kanifolka:
Светик, девочки, привет! Я с опозданием, мамы первоклашек никак не втянутся в новый режим))
Прогитала и главу, и коментарии. И как-то насторожилась.эйфория от Лехиного признания поутихла, когда прочла, что его чувства к Рите сложные и неоднозначные. Ме л ькнула мысль, что эти чувства и могут быть причиной Юлькиных слез из пролога...
sensa:
И у Юльки, и у Лёши жизнь напоминает зебру: они по себе позитивно-творческие натуры, есть некое солнце внутри, которое освещает и греет их души, но вместе с тем есть и печальные моменты, события, которые от их желаний и стремлений никак не зависят...
Неполноценные семьи у них, пусть у Юли все намного вроде лучше сложилось, но как бы Юлька не смирилась со всем, где-то в душе все равно есть чувство, что все не так в жизни, как этого хотелось бы... Какой бы хороший не был Стёпка, но родного отца ей никогда не заменит.
У Юли с мамой сразу видно, что хорошие и доверительные отношения. Лапушка хоть и занята работой, но дочь не только слушает, но и слышит. Варианты мамы относительно Лешки повеселили
в самом деле, чем приписывать ему разные роли, проще познакомиться и самой сделать правильные выводы. Тем более если Юлька интересуется молодым человеком. 
Лапушка привлекает своей честностью и откровенностью, может, в чем-то и неправа, но не пытается юлить в жизни, да и если сберегла мир в "семье", хорошие отношения с отцом своих детей, нет никакого желания осуждать за то, что изменила свою жизнь и хочет как женщина быть счастливой 
У бабы Эфы такие прогнозы относительно внука не на пустом месте появились
скорее всего связывает с наследственностью, про отца Лёши пока хоть и не все понятно, но некоторые детали с главы наталкивают на мысль, что в семье его нет и причина - не другая женщина, а какая-то зависимость...если даже и мама руку на отца подняла, что настолько врезалось в память парню... 
Юлька, наверное, вспомнила их разговор, и если Лешка выбрал именно такой момент для кадра, значит так надо, и если она сама себе не понравилась, Лешка напротив видит там что-то... И у какой бы девушки поднялась рука удалить фото, если сам фотограф этого делать не желает и не считает нужным...
Все же Алексей достойно попрощался с кораблем, сестру не ругал, даже что-то хорошее нашел в таком исходе (красиво ушел): то ли предмет для него большой ценности не имел (хотя флаг и паруса сохранил, поэтому своя ценность все же есть
), то ли философски принял "его кончину"...
Интересно будет посмотреть на его реакцию на сообщение Юльки, подобного он точно не предполагал
Света, спасибо за продолжение
lor-engris:
Здравствуйте, мои хорошие.
Благодарю за обсуждение.
Глава пишется, но очень медленно. Вдохновение есть, а вот возможности сесть и все это вдохновение в слова оформить нет пока. 
Это дело такое, Кать. Держитесь!
Всем мужественным мамам школьников и студентов желаю сил неиссякаемых, крепких нервов и хороших оценок. Хотя оценки не главное, а вот здоровые нервы - это да.
Их много не бывает.
Да, есть такое. Но все не так страшно, как кажется.
Страшно, да не там... После всего, что Алексей сделал для Ритки, она как никто другой желает ему счастья. И прекрасно понимает, что его счастье - это не она.
Мне тоже хочется разобраться в их отношениях, но пока рано, девчат. Нужно размотать весь клубок событий, чтобы вытянуть эту ниточку.
Света, я согласна с тобой.
Опять же, плюсую. Случаев, когда женщина ставит на себе и на своих чувствах/желаниях крест ради детей, много. Однако дети вырастут, вылетят из гнезда, а женщина так и будет вариться в своем котле, гадая: а что было бы, если?.. И никогда не узнает этого, потому что не попробовала, осталась.
Эгоистичен ли поступок Лапушки? Возможно. Однако мама Вика действительно сделала все, чтобы сохранить добрые отношения с бывшим мужем и не обделить детей.
И потом, люблю я играть на контрасте, так что глянем и на другую ситуацию.
Посмотрим.
Но ты очень близка к истине, Свет.
Юлька, согласно Алексеевой классификации, барышня "застенчивая", она не любит свои фотографии и считает, что вышла ужасно, сколько ни убеждай ее в обратном. Юлька скорее смирится со снимком и решит, что вышла "ничего", нежели действительно понравится себе. Но... фото остаются жить, и наша укротительница маркиз и благородных донов свое решение никак не комментирует.
Оставляет Лешку недоумевающим и гордо удаляется...))
Думаю, что все же второй вариант. Раз не удалось склеить обломки (а ведь пытался Леша долго, и так, и этак), то хотя бы не потерять лицо. Всерьез ругать сестру, которая сама испугалась того, что натворила, имхо, не в его характере. Алексей скорее будет нести отвлекающе-ободряющую ерунду, что он в итоге и делает.
Как думаете, не сбежит идальго от греха подальше?))
На здоровье.
Спасибо еще раз! Вернусь.
sensa:
Хм
Лёшка не трус как бы, а тут ещё и Юлька не просто девушка, которая нравится...
Сбежать, мне кажется, он не должен, но могут быть какие-то серьезные причины, из-за которых он, в случае чего, не сможет прийти...
Но отказаться не должен, наверное, все же
lor-engris:
Здравствуйте, мои хорошие.
Света, спасибо. За веру в героя - в том числе))
Знакомство с Юлькиной мамой состоится обязательно, а вот как и на чьей территории, пока не скажу. Кто бы сомневался. 
Не из вредности, просто все может еще 10 раз поменяться.
Все любуюсь на твою Фиону в осеннем бору и не могу налюбоваться. 
lor-engris:
» 12. Рита. Уходя – уходи
Черный автомобиль «Почти-Кораблева» плавно и практически бесшумно скользил по вечернему городу. Ритин случайный попутчик за рулем оказался классическим «занудой»: в повороты входил аккуратно, как по учебнику. Обгонять лишний раз не обгонял, бибикать не бибикал. Скоростной режим соблюдался им до тошноты строго, а мигающий зеленый свет светофора, побуждающий большинство других участников движения поднажать и проскочить перекресток в последние секунды, для Парусника и его смирного железного коня служил сигналом к незамедлительной остановке.
Прежняя Ритка, которую манили шум ночных дорог и разбойничий свист ветра в ушах, давно извелась бы от подобной тихоходности. Можно было проскочить! Причем дважды. Но теперешняя Рита откинулась на мягкую спинку сиденья, рассеянно поглаживала кошку и думала о том, что отвыкла от подобной роскоши – собственного автомобиля. Мотоцикл привычнее, и на нем не расслабишься, даже в качестве пассажира...
– Почему мотоцикл? Он же страшный!
