Клуб "Синий чулочек"

Lady Maya:

приветик, леди!)
итак, наступил день Х для вампирских историй в прозе и в стихах - или ваши планы уже изменились?)

...

Arven:

А теперь я хочу познакомить всех с творчеством ещё одного автора, который писал стихи, подходящие по нашей тематике страшилок.
Итак,

Адам МИЦКЕВИЧ

ЛЮБЛЮ Я!

Ты видишь, Марыля, у края опушки -
Направо, там заросль густая,
Налево долина, где вьется речушка,
Горбатится мост, нависая.
Вон старая церковь и сруб колокольни,
Там ухает филин уныло,
Малинник густой там разросся привольно,
В малиннике ж этом - могилы.
Душа ль там заклятая, бес ли в безлюдье, -
Но в полночь по этой дороге,
Насколько запомнили старые люди,
Никто не пройдет без тревоги!
И чуть только полночь покров свой набросит,
Вдруг храм открывается с треском
И ветер трезвон похоронный разносит,
Кусты озаряются блеском.
Вдруг вспыхнет, как молния, бледное пламя,
И громы подземные грянут,
Могилы в кустах зашевелят гробами,
И призраки страшные встанут.
То труп по дороге ползет безголовый,
А то голова, но без тела,
Ощеривши рот искривленный, лиловый,
Таращит глаза остеклело.
То волк-нетопырь свои крылья раскинет,
А кто отогнать его хочет,
Скажи только: "Сгинь, пропади!" - и он сгинет,
Но дьявольски вдруг захохочет.
И каждый, кто ездит, со злобой покинет
Проклятую эту дорогу:
То дышло сломает, то воз опрокинет,
Иль конь его вывихнет ногу.
Не раз я с Анджеем беседовал старым
Про это заклятое место:
Смеясь над чертями, не верил я чарам,
Там ездил всегда без объезда.
Однажды, когда ехал ночью я в Руту,
На самом мосту, там, у кручи
В упряжке вдруг вздыбились лошади круто.
"Гей!" - крикнул, стегая их, кучер.
И кони, рванувшись из всей своей мочи,
Сломали оглоблю тугую.
"Остаться здесь в поле, к тому же средь ночи, -
Сказал я, - вот это люблю я!"
И только промолвил, как призрак девицы
Вдруг выплыл из вод серебристых:
Вся в белой одежде, как снег, белолица,
В венке из мерцаний лучистых.
И замерло сердце, застынуть готово,
От ужаса вздыбился волос. Кричу:
"Да прославится имя Христово!"
"Во веки веков!" - слышу голос.
"Кто б ни был ты, путник, будь счастьем отмечен,
Меня ты избавил от муки.
В довольстве, в покое живи, долговечен,
Пусть чтут тебя дети и внуки!
Ты видишь здесь образ души моей грешной,
Теперь уж ее не сгублю я:
Меня от чистилища - ночи кромешной -
Избавил ты словом: люблю я!
Пока еще звезд не померкло сиянье,
Еще петухи не пропели,
Тебе расскажу, - и другим в назиданье
О грешном поведай ты деле!
Когда-то беспечно жила я на свете,
Марылей звалась я когда-то;
Отец мой был первый чиновник в повете,
Всесильный, вельможный, богатый.
При жизни он справить хотел мою свадьбу:
К богатой, красивой невесте
Поклонников много съезжалось в усадьбу,
И я привыкала к их лести.
Вниманием их я надменно кичилась.
Толпа их под музыку бала
За мною, как шлейф по пятам, волочилась,
Но всеми я пренебрегала.
Приехал и Юзек; двадцатое лето
Встречал он, правдивый и скромный,
Не требовал он на признанья ответа,
Вздыхал лишь, застенчивый, томный.
Напрасно вздыхал он и таял всечасно:
Влекло меня к странным утехам,
Меня забавлял лишь страдалец несчастный,
Ему отвечала я смехом.
"Уйду!" - говорил он. "Ступай себе с Богом!"
Ушел он со вздохом влюбленным;
Погиб от любви, - на прибрежье отлогом
Лежит он под кровом зеленым.
С тех пор стала жизнь для Марыли постылой,
Раскаялась я, только поздно;
Того, кто навеки взят темной могилой,
Вернуть ли мольбою мне слезной!
Однажды, когда забавлялась я дома,
Раздался вдруг грохот ужасный
И Юзек явился, средь свиста и грома,
Как призрак пылающий, красный.
Схватил и унес и в удушливом дыме
В чистилище бросил, в потоки.
Средь скрежета, стонов, словами такими
Он вынес мне суд свой жестокий:
"Ты знала, что Бог сотворил из мужчины
Жену как венец мирозданья.
Чтоб в жизни тяжелой смягчала кручину, -
Для радости, не для страданья.
А сердце твое из куска ледяного,
Никто, преклонясь пред тобою,
Не выпросил с губ твоих нежного слова
Признаньем, слезами, мольбою.
В чистилище долгие годы за это
Терзать тебя будут здесь, злую,
Покуда мужчина живой с того света
Тебе не промолвит: люблю я!
То слово вымаливал Юзек твой бедный,
Лил горькие слезы, несчастный;
Пусть молит о том же и призрак твой бледный,
Терзаемый мукой ужасной!"
Сказал, и схватили меня злые духи,
И вот - уже скоро год сотый -
Днем мучат, а ночью скитаюсь я глухо
По зарослям топким болота;
Близ церкви у Юзя сижу на могиле,
И долу и выси чужая,
Пугаю прохожих, чтоб ночью спешили,
Подальше тот мост объезжая.
Болотом веду или темною чащей
Иль порчей коня погублю я;
И каждый клянет меня руганью мстящей, -
Ты первый сказал мне: люблю я!
За это с грядущего занавес мрака
Сниму я, как тучу ненастья:
Ты встретишь Марылю, полюбишь, однако..."
Запел тут петух на несчастье.
Кивнула мне радостно, словно воскресла,
И, облачком утренним тая,
Она на глазах моих тихо исчезла
Над речкой, как мгла золотая.
Смотрю: воз исправен, стоит, где посуше,
Пропали все страхи ночные;
Прошу всех: три раза за грешную душу
Прочесть "Пресвятая Мария".

