Арвен:
Привет Светик.
Поздравляю тебя и Алёну Игоревну с 8 Марта.
А теперь по главе.
Не знаю может повторю предыдущие комментарии, глава весёлая и грустная одновременно.
Ди со своими мыслями умиляет. С учётом что она всё воспринимает буквально, может Олегу и будет легче ей всё объяснить.
А вот мысли самого Олега для меня очень понятны. Трудно парню, очень. Ди для него женщина-ребёнок, которою боишься обидеть, и при этом хочешь защитить от всего мира.
А по поводу Надин, уверенна она ещё та перечница.
P.S Сегодня по радио услышала эту песню. И на ум сразу пришли Олег и Ди.
bazilika:
Светик, поздравляю
Спасибо за продолжение!
По главе- вы многое уже обсудили здесь, просмеявшись, как и я)))))
, но, мне кажется, что очень важно в этой ситуации с "долинами" то, что Динка стремится постичь
, приблизиться к пониманию того, как все должно быть... 
Не все из тех, кто признается абсолютно нормальными задумываются над такими вещами,
следуя своим куда менее возвышенным помыслам, если вообще имеют таковые....
Динка же пытается осознать любовь в разных ее ипостасях...
Остается только прочертить основные взаимосвязи, определиться с терминологией)))))- права Динка- принцип нужно показать)))), а остальное приложится.
lor-engris:
Доброго дня! Все выжили после праздников?))))
Я купила шторы
вчерашний день удался.
Ух, здорово
Давненько я на катке не была, а уж кино, вино и пр.))) Ну и как оно?
:Спасибо, Юль! Кое-что из этого списка мне вчера предоставили
Лиана, спасибо. Пока не берусь комментировать Таню, тут без текста никуда.
Кстати, вчера, пока щупала шторы, поняла, что такое запара с некоторыми женскими образами))) к мужикам претензий нет, они более-менее, а вот "дружный женский коллектив"... Не быть мне феминисткой, в общем
Розалия, добро пожаловать! Я, правда, не знакома с Блэки Хол, но за рекомендацию и интерес спасибо.
Поздравляю тебя и Алёну Игоревну с 8 Марта. Спасибо!
Взаимно.
Положа руку на сердце, пока не попробуешь, не узнаешь
Хотя Олег заслуживает памятника не меньше, чем Паша, а то и больше, ибо объяснить он все-таки объяснил. Другое дело, как это восприняла Динка.
Плюсую. Это при том, что даже имея на руках варианты, реализовать их сию же минуту или хотя бы неделю Олег не сможет. Но есть в этом и положительные моменты.
Ну, еще бы. Бабушка с другим характером и закалкой вряд ли осталась бы на плаву.
Здорово
Я ее даже в оглавление вынесу. Спасибо 
Света, спасибо, взаимно)
, приблизиться к пониманию того, как все должно быть... Сомневаешься, что плюсану?))) Помыслы Динки чисты, если можно так выразиться, хотя не люблю пафос.
Она мечтает любить и быть любимой. От всей души, как положено и задумано, как должно быть. Все, что она делает в отношении Олега, делается с любовью. Динка не понимает, как может быть иначе.
К сожалению. Если не гормоны, то эгоизм стоит во главе угла. Себя-то не обманешь.
Ну, терминология тут не суть важна. Лишь бы термины не встречались раньше в Динкином лексиконе и не путались. Но, согласитесь, девчат, "росистые пещеры" и "нефритовые жезлы" - это пошлость
Airkiss:
Света, спасибо, праздник удался! Причем, сначала, кино и вино, а потом, почти в ночи - каток! Я еле встала на работу - утро было не радостным
- чуть не поубивала всех))
-абсолютно согласна - такое фе, но раньше ведь действительно такие романы встречались, только это уже позапрошлый век даже, а не прошлый)) Не повезло Динке и Олегу, что такая книженция попалась ей, ведь без смеха такое читать нельзя
. Но в ее случае, лучше вообще ничего не читать ТАКОГО, а медленно "проходить на практике" шаг за шагом, так сказать, не торопясь!
lor-engris:
Да, непростая задача предстоит Олегу.Рада слышать) Насчет Олега могу сказать: "все познается в сравнении", и просвещение Динки, даже теоретическое, в один не самый прекрасный момент покажется ему легким и приятным занятием.
Олегу сейчас нужны "встряски" и возможность проявить воображение, чтобы не закиснуть, так что все закономерно и к лучшему.
Сочувствую))) Хотя после универа и до декрета все мои праздники проходили в режиме "лайт", потому что завтра на работу, а там дети... Все равно сочувствую)
- чуть не поубивала всех))
приходится чем-то жертвовать за удовольствие, ничего не поделаешь. Зато был каток, вино и кино)))
. Но в ее случае, лучше вообще ничего не читать ТАКОГО, а медленно "проходить на практике" шаг за шагом, так сказать, не торопясь!Это даже не палка - дубинка о двух концах. Не буду вдаваться в подробности, но для девушек было нормой, выходя замуж, вообще не знать, что ждет их в постели, либо заранее настраиваться на боль и унижения. "Закрой глаза и думай об Англии", ага.
Динке нужен информационный пласт. Ради гармонии в отношениях и с собственным телом. Олег мог вообще ничего ей не говорить - она бы его не упрекнула, все бы вытерпела, уверенная, что так и надо. Но ни о каком удовольствии и принятии для самой Динки не могло бы быть и речи. Ей нужно знать, чего ожидать, хотя бы в теории, уложить у себя в голове. Любая резкая смена декораций для нее - огромный стресс (я пока не говорила, случая не было, но по приезду в Мелехово Олег полдня водил Динку по дому, по двору, туда-сюда, показывая каждую мелочь, чтобы она привыкла). Так что вопрос по-прежнему открытый
lor-engris:
» Глава 30. За кулисами
Ее звали Катей, а по паспорту – Екатериной Юрьевной Лужиной, почти двадцати восьми лет отроду, гражданкой Российской Федерации. Однажды сменившей место прописки, не замужней, не разведенной и не военнообязанной. Зато в графу «Дети» круглым каллиграфическим почерком был вписан Лужин Юрий Юрьевич 2009-го года рождения. Как мало и как много может сказать о человеке его немногословный и уже достаточно повидавший паспорт!