Макс пожимает плечами и вновь что-то подкручивает в своей железяке со стрекозиными глазами-фарами и кривыми «рогами», которым позавидовал бы любой лось. У Волка в одной из серий «Нупогодей», помнится, имелся похожий транспорт.
– Хотя я не представляю тебя в «жигулях», – покачиваясь на табуретке, развивает теорию Рита. – Разве что в каком-нибудь хромированном джипе. Или в карете...
– Зато я отлично представляю себя в «жигулях». И совсем не представляю в карете, – мычит Макс. В зубах у него рваная, но пока еще чистая тряпка, которой очень скоро предстоит покрыться пятнами мазута и ржавчины. – Тьфу!
Сильная смуглая спина Макса в капельках пота притягивает взор, но Ритка из вредности рассматривает не спину, а коллекцию гаечных ключей, довольно скромную, на обшарпанной гаражной стене. Из примечательного в этой коллекции только номера черным маркером. Кое-где явно не хватает «экспонатов», потому что номер на стене есть, и гвоздик есть, а ключа нет.
– И всё-таки, – не отстает Ритка. Ей хочется узнать о Максе если не всё, то как можно больше, – почему именно этот драндулет? Вольный художник в кожаной куртке и на задри... э-э... раритетном мотоцикле – чересчур книжный образ, не находишь? Шаблон. Нет, правда... – Она убирает со лба надоедливую прядь и продолжает гадать: – Скорость, да? Адреналин? Байкерское братство, шумная дорожная романтика?
Макс промокает лицо тряпкой, вытирает шею, спину, руки. На Риту он не глядит.
– Деньги, Марго, – отвечает просто, – и запчасти по знакомству. Не уверен, что в одиночку потянул бы даже копеечный «Жигуль». Я и этого-то собирал с миру по нитке.
– Не верю, что ты такой меркантильный. – Она тяжко вздыхает. – Лучше бы соврал, про адреналин или про братство... А бандана? – вдруг загорается идеей. – Черная бандана с белыми черепушками у тебя есть? – Пауза. – Хоть какая-нибудь?
Макс озирается в поисках «хоть какой-нибудь» банданы, потом задумчиво смотрит на тряпку в своих руках. Мысль его очевидна, но оттого не менее гениальна.
– Хоспадитыбожемой, кто же так завязывает? – заливисто хохочет Ритка. – Сними это немедленно! Ты в ней не байкер, ты... ты... Ну Макс! Ой, не могу-у...
Макс из вредности завязывает короткие концы тряпки еще на один узел и поворачивает голову, демонстрируя гордый профиль. Каково, мол, чудо. Чем тебе не черепушки?
Профиль у него действительно что надо: плавные линии, красиво очерченный подбородок, на носу никаких дурацких горбинок, – но с нелепой тряпкой на голове Макс здорово смахивает на колхозницу Дуню, которая продает на рынке жухлую, но зато «экологически чистую» зелень с родного огорода.
А учитывая, что тряпица еще и в горошек...
– Сними эту гадость, – без тени иронии просит Ритка и, не дожидаясь, пока Макс послушает, развязывает узлы сама. – Так гораздо лучше.
Она отбрасывает подальше бесполезный кусок ткани и нежно ерошит каштановые кудри, которые на ощупь гораздо мягче ее собственных. Или это только так кажется?
Ритка осторожно проводит ладонью по его макушке, потом по своей. Прикрыв глаза, вслушивается в ощущения. Потом – одной рукой по его макушке, а другой, сразу же – по своей. И снова, но уже увереннее, по его...
– Что ты делаешь? – недоумевает Макс, однако подставляется, просит ласки.
Мягче. Определенно, его волосы мягче.
Рита щекочет губами и носом соленую кожу рядом с ухом, прихватывает зубами мочку, уже зная, как нравится Максу это нехитрое действо. Руки находят друг друга и обнимают сами – всё сильнее, крепче, ближе...
Ближе нельзя: их и без того разделяет одна лишь тонкая бледно-салатовая ткань Ритиного топика. Впрочем, это недоразумение легко исправить.
«Что же ты делаешь?»
Она не хочет ничего анализировать, не хочет думать о будущем – только любить. У них и так слишком мало времени на счастье, глупо растрачивать его еще и на сомнения.
– Люблю тебя, – запоздало отвечает Рита. – Это же очевидно.
Его глаза, еще минуту назад – озорные и смешливые, теперь заглядывают прямо в душу. И она не может устоять: целует его, манит, влечет за собой. Туда, на самую мягкую из постелей. На старый матрас и бесформенную груду дырявых одеял, пыльных покрывал, махровых полотенец, ненужных тряпок – всего, что нашлось в ее квартире и его гараже.
– Тебе удобно?
«Конечно, удобно... Как никогда раньше... Хватит болтать, люби меня!.. Очень удобно...»
Нелепые влюбленные мысли путаются. Ритка беспомощно улыбается и кивает.
Их отношениям меньше двух суток.
На плечо легла горячая тяжелая рука, и Рита подскочила, не сразу сообразив, где находится и что тут делает. В ярко освещенном салоне автомобиля клацала «аварийка».
– Извините, Рита, – покаялся «Почти-Кораблев». – Я вас звал, но вы не отзывались. Мы приехали. Вон ваш дом, через дорогу. Припарковаться ближе не получилось, всё забито.
– Ничего, я дойду, – сипло отозвалась она. – Спасибо, что подвезли. Большое спасибо.
Смотрела Рита при этом не на своего нежданного благодетеля, а на Матрешку, которая успела перебраться на мужские колени и даже сдобрить их шерстью.
Парусник вторжению в личное пространство не сопротивлялся, но и демонстративно, чтобы угодить чужой кошке или скорее уж ее хозяйке, не гладил.
– Ей понравились мои брюки. Вот. – Питомицу передали Рите под аккомпанемент уныло бурчащего желудка. «Почти-Кораблев» попытался вовремя закашляться. – Гхм. Д-доброй ночи, Маргарита... Александровна. И... короче, удачи вам. С кошкой.
Она кивнула и протянула руку, чтобы открыть дверь, но остановилась на полпути.
– Денис, скажите, вас дома кто-нибудь ждет?
Этот простой, пусть и не совсем тактичный вопрос дался ей с определенным трудом. Однако товарищ Парусник не нашел в нем (или только сделал вид, что не видит) ничего странного.
– Сейчас я живу один. Не считая маминых гераней и «танков», ждать меня некому. Хотя в последнее время я в них почти не играю, в смысле, в «танки». Так, включаю иногда, чтобы расслабить мозги. Всё собираюсь удалить аккаунт, но жалко...
– Тогда, может, поужинаете с нами? – Рита прервала увлекательный рассказ из жизни танкиста и перехватила кошку поудобнее. – В меню нынче пюре и тефтели, всё утреннего приготовления и съедобно вполне. Нет, я, конечно, не шеф Рамзи, но сомневаюсь, что ваши герани и танки приготовят такое пюре...