1819

...

Evelyn:

Всем добрый день!
Предлагаю вашему вниманию еще одну балладу, которую написал Готфрид Август Бюргер «Ленора», перевел ее В. А. Жуковский. Тематика та же, что и у других баллад.



Немного истории:

Готфрид Август Бюргер (нем. Gottfried August Bürger; 31 декабря 1747, Мольмерсвенде — 8 июня 1794, Гёттинген) — немецкий поэт.
Сын пастора. Получил юридическое образование. Один из выразителей идей «Бури и натиска». В литературной деятельности вначале подражал поэтам рококо. Опираясь на фольклорные традиции, создал новый для немецкой литературы жанр серьёзной баллады, введя элементы чудесного, таинственного, иррационального. В его балладах действуют мертвецы, привидения, оборотни.
Образцом нового типа баллады стала «Lenore» («Ленора», (1773), известная в многочисленных переводах и подражаниях (русский одноименный перевод В. А. Жуковского, два вольных подражания Жуковского — «Людмила» и знаменитая «Светлана», вольный перевод П. А. Катенина под названием «Ольга», другие переводы), и близкая к ней баллада «Der wilde Jäger» («Дикий охотник», 1786) и другие.



Образ Леноры, по словам поэта, заимствован из немецкой песни, которую пели в старину за прялкой. Однако фантастическая фабула этой баллады, восходящей к сказанию о мертвом женихе, встречается в фольклоре многих народов.
Сюжет баллады и соответственно образ героини отличаются двуплановостью: исторические события и реальные переживания переключаются автором в сферу вневременной фантастики.
В начале баллады упоминается битва под Прагой 6 мая 1757 г., в которой прусский король Фридрих II разбил войско австрийской императрицы Марии Терезии. Упоминание одного из значительных эпизодов Семилетней войны (1756-1763) придавало балладе подчеркнуто современный характер. О возлюбленном Леноры Вильгельме сказано поэтом скупо:
Бюргер в балладе оттеняет длительность разлуки Леноры с любимым. Семь лет - срок, достаточно часто встречающийся в фольклоре. Для Жуковского, как и для его читателей, существенно осуждение войны как таковой, которая ассоциировалась в русском сознании с недавней победой над Наполеоном.
Автор баллады передает контрастное отчаяние Леноры, которая не находит своего милого в рядах возвращающихся с войны победителей, и радость тех, кто встретил отца, супругу, невесту. Всеобщее ликование усиливает горе героини и толкает ее на отчаянный шаг: не находя сострадания ни у людей, ни у Бога, она проклинает божий свет. Для Леноры утрата возлюбленного равносильна смерти, если погиб он, то и она готова разделить с ним судьбу. Напрасны увещевания матери, которая призывает Ленору смириться; смертным грехом кажутся ей гневные речи дочери, посылающей проклятья небесам. Бюргер в балладе использует еще одну антитезу: бунт дочери и молитвенное смирение матери. Тщетной оказывается попытка матери вызвать ревность Леноры, высказав предположение, что возлюбленный оказался изменником. Любовь и верность Леноры непоколебимы, а за потерю жениха она винит только Бога.
Героиня баллады предстает как сильная личность, ее страстная жажда счастья заставляет отвергнуть реальность мира, созданного несправедливым и жестоким.
На смену реальной действительности возникает не менее страшный мир фантастический. Рождается ли он в воображении героини, или это некая темная сторона бытия, недоступная здравому смыслу, для автора не существенно. Ленора живет в балладе по законам жанра, который стирает грань между вымыслом и реальностью. Героиня находится в состоянии крайнего возбуждения, она грезит наяву, и ее ведения материализуются.
Появление мертвого жениха на коне, скачка с ним будто бы на свадьбу, а оказывается на кладбище - это еще одно испытание Леноры, которое она храбро выдерживает. Разумом она понимает, куда влечет ее жених, но сердце заставляет быть с ним неразлучной.
Во время фантастической скачки в бесконечном ночном пространстве приметы действительности исчезают, более того, само понятие реального времени становится несущественным. Местом действия оказывается вселенская бесконечность, вместо времени - вечность. Соответственно претерпевает изменение образ Леноры, который переключается в символический план, утрачивая бытовые детали. Ленора становится олицетворением женской верности, она способна разделить с суженым его печальную долю. В финале баллады Ленора оказывается между жизнью и смертью.



К "Леноре" многие художники делали иллюстрации, рисовали акварелью, создавали гравюры. Тема оказалась очень плодотворной.
Вот некоторые картинки:




Lenore von Alfred W. Elmore, gemalt 1871.


