Лучшее из созданного Богом (Исторический детектив, 18+)

Привет!
Да, люди жили, может, и гораздо беднее, но гораздо радостнее. Сала и картошки в мундирах вполне хватало для безудержного веселья.
Это очень характерно для маленьких городков, где все знают друг друга.
вот нам и предстоит узнать - кто именно
_________________

 » Глава 6

Ронск, март 1930 года
Умниковы сидели за завтраком. За окном было ещё темно, и кухарка Марфуша зажгла над столом зелёную керосиновую лампу. Здесь – в бывшем флигеле для прислуги – нашли приют последние вещи, оставшиеся от немалого состояния этого известного рода филантропов и меценатов. Поблескивало красное дерево буфета восемнадцатого века, в нише которого стоял серебряный самовар, а за стеклом верхнего шкафа виднелся мейсенский столовый сервиз. Семья ела кашу из фарфоровых тарелок серебряными ложками с личной монограммой из приданого Евдокии Степановны. За исключением ещё кое-каких мелочей и роскошного шредеровского рояля, вся остальная обстановка осталась в особняке Умниковых, в котором после революции разместился Ронский райисполком. Впоследствии мебель частично сломали и сожгли, что-то разворовали, ну а что-то доживало свои дни в кабинетах новой власти.
Флигель отделили от райисполкома забором, но всё равно бросалось в глаза, что когда-то они составляли единый архитектурный ансамбль. До революции здесь был хозяйственный двор, но здание конюшен было разобрано в суровом девятнадцатом году на дрова, да и сам флигель тогда уцелел только потому, что был кирпичным.
– Объясни мне, Иван, зачем тебе ехать в Выдриху? – по-французски возмущалась Евдокия, чтобы кухарка Марфуша не подслушала разговор.
– Мой друг, я должен помочь активу сельсовета справиться со столь непростой ситуацией. К тому же скоро начнётся посевная, а я, в отличие от моих товарищей, дипломированный агроном, – также по-французски терпеливо пояснил Иван взвинченной жене. – Могу и что-то дельное посоветовать.
– Но в Выдрихе очень напряжённая обстановка. В очередях рассказывают, что по сёлам ходит какой-то юродивый и говорит, что колхозы от антихриста, и призывает выступать против них.
– Вот я и поговорю с людьми, чтобы перестали слушать контрреволюционную пропаганду. Выдриха – бывшее село рода Умниковых. Там все хорошо меня знают – должны прислушаться. А ты бы поменьше себя беспокоила сплетнями Марфуши.
– Если я заткну уши, разве что-то изменится? На базаре бабы шепчутся, что в деревнях массово арестовывают трудолюбивых крестьян, а вовсе не кулаков. Грабят подчистую, отбирая продукты и вещи. Уполномоченные раздевают их и сразу же натягивают одежду на себя. Ради такого счастья для народа ты когда-то отдал своё состояние и моё приданое большевикам? Надо было уезжать после революции к тёте Лотте в Швецию, как это сделал мой брат, а не пачкать руки об эту мерзость, что называется советской властью.
– Дунечка, это всего лишь перегибы на местах – нельзя, не ошибаясь, построить социализм. Как и человек, новый мир не может появиться на свет без мук и крови.
– Сказала бы я, на каких местах, но не хочу уподобляться тому быдлу, которое крестьян запирало на несколько дней в ледяном амбаре без еды и питья до тех пор, пока они не подпишут заявление на вступление в колхоз. А в Выдрихе уполномоченный Супонин вообще приставлял людям к виску пистолет. Как можно было поставить во главе сельхозпредприятия (как бы оно ни называлось) человека, который половину жизни чистил конюшни, а вторую – горлопанил на митингах за партию, которая столь возвысила этого никчемного мерзавца.
– Дорогая, он председатель сельсовета, а не колхоза.
– И что это меняет? Знаю я ваш лозунг «Кто был никем, тот станет всем». Но ведь ты умный человек, Иван, и прекрасно понимаешь: кто был – никем, так никем и останется. Для начала этот анфан террибль, чтобы выслужиться, силком загонял людей в колхоз, сводя с их дворов всю скотину, а потом подвёл под арест и высылку десятки семей, которые всего лишь хотели свободно трудиться. Изверг, моральный урод. И ты едешь его защищать?
– Дунечка, Супонин, конечно, допустил ошибку, но он ведь заботился о выполнении курса партии на коллективизацию. Тем более нужно в столь непростой ситуации поддержать коммунистов Выдрихи и помочь организовать первую колхозную посевную.