Катя с сыном жили в панельном доме на Московской улице, неподалеку от крупного торгово-развлекательного центра, и каждый месяц, попросив мир подождать, устраивали себе маленький праздник: ели сладости, катались на коньках, ходили в кино, если было на что пойти, но к шести часам вечера непременно возвращались домой, чтобы позвонить папе.
Не в силах сдержать улыбку, глядя на нетерпеливо приплясывающего рядом Юрку, Катя набирала заветный номер и считала гудки. Пять... десять... пятнадцать... Если на двадцать шестом гудке абонент не отзывался, можно было смело класть трубку, с затаенной болью наблюдать, как хмурится еще мгновение назад счастливое личико сына, и ждать следующего месяца. Или чуда: когда дисплей ее серебристой, похожей на черепаху «раскладушки» высветит незнакомый номер, за которым окажется знакомый голос. И собственный Катин голос сорвется: «Юра, быстрее! Папа звонит!»
Маленький Юра Деда Мороза так не ждал, как этого трехминутного разговора с отцом. Он тараторил в трубку, захлебываясь восторгом, стремясь выплеснуть все, что накопилось за месяц в бесхитростной детской душе. А Катя сидела рядом, подперев голову рукой, и не могла избавиться от старой, глубоко въевшейся ассоциации из мультфильма. Маленький Геркулес и гигантская, в десять Геркулесовых ростов, статуя Зевса перед ним. Время от времени в статую ударяет молния, каменный Зевс оживает и говорит с сыном, а древнегреческий герой жадно заглядывает богу в рот, радостно кивает и мчится совершать очередной подвиг. Лужина гнала от себя эти мысли, но всякий раз, когда Юрка разговаривал с папой, ассоциация с упорством поликлинической завсегдатайки-пенсионерки лезла ей в голову.
Вечно отсутствующий и все же реальный отец был для мальчика центром вселенной, и, чем старше становился Юра, тем меньше ему хватало обрывочных телефонных разговоров и появлений раз в три-четыре месяца. Катино утро начиналось с «А папа сегодня позвонит? А когда он позвонит? Я хочу, чтобы папа пришел к нам в гости! Давай позвоним ему и скажем, что у Манюни сегодня день рождения. Папа ведь всегда приходит на мой день рождения, пускай и на ее придет!»
Да, папу в этом доме ждали все, включая помесь таксы неизвестно с кем Манюню, доставшуюся Кате в наследство от девочки-медика Жанны, с которой она когда-то вместе снимала квартиру. Говорят, животные и дети редко ошибаются в людях, однако вредная, как десяток сиамских кошек, помесь не признавала вообще никого, кроме Юры и его крестной матери, которая уже третий год упорно лечила столичных детей, так и не обзаведясь собственным ребенком. Катю Манюня терпела, милостиво позволяя себя кормить и выгуливать. А тут, видите ли, нашла себе родственную душу! Хотя он даже не старался особо псину очаровать: само собой получилось.
Так и жили. От звонка до звонка. От встречи до встречи.
Катя уже пыталась прекратить это общение. Вычеркнуть из жизни любимого человека, который сам не знает, ради чего живет и к чему стремится. Напоминала себе, что у него другая жизнь, где им с сыном не нашлось места, и эти появления на горизонте раз в три месяца все больше смахивают на подачки. Дальше так продолжаться не может. В сентябре Юра пойдет в школу, и вся шаткость их отношений с отцом и непрерывное ожидание чуда обязательно скажутся на учебе. У сына уже сейчас заметные проблемы с концентрацией внимания, хотя растет он смышленым и умненьким мальчиком. Как показывает практика, человек находит время для всего, что ему действительно важно и нужно. Раз невозможно видеться чаще, лучше не видеться совсем.
А потом прогремел взрыв. Никто в той машине не выжил. Кроме него – он уцелел по счастливой случайности, отделался легким испугом. Но чудеса не повторяются.
Отбирать ребенка у нее не станут – Катя знала это совершенно точно. И не боялась. Почти.
Оставался насущный для матери-одиночки материальный вопрос. Деньги? Она достаточно получает в университете и за репетиторство. Да, придется повысить размер почасовой оплаты, но ведь все повышают, и она повысит, не переломится. Душевный покой Юры важнее.
Катя придумывала ответ за ответом, один план за другим, ясно представляла себе, как во время очередного звонка наконец-то спрячет под стол карты и достанет стволы, высказав все, что накопилось и наболело за долгие годы. Снова. Но так, чтобы на этот раз ее точно услышали.
Однако пиликала «раскладушка», Лужина поднимала трубку, набирала в грудь воздуха и... покорно звала сына.
Не могла она так! Даже полная решимости стоять до конца, мысленно переносилась в их общее прошлое и в абсолютной своей беспомощности осознавала: нет, не отнимет. Только не у него. Есть на свете люди не из стали даже – из титана, но их титановые руки дрожат не меньше всех прочих рук, когда впервые берут и держат своего новорожденного ребенка.
– Спасибо, Катерина. – Еле слышно. Тише, чем сопит в пеленках сын. – Я... что угодно проси. Любое.
– Не бросай нас, родной мой.
На мгновение прикрыв глаза, он качает головой.
– Не брошу. Еще что?
Но Катя только прижимается к его плечу в белом халате.
Идеальный крючок для глупой рыбешки. Семь лет с тех пор прошло. В марте будет ровно семь. Как тут можно решиться?
А потом приехал «его» человек, привез продукты, деньги и SIM-карту, продиктовал Кате номер телефона и передал приказ перезвонить по этому номеру после второго мая. Раньше указанного времени «дергаться» и названивать не стоит. На улицу без крайней необходимости тоже лучше не соваться... На работу? А, на работу можно. Даже нужно.