Если кому-то интересно посмотреть другие рисунки к этой балладе, то вот ссылка:
http://www.gottfried-august-buerger-molmerswende.de/Burger_und_sein_Museum/Rund_um_Burger/Illustrationen/body_illustrationen.html#lenore-ny

*Чтобы побыстрее найти иллюстрации, пройдите по быстрой ссылке, рассположенной на этой страничке слева: Der direkte Weg: Lenore

...

Arven:

Раз, "Ленору" уже разместили, то я предлагаю всеобщему вниманию другую балладу этого же автора.


Готфрид Аугуст БЮРГЕР

ДИКИЙ ОХОТНИК

Трубит охоту рейнский граф:
"Эй, люди! Сбор! Пора, пора!"
Рванулся конь его, заржав,
И челядь скачет со двора.
Лай, визг - по лугу, лесу, полю
Несется псарня вся на волю.

Под солнцем купол дальний рдел
И таял утренний туман.
Воскресный колокол гудел,
Скликая мирных прихожан,
И звуки набожного хора
Текли в лазурь из врат собора.
"Ату, ату! Хватай! Бери!"
На холм, в овраг, вдогон, в обгон!
И вдруг два всадника - смотри! -
К ловцам примкнули с двух сторон.
Был серебристый конь под правым,
Был левый огнекрасно-ржавым.

Мой разум их не мог назвать,
Но сердце угадало вмиг.
Как день, как божья благодать,
Был правый чист и светлолик.
А левый хмур, чернее ночи,
И молнии метали очи.

Счастливый путь и в добрый час,
Да будут небеса щедры!
Когда охота кличет нас,
Милей не может быть игры!"
Так он, по ляжке хлопнув, крикнул,
Подкинул шляпу вверх и гикнул.

Но молвит правый кротко вслед:
"Не будет ныне вам добра.
Твой рог трубит, как вестник бед.
На праздник, в божий храм пора!
И от бесовских искушений
Храни тебя твой добрый гений..."

Тут левый перебил его:
"Не верь глупцу, мой граф, не верь!
Что храм, что праздник для того,
Кем был хоть раз затравлен зверь!
Охота - вот владык забава,
А эти речи скучны, право". -

"Отлично, левый, ты мне люб,
Ты, видно, промаху не дашь!
Лишь тот, кто против зверя глуп,
Предпочитает "Отче наш".
А ты, ханжа, ты можешь злиться,
Но мне угодно веселиться!"

И дальше вскачь - гоп-гоп, гоп-гоп!
"Гони! Хватай! Вперед, вперед!"
И оба всадника - в галоп,
Не отстают ни тот, ни тот.
Вдали мелькнул, гоним тревогой,
Олень, гигант ветвисторогий.

И граф трубит сильней, сильней,
И бег быстрей... Но что там? Стой!
Упали замертво с коней
Один из челяди, другой...
"Пусть дохнут, пусть! Хоть вся орава!
Граф, веселитесь! Ваше право!"

Попрятались в кусты, в хлеба
Зверьки лесов, долин, равнин.
Как вдруг - кого там шлет судьба? -
Навстречу бедный селянин:
"Граф, пощадите, не топчите!
Труд, тяжкий труд наш в этом жите!"

И правый подскакал опять,
И графа просит он добром.
Но левый подстрекает гнать
Без тропок, прямо, напролом.
И внемлет граф, смеясь над правым,
Советам левого лукавым.

"Вон, пес! - рычит он вне себя,
И дыбом конь его встает. -
К чертям! Я затравлю тебя!
Эй, люди, гнать его! Вперед!
А впредь, чтоб неповадно было,
Проучит хлыст мужичье рыло!"

Сказал - и сделал. В рожь, в овсы
Несется вихрем дикий граф,
А следом кони, люди, псы,
Гремя, звеня, летят стремглав.
И топчут в яростной погоне
Мужичью ниву псы и кони.

Заслышав грохот, лай, рога,
Из норки, с поля, из леска
Весь мелкий зверь бежит в луга,
Травим, гоним, но цел пока,
И норовит укрыться в стадо,
Как будто ждет хоть там пощада.

Но слева, справа, с трех сторон
Через овраг, сквозь рощу, лес
Летят охотники вдогон,
Несутся псы наперерез.
И, видя гибель пред собою,
Пастух на землю пал с мольбою:

"Мой господин, помилуй нас!
Не будь, мой господин, суров!
Смотри, тут воду пьет как раз
Скотинка наших бедных вдов!
А бедным - смерть без их коровы!
Не будьте, господин, суровы!"

И правый подскакал опять,
И графа молит кроткий взор.
Но левый подстрекает гнать
Всему и всем наперекор.
И внемлет граф, смеясь над правым,
Советам левого лукавым.

"Перечишь графу, дерзкий пес!
Да хоть бы ты, как брат родной,
С коровой лучшей вместе рос
И мужем был вдове иной -
Открыть вам царствие небесно,
Клянусь, мне было б только лестно!

Эй, люди, вам пожива тут!
Ату, ату! Топчи! Дави!"
И псы хватают, рвут, грызут,
Их морды, лапы - все в крови.
Убит пастух, погибло стадо,
Но сердце графа крови радо.

Затравлен, ранен, от врагов,
Слабея, зверь уходит прочь,
В лесную глубь, где свой покров
Над ним распростирает ночь,
Где, окружен густой дубравой,
Живет отшельник величавый.