«Мать, дорогая, что ты мелешь? – мысленно усмехнулась Рита. – Окстись, у мужика и так глаза по пять рублей. Решил, наверное, что его насиловать собираются».
Думала так и злилась на себя. Зачем только ляпнула про это несчастное пюре?
Но отозвать свое необдуманное (пожалела, называется, голодного человека!) приглашение Рита не успела. Голос занудного попутчика донесся будто издалека:
– Буду вам очень благодарен. Люблю тефтели, – признался Парусник.
В квартире Рита первым делом показала гостю, куда можно бросить верхнюю одежду и где вымыть руки, а сама ушла кормить кошку. Бедная голодная Мотька, словно догадываясь, что завтрака и обеда у нее не предвидится, вылизывала миску так усердно, что та елозила по линолеуму. Рита была готова поступить со своим наполовину не догретым ужином точно так же, но приходилось быть воспитанным человеком и дожидаться Дениса. В плавание он там отправился, что ли?
– Ну наконец-то, – пробурчала Рита, услышав, как прикрыли дверь в ванную.
Но «Почти-Кораблев», не дойдя до кухни каких-то два шага, внезапно остановился напротив гостиной. Нетрудно было догадаться, что привлекло его внимание. Едва оказавшись дома, Ритка зажигала свет во всех комнатах и не выключала до тех пор, пока не ложилась спать. А портрет висел на самом видном месте – аккурат напротив открытой двери, и его можно было заметить из прихожей.
– Это вы рисовали? – с уважением спросил Парусник.
– Нет, конечно, – фыркнула Рита. – Я не настолько себя люблю, чтобы кропать автопортреты и тем более развешивать их по стенам.
– Но это действительно очень красиво, даже странно... Я хотел сказать, что и вы красивая, но нарисовать такую женщину сложно, наверное, хоть я в этом не понимаю ничего. – Он вновь «гхыкнул», как после желудочной арии. – Кто автор картины?
– Денис, идите ужинать. Остывает, – она сказала это резче, чем рассчитывала (уж точно резче, чем того заслуживал недотепа в красном свитере), и смягчилась: – Попробуйте, как вам. Если надо, могу подогреть еще раз.
– Не надо. – Гость оставил в покое портрет и поспешил схватить вилку.
Он с аппетитом уплетал ее стряпню и попросил добавки, а Рите, которая еще недавно готова была слопать свою порцию вместе с тарелкой, почему-то кусок в горло не лез.
Два совершенно чужих человека сидят на одной кухне и едят тефтели. Сюрреализм а-ля натюрель. Изобразить бы в красках, да не получится.
«Кто автор картины?» – настойчиво зудело в мозгу. Рита отмахивалась от невидимого комара. Было тошно от собственной дурости, противно. И сегодняшний день – просто праздник встреч и воспоминаний! Она давно не вспоминала о Максе так подробно, с таким упорством мазохистки и въедливостью человека с высшим художественным образованием, воспроизводя в памяти каждую мелочь, вплоть до родинок и цвета одежды. Она просто не могла всего этого забыть. Оставалось уповать лишь на спасительный старческий маразм или, если уж маразма дождаться не суждено, – хотя бы на быструю смерть. Воспоминания царапали душу, боль долбила по черепу изнутри, набухая слезами и колючим комом в горле. А ни в чем не повинный Денис «Почти-Кораблев» со своими геранями и танками, болтовней ни о чем (пюре его, что ли, так разговорило; кого-то от водки развозит, а этого парня – от пюре с тефтелями?) и заинтересованными взглядами теперь раздражал Риту до зубного скрежета.
Парусник едва не поперхнулся, когда она заговорила:
– Вы спрашивали, кто автор картины. Мой любовник. Тот самый, о котором вы сегодня услышали. Муж Ирины Геннадьевны. Он погиб пять лет назад... У вас не будет сигареты?
– Простите, не курю, – пробормотал Денис.
– Я тоже, – сказала Рита. – Он курил, а я нет. Даже не пробовала ни разу. Но иногда тянет. Представляю этот горячий дым и горечь во рту. Кашляю, но затягиваюсь. Странно, да?
– Думаю, нет. – «Почти-Кораблев» проткнул вилкой одинокое зернышко вареного риса, однако есть не стал и отодвинул тарелку. – Человеку начинает хотеться секса, даже если он, простите, девственник. Еще не пробовал, не знает, как это, но хочется чего-то... такого.
– По-моему, вы путаете понятия, – буркнула уязвленная Рита. – Секс – это тупые звериные инстинкты. Хочешь или не хочешь, знаешь или не знаешь, но, когда природа шепнет: «Пора, майн либн фроляйн», ты пойдешь и... При чем здесь сигареты?!
Собеседник не смутился. Его круглые голубые глаза оставались такими же спокойными и ясными.
– В атмосфере теперь чего только нет. А мы с вами дышим этим с младенчества. Если курили при вас – вы тоже курили за компанию, но пассивно. Я читал, что так даже опаснее.
Рита понятия не имела, что ему ответить. Собрав одним махом грязную посуду, сгрузила ее в раковину и начала мыть. Полная едва ли на восьмушку бутылка с моющим средством издала чавкающий, неприличный какой-то звук.
– Мне, пожалуй, пора, – заметил Парусник. – Спасибо за ужин, Рита. Было очень вкусно.
– На здоровье, – пропела Рита, не обернувшись. – Я вас провожу. Всё равно дверь закрывать. Или сами захлопните? Это несложно, вы справитесь. Надо только размахнуться и ка-а-ак хлопнуть...
Денис ушел, последовав ее совету и хлопнув «ка-а-ак» следует дверью. Он даже не обиделся.
Оставшись одна, Рита заварила себе кофе покрепче и погасила свет везде, кроме прихожей. Портрет издевательски скалился со стены, ведь на него падал свет...
«Что мешает налить в стакан воды, напихать полный рот таблеток и выпить за здоровье человечества? – думала Рита, сидя на узком подоконнике перед наглухо закрытым окном. – Кто будет обо мне плакать? И кто спасет, если я всё-таки напихаю и глотну? Со мной чуда не случится, никто не прибежит. Оно и не надо, смысла умирать нет. И жить – смысла нет. Нет вообще никакого смысла, но мы продолжаем упорно перебирать лапками. Рождаемся, чтобы оставить потомство, прокормить его, пока оно не оставит уже своего потомства, и сдохнуть с чувством выполненного долга... Нет, я не хочу умирать. Ничего не хочу. Раньше не могла взять в толк, что ты чувствовал и как сумел решиться. Мне казалось, что не жить нельзя, что смысл есть всегда... Нет, у меня все о’кей. Даже справка есть, что всё именно так, каждый год – новая. Типичный человек и педагог. Не считая того, что дура».