Катя потеряла дар речи. Не говоря уже обо всем прочем, на дворе стоял февраль.
Заверив, что она все поняла, и с благодарностями выставив гостя за дверь, Лужина с третьей попытки (так тряслись руки) набрала номер, услышала знакомый голос и сказала, чеканя слова: «Можешь здесь больше не появляться. С нас хватит». Говорила, а у самой ноги подкашивались. Не переболела, не научилась лезть поперек батьки. И ждала ведь, как Юра, каждого его звонка. Ждала и боялась услышать, что он...
Чтобы не передумать и не испугаться еще больше, Катя отключила телефон и засунула его поглубже во внутренний карман сумки.
--------
На следующее же утро Катю прямо посреди лекции вызвали на ковер. Она ничем себя не выдала, хотя внутри все предательски оборвалось.
Она шагала по коридору, расправив плечи и гордо подняв подбородок, и не сомневалась, кого увидит в кабинете заведующей кафедрой.
«А почему сразу не в ректорат?» – спросит Катерина и многозначительно поправит очки, которые носит не из-за плохого зрения, а для солидности. Она уже не сопливая студентка Катя, она Екатерина Юрьевна, старший преподаватель и кандидат наук. Она имеет право сама решать, с кем, как и когда будет общаться ее ребенок.
Под дверями кабинета с табличкой скучали двое неприметных ребят, по возрасту и по одежде – старшекурсники. Конкретно этих двоих Катя не знала, но представить, на что способны такие вот скромные с виду «студенты», могла хорошо.
Лужина достала из кармана жакета пропуск и молча сунула тому, что казался ей постарше. Парень взглянул на удостоверение личности, на Катю и кивнул, возвращая ей пропуск. Оба синхронно отвернулись, становясь еще скромнее и незаметнее.
Заведующая в кабинете, вопреки предположениям, все-таки сидела. Катя сухо поздоровалась, ей невнятно ответили. Сгорбившийся на одном из безликих офисных стульев у стены человек поднял голову, словно очнувшись ото сна.
– Я вас оставлю, – пробормотала Катина начальница и выскочила в коридор настолько быстро, насколько позволяло ее грузное тело.
Стоило заведующей сбежать, как дерзкая фраза о ректорате застряла в горле, и Катя снова переминалась с ноги на ногу, гипнотизируя вылинявший ковролин и не решаясь поднять глаза.
Ничего не изменилось.
– У меня мало времени, Катерина, – устало сказал Рязанский. От его низкого рокочущего голоса внутри все перевернулось. – Излагай быстро, четко и по существу: в чем я перед тобой провинился? И какое из четырех слов «Позвони после второго мая» тебе непонятно?
Катерина. Для него она всегда была Катериной. Даже не Катей. Не так интимно, как, например, «Катенька» или «Катюша», но и не совсем официально. Отбросить одну букву ее имени – вот все, что он мог себе позволить.
– Если ты не можешь давать о себе знать чаще или не таким иезуитским способом, нам лучше перестать общаться, – сказала Катя, переборов себя. – Я молчала, пока ты стабильно звонил, а теперь тебя не допросишься... Не перебивай! Да, ты говорил о проблемах, мы все поняли и не лезли. Но после вчерашнего... Сколько это будет продолжаться, Костя? Год, два? Я скажу Юре, что ты уехал, и он не будет постоянно оглядываться на дверь. Только, пожалуйста, обозначь сроки.
Выражение лица Рязанского можно было понять и так, и этак.
– Сядь уже, наконец. Думал, ты сама догадаешься не торчать в дверях.
Сесть было некуда, только рядом с ним или за начальственный стол.
– Спасибо, я постою. Давай уже перестанем врать друг другу: к компромиссу мы не придем. Или вы будете видеться чаще, или строго по расписанию, или не будете видеться совсем. Если хочешь, я буду привозить Юру к тебе. В любое удобное время. Уж прости, но я не верю, что ты настолько занятой, чтобы не найти в сутках лишних десять минут и не поговорить с ребенком! Но, – она сглотнула, вспомнив о покушении на Костину жизнь минувшей осенью и о своем состоянии после, – если все настолько серьезно, давай ты исчезнешь из нашей жизни, пока не разгребешь свои дела, хорошо? Чтобы без этих... паролей, ладно? Меньше всего на свете я хочу рисковать сыном.
– Кстати, как он там? Не болеет? – невпопад спросил Рязанский.
Он ее даже не слушал!
– Все хорошо. Костя, что с тобой происходит?
Она слишком поздно узнает, какой была идиоткой и от чего на самом деле оберегал их с сыном Рязанский. Узнает и перекрестится.
– Я приеду шестого вечером, тогда и обговорим... сроки. Такие дела с нахрапу не делаются, нужно время. Не знаю, что ты там себе придумала, Катерина, но если еще раз выкинешь такой фортель или насвистишь на меня Юрке – башку откручу, – сказал Костя с усталым раздражением, но без угрозы. Просто констатируя факт.
Он поднялся со стула, и болезненная худоба, отчасти скрываемая прежней позой, вылезла наружу.
– Забылась слегка, девочка. Не тебе меня того-раз-этого, если уж на то пошло. Других желающих, поверь, хватает. Работай спокойно и остальным не мешай. Пока я жив и занят делом, а не страдаю херней здесь, сыном ты не рискуешь.
– Костя...
– Будем считать, что этого разговора не было.
Он по-прежнему видел ее насквозь, как прозрачную. Пугающе ясно, без намека на искажение.
«Я дура, знаю. Но я обычная женщина, а не подруга Бонда! Я устала ждать и бояться. Есть ли смысл ждать тебя, Костя? За что ты борешься и куда встрял на этот раз?»