Но вслед и лай, и звук рогов,
И лязг, и хохот, и "ату",
И с гиком, с криком сонм врагов
Несется в глушь и в темноту.
Там ждет их на своем пороге
Тот муж святой, живущий в боге.

"Оставь священный наш приют
И осквернять его не смей!
Моля творца, все твари ждут,
Злодей, погибели твоей.
Не предавайся здесь разбою,
Чтоб гром не грянул над тобою!" -

"Там грянет гром, здесь грянет гром
Все это кровь бодрит мою,
И даже на небе седьмом
Я мышь летучую убью!
Ты можешь вместе с богом злиться,
Дурак! Мне любо веселиться".

Он в рог трубит, пугая лес:
"Вперед! Настигнем! Истребим!"
Вдруг муж святой пред ним исчез,
Исчезли сзади все,- кто с ним.
И рев и лай умолкли в чащах,
Пустых и непробудно спящих.

В испуге смотрит граф вокруг,
Кричит - не слышен крик его.
Коня хлестнул - не слышен звук,
Трубит - не слышно ничего.
Он шпорит, сатаной клянется,
Но конь стоит, не шелохнется.

А лес, как черный гроб, угрюм,
Как черный гроб, ужасен лес,
И словно моря дальний шум
Растет в разверстой тьме небес.
И грянул громовым глаголом
Господень глас над мертвым долом:

"Ты святотатец, ты злодей!
Попрал ты дерзко всё и вся -
Творца и тварь, зверей, людей!
И, стоны к небу вознося,
Взывает все ко мне с мольбою,
Чтоб суд свершился над тобою.

Беги же впредь, скачи всегда,
Гонимый дьяволами вон,
Скачи до Страшного суда
На страх владыкам всех времен,
Для коих - трона их подножье
И бог, и все творенье божье!"

И серно-желтый едкий дым
Окутал лес и небосвод,
И страх овладевает им,
Сжимает, душит и грызет.
Пред ним клубится мрак зыбучий,
За ним несется вихрь колючий.

Бушует вихрь, клубится мрак...
Вдруг из земли, сквозь дым и тьму,
Гигантский поднялся кулак,
Когтит его, грозит ему.
Ух! Смерть ему в затылок дышит.
Ух! Он спиной глядит и слышит.

Зеленый, красный, желтый свет
Кругом дрожит, горит огнем.
Тому огню пределов нет,
И бесы, бесы вьются в нем!
Гудя, раскрылась грудь земная,
И сотни псов изверглись лая.

От страха воя, мчится он,
Самою смертью прочь гоним,
И вкривь и вкось, в угон, вдогон
Весь ад несется вслед за ним:
По воздуху - в часы ночные,
Подземной тьмой - в часы дневные.

От бега встречным ветром он
К затылку вывернут лицом.
Он чудищ видеть обречен,
Зажатый их полукольцом.
Он видеть должен - весь в их власти -
Хватающие сзади пасти.

Так вот о вечном беге том,
О той охоте страшный сказ,
Чей оглушает гул и гром
Развратника в полночный час.
Их все охотники слыхали.
Но все ль признаются? - Едва ли.

Пер. с нем. В. Левика

...

Ми-ми:

ПОКЛОННИКАМ ПОЭЗИИ!

СТИХОВ, БАЛЛАД И ПОЭМ СО СТРАШНЫМ СЮЖЕТОМ ПРО ПРИВЕДЕНИЯ, МЕРТВЕЦОВ И ВОЛШЕБСТВО ОЧЕНЬ МНОГО И МЫ ВСЮ НЕДЕЛЮ РАЗВЛЕКАЛИСЬ ЛУЧШИМИ ОБРАЗЦАМИ КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ. ПРОДОЛЖИМ И ДАЛЬШЕ.


Нет, нет, не изменились! Ждем что-нибудь новенькой к научной выкладке Арвен, окунувшей нас в историю вампиров с древности до наших дней. Послушать новые мысли на эту тему будет очень интересно! (Я так увлеклась, что созрела даже посмотреть "Дневники вампиров"!)


Немецкий романтизм дал лучшие образцы на тему страшных историй, колдовства и т.д.
А вы знаете, что с подачи Гейне Теофиль Готье написал для композитора Адана историю Жизели, ставшей вилисой (привидением). Второй акт балета бывает жутковато смотреть местами, если постановку осуществляет талантливый художник. А содержание вполне отвечает нашей теме. Чтобы не повторяться, процитирую свой роман "Жизель до и после смерти"


Посмотрите момент первого появления Жизели-призрака в первую ночь после смерти. На кладбище собираются вилисы и из земли поднимается призрак. По взмаху волшебного жезла королевы вилис Мирты Жизель оживает в образе вилисы и танцует. Этот момент и ее безумное отчаянное кружение всегда вызывают у меня слезы. В театре Ла Скала так же как и в Мариинском театре, Жизель поднимается из земли на могиле.

...

Arven:

Я вновь приволокла кое-что интересненькое из творчества Адама Мицкевича

ЛИЛИИ

(из народной песни)

Беда стряслась нежданно -
Убила пани пана,
В лесной зарыла чаще
Над речкою журчащей,
Сажала клубни лилий
И пела на могиле:
"Растите так высоко,
Как пан зарыт глубоко,
Как он зарыт глубоко,
Так вам расти высоко".
Вся в брызгах крови алой
Мужеубийца встала,
Бежит, по рощам рыщет,
По склонам и по долам.
Стемнело. Ветер свищет
Во мраке невеселом.
Прокаркал ворон в ухо,
Заухал филин глухо.
Избушка на поляне,
Ручей и старый бук.
К избушке мчится пани,
Стучится в дверь - тук-тук!
"Кто там?" - И на пороге
Отшельник с ночником.
Она, крича в тревоге,
Как дух, ворвалась в дом.
Лицо бело, как иней,
Безумный взор горит,
Рот искривился синий,
Хохочет: "Муж! Убит!"
"Постой, Господь с тобою.
Что бродишь дотемна
Ненастною порою
В глухом лесу одна?"
"Мой замок за кудрявым
Леском, у синих вод.
На Киев с Болеславом
Ушел мой муж в поход.
И нет о нем ни слова.
Проходит год, года.
Стезя добра сурова,
А я ведь молода.
Был грех - пришла тревога:
Что станется со мной?
Король карает строго.
Ах, едет муж домой!
Узнает муж немного!
Вот кровь! гляди! вот нож!
А мужа нет... Ну что ж,
Старик, я все сказала,
Сними же грех с души,
Тоску души усталой
Молитвой заглуши.
Приму я муки ада,
На казнь пойду за грех,
Одно мне только надо -
Позор мой скрыть от всех".
Ответил схимник старый:
"Тебя не совесть жжет,
Страшишься только кары?
Не бойся - все сойдет,
Будь весела, беспечна,
Жить этой тайне вечно,
Так, знать, судил нам Бог,
Смолчишь - и все в секрете.
Муж рассказать бы мог,
Да нет его на свете".
Обрадовалась пани,
За дверь - и на поляне,
Домой во мраке ночи
Помчалась что есть мочи.
Навстречу дети: "Мама! -
Твердят они упрямо, -
Послушай, где отец?"
"Мертвец? Где? Ах, отец? -
И молвит наконец: -
Отец ваш там у бора.
Домой придет он скоро".
Прождали вечер дети,
Ждут и второй, и третий,
Неделю погрустили
И наконец забыли.
Но пани не забыла,
Все время в мыслях грех
И комом в горле смех,
А сердцу все постыло.
Все ночи до утра
Ей не сомкнуть ресницы:
Кто там к дверям светлицы
Приходит со двора?
И слышно на рассвете:
"Я здесь! Я с вами, дети".
Вновь утро. Вновь уныло
И снова в мыслях грех,
И комом в горле смех,
А сердцу все постыло.
"Что это? Стук копыт?
Эй, Ганка, - за ворота!
Я слышу, мост гудит.
Неужто едет кто-то?
Взгляни, кто скачет там?
Быть может, гости к нам?"
"Да, вижу их на склоне,
Хотя в тумане даль,
Ржут вороные кони,
Сверкает сабель сталь.
Да, едут! Как нежданно!
Ах, это братья пана?"
"Привет! Мы снова вместе!
Встречай нас честь по чести!
Где брат наш?" - "Брата нет.
Покинул этот свет".
"Давно ли?" - "Год уж минул,
Как он в сраженье сгинул".
"Не верь! Все это бред!
Войны в помине нет.
Он жив, забудь же горе,
Увидишь мужа вскоре".
Как пани побледнела,
На миг обмякло тело,
В глазах застыл испуг,
Смятенье и тревога.
"Где мертвый?.. Где супруг?"
Пришла в себя немного;
Приняв пристойный вид,
Она гостям твердит:
"Где муж мой? где мой милый?
Так жду - нет больше силы!"
"Он с нами был вначале,
Но поспешил тотчас
Твои унять печали,
Достойно встретить нас.
Он будет завтра дома.
Пошел кружным путем,
Дорогой незнакомой.
Немного подождем,
На поиски пошлем.
Он будет завтра дома".
Послали челядь в лес,
Все тщетно - брат исчез.
День ждали, не дождались,
В слезах домой собрались.
Но пани у порога:
"Родные, хоть немного
Прошу вас обождать.
В дороге что за счастье -
Осеннее ненастье?
Глядите - дождь опять".
Ждут, ждут - не видно брата,
Промчалась без возврата
Зима. Все жду и ждут:
Придет весной, быть может?
А брата черви гложут,
Цветы над ним растут,
Так выросли высоко,
Как он лежит глубоко.
Ждут братья, и домой
Не тянет их весной.
Хозяйство тут завидно,
Хозяйка миловидна.
Пора бы в путь собраться,
Нет, ждут, как прежде, братца,
Прошла весна, и к лету
О нем помину нету.
Хозяйство тут завидно,
Хозяйка миловидна,
Вдвоем тут загостились,
Вдвоем в нее влюбились.
Надежды не помогут,
Сомнений не избыть,
Вдвоем с ней жить не могут,
А без нее - не жить!
Чтоб все решить по чести,
Идут к невестке вместе.
"Хотим промолвить слово,
Не будь же к нам сурова.
Уже почти что год
Мы брата ждем напрасно,
Ты молода, прекрасна,
Но молодость пройдет,
Пусть нелегка утрата,
Возьми за брата - брата".
Они умолкли оба,
Их стала ревность жечь,
В глазах сверкнула злоба,
Бессвязной стала речь,
В сердцах вражда до гроба,
Рука сжимает меч.
Невестка, видя это,
Не в силах дать ответа
И просит обождать.
Она бежит опять
Туда, где на поляне
Ручей и старый бук.
К избушке мчится пани,
Стучится в дверь - тук-тук!
И старику с начала
Всю правду рассказала.
Как быть, скажи, отец?
Объяла братьев злоба:
Они милы мне оба;
Так с кем же - под венец?
Есть дети, есть достаток,
Есть деревень с десяток,
Хотя живется хуже,
Чем я жила при муже.
Мне счастья Бог не судит,
Замужества не будет.
Чуть ночь - опять кошмары:
Едва сомкну ресницы,
Трах! - настежь дверь светлицы,
Вскочу - и ухо слышит,
Как он идет, как дышит,
Мне слышен шаг, отец,
Я вижу - он... мертвец!
Склонился к изголовью
С ножом, залитым кровью,
Из пасти искры сыплет,
Меня терзает, щиплет.
Ах, что это за страх!
Не жить мне в тех стенах,
Мне счастья Бог не судит,
Замужества не будет!"
Сказал ей схимник старый:
"Злодейства нет без кары,
Но, слыша покаянье,
Смягчает Бог страданье.
Такое знаю слово -
Чудотворящий знак:
Захочешь - муж твой снова
Вернется в мир. Ну, как?
"Воскреснет? Боже правый!
Нет! только не сейчас!
Навеки нож кровавый
Разъединяет нас.
Пусть я достойна кары,
Снесу любые кары,
Но только б не кошмары.
Все брошу - дом, веселье -
И в монастырской келье
От всех укроюсь глаз.
Но это!.. Боже правый!
Нет, только не сейчас!
Навеки нож кровавый
Разъединяет нас!"
Вздохнул старик в печали,
Лишь слезы замерцали,
И заслонил старик
Ладонью скорбный лик.
"Ступай, венчайся в храме,
Мертвец навеки в яме.
Себя ты не тревожь,
Он канул в мрак унылый,
Не выйдет из могилы,
Пока не позовешь".
"Но как мне быть, отец?
Но с кем же - под венец?"
"Вернейшая дорога -
Отдаться воле Бога.
Чуть свет, с росою ранней,
Пусть братья на поляне
Цветов нарвут и вместе
Сплетут венки невесте,
На них оставят метку -
Тесемку или ветку,
Пусть в алтаре положат,
И тут Господь поможет:
Чей ты венок возьмешь,
С тем под венец пойдешь".
Обрадовалась пани:
Скорее - под венец!
Не страшен ей мертвец,
Все решено заране:
Во сне ли, наяву -
Его не призову!
Повеселела пани,
За дверь - и на поляне,
Домой во мраке ночи
Помчалась что есть мочи.
Мелькает лес, поляны,
Захватывает дух,
И ловит чуткий слух
Какой-то шепот странный.
Кто это там, незваный?
Ночная шепчет глушь:
"Я муж твой! Слышишь? Муж!"
Чу! Снова шепот странный.
Бегом! Все как во сне,
Мурашки по спине,
Как страшен мрак бездонный.
Кто это? В чаще стоны.
И снова шепчет глушь:
"Я муж твой! Слышишь? Муж!"
Час близится. В усадьбе
Приготовленья к свадьбе,
Во двор выходят братья,
Невеста в белом платье
Стоит среди подруг
И в их толпе веселой
Идет под свод костела,
Берет венок. Застыли
В молчанье все вокруг.
Венок сплетен из лилий!
"Не ты ли сплел? Не ты ли?
Кто? Кто же мой супруг?"
Выходит старший брат,
Смеется, пляшет, рад,
Пылают щеки маком.
"Он мой, венок! Он мой!
Моей сплетен рукой,
Моим отмечен знаком -
Приметною тесьмой!
Он мой, он мой, он мой!"
"Ложь! - закричал второй. -
Пойдемте все из храма
К могиле над рекой,
Туда пойдемте прямо,
Где собственной рукой
Цветы сорвал я в чаще
Над речкою журчащей.
Он мой, он мой, он мой!"
В неукроимой страсти
Так братья горячи!
Схватились за мечи
И рвут венок на части.
Жестокий вспыхнул бой.
"Он мой, он мой, он мой!"
Дверь настежь. Вмиг погасло
Во всех лампадах масло,
И, в саване до пят, -
Знакомая фигура
Возникла - все дрожат,
Возникла - смотрит хмуро.
И - голос гробовой:
"Венок не ваш, а мой!
Цветы - с моей могилы,
Меня венчай, прелат!
Жена! Я здесь - твой милый,
Твой муж! А вам я - брат!
Спасетесь вы едва ли:
Мои цветы вы рвали.
Я здесь. Я муж и брат.
Вас обуяла злоба.
Я к вам пришел из гроба,
Теперь идемте в ад!"
Постройка задрожала,
Обрушился портал,
Разверзлась глубь провала,
И рухнул храм в провал.
Над ним, как на могиле,
Белеют чаши лилий
И так растут высоко,
Как пан лежит глубоко.

...

Ми-ми:

Вот это да-а-а! Арвен - тебе сегодня пальму первенства! Лилии с могилы меня доконали! Я так и думала, что муж победит! Только не могу понять, а что же братья виноватыми стали? за что? вели себя прилично, решили взять на себя заботу о детях, вдове и усадьбе... Ну, спорили, так это любые женихи за невесту борются... Они же ее не соблазняют, а в церковь ведут. Вот насчет братьев я не согласна. А жена как сама то не проговорилась! Она вела себя неадекватно от страха. За грех надо расплачиваться!

Я надеюсь, что про вампиров мы еще услышим! Lady Maya! В любой удобный день - ждем!

...

Танюшка:

Чем-то эта баллада мне напомнила Пушкинского Дон Жуана из "Маленьких трагедий"... Хотя, по большому счёту, такие сюжеты перекликаются везде и всюду...

...

Arven:

Вот, пожалуйста, новое творение - на сей раз (как и заказывали) про вампиршу

И. В. Гёте

Коринфская невеста


Из Афин в Коринф многоколонный
Юный гость приходит, незнаком, —
Там когда-то житель благосклонный
Хлеб и соль водил с его отцом;
И детей они
В их младые дни
Нарекли невестой с женихом.


Но какой для доброго приема
От него потребуют цены?
Он – дитя языческого дома,
А они – недавно крещены!
Где за веру спор,
Там, как ветром сор,
И любовь и дружба сметены!


Вся семья давно уж отдыхает,
Только мать одна еще не спит,
Благодушно гостя принимает
И покой отвесть ему спешит;
Лучшее вино
Ею внесено,
Хлебом стол и яствами покрыт.


И, простясь, ночник ему зажженный
Ставит мать, но ото всех тревог
Уж усталый он и полусонный,
Без еды, не раздеваясь, лег,
Как сквозь двери тьму
Движется к нему
Странный гость бесшумно на порог.


Входит дева медленно и скромно,
Вся покрыта белой пеленой:
Вкруг косы ее, густой и темной,
Блещет венчик черно-золотой.
Юношу узрев,
Стала, оробев,
С приподнятой бледною рукой.


«Видно, в доме я уже чужая, —
Так она со вздохом говорит, —
Что вошла, о госте сем не зная,
И теперь меня объемлет стыд;
Спи ж спокойным сном
На одре своем,
Я уйду опять в мой темный скит!»


«Дева, стой, – воскликнул он, – со мною
Подожди до утренней поры!
Вот, смотри, Церерой золотою,
Вакхом вот посланные дары;
А с тобой придет
Молодой Эрот,
Им же светлы игры и пиры!»


«Отпусти, о юноша, я боле
Непричастна радости земной;
Шаг свершен родительскою волей:
На одре болезни роковой
Поклялася мать
Небесам отдать
Жизнь мою, и юность, и покой!


И богов веселых рой родимый
Новой веры сила изгнала,
И теперь царит один незримый,
Одному распятому хвала!
Агнцы боле тут
Жертвой не падут,
Но людские жертвы без числа!»


И ее он взвешивает речи:
«Неужель теперь, в тиши ночной,
С женихом не чаявшая встречи,
То стоит невеста предо мной?
О, отдайся ж мне,
Будь моей вполне,
Нас венчали клятвою двойной!»


«Мне не быть твоею, отрок милый,
Ты мечты напрасной не лелей,
Скоро буду взята я могилой,
Ты ж сестре назначен уж моей;
Но в блаженном сне
Думай обо мне,
Обо мне, когда ты будешь с ней!»


«Нет, да светит пламя сей лампады
Нам Гимена факелом святым,
И тебя для жизни, для отрады
Уведу к пенатам я моим!
Верь мне, друг, о верь,
Мы вдвоем теперь
Брачный пир нежданно совершим!»


И они меняются дарами:
Цепь она спешит златую снять, —
Чашу он с узорными краями
В знак союза хочет ей отдать;
Но она к нему:
«Чаши не приму,
Лишь волос твоих возьму я прядь!»


Полночь бьет – и взор, доселе хладный,
Заблистал, лицо оживлено,
И уста бесцветные пьют жадно
С темной кровью схожее вино;
Хлеба ж со стола
Вовсе не взяла,
Словно ей вкушать запрещено.


И фиал она ему подносит,
Вместе с ней он ток багровый пьет,
Но ее объятий как ни просит,
Все она противится – и вот,
Тяжко огорчен,
Пал на ложе он
И в бессильной страсти слезы льет.


И она к нему, ласкаясь, села:
«Жалко мучить мне тебя, но, ах,
Моего когда коснешься тела,
Неземной тебя охватит страх:
Я как снег бледна,
Я как лед хладна,
Не согреюсь я в твоих руках!»


Но, кипящий жизненною силой,
Он ее в объятья заключил:
«Ты хотя бы вышла из могилы,
Я б согрел тебя и оживил!
О, каким вдвоем
Мы горим огнем,
Как тебя мой проникает пыл!»


Все тесней сближает их желанье,
Уж она, припав к нему на грудь,
Пьет его горячее дыханье
И уж уст не может разомкнуть.
Юноши любовь
Ей согрела кровь,
Но не бьется сердце в ней ничуть.


Между тем дозором поздним мимо
За дверьми еще проходит мать.
Слышит шум внутри необъяснимый
И его старается понять:
То любви недуг,
Поцелуев звук,
И еще, и снова, и опять!


И недвижно, притаив дыханье,
Ждет она – сомнений боле нет —
Вздохи, слезы, страсти лепетанье
И восторга бешеного бред:


«Скоро день – но вновь
Нас сведет любовь!»
«Завтра вновь!» – с лобзаньем был ответ.


Доле мать сдержать не может гнева,
Ключ она свой тайный достает:
«Разве есть такая в доме дева,
Что себя пришельцам отдает?»
Так возмущена,
Входит в дверь она —
И дитя родное узнает.