«Абонент Л.М.» сейчас наверняка спит. Она не станет его будить, чтобы, прикрывшись дурацкими шутками, по миллионному кругу объяснить, как не хватает человека рядом. Есть другой способ выветрить депрессивные мысли. Пока не начались гололеды, надо ловить момент и пользоваться. Что-что, а пользоваться она умеет...
Оставив на подоконнике недопитый кофе, Рита оделась потеплее и спустилась в гараж. Там ее ждали верный «лось» и линялая «бандана» без черепушек.
И хотя тряпка, разумеется, была другая – ту самую тряпку она собственноручно отправила в мусорное ведро, – Рита верила, что тряпки в горошек способны перерождаться.
Когда едешь без шлема, прекрасно зная, что ничего с тобой не случится, ветер в ушах в какой-то момент перестает выть и начинает петь по-настоящему.
--------
Утро перед отъездом. Страшно представить, что это спелое, вкусно пахнущее ранней осенью утро – последнее. А впереди целый год...
Если у них будет это «впереди». Его может и не быть.
Ритка боится думать о плохом. Да и невозможно всерьез думать о чем-то, когда Макс лежит рядом и обнимает ее. Дремлет, убаюканный любовью и шампанским.
На Рите нет ничего, кроме белой мужской рубашки. Макс, который, надев эту рубашку и классические брюки, преобразился самым чудесным образом (неуловимый налет аристократизма усилился десятикратно), сегодня взял на работе отгул, чтобы разобраться с какими-то бумагами. Он честно рассказал, что и как, но Рита не вникала. Зачем ей это? Главное, что вернулся Макс относительно быстро, довольный... и к ней, к Рите, пусть всего на пару часов. Из которых осталось минут десять, не больше.
Целых десять минут, чтобы спросить всё, что важно, и осознать ответы.
– Сколько тебе лет?
– Там, в папке, лежит мой паспорт, – сонно бормочет Макс. – Посмотри сама.
– Если встану я, тебе тоже придется, – лукаво замечает Рита. – Так я встаю?
– Не вздумай! – Он обхватывает ее обеими руками, не давая сдвинуться с места. – Почти тридцать два. Довольна?
– Не совсем. Вопрос второй: как твоя фамилия?
На этот раз Макс с жалобным стоном и выражением бесконечной муки на лице сползает с кровати и приносит желтую папку с документами. Находит паспорт, раскрывает на первой странице и отдает Ритке. Вопросы, по его мнению, себя исчерпали.
– Там всё есть: и фамилия, и прописка, и семейное положение, и... Изучай на здоровье!
Искушение велико, даже слишком. Однако Рита, повертев закрытую книжицу в руках, всё же откладывает ее в сторону. Берет в руки бокал и выливает туда из бутылки остатки шампанского.
Есть вещи, которые лучше один раз услышать. Тем более что сонливость Макса, когда они встречаются взглядами, снимает, как рукой.
– А дети? – спрашивает Рита, двумя большими глотками осушив бокал и облизнув губы. – Дети у тебя есть?
Макс непроизвольно вздрагивает, напрягаясь каждой мышцей. Его темные глаза бегают. Все это занимает секунду, от силы две, однако сентябрьское утро уже не кажется Ритке таким спелым и вкусным. Еле различимая горчинка предстоящей разлуки затапливает рот настоящей горечью. Одно дело предполагать, а другое...
Тут Макс покаянно опускает голову и выдает:
– Семеро. И это только законных. Незаконных не считал.
Он хохочет и просит пощады, когда она в порыве праведного гнева пытается придушить его подушкой. А Рита разделяет это веселье, хотя догадывается – не может не догадаться: ребенок есть. Вероятно, еще совсем маленький, лет до трех. Мальчик.
В день, когда они встретились, Макс не искал в вине истину или музу. Нет, за ним не наблюдалось подобных привычек. Он шел рисовать, когда не знал, что делать, или хотел вернуть душевное равновесие. В тот день его уволили с работы, и Макс наверняка боялся идти домой. Не представлял, как будет смотреть в глаза жене, которая (Рита знала и об этом) временно не работала.
Новую работу он, правда, нашел быстро, но подробностями не делился. «Что такому разнорабочему сделается? С руками оторвут», – пошутит и переведет разговор на Ритку. Он мастерски умеет это делать.
– Марго, пожалуйста, послушай, – шепчет Макс.
Он не смеется больше. Видимо, всё то время, что она думала о гипотетическом мальчике и разнорабочем, Макс наблюдал за ее лицом.
Перестает смеяться и Рита.
– Я тебя внимательно слушаю.
Но он никак не может начать. Морщит лоб, запускает пальцы в волосы, шарит по кровати почти вслепую, пытается найти одежду, но, едва что-то находит, тут же отбрасывает в сторону.
– Нам... нам нужно прекратить это. Сегодня, да, всё так удачно складывается. Ты уезжаешь, я остаюсь... Очень прошу, не строй ничего, не надейся зря, что потом... когда-нибудь что-нибудь получится. Эти три дня, мы... Марго, прости. Прости, но я так не мо-гу! Три дня всё еще может быть легко и просто, но дальше... Дальше – это уже всерьез, это всё... Сама говорила, что между нами ничего не может быть! Марго, ты меня не любишь, – уговаривает он онемевшую Ритку. – Ты уедешь домой, у тебя там – своя, нормальная жизнь. А у меня жена! Жена, семья... Ты ведь п-понимаешь! – Он смотрит на нее с таким неприкрытым отчаянием, что Рита не выдерживает и отводит взгляд, чтобы затем порывисто обнять Макса и спрятаться у него на груди. – Я не знал, что так будет! Если бы знал...
– Я понимаю. – Она гладит его по спине, как маленького, прижимает к себе. В ней столько любви и сострадания к чужой боли, что сердце готово не выдержать и разорваться. – Понимаю, на что ты рассчитывал. Это логично, это, наверное, правильно. Когда людей тянет друг к другу, им необязательно создавать семью, можно и так. Ты прав, но... Макс, всё будет так, как ты захочешь. Надо только захотеть. Почему должно быть по-другому?!
«Обними меня, – беззвучно умоляет Рита. – Не надо ничего говорить. Просто обними. Покажи, что я тебе нужна».
И Макс обнял. Так, что вышиб из легких весь воздух. Но Ритка не была такой счастливой и взрослой с тех самых пор, как решила купить моркови и яблок «белый налив» и упоенно цитировала Маяковского.
Счастье было совершенно иного свойства – глубокое, горько-пряное, и чувствовалось острее. На пути Риткиной любви впервые возникли непреодолимые препятствия.
– Я не буду звонить, – пообещала она на прощание, – не буду приезжать. Но у тебя есть мой номер телефона и адрес. Если ты вдруг... Ну... Просто дай знать, хорошо?
Она переборола себя и не стала смотреть в окно, когда он уходил. Открыла чемодан и начала, не глядя особо, собирать вещи в дорогу.