Десятки фраз петардами взрывались в Катиной голове, пока Рязанский шел к двери. И к ней. Слова любви, прощения, раскаяния, оправдания дурацкие. Лужиной хотелось отмотать время буквально на сутки назад и не звонить. Дождаться второго мая, как от нее и требовали.
– Извини, – сказала Катя подавленно.
– Мне от твоих извинений ни горячо ни холодно. Просто запомни, что, каждый раз, когда я срываюсь с места по черте как отработанной легенде, я даю лишний повод сесть мне на хвост. И приглядеться внимательнее. Оно нам надо, маленькая? – Костя мельком коснулся ее пальцев и убрал руку. – Все, до шестого.
Как же ей хотелось обнять его! Прижаться, делясь своей силой, которая – Катя чувствовала – ему сейчас очень нужна. Пообещать, что все будет хорошо. Самой в этом увериться. А лучше – забрать, запереть, спрятать от всего мира. Там, где их маленький сын.
Которому даже нельзя передать привет от папы, чтобы лишний раз не расстраивать.
– Всего доброго, Константин Николаевич. Приходите к нам еще, – дежурно улыбнулась Катя и первой вышла в коридор. – Абашев, а вы почему не на лекции? Аттестацию потом кто будет получать, Александр Сергеевич? И с темой курсовой как-то побыстрее определяйтесь. Мне тоже не улыбается вас курировать, но давайте переживем этот семестр не так, как прошлый. Без эксцессов, договорились? Завтра подойдете со списком тем, а сейчас – в аудиторию, вперед и с песней!
Среди студентов Екатерина Юрьевна Лужина, старший преподаватель и кандидат наук, была известна как принципиальная стерва. Но принципиальным стервам тоже приходится держать лицо и, оглядываясь в надежде на безмолвное одобрение кого-то родного, натыкаться на пустоту.
--------
Нож ритмично постукивал по разделочной доске: Катя резала соленые огурцы и картошку для салата. Рядом сидела Лаура и, шелестя обертками, поедала крабовые палочки.
– Раньше на сладкое тянуло, теперь на морепродукты, – мычала она с набитым ртом, – так что не удивлюсь, если у меня там двойня.
– Какие же это морепродукты? – удивилась Катя. – Лар, мне не жалко, но ты бы лучше на салат их оставила. Возьми в холодильнике хека, он отварной.
– И ты молчала? – Лаура достала из холодильника кастрюльку с хеком, понюхала и с энтузиазмом занялась рыбой. – Ммм, Катька, ты просто гений...
На кухню прошмыгнул Юра за добавкой: тетя Лара подарила имениннику набор для творчества (которым все равно будет заниматься Катя, чтобы не пылился зря) и целых два кулька эклеров.
– Юрий Батькович, не перебивай аппетит, – пожурила мальчика Лаура. – Сейчас твоя маман салат дорежет и обедать будем. Пирожные никуда не убегут.
– Я последнее, честно... Мама, там в дверь кто-то звонит!
Катя бросила нож в раковину и вытерла руки полотенцем. Если за дверью тот, о ком она думает, вернуться к салату можно будет нескоро.
– Кто там? Кто там? – шептал Юра, дергая мать за фартук.
За дверью стояла Софья Константиновна собственной персоной.
– Всем привет! – Первой в квартиру протиснулась громоздкая коробка в яркой подарочной упаковке, а за ней и сама гостья. – Ну и кто тут у нас именинник? Кого затискать?
– Меня, меня!
Соня приходила в гости нечасто, но все же чаще папы, и мальчик души в ней не чаял.
– Смотри, что я тебе принесла. Ни за что не угадаешь.
– Вау, ролики! Спасибо.
Юрка чмокнул Соню в щеку, и она хихикнула.
– Ролики? – испугалась Катя. – Нет! Он же себе все ноги переломает!
– А еще тут есть специальные налокотники, наколенники и – представляешь? – самый настоящий шлем, – сказала Соня, не глядя на Лужину, будто той вовсе не было в прихожей. – Так что за руки, ноги и голову можно не бояться. Пойдем мерить... Ой, Ларка, привет, мать! Роскошно выглядишь. Тебе надо чаще заводить детей.
– Привет, Сонь, – хмыкнула Лаура. – Ух ты, какие ролики! У меня в детстве тоже были. Слушай, а размер какой? Большие не будут?
И веселая троица хлынула в гостиную рассматривать подарок.
– Только по квартире не катайтесь,– сказала им вдогонку Катя и ушла дорезать салат.
Ролики были куплены с одобрения Кости – в этом сомневаться не приходилось, однако поведение самой Софьи Константиновны часто выходило за рамки. Правда, когда бывшая подруга окончательно убедилась, что ее ужимки, прыжки и фырканья никого не задевают, она сменила тактику. Катю стали подчеркнуто игнорировать. Причем делала это Соня настолько демонстративно, что Катя даже обижаться не могла. Не получалось.
Правда, как известно, у каждого своя.
– ...а вчера ночью ему приспичило уединиться с природой... Щас, подождите минутку, отсмеюсь. – Соня поставила на стол свой бокал с апельсиновым соком. – Он же, оказывается, рыцарь без страха и упрека: свет включать не стал, побоялся меня разбудить. Честное слово, лучше бы включил! Я домой все равно прихожу морально укатанная, сплю без задних ног, но нет... В общем, просыпаюсь от грохота. Мат-перемат стоит такой, что уши в трубочку. Ну, думаю, все, враги сожгли родную хату. Включаю свет. У двери валяется наполовину схлопнутая, проломанная сушилка, из сушилки гипсом вперед торчит Паша, и сверху весь этот натюрморт стыдливо прикрывают мои любимые...
И почему Ларка хохочет, чуть ли не повизгивая от восторга? Человек застрял в сушилке – что тут смешного? Катя не имела чести быть знакомой с Пашей Втулкиным и не поверила, что вышеупомянутый Паша, увидев сделанные Соней фотографии, оставшиеся полночи всхрюкивал от смеха, стоило только о них вспомнить. Вслед за Пашей по инерции всхрюкивала Соня, и они периодически менялись местами.
– А я вот часто Олега вспоминаю, – печально поведала Лаура. – Я его, наверное, все-таки немножечко любила. Он такой добрый... – она всхлипнула, – был.
– Да, жаль парня, – подтвердила Соня с непроницаемым лицом. – Я его лично плохо знала, но, судя по твоим рассказам, человечище.
– Вот-вот, – скорбно протянула Манукян, утирая глаза салфеткой. – Мы ведь могли когда-нибудь помириться, жить долго и счастливо, а тепе-ерь...
– Лар, не плачь, – попросила Катя и погладила Лауру по плечу. – Это трудно, но надо смириться и жить дальше. Подумай о ребенке.
Соня по-лошадиному фыркнула и в кои-то веки удержалась от комментариев.
– Мама! – Юра в шлеме выглянул из прихожей, где разложил на теплом линолеуме свои подарки и рассматривал их, с трепетом водя пальчиком по креплениям роликов и мечтая скорее прокатиться, но не решаясь нарушить запрет. – А когда папа придет? Уже совсем вечер.
Катя с надеждой посмотрела на Соню. Та неопределенно передернула плечами.
– Юрец, а почему ты друзей на день рождения не позвал? Весело же. И подарков больше.
Мальчик знакомо нахмурил брови.
– Да ну их!– Он махнул рукой в разноцветном налокотнике, явно подражая кому-то из взрослых. – Я с вами хочу и с папой. Мне так больше нравится.
– Слушай, Лужина, – шепнула Соня Кате, – у него хоть друзья-то есть?
– Есть. Я предлагала Юре пригласить ребят, но он отказался.
– Хреново. Когда пацану его возраста интереснее с взрослыми, чем с ровесниками, это очень хреновый признак.
– Много ты понимаешь! – впервые за весь день по-настоящему разозлилась Катя. – Своего сначала роди, а потом рассуждай, что для него правильно и неправильно.
Софья смерила ее тяжелым взглядом и отпила сока.
– Рожу. Даже не сомневайся.
--------
Костя приехал только в десять.
Катя успела проводить гостей и выпустить таксу, запертую на лоджии во избежание происшествий, искупать ребенка, сыграть с ним в настольные игры и почитать книжку. Юра сонно тер глаза, но упрямо бродил по квартире, шлепая босыми пятками, и отчаянно зевал: боялся заснуть.
– Родной мой, иди ложись, – упрашивала сына Лужина. – Мне надо с Манюней погулять, но я тебя обязательно разбужу, если... когда, – быстро исправилась она, – придет папа.
– Он должен прийти, – прошептал мальчик. – Сегодня же мой день рождения.
Женщина беспомощно выдохнула. «Да к черту этот режим!»
– Хочешь, я нам на диване постелю? И мы что-нибудь посмотрим?
Катя принесла из их с Юрой спальни две подушки и одеяло, но сын, каким-то непостижимым образом услышав шаги на лестнице, помчался к двери.
– Не открывается! – Он дергал все замки по очереди и чуть не плакал: те не поддавались. Безобидная с виду защита от взлома так же беспощадна к детям, как и к злоумышленникам.
– Юра, подожди! Надо посмотреть, кто там. – У Кати от волнения тоже дрожали руки.
Наконец, замки были побеждены. Юра в одной пижаме, босиком выскочил на тесную лестничную площадку и с радостным воплем, грозясь перебудить всех соседей, повис на отце.
Костя покачнулся, но ребенка не выпустил.
– Вон стоит черный пакет, – шепотом сказал он Кате. – Посторожи минуту, я сам занесу.
В пакете оказались игровая приставка с кучей дисков и управляемый робот, которого Юра видел по телевизору и, само собой, не мог не поделиться увиденным с папой.
Катя нашла точно такого же робота в ближайшем магазине игрушек, посмотрела на ценник и ужаснулась. Даже на день рождения, который «только раз в году», подобного неоправданно дорогого и, главное, совершенно бесполезного подарка она бы сыну не сделала.
– Ну зачем было?.. – начала Катя и прикусила язык.
Помнила же прекрасно, что день рождения и Новый год – это дни, когда у их всемогущего «Зевса» официально развязаны руки. Но всё равно не удержалась.
Костя, увлеченно раскручивающий и вынимающий из картона упаковочные проволочки, глянул на нее с веселым любопытством.
– Если я не могу купить собственному сыну то, о чем он мечтает, зачем тогда вообще нужны деньги? Смешная ты, Катерина.
Юра обнял руками острые коленки и тоже посмотрел на маму: действительно смешная? Вроде обычная, но папа же не будет обманывать... И правда, у мамы смешные красные уши. Раньше они были просто розовые, а теперь красные, как помидоры.
– Ужинать будешь? – сменила тему Катя.
Какой же он все-таки худой! Щеки ввалились, нос заострился еще больше. Свитер висит мешком, по пальцам можно изучать строение костей кисти. Браслету наручных часов уже не хватает дырочек, и часы свободно ездят по запястью туда-сюда.
В их последнюю встречу Рязанский тоже выглядел неважно, но лучше чем теперь. «Спал с тела», – говорила в подобных случаях Катина мама. Неужели у Кости нашли что-то... фатальное?
Он отрицательно мотнул головой и взглядом попросил ее уйти. Придумать любую отговорку: помыть посуду, поставить чайник. Что угодно...
Из прихожей донеслось угрожающе-просящее поскуливание Манюни. Злодейка-природа мешала ей насладиться общением с давним другом.
– Пойду погуляю с собакой, – сдалась Катя.
Такса из вредности долго обнюхивала каждый куст, точно не зная, какой из них удобрить первым. Катя стучала зубами от холода, притоптывала на месте, натягивая на уши меховую «чукотскую» шапку, и пыталась определить, какая из трех машин с включенным зажиганием принадлежит Рязанскому, не подозревая, что все три – его.