И, воспрянув, юноша с испугу
Хочет скрыть завесою окна,
Покрывалом хочет скрыть подругу;
Но, отбросив складки полотна,
С ложа, вся пряма,
Словно не сама,
Медленно подъемлется она.


«Мать, о мать, нарочно ты ужели
Отравить мою приходишь ночь?
С этой теплой ты меня постели
В мрак и холод снова гонишь прочь?
И с тебя ужель
Мало и досель,
Что свою ты схоронила дочь?


Но меня из тесноты могильной
Некий рок к живущим шлет назад,
Ваших клиров пение бессильно,
И попы напрасно мне кадят;
Молодую страсть
Никакая власть,
Ни земля, ни гроб не охладят!


Этот отрок именем Венеры
Был обещан мне от юных лет,
Ты вотще во имя новой веры
Изрекла неслыханный обет!
Чтоб его принять,
В небесах, о мать,
В небесах такого бога нет!


Знай, что смерти роковая сила
Не могла сковать мою любовь,
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь!
И, покончив с ним,
Я пойду к другим, —
Я должна идти за жизнью вновь!


Милый гость, вдали родного края
Осужден ты чахнуть и завять,
Цепь мою тебе передала я,
Но волос твоих беру я прядь.
Ты их видишь цвет?
Завтра будешь сед,
Русым там лишь явишься опять!


Мать, услышь последнее моленье,
Прикажи костер воздвигнуть нам,
Свободи меня из заточенья,
Мир в огне дай любящим сердцам!
Так из дыма тьмы
В пламе, в искрах мы
К нашим древним полетим богам!»

...

Lady Maya:

Ми-ми писал(а):

у меня, конешно, не столь фундаментально богатые, классически признанные варианты) какие вы здесь выкладываете (шарман!), но могу поделиться частью переписки с одним оч. интересным партнером на другом форуме))))

404-й

Красный бархат у шеи
Нежная кожа,
Тусклый отсвет камеи.
Я осторожен
Крылья воздух разрежут.
Клеймо поцелуя.
Зов твоей крови нежен.
И запах волнует.

Волосы гладкой волной
Стекают на плечи,
Шепот: останься со мной.
Ты гасишь все свечи.
В сильных, жестких руках
Таешь, покорна.
Смерть на вампира клыках,
Красное в черном.

---------------------------

Красное в черном..ах!

Я опоздала укрыться..
Чувствую холод в крови
И блаженство - забыться..
Но неужели,
Мой ангел жестокий,
Ты меня бросишь
Лежать одиноко?
Гордую голову
Ближе ко мне наклони,
Мертвой звездою
В глаза мои загляни,
Дай мне тело своё
И холодную кровь -
Чтоб до конца познать
Вампира любовь!..

и не судите строго, плииз!))) *сделала малый реверанс*

...

Vlada:

Майя. а мне очень нравятся стихи, которые ты выложила!
Арвен, ты прямо закидала нас балладами! Это популярные классические сюжеты

...

Arven:

Да, я такая!!!
Теперь вот я вас всех "побалую" Шарлем Бодлером...

МЕТАМОРФОЗЫ ВАМПИРА

Красавица, чей рот подобен землянике,
Как на огне змея, виясь, являла в лике
Страсть, лившую слова, чей мускус чаровал
(А между тем корсет ей грудь формировал):
"Мой нежен поцелуй, отдай мне справедливость!
В постели потерять умею я стыдливость.
На торжествующей груди моей старик
Смеется, как дитя, омолодившись вмиг.
А тот, кому открыть я наготу готова,
Увидит и луну, и солнце без покрова.
Ученый милый мой, могу я страсть внушить,
Чтобы тебя в моих объятиях душить;
И ты благословишь свою земную долю,
Когда я грудь мою тебе кусать позволю;
За несколько таких неистовых минут
Блаженству ангелы погибель предпочтут".

Мозг из моих костей сосала чаровница,
Как будто бы постель - уютная гробница;
И потянулся я к любимой, но со мной
Лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной;
Я в ужасе закрыл глаза и содрогнулся,
Когда же я потом в отчаянье очнулся,
Увидел я: исчез могучий манекен,
Который кровь мою тайком сосал из вен;
Полураспавшийся скелет со мною рядом,
Как флюгер, скрежетал, пренебрегая взглядом,
Как вывеска в ночи, которая скрипит
На ржавой жердочке, а мир во мраке спит.

...

Vlada:

Хорошо, что я никогда не интересовалась Бодлером

...

Arven:

Не понравился???
Тогда вернусь к российским авторам.

Александр Блок

ЗА ГРОБОМ

Под землей есть тайная пещера,
Там стоят высокие гробницы,
Огненные грезы Люцифера,
Там блуждают стройные блудницы.

Ты умрешь бесславно иль со славой,
Но придет и властно глянет в очи
Смерть, старик угрюмый и костлявый,
Нудный и медлительный рабочий.

Понесет тебя по коридорам,
Понесет от башни и до башни.
Со стеклянным, выпученным взором,
Ты поймешь, что это сон всегдашний.

И когда, упав в твою гробницу,
Ты загрезишь о небесном храме,
Ты увидишь пред собой блудницу
С острыми жемчужными зубами.

Сладко будет ей к тебе приникнуть,
Целовать со злобой бесконечной.
Ты не сможешь двинуться и крикнуть...
Это все. И это будет вечно.

...

Vlada:

Это один из моих любимых поэтов! Спасибо!

...