Russet:
» Часть 12. Командировка.
Она обещала.
Елена всегда сдерживает обещания, данные себе самой, как бы сложно не было.
Она обещала не касаться своих губ, то и дело пачкая подушечки пальцев в кровавой помаде.
Она обещала не смотреть на экран телефона, раздумывая, – набрать номер Титанова, чтобы услышать его голос, то ли поискать пропущенный вызов от него же.
Она обещала не думать о позапрошлом дне.
Не вспоминать поцелуй.
Не проводить языком по небу.
Не высасывать из губ остатки того тягучего касания, что, кажется, проело наружный слой губ и прижилось к эпидермису.
Она обещала себе, и это, черт возьми, оказалось самым сложным обещанием, которое она давала.
Самым невыполнимым.
Ей кажется, он ее пометил.
Где-то там, в глубине рта.
Там, где неба касался его язык.
Там, где в гортани резонировал ее стон как знак проигрыша по всем фронтам.
Там, где из легких высосали весь воздух.
Она не дышит.
Она, мать его, не может, с той самой минуты, как Олег Титанов пометил ее своими губами, языком, слюной и запахом.
С той самой минуты она думает о нем как о возможности снова сделать вдох.
Живет без воздуха.
С замороженным где-то на дне легких пряно-ледяным запахом Олега, который преследует ее повсюду, где бы Елена ни была, уже два дня. Потому она и не может исполнить обещание, данное самой себе.
Две ночи подряд "МатьТвоюЧтоЖеСоМнойПроисходит" живет на ее губах.
"КтоНибудьЗакройтеМнеЭто" – обессиленно, перед тем как упасть в зев сна и проснуться, как будто отдыха не было и в помине.
Елена рассеяна.
Елена задумчива.
Елена планирует больше никогда не давать себе обещаний, которые не сможет выполнить.
Она пытается вернуть себя в действительность.
Пытается улыбаться.
Пытается слушать разговоры. Пытается кивать.
Пытается говорить... только снова и снова будто улетает из реальности.
Вся командировка, свалившаяся так неожиданно, проходит словно в тумане.
Сбор вещей, аэропорт, гостиница, точки продаж. Ресторан. Встреча с "нужными людьми".
Лицо Евгения.
Рука Евгения где-то на ее колене.
Надо бы убрать, стянуть с себя, как мусор. Вместо этого она зависает где-то в своих Олего-мыслях и думает только о том, что не может дышать.
Это не нормально.
Это, мать твою, не нормально.
Это, мать твою, может привести опять к "больно".
Она уже не девочка.
Всего лишь один поцелуй...
Елена накрывает руку Евгения свой рукой. Вот так. Он же хотел? Не зря же этот взгляд на сиськи? Не зря же это самодовольствие из всех щелей? Эта неожиданная командировка куда-то там, по срочным делам, с номерами рядом, не зря?
В каком они городе, кстати?
Не важно.
Она накрывает его руку своей.
Смотрит в лицо.
В то лицо, которое когда-то любила, и пытается вспомнить.
С ним было так же?
Вот с ним...
– Красное? – спрашивает официант. Елена кивает, не отводя взгляда от того, кого, кажется, любила.
Лицо того, кого "кажется, любила" рассекается в нагловатой улыбке. В глазах, которые, кажется, были дороги – желание. От него должно становится тепло.
Елену током пробивает капля дрожи. И она не понимает, от холода ли это или от брезгливости.
Это страшно.
Страшно.
Она почти кричит, потому что это страшно – понимать, что тот, кого любила, так почти противен.
Противен в своей уверенности.
Он не сводит с нее взгляд. Кивает кому-то за столом. Кому-то, кто принесет деньги его редакции. Излучает довольство. Крепче сжимает ее колено.
Елена подносит к губам бокал.
Делает глоток безвкусного вина. Рассматривает лица за столом, пытаясь вникнуть в суть разговора.
Снова переводит взгляд на Евгения – проводит по узкому рту, по глазам, к морщинкам, что были так дороги. По шее и щетине на лице. По лацканам идеального пиджака.
Весь с иголочки.
Весь по чертежу.
Ниточка не собьется.
Штрих не прорисует лишнюю линию.
О нет, она не сравнивает.
Даже и не думает сравнивать их.
Просто думает – а куда все делось?
Куда делась та боль, что въелась в сердце, и казалось, не отпустит?
Она ведь даже не злится. Ни на командировку, ни на самоуверенность Женьки, ни на его, то и дело, прикосновения.
Все в ней затихает.
Это из-за Олега?
Не знает, что ответить.
Она давно перестала заменять одного мужчину другим.
Здесь что-то другое.
Здесь...
Кому она врет?
Это из-за Олега.
Из-за Олега.
Думает о нем все это время.
Хочет его.
Не дышит без него уже два дня и сходит с ума от желания вновь коснуться.
Как дурочка улыбается своим мыслям, и ей чертовски страшно. Так, что сердце бьется пойманной птицей.
Страшно жить дальше.
Страшно влюбиться еще раз.
Страшно дать себе шанс.
Страшно того, что с ней происходило.
Как давно такое было?
Елена смотрит на Евгения, но не помнит, как это было с ним. Он разжимает руку, когда она встает из-за стола.
– Извините, – соскальзывает с ее рта куда то в сторону, – я устала.
– Я провожу, – подхватывает Евгений и идет позади нее.
Холл. Кнопка вызова лифта. Писк открывающихся дверей. Она и он в одном помещении. В одном маленьком тесном помещении.
"За что я тебя любила?" – проносится в голове.
"С тобой было так же?" – думает Птица и делает шаг к нему.
Евгений прижимает ее к стеклянной стенке лифта.
Давит своим телом.
Кусает рот.
Шепчет заученные с ее кошмарами слова.
Его губы жгут вкусом виски.
Этот вкус каждым прикосновением будто стирает поцелуй, что был недавно. Елена сжимается в тугой комок. Упирается руками в грудь Евгения. Отрывается от него...
– Нет... – произносят губы. – Женя, все.
Он отрывается от нее в тот момент, когда двери лифта открываются.
– Ленка... Чего ты? Ты же хочешь... – Евгений смотрит чуть ошарашенно – то ли тем, что она позволила, то ли тем, что остановила.
А она смотрит в его лицо.
"Я тебя любила, Женька", – думает почти с печальной нежностью.
Это все.
Теперь точно все.
– Все, Жень. Я не хочу ничего. Это все.
Я хочу жить дальше. Дай мне жить дальше...
Воздух останавливается между ними. Евгений замирает.
Только чуть приподнятые брови.
Только небольшое удивление, сменяющееся пониманием.
Пропускает ее к двери.
Птица вырывается в холл, делает огромный вдох и, не оборачиваясь, идет вперед.
Оставив позади того, кого когда-то любила.
В номере холодно.
Ей всегда холодно в отелях, в каждой обезличенной комнате, лишенной собственной индивидуальности. И сейчас тоже.
Немного одиноко и кажется, если крикнуть, то послышится эхо. Она сбегает от этого ощущения в душ.
К влажному тяжелому воздуху.
К ощущению спокойствия.
К каплям, которые выстучат мысли из головы, если стоять под ними достаточно долго.
Вот уж вранье.
Мысли будто ждали этого момента. Находят ее разом, стаей голодных ворон, и с карканьем набрасываются.
Женька... она сейчас послала Женьку. Она, *ля, его послала!
От этого почему-то никак. Ни больно, ни приятно. Нет ощущения надо-не надо.
Она просто... это сделала.
Сделала.
Смогла.
Ты молодец, Лена, давно пора было.
Давно пора.
Она выходит, только когда пальцы морщатся от воды. С полотенцем на голове, завернутая в пушистый белый халат. С мыслью "я это сделала" в голове.
Черт.
Сделала.
Лена достает из сумочки пачку сигарет и разламывает одну, растирая измельченные листья табака меж пальцами.
Ей нужно это сейчас, необходимо. Как и проверить экран телефона на входящие звонки. Титанов...
Кончики пальцев покалывает, и хочется услышать его голос.
Черт, Титанов, ты приворожил меня?
Она не хочет разбираться. Она хочет слышать.
В трубке рокочет его "привет", тяжелый и четкий, словно припечатал.
Кончики пальцев холодеют, а рот словно немеет, не способный произнести ни звука.
И все.
Тишина.
Между ними ти-ши-на.
Птица представляет лицо Олега и не может шевелить губами.
– Лена?
Одними губами говорит "привет" и закрывает рот.
Ни звука. Ни чертова звука.
Она выдыхает, думает, что все же дура, и закрывает глаза.
Теперь в ее тихом мире есть его голос и холодный ветер, что попадает из окна. И она, черт возьми, может до черточек представить его лицо.
В пальцах начнет колоть током.
Потому что чертовски мало только голоса.
Чертовски хочется чуть больше.
– Я не знаю, что сказать... – с нервным смешком произносит она, едва поняв, что это все же было вслух.
А он молчит в ответ.
И Елена почти готова поклясться – нет, она знает, что Олег усмехается.
Токи в пальцах становятся почти нестерпимыми. Потому что ловить его смешок пальцами – самыми кончиками – уже почти потребность. Она облокачивается спиной на откос подоконника, откидывая голову назад...
– Эй, Титанов. Поможешь?
Она не знает, как сказать. Как спросить правильно. Как донести до него все это.
Подскажи мне, черт возьми, Титанов, что тебе сказать.
Как объяснить тот факт, что я взяла трубку и набрала твой номер.
Как объяснить тот факт, что я не смогла слушать тишину одна. Как объяснить тот факт, что я готова молчать в трубку и слушать твое дыхание?
Она слышит его выдох и вдох. Ей кажется, он облизывает рот, и Лена повторяет тот же жест своими губами.
– Начни с простого... – наконец раздается его голос, – скажи "привет".
Улыбка, непрошенная, но такая предсказуемая, трогает ее губы.
– Скучал? – звучит почти утверждением.
Он молчит совсем недолго, но тишина натягивается тонкой стрункой. От молчания его на той стороне провода становится чуть неловко и страшно.
– Да.
Теплое "да".
Теплое от макушки до копчика.
Теплое "да" от Олега Титанова.
Оно греет. Да что там. Оно обжигает.
В ее картинку добавляется его – "я скучал".
И тот самый его взгляд, когда он был у нее.
Елена готова урчать, словно кошка.
Она выдохнет: "я хочу тебя, Титанов".
Он порежет тишину вопросом: "и что мы будем с этим делать?"
Ответом будет реакция тела.
Елена оближет рот.
Сожмет бедра, а где-то под махровым гостиничным халатом напрягутся соски. И это не от холода.
Это точно не от холода.
Тон ее голоса понизится на октаву: "а что ты хочешь, делать со мной Титанов?"
В тон его голоса добавится хрипотца: "тебе в красках?"
Она наберет в легкие воздуха больше: "Не пропуская ни одной детали..."
Он помолчит несколько секунд.
Звуки с другой стороны погаснут.
И когда она будет готова нервно повесить трубку, Олег наконец выдохнет.
– Как большое сливочное мороженое.
– Что, прости? – вспотеют ладони.
– Я хочу облизать тебя, как эскимо. В самых вкусных местах.
Смех – это нервное.
– Откуда ты знаешь, какие места – самые вкусные?
От него послышится вздох.
– А вот это я хочу выяснить больше всего.
Экран телефона гаснет сам по себе, а Олег все еще стоит на балконе. Вдыхает холодный ночной воздух.
Голос Птицы бьется в нем, вспоминаясь неожиданно сладко, и хочется улыбаться.
Титанов так и делает.
А какая разница. Никто ж не видит.
Ему нравится думать о ней и знать, что она тоже думала. Там, куда уехала.
Думала настолько сильно, что набрала его номер.
Олег, увидев, кто звонит, подскочил из-за стола. Даже и мысли не возникло отложить разговор на потом.
И он не жалеет.
Она о нем думала.
Лена думала о нем.
Черт.
Прячет телефон в карман джинсов.
Выдыхает с неожиданной радостью.
День внезапностей какой-то.
Сначала Андрей, теперь вот... она.
Лена.
Леночка.
В его голове появляется образ Соколовой возле дома, ненакрашенной, всклокоченной, с розовыми губами.
*лять.
Это слишком.
Сейчас только еще больше эротических фантазий не хватает.
Ты извращенец, Титанов.
Олег делает три глубоких вдоха. Потом еще три. Потом еще. И в самом деле, не возвращаться же со стояком.
Входит в комнату и щурится от яркого искусственного света. Запускает пальцы в волосы, зачесывая наверх – сегодня не закалывал.
Он словно чужой здесь.
Даже выглядит инородно, в своей косухе и кожаных штанах.
Зачем приехал?
– Садись, пожалуйста, – говорит мать. – Куртку сними.
Иллюзии, что окажется легко, не было. Скорее, наоборот, он ждал чего угодно. Ссоры, выяснения отношений, признаний вины. Но Олег шел сюда не за тем.
Не за тем.
За столом все чинно и прилично – только члены семьи. Отец во главе стола, рядом мать. По другую руку – Андрей с Илоной. И он напротив.
Не екает.
Совсем не екает, будто Илонка чужая.
А она и есть чужая – внезапно понимается. Тогда, раньше, может и не была, а теперь – да. Словно отрезало. Только этот ее виноватый, будто у побитой собаки, взгляд, на который так и хочется ответить "ну и что?".
Глупо все как-то.
В общем-то, Олег не собирался идти. Слишком много было нерешенного, тяжелого, давящего. Сам не понял, как тут оказался.
Мать смотрит с подозрением и жалостью. Переводит взгляд от Андрея к нему, а после – на Илону.
И каждый раз уголки ее губ неодобрительно поджимаются.
Олег сказал бы, что ему не больно, что не важно, но что-то останавливает.
Он сам не знает, что.
Отец выглядит неожиданно постаревшим.
Совсем седой и уставший.
Ему Олег сказал бы, что все будет хорошо. Но снова молчит.
Странно все это.
Думал, что будет нужно время, а сидит тут. За одним столом с Илоной.
Отболело?
Кажется.
Как ни парадоксально, Титанов не жалеет, что оказался здесь. Кусочки паззла, щелкнув, встали на место. Он дома.
Действительно дома.
Вот только дом этот больше не принадлежит Олегу, а сам Олег – ему.
Совсем.
– Мы хотели сказать сначала семье, – начинает Андрей.
Голос брата едва слышно дрожит.
Илона смотрит на него с гордостью и любовью, хотя и незаметно сжимает пальцы.
Она никогда не смотрела так на Олега.
Никогда.
Немного завидно.
Чуть-чуть.
Хотелось, чтобы на него смотрели так же.
Только на секунду, потому что он знает, что не смог бы оправдать такого доверия.
Нет.
Такой любви.
Человек, который даже со своим телом справиться не в состоянии, не может просить слепого доверия. Слишком много после себя оставит. Первое – разбитое сердце.
– Мы поженимся через два месяца и хотели бы позвать всех на роспись, – Андрей запинается на секунду или две, а Олег понимает, что не может сдержать улыбку. Черт, он реально рад, что это все больше не висит над всеми ними, как раньше. Не отпустило, но все же. – Будут только родители Илоны и вы все. Если хотите.
– Андрей... – их мать снова поджимает губы.
Илонка дергается и опускает глаза.
– Мама, я все решил. Так будет.
Его брат спокоен.
Точно знает, что хочет.
Хотел бы и Олег точно знать вот так же, что делать со своей жизнью.
Сказать что-то важное.
– Я поздравляю вас, – вместо этого говорит он с улыбкой.
– Придешь? – почти шепотом говорит Илона.
– Может быть. Постараюсь.
Наверное, стоит произнести «да», но время сейчас скорее враг, чем друг. Через две недели все может стать совсем плохо, и ему будет проще сказать, что ничего не вышло, чем наблюдать их у своей койки. Опять.
– Андрей, это некрасиво по отношению к Олегу.
– Мама, мы говорили об этом, Олег взрослый и здоровый человек, – со вздохом монотонно начинает Андрей.
– Да все нормально, хватит уже, – одновременно с ним говорит Олег и тут же ощущает себя неловко.
Все взгляды направлены на него.
Будто он – главный.
Будто только ему решать.
– Все нормально, – повторяет Олег, – давно уже нужно было пожениться.
На лице Илоны – недоверие и облегчение одновременно. У Андрея – благодарность.
Почему-то это пугает.
Они слишком оглядываются на него.
Слишком.
Ему не нужна такая ответственность.
Тем более, сейчас.
– Вот видишь? – говорит Андрей, словно это само собой разумелось.
А во взгляде на него, Олега, облегчение и благодарность. Будто могло быть иначе.
Могло.
Это воспринимается отстраненно, со стороны, с оттенком легкого удивления.
Могло.
Титан мог поступить так тогда, давно. Прежде. И это неожиданно больно.
Тот эгоистичный золотой мальчик, к которому в руки шло все, что он бы ни захотел – мог бы взбрыкнуть и показать характер. Сказать, к примеру, что Илонка тварь и гадина, привести аргументы. Тот Олег.
Этот – не может.
Не может.
Знает, что не любил ее настолько, чтобы называть своей. Что думал только про свою шкуру, как заболел. Как сам будет. Про Илону даже мысли не возникло.
Она заслужила быть счастливой.
И Андрей, который спас ему жизнь тогда, тоже заслужил.
– Да что ты прямо как не знаю кто, – Олег все еще растягивает губы в улыбку, но в нем нет ни следа веселья. – Она же нужна тебе? Вот по-настоящему? Я же вижу, знаю, что да. И ты ей. Ну так не теряйте времени. Его не так много на самом деле.
– Слушай, если ты сейчас встанешь, то я тебя обниму. Серьезно, – говорит Андрей.
– Ну тебя нафиг, – отмахивается младший Титанов. – Еще целоваться полезешь.
...