Дома Манюня позволила вытереть от грязи свои коротенькие лапки, подбежала к миске цапнуть сухого корма и поспешила к мужчинам. Сейчас ей будут чесать рыжее пузо, трепать за уши и ласково говорить, какая она зараза.
Собак Костя уважал больше, чем многих людей. Даже таких бессовестных, как Манюня. Собаки не мешали ему общаться с сыном. Впервые за несколько месяцев, без малого полгода – видеть своего ребенка, играть с ним. Иметь саму возможность приблизиться, не боясь, что в любую минуту под ногами разверзнется земля.
Катя понимала и это. Она мыла посуду. Наученная горьким опытом, нарочно не сделала этого сразу после обеда и ужина, оставила «на десерт».
Сквозь шум воды разговора не слышно, но нетрудно догадаться, что Юрка не умолкает ни на минуту. Ему столько нужно рассказать и показать папе...
Погрузившись в свои мысли, Катя не заметила, как с посуды переключилась на плиту, вымыла полы и отскребла от прилипших макарон жестяную Манюнину миску. Часы показывали без четверти одиннадцать, и в гостиной давно наступила тишина. Негромкий цокот когтей по линолеуму – это собака отправилась спать в прихожую.
Катя на цыпочках подошла к приоткрытой двери, заглянула в комнату.
Двое главных мужчин ее жизни, похожие друг на друга настолько, что ноет сердце.
Набегавшийся за день Юрка сладко спал, полусидя на отцовских коленях и прижавшись щечкой к его свитеру. На другой щечке белел след от успевшего подсохнуть заварного крема.
«Заговорщики. Все-таки совершили, пока меня не было, дерзкий налет на холодильник», – улыбнулась женщина.
Новый робот грозил вот-вот упасть на пол: мальчик заснул, так и не выпустив из рук своего подарка. Но, увы, с самым дорогим подарком для них обоих скоро придется расстаться.
Появление Кати не осталось незамеченным.
– Я отнесу Юру... – шепотом начал Рязанский.
– Не надо. – Катерина наклонилась к сыну и осторожно, чтобы не разбудить, забрала у него игрушку. – Пускай спит на диване. Только переложи его на подушки, пожалуйста.
Несмотря на все усилия родителей, Юра проснулся, заморгал карими глазенками.
– Папа, ты же не уйдешь?! – спросил он жалобно.
– Не уйду, сынок. Мы с мамой только чаю на кухне попьем.
Юра вцепился в отцовскую руку.
– Честно-честно?
– Честно-честно. Спи.
На кухне Катя включила допотопный пластмассовый чайник со свежей трещиной на ручке, за которую было ужасно неловко, и потянулась к банке с кофе – их любимым. Попробовав однажды, Катя уже не могла заставить себя пить другой. Получив премиальные, первым делом шла в магазин игрушек за машинкой для сына, а вторым – в «Чайную церемонию», за кофе для себя. Только так, на честно заработанные деньги.
– Тебе как обычно, с молоком?
Ответ ее огорошил:
– Чаю с медом можно? У тебя в прошлый раз был мед. Липовый, кажется. Ты его не ешь.
– Мама с посылкой передавала, должен еще остаться, – недоуменно подтвердила Катя, заправляя за ухо непослушную черную прядь. Она уже восемь лет стриглась коротко и красилась исключительно в черный, испортив краской густую золотисто-русую гриву, но ничуть об этом не жалея. Все кому не лень говорили, что черный цвет ее старит, а Лужина только смеялась. – Я посмотрю на балконе.
– Нет. Не уходи. Просто чаю налей тогда.
Катя послушно налила черного чаю ему и по инерции – себе. Села напротив, обнимая пальцами кружку с земляничками.
Разговор не клеился: им давно не о чем говорить.
Юра? Тот и сам рассказал любимому папе все, что знал. И даже больше, наверное.
Ее работа? Уголовное право давно перестало быть делом всей жизни. Приносит доход, и слава богу. Костина работа? Она ненавидит его «предпринимательскую деятельность» до глубины души, и этим все сказано.
Природа? Погода? Курс доллара вырос? У отца в апреле юбилей, пятьдесят исполняется. Она с Юрой собиралась поехать в гости. Хотя теперь уже, наверное, не получится? Придется звонить, извиняться, придумывать оправдания. И вновь слышать разочарованный вздох.
Так уж вышло, что Катя за свою недолгую жизнь успела скорректировать немало папиных планов. Некоторые ее решения он так и не принял. И вранья не простил. Двадцать шесть лет разницы в возрасте – меньшее, с чем Юрию Андреевичу Лужину пришлось смириться.
О чем добропорядочные жены беседуют с мужьями? Катерина никогда не была женой, тем более добропорядочной. Подруги у нее под стать, матери-одиночки в перспективе: одну бросил любовник, вторую – муж. Успели сегодня поболтать за жизнь, поясница до сих пор чешется от убийственных взглядов, которыми сверлила ее Соня. Ну да, таких, как Катя, прощать нельзя. «Предательница» – это еще самое мягкое определение.
Время не лечит, время может только убивать. Доказательство сидит напротив нее, грея ладони о кружку с питерскими видами. Костя постоянно мерзнет. Всегда мерз, сколько она помнила. Сама согревала его руки. Дарила свое тепло, на все была готова, лишь бы только...
Следующая фраза Рязанского в буквальном смысле пронзила болью: кружка, которую Катя некстати поднесла к губам, выпала из рук, расплескивая чай на стол и на колени.
– Я хочу забрать вас отсюда.
– К-куда?!
– К себе. – Костя закашлялся в рукав и продолжил не сразу: – На работе возьмешь без содержания. Пока на месяц, дальше – посмотрим по обстоятельствам.
Катя взяла салфетку, промокнула разлитый чай.
Не желайте слишком громко, вас могут услышать. Как она мечтала об этом! Видеть его, засыпать и просыпаться рядом, готовить завтрак вместо какой-нибудь приходящей старухи. Вместе растить сына, устраивать пикники и семейные посиделки... А теперь, стоило Рязанскому сказать: «Забираю» – дурное предчувствие, возникшее еще в феврале, усилилось во сто крат.
Ничего не происходит случайно.
Вопрос решенный, говорил его тон, и обсуждению не подлежит. Тебя поставили в известность, Катерина. Не задавай глупых вопросов.
Всего один, Константин Николаевич.
– Когда?
– Сейчас. Возьми все самое ценное и что-нибудь из вещей. Остальное есть в доме, чего нет – съездишь и купишь. Детали обговорим на месте.
– Юра будет счастлив, – бесцветным голосом заметила Катя, оставив в покое чайные пятна.
– Собирайся.
– Ты... умираешь?
Рязанский посмотрел на нее, усмехнулся мрачно.
– Не дождетесь.
– А это тогда что, новая диета? – Она взяла его за руку, бледную и холодную, как у трупа. Он вздрогнул от этого простого касания, но руку не отнял. Не сразу. – Костя, так же нельзя...
– Катерина, девочка ты чукотская, если ты не закроешь рот и не выполнишь мою просьбу, я серьезно рискую тебя пережить. Собирай манатки.
Более чем убедительно. Но все-таки... одна минута ничего не решит.
Да, формально они были друг другу никем и вслух ничего не обещали. Но кто сказал, что все обещания, чтобы быть выполненными, обязательно должны быть озвучены?
Она стояла у него за спиной, обнимая. Заслоняя своим телом эту спину – от всего, что могло бы и хотело ударить. Неважно, реальной была эта угроза или мнимой. Удара ждали с любой стороны, каждую секунду... И давно не позволяли себе простой человеческой слабости – посидеть спокойно.
– В холодильнике есть борщ. Серая кастрюля с прозрачной крышкой. Разогрей.
Рязанский благодарно кивнул и снова стал человеком из титана.
– Юру укачивает в машине, – сочла нужным напомнить Катя, нежно коснулась губами Костиной макушки и ушла «выполнять просьбу».
--------
Той же ночью в Сониной, а с недавних пор и Пашиной спальне произошел примерно такой диалог:
– А ты, оказывается, горячая штучка...
– Заткнись.
– Не то чтобы я не подозревал...
– Втулкин, заткнись, я сплю.
– Нет, ну правда. Моя фантазия только что сделала харакири. Как тебе такое в голову пришло, а? Страшная женщина...
Соня высунула лохматую голову из-под подушки.
– Три слова: стресс, мартини, недотрах. Считай, что тебе крупно повезло.
– А ведь мне даже гипс не сняли...
– Еще одно слово из этого района, и я возьму бензопилу! Спи!
Довольный Втула забросил руки за голову.
– Соф, а Соф?
– Ммм?
– У тебя нигде не завалялся сборник народной индийской мудрости?
– Что, подзабыл?
– Неа, дополнить хочу. Пускай завидуют.
– Из-вра-ще-нец.
– Ты же вроде спишь?
– Сплю, сплю.
Две минуты спустя.
– Ай! Ты чего щипаешься?!
– А задница у тебя не высший сорт, – задумчиво. – Где-то на троечку... из десяти. Ай!
– На семерочку, – профессионально определил Паша. – Все, спи.
--------
Выходя из Мелеховской церквушки, Олег чувствовал себя если не заново родившимся, то точно сбросившим с плеч тяжелый пыльный мешок.
Отец Сергий был немногим старше Дубровина, но в его бледно-голубых, будто выцветших глазах наравне с мудростью и ободрением застыла потаенная скорбь. Олега не заставляли исповедоваться по всем канонам – предложили просто побеседовать, однако его краткие уклончивые ответы вскоре переросли в настоящую исповедь. Дубровин, запинаясь и проглатывая слова, рассказывал все, что раскаленным гвоздем сидело в душе. Опустив голову, признавался, что грешен. Его выслушали, не прерывая и не упрекая, но того совета, которого ждал Олег, батюшка так и не дал.
Тогда Дубровин робко поинтересовался насчет венчания.
– Без государственной регистрации не положено, – покачал головой отец Сергий. – Да и Великий пост сейчас, в пост не венчают. В мае приходи, если не передумаешь.
В мае?! Так до мая больше месяца! Олег себе уже ритуал завел: достанет вечером свой фальшивый паспорт и гипнотизирует пустую страницу с семейным положением.
Может, хрен с ним, со штампом? Формальность. Он что, не сможет потом насчет развода договориться? Тому же Рязанскому тонко намекнуть, пусть компенсирует их потраченные не пойми с какого перепугу нервы.
– Ясно. Спасибо вам огромное, отец Сергий. Пойду я.
– Ты не торопись, взвесь все хорошенько. Никто тебя насильно под венец не гонит.
«Что это я, в самом деле, как дебил себя веду? – думал Олег по дороге домой. – Подадим заявление, через месяц распишемся, как все нормальные люди, и спокойно обвенчаемся. Если Дина захочет», – мысленно добавил он.
Ценное уточнение. Дубровин ведь так и не спросил у Динки, пойдет ли она за него замуж. А надо бы поинтересоваться. И у бабушки благословения не попросил. И Ляну Романовну надо уведомить, не говоря уже о собственных родителях, с которыми Олег последний раз созванивался зимой. Отец жив, иначе давно бы сообщили – вот и вся информация...
«Все будет хорошо», – строго сказал себе Дубровин. Уже от того, что внутри не бурлит, не имея выхода, гремучая смесь неопределенности с горечью, хочется запеть во всю глотку. Запел бы, если бы не боялся за душевное здоровье окружающих.
Динка сидела на крыльце, расстелив на ступеньках сложенный вчетверо половик, и грелась на неярком апрельском солнышке. Шапку она сняла, и длинные волосы рассыпались по плечам. Подойдя ближе, Олег услышал, как Динка поет:
Есть на Волге утес, диким мохом оброс
Он с боков от подножья до края.
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная... [1]
Из-за соседского забора, выпалывая траву, печально подтягивала ДарьСеменна:
На вершине его не растет ничего,
Там лишь ветер свободный гуляет,
Да могучий орел свой притон там завел
И на нем свои жертвы терзает...
– Милые дамы, а можно сделать заказ на что-нибудь повеселее?
Динка вскочила с крыльца и побежала к Олегу. Он закружил ее, она радостно ойкнула.
– Бабушка сказала, надо в город съездить.
– Раз надо, значит, съездим, – легко согласился Дубровин. – Собирайтесь.
– Дак собраны уже давно, тебя ждем. – Надин покралась незаметно. – А ты чего веселый такой? Лимоны у нас тоже кончились, но не переживай, купим.
– Да вот, настроение хорошее, Надин Эммануиловна...
– Надюша! – разогнувшись, крикнула из-за забора ДарьСеменна. – Купи моему деду свистлявый чайник, я тебе вечером деньги отдам!
– Ладноть, куплю. Вы меня на рынок закиньте, – приказала бабушка Олегу, – а сами пошарьтесь где-нить, развлекитесь культурно. Такая погода, грех в машине торчать. Поняли?
Попасть из Мелехова в райцентр можно было двумя дорогами: длинной и через Мелеховку. Дубровин, когда ездил сам, выезжал из дома пораньше и всегда сворачивал на длинную. Пугала его запустелая деревенька, а чем именно пугала – он и сам не мог объяснить. Только однажды проехал из любопытства и с тех пор сворачивал.
– Ну и куда намылился? – проскрипела Надин с заднего сиденья, когда они подъезжали к указателю и Олег, пропуская встречную машину, включил «поворотник». – Сегодня сын Андревны заскакивал, говорит, дорогу ремонтируют. Езжай через Мелеховку.
Дубровин чертыхнулся сквозь зубы, чтобы не слышала Динка, и сдал назад.
Потянулась Мелеховка. «Потянулась» – потому что не дорога тут, а одно название. Сплошные ямы там, где еще остался асфальт, и колдобины, где асфальта нет.
– Могильник, – с неприязнью сказала Надин и поежилась. – Местное кладбище за достопримечательность сойдет.
– Почему? – спросила Динка, не отлипая от окна.
– Сама я не видела, но говорят...
Олег резко затормозил, и ворчливую бабушку швырнуло на сиденье. Пострадало, к счастью, только ее самолюбие.
– Ты что, окаянный?!..
Дубровин выскочил из машины. Кинувшаяся из кустов под колеса старуха сидела на земле и мотала головой, но, судя по всему, она не пострадала.
Что ж за судьба такая у него, людей средь бела дня сбивать?!
– Вы в порядке?
Женщина не ответила, продолжая трясти головой. На вид ей было лет восемьдесят или около того. Черный платок повязан странно: концами на макушке. Галоша всего одна, на правой ноге. На левой – только грязный полосатый носок с прилипшими травинками.
– В порядке, – сказала, не поднимая головы, явно сумасшедшая баба на удивление нормальным голосом. – Сдохнуть хочу – мочи нет, а так в порядке.
– Я вам помогу. Давайте руку.
– Никто не поможет, – зачастила старуха и залилась слезами. – Они приходят, зовут с собой, да кто ж туда пустит? Будь он проклят! – вдруг страшно взвыла она. Олег попятился. – Будь он...
Женщина без предупреждения вскинула на Дубровина мутные глаза, и вопль оборвался. Не отрывая взгляд от его лица, она слепо зашарила рукой по карманам вязаной кофты. Нашла очки с толстыми стеклами, нацепила на распухший нос.
– Ты?! – И стала заваливаться набок.
В городской больнице у неизвестной пенсионерки диагностировали разрыв сердца.
[1]«Утес Стеньки Разина», слова А. Навроцкого, музыка А. Рашевской.
Airkiss:
Конец потряс. Я или не в теме, или старуха Олега с Дубровиным-старшим перепутала, в смысле, дедом его?
IrinaAlex:
Большое спасибо!
Очень насыщенно, очень понравилось.
Но чтобы понять, состыковать, еще перечитаю...
alen-yshka:
Привет, Светунек!
Эк ты по всем героям прошлась пешим валом))
Катерину чисто по-бабьи жаль, но тут, по всей видимости, ситуация из разряда "за что боролась, то так тебе и надо!"
Не пойму, я что-то пропустила? Костин приговор диагноз был ранее озвучен? Чет сааавсем он мне не нравится... ведь только 53...
И Катина фраза про умирать оптимизма не добавляет.
Соня подружку-"узурпаторшу" простить не может, факт. Почему? Ведь явно не семью разбила, да и Сонька уже не ребенок-собственник. Катя была после Китавиной?
Тааак, а теперь предъява!!! Автор, ты чо, слил феерический секас Лаперузов??? Эт как минимум - нечестно, а как максимум -
Под конец главы мистикой пахнуло. Это авторский финт ушами, или все окажется гораздо прозаичнее?))
Спасибо, все было очень вкусно!))
Целуйте тезку в носик, а шобы щечки не стерлися)))
Peony Rose:
Спасибо )))
Однако ж Костя пострел-везде поспел, даже дочкиной подруге ребенка сделать. Седина в бороду...
Мог бы и жениться, однако, по совести. Понимаю, хотел сына как-то уберечь от своей жизни, но... эх, мужики. Нечестно.
Соня с Пашей вовсю греховодят, как посмотрю. И гипс еще не сняли. Тоже шустрые.
А Олег с Динкой не успели отъехать на прогулку - так старуха встретилась странная
Надеюсь, она им жизнь не погубит.
kanifolka:
Света, спасибо за продолжение!
С каждой главой сюжет обрастает огромным количеством событий. Восхищаюсь, как автор все удерживает в голове, столько линий и событий..
Финал заинтриговал. не буду строить догадок, подожду продолжение.