Рита уезжала с приклеенной к губам улыбкой, чтобы не расстраивать понапрасну дядю Яшу, и с твердой уверенностью, что между ней и вольным художником Максимом Викторовичем всё кончено. Она же дала ему слово.
--------
Любовь не имеет ничего общего с похотью, однако любовь способна произрасти из самого различного сора, если почву как следует утрамбовать и удобрить. Но это лишь начало пути. Любой цветок требуется поливать, снимать с него вредоносных насекомых, лечить, когда болеет, защищать от палящего солнца и чересчур сильного ветра, а иногда и пересаживать, если почва недостаточно плодородна или совсем истощена.
Полюбоваться цветком и вдохнуть его аромат, не совершая при этом никаких осмысленных действий, можно лишь в том случае, когда цветок тебе не принадлежит. В городском парке, в оранжерее да и на любой клумбе. Чужой цветок, разумеется, можно незаметно срезать и унести с собой; он будет радовать своего похитителя еще какое-то, непродолжительное, время, но потом непременно погибнет. Впрочем, кому-то достаточно и этих коротких мгновений красоты, а увядший и бесполезный цветок всегда можно заменить новым, еще более прекрасным. Однако это уже совсем другая история.
Ритка поймет это не сразу. Поначалу она будет страдать, но страдать красиво, самозабвенно, с нужной долей «накручивания», свойственного юности, и раздувания несуществующих обид. Будет вспоминать то, что так легко обрела и чего так быстро лишилась, жалеть его и себя. Станет искать в толпе: вглядываться в лица, вслушиваться в голоса, улавливать аромат парфюма, чутко реагируя на малейшее знакомое дуновение. Разочарование будет горьким.
Нарушить обещание «не приезжать и не звонить» захочется очень скоро, но от унижения и самоедства Ритку спасут гордость и вечное отсутствие денег, которые у нее не задерживаются. Откладывать она не умеет.
Она попробует забыть и забыться, предварительно разозлившись как следует. Уговаривая себя, что не должна ничего и никому, что Макс не обещал хранить ей верность (да и зачем ему это делать?), Ритка решит обзавестись легким необременительным романом. Кандидатов на роль прекрасного принца или, на крайний случай, глупого пажа найдется достаточно. Но старый верный способ – выдавить, вытеснить, перебить новыми впечатлениями, более яркими – в ее случае не сработает. Самовнушение или нет, однако от чужих рук и губ, чужого запаха, лошадиного смеха и тупых шуточек в буквальном смысле начнет тошнить. Как любая современная девушка в век активного полового просвещения и никак не умирающего русского «авося», Ритка перепугается и побежит в аптеку. Но, к ее счастью, тревога окажется ложной.
У нее вдруг найдется огромное количество свободного времени, которое нечем занять. С горя Ритка даже возьмется за учебу с удвоенным усердием, избавится от шероховатостей в собственной внешности, вроде пары накопившихся сантиметров на талии или привычки на морозе облизывать губы. Страдания приносят и полезные плоды.
Время тянулось. Иногда, от скуки, Ритка бралась представлять жену Макса. Как ее зовут? Какая она? Перед внутренним взором прохаживалась миниатюрная пышноволосая блондинка лет тридцати, с колючими глазами и довольно низким для женщины голосом. Недостатки к этой воображаемой женщине не липли, потому что жениться на уродине или тупице Макс не мог. Порой желание придумать сопернице (Рита называла ее Тамарой) недостаток становилось чуть ли не спортивным интересом, однако Тамара лишь презрительно улыбалась и демонстративно обнимала мужа, заставляя Ритку беситься от ревности к той, которую она сама же придумала.
С воображаемым сыном было проще: его звали Сережа, он был похож на папу и совсем не похож на маму. Рита попробовала было изобразить трехлетнего Макса и позорно прорыдала весь вечер, свалив вину на приближающиеся месячные и полное отсутствие снега в декабре. Впору было ехать к... дяде Яше за снегом. Уже и Новый год не за горами, а родная Москва, по своему обыкновению, до сих пор серая, грязная и холодная.
Увидев утром, двадцать девятого декабря, входящее сообщение от неизвестного номера, Рита даже усомнилась, что успела проснуться и почистить зубы. Решила, что спит и видит сон, потому что телеграфировал ей Макс.
Он здоровался, спрашивал как дела и сообщал, что второго января будет в столице. Можно увидеться, если у Риты вдруг возникнет такое желание и не запланировано особо важных дел на этот день.
Всё вежливо и с максимальной (Ритка улыбнулась) официальностью, однако же она без раздумий, расшаркиваний и сомнений набрала ответ:
Где и во сколько тебя встретить?
«Я не собираюсь ничего ему объяснять! И с ним – тоже ничего делать не собираюсь, – убеждала себя Рита. – Просто посмотрю, пойму, какая была идиотка, раз четыре месяца по нему сохла, и скажу: “До свидания, Максим Викторович, приятно было знаться”. Да, именно так я ему и скажу! Улыбнусь обязательно. И руку пожму, как старому боевому товарищу. Всё-таки три дня прошли не зря, и нам обоим было хорошо... “Три дня всё еще может быть легко и просто”, так он, кажется, говорил на прощание? Хотя я уже не помню».
Ритка придумала целую речь и – на всякий случай – отрепетировала перед зеркалом. Долго решала, что наденет и как накрасится, чтобы и лицо не потерять, и чтобы Макс не возомнил, что она прихорашивалась ради него.
Новый год прошел мимо: Риткины мысли, за четыре месяца вдали от Макса приведенные в подобие порядка, вертелись вокруг его приезда. Она обязана доказать, что у нее всё прекрасно. Что «своя, нормальная жизнь» бурлит и искрится, как Риткиной молодой жизни и положено.
Макс тоже наверняка продумывал, что будет говорить, однако всё это – планы, шпаргалки, любое притворство – оказалось неважным и ненужным.
Он выглядел осунувшимся и больным. Рита поначалу даже испугалась его бледности, пока не рассмотрела поближе и не убедилась: всё в порядке, просто здоровый летний загар давным-давно сошел. К тому же, поезд был одним из самых старых, постоянно ломающихся в пути и потому дешевых поездов. Макс с одним только тощим рюкзаком, куда физически невозможно впихнуть теплые вещи, за время поездки вполне мог десять раз замерзнуть, перегреться и снова замерзнуть. Но эта его худоба, темные круги под глазами... Новогодние обжорства прошли мимо?
«О чем я думаю? И почему он молчит?!»
Макс в самом деле молча разглядывал ее. Задумчивое лицо светлело.
Надо было поздороваться, и они поздоровались. Надо было улыбнуться, что-нибудь сказать, спросить – сделали и это. А потом как-то так вышло, что они одновременно подались навстречу друг другу, продолжая говорить... и, соприкоснувшись, замолчали. Рита уткнулась носом в серо-буро-малиновую куртку и зажмурилась.
