще сможет досдать пропущенное, а потом устроиться учителем.
– Три с половиной курса, – признался Тристан.
– Так ты окончил всего один семестр? – воскликнула я.
Он кивнул.
– Без диплома я не мог преподавать в школе, поэтому взялся там за единственную работу, какую удалось получить. Зато я все равно помогаю ребятишкам. И чувствую себя настоящим учителем.
Я же чувствовала себя полной дурой. Распоследней. Пришли на память его рассказы, как он преподавал в летней школе, его нежелание, чтобы я туда приходила. Следовало свести концы с концами и просечь брехню уже тогда. Все это время он шлифовал мне уши. Теперь вон стоит с жалким видом. В глаза не смотрит, руки трясутся. Я не вопила, не кричала, не плакала. Что толку размазывать кашу по столу? Я просто молчала и казнила себя. «Кота в мешке покупаете на свой страх и риск». Вышла замуж на скорую руку, да на долгую муку. Я побрела обратно к пикапу. Тристан молча плелся следом.
На-та-ли:
LuSt:
Nafisa:
Фёкла Гогенцоллерн:
Immigrantka:
Кьяра:
alenatara:
amelidasha:
Tanaisa:
Svetlaya-a:
Кьяра:
miroslava: