Осень. В самом разгаре лета, в зарождающемся тепле полной солнечной отдачи, в теплоте бегущей по дороге воды все ощутимее становился аромат осени. И дело было вовсе не в свинцовом небе, не в низко спустившихся тучах, а в том, что шлепание по лужам было не веселым, озорным, а вдумчиво-монотонным. Теплый, ласковый дождь, долгими струями рвущий небо на части, завоевывал город, стирая с него пыльные следы и потускневшие, выгоревшие краски. Вымокнув больше от зонта, который приходилось складывать, пока меня то подвозили сослуживцы, то во время дефиле на остановке в попытке поймать такси, чем на самом деле от дождя, я вбежала в подъезд, отфыркиваясь, словно кошка, и на ходу переворачивая сумку, в которой в сотый раз потерялись ключи. Дверь не поддавалась. Проклиная отечественные замки и отечественный подход к конструированию в целом, я сражалась с замком и беда пришла, откуда не ждали. Не отечественный и более того - гордо носящий довольно громкое имя, зонт решил самопроизвольно раскрыться, царапая спицами и обдавая голые ноги брызгами. Общемировое конструирование рухнуло в моих глазах слишком низко. Горестно вломившись в дом нахохлившимся зябликом, я не сразу поняла, что не так.
Он стоял, прислонившись к косяку, совсем так, как в одном спектакле я рисовала его в своем воображении. "Это конец...", - как-то слишком уж безразлично скользнула мысль. "Приплыли", - радостно сообщил мне внутренний голос. А он стоял и со всей возможной серьезностью изучал меня, словно так и должно было быть и нет ничего из ряда вон выходящего, что я вижу созданного мною персонажа в реальной жизни. Ноги, расцарапанные зонтом, саднили, напоминая, что я точно пока еще в этом мире. Молчание могло бы продолжаться довольно долго, потому что ни у одного из нас не было желания его нарушать. И повода, если уж смотреть правде в глаза, тоже не было. Так бывает иногда. Необъяснимая легкость чуть кружила голову, потому что давно уже не было такого, что мне приходится подбирать слова при встрече - в этом просто не было нужды. Он также молча протянул мне руку, забирая мокрый зонтик, а я попыталась скинуть босоножки. Но не тут-то было. Они тоже намокли и намертво пристали к ногам. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы они уже не столь элегантно, но все же соскользнули. Только вот с первой все прошло гладко, а вторая решила, что довольно с меня чопорности, и звонко чмокнула, прежде чем свалиться. "Зато я умная," - попыталась я себя утешить, натыкаясь на спокойный, выдержанный взгляд.
Снимать с себя мне больше было нечего. По крайней мере, при нем. И пусть он всего лишь плод моего воображения и если я сейчас до него дотронусь, то он скорее всего растает, как дым, но обнажаться перед практически незнакомым мне мужиком было чересчур. Даже для меня. Пойти по пути наименьшего сопротивления тоже не казалось возможным, потому что не тянуло меня дотрагиваться до него, ибо тогда каждая из догадок оказалась бы верной. И он в который раз оказался мудрее меня. Взрослее и увереннее. Он протянул руку и дотронулся до меня. Я сглотнула. Да, это не совсем красиво и как-то совершенно не женственно. Истинная женщина во мне смутилась и залилась краской. А когда я заливаюсь краской, то становлюсь похожа на попугая. Этакого с монгольскими корнями попугая, потому что таких скул отродясь не видывали орнитологи. И он не исчез. Не растаял сизоватым дымком, оставив после себя запах серы (привет пламенный Винчестерам). Молчать и дальше становилось не совсем удобным, хотя вполне возможным, но как-то эту ситуацию нужно было уже структурировать. Хотя бы перебором с шампанским. Месяц назад. Мало ли из чего это шампанское делают, может оно более трех суток в организме держится.
- Ты меня звала, - просто и без обиняков.
- Мдя? - уж чересчур саркастично усомнилась я, думая при этом, что голос у него ну точно такой, как я себе представляла. И что морщинок у него больше, чем я рисовала себе. И что у него живые, лучистые глаза, совсем не такие, как на фото.
- Мамой клянусь, - кидает он в меня моим же выражением.
- Это той, что в Тюмени что ли? - принимаю вызов.
- Ты для меня Ким.
- А ты для меня глюк.
- Могла бы быть и повежливее быть, мало ли чего от глюков ожидать можно.
- Вот и поговорили, - почему-то произношу вслух. А потом осознаю, что мне бессмысленно от него прятаться. Он - это я. Я его придумала, дала ему право жить своей жизнью, дышать, любить, совершать ошибки и исправлять их, и учить меня этих же ошибок не совершать.
- Тебе бы чаю, ты вся промокла, - неощутимым рукопожатием принимает мировую Эмилий.
- Заботиться ты будешь о другой, а я сама как-нибудь, - бурчу под нос, пыхтя, словно ежик, от покушений на мою самостоятельность.
- Не трудись, - обрубает на корню возмущение, не моргнув глазом, - и выпей чай.
Назло и в знак жесточайшего протеста я достаю кофемолку и начинаю молоть кофе. Все время, пока я суечусь, он молча наблюдает за мной, скрестив на груди руки. Я перебарщиваю с корицей с психу. И явно горячусь с дозировкой кофе на чашку. Но, отдавая ему должное, он не читает мне нотаций и не лезет с советами. И без того не по себе.
- Итак, я тебя звала, - усевшись на стул и сложив на коленях полотенце, укладываю подбородок на сцепленные пальцы, - Зачем?
- Этот вопрос следовало бы задать тебе, но позволю себе предположить - поговорить? - с некоторой сухостью осведомляется он, усаживаясь напротив.
- А точно не наоборот? - используя технику "нападение - лучшая защита", чувствую себя гораздо увереннее. В самом-то деле, почему это я должна пасовать перед моим же собственным воображением?
- Может быть.
Неловкое молчание, воцарившееся на моей кухне, выбивает из колеи.
- Как? - нарушаю я хрупкое равновесие.
- Я не знаю.
- А я недавно говорила с ней, - детская оплошность. Я всегда болтала лишнее, если была выбита из колеи.
- О чем?
- О тебе.
Гибкая излучина - улыбка.
- И о ней. Знаешь, она иногда ошибается.
- Только ей об этом не говори, - с такой теплотой улыбается Эмилий, что я открыв рот, игнорирую, как шипит собравшийся убегать кофе.
Разлив кофе по чашкам, вновь сажусь на стул, обхватив пальцами термокружку.
- Столько кофе пить вредно.
- Потому я тебе и не налила столько, - обжигаясь, отпиваю малюсенький глоток.
- Она волнуется из-за Генри, да?
- Мммм... - ухожу от ответа, глотнув чуть больше положенного и задохнувшись.
- Прекратите делать из меня идиота!
- Ого! Спокойно, Склифософский! Оставьте норов для семейных разборок. И если ты не идиот, то сам все должен понимать.
- Тогда почему она не понимает? Почему не понимает, что меня не волнует ее прошлое?
- Потому что оно тебя волнует.
- Да, но не так.
- Ты уверен, что от широты души закрываешь глаза на ее прошлое, а не из-за чувства вины, что разрушил ее брак с Робертом?
Молчание.
- Ты знаешь?
- Знаю, - пододвигаю к нему вазочку с облепиховым вареньем.
- И я тебя знаю.
- Знаю, - упорно пытаюсь всучить ему ярко-оранжевое лакомство.
- Но меня на самом деле не касается, что у них с Генри было в прошлом. Ее настоящее - я. И она со мной, а не с кем-то другим. Разве я должен отказаться от своего прошлого из-за того, что не ожидал встретить ее на своем пути? И даже если бы ждал, то не отказался бы от своего прошлого, потому что оно сделало меня таким, какой я есть. Будь я другим, Роберт бы до сих пор удил рыбу с Ричардом.
- Ой, слушай, - перепрыгиваю по своей привычке на другую тему я, - я до сих пор в шоке, что он тебя принял. Это же... А как же Бобби?
- Ты бы хоть из уважения к Роуз не называла его так.
- Прости, не буду больше. И прости, что я тебя перебила.
- А меня ты как называешь?
- Элькой, - робко улыбнувшись, заискивающе, в очередной раз придвигаю к нему варенье.
- Я же не могу устроить ей скандал в ее положении.
- Угу, ты же не всегда тиран, - соглашаюсь я, облизывая ложку.
- Но недоговаривать тоже не есть хорошо.
- Угу, это точно.