– Боюсь, как бы дело не закончилось судом Линча. До коллективизации Выдриха была процветающим, богатым селом, а теперь крестьяне стали нищими. Иван, прошу тебя, не лезь в это дело. Пусть Супонин за свои преступления отвечает сам. Он заслуживает средневековой казни через четвертование.
– Как я могу спрятаться за чужой спиной? Первый секретарь райкома должен всегда принимать удар на себя. К тому же я сообщил в окружной комитет партии, что в сложившихся обстоятельствах мы пока не можем выработать правильной линии поведения. И товарищи прислали нам на помощь представителя окружкома. Суланин Игорь Михайлович на вчерашнем заседании предложил выехать на место, чтобы личной агитацией воздействовать на несознательных людей, разоблачив в их глазах распоясавшихся подкулачников.
– Идиоты! Воздействовать на грозящий взорваться паровой котёл уговорами? И как этим людям до сих пор удаётся удерживать власть в руках? Моя бедная Россия!
– Дунечка, ты слишком эмоционально реагируешь на ситуацию. Да и не одни мы едем в Выдриху. Нас будет сопровождать милиция. Филимон машину выделил, чтобы мы быстрее обернулись.
Супруги спорили, забыв про завтрак. Между родителями неохотно ковырялась в каше семнадцатилетняя Сима.
– Мама, – укоризненно вмешалась она в разговор. – Вы рассуждаете несознательно. А между тем, коллективно хозяйствовать выгодно – это вам любой экономист скажет.
– Симочка, – рассердилась Евдокия Степановна, – придержи язык. Я ничего не понимаю в коллективном хозяйстве, но предчувствую опасность. Разъяренный крестьянин способен на беспощадный бунт. И как бы твоему отцу не попасться под горячую руку – милиционер тогда не спасёт.
С улицы послышался сначала звук клаксона автомобиля, а потом на дорожке к дому появился Филимон Сафонов: бравый весельчак, бывший буденовец, ныне председатель Ронского райисполкома.
– Что-то вы долго снедаете, Умниковы, – бодро вошёл он в столовую. – Обкомовский товарищ совсем околел в машине. Наверное, Марфушка кашу невкусную сварганила.
Домработница Марфуша, сразу же показавшись из кухни, обиженно возразила:
– Каша у меня завсегда вкуснючая. Это господа трындят не по-нашему – всё уже остыло.
– Мы уже давно не господа, Марфуша, – с досадой поправила её Евдокия Степановна.
– А без разницы – хоть горшками называйтесь. Только кашу нужно есть горячей. А то балабонють и балабонють…
– А ну-ка, дай мне своего варева – оценить!
Филимон, скинув кожанку, без церемоний уселся за стол. Он был умным человеком. И ему не надо было присутствовать при разговоре супругов, чтобы понять, о чём они толковали
– Объедение твоя каша, Марфуша, – моментально проглотил он содержимое тарелки и, взглянув на расстроенную хозяйку дома, веско заявил: – Надо ехать, надо. Ивана уважают в Выдрихе – помнят, что ещё до революции он открыл там школу, построил больницу, а потом и вовсе отдал местным крестьянам свою землю. Иначе быть большой беде. Я с ним поеду. В случае чего – подсоблю. Как-нибудь сообща уломаем выдренских кулацких подпевал прекратить бузу.
Мать с дочерью инстинктивно обнялись, наблюдая, как отец одевается в потрёпанную кожанку.
– Когда же наконец-то отменят этот маскарадный костюм, – с болью буркнула себе под нос Евдокия Степановна. – До тошноты надоел – не могу на него смотреть.
– Мама, кожанки – один из символов нашей революции, – нахмурилась Симочка, но, увидев осунувшееся лицо матери, смягчилась. – Не волнуйтесь. Всё будет хорошо.
– Ах, девочка моя, не может быть хорошо, когда всё настолько плохо.
И Евдокия Степановна под укоризненным взглядом дочери перекрестила спины уходящих мужчин.
– Мама, ну что вы… сколько раз говорить – Бога нет.
– Девочка моя, у нас с тобой осталась только одна надежда, что Он есть.
– Там же будет милиция. Они никого не подпустят к папе.
Сима отправилась в школу. Дорога проходила мимо центральной городской площади. Здесь напротив внушительного храма Святой Троицы, когда-то шумели торговые ряды и устаивались городские ярмарки. При советской же власти проходили физкультурные парады, массовые гуляния и праздничные демонстрации. Заброшенный храм с покосившимся крестом представлял собой жалкое зрелище, и городские власти не раз поднимали вопрос о его сносе, но всё не доходили руки. Как-то, когда в храме ещё проводились богослужения, в пасхальную ночь местные комсомольцы скандировали под его стенами, заглушая пение церковного хора: «Бога нет! Религия – опиум для народа!» Стояла вместе со всеми, самозабвенно выкрикивая речёвку, и одна из первых пионерок Ронска – Сима Умникова. После того, как кто-то из особо рьяных атеистов бросил в окно взрывчатку и покалечил пять человек, храм было решено закрыть во избежание новых жертв среди несознательных граждан.