Автор ее грустной сказки будто зажал клавишу «стереть». Замелькал курсор, и четырех месяцев жизни – месяцев, полных ревности, обиды, попыток доказать свою независимость и взрослость, фальшивой кратковременной сладости и постоянной тоски – как не бывало.
– Ты голодный? – заставив себя отстраниться, тихо спросила Рита. – Можем зайти в «Макдак» или еще куда-нибудь. Есть идеи, пожелания?
Макс покачал головой и поморщился, как от головной боли.
– Ты так и не сказал, зачем приехал. Хотя ни один здравомыслящий человек первого января добровольно в поезд не сядет, значит, тебя к нам послали, – легкомысленно щебетала Ритка. – Надолго?
– Не знаю, – ответил Макс сразу на все вопросы.
Потом, правда, объяснил, что до пятого числа его не хватятся, а обратного билета на руках еще нет. Пока они, взявшись за руки, брели от вокзала к метро, Макс расспрашивал Риту о ее «нормальной» студенческой жизни, праздниках, планах. Рассказал, что видел дядю Яшу, передал привет от него и мятую новогоднюю открытку с курантами и еловой веткой. От мороза и быстрой ходьбы Макс уже не выглядел таким бледным, шутил и улыбался в ответ на Ритины шутки и улыбки, но как-то вымученно и одеревенело, а к горячему кофе в бумажном стакане практически не притронулся.
Окрыленная, обрадованная встречей «старых боевых товарищей», непривычно робеющая от ощущения его руки в своей руке, Рита не замечала этого. Всё тащила и тащила его за собой, а потом нечаянно схватила за левую руку вместо правой.
Макса перекосило, на глаза навернулись слезы. Он весь не побелел даже – посерел, и наверняка взвыл бы от боли, но из-за плотно сжатых губ вместо воя получилось мычание.
Рита не на шутку перепугалась. Протянула руку и тут же отдернула: касаться его, рискуя по незнанию причинить новую боль, было страшно.
– Что у тебя с рукой? Макс, пожалуйста, не молчи!
– Болит, – просипел он. – Продуло, наверное. Давай немного постоим. Сейчас пройдет.
Рита ждала, не представляя, что делать. Макс стоял с закрытыми глазами, сдернув с головы шапку и прислонившись к стене затылком.
– Идем, – сказал наконец Макс. Сделал шаг, и его повело.
– Да, – очнулась Рита. – Только не идем, а едем. Ко мне домой.
Ему было уже всё равно, и она взяла на себя роль буксира.
– Когда ты ел в последний раз? Макс, не спи!
– Вчера утром... кажется... Да, вчера утром.
– А в поезде нельзя было поесть?! – рассердилась Рита. – Хотя бы вонючий китайский суп заварить, чтобы горячее в желудке было. Как маленький, честное слово!
– Марго, я не ем в поезде... Тем более заварные супы... Я их вообще не ем.
– Почему?
– Потому что! Давай просто... помолчим, а?
Еще никогда дорога домой не казалась Ритке такой долгой, хотя от вокзала до родительской квартиры по московским меркам было рукой подать. Повезло, что не ушли слишком далеко. Клацнув выключателем, она помогла Максу раздеться и почти насильно уложила его под одеяло, потому что заболевших положено укладывать. Пощупала ему лоб, ничего не поняла и убежала ставить чайник, попутно проведя неутешительную ревизию холодильника, а вернувшись в свою комнату, полезла за помощью в интернет.
Макс дышал тяжело, с шумными вздохами-полустонами. Потом он внезапно приподнялся, уцепившись здоровой рукой за спинку кровати.
– Может, ты «оливье» хочешь? – беспомощно спросила Ритка. – Нет? Давай я тебе хотя бы чаю налью? И надо выпить таблетку, обезболивающее. Черт, черт...
Она не знала, за что хвататься и куда бежать. Буквы на экране судорожно подергивались.
Макс сел рядом, на табуретку, которую Кира Кирилловна после совместного просмотра «Чародеев» в режиме онлайн забыла вернуть на место.
– Марго, тише. Я пока не умираю. Таблетки не надо, надо что-нибудь согревающее. Мазь, только недорогую... Спроси в аптеке, они посоветуют.
Он говорил спокойно, и Рита взяла себя в руки. Помогла Максу высвободиться из кофты и футболки – о чем только думал, дурак?! Это же рыбий мех! – осмотрела плечо и ничего подозрительного не увидела. В родительском шкафу она отыскала старый папин свитер, который лениво и неспешно доедала моль, и утеплила своего пострадавшего.
– Лежи тихо. – Рита поправила тяжелое зимнее одеяло и коснулась губами бледной скулы. Так поступала Кира Кирилловна, оставляя дома простуженную сопливую дочь. – Тут недалеко, я быстро.
На всё и про всё ей хватило получаса. Вскоре на кухне Гурижевых в самой большой из кастрюль, чуть покачиваясь на волнах будущего бульона, плавала синеватая курица. На табуретке в Ритиной комнате соседствовали кружка с парующим чаем, стакан кефира, который Ритка не рискнула подогревать в микроволновке, и открытая упаковка ржаных хлебцев. Очень осторожно, почти не дыша, боясь причинить новую боль, Рита втирала мазь в напряженное Максово плечо. Ладони жгло всё сильнее – молча терпела. Так было надо. Главное, что хорошо развитые, но не бугристые мышцы, прежде напоминавшие мрамор, постепенно расслаблялись. «Как же он ухитрился? Дурачок...»
Терпел и Макс. Заставить его проглотить обезболивающее ей так и не удалось.
– Почему ты не сказал? – не могла взять в толк Рита. – Я бы никуда тебя не потащила.
Он виновато кашлянул. «Заодно надо и горло проверить», – машинально отметила Рита.
– Ты была рада меня видеть, а оно... терпимо. Само бы прошло.
– Не прошло бы! Макс, это глупо. Тупое, бесполезное, никому не нужное геройство! – отчитывала его Ритка. – Это что же, пока я скачу от радости, как Сивка-Бурка, ты должен терпеть и улыбаться?! Я рада тебя видеть, – сказала она невпопад. – Не думала, что увижу снова, но ты приехал... Пожалуйста, не молчи больше. Я очень за тебя испугалась.
Она укутала его по самый нос, напоила кефиром и ушла смывать с кожи рук остатки жгучей гадости. «Гадость» смылась, но продолжала пощипывать.
Рита вернулась в комнату и присела на край кровати. В ушах звенела тишина.
Макс рассматривал ее из-под опухших полуприкрытых век. На лбу залегла морщинка. Он засыпал, но из последних сил боролся со сном.
Рита погладила его по голове. Мягкий. Ничего не изменилось.
– Я ведь соврал, Марго, – выволок ее из раздумий скрипучий шепот. – Я не...