- Прекрати мычать!
- Угу, ладно...
- И уже прошло много времени, ни к чему вспоминать старое. Когда она захочет и если она захочет, расскажет сама. Принуждать ее оправдываться я не буду.
- Молодца... - неотрывно следя за тем, чтобы с ложки не капнуло варенье, подвожу итог.
- Мне не за что ее прощать, а ей не за что извиняться. И уж что-что, а ждать я умею.
- Эмилий... а как ты относишься к хрустальным вазам? - неожиданно даже для себя самой, задаю вопрос, не успев прикусить язык.
- Так же, как и ты. Относился до недавнего времени. Роуз не хрустальная ваза, это только видимость. Она очень сильная и решительная, во многом сильнее меня. Ее хрупкость и беззащитность - это она сама. Как можно любить ее и не любить в ней что-либо?
- Ох, а меня всегда жутко раздражали постоянно падающие в обморок женщины. И хотя я сама плакса, но женские слезы не выношу.
- Ты не выносишь того, что сама в себе считаешь слабостью.
- Вообще-то, это игра и желание во всем добиться своего.
- А показное упрямство лучше?
- Ты защищаешь ее.
- Даже не пытаюсь. Я ее просто люблю. Не за что-то, а потому что она есть.
- Ты тоже не подарок. Вечно отсутствующий, спокойный, когда не нужно, уверенный до тошноты. Ты должен был быть отрицательным героем!
- Сдается мне, что это твоя вина, что я таким не стал.
- Нет... это Роуз тебя таким сделала.
- И тебя.
За шиворот что-то скользнуло и я опустила голову, чтобы изумленно заметить, как поток воды льется с волос. Зонтик накренился набок, открывая меня ливню. В глаза попала вода и, проморгавшись, я спряталась под крышу остановки, дожидаясь автобуса. Дождь все стучал по лужам, надувая пузыри, и в этом было его главное отличие от осеннего дождя.
*****
Присев на краешек кровати, Эмилий заправил за ухо выбившийся локон. Капли воды упали на Роуз, разбудив ее и заставив удивленно уставиться в окно, где вовсю светило солнце.
- Где ты был?
- Я с тобой. Я всегда с тобой.
, ППКС! Берк выигрывает по всем статьям.
ты, конечно, хорошо все объяснила по поводу Дэмпси... но... Берк - это Берк. Он не идеальный и в этом его самый большой плюс. Кто из нас не хочет, чтобы рядом был состоявшийся и успешный мужчина? Шэпард мечется от одной к другой постоянно. Да, это Мередит его отталкивает, но, пардоньте, если ты мужик, так возьми бабу и стукни кулаком по столу. Или уйди. Я не сторонник растягивания причинных мест во имя защиты братьев наших меньших, но даже на меня бывает проруха. Иногда и я могу впечатлиться именно такими героями, только не в этот раз. Дэмпси слабоват, натурально слабоват в плане "сильный мира сего". И я уже говорила, что положительная его роль до оскомины только с первого взгляда, только это тоже не спасает ситуацию. И кто сказал, что Берк не живет со своими ошибками? Сценаристы? Только потому, что вывели на первый план ошибки Дэмпси? Не согласна в корне. У кого из вас хватит мужества оставить человека, которого вы любите, только потому что ему сложно переломать себя? Да, Кристине будет жутко больно, но не потому ли, что захлопнув раковину в один прекрасный момент, только что начавшую открываться, она сама переломает себе створки? И в итоге все равно останется с переломами, которые ей могли бы помочь залечить, лелея и держа на руках. А придется латать в одиночку. Виноваты всегда двое, но только один оказывается сильнее. И обвинять в трусости того, чей поступок мы вряд ли сможем повторить, нельзя. Кто из нас уверен в своем завтрашнем дне? Не в плане благополучия и твердости постановки на ногах, а в плане форс-мажоров и необходимости принятия решения?
А Кариев... я не говорю, что он совсем плохой, просто он совершенно не в моем вкусе. Это очень сложный характер и гораздо более интересная линия, чем Мередит-Дерек, но он не станет героем моего романа точно.
И вообще, Мередит такая жуткая истеричка, что Шэпарда даже оправдать можно. Только не хочется. Равно, как и Берка. Потому что Престон Берк меня утраивает таким, какой он есть ))))