Но сегодня… утренний разговор родителей произвёл на девушку неизгладимое впечатление. Она была уверена, что с отцом ничего не случится и опасения матери напрасны, но странное гнетущее чувство волной поднималось откуда-то изнутри, сводя судорогой живот и оставляя мерзкий привкус на губах. Тогда Серафима ещё не знала, что этот жуткий предвестник опасности в дальнейшем не раз будет спасать её, казалось бы, от неминуемой гибели. Но в то утро девушка испытала его впервые. С неожиданной мольбой она посмотрела на покосившийся крест колокольни.
«Пожалуйста, если ты есть, спаси моего отца! И я уверую, уверую в тебя!»
Сима очень любила родителей – таких разных, вечно спорящих, и нежно заботящихся друг о друге. Но если к матери она относилась с лёгкой снисходительностью, то отца боготворила, считая его истинным рыцарем революции – её бескорыстным, преданным и смелым паладином. Она знала, что жители Ронска восхищаются отцом, уважают его, а многие женщины втайне влюблены в черноволосого красавца с безукоризненными манерами. Увы, Симочка мало что унаследовала от фамильной красоты Умниковых, кроме чёрных бровей и синих пронзительных глаз.
Весь день она находилась в напряжении, плохо понимая, о чём толкуют учителя, за что и получила несколько резких замечаний.
По окончании последнего урока, они с Кларой Сафоновой вышли из школы. Обычно смешливая подружка тоже была непривычно мрачной.
– Как, по-твоему, они уже вернулись из Выдрихи? Ведь прошло столько времени. До села на машине можно добраться за полчаса.
– Наверное, вернулись. Давай зайдём в райисполком к твоему отцу и узнаем, – предложила Сима.
В райком партии Сима соваться побоялась. Вечно занятый отец не приветствовал появление дочери на рабочем месте. А вот дядя Филимон всегда был рад подружкам и приберегал для них «гостинчик» – по кусочку сахара.
Бывшая полугимназия, а теперь общеобразовательная школа находилась в десяти минутах ходьбы от бывшего дома Умниковых.
Девушки подошли к райисполкому как раз в тот момент, когда из-за угла Мещанского проезда (будущей улицы Павших комиссаров), задребезжав колёсами по мостовой, медленно вывернула телега, которой управлял старик.
Что-то было в ней странное – такое, что заставило девушек, затаив дыхание, приглядеться внимательнее. Это потом они поняли, что их тогда насторожило: очертания тел под пропитавшейся кровью рогожей. За первой телегой вплотную следовала вторая, за ней третья. Они остановились у входа в райисполком, и крик вырвался из груди Симы, когда она заметила вывалившуюся из-под рогожи чью-то руку, показавшуюся ей чёрной.
Вокруг мгновенно собралась горестно запричитавшая толпа, и тут застывшая в ужасе Сима увидела мать. Евдокия Степановна выбежала из дома с непокрытой головой и в домашнем платье – чего до этого страшного дня не позволила бы себе никогда.
С каменным лицом женщина приблизилась к первой телеге.
– Покажи мне его, Аким, – жёстко приказала она.
И тут все увидели, как старик, сняв шапку, степенно опустился перед ней на колени. Смахивая слёзы с морщинистых щёк, он взмолился:
– Барыня, матушка наша Евдокия Степановна, прости ты нас дураков тёмных, Христа ради! Ровно бесы разум-то помрачили! Не надо тебе на него глядеть.
– Покажи!
Сима и представить не могла, что мать может говорить таким тоном: ледяным, неприязненным и настолько властным, что старик, тяжело поднявшись с колен, подчинился приказу.
– Только смотреть здесь не на что…
Он приоткрыл перед женщиной рогожу, Евдокия Степановна заглянула под край, а потом… толпа потрясенно ахнула. Все увидели, как в какие-то доли минуты черноволосая женщина стала седой.
Громко закричав, Сима бросилась к матери, испуганно обняв и гладя за плечи. В этом порыве уже тогда проявилась одна из главных черт её характера – превозмогая собственную боль, она кинулась спасать, кого ещё можно было спасти.
– Мамочка, мамочка… пожалуйста!
Но женщину трясло как в лихорадке, и она вряд ли осознавала, что рядом находится дочь.
– Вы убили его! – гневно обратилась она ко всем окружающим. – Распяли его, как Спасителя! Да будьте же вы прокляты!
– Мама, мама, пойдём!
_________________