– Я догадалась, – ответила Рита. Стиснула кисть правой руки, которую Макс незаметно вытащил из-под одеяла. – Отдыхай. Я разбужу, когда сварится бульон.
Но Макс упрямился, видимо, твердо решив договорить:
– Я ехал не в Москву. К тебе. Хотел увидеть и вернуться... Ничего не могу поделать...
– Спи. – Она поцеловала его сначала в прохладную щеку, а потом в уголок рта. – Ты устал, тебе надо отдохнуть. Мы вместе придумаем, что делать, но потом.
– Жарко, – выдохнул он.
– Скоро мазь подействует, станет легче.
Так странно: опять умудренный опытом взрослый втолковывает маленькому несмышленышу прописные истины, только на этот раз роли поменялись, и взрослая – она.
– Скажи, ты рисовал что-нибудь, пока мы не... ну, тогда? Без меня?
– Да, – ответил он, чуть поколебавшись. – В рюкзаке пакет. Там альбом
– Я посмотрю, можно?
– Угу. – И Макс, кажется, отключился.
Толстый альбом, сшитый вручную, нашелся быстро. Собственно, кроме желтого пакета в потертом рюкзаке не было практически ничего. Рита провела кончиками пальцев по шероховатой обложке, проследила контуры букв, не решаясь открыть. Графический личный дневник мало чем отличается от рукописного, а перед ней сейчас именно дневник.
«Там наверняка есть Тамара», – подсказала интуиция, и Ритка перевернула первую страницу, «солдатиком» погрузившись в мир чужих образов и мыслей.
Рисунков Макс не подписывал, ставил только даты, и те не всегда. Навязчивая идея отыскать среди сотен лиц то самое лицо значительно сузила восприятие. Рита жадно вглядывалась в темные линии – иногда плавные, иногда ломанные, – но не видела сути.
Наконец, «Тамара» нашлась. Сначала скромной девочкой-подростком с бантами в темных косах, потом – уже взрослой женщиной с короткой стрижкой. Не красавица: «прямоугольное» лицо с широкими скулами; нос тоже широковат, пожалуй; глаза раскосые, чересчур серьезные. Но если в глазах девушки робко тлеет надежда на чудо, то тридцатилетняя «Тамара» выглядит озабоченной. Она когда-нибудь улыбается?
Теперь, когда разгадка была найдена, мир Максима Викторовича открылся для Ритки с неожиданной стороны. Во-первых, Макс рисовал всё, что видел; во-вторых, делал это по памяти, но с удивительной точностью; и в-третьих, все его работы – и карикатурные, и выверенные до последнего штриха – жили, дышали и умели говорить. Не с каждым – лишь с тем, кто был готов их услышать.
В них не было элегантной, но скучной продуманности постановок, не было очерченных или размытых границ фантазии, как у иллюстраций. Макс ничего не придумывал, не приукрашивал – он переносил на бумагу собственную жизнь такой, какой видел, чувствовал и понимал.
За окном начинало смеркаться, поэтому Рита задернула шторы и, включив светильники, вернулась к рисункам.
Единственным фантазийным элементом в альбоме оказался чешуйчатый двухголовый дракон с массивным задом, короткими передними лапками и длинным хвостом. Зверюга читала, сидя в кресле-качалке, на ее лапах красовались полосатые тапки. Причем, одна голова смотрела в книгу, а другая – прямо в глаза зрителю. Дракончик был довольно милым и забавным, если бы не взгляд. Совсем не сказочный взгляд. От такого хочется зарыдать и уйти мылить веревку. Подобное «чудо» вряд ли нарисуешь, чтобы позабавить ребенка. Рита поспешила перевернуть страницу, не вглядываясь в других персонажей «сказки». На фоне толстозадой рептилии они меркли.
Незнакомые люди мало интересовали Ритку. Она нашла «Сережу» – улыбчивого кудрявого карапуза неопределенного возраста (в детях Рита понимала еще меньше, чем в драконах) – и сердитую себя в черном шелковом покрывале. Свое голое плечо со змейкой-татуировкой, едва намеченную грудь и линию шеи. Себя, дремлющую на груде старых одеял. Печальное черно-белое лицо с алым росчерком губ – фломастером.
Рита закрыла альбом, завернула в пакет и убрала обратно в рюкзак. Ее слегка подташнивало, как после шумного семейного застолья, где ты ешь просто за компанию, не замечая, что именно ешь и в каких количествах, а когда всё-таки замечаешь, уже поздно что-то менять – остается только переваривать...
В прихожей чмокнула скважина замка, и Ритка вздрогнула всем телом. Про Киру Кирилловну, которая даже в праздники не могла усидеть дома, она прекрасно помнила. Когда открывала альбом, всё еще помнила, а когда закончила листать, уже забыла.
Решительно и громко стукнули ключи, которые мать не вешала на крючок, а клала на тумбочку. Чуть менее громко, но так же решительно опустились на пол материнские сапоги. Бежать было поздно, да и некуда. Рита успела задвинуть рюкзак Макса под стол, глотнуть остывшего чая из кружки и переместиться ближе к двери.
Кира Кирилловна всегда безошибочно определяла, дома ли дочь. Не ошиблась и теперь. Но фраза, которую она собиралась произнести, встала поперек горла, потому что, бегло обозрев местность, мама побагровела и судорожно глотнула воздуха.
Рита ждала. Гадала, сколько вопросов ей зададут на этот раз.
Когда мать злилась, вопросы она отпускала не «на развес», а поштучно, как гранаты.
– Маргарита, у меня к тебе три вопроса, – пророкотала Кира Кирилловна, – кто этот человек, что он здесь делает и почему на нем папин свитер?
Но Ритка гневного материнского клекота будто не слышала. Она смотрела на спящего Макса.
Вопросов, а вернее наблюдений, у нее было только два: морщинка на высоком лбу разгладилась, губы сжаты уже не так плотно, значит, мазь начала действовать, – это первое. И второе: всё-таки он до невозможности красив. Быть таким красивым, Максим Викторович, – преступление против человечества.
Ритка на цыпочках приблизилась к кровати (статуя матери за спиной то ли поперхнулась, то ли выдохнула неудачно) и проверила, нет ли температуры. Температуры не было.
Кира Кирилловна могла шипеть сколько угодно: измученный болью и бессонной ночью в поезде, Макс спал крепко. На спине, как праведник. Простуженное плечо было надежно укрыто, но правая рука лежала поверх одеяла. Указательный палец чуть подрагивал во сне. Кольцо на безымянном красноречиво поблескивало даже в тусклом свете старой лампы с розовым абажуром.
На кухне призывно застучала крышка кастрюли, и Ритка обернулась на шум. Дернула головой и мать, подпрыгнули ее мятые «химические» кудри.
– Бульон закипел, – доверительным шепотом пояснила Ритка.