_________________

Не привиди Господь, попасться на пути у такой толпы.
_________________

Лилечка, какая страшная глава!!!
Иван Умников душой болел за дело, надеялся убедить, вразумить взбунтовавшихся крестьян. Его знали и любили в Выдрихе. Но толпа не управляется разумом, достаточно нескольких вовремя выкрикнутых слов горячими головами или специальными подстрекателями и ее уже ничто не остановит.
Его жена в этом вопросе была права.
_________________

Страшная глава, потому что страшные времена были - написано по реальным событиям. А что там происходило на самом деле, вы узнаете из продолжения главы в пятницу.
_________________

Безумие какое-то! За неумелые действия Супонева, который мне Нагульноаа напомнил, жизнью ответил Умников. К сожалению, Дуня оказалась права, никакие заслуги мужа перед бывшими крестьянами не перекрыли преступные перегибы комиссаров в их отношении, никто там и смотреть на это не стал. Но как страшно они отомстили! Вот и не слушайте кухаркм6ы сплетни!
_________________

Страшно, Юля то, что описана реальная история крестьянского бунта в 30-х гг в одном из сел нашего района. Подробности его вы прочитаете в пятницу. Кстати, на фото тот самый храм, с которым разговаривала Сима Умникова.
_________________

Лилия, доброго времени суток! Спасибо за главу!
Интересно, а упомянутый "зверь" Супонин, который был в Выдрихе уполномоченным, он же отец убиенной Лизы, получается не погиб в тех событиях. Лиза ведь тогда еще не родилась. Сима могла затаить злобу на семью человека, подтолкнувшего крестьян к бунту.
_________________

В пятницу вы узнаете подробности бунта. И да, Лиза - дочь Супонина. Вы верно подметили эту очень красноречивую деталь.
_________________

Господи, какая ужасная глава. Все на контрасте, все на нервах. Проняло до мурашек.
Спасибо
_________________

Эпоха такая была, а все-таки жили, мечтали, любили...
_________________

Трагический период нашей истории. Как говорил Достоевский, если Бога нет, то всё позволено. Вот оно себе и позволялось - падать в бесовские глубины. Период становления новых социальных отношений входил в противоречие с греховной природой человека. А если нет сильного государства, то возможно всякое.

Лилия спасибо за продолжение!
Погибли не только отцы у обоих подруг, но похоже кто то из милиции. Поэтому звонок из прошлого мог прийти к Лизе откуда угодно.
Жду с нетерпением продолжение!
_________________

Трагический и споры о нем продолжаются до сих пор. Вот есть в сети люди, которые просто на злобу исходят, если упомянуть о сталинских чистках. Мол, не было такого и точка. А всё остальное наветы и ложь злокозненных демократов.
Как говорится, прошлое все равно догонит
_________________