Она хотела прошмыгнуть мимо матери, чтобы убавить огонь и попробовать варево на соль, но Кира Кирилловна не пустила.
– Ты. Варишь. Ему. Курицу?
Вздумай Рита отварить, к примеру, чешский башмак или персидского котенка, но для себя любимой, голос матери не прозвучал бы так удивленно.
– А кто виноват, что у нас в холодильнике только «оливье», два яйца, банка кислых огурцов и корейская морковка? А, да, еще полторта со сгущенкой. Гурмэ-э.
Ритке стало смешно. Кира Кирилловна впервые не знала, что ответить. А лучшая защита – это, как известно, нападение.
– Всё, между прочим, свежее, – обвиняюще буркнула она. – Раз уж притащила домой гостя, берите, ешьте на здоровье! Что мне, жалко?
– Не жалко, – согласилась Рита. – Только Максу всего этого нельзя.
Она всё-таки ушла спасать бульон. Кира Кирилловна топала следом.
– Дочь, объясни мне, что происходит.
– Мамулечка, ничего ужасного. – Рита шарила по шкафам в поисках луковицы, которую забыла почистить сразу. – Разве не ты учила меня, что надо помогать людям и быть в ответе за тех, кого приручила? Вот я и отвечаю.
Мама тяжело опустилась на стул. От долгой ходьбы у нее отекали ноги.
– Что ты так усиленно ищешь? – спросила нервно.
– Лучок, который щипает «гига», – вспомнила детство Ритка.
– В ведре под раковиной... А, нет, там только картошка. Лук закончился вчера.
– Блеск! И что теперь делать?
Кира Кирилловна поднялась и выключила конфорку под кастрюлей.
– Ты хоть понимаешь, что ты творишь?!
– Курицу варю, уже без лука, – огрызнулась Ритка. – Это преступление?
– У тебя. В кровати. Лежит. Женатый. Мужчина!
– И что с того? Раз женатый, значит, не человек, что ли? Я с ним не сплю.
– Еще бы ты с ним спала... – Кира Кирилловна заглянула в кастрюлю, принюхалась и сморщила нос. – А курицу, к твоему сведению, перед варкой надо хотя бы разделать.
– Спасибо, учту на будущее. Ты газ зажги, пожалуйста. Я за луком.
– Правильно, сбегай, – плюнула ядом Кира Кирилловна. – Пригодится, когда будешь слезы лить. Спрашиваю в последний раз: кто такой этот твой Макс и где ты его взяла? Голубей домой таскала, котят таскала, а теперь что – беспризорных мужиков подбирать начала?! Найден мужчина, откликается на имя Максим, глаза красивые, к лотку приучен, верну за вознаграждение? Интере-эсное кино. Нет? Тогда жду твоего варианта. Как ты поправляешь ему одеяльце, я видела.
– Мама... – Рита закусила губы, но своего «варианта» предлагать не стала.
– Чтобы завтра утром этого недоразумения тут не было. – С этими словами мама взяла вилку, одним сильным и точным движением наколола на нее несчастную птичью тушку и плюхнула в тарелку, а мутный бульон вылила в раковину. – Если ты решила его отравить, соучастницей не пойду... Так, в холодильнике кефир, на столе овсянка. Он у тебя язвенник, что ли?
– Не знаю, – дернула головой Ритка. – Сказал, что желудок больной.
– А чего в кровати лежит, укутанный?
– В поезде продуло. Мам, я... Между нами давно ничего нет. Макс приехал в гости, завтра уедет обратно, и больше ты о нем не услышишь. Только не шипи на него, ладно? Он ни в чем не виноват. Шипи на меня, если хочешь. Я молчать буду.
– С тебя уборка во всех комнатах, – заявила Кира Кирилловна. – Каждые выходные, до конца января. И картошки завтра начистишь, на пюре и на борщ.
– Хорошо, – кивнула Рита. Три комнаты и сорок ненавистных картофелин она как-нибудь осилит. – В качестве бонуса могу натереть полы орехом и перебрать чечевицу.
Впервые за долгие годы в стальном сером взгляде матери, обращенном на Риту, сквозила неприкрытая жалость.
– Разве можно быть такой дурой, а, Маргаритка?
Как выяснится позже, дурой быть можно, и не такой. После получения диплома можно со скандалом уехать из Москвы, наплевав на все прежние цели и возможности, устроиться работать в художественную школу, взять в ипотеку квартиру напротив его дома... и жить относительно счастливо.
Но всё это выяснится потом.
Sladkaia:
Привет девочки!!!
Света, спасибо большое за продолжение!!!
Пригласила таки Рита почти "Кораблёва" на ужин. Сама от себя не ожидала. Ох, я тоже люблю тефтели)))
А воспоминания не отпускают. Все мысли о Максе. Вот и Денису нагрубила. Они ещё встретятся? Парень то хороший!
Пусть и классический зануда.
Света!!!
natashae:
Спасибо за продолжение.
Вот в который раз ловлю себя на мысли, что не симпатизирую, чуть ли не презираю ту, старую Риту и очень сопереживаю теперешней. Ведь вроде бы все она сделала правильно, не настаивала и дала Максиму шанс уйти, но почему-то я чувствую в ней фальшь, наигранность, даже обиду ребенка, у которого отобрали игрушку. Почему-то мне кажется, что в отношениях М-М она постоянно перетягивала одеяло на себя, а Максим позволял крутить себя, как ей вздумается.
Денис более приземленный, нормальный в хорошем смысле слова, и я боюсь, не возобновит ли с ним она своей привычной игры в "крутелки" по ее желанию.
Ирэн Рэйн:
Света, спасибо за продолжение
Странным вышел прием пищи с почти Кораблевым, а вот прощание с Максимом вполне закономерным.
принцессочка:
Света, я против грусти!
Автор, нагло позаимствовала у тебя название книги для своего комментария))
То ли сентябрь так нагнетает атмосферу, то ли еще что, но глава вышла с легким послевкусием печали и тоски - столь яркие воспоминания у Марго, такие четкие. Но только в памяти все. Не вернуть уже и не исправить ничего.
Mira g:
Спасибо!
Как то сложно собрать мысли в кучу, толи осень так действует, толи глава пропитана такой тоской и грустью...
Поэтому просто спасибо за проду!
Арвен:
Светик, привет. Спасибо за главу.
Поведение Риты с Денисом, как по мне вполне закономерно. Пока она живёт в прошлом. Надеюсь, что почти Кораблёв, станет именно тем кто вытащит ее с этого болота, где ее одолевают глупые желания.
М+М, про них читаю с замирением сердце. Их отношения такие эгоистические по отношению к другим. Но главное, что они это понимают, и пытаются их прекратить.
Но по ходу дела, у них так и не получится.
lor-engris:
Здравствуйте, мои хорошие.
Спасибо за комментарии. Сегодня не было возможности прийти с ответами, но завтра - обязательно.
Глава дописана, приятного